Екимов Борис Петрович. Набег

   злой:
   - С тобой уговор был, что работаем вместе и деньги пополам?
   - Был.
   - Я работал? Сачка не давил?
   - Работал.
   - Я ночами не спал! - снова закричал Артур. - И день напролет от них
   не отходил! Варил да кормил. У одного - дристун, у другого - запор. Я все
   делал, а теперь... - Он шумно выдохнул, раз и другой, словно спускал лишний
   пар, а потом сказал спокойно: - Теперь я ни на шаг от гурта. Не чеченов, а
   тебя да твоих начальников надо бояться. От вас сохранять.
   К сену Николай нынче не поехал, чтобы внука одного не оставлять. На
   базу, где гурт ночевал и дневал, под навесом устроил он сиденье ли, лежанку, чтобы ночью быков стеречь; потом щи варил и ждал председателя.
   Липатыч приехал к обеду. Сам за рулем. Из машины вышел, разулыбался, словно готовился доброе сказать. Николай встал из-за стола навстречу. Артур сидел, дохлебывая из миски.
   - Ты думаешь, я удивился? - спросил Николая Липатыч. - Нет. Я
   привыкаю. Говорил же я тебе, не председатель в колхозе хозяин, а - люди.
   Ты, внук твой, - показал он на Артура. - С тобой договорился о бычках, а
   молодому хозяину не доложил. Он - в обиду и все поломал. Так и живем. Называется - демократия.
   Улыбка на лице председателя гасла. Голубые глаза притухали, темнея.
   - Да, - продолжал он. - Демократия. Что народ решит. Не один, не
   два человека, не ты, да я, да твой внук, а девятьсот восемьдесят семь членов колхоза. Понятно? А вот они говорят, что я неправильно тебе гурт отдал,
   с нарушением колхозных законов. И те пять бычков... Они же не сдохли. А
   числятся - падеж. Тоже грубейшее нарушение. И чем ты кормил бычков?
   Люди говорят: воровал. Да-да... Месяц - на хуторе, на ферме, а по документам они лишь дышали. Ни соломы для них ты не брал, ни силоса...
   - Все знают, чем я кормил, - сказал Николай. - Тут нет секретного.
   Сено я...
   - Погоди, - остановил его председатель. - Я не разбираться приехал.
   А сообщить, что народ требует собрать правление и переиграть все это дело.
   И вот мой сказ, - закончил он жестко, выпрямляясь и строжея. Стоял уже
   перед Николаем не Липатыч по прозвищу Медовучий, а председатель в
   темном костюме, при галстуке, в седине. - Сказ такой: сейчас твой
   внук, - указал он пальцем на Артура, - отгонит на хутор и сдаст управляющему пять быков. Повторяю: пять. Иначе сегодня же соберем правление.
   Он повернулся, сел в машину и уехал.
   Солнце стояло в полудне. Мягок был зной его.
   В огородах, в садах нынче все спеет и зреет. И если бы он, Николай, не
   пошел по весне к быкам, не связал себя, то теперь самая пора: живи и живи.
   На мгновение Николай словно забыл, где он и что с ним: грело солнце,
   слепила глаза сияющая склянь реки - доброе лето, о каком мечтал он зимою
   в больничной палате.
   Он очнулся. Надо было возвращаться к обеденному столу и к внуку. Два
   шага всего...
   Спасение было, он знал его. Пойти в землянку и выпить залпом стакан
   водки. Сразу полегчает. Потом еще выпить. И все станет к месту: жалость к
   себе, гордость и бесшабашная удаль. А потом все утонет в беспамятстве и само собой поплывет и покатится, как бог велит; и чем горше, тем, может, и
   лучше. Будет о чем плакать во хмелю. Так было всегда. И нынче манило
   выпить. Но глядел исподлобья, глазами жег, словно связывал, внук молодой.
   - Ну что, дед? - не выдержав, спросил он издали. - Давай отбирать каких получше. Да не пять, а десять бычков отгоним, порадуем начальство. А то и всех... Тебе похвальную грамоту дадут. Еще одну к стенке на кухне прилепишь.
   Николай молча прошел к столу, уселся остатнее доедать. А внук корил
   и корил его:
   - Вы как овечки. Бригадира, председателя, участкового - всех боитесь.
   А вот чечены никого не боятся и потому живут. Армяне на станции тоже
   никого не боятся. Ларьков наоткрывали, торгуют внаглую. Не боятся - и
   правильно делают. А вы, как кролы, день и ночь труситесь.
   Николай поднял голову, кротко спросил:
   - Чего ты запенился?
   - Но ты же гнать собрался быков. Я вижу... Начальник приказал. А что
   договор подписан, там все указано, на это наплевать. Знают, что ты
   слухменный.
   - Охолонь... - остановил его Николай. - Волчок дремет, и ты подреми.
   Скоро скотину подымать.
   Артур поглядел на деда недоверчиво, но послушал его: лег, кинув на землю телогрейку. Сквозь смеженные веки глядел он, как дед взбодряет огонь,
   ставит чайник. А потом ресницы тяжко сомкнулись, пришел долгий сон.
   Полуденная жара спадала. Николай отворил ворота база, пуская скотину
   на пастьбу. Понемногу, за шагом шаг, уходили от становья и крепко спящего внука.
   Артур проснулся, когда вербовая тень давно ушла в сторону, по-вечернему
   удлиняясь. Он вскочил в испуге. Показалось ему, что проспал он все на свете:
   скотину и деда, который недаром не разбудил его.
   Сердце на мгновение замерло и застучало отчаянно. Забыв о коне, Артур побежал прочь от становья. Он мчался быстрей и быстрей, стараясь увидеть впереди Николая и быков или понять, что потерял их навсегда. Он миновал один колок, другой. И, уже задыхаясь, отчаиваясь, увидел наконец пасущийся вдали скот и деда. Увидел и побежал еще быстрее. Теперь уже хватало сил и дыханья.
   - Родные!! - закричал он, подбегая к гурту. Так счастлив он был, словно потерял их и снова нашел. - Родненькие! Гусарик! Купырь!
   Одного на ходу он погладил, с другим поборолся, ухватив за короткие рога, третьего боднул в мягкий бок.
   - Шварцик! Кулема! Звездарь! - звал он любимцев своих. И они мчались на зов, неуклюже кидая в стороны задними ногами. - Алка! - кричал он. - Запевай!
   Му-у-у! му-у-у! му-у-у! - послушно отозвался бык.
   Гурт ожил, сбиваясь возле молодого хозяина на зов его, как всегда с той
   давней поры, когда день за днем он кормил их, поил, спасая от горького.
   Память животины крепка.
   Артур баловал, убегая от Шварцика, потом оседлал его, лежа на просторной спине. И снова теребил всех подряд: Тихоню, Рэмбо, Горбача.
   Объявился Волчок, и вовсе завертелась карусель.
   - Либо кнутом вас разгонять? - с усмешкой издали спросил Николай, глядя, как озоруют внук, Волчок, скотина.
   Но молодые игры взбодрили его. Подумал, что в конце концов все
   образуется. Председатель отступит. Ведь сколько сил положено. И вот они, быки, как из теста лепленные.
   В оставшийся день, словно сговорившись, дед и внук не вспоминали
   нынешнего, будто и не было ничего.
   Вечером ждали подмогу. Стемнело. Кум Петро не ехал.
   - Ложись и спи, - приказал внуку Николай. - Потом сменишь меня. Чего вдвоем сидеть?
   Артур было отнекивался, не желая деда оставлять одного. Но тут издали, из-за речки. стала пробиваться песня:
   Из-под то...
   Из-под тоненькой блузочки!
   Тяжело моему сердцу страдать!
   Кум Петро добирался до стана долго. Он пел и пел, голос медленно
   приближался.
   Из-под то...
   Из-под тоненькой блузочки!
   Взбодрили в костре огонь, чтоб заметил.
   И наконец объявился помощник, пьяненький, с велосипедом, через
   плечо - ружье.
   - Вот он и я! - торжественно объявил кум Петро, бросая велосипед и
   раскрывая объятья. - Ты приказал - я прибыл. Потому что мы с тобой
   годки, родились вместе, возрастали и вместе служили, значит - полчки,
   односумы и кумовья... Самая родня из родни!
   Артур посмеялся и ушел спать. Он лег не раздеваясь и, засыпая, слышал,
   как грозил Петро: "Посекем их на капусту... Учуяли... Посекем...", и песню
   пел:
   Ворошиловский стрелок
   Промаху не знает!
   Потом была ночь. И резкое пробужденье. Голос деда: "Вставайте!"
   выбросил Артура из постели. В этот раз не было ошаленья. Он вскочил, словно не спал, все сознавая.
   - Дед?! - крикнул он в темноту.
   - Буди Петра, ружье берите, - сказал Николай. - Гости едут.
   Артур сдернул Петра с кровати: пусть очухивается со сна да похмелья, а
   сам ухватил ружье и хоть и во тьме, но внагибку пробежал за шалаш и вынул
   прихороненный ранец с припасом, который берег до поры.
   Николай дежурил в самом базу, под навесом. Но когда услышал машинный гул, выбрался на волю и пристроился, как и прошлую ночь, возле тополя.
   Машинные фары нынче светили. Дальний прожекторный свет их, повиливая, выхватывал из темноты деревья, городьбу база, уходил далеко за речку.
   - Не хоронятся! - громко сказал Николай и приказал Артуру: - Ты возле шалаша будь, а Петро - по правую руку.
   - Иду, иду... - бормотал в шалаше Петро.
   Машина остановилась рядом с базом и смолкла. Но фары ее светили.
   Щелкнула, отворяясь, дверца. Кто-то вышел.
   - Уезжай, будем стрелять! - крикнул Николай. - Нас много!
   - Хозяин! Слушай меня! - раздался от машины громкий голос. - Слушай хорошо! Даю пятьсот тысяч! Вы спите до утра! Проспали! Ничего не
   знаете! Кто угнал, куда угнал! Ты понял, хозяин?! Пятьсот тысяч!
   - Уезжай! Будем стрелять! - ответил Николай.
   - Думай хорошо! Пятьсот тысяч!
   - Уезжай! - повторил Николай и перебежал в сторону, к другому дереву.
   Свет машины погас. Голос смолк. Затаясь, сидели и слушали, надеясь:
   может, уедут?..
   - Я как штык! - выбрался наконец из шалаша кум Петро. - Тут, парень...
   Недоговорил он и рухнул на землю, услышав выстрел за выстрелом.
   Затрещала городьба. Николай вскинул ружье, ударил на треск. Скотина
   шарахнулась.
   Артур побежал от шалаша внагибку, прижимая к себе сумку. Укрывшись
   за стеной навеса, он пробрался вдоль нее и, глянув из-за угла, во тьме не
   увидел, а скорее почуял людей, их движенье. Вынув из сумки ракету, он дернул шнурок. С шипом ракета ушла в небо и там, высоко, взорвалась багровым свеченьем, озаряя степь, скотий загон, трех незваных гостей, их машину, разломанную городьбу.
   - Держите, тараканы!! - крикнул Артур, швыряя взрывпакет. - Огонь!
   Грохнуло. Зазвенели стекла. Истошно завопили. Ломая городьбу, скотина кинулась прочь. Но вопль Артура перекрыл все звуки:
   - Недолет!! Заряжай!! Держись, тараканы усатые!! Огонь!
   Еще один взрывпакет полетел. Снова грохот. Сомкнулась багровая тьма.
   - Заряжай!! - снова крикнул Артур.
   Николай, ничего не поняв, лишь чуя и видя взрывы за базом и голос
   Артура, бросился к внуку:
   - Ты где, Артур?! Ты - живой?
   - Здесь я! - громко отозвался Артур. - У миномета! Уезжают...
   проговорил он тише, услыхав гул мотора.
   Николай, еще не веря, во тьме ощупывал внука:
   - Ты - живой? Живой?
   - Убегают! - крикнул Артур. - По щелям!
   Он уже не прятался.
   - Это ты - в них? - спрашивал Николай. - Из чего?
   - Из пушки, - ответил Артур. - Из гаубицы, прямой наводкой. Погоди,
   дед. Я и тебя научу. Будешь артиллеристом...
   Кум Петро объявился и шепотом сообщил:
   - Чуток меня не убило. Как пчела прожужжала. Возле уха. И я враз
   трезвый сделался.
   Как-то сразу поверили, что опасность ушла. Стали собирать разбежавшуюся скотину.
   - Волчок, сгоняй! - приказал Николай.
   Собака умчалась во тьму, чтобы, делая за кругом круг, сбивать испуганную скотину в кучу.
   - Шварцик! Шварцик! Рэмбо! Тихоня! Алка! - звал Артур, и быки спешили на голос. - Звездарь! Гусарик, Гусар! Кулема! - звал и звал он своих.
   Собирали быков, чинили разломанную городьбу, провожая ночь и встречая новое утро.
   Только-только управились и проводили кума Петра, как увидели: с той
   стороны, от речки, мчится на велосипеде Артурова зазноба.
   - Деда Коля! Артур! - издали закричала она. - К вам едут! Гурт
   отымать!
   Она подкатила и упала бы вместе с машиной, но Артур подхватил ее.
   - Едут... - повторила она. - Председатель, участковый, бригадир. Вчера было правление. Сказали: отберут. Нынче с утра приедут.
   Платье на девушке было мокрым. Видно, через речку брела по глубокому.
   Артур приголубил ее:
   - Молодец...
   - Спешила... - Девчонка рассияла и принялась расправлять мокрое платье.
   Артур твердо изрек:
   - Я им, дед, быков не отдам. Я их так шугану! - В глазах его загорелось
   бешенство. - Я их... Остались еще подарки... Не отдам!
   - Не отдашь, не отдашь... - повторял Николай, еще не понимая, как
   быть им, но чуя, что внук может наделать беды.
   И вдруг Артур, мгновенно остывая, сказал:
   - Уходить надо, дед. Давай уйдем на тот остров, где прадед Миша быков
   хоронил. Он далеко?
   - Далеко.
   - Людей возле нет?
   - Там и в старые годы их не было. А нынче и вовсе.
   - Вот и уйдем. Схоронимся. Ты помнишь дорогу, дед?
   - Помнить-то помню... - ответил Николай.
   - Дед, погнали... - заторопил Артур. - Я им не отдам быков. Все равно
   не отдам. Я их, как усатых, учить буду. У меня есть чем... - снова начал он
   злиться.
   И, видя горячечный блеск в глазах и чуя решимость внука, Николай
   согласился:
   - Гони... Они с утра обещались? - спросил он у девушки.
   - С утра.
   - Бери харчей и гони. На брод, а потом вдоль речки к Мартыновскому лесу. На Бабской протоке вернешься на этот берег и пойдешь старой дорогой, она уже заросла, но найдешь... До озера, до Култука, доберешься и там меня жди. Я тебя нагоню. Пока сбираюсь, пока гостей встрену.
   - А чего ты им скажешь?
   - Найду чего сказать. Гони! Ты чуток его проводи, - сказал он девушке. - И - на хутор. Мы дадим тебе знак.
   Гурт уже вытекал от толоки, к пастьбе. Наскоро собрав харчей, Артур сел
   на коня и поскакал, догоняя скотину. Равняясь с ней и уходя вперед, он стал
   подгонять быков, звать их за собой.
   - Гоп-гоп, пошли! Ходом!
   Тяжелые бычки, молодые, но тушистые, с короткими рогами, окружая
   всадника, спешили за ним.
   - Вперед, ребятки, вперед. Очкарик, Дубарь! Прожора, гоп-гоп! Успеешь
   налопаться!
   Он был хорош на коне: в седле сидел крепко, черные волосы - до плеч,
   надвинутая шляпа, ружье - за спиной.
   - Гоп-гоп, красивые! - торопил он. - Родненькие, ходу!
   Гурт уходил быстро и скоро скрылся в займищной зеленой уреме.
   Оставшись один, Николай стал собираться, навьючивая на лошадь
   мешки да сумки. Жаль было покидать обжитое и кое-что из нажитого: стол, скамейку, топчаны не заберешь с собой. Собрался он ко времени, стал ждать и наконец услышал машинный гул.
   Председательский "УАЗ", привычной дорогою подкатив к стану, выпустил из тесной кабины не только Липатыча да шофера, но участкового Листухина, хуторского бригадира Чапурина, заведующего фермой Кривошеева. Долговязый Чапурин, выбравшись на волю, охал, разминая занемевшие ноги да поясницу.
   - Приехали тебе сообщить, - с ходу начал Липатыч. - Вчера собиралось правление колхоза, вот выписка его решения, - показал он бумагу.
   Договор с тобой считать недействительным. Скотину изъять и поставить на
   колхозный баз. Прочитай, ознакомься.
   Николай от бумаги отмахнулся, сказал:
   - Нету скотины.
   - Как нету? - не понял председатель. - Пасется...
   Николай выложил разом:
   - Чечены тут нападали. Сломали городьбу. Еле отбились от них. Решили
   мы скотину в надежное место угнать, подальше от греха. А вы пустого не
   топочите. У нас был договор, руку приложили, с печатью. Комар носа не
   подденет. Ко времени вся скотина будет на месте, - пообещал он. - Сдадим
   по головам и по весу. Все, бывайте здоровы, - закончил он и стал отвязывать лошадь.
   Приезжие, не поверив и не поняв, переглянулись. Шофер, ухмыльнувшись, присвистнул.
   Между тем Николай уже был в седле.
   - Погоди... - шагнул к нему бригадир. - Ты чего задумал? Ты - в уме?
   - Пьяный, - махнул рукой председатель. - И не проспался. Скотина где?
   - Вы меня слухали? Или лишь глядели? - поворачивая коня, спросил Николай. - Я вам по-людски сказал: скотину не увидите и вам она не
   нужна. У нас договор. Ко времени пригоним, сдадим. И ни один прокурор нас
   не тронет. Договор! - весомо повторил он, трогая коня.
   - Стой! - закричал Липатыч и участковому приказал: - Арестуй его!
   Стой, говорю! - побежал он догонять Николая. - Стой! Отвечать будешь!
   При костюме и галстуке как-то неловко было гнаться. Два шага пробежав,
   председатель встал, оглядываясь и призывая помощников:
   - Вы чего глядите?!
   - Да он вернется... Куда он денется... - неуверенно проговорил участковый Листухин.
   - Николай! - пошел вослед всаднику бригадир. - Погоди! Надо полюдски! Чего ты бзыкаешь?! Не молоденький...
   - Не троньте нас! - оглядываясь, зло проговорил Николай. - Не
   доводите до греха. А то мы чеченам гурт отдадим. Вот тогда ищите его. Ни
   вам, ни нам.
   Обвешанная сумками да мешками лошадь уходила от летнего база и стана, от людей, которые глядели вослед: кто растерянно, кто недоуменно, а кто и угрюмо.
   Николай спешил, догоняя внука.