Сэйси Екомидзо
Деревня восьми могил
Начало начал
Деревня восьми могил находится меж префектурами Тоттори и Окаяма в горной и суровой местности. Пахотной земли в этих гористых местах немного, и использовалась она в основном для выращивания главного продукта – риса. Заливные поля площадью по десять–двадцать цубо
[1], раскиданные там и сям, в здешнем неблагоприятном климате урожай давали небольшой, его едва хватало на пропитание населению деревни.
Тем не менее деревня не бедствовала, ведь у ее обитателей были другие, более доходные занятия. А именно: обжиг древесного угля и выращивание коров. Выращивать коров здесь стали недавно, а вот обжиг дерева кормил деревню с незапамятных времен.
Горы тянулись вдоль всей деревни в направлении префектуры Тоттори. Их вершины были обильно покрыты дубовыми рощами, так что древесины для изготовления угля хватало с лихвой. Деревня издавна славилась этим промыслом на весь район Кансай [2], особенно углем, получающимся из железистого дуба. А кроме железистого здесь росли и другие виды дуба: остролистый и щетинистый.
Что же касается мясомолочного производства, то оно стало развиваться в последние годы, но для деревни оказалось делом даже более выгодным, чем обжиг древесного угля. Здешние коровы были крупными, быков можно было использовать как рабочий скот и пускать на мясо. Когда в деревне активно начали их выращивать, со всей страны сюда потянулись барышники.
В каждом дворе содержалось по пять-шесть телушек или бычков, причем они могли принадлежать разным хозяевам. В деревне было обычным делом, чтобы зажиточные крестьяне отдавали тем, кто победнее, телят на откорм, и когда те вырастали, их продавали, причем хозяин теленка получал определенный процент. Надо заметить, что в этой горной деревеньке существовало отчетливое различие между помещиками и бедными арендаторами. Самыми богатыми тут считались семейства Тадзими и Номура. У обоих были большие дома. Тадзими обосновался на востоке деревни, и потому у него была кличка «Восточный барин», Номуру же называли «Западным барином», поскольку его дом располагался в западной части деревни.
Давайте, однако же, призадумаемся над необычным названием «Деревня восьми могил».
Для поколений тех, кто родился, прожил всю жизнь и обрел последнее упокоение в этих местах, название было привычным и не вызывало никакого удивления. Однако осевшие тут крестьяне из других мест недоумевали, почему деревня так называется. Была, видно, какая-то причина… А причина и вправду была… И восходила – ни много ни мало – к эпохе Эйроку [3].
Когда шестого июля девятого года эпохи Эйроку владелец замка Кумосю Томида сдался Мори Мотонари и оставил замок Цкияма, восемь молодых знатных самураев, вассалов господствовавшего феодального клана, со своим поражением не смирились, оседлали коней и в сопровождении семи слуг тайно покинули замок. Как гласит легенда, намереваясь продолжить борьбу, они погрузили на трех боевых коней три тысячи золотых рё [4]и, переплывая реки, преодолевая горы, испытывая многочисленные невзгоды, добрались до этой самой деревни.
Поначалу жители деревни очень гостеприимно приняли восьмерых воинов. И воины, успокоенные таким приемом и простодушием крестьян, решили остаться в этой горной деревушке на неопределенное время; они стали носить крестьянскую одежду и даже занялись обжигом дерева.
Обнаружить глухую деревушку, затерянную в дремучих лесах, было делом непростым, что вполне устраивало беглых самураев. На крайний случай убежищем им могли бы послужить и пещеры, коих в окрестностях было великое множество. Почва в этих местах известняковая, стоит чуть спуститься в ущелье, и оказываешься в сталактитовом гроте. Густые заросли, разветвленные подземные пещеры позволяют укрыться так, что никакие лазутчики не страшны.
Скорее всего, именно такой ландшафт побудил восьмерых самураев избрать эту деревеньку в качестве временного прибежища.
Беглецы-самураи более полугода безмятежно прожили здесь. У жителей деревни не возникало никаких поводов для недовольства.
Между тем в стане Мори Мотонари все с большей озабоченностью и даже озлоблением вспоминали о сбежавших из замка самураях. В конце концов толки об этом докатились до горной деревушки. О восьми сбежавших воинах стало известно самому Мори, и самураи не могли не задумываться над тем, к каким неприятностям все это может привести.
Беспокойство охватило и жителей деревни, в которой нашли убежище самураи. К тому же клан Мори пообещал за сбежавших из замка Цкияма солидное вознаграждение, отчего крестьяне совсем потеряли покой. Но более всего будоражило их воображение золото, привезенное самураями. Крестьянам казалось, что, убей они пришельцев, забери все золото, и никто никогда об этом не узнает. Ну, может быть, в клане Мори об этом что-то и пронюхают, допустим даже, они станут подозревать крестьян, можно упорно твердить: знать ничего не знаем и слыхом о трех тысячах рё не слыхали. И все как-нибудь обойдется.
Разговоры об этом велись все чаще и чаще, к решению пришли единодушно, и в один прекрасный день крестьяне напали на самураев. Те в этот момент в своей хижине занимались обычным делом – обжигом дерева. Крестьяне с трех сторон подожгли сухую траву и кустарник, отрезав самураям путь отхода, а самые молодые и крепкие – кто с топором для рубки деревьев, кто с бамбуковым копьем – ворвались в хижину. Время тогда было смутное, и, надо сказать, крестьянам не впервые пришлось вести настоящий бой.
Подобного оборота событий самураи никак не ожидали. Они ведь абсолютно доверяли местным жителям, и это неожиданное нападение поразило их словно гром среди ясного неба. Защищаться было нечем, оружия никакого. Конечно же они пытались обороняться тем, что было под рукой, – топориками, кусками дерева, да слишком уж силы были неравны. Вот пал один воин, за ним другой, третий… Так все восемь самураев погибли от рук крестьян. Печальный конец…
Отрубив всем головы, крестьяне подожгли хижину и с победными криками вернулись в деревню. Из поколения в поколение передаются подробности жестокой расправы, жестокой настолько, что на останки убитых невозможно было смотреть без содрогания. Особенно страшной и нелепой казалась смерть их молодого командира. Естественно, в адрес жителей деревни, с такой жестокостью уничтоживших восемь жизней, раздавались громкие проклятия, а судьба самураев, испустивших дух в лужах собственной крови, в течение долгого времени повергала людей в трепет. Другой реакции и быть не могло.
Что же касается самих крестьян, они благополучно получили от клана Мори обещанное вознаграждение, но вот найти три тысячи ре, принадлежавшие убитым, все никак не удавалось. Где они только не искали, вырывали с корнем траву, дробили скалы, рыли землю в окрестных ущельях – все напрасно, золото бесследно исчезло. Мало того, во время поисков случались таинственные происшествия.
Так, крестьянина, пытавшегося отыскать золото в одной из пещер, завалило сталактитами, и он погиб мучительной смертью. Другой долбил скалу, кусок ее отвалился, сшиб крестьянина, и тот на всю жизнь остался хромым. Еще один крестьянин копал под корнем большого дерева, когда оно вдруг треснуло и придавило его насмерть.
Подобного рода несчастья происходили одно за другим. А дальнейшее вселило в жителей деревни прямо-таки панический ужас.
Уже полгода прошло с тех пор, как зверски были убиты восемь воинов-самураев. Почему-то в том году особенно часто лили ливни с громом и молниями, нередки были и шаровые молнии, повергавшие крестьян в оцепенение. «Может быть, это месть убитых самураев?!» – в страхе думали они.
Однажды в огромную криптомерию, что росла во дворе дома Сёсаэмона Тадзими, ударила молния, и дерево от корня до вершины раскололось надвое.
Но вот что любопытно: именно Сёсаэмон Тадзими выступил инициатором нападения на беглых самураев, после чего стал чувствовать себя скверно, совершать поступки, противоречащие здравому смыслу, заставляя домашних трепетать в вечном страхе. А тут еще и молния… После этого и сам Сёсаэмон Тадзими, и вся семья почти лишились рассудка. А в один прекрасный день глава дома выхватил меч, снес головы двум попавшимся ему на глаза то ли членам семьи, то ли челядинцам, после чего выбежал из дому и на улице принялся, как траву, косить головы без разбору всем, проходившим мимо, а в конце концов удрал в леса, где и покончил с собой.
Правда это или нет, но, говорят, кроме десяти с лишним раненых, в тот жуткий день от меча Тадзими погибли сразу семь человек, а включая самого Сёсаэмона – восемь. Жители деревни не сомневались, что эти несчастья – возмездие за зверское убийство восьми самураев.
Чтобы умилостивить души убитых, крестьяне извлекли из земли восемь злосчастных трупов, вновь – теперь уже с величайшими почестями – захоронили их у холмов за околицей деревни, присвоив этим могилам название «Могилы Богов Света». И с той поры стали называть свою деревню Деревней восьми могил.
Не зря говорят, что история повторяется. В последние годы упоминания об этой затерянной в холодных горах деревушке вновь замелькали в печати. На этот раз в связи с новым трагическим происшествием получившим скандальную известность. Вот о нем-то с вашего разрешения я и поведаю ниже.
Произошло это событие в эпоху Тайсё, иными словами, более двадцати лет назад. Главой дома Тадзими («Восточного барина») был в то время тридцатишестилетний Ёдзо. Со времен Сёсаэмона в семье Тадзими безумие передавалось из поколения в поколение. Вот и Ёдзо с детства отличался необузданным жестоким нравом и позволял себе много такого, что не придет в голову нормальному человеку.
Двадцати лет от роду он взял себе в жены девицу по имени Окиса, которая родила ему двоих детей: Куя и Харуе.
Ёдзо рано потерял родителей, воспитывали его тетки. Таким образом, к тому времени, когда произошло несчастье, семья Тадзими состояла из него с супругой, двоих детей – сыну Куя исполнилось пятнадцать, дочери Харуё восемь лет – и двух их двоюродных бабушек.
Старушки были близнецами и после смерти родителей Ёдзо заправляли всем домом Тадзими. Вообще-то у Ёдзо был еще младший брат, но, имея виды на наследство матери, он решил до поры до времени выйти из семьи Тадзими и даже сменил фамилию на Сатомура.
Ну так вот, за два-три года до трагического происшествия Ёдзо, обремененный женой и двумя детьми, страстно влюбился. Предметом его страсти оказалась дочь торговца лошадьми, только что окончившая школу и работавшая оператором на почте. Звали девятнадцатилетнюю девушку Цуруко.
Ёдзо и без того, как я уже говорил, отличался чрезвычайно буйным характером, а когда влюбился, буквально озверел. Дождавшись на дороге возвращавшуюся с работы Цуруко, он силой затащил ее в амбар во дворе своего дома и грубо изнасиловал ее там. Но и этим он не удовлетворился. Заперев девушку в амбаре, он не давал ей возможности вернуться домой.
Цуруко, разумеется, громко рыдала, взывая о помощи. Все понявшие бабушки и Окиса, преодолевая страх перед Ёдзо, умоляли его отпустить Цуруко, но тот был непреклонен как скала.
Односельчане, до смерти напуганные выходками Ёдзо, пытались втолковать Цуруко, что у нее нет другого выхода, кроме как согласиться стать постоянной любовницей Ёдзо. Уговоры долго не давали результатов, Цуруко не соглашалась ни в какую. Прибежавшие родители Цуруко в слезах молили Ёдзо отпустить дочь, но он отказался наотрез. Толцившиеся вокруг люди всячески увещевали его, но Ёдзо не проронил ни слова. Только, когда толпа совсем расшумелась, гневно сверкнул глазами.
Ключ от амбара остался в руках Ёдзо. Когда ему хотелось, он отпирал амбар, кидался на Цуруко и проделывал с ней все, что приходило в его буйную голову.
Обдумав свое положение, Цуруко решилась все-таки стать любовницей Ёдзо и попросила родителей сообщить ему об этом.
Радости Ёдзо не было предела. Он тут же освободил Цуруко, поселил во флигеле своего дома и принялся одаривать одеждой, украшениями для волос, различной утварью и множеством других замечательных вещей. И днем и ночью Ёдзо готов был расточать Цуруко свои ласки.
Но его ласки пугали молодую женщину. Рассказывали, что в страсти Ёдзо было нечто ненормальное, какая-то жестокость, которая, разумеется, не могла понравиться нормальной женщине. Цуруко с трудом выносила эту страсть и несколько раз убегала от Ёдзо.
В таких случаях на Ёдзо накатывали припадки буйного сумасшествия. Охваченные паникой жители деревни с плачем прибегали к Цуруко, умоляли вернуться, и ей опять через силу приходилось терпеть Ёдзо.
Между тем Цуруко забеременела и родила мальчика. Ёдзо был счастлив. Он дал сыну имя Тацуя.
Цуруко надеялась, что с появлением ребенка Ёдзо хоть немного успокоится, но его буйство нисколько не уменьшилось. Наоборот, теперь он обращался с Цуруко как со своей вещью, его разнузданность перешла всякие границы.
Терпению Цуруко приходил конец, она убегала все чаще. Но родители и многие крестьяне в деревне догадывались еще об одной причине ее частых побегов.
У Цуруко был возлюбленный, который уже давно обещал жениться на ней, молодой учитель начальной школы в их деревне, звали его Ёити Камэи. Его положение не позволяло молодым людям встречаться открыто, поэтому они скрывали свою любовь. Камэи не был уроженцем деревни, его перевели сюда из другого места; ему нравилась здешняя природа, и его весьма интересовали сталактитовые пещеры, которые он часто посещал. По слухам, именно в пещерах не раз проходили их тайные свидания с Цуруко.
Злые языки, каковых немало было среди местных жителей, судачили: «Тацуя не сын барина Тадзими. Он сын учителя Камэи».
В такой маленькой деревушке этот слух не мог пройти мимо ушей Ёдзо. Гнев его разгорелся как лесной пожар.
Неистовый в любовной страсти, он был неистов и в ревности. Таскал Цуруко за волосы, бил ее, пинал. Доходило даже до того, что он догола раздевал ее и обливал холодной водой. А к спине и ляжкам столь любимого им прежде Тацуя прикладывал подожженные палочки для еды.
«Так он, пожалуй, и меня, и ребенка убьет», – думала Цуруко. Не выдержав, она схватила мальчика и убежала из дому. Пару дней пряталась у родителей, но, узнав от соседей, что гнев Ёдзо еще страшнее, чем прежде, перепугалась и скрылась у каких-то родственников, живущих в другой деревне.
Ожидая возвращения Цуруко, Ёдзо беспробудно пил саке. До сих пор, когда Цуруко убегала из дому, через два-три дня родители или кто-то из деревенских с извинениями приводили ее назад. Но в этот раз он ждал и пять дней, и десять, а она все не возвращалась. Раздражение Ёдзо росло, он чувствовал, что бешенство овладевает им. Обе бабки и жена Окиса боялись даже приблизиться к нему. Жители деревни не осмеливались и рта раскрыть.
Взрыв безумия Ёдзо был подобен разрыву бомбы.
Это случилось апрельской ночью, когда в деревнях еще пользуются котацу [5]. Жители деревни были разбужены выстрелами, стонами, криками. Стоны и крики о помощи становились громче и громче.
«Что происходит?» – думали люди, выскакивая на улицу, где метался мужчина совершенно невообразимого вида.
Он был в европейской сорочке со стоячим воротничком, на ногах что-то вроде портянок и соломенные сандалии, лоб повязан хатимаки [6], к которому были прикреплены два включенных фонарика в форме палочек и напоминавших рога, еще один фонарик свисал с груди, европейскую одежду обвязывал японский пояс, к поясу крепился меч, в одной руке он держал охотничье ружье. Увидев этого человека, все просто оцепенели. И тут ружье выплюнуло струю огня, и сразу же кто-то из толпы упал.
Убийцей был Ёдзо.
Охваченный безумием, он зарубил свою жену Окису, после чего выскочил из дома. Бабушек и детей он не тронул, но множество попавшихся ему под руку ни в чем не повинных жителей деревни перерезал или перестрелял. Подробности выяснились впоследствии. Так, например, хозяин одного из домов, услышав стук, раскрыл дверь и тут же был убит выстрелом из ружья. После этого, подкравшись к окну дома, где поселились новобрачные, Ёдзо сквозь ставню просунул в спальню дуло ружья и убил молодого мужа. Подскочившая к нему напуганная новобрачная прижалась к стене, стиснув ладони, стала звать на помощь, но тут прогремел второй выстрел. Когда полицейский увидел убитую юную женщину со сложенными в мольбе руками, слезы навернулись ему на глаза. Она переселилась в деревню всего полмесяца назад и с Ёдзо даже знакома не была.
Ёдзо бушевал весь день и всю ночь, а на рассвете ушел в горы. Такой кошмарной ночи деревня еще не знала.
На следующий день полицейские, съехавшиеся на место происшествия из ближайших сел и городов, обнаружили, что Деревня восьми могил буквально залита кровью. Из каждого дома доносились стоны умирающих и мольбы о помощи.
Скольких людей Ёдзо ранил, доподлинно неизвестно, а вот убил он тридцать два человека. Чудовищно! Говорят, во всем мире не было ничего подобного.
Но самое главное, преступник скрылся в горах и его не могли найти, несмотря на то, что деревенская молодежь организовала отряд самообороны и вместе с полицией и пожарниками молодые люди облазили каждый уголок в горах. Искали и в сталактитовых пещерах. Причем поиски преступника длились не один месяц, но результатов не принесли. Свидетельства того, что он жив, время от времени обнаруживались: остатки коровьих туш. Скот здесь содержался в хлевах, а летом его выгоняли пастись в горы. Скотина щипала траву в лесах, ложбинах, переходила с места на место, добираясь даже до префектуры Тоттори. Раз или два в месяц, испытывая потребность в соли, коровы и быки спускались с гор и возвращались к хозяевам. Ёдзо, если судить по следам, убивал коров и жарил говядину на огне.
Из этого следовало, что Ёдзо вовсе не собирается кончать с собой, скрывается где-то в горах и упорно борется за выживание, а жители деревни пребывали в постоянном мучительном страхе.
Где он находится, так никто и не узнал. Прошло больше двадцати лет с тех пор, как он исчез, но о нем по-прежнему ничего не было известно, и большинство склонялось к мнению, что он уже умер. Однако среди жителей деревни оставалось немало тех, кто продолжал считать его живым.
Как уже говорилось, от его руки погибли тридцать два человека. То есть на каждую из могил Богов Света приходилось по четыре новых могилы. Ну а если Ёдзо погиб – на одну больше. Считавшие так утверждали: «То, что произошло два раза, непременно произойдет и в третий. Предок Тадзими господин Сёсаэмон, а потом Ёдзо сотворили такое, что сомневаться не приходится – кровавое злодеяние повторится еще не раз».
Когда дети в Деревне восьми могил капризничали, им говорили: «Вот придет черт с рогами-фонариками, он задаст тебе». И дети, вспоминая рассказы родителей о черте с двумя фонариками, прикрепленными к белому платку на голове и еще одним фонариком на груди, с висящим на поясе японским мечом и ружьем в руках, сразу же переставали хныкать. Кошмар, связанный с восемью могилами беглых самураев, не кончался.
Интересно, что большинство убитых или раненных Ёдзо людей не имело никакого отношения к Цуруко, тогда как те, кто был так или иначе связан с ней, не попались ему под руку.
Вот, например, учитель Ёити Камэи. Ёдзо, несомненно, люто ненавидел его. В тот вечер учитель был в соседней деревне у настоятеля буддийского монастыря и потому избежал опасности. А после всей этой бойни перевелся в другое место, подальше отсюда.
Или вот родители Цуруко. Услышав шум и сообразив, что дело принимает страшный оборот, они спрятались в сарае, в хранившейся там соломе. И тем самым спасли свои жизни. Даже ранены не были.
Те, кто успел вовремя убежать к родственникам, уцелели.
Цуруко вызвали в полицию, а через некоторое время она вернулась в деревню. Но односельчане относились к ней враждебно: была б сговорчивее, не было бы всех этих бед!
Жить в этой деревне у нее не было сил, да еще страх, что Ёдзо остался жив и в любой момент вернется, терзал ее, и Цуруко, прихватив ребенка, скрылась из деревни, и никаких известий о ней больше не было.
Как говорят старики, что случилось раз, случится и второй. В Деревне восьми могил вновь и вновь происходили убийства людей, жестокие, но какие-то странные и объяснению не поддающиеся.
Так прошло двадцать лет.
Наступили двадцатые годы эпохи Сева [7]. Ужасное и непонятное ощущение опасности царило в деревне.
Ну ладно, прелюдия оказалась слишком длинной. Пора открывать занавес и перейти к самой истории. Хочу извиниться перед вами, уважаемые читатели, но все изложенное выше имеет очень важное значение, а один из персонажей даже описывал все происходящее в своем дневнике.
О том, для чего я взял у него эти записи, я умолчу, так как к содержанию истории это отношения не имеет.
Тем не менее деревня не бедствовала, ведь у ее обитателей были другие, более доходные занятия. А именно: обжиг древесного угля и выращивание коров. Выращивать коров здесь стали недавно, а вот обжиг дерева кормил деревню с незапамятных времен.
Горы тянулись вдоль всей деревни в направлении префектуры Тоттори. Их вершины были обильно покрыты дубовыми рощами, так что древесины для изготовления угля хватало с лихвой. Деревня издавна славилась этим промыслом на весь район Кансай [2], особенно углем, получающимся из железистого дуба. А кроме железистого здесь росли и другие виды дуба: остролистый и щетинистый.
Что же касается мясомолочного производства, то оно стало развиваться в последние годы, но для деревни оказалось делом даже более выгодным, чем обжиг древесного угля. Здешние коровы были крупными, быков можно было использовать как рабочий скот и пускать на мясо. Когда в деревне активно начали их выращивать, со всей страны сюда потянулись барышники.
В каждом дворе содержалось по пять-шесть телушек или бычков, причем они могли принадлежать разным хозяевам. В деревне было обычным делом, чтобы зажиточные крестьяне отдавали тем, кто победнее, телят на откорм, и когда те вырастали, их продавали, причем хозяин теленка получал определенный процент. Надо заметить, что в этой горной деревеньке существовало отчетливое различие между помещиками и бедными арендаторами. Самыми богатыми тут считались семейства Тадзими и Номура. У обоих были большие дома. Тадзими обосновался на востоке деревни, и потому у него была кличка «Восточный барин», Номуру же называли «Западным барином», поскольку его дом располагался в западной части деревни.
Давайте, однако же, призадумаемся над необычным названием «Деревня восьми могил».
Для поколений тех, кто родился, прожил всю жизнь и обрел последнее упокоение в этих местах, название было привычным и не вызывало никакого удивления. Однако осевшие тут крестьяне из других мест недоумевали, почему деревня так называется. Была, видно, какая-то причина… А причина и вправду была… И восходила – ни много ни мало – к эпохе Эйроку [3].
Когда шестого июля девятого года эпохи Эйроку владелец замка Кумосю Томида сдался Мори Мотонари и оставил замок Цкияма, восемь молодых знатных самураев, вассалов господствовавшего феодального клана, со своим поражением не смирились, оседлали коней и в сопровождении семи слуг тайно покинули замок. Как гласит легенда, намереваясь продолжить борьбу, они погрузили на трех боевых коней три тысячи золотых рё [4]и, переплывая реки, преодолевая горы, испытывая многочисленные невзгоды, добрались до этой самой деревни.
Поначалу жители деревни очень гостеприимно приняли восьмерых воинов. И воины, успокоенные таким приемом и простодушием крестьян, решили остаться в этой горной деревушке на неопределенное время; они стали носить крестьянскую одежду и даже занялись обжигом дерева.
Обнаружить глухую деревушку, затерянную в дремучих лесах, было делом непростым, что вполне устраивало беглых самураев. На крайний случай убежищем им могли бы послужить и пещеры, коих в окрестностях было великое множество. Почва в этих местах известняковая, стоит чуть спуститься в ущелье, и оказываешься в сталактитовом гроте. Густые заросли, разветвленные подземные пещеры позволяют укрыться так, что никакие лазутчики не страшны.
Скорее всего, именно такой ландшафт побудил восьмерых самураев избрать эту деревеньку в качестве временного прибежища.
Беглецы-самураи более полугода безмятежно прожили здесь. У жителей деревни не возникало никаких поводов для недовольства.
Между тем в стане Мори Мотонари все с большей озабоченностью и даже озлоблением вспоминали о сбежавших из замка самураях. В конце концов толки об этом докатились до горной деревушки. О восьми сбежавших воинах стало известно самому Мори, и самураи не могли не задумываться над тем, к каким неприятностям все это может привести.
Беспокойство охватило и жителей деревни, в которой нашли убежище самураи. К тому же клан Мори пообещал за сбежавших из замка Цкияма солидное вознаграждение, отчего крестьяне совсем потеряли покой. Но более всего будоражило их воображение золото, привезенное самураями. Крестьянам казалось, что, убей они пришельцев, забери все золото, и никто никогда об этом не узнает. Ну, может быть, в клане Мори об этом что-то и пронюхают, допустим даже, они станут подозревать крестьян, можно упорно твердить: знать ничего не знаем и слыхом о трех тысячах рё не слыхали. И все как-нибудь обойдется.
Разговоры об этом велись все чаще и чаще, к решению пришли единодушно, и в один прекрасный день крестьяне напали на самураев. Те в этот момент в своей хижине занимались обычным делом – обжигом дерева. Крестьяне с трех сторон подожгли сухую траву и кустарник, отрезав самураям путь отхода, а самые молодые и крепкие – кто с топором для рубки деревьев, кто с бамбуковым копьем – ворвались в хижину. Время тогда было смутное, и, надо сказать, крестьянам не впервые пришлось вести настоящий бой.
Подобного оборота событий самураи никак не ожидали. Они ведь абсолютно доверяли местным жителям, и это неожиданное нападение поразило их словно гром среди ясного неба. Защищаться было нечем, оружия никакого. Конечно же они пытались обороняться тем, что было под рукой, – топориками, кусками дерева, да слишком уж силы были неравны. Вот пал один воин, за ним другой, третий… Так все восемь самураев погибли от рук крестьян. Печальный конец…
Отрубив всем головы, крестьяне подожгли хижину и с победными криками вернулись в деревню. Из поколения в поколение передаются подробности жестокой расправы, жестокой настолько, что на останки убитых невозможно было смотреть без содрогания. Особенно страшной и нелепой казалась смерть их молодого командира. Естественно, в адрес жителей деревни, с такой жестокостью уничтоживших восемь жизней, раздавались громкие проклятия, а судьба самураев, испустивших дух в лужах собственной крови, в течение долгого времени повергала людей в трепет. Другой реакции и быть не могло.
Что же касается самих крестьян, они благополучно получили от клана Мори обещанное вознаграждение, но вот найти три тысячи ре, принадлежавшие убитым, все никак не удавалось. Где они только не искали, вырывали с корнем траву, дробили скалы, рыли землю в окрестных ущельях – все напрасно, золото бесследно исчезло. Мало того, во время поисков случались таинственные происшествия.
Так, крестьянина, пытавшегося отыскать золото в одной из пещер, завалило сталактитами, и он погиб мучительной смертью. Другой долбил скалу, кусок ее отвалился, сшиб крестьянина, и тот на всю жизнь остался хромым. Еще один крестьянин копал под корнем большого дерева, когда оно вдруг треснуло и придавило его насмерть.
Подобного рода несчастья происходили одно за другим. А дальнейшее вселило в жителей деревни прямо-таки панический ужас.
Уже полгода прошло с тех пор, как зверски были убиты восемь воинов-самураев. Почему-то в том году особенно часто лили ливни с громом и молниями, нередки были и шаровые молнии, повергавшие крестьян в оцепенение. «Может быть, это месть убитых самураев?!» – в страхе думали они.
Однажды в огромную криптомерию, что росла во дворе дома Сёсаэмона Тадзими, ударила молния, и дерево от корня до вершины раскололось надвое.
Но вот что любопытно: именно Сёсаэмон Тадзими выступил инициатором нападения на беглых самураев, после чего стал чувствовать себя скверно, совершать поступки, противоречащие здравому смыслу, заставляя домашних трепетать в вечном страхе. А тут еще и молния… После этого и сам Сёсаэмон Тадзими, и вся семья почти лишились рассудка. А в один прекрасный день глава дома выхватил меч, снес головы двум попавшимся ему на глаза то ли членам семьи, то ли челядинцам, после чего выбежал из дому и на улице принялся, как траву, косить головы без разбору всем, проходившим мимо, а в конце концов удрал в леса, где и покончил с собой.
Правда это или нет, но, говорят, кроме десяти с лишним раненых, в тот жуткий день от меча Тадзими погибли сразу семь человек, а включая самого Сёсаэмона – восемь. Жители деревни не сомневались, что эти несчастья – возмездие за зверское убийство восьми самураев.
Чтобы умилостивить души убитых, крестьяне извлекли из земли восемь злосчастных трупов, вновь – теперь уже с величайшими почестями – захоронили их у холмов за околицей деревни, присвоив этим могилам название «Могилы Богов Света». И с той поры стали называть свою деревню Деревней восьми могил.
Не зря говорят, что история повторяется. В последние годы упоминания об этой затерянной в холодных горах деревушке вновь замелькали в печати. На этот раз в связи с новым трагическим происшествием получившим скандальную известность. Вот о нем-то с вашего разрешения я и поведаю ниже.
Произошло это событие в эпоху Тайсё, иными словами, более двадцати лет назад. Главой дома Тадзими («Восточного барина») был в то время тридцатишестилетний Ёдзо. Со времен Сёсаэмона в семье Тадзими безумие передавалось из поколения в поколение. Вот и Ёдзо с детства отличался необузданным жестоким нравом и позволял себе много такого, что не придет в голову нормальному человеку.
Двадцати лет от роду он взял себе в жены девицу по имени Окиса, которая родила ему двоих детей: Куя и Харуе.
Ёдзо рано потерял родителей, воспитывали его тетки. Таким образом, к тому времени, когда произошло несчастье, семья Тадзими состояла из него с супругой, двоих детей – сыну Куя исполнилось пятнадцать, дочери Харуё восемь лет – и двух их двоюродных бабушек.
Старушки были близнецами и после смерти родителей Ёдзо заправляли всем домом Тадзими. Вообще-то у Ёдзо был еще младший брат, но, имея виды на наследство матери, он решил до поры до времени выйти из семьи Тадзими и даже сменил фамилию на Сатомура.
Ну так вот, за два-три года до трагического происшествия Ёдзо, обремененный женой и двумя детьми, страстно влюбился. Предметом его страсти оказалась дочь торговца лошадьми, только что окончившая школу и работавшая оператором на почте. Звали девятнадцатилетнюю девушку Цуруко.
Ёдзо и без того, как я уже говорил, отличался чрезвычайно буйным характером, а когда влюбился, буквально озверел. Дождавшись на дороге возвращавшуюся с работы Цуруко, он силой затащил ее в амбар во дворе своего дома и грубо изнасиловал ее там. Но и этим он не удовлетворился. Заперев девушку в амбаре, он не давал ей возможности вернуться домой.
Цуруко, разумеется, громко рыдала, взывая о помощи. Все понявшие бабушки и Окиса, преодолевая страх перед Ёдзо, умоляли его отпустить Цуруко, но тот был непреклонен как скала.
Односельчане, до смерти напуганные выходками Ёдзо, пытались втолковать Цуруко, что у нее нет другого выхода, кроме как согласиться стать постоянной любовницей Ёдзо. Уговоры долго не давали результатов, Цуруко не соглашалась ни в какую. Прибежавшие родители Цуруко в слезах молили Ёдзо отпустить дочь, но он отказался наотрез. Толцившиеся вокруг люди всячески увещевали его, но Ёдзо не проронил ни слова. Только, когда толпа совсем расшумелась, гневно сверкнул глазами.
Ключ от амбара остался в руках Ёдзо. Когда ему хотелось, он отпирал амбар, кидался на Цуруко и проделывал с ней все, что приходило в его буйную голову.
Обдумав свое положение, Цуруко решилась все-таки стать любовницей Ёдзо и попросила родителей сообщить ему об этом.
Радости Ёдзо не было предела. Он тут же освободил Цуруко, поселил во флигеле своего дома и принялся одаривать одеждой, украшениями для волос, различной утварью и множеством других замечательных вещей. И днем и ночью Ёдзо готов был расточать Цуруко свои ласки.
Но его ласки пугали молодую женщину. Рассказывали, что в страсти Ёдзо было нечто ненормальное, какая-то жестокость, которая, разумеется, не могла понравиться нормальной женщине. Цуруко с трудом выносила эту страсть и несколько раз убегала от Ёдзо.
В таких случаях на Ёдзо накатывали припадки буйного сумасшествия. Охваченные паникой жители деревни с плачем прибегали к Цуруко, умоляли вернуться, и ей опять через силу приходилось терпеть Ёдзо.
Между тем Цуруко забеременела и родила мальчика. Ёдзо был счастлив. Он дал сыну имя Тацуя.
Цуруко надеялась, что с появлением ребенка Ёдзо хоть немного успокоится, но его буйство нисколько не уменьшилось. Наоборот, теперь он обращался с Цуруко как со своей вещью, его разнузданность перешла всякие границы.
Терпению Цуруко приходил конец, она убегала все чаще. Но родители и многие крестьяне в деревне догадывались еще об одной причине ее частых побегов.
У Цуруко был возлюбленный, который уже давно обещал жениться на ней, молодой учитель начальной школы в их деревне, звали его Ёити Камэи. Его положение не позволяло молодым людям встречаться открыто, поэтому они скрывали свою любовь. Камэи не был уроженцем деревни, его перевели сюда из другого места; ему нравилась здешняя природа, и его весьма интересовали сталактитовые пещеры, которые он часто посещал. По слухам, именно в пещерах не раз проходили их тайные свидания с Цуруко.
Злые языки, каковых немало было среди местных жителей, судачили: «Тацуя не сын барина Тадзими. Он сын учителя Камэи».
В такой маленькой деревушке этот слух не мог пройти мимо ушей Ёдзо. Гнев его разгорелся как лесной пожар.
Неистовый в любовной страсти, он был неистов и в ревности. Таскал Цуруко за волосы, бил ее, пинал. Доходило даже до того, что он догола раздевал ее и обливал холодной водой. А к спине и ляжкам столь любимого им прежде Тацуя прикладывал подожженные палочки для еды.
«Так он, пожалуй, и меня, и ребенка убьет», – думала Цуруко. Не выдержав, она схватила мальчика и убежала из дому. Пару дней пряталась у родителей, но, узнав от соседей, что гнев Ёдзо еще страшнее, чем прежде, перепугалась и скрылась у каких-то родственников, живущих в другой деревне.
Ожидая возвращения Цуруко, Ёдзо беспробудно пил саке. До сих пор, когда Цуруко убегала из дому, через два-три дня родители или кто-то из деревенских с извинениями приводили ее назад. Но в этот раз он ждал и пять дней, и десять, а она все не возвращалась. Раздражение Ёдзо росло, он чувствовал, что бешенство овладевает им. Обе бабки и жена Окиса боялись даже приблизиться к нему. Жители деревни не осмеливались и рта раскрыть.
Взрыв безумия Ёдзо был подобен разрыву бомбы.
Это случилось апрельской ночью, когда в деревнях еще пользуются котацу [5]. Жители деревни были разбужены выстрелами, стонами, криками. Стоны и крики о помощи становились громче и громче.
«Что происходит?» – думали люди, выскакивая на улицу, где метался мужчина совершенно невообразимого вида.
Он был в европейской сорочке со стоячим воротничком, на ногах что-то вроде портянок и соломенные сандалии, лоб повязан хатимаки [6], к которому были прикреплены два включенных фонарика в форме палочек и напоминавших рога, еще один фонарик свисал с груди, европейскую одежду обвязывал японский пояс, к поясу крепился меч, в одной руке он держал охотничье ружье. Увидев этого человека, все просто оцепенели. И тут ружье выплюнуло струю огня, и сразу же кто-то из толпы упал.
Убийцей был Ёдзо.
Охваченный безумием, он зарубил свою жену Окису, после чего выскочил из дома. Бабушек и детей он не тронул, но множество попавшихся ему под руку ни в чем не повинных жителей деревни перерезал или перестрелял. Подробности выяснились впоследствии. Так, например, хозяин одного из домов, услышав стук, раскрыл дверь и тут же был убит выстрелом из ружья. После этого, подкравшись к окну дома, где поселились новобрачные, Ёдзо сквозь ставню просунул в спальню дуло ружья и убил молодого мужа. Подскочившая к нему напуганная новобрачная прижалась к стене, стиснув ладони, стала звать на помощь, но тут прогремел второй выстрел. Когда полицейский увидел убитую юную женщину со сложенными в мольбе руками, слезы навернулись ему на глаза. Она переселилась в деревню всего полмесяца назад и с Ёдзо даже знакома не была.
Ёдзо бушевал весь день и всю ночь, а на рассвете ушел в горы. Такой кошмарной ночи деревня еще не знала.
На следующий день полицейские, съехавшиеся на место происшествия из ближайших сел и городов, обнаружили, что Деревня восьми могил буквально залита кровью. Из каждого дома доносились стоны умирающих и мольбы о помощи.
Скольких людей Ёдзо ранил, доподлинно неизвестно, а вот убил он тридцать два человека. Чудовищно! Говорят, во всем мире не было ничего подобного.
Но самое главное, преступник скрылся в горах и его не могли найти, несмотря на то, что деревенская молодежь организовала отряд самообороны и вместе с полицией и пожарниками молодые люди облазили каждый уголок в горах. Искали и в сталактитовых пещерах. Причем поиски преступника длились не один месяц, но результатов не принесли. Свидетельства того, что он жив, время от времени обнаруживались: остатки коровьих туш. Скот здесь содержался в хлевах, а летом его выгоняли пастись в горы. Скотина щипала траву в лесах, ложбинах, переходила с места на место, добираясь даже до префектуры Тоттори. Раз или два в месяц, испытывая потребность в соли, коровы и быки спускались с гор и возвращались к хозяевам. Ёдзо, если судить по следам, убивал коров и жарил говядину на огне.
Из этого следовало, что Ёдзо вовсе не собирается кончать с собой, скрывается где-то в горах и упорно борется за выживание, а жители деревни пребывали в постоянном мучительном страхе.
Где он находится, так никто и не узнал. Прошло больше двадцати лет с тех пор, как он исчез, но о нем по-прежнему ничего не было известно, и большинство склонялось к мнению, что он уже умер. Однако среди жителей деревни оставалось немало тех, кто продолжал считать его живым.
Как уже говорилось, от его руки погибли тридцать два человека. То есть на каждую из могил Богов Света приходилось по четыре новых могилы. Ну а если Ёдзо погиб – на одну больше. Считавшие так утверждали: «То, что произошло два раза, непременно произойдет и в третий. Предок Тадзими господин Сёсаэмон, а потом Ёдзо сотворили такое, что сомневаться не приходится – кровавое злодеяние повторится еще не раз».
Когда дети в Деревне восьми могил капризничали, им говорили: «Вот придет черт с рогами-фонариками, он задаст тебе». И дети, вспоминая рассказы родителей о черте с двумя фонариками, прикрепленными к белому платку на голове и еще одним фонариком на груди, с висящим на поясе японским мечом и ружьем в руках, сразу же переставали хныкать. Кошмар, связанный с восемью могилами беглых самураев, не кончался.
Интересно, что большинство убитых или раненных Ёдзо людей не имело никакого отношения к Цуруко, тогда как те, кто был так или иначе связан с ней, не попались ему под руку.
Вот, например, учитель Ёити Камэи. Ёдзо, несомненно, люто ненавидел его. В тот вечер учитель был в соседней деревне у настоятеля буддийского монастыря и потому избежал опасности. А после всей этой бойни перевелся в другое место, подальше отсюда.
Или вот родители Цуруко. Услышав шум и сообразив, что дело принимает страшный оборот, они спрятались в сарае, в хранившейся там соломе. И тем самым спасли свои жизни. Даже ранены не были.
Те, кто успел вовремя убежать к родственникам, уцелели.
Цуруко вызвали в полицию, а через некоторое время она вернулась в деревню. Но односельчане относились к ней враждебно: была б сговорчивее, не было бы всех этих бед!
Жить в этой деревне у нее не было сил, да еще страх, что Ёдзо остался жив и в любой момент вернется, терзал ее, и Цуруко, прихватив ребенка, скрылась из деревни, и никаких известий о ней больше не было.
Как говорят старики, что случилось раз, случится и второй. В Деревне восьми могил вновь и вновь происходили убийства людей, жестокие, но какие-то странные и объяснению не поддающиеся.
Так прошло двадцать лет.
Наступили двадцатые годы эпохи Сева [7]. Ужасное и непонятное ощущение опасности царило в деревне.
Ну ладно, прелюдия оказалась слишком длинной. Пора открывать занавес и перейти к самой истории. Хочу извиниться перед вами, уважаемые читатели, но все изложенное выше имеет очень важное значение, а один из персонажей даже описывал все происходящее в своем дневнике.
О том, для чего я взял у него эти записи, я умолчу, так как к содержанию истории это отношения не имеет.
Посетитель
Хорошо помню, что безмятежное состояние вернулось ко мне лишь через восемь месяцев после возвращения из Деревни восьми могил.
Сейчас я сижу в новом рабочем кабинете на северной окраине Кобэ и любуюсь открывающимися взору холмами. Прекрасный, как на живописных полотнах, остров Авадзи у меня прямо перед глазами. Я неторопливо попыхиваю сигаретой и вдруг оказываюсь во власти какого-то странного чувства; мне вспоминается вся эта история.
По словам писавших о трагедии, у ее очевидцев от ужаса волосы вставали дыбом, а некоторые даже поседели. Взяв зеркало, я внимательно рассмотрел себя – да нет, седины у меня не прибавилось, но смутная тревога не уходила: настолько страшными были события, пережитые мною.
Хотя безмятежное настроение в последнее время вернулось ко мне, теперь я внезапно ощутил настоящий прилив счастья, и этим я обязан человеку по имени Коскэ Киндаити. Никогда я не мог представить ничего подобного. Если бы не этот сыщик небольшого роста, неприметной наружности, вечно взъерошенный, слегка заикающийся, – так вот, если бы он не появился в деревне, вряд ли бы я остался в живых.
Вот что сказал этот самый Коскэ Киндаити, покидая Деревню восьми могил, после того, как все беды наконец кончились:
– Человек, который втянул и тебя в такие несчастья, в своем роде диковинка. На твоем месте я оставил бы на память записи обо всем, что тебе довелось пережить за эти три месяца.
– Я тоже подумываю об этом, – ответил я ему. И в самом деле, пока в памяти сохранились детали, есть смысл зафиксировать их на бумаге.
Я решил взяться за перо как можно быстрее, однако ничего у меня не получалось: уж больно страшным оказалось пережитое, истощившее меня и физически и душевно; к тому же писать о подобных ужасах совсем непросто. Так я и тянул вплоть до сегодняшнего дня.
К счастью, теперь я окончательно пришел в норму. Убийства в деревне прекратились, здоровье мое полностью восстановилось. У меня, правда, нет уверенности, что я сумею написать нечто удачное, ведь я же не писатель. Ну да ничего, главное – изложить на бумаге все, что случилось и как именно это случилось. Иначе говоря, рассказать об имевших место фактах. Я рассчитываю, что сама необычность этих ужасающих событий компенсирует литературный дилетантизм.
Деревня восьми могил… От одного только воспоминания о ней меня начинает бить дрожь! А до чего зловещее название! А сама деревня! И какой же кошмар творился в ней…
Деревня восьми могил… До прошлого года (а в прошлом году мне исполнилось двадцать восемь лет) мне и во сне не снилась деревня с таким отвратительным названием. Мог ли я предполагать, что сыграю какую-то роль в жизни этого мерзкого захолустья? Да, я родился в префектуре Окаяма. Но где именно? Как называлось место моего рождения, я не знал и знать не желал.
Едва я достиг мало-мальски сознательного возраста, мы уехали в Кобэ, где я и рос, не проявляя ни малейшего интереса к деревенской жизни. Да и у матери никого из родственников в деревне не осталось, и говорить об этом периоде своей жизни она избегала.
О! Моя мамочка! Она умерла, когда мне было семь лет, но и сейчас она стоит у меня перед глазами словно живая. Как и любой ребенок, потерявший в детстве мать, я считал ее самой красивой женщиной в мире.
Она была крошечного роста, и все у нее было миниатюрным: маленькие, как у ребенка, ручки, голова, лицо с мелкими чертами, небольшим носиком, глазами и ртом. Ну просто как куколка! Она выполняла различные швейные работы по заказам. Она была молчалива, но когда открывала рот, ее голос звучал как колокольчик, и говорила она на диалекте своей родной префектуры Окаяма. Из дому мамочка почти не выходила.
А одно обстоятельство моего детства терзало мне душу.
По неведомой мне причине моя уравновешенная, сдержанная мама по ночам садилась в постели, ее губы кривились, будто от страха, она бормотала что-то невнятное, после чего бросалась на подушку и разражалась рыданиями.
Это повторялось регулярно. Я и ее муж – мой отчим просыпались в тревоге, окликали ее, трясли, но она подолгу не могла успокоиться, горько и безудержно рыдала… Отчим обнимал ее, и мало-помалу она засыпала в слезах, а отчим всю ночь не выпускал ее из объятий и ласково гладил по спине…
Лишь теперь я понял причину ее слез. Бедная мамочка! Пережив то, что пережила она, я бы тоже видел кошмары и вскакивал по ночам, дрожа от страха.
Вспоминая свои детские годы, маму, я мысленно благодарю отчима.
Сейчас я сижу в новом рабочем кабинете на северной окраине Кобэ и любуюсь открывающимися взору холмами. Прекрасный, как на живописных полотнах, остров Авадзи у меня прямо перед глазами. Я неторопливо попыхиваю сигаретой и вдруг оказываюсь во власти какого-то странного чувства; мне вспоминается вся эта история.
По словам писавших о трагедии, у ее очевидцев от ужаса волосы вставали дыбом, а некоторые даже поседели. Взяв зеркало, я внимательно рассмотрел себя – да нет, седины у меня не прибавилось, но смутная тревога не уходила: настолько страшными были события, пережитые мною.
Хотя безмятежное настроение в последнее время вернулось ко мне, теперь я внезапно ощутил настоящий прилив счастья, и этим я обязан человеку по имени Коскэ Киндаити. Никогда я не мог представить ничего подобного. Если бы не этот сыщик небольшого роста, неприметной наружности, вечно взъерошенный, слегка заикающийся, – так вот, если бы он не появился в деревне, вряд ли бы я остался в живых.
Вот что сказал этот самый Коскэ Киндаити, покидая Деревню восьми могил, после того, как все беды наконец кончились:
– Человек, который втянул и тебя в такие несчастья, в своем роде диковинка. На твоем месте я оставил бы на память записи обо всем, что тебе довелось пережить за эти три месяца.
– Я тоже подумываю об этом, – ответил я ему. И в самом деле, пока в памяти сохранились детали, есть смысл зафиксировать их на бумаге.
Я решил взяться за перо как можно быстрее, однако ничего у меня не получалось: уж больно страшным оказалось пережитое, истощившее меня и физически и душевно; к тому же писать о подобных ужасах совсем непросто. Так я и тянул вплоть до сегодняшнего дня.
К счастью, теперь я окончательно пришел в норму. Убийства в деревне прекратились, здоровье мое полностью восстановилось. У меня, правда, нет уверенности, что я сумею написать нечто удачное, ведь я же не писатель. Ну да ничего, главное – изложить на бумаге все, что случилось и как именно это случилось. Иначе говоря, рассказать об имевших место фактах. Я рассчитываю, что сама необычность этих ужасающих событий компенсирует литературный дилетантизм.
Деревня восьми могил… От одного только воспоминания о ней меня начинает бить дрожь! А до чего зловещее название! А сама деревня! И какой же кошмар творился в ней…
Деревня восьми могил… До прошлого года (а в прошлом году мне исполнилось двадцать восемь лет) мне и во сне не снилась деревня с таким отвратительным названием. Мог ли я предполагать, что сыграю какую-то роль в жизни этого мерзкого захолустья? Да, я родился в префектуре Окаяма. Но где именно? Как называлось место моего рождения, я не знал и знать не желал.
Едва я достиг мало-мальски сознательного возраста, мы уехали в Кобэ, где я и рос, не проявляя ни малейшего интереса к деревенской жизни. Да и у матери никого из родственников в деревне не осталось, и говорить об этом периоде своей жизни она избегала.
О! Моя мамочка! Она умерла, когда мне было семь лет, но и сейчас она стоит у меня перед глазами словно живая. Как и любой ребенок, потерявший в детстве мать, я считал ее самой красивой женщиной в мире.
Она была крошечного роста, и все у нее было миниатюрным: маленькие, как у ребенка, ручки, голова, лицо с мелкими чертами, небольшим носиком, глазами и ртом. Ну просто как куколка! Она выполняла различные швейные работы по заказам. Она была молчалива, но когда открывала рот, ее голос звучал как колокольчик, и говорила она на диалекте своей родной префектуры Окаяма. Из дому мамочка почти не выходила.
А одно обстоятельство моего детства терзало мне душу.
По неведомой мне причине моя уравновешенная, сдержанная мама по ночам садилась в постели, ее губы кривились, будто от страха, она бормотала что-то невнятное, после чего бросалась на подушку и разражалась рыданиями.
Это повторялось регулярно. Я и ее муж – мой отчим просыпались в тревоге, окликали ее, трясли, но она подолгу не могла успокоиться, горько и безудержно рыдала… Отчим обнимал ее, и мало-помалу она засыпала в слезах, а отчим всю ночь не выпускал ее из объятий и ласково гладил по спине…
Лишь теперь я понял причину ее слез. Бедная мамочка! Пережив то, что пережила она, я бы тоже видел кошмары и вскакивал по ночам, дрожа от страха.
Вспоминая свои детские годы, маму, я мысленно благодарю отчима.