Страница:
Эко Умберто
Остров накануне (главы 21-40)
У. ЭКО
ОСТРОВ НАКАНУНЕ
ГЛ. 21-40
ОГЛАВЛЕНИЕ
21. Священная теория Земли 22. Пламяцветная голубица 23. Театр математических и механических инструментов 24. Диалоги о величайших системах 25. Занимательная техника 26. Театр эмблем 27. Секреты приливов и отливов 28. О происхождении романов 29. Душа Ферранта 30. Любовный недуг или Эротическая меланхолия 31. Краткое руководство для политиков 32. Сад наслаждений 33. Подземный мир 34. Монолог о множественности миров 35. Утешение мореплавателей 36. Человек на кону 37. Парадоксальные упражнения на тему: как мыслят камни 38. О природе и местоположении ада 39. Экстатический небесный маршрут 40. Колофон Умберто Эко. Открытое письмо переводчикам "Острова накануне".
21. СВЯЩЕННАЯ ТЕОРИЯ ЗЕМЛИ
(Латиноязычное сочинение английского юриста и богослова Томаса Бернета (Bumet, 1635-1715) "Telluris Teoria Sacra" (1681), посвященное строению Земли и Всемирному Потопу.)
Не будем восстанавливать диалог, заполнивший двое суток. Причина, в частности, и та, что записи Роберта стали лаконичней. Вероятно, как Робертовы конфиденции Владычице осквернились от постороннего взгляда (подтверждения чему он так и не осмелился спросить у товарища), так он на много дней забросил сочинительство и только сжато отмечал, чему обучился, и что происходило. Итак, Роберт находился в обществе преподобного Каспара Вандердросселя, из Иисусова Братства, профессора математики прежде во Франконии, а затем в коллегии иезуитов в Риме, вдобавок астронома и куратора различных дисциплин при Римской Генеральной курии. "Дафна" под командованием шкипера голландца, уже ходившего в этих морях с грузами Коммерческой Ост-Индской компании, много месяцев назад отплыла из средиземноморской гавани, обогнула Африку и двинулась к Соломоновым Островам, точно как и доктор Берд на "Амариллиде", - только доктор шел с востока на запад, а "Дафна" наоборот, но к антиподам попадаешь одинаково, как ни окручивай Землю. На этом Острове (тут фатер Каспар указывал на дюну за береговой кромкой) намечалось разместить Наблюдательную Установку, Specola Melitense. Что это за Мальтийская Установка, не было понятно, но Каспар шептал с таким видом, как будто этим интересовались все на свете люди. Чтобы добраться до Острова, "Дафна" затратила порядочное время, как было положено в тот век и в тех странах. После Молуккских островов по пути к Сан-Томе, архипелаг Новая Гвинея (причаливали только в портах иезуитских миссий) корабль унесло штормом в неизученное море, к острову, населенному мышами величиною с подростка, с безмерным хвостом и с котомкой на пузе. Чучело одной такой мыши фатер Каспар в свое время продемонстрировал Роберту (и был в ярости, когда тот кинул в море экземпляр "чуда, ценою в Перу"!). Двуутробки эти, по словам иезуита, незлобивы, они окружают путников и выпрашивают лапками лакомства, тянут за одежду, но, как узналось потом, от рождения жуликоваты, незаметно рыскают по карманам и крадут сухари. Позволю себе откомментировать в поддержку отца Каспара, что такой остров действительно существует и не может быть спутан с другими: звери, похожие на кенгуру, называются "куоккас" и обитают только там, на острове Роттнест, это имя дали первооткрыватели-голландцы и значит оно "крысье гнездо". Но поскольку остров Роттнест располагается напротив Перта, значит, "Дафна" доходила до западного побережья Австралии. То есть она попадала на тридцатый градус южной широты, к западу от Молуккских островов, между тем как имелось в виду идти на восток от Молукк и придерживаться линии экватора. Все это доказывает, что "Дафна" здорово сбилась с пути. И если бы беда была только в этом! Но ведь люди с "Дафны", видев сушу недалеко от "Крысьего" острова, сочли ее за какой-то очередной островок с какими-то очередными грызунами! "Дафна" искала совсем не эту сушу, и невесть какие инструкции поступали от работавших на борту навигационных приборов фатера Каспара. А между тем нескольких гребков хватило бы тогда, чтобы добраться до Неисследованной, или Австральной земли, о которой человечество грезило много столетий. Вдобавок еще одно практически непостижимо: как умудрилась "Дафна", вернувшаяся (что мы увидим) к семнадцатой параллели, как она обошла половину берегов Австралии, не заметив этого материка! Либо они повернули резко на север и, значит, проскочили между Австралией и Новой Гвинеей, рискуя на каждом повороте застрять не на одной, так на другой мели; либо они пробирались по югу, между Австралией и Новой Зеландией и ничего не обнаружили ни справа, ни слева, только бесконечное море. Могут подумать, будто я сам выдумал столь неправдоподобный сюжет. Отвечу, что точно в те месяцы, когда разворачивается наша повесть, мореплаватель Абель Тасман, выйдя из Батавии, добрался до острова, который назвал землей Ван Димена (ныне Тасмания). Поскольку он тоже искал Соломоновы Острова, он оставил по левую руку южную оконечность новооткрытой суши, не подозревая, что за нею, на север, обретается континент в сотню раз ее превосходящий; затем Тасман уткнулся на юго-востоке в Новую Зеландию, обогнул ее северо-восточным курсом и уйдя в море оказался у Тонга; а после этого прибыл примерно туда же, где находилась и "Дафна", точно так же лавируя меж коралловых рифов и держа курс на Новую Гвинею. Как видим, путь его в действительности ничем не отличался от рикошетного скакания бильярдного шара. Похоже, что множество лет еще и после этого исследователи роковым образом проскакивали в двух шагах от Австралии, не замечая ее. Поэтому примем на веру рассказ Каспара. Послушная прихотям ализеев, "Дафна" угодила в эпицентр другой бури и ее изрядно потрепало, так что было нужно пристать к острову, расположенному неизвестно где и не имеющему деревьев, это был атолл - кольцо песка и озерцо. Команда подлатала корабль, и этим объяснялось, почему на борту отсутствовали строительные материалы. Потом "Дафна" снова отплыла и в конце концов опустила якорь в этом заливе. Капитан послал разведку на берег, те возвратились с сообщением, что обитателей не имеется, но для верности были развернуты в сторону острова и надежно заряжены немногие корабельные пушки, а затем началось выполнение четырех серьезных планов, один основательнее другого. Во-первых, необходимо было набрать воды и провианта, поскольку на корабле кончалось все. Во-вторых, ловили животных и выкапывали растения, чтобы доставить их на родину для натуралистов-иезуитов. В-третьих, было намечено нарубить лесу, заготовить крупные ветви и стволы для починки корабля в случае грядущих неприятностей. В-четвертых, на высотке на этом острове водружали Мальтийскую Установку, и это было самое трудоемкое задание. Из трюма вынули и переправили на берег все плотницкие снаряды, столярный инструмент, детали Установки, на это ушло немереное время, и в частности из-за того, что непосредственно в бухту вход не только кораблю, но и шлюпке был заказан. Между кораблем и берегом виднелся, почти вровень с волною, с небольшими проемами, чересчур тесными для мореходства, порог, кряж, отмелина, горб, песчаный нанос, "стена земли" - "Erdwall", как выражался отец Каспар, - в общем, то, что сегодня имело бы название "коралловый риф". После безрезультатных попыток было выяснено, что надо всякий раз заходить за мыс, ограничивающий залив с юга, где имелся узкий проход, позволявший проскользнуть шлюпке. "Вот поэтому мы не имеем возможности ныне ту лодку, которую оставили те матросы, видеть, хотя она и в настоящий момент близко за мысом пришвартована, heu me miserum!" Из Робертова конспекта явствует, что его тевтонский знакомец, проживая в Риме, общался с собратьями из ста далеких земель по-латыни, а в отношении итальянского вовсе не имел привычки. Соорудив Установку, фатер Каспар перешел к наблюдениям и великолепно проводил время в течение двух месяцев. Чем в это время занимался экипаж? Сходил с ума от лени. Расшатывалась дисциплина. В каком-то порту капитан запасся немаленьким числом бочонков спирта, собираясь употреблять алкоголь для лечения болезней, с крайней постепенностью, а также для меновой торговли с дикарями; между тем, взбунтовавшись против авторитетов, экипаж принялся таскать водку из трюма, и все злоупотребляли спиртным, включая капитана. Фатер Каспар трудился, команда оскотинивалась, до ушей наблюдающего в Установке доносились срамные песни. В один прекрасный день фатер Каспар, из-за жары, занимаясь в одиночестве на Установке, снял рясу (вопреки проповеди стыдливости, горько каялся примерный пастырь, да простит ему сию слабость Господь, безотлагательно наказавый нарушителя по грехам его!), и какое-то насекомое устрекало его в грудь. Сперва он ощутил только корчу боли, но вечером, по возвращении на корабль, почувствовал горячку. Он никому не сказал о бывшем, ночью страдал от звона в ушах и был с тяжелой головой, капитан ослабил ему рясу, и что увиделось? Волдырь, как те, что случаются от ос, да что там, и от крупных комаров. Но в глазах капитана этот укус обернулся карбункулом, черным фурункулом, прыщом, коротко говоря чумным бубоном, и якобы недвусмысленно свидетельствовал о чумной заразе, pestis, quae dicitur bubonica, что немедленно было записано в бортовой журнал. Паника охватила борт. Напрасно фатер Каспар пытался объяснять про насекомое. Зачумленный прибегает ко лжи, чтоб от него не отшатывались, это ясно. Напрасно он убеждал, что чума превосходно им изучена, и что его случай не является чумой по множеству разнообразных причин. Но экипаж был близок к тому, чтобы бросить его в море, дабы воспрепятствовать заражению. Отец Каспар говорил, что во время великого чумного мора, охватившего Милан и Северную Италию около дюжины лет назад, он был послан вместе с собратьями по ордену работать в переполненных лазаретах и исследовал феномен в самом близком приближении. Есть хвори, поражающие в разных местах и в разное время, как например английское потение (Sudor Anglicus). Имеются недуги определенных областей: мальтийский мыт (Dysenteria Melitensis) и египетская слоновая болезнь (Elephantiasis Aegyptia), и наконец, есть такие болезни, как чума, разящие в течение длительных сроков всех обитателей большого края. Подобный мор обычно предвосхищается знамениями: это могут быть пятна на солнце, затмения, кометы, исход животных из-под почвы, порча урожая от зловредных ветров. Но в настоящем случае ни один из знаков не был виден ни на борту, ни на земле, ни на небе, ни на море! Во-вторых, причиной чумы несомненно является прогнивший воздух, он выходит из болота, или производится разложением многих умерших тел после войны или битвы, или же, когда при странствиях саранчи целые полчища ее тонут в море, и потом этой трупной массой засоряются берега. Причиной болезни выступают поветрия, влетающие в рот, а затем из легких через полую вену восходящие до сердца. А на "Дафне" в течение всего плавания, не считая тухлой еды и воды, отчего в любом случае люди болеют цингой, а не чумою, путники не испытывали никаких дурновонных воздействий, напротив, дышали чистым целебным воздухом морей. Капитан отвечал, что следы заразы удерживаются и на одежде, и на предметах, и что на борту "Дафны" должно содержаться что-то, долго хранившее и наконец передавшее хворобу. Тут вспомнили о иезуитовых книжках. Фатер Каспар, заселяясь на корабль, принес с собою несколько хороших руководств по навигации, таких как "Искусство судовождения" Медины, "Тифоны Батавии" Снеллиуса и "Об океанах и Новом Свете, в трех декадах" Петра Ангиерского, и как-то рассказывал капитану, что приобрел их за бесценок именно в Милане. По окончании чумы на парапете одного миланского канала была выложена для продажи целая библиотека кого-то безвременно усопшего, там иезуит пополнил свое небольшое личное собрание, которое захватил с собою в поход за океан. Капитан не сомневался, что книги чумного мертвеца доставили на судно заразу. Всякому известно, что чума передается через гнойные мазки, и что некоторые умирали, дотронувшись пальцами до листов, ослюненных ядом. Фатер Каспар надрывался: это неверно, в Милане он сам смотрел на кровь заболевших через новый оптический технизм, называемый увеличителем, или микроскопом, и сам видел, как в чумной крови путешествовали мелкие глисточки, они-то и есть переносчики живой заразы - contagium animatum, которые родятся натуральною силой из всякой цвели, а потом передаются propagatores exigui, посредством мелковидных переносцев, через потоотделяющие поры или через рот или даже, в редких случаях, через ушные трубы. Однако подобные кишащие нутряки должны быть в живом виде, и необходима живая кровь, чтоб они питались, и они не способны просуществовать двенадцать и более лет среди мертвых волокон на листе бумаги. Капитан не хотел слышать доводов рассудка, и маленькая прекрасная библиотека фатера Каспара была отдана волнам. Но и этого было мало: как ни усердствовал иезуит, убедить окружающих, что чуму могут распространять собаки и мухи, но, насколько свидетельствует наука, крысы чуму не переносят, - весь экипаж занялся стрельбой по грызунам, рискуя сделать серьезные пробоины в скулах судна. И наконец, еще через день, поскольку лихорадка фатера Каспара не ослабевала, а прыщ не падал, капитан предпринял новый шаг: всем составом переместиться на остров и подождать, покуда иезуит или помрет, или излечится, а хиль и злокачественные силы выветрятся с корабля. Сказано - сделано, все насельники судна погрузились на шлюпку, набив туда оружие и инструмент. Так как предполагалось, что со смерти отца Каспара до момента, когда корабль оздоровится, должно пройти от двух до трех месяцев, они решили построить себе на берегу хижины, поэтому все пригодные и сохранившиеся в трюме материалы были приторочены к шлюпке и переплавлены с корабля. И, разумеется, на берег была отвезена львиная доля бочонков с ромом и араком. "Но они не хорошую вещь для себя сделали", - подытожил фатер Каспар с печалью и перешел к рассказу о том возмездии, которое небеса уготовали покинувшим его, будто пропащую душу. Действительно, только прибыв, они отправились пострелять в лесу кой-какого зверя, зажгли огромные костры вечером на берегу моря и гуляли-пировали несколько дней и ночей. Вероятно, эти костры привлекли внимание туземцев. Хотя Остров и был необитаем, на архипелаге обретались люди, черные, как африканцы, умевшие ловко грести и плавать. Настало утро, когда фатер Каспар увидел с десяток "пирагв", возникших непонятно откуда, из-за того большого острова, который открывался на западе; они правили к месту пира. "Пирагвы" были выдолблены из стволов, как и лодки у индейцев Нового Света, но только скреплялись попарно: в одной сидели они сами, другая скользила по воде, как полоз санок. Фатер Каспар сначала опасался, что "пирагвы" приблизятся к "Дафне", но те, по всему судя, желали избежать встречи и держали курс на то место, где причалила шлюпка с экипажем. Священник пытался кричать, оповещать команду, но все спали, пьяные. Короче, матросы оказались с ними нос к носу, когда пришельцы повыскакивали из-за деревьев. Туземцы выглядели воинственно, пьяная команда не могла припомнить, где побросала оружие. Только шкипер двинулся им навстречу и уложил первого выстрелом из пистоли. Услышав грохот и увидев товарища на земле без жизни, хотя никто к нему не прикасался, дикари выразили, что готовы подчиниться, и один стащил ожерелье и поднес капитану. Тот наклонился посмотреть, потом, явно ища что-то дать взамен, обернулся к своим людям. Тем самым он показал черным дикарям спину. Фатер Вандердроссель предполагал, что туземцы, скорее всего, еще до выстрела были смущены повадкой и фигурой капитана, великана батава с русой бородой и светло-голубым взглядом; надо думать, у туземных обитателей подобная внешность считалась приметой богов. Но сразу же после зрелища его тыла (а несомненно, эти лесные троглодиты не допускали мысли, чтобы у богов мог иметься тыл) их начальник, державший в руке дубину, занес ее и с размаху опустил тому на череп, и капитан рухнул лицом в песок и остался недвижен. Черные люди налетели на матросов "Дафны" и еще до того, как те начали обороняться, всех поубивали. Затем начался устрашающий душу пир, продлившийся трое суток. Фатер Каспар, охваченный своей хворью, следил за происходившим в телескоп. Членов экипажа разделали, как на бойне. Каспар видел, как сначала с них стащили одежду (и под радостные возгласы дикари поделили вещи), после этого рассекли их туши, испекли на костре, обглодали и обсосали размеренно и спокойно, прихлебывая дымящееся пойло и распевая хоровые гимны, мелодия которых всякому показалась бы миролюбивой. Наевшись, язычники стали показывать пальцами на "Дафну". Навряд ли они сопрягли ее присутствие с появлением матросов. Величественная постройка, вся в мачтах и парусах, несказанно отличающаяся от их каноэ, не могла им представляться рукотворным произведением человека. По мнению фатера Каспара (считавшего себя достаточно глубоким специалистом по мировоззрению идолопоклонников всего мира, наслушавшись рассказов путешественников-иезуитов после их возвращения в Рим), дикари сочли "Дафну" животным, и ее безучастное поведение в то время, когда они вершили свой каннибальский шабаш, убедило их в правоте. С другой стороны, уже и Магеллан, добавлял фа-тер Каспар, рассказывал, что некоторые племена думали, как будто корабли слетают на крыльях с неб, и что их детищами являются шлюпки, они льнут к их бокам, млекопитаясь сосцами, а корабли отлучают их от груди, спуская на воду. Однако какого-то дикаря, похоже, посетила мысль, и он делился ею с сотоварищами, что если животное не свирепо и если плоть его так же сочна, как и мясо съеденных матросов, не попробовать ли его заарканить. И "пирагвы" повернули носы к "Дафне". Тут наш благостный священнослужитель, не желая близкого знакомства (ибо правило ордена предписывало ему жить, ad majorem Dei gloriam (Во славу Господню (лат.).), a не расставаться с жизнью ради ублаготворения бессмысленных кумирников, cujus Deus venter est (Чей Бог живот (лат.))), подпалил фитиль одной из пушек, заранее заряженной и нацеленной на берег, и выпустил одно ядро. Ядро с великим шумом, притом что бока "Дафны" окрасились ореолом дыма, как будто левиафан пыхнул злостью, хлопнулось посередине эскадры черных, перевернув две их ладьи. Этого хватило. Туземцы повернули суда к берегу и удалились в рощу, а вышли с венками из листьев и цветов и уложили венки на воду, почтительно наклоняясь и приплясывая. Затем направились курсом на юго-запад и исчезли за западным отрогом Острова. Они выплатили большому злому существу сколько нашли справедливым и, безусловно, не помышляли соваться снова на эти берега, в бухту, ибо она стала неспокойной по вине заселившейся в нее мнительной и гневливой твари. Такова история фатера Каспара Вандердросселя. После того не менее недели он промаялся, до самого появления Роберта, и чувствовал себя погано, но благодаря препаратам собственного изготовления ("Олей, Флора и прочие полезные Вегетальные, Анимальные и Минеральные Медикации") вошел уже в период выздоровления, как тут однажды ночью послышалось топанье вверху. С этого мига, от непомерной боязни, он снова занедужил, покинул свою каюту и забился, как мышь, в закут, унеся с собой медикаменты и пистолет, не ведая, что тот не заряжен. Выходил только на поиск съестного и воды. Однажды он украл яйца, чувствуя потребность восстановить силы, с тех пор удовлетворялся незаметным потаскиванием плодов. Удостоверившись, что Посторонний (а в глазах отца Каспара Посторонним, естественно, являлся Роберт) был ученый человек, любознательный до корабля и до его начинки, Каспар заподозрил, что это вовсе не жертва невзгоды, а лазутчик еретической державы, запущенный выведывать секреты Мальтийской Установки. Вот почему достославный иезуит стал ребячиться и изводить Роберта, пытаясь выгнать его с этого судна, захваченного бесами.
Роберт поведал собственную повесть и, не имея представления, насколько далеко Каспар зашел в прочтении его тетрадей, подробно остановился и на своей миссии, и как он выполнял ее на "Амариллиде". День клонился к вечеру, собеседники отварили петушка и раскупорили последнюю бутылку капитана. Фатер Каспар поправлялся от малокровия, и к тому же оба отмечали событие, символизировавшее их возврат в объятия человечества. "Пресмехотворно! - реагировал Каспар на описание системы действий доктора Берда. - Подобную идиотичность не рассказывали мне никогда. Почему они ему причиняли такое страдание? Много раз мне рассказывали о секрете длиннот, но никогда мне не рассказывали, чтоб применять для этого секрета unguentum armarium! Если бы было это выполнимо, это бы изобрел один иезуит. Это же не имеет никакого отношения к секрету длиннот! Я тебе сейчас объясню, до чего я хорошо выполняю свою работу, и ты увидишь, что моя работа выполняется иначе". "Так все-таки, - спросил тогда Роберт, - вы искали Соломоновы Острова или решали тайну долгот?" "Но и то и другое я разыскивал, не так ли? Ты находишь острова имени Соломона и ты умеешь разрешить вопрос, на каком месте проходит меридиан номер сто восемьдесят. Ты находишь меридиан номер сто восемьдесят и ты узнаешь, на каком месте располагаются острова имени Соломона". "Почему им там быть?" "О майн Готт, да извинит меня Всемилостивейший Господь за то, что я использую его имя всуе. Будем исходить из сведения, что когда Царь Соломон сконструировал свой храм, он организовал большую морскую экспедицию, как свидетельствует текст Книги Царств, и эта большая экспедиция отправилась на остров Офир, с которого доставила Соломону, сколько это будет quadringenti und viginti?" "Четыреста восемьдесят". "Четыре сотни и восемьдесят золотых талантов, это очень значительное количество денег; в Библии не очень много говорится, но там есть намерение сказать очень много, в риторике подобную фигуру принято называть "pars pro toto", "часть за целое". Но не существовало никакой такой области в окрестностях Израиля, которая бы располагала подобным значительным количеством денег, и поэтому мы предполагаем, что экспедиция побывала на окраинном пределе мира. Тут!" "Почему же тут?" "Потому что тут проходит меридиан номер сто восемьдесят и он именно тот, который разделяет земной шар на две половины, а с другой стороны земного шара проходит меридиан номер один. Когда тут середина ночи, там середина дня. Понимаешь теперь, по какой причине острова имени Соломона были названы таким образом? Соломон предложил разделить ребенка пополам. Соломон предложил разделить Землю пополам". "Ясно. Если эта долгота сто восьмидесятая, мы на Соломоновых Островах. Но почему мы считаем, что это долгота сто восьмидесятая?" "Мы это узнаем с помощью Мальтийской Установки, Specula Melitensis, не так ли? Если бы всех моих предварительных экспериментов было недостаточно, мою правоту подтвердила бы Мальтийская Установка. - И, потащив Роберта на мостик, обернул его к заливу: - Ты видишь ту косу на севере, где стоят эти высокие деревья с этими высокими ногами, наподобие гуляющих по воде? А теперь ты видишь еще один этот мыс на юге? Теперь ты проведи одну линию для соединения этих двух оконечностей. Видишь ты, что эта линия пролегает между нашим местом и берегом, причем расстояние этой линии от берега несколько меньше, нежели расстояние этой линии от нашего корабля? Видишь ли ты эту линию? Она представляет собой мысленную линию меридиана номер сто восемьдесят!"
На следующий день фатер Каспар, тщательно следивший за календарем, известил, что воскресенье. Он отпраздновал мессу в кают-компании, освятив одну из немногих оставшихся частиц Святых Даров. Потом они вернулись к уроку, сперва в каюте с глобусом и картами, потом на мостике. Роберт заикнулся, что глаза не выносят света, иезуит достал очки с закопченными стеклами, использовавшиеся для исследования вулканов. Роберту мир представился в очаровательных умягчившихся красках, и он постепенно примирился с солнечными днями. Чтоб уяснить последующее, мне придется вставить отступление, без которого я и сам мало что способен разобрать.
Итак. Отец Каспар был убежден, что "Дафна" находилась между шестнадцатой и семнадцатой южной параллелью и на сто восьмидесятом меридиане. В отношении широты можно ему поверить. Но теперь предположим, что он не ошибся и с долготой. Из запутанных пометок Роберта явствует, что отец Каспар делил весь шар на триста шестьдесят градусов, начиная с Железного Острова, расположенного в восемнадцати градусах на запад от Гринвича. К этому его побуждала вся традиция, начиная с Птолемея. Поэтому сто восьмидесятая долгота в его понимании для нас должна равняться сто шестьдесят второму градусу по Гринвичу. Соломоновы же Острова, хотя и действительно находятся под сто шестидесятой гринвичской долготой, однако имеют другие широтные координаты - от пятой до двенадцатой южной параллели; будь справедливо указание широты у Каспара, "Дафна" оказывается чересчур близко к югу, чуть западнее Новых Гебридских Островов; а там вообще нет суши, повсюду только одни коралловые мели, впоследствии получившие имя "Ресиф д'Энтрекасто". Мог ли отец Каспар отсчитывать от другого меридиана? Безусловно. Как свидетельствует опубликованная в конце семнадцатого века книга Коронелли "Трактат о Глобусах", за первый меридиан считались "у Эратосфена Геркулесовы столпы, у Мартина Тирского Счастливые острова; Птолемей в книге "О географии" поддержал то же мнение, а в книге "Об астрономии" сместил первый меридиан в Александрию Египетскую; среди современных ученых Измаил Абульфеда поместил первый меридиан в Кадис, Альфонс - в Толедо, Пигафетта и Эррера с ним согласились. Коперник провел этот меридиан по Фрауэнбургу, Рейнольд-по Королевской горе, иначе зовомой Кенигсбергом; Кеплер по Ураниборгу; Лонгомонтан по долготе Копенгагена; Лансбергиус по долготе Геза; Риччоли по Болонье.
ОСТРОВ НАКАНУНЕ
ГЛ. 21-40
ОГЛАВЛЕНИЕ
21. Священная теория Земли 22. Пламяцветная голубица 23. Театр математических и механических инструментов 24. Диалоги о величайших системах 25. Занимательная техника 26. Театр эмблем 27. Секреты приливов и отливов 28. О происхождении романов 29. Душа Ферранта 30. Любовный недуг или Эротическая меланхолия 31. Краткое руководство для политиков 32. Сад наслаждений 33. Подземный мир 34. Монолог о множественности миров 35. Утешение мореплавателей 36. Человек на кону 37. Парадоксальные упражнения на тему: как мыслят камни 38. О природе и местоположении ада 39. Экстатический небесный маршрут 40. Колофон Умберто Эко. Открытое письмо переводчикам "Острова накануне".
21. СВЯЩЕННАЯ ТЕОРИЯ ЗЕМЛИ
(Латиноязычное сочинение английского юриста и богослова Томаса Бернета (Bumet, 1635-1715) "Telluris Teoria Sacra" (1681), посвященное строению Земли и Всемирному Потопу.)
Не будем восстанавливать диалог, заполнивший двое суток. Причина, в частности, и та, что записи Роберта стали лаконичней. Вероятно, как Робертовы конфиденции Владычице осквернились от постороннего взгляда (подтверждения чему он так и не осмелился спросить у товарища), так он на много дней забросил сочинительство и только сжато отмечал, чему обучился, и что происходило. Итак, Роберт находился в обществе преподобного Каспара Вандердросселя, из Иисусова Братства, профессора математики прежде во Франконии, а затем в коллегии иезуитов в Риме, вдобавок астронома и куратора различных дисциплин при Римской Генеральной курии. "Дафна" под командованием шкипера голландца, уже ходившего в этих морях с грузами Коммерческой Ост-Индской компании, много месяцев назад отплыла из средиземноморской гавани, обогнула Африку и двинулась к Соломоновым Островам, точно как и доктор Берд на "Амариллиде", - только доктор шел с востока на запад, а "Дафна" наоборот, но к антиподам попадаешь одинаково, как ни окручивай Землю. На этом Острове (тут фатер Каспар указывал на дюну за береговой кромкой) намечалось разместить Наблюдательную Установку, Specola Melitense. Что это за Мальтийская Установка, не было понятно, но Каспар шептал с таким видом, как будто этим интересовались все на свете люди. Чтобы добраться до Острова, "Дафна" затратила порядочное время, как было положено в тот век и в тех странах. После Молуккских островов по пути к Сан-Томе, архипелаг Новая Гвинея (причаливали только в портах иезуитских миссий) корабль унесло штормом в неизученное море, к острову, населенному мышами величиною с подростка, с безмерным хвостом и с котомкой на пузе. Чучело одной такой мыши фатер Каспар в свое время продемонстрировал Роберту (и был в ярости, когда тот кинул в море экземпляр "чуда, ценою в Перу"!). Двуутробки эти, по словам иезуита, незлобивы, они окружают путников и выпрашивают лапками лакомства, тянут за одежду, но, как узналось потом, от рождения жуликоваты, незаметно рыскают по карманам и крадут сухари. Позволю себе откомментировать в поддержку отца Каспара, что такой остров действительно существует и не может быть спутан с другими: звери, похожие на кенгуру, называются "куоккас" и обитают только там, на острове Роттнест, это имя дали первооткрыватели-голландцы и значит оно "крысье гнездо". Но поскольку остров Роттнест располагается напротив Перта, значит, "Дафна" доходила до западного побережья Австралии. То есть она попадала на тридцатый градус южной широты, к западу от Молуккских островов, между тем как имелось в виду идти на восток от Молукк и придерживаться линии экватора. Все это доказывает, что "Дафна" здорово сбилась с пути. И если бы беда была только в этом! Но ведь люди с "Дафны", видев сушу недалеко от "Крысьего" острова, сочли ее за какой-то очередной островок с какими-то очередными грызунами! "Дафна" искала совсем не эту сушу, и невесть какие инструкции поступали от работавших на борту навигационных приборов фатера Каспара. А между тем нескольких гребков хватило бы тогда, чтобы добраться до Неисследованной, или Австральной земли, о которой человечество грезило много столетий. Вдобавок еще одно практически непостижимо: как умудрилась "Дафна", вернувшаяся (что мы увидим) к семнадцатой параллели, как она обошла половину берегов Австралии, не заметив этого материка! Либо они повернули резко на север и, значит, проскочили между Австралией и Новой Гвинеей, рискуя на каждом повороте застрять не на одной, так на другой мели; либо они пробирались по югу, между Австралией и Новой Зеландией и ничего не обнаружили ни справа, ни слева, только бесконечное море. Могут подумать, будто я сам выдумал столь неправдоподобный сюжет. Отвечу, что точно в те месяцы, когда разворачивается наша повесть, мореплаватель Абель Тасман, выйдя из Батавии, добрался до острова, который назвал землей Ван Димена (ныне Тасмания). Поскольку он тоже искал Соломоновы Острова, он оставил по левую руку южную оконечность новооткрытой суши, не подозревая, что за нею, на север, обретается континент в сотню раз ее превосходящий; затем Тасман уткнулся на юго-востоке в Новую Зеландию, обогнул ее северо-восточным курсом и уйдя в море оказался у Тонга; а после этого прибыл примерно туда же, где находилась и "Дафна", точно так же лавируя меж коралловых рифов и держа курс на Новую Гвинею. Как видим, путь его в действительности ничем не отличался от рикошетного скакания бильярдного шара. Похоже, что множество лет еще и после этого исследователи роковым образом проскакивали в двух шагах от Австралии, не замечая ее. Поэтому примем на веру рассказ Каспара. Послушная прихотям ализеев, "Дафна" угодила в эпицентр другой бури и ее изрядно потрепало, так что было нужно пристать к острову, расположенному неизвестно где и не имеющему деревьев, это был атолл - кольцо песка и озерцо. Команда подлатала корабль, и этим объяснялось, почему на борту отсутствовали строительные материалы. Потом "Дафна" снова отплыла и в конце концов опустила якорь в этом заливе. Капитан послал разведку на берег, те возвратились с сообщением, что обитателей не имеется, но для верности были развернуты в сторону острова и надежно заряжены немногие корабельные пушки, а затем началось выполнение четырех серьезных планов, один основательнее другого. Во-первых, необходимо было набрать воды и провианта, поскольку на корабле кончалось все. Во-вторых, ловили животных и выкапывали растения, чтобы доставить их на родину для натуралистов-иезуитов. В-третьих, было намечено нарубить лесу, заготовить крупные ветви и стволы для починки корабля в случае грядущих неприятностей. В-четвертых, на высотке на этом острове водружали Мальтийскую Установку, и это было самое трудоемкое задание. Из трюма вынули и переправили на берег все плотницкие снаряды, столярный инструмент, детали Установки, на это ушло немереное время, и в частности из-за того, что непосредственно в бухту вход не только кораблю, но и шлюпке был заказан. Между кораблем и берегом виднелся, почти вровень с волною, с небольшими проемами, чересчур тесными для мореходства, порог, кряж, отмелина, горб, песчаный нанос, "стена земли" - "Erdwall", как выражался отец Каспар, - в общем, то, что сегодня имело бы название "коралловый риф". После безрезультатных попыток было выяснено, что надо всякий раз заходить за мыс, ограничивающий залив с юга, где имелся узкий проход, позволявший проскользнуть шлюпке. "Вот поэтому мы не имеем возможности ныне ту лодку, которую оставили те матросы, видеть, хотя она и в настоящий момент близко за мысом пришвартована, heu me miserum!" Из Робертова конспекта явствует, что его тевтонский знакомец, проживая в Риме, общался с собратьями из ста далеких земель по-латыни, а в отношении итальянского вовсе не имел привычки. Соорудив Установку, фатер Каспар перешел к наблюдениям и великолепно проводил время в течение двух месяцев. Чем в это время занимался экипаж? Сходил с ума от лени. Расшатывалась дисциплина. В каком-то порту капитан запасся немаленьким числом бочонков спирта, собираясь употреблять алкоголь для лечения болезней, с крайней постепенностью, а также для меновой торговли с дикарями; между тем, взбунтовавшись против авторитетов, экипаж принялся таскать водку из трюма, и все злоупотребляли спиртным, включая капитана. Фатер Каспар трудился, команда оскотинивалась, до ушей наблюдающего в Установке доносились срамные песни. В один прекрасный день фатер Каспар, из-за жары, занимаясь в одиночестве на Установке, снял рясу (вопреки проповеди стыдливости, горько каялся примерный пастырь, да простит ему сию слабость Господь, безотлагательно наказавый нарушителя по грехам его!), и какое-то насекомое устрекало его в грудь. Сперва он ощутил только корчу боли, но вечером, по возвращении на корабль, почувствовал горячку. Он никому не сказал о бывшем, ночью страдал от звона в ушах и был с тяжелой головой, капитан ослабил ему рясу, и что увиделось? Волдырь, как те, что случаются от ос, да что там, и от крупных комаров. Но в глазах капитана этот укус обернулся карбункулом, черным фурункулом, прыщом, коротко говоря чумным бубоном, и якобы недвусмысленно свидетельствовал о чумной заразе, pestis, quae dicitur bubonica, что немедленно было записано в бортовой журнал. Паника охватила борт. Напрасно фатер Каспар пытался объяснять про насекомое. Зачумленный прибегает ко лжи, чтоб от него не отшатывались, это ясно. Напрасно он убеждал, что чума превосходно им изучена, и что его случай не является чумой по множеству разнообразных причин. Но экипаж был близок к тому, чтобы бросить его в море, дабы воспрепятствовать заражению. Отец Каспар говорил, что во время великого чумного мора, охватившего Милан и Северную Италию около дюжины лет назад, он был послан вместе с собратьями по ордену работать в переполненных лазаретах и исследовал феномен в самом близком приближении. Есть хвори, поражающие в разных местах и в разное время, как например английское потение (Sudor Anglicus). Имеются недуги определенных областей: мальтийский мыт (Dysenteria Melitensis) и египетская слоновая болезнь (Elephantiasis Aegyptia), и наконец, есть такие болезни, как чума, разящие в течение длительных сроков всех обитателей большого края. Подобный мор обычно предвосхищается знамениями: это могут быть пятна на солнце, затмения, кометы, исход животных из-под почвы, порча урожая от зловредных ветров. Но в настоящем случае ни один из знаков не был виден ни на борту, ни на земле, ни на небе, ни на море! Во-вторых, причиной чумы несомненно является прогнивший воздух, он выходит из болота, или производится разложением многих умерших тел после войны или битвы, или же, когда при странствиях саранчи целые полчища ее тонут в море, и потом этой трупной массой засоряются берега. Причиной болезни выступают поветрия, влетающие в рот, а затем из легких через полую вену восходящие до сердца. А на "Дафне" в течение всего плавания, не считая тухлой еды и воды, отчего в любом случае люди болеют цингой, а не чумою, путники не испытывали никаких дурновонных воздействий, напротив, дышали чистым целебным воздухом морей. Капитан отвечал, что следы заразы удерживаются и на одежде, и на предметах, и что на борту "Дафны" должно содержаться что-то, долго хранившее и наконец передавшее хворобу. Тут вспомнили о иезуитовых книжках. Фатер Каспар, заселяясь на корабль, принес с собою несколько хороших руководств по навигации, таких как "Искусство судовождения" Медины, "Тифоны Батавии" Снеллиуса и "Об океанах и Новом Свете, в трех декадах" Петра Ангиерского, и как-то рассказывал капитану, что приобрел их за бесценок именно в Милане. По окончании чумы на парапете одного миланского канала была выложена для продажи целая библиотека кого-то безвременно усопшего, там иезуит пополнил свое небольшое личное собрание, которое захватил с собою в поход за океан. Капитан не сомневался, что книги чумного мертвеца доставили на судно заразу. Всякому известно, что чума передается через гнойные мазки, и что некоторые умирали, дотронувшись пальцами до листов, ослюненных ядом. Фатер Каспар надрывался: это неверно, в Милане он сам смотрел на кровь заболевших через новый оптический технизм, называемый увеличителем, или микроскопом, и сам видел, как в чумной крови путешествовали мелкие глисточки, они-то и есть переносчики живой заразы - contagium animatum, которые родятся натуральною силой из всякой цвели, а потом передаются propagatores exigui, посредством мелковидных переносцев, через потоотделяющие поры или через рот или даже, в редких случаях, через ушные трубы. Однако подобные кишащие нутряки должны быть в живом виде, и необходима живая кровь, чтоб они питались, и они не способны просуществовать двенадцать и более лет среди мертвых волокон на листе бумаги. Капитан не хотел слышать доводов рассудка, и маленькая прекрасная библиотека фатера Каспара была отдана волнам. Но и этого было мало: как ни усердствовал иезуит, убедить окружающих, что чуму могут распространять собаки и мухи, но, насколько свидетельствует наука, крысы чуму не переносят, - весь экипаж занялся стрельбой по грызунам, рискуя сделать серьезные пробоины в скулах судна. И наконец, еще через день, поскольку лихорадка фатера Каспара не ослабевала, а прыщ не падал, капитан предпринял новый шаг: всем составом переместиться на остров и подождать, покуда иезуит или помрет, или излечится, а хиль и злокачественные силы выветрятся с корабля. Сказано - сделано, все насельники судна погрузились на шлюпку, набив туда оружие и инструмент. Так как предполагалось, что со смерти отца Каспара до момента, когда корабль оздоровится, должно пройти от двух до трех месяцев, они решили построить себе на берегу хижины, поэтому все пригодные и сохранившиеся в трюме материалы были приторочены к шлюпке и переплавлены с корабля. И, разумеется, на берег была отвезена львиная доля бочонков с ромом и араком. "Но они не хорошую вещь для себя сделали", - подытожил фатер Каспар с печалью и перешел к рассказу о том возмездии, которое небеса уготовали покинувшим его, будто пропащую душу. Действительно, только прибыв, они отправились пострелять в лесу кой-какого зверя, зажгли огромные костры вечером на берегу моря и гуляли-пировали несколько дней и ночей. Вероятно, эти костры привлекли внимание туземцев. Хотя Остров и был необитаем, на архипелаге обретались люди, черные, как африканцы, умевшие ловко грести и плавать. Настало утро, когда фатер Каспар увидел с десяток "пирагв", возникших непонятно откуда, из-за того большого острова, который открывался на западе; они правили к месту пира. "Пирагвы" были выдолблены из стволов, как и лодки у индейцев Нового Света, но только скреплялись попарно: в одной сидели они сами, другая скользила по воде, как полоз санок. Фатер Каспар сначала опасался, что "пирагвы" приблизятся к "Дафне", но те, по всему судя, желали избежать встречи и держали курс на то место, где причалила шлюпка с экипажем. Священник пытался кричать, оповещать команду, но все спали, пьяные. Короче, матросы оказались с ними нос к носу, когда пришельцы повыскакивали из-за деревьев. Туземцы выглядели воинственно, пьяная команда не могла припомнить, где побросала оружие. Только шкипер двинулся им навстречу и уложил первого выстрелом из пистоли. Услышав грохот и увидев товарища на земле без жизни, хотя никто к нему не прикасался, дикари выразили, что готовы подчиниться, и один стащил ожерелье и поднес капитану. Тот наклонился посмотреть, потом, явно ища что-то дать взамен, обернулся к своим людям. Тем самым он показал черным дикарям спину. Фатер Вандердроссель предполагал, что туземцы, скорее всего, еще до выстрела были смущены повадкой и фигурой капитана, великана батава с русой бородой и светло-голубым взглядом; надо думать, у туземных обитателей подобная внешность считалась приметой богов. Но сразу же после зрелища его тыла (а несомненно, эти лесные троглодиты не допускали мысли, чтобы у богов мог иметься тыл) их начальник, державший в руке дубину, занес ее и с размаху опустил тому на череп, и капитан рухнул лицом в песок и остался недвижен. Черные люди налетели на матросов "Дафны" и еще до того, как те начали обороняться, всех поубивали. Затем начался устрашающий душу пир, продлившийся трое суток. Фатер Каспар, охваченный своей хворью, следил за происходившим в телескоп. Членов экипажа разделали, как на бойне. Каспар видел, как сначала с них стащили одежду (и под радостные возгласы дикари поделили вещи), после этого рассекли их туши, испекли на костре, обглодали и обсосали размеренно и спокойно, прихлебывая дымящееся пойло и распевая хоровые гимны, мелодия которых всякому показалась бы миролюбивой. Наевшись, язычники стали показывать пальцами на "Дафну". Навряд ли они сопрягли ее присутствие с появлением матросов. Величественная постройка, вся в мачтах и парусах, несказанно отличающаяся от их каноэ, не могла им представляться рукотворным произведением человека. По мнению фатера Каспара (считавшего себя достаточно глубоким специалистом по мировоззрению идолопоклонников всего мира, наслушавшись рассказов путешественников-иезуитов после их возвращения в Рим), дикари сочли "Дафну" животным, и ее безучастное поведение в то время, когда они вершили свой каннибальский шабаш, убедило их в правоте. С другой стороны, уже и Магеллан, добавлял фа-тер Каспар, рассказывал, что некоторые племена думали, как будто корабли слетают на крыльях с неб, и что их детищами являются шлюпки, они льнут к их бокам, млекопитаясь сосцами, а корабли отлучают их от груди, спуская на воду. Однако какого-то дикаря, похоже, посетила мысль, и он делился ею с сотоварищами, что если животное не свирепо и если плоть его так же сочна, как и мясо съеденных матросов, не попробовать ли его заарканить. И "пирагвы" повернули носы к "Дафне". Тут наш благостный священнослужитель, не желая близкого знакомства (ибо правило ордена предписывало ему жить, ad majorem Dei gloriam (Во славу Господню (лат.).), a не расставаться с жизнью ради ублаготворения бессмысленных кумирников, cujus Deus venter est (Чей Бог живот (лат.))), подпалил фитиль одной из пушек, заранее заряженной и нацеленной на берег, и выпустил одно ядро. Ядро с великим шумом, притом что бока "Дафны" окрасились ореолом дыма, как будто левиафан пыхнул злостью, хлопнулось посередине эскадры черных, перевернув две их ладьи. Этого хватило. Туземцы повернули суда к берегу и удалились в рощу, а вышли с венками из листьев и цветов и уложили венки на воду, почтительно наклоняясь и приплясывая. Затем направились курсом на юго-запад и исчезли за западным отрогом Острова. Они выплатили большому злому существу сколько нашли справедливым и, безусловно, не помышляли соваться снова на эти берега, в бухту, ибо она стала неспокойной по вине заселившейся в нее мнительной и гневливой твари. Такова история фатера Каспара Вандердросселя. После того не менее недели он промаялся, до самого появления Роберта, и чувствовал себя погано, но благодаря препаратам собственного изготовления ("Олей, Флора и прочие полезные Вегетальные, Анимальные и Минеральные Медикации") вошел уже в период выздоровления, как тут однажды ночью послышалось топанье вверху. С этого мига, от непомерной боязни, он снова занедужил, покинул свою каюту и забился, как мышь, в закут, унеся с собой медикаменты и пистолет, не ведая, что тот не заряжен. Выходил только на поиск съестного и воды. Однажды он украл яйца, чувствуя потребность восстановить силы, с тех пор удовлетворялся незаметным потаскиванием плодов. Удостоверившись, что Посторонний (а в глазах отца Каспара Посторонним, естественно, являлся Роберт) был ученый человек, любознательный до корабля и до его начинки, Каспар заподозрил, что это вовсе не жертва невзгоды, а лазутчик еретической державы, запущенный выведывать секреты Мальтийской Установки. Вот почему достославный иезуит стал ребячиться и изводить Роберта, пытаясь выгнать его с этого судна, захваченного бесами.
Роберт поведал собственную повесть и, не имея представления, насколько далеко Каспар зашел в прочтении его тетрадей, подробно остановился и на своей миссии, и как он выполнял ее на "Амариллиде". День клонился к вечеру, собеседники отварили петушка и раскупорили последнюю бутылку капитана. Фатер Каспар поправлялся от малокровия, и к тому же оба отмечали событие, символизировавшее их возврат в объятия человечества. "Пресмехотворно! - реагировал Каспар на описание системы действий доктора Берда. - Подобную идиотичность не рассказывали мне никогда. Почему они ему причиняли такое страдание? Много раз мне рассказывали о секрете длиннот, но никогда мне не рассказывали, чтоб применять для этого секрета unguentum armarium! Если бы было это выполнимо, это бы изобрел один иезуит. Это же не имеет никакого отношения к секрету длиннот! Я тебе сейчас объясню, до чего я хорошо выполняю свою работу, и ты увидишь, что моя работа выполняется иначе". "Так все-таки, - спросил тогда Роберт, - вы искали Соломоновы Острова или решали тайну долгот?" "Но и то и другое я разыскивал, не так ли? Ты находишь острова имени Соломона и ты умеешь разрешить вопрос, на каком месте проходит меридиан номер сто восемьдесят. Ты находишь меридиан номер сто восемьдесят и ты узнаешь, на каком месте располагаются острова имени Соломона". "Почему им там быть?" "О майн Готт, да извинит меня Всемилостивейший Господь за то, что я использую его имя всуе. Будем исходить из сведения, что когда Царь Соломон сконструировал свой храм, он организовал большую морскую экспедицию, как свидетельствует текст Книги Царств, и эта большая экспедиция отправилась на остров Офир, с которого доставила Соломону, сколько это будет quadringenti und viginti?" "Четыреста восемьдесят". "Четыре сотни и восемьдесят золотых талантов, это очень значительное количество денег; в Библии не очень много говорится, но там есть намерение сказать очень много, в риторике подобную фигуру принято называть "pars pro toto", "часть за целое". Но не существовало никакой такой области в окрестностях Израиля, которая бы располагала подобным значительным количеством денег, и поэтому мы предполагаем, что экспедиция побывала на окраинном пределе мира. Тут!" "Почему же тут?" "Потому что тут проходит меридиан номер сто восемьдесят и он именно тот, который разделяет земной шар на две половины, а с другой стороны земного шара проходит меридиан номер один. Когда тут середина ночи, там середина дня. Понимаешь теперь, по какой причине острова имени Соломона были названы таким образом? Соломон предложил разделить ребенка пополам. Соломон предложил разделить Землю пополам". "Ясно. Если эта долгота сто восьмидесятая, мы на Соломоновых Островах. Но почему мы считаем, что это долгота сто восьмидесятая?" "Мы это узнаем с помощью Мальтийской Установки, Specula Melitensis, не так ли? Если бы всех моих предварительных экспериментов было недостаточно, мою правоту подтвердила бы Мальтийская Установка. - И, потащив Роберта на мостик, обернул его к заливу: - Ты видишь ту косу на севере, где стоят эти высокие деревья с этими высокими ногами, наподобие гуляющих по воде? А теперь ты видишь еще один этот мыс на юге? Теперь ты проведи одну линию для соединения этих двух оконечностей. Видишь ты, что эта линия пролегает между нашим местом и берегом, причем расстояние этой линии от берега несколько меньше, нежели расстояние этой линии от нашего корабля? Видишь ли ты эту линию? Она представляет собой мысленную линию меридиана номер сто восемьдесят!"
На следующий день фатер Каспар, тщательно следивший за календарем, известил, что воскресенье. Он отпраздновал мессу в кают-компании, освятив одну из немногих оставшихся частиц Святых Даров. Потом они вернулись к уроку, сперва в каюте с глобусом и картами, потом на мостике. Роберт заикнулся, что глаза не выносят света, иезуит достал очки с закопченными стеклами, использовавшиеся для исследования вулканов. Роберту мир представился в очаровательных умягчившихся красках, и он постепенно примирился с солнечными днями. Чтоб уяснить последующее, мне придется вставить отступление, без которого я и сам мало что способен разобрать.
Итак. Отец Каспар был убежден, что "Дафна" находилась между шестнадцатой и семнадцатой южной параллелью и на сто восьмидесятом меридиане. В отношении широты можно ему поверить. Но теперь предположим, что он не ошибся и с долготой. Из запутанных пометок Роберта явствует, что отец Каспар делил весь шар на триста шестьдесят градусов, начиная с Железного Острова, расположенного в восемнадцати градусах на запад от Гринвича. К этому его побуждала вся традиция, начиная с Птолемея. Поэтому сто восьмидесятая долгота в его понимании для нас должна равняться сто шестьдесят второму градусу по Гринвичу. Соломоновы же Острова, хотя и действительно находятся под сто шестидесятой гринвичской долготой, однако имеют другие широтные координаты - от пятой до двенадцатой южной параллели; будь справедливо указание широты у Каспара, "Дафна" оказывается чересчур близко к югу, чуть западнее Новых Гебридских Островов; а там вообще нет суши, повсюду только одни коралловые мели, впоследствии получившие имя "Ресиф д'Энтрекасто". Мог ли отец Каспар отсчитывать от другого меридиана? Безусловно. Как свидетельствует опубликованная в конце семнадцатого века книга Коронелли "Трактат о Глобусах", за первый меридиан считались "у Эратосфена Геркулесовы столпы, у Мартина Тирского Счастливые острова; Птолемей в книге "О географии" поддержал то же мнение, а в книге "Об астрономии" сместил первый меридиан в Александрию Египетскую; среди современных ученых Измаил Абульфеда поместил первый меридиан в Кадис, Альфонс - в Толедо, Пигафетта и Эррера с ним согласились. Коперник провел этот меридиан по Фрауэнбургу, Рейнольд-по Королевской горе, иначе зовомой Кенигсбергом; Кеплер по Ураниборгу; Лонгомонтан по долготе Копенгагена; Лансбергиус по долготе Геза; Риччоли по Болонье.