— Но ничто не доказывает…
— Разумеется, но лучше проверить, чем допрашивать одного за другим всех туринских представителей этой полезной профессии!
— Если вы правы, синьор комиссар, то почему нотариус Растро не дал нам о себе знать сразу после смерти своего клиента?
— И это тоже я хочу у него узнать, Алессандро. Заметьте, что в деревушке, скорее всего, нет своего нотариуса, но там нам по крайней мере скажут, кто обычно занимается передачей собственности, кто составляет завещания и заботится о наследстве местных жителей.
Около трех часов дня они уже подъезжали к Растро. Под конец с магистрали, ведущей к границе, пришлось свернуть на дорогу, куда более удобную для пешеходов, чем для машины. Сидевший за рулем Дзамполь от всей души молился, чтобы ему не пришлось разворачиваться на месте, потому что из подобной попытки явно не вышло бы ничего хорошего. А бледный как смерть Тарчинини закрыл глаза, чтобы не видеть пропасти, по краю которой они то и дело скользили, и думал, что такая прогулка кому угодно испортит пищеварение. Промыкавшись полчаса, они заметили вдали жалкую деревушку, и Дзамполь, чувствуя, что просто не в силах двигаться дальше, остановил машину. У дороги на камне сидел какой-то старик. Ромео вышел из машины и, с радостью ощутив под ногами твердую землю, снова пришел в отличное расположение духа.
— Добрый день, nonno![41]
Старик поднял на него светлые, как небо ранней весной, глаза, и на фоне почерневшего от солнца, прорезанного глубокими морщинами лица их голубизна выделялась так же ярко, как прозрачная вода ручья в каменном гроте. Внимательно изучив Тарчинини с ног до головы и хорошенько прочистив горло, старик плюнул на землю. Не то чтобы горец хотел оскорбить комиссара, нет, скорее его поведение выражало полное безразличие человека, окончательно отрешившегося от всех земных забот. Но веронец и не подумал оставить его в покое.
— Это Растро, а?
— Угу…
— А мэрия — на площади?
— Угу…
— А мэра вы знаете?
— Угу…
— И кто же он?
— Дурак!
Выражение лица Тарчинини, услышавшего столь краткую и выразительную характеристику главы администрации Растро, развеселило инспектора, и он с трудом сдерживал смех.
— А как его зовут?
— Кого?
— Мэра!
— Так же, как и меня.
— Как вас?
— Это мой сын.
— В таком случае как зовут вас?
— Не ваше дело!
На сей раз Дзамполь все-таки прыснул, а его шеф рассердился.
— Я вижу, вас это забавляет, Алессандро?
— Простите, синьор комиссар, но этот тип…
А старик начал в свою очередь расспрашивать Ромео:
— Вы опять насчет цирка?
— Цирка? Какого еще цирка?
— Разве вы не бродячие артисты?
— Мы?!
— Я думал…
— Черт возьми! Да с чего вы взяли, будто мы циркачи?
— Да просто давеча, когда приезжал цирк… клоун был одет точно как вы…
Старик немного покопался в памяти:
— Только у него были еще трость и складной цилиндр…
Инспектор предпочел побыстрее выйти из машины и, словно испытывая острую необходимость справить столь же естественную, сколь и безотлагательную нужду, отошел подальше, предоставив шефу и его собеседнику наедине вести самый удивительный диалог из всех, что ему когда-либо доводилось слышать. Комиссара маневр не обманул, но он мысленно оценил такт подчиненного.
— Скажите, nonno… Имя Регацци… Нино Регацци вам знакомо?
— Угу… Так звали паренька, который ушел…
— Верно! Он здесь родился?
— Нет… привезли мальчонкой в одну семью.
— Как их зовут?
— Крочини.
— Прекрасно. И где же я мог бы найти Крочини?
— На кладбище.
Тарчинини, поняв, что все равно не добьется от старика ничего путного, подозвал инспектора, и они отправились дальше.
Приземистые домишки напоминали устало свернувшихся зверей. Чувствовалось, что здесь идет борьба за выживание. У мужчин, женщин и даже детей, выскакивавших на шум автомобиля кто на облупившееся крыльцо, кто — на улицу, были унылые, словно застывшие лица. Полицейская машина выехала на перекресток, который с натяжкой мог бы сойти за крохотную площадь. Над входной дверью чуть меньше пострадавшего от времени дома красовалась надпись «Мэрия». Какой-то мужчина, стоя на коленях у входа, ремонтировал дверную раму. На сей раз комиссар отправил вперед Дзамполя.
— Salute![42] — с самым любезным видом поздоровался инспектор.
Мужчина, не поднимаясь с колен, повернул голову.
— Salute!
— Вы знаете мэра Растро?
— Угу…
Все начиналось, как со стариком! Алессандро с трудом взял себя в руки.
— А вы можете сказать, где он?
— Угу.
— Тогда, пожалуйста, объясните, как его найти.
— Незачем!
— А?
— Ну да, я и есть мэр.
— Мы из полиции. В машине — комиссар Тарчинини, а я — инспектор Дзамполь. Мы приехали из Турина.
— Ну и что?
— Вы помните Нино Регацци?
— Угу.
— А вам известно, что он умер?
— Угу.
— Я вижу, вас это не особенно волнует?
Мэр пожал плечами.
— Он был не здешний… И у каждого свои заботы, верно?
— А где живет нотариус?
— Какой еще нотариус?
— Тот, что ведет дела жителей Растро.
— Это мэтр Серантони… Армандо Серантони. Он живет в Сузе.
Сузе оказался совсем небольшим городком, и полицейские без труда нашли красивую виллу мэтра Серантони. У двери стоял «фиат» с врачебным удостоверением на лобовом стекле. Тарчинини указал на него инспектору:
— Вот что, скорее всего, капрал издали принял за кокарду! — заметил он.
Дверь открыла горничная и тут же заявила, что мэтр Серантони болен и никого не принимает, зато старший клерк Валериотти — в их полном распоряжении. Тарчинини отвесил самый изысканный поклон и, сняв шляпу, проговорил:
— Scusi, grazioza…[43] Но нам надо видеть самого мэтра Серантони, а не кого-то другого. То, что он болен, не имеет значения, если, конечно, ваш хозяин не при смерти.
— Дело в том…
— Быстро доложите о нашем приходе, grazioza, и можете не сомневаться, что нас примут… Комиссар Тарчинини и инспектор Дзамполь из уголовной полиции Турина.
Девушка широко открыла глаза.
— По… полиция?.. Но мы же ничего такого не сделали…
— Стало быть, вас не посадят в тюрьму, adorabile[44]… о чем я весьма сожалею, потому что с удовольствием послужил бы вам тюремщиком…
Девушка была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на лицемерные комплименты собеседника (на самом деле она отнюдь не блистала красотой). Наконец ей удалось стряхнуть оцепенение.
— Оставайтесь здесь… я сейчас доложу…
Алессандро и Ромео оглядывали богатую, но строгую обстановку прихожей. Чувствовалось, что хозяин дома — не какой-нибудь мелкий чиновник. Каждый предмет свидетельствовал о достатке, хотя и не поражал изяществом. Никаких безделушек и украшений — лишь удобная прочная мебель, по-видимому веками хранившая достояние семейства Серантони. Казалось, стоит приоткрыть шкафы, комоды и кофры — и весь дом окутает запах лаванды или нафталина. Вне всяких сомнений, в этом доме моль считали наследственным врагом.
— А вы заметили, Алессандро, что, где бы мы ни появлялись, все пугаются, даже самые почтенные люди?
— Это и преимущество, и большое неудобство, впрочем, скорее все же последнее…
— Но почему мы внушаем страх и тем, кому не в чем себя упрекнуть?
— Потому, вероятно, что таковых не существует в природе.
Вошел элегантный мужчина лет сорока. Полноту его слегка обрюзгшего лица скрадывала легкая тень коротко подстриженной иссиня-черной бородки. Оба полицейских тут же вспомнили о молчаливом спутнике важного господина, передавшего берсальеру деньги.
— Насколько я понял, вы хотите видеть мэтра Серантони, синьоры?
— Мы специально приехали из Турина… А что, он серьезно болен?
— Нет-нет… Я его лечащий врач… Доктор Джузеппе Менегоццо… С моим другом Серантони произошел несчастный случай… короче говоря, он сам вам объяснит, хотя чувствует себя очень неважно… Не проделай вы ради этой встречи столь долгий путь, я бы попросил вас зайти в другой раз… Ну да ладно, пойдемте.
Врач проводил полицейских в просторную комнату, и с первого же взгляда на больного они поняли, что нашли-таки важного синьора, в день убийства навестившего Нино Регацци в казарме. Покрытое синяками лицо, замазанные марганцовкой кровоподтеки, раздувшаяся верхняя губа и разноцветный фонарь под глазом свидетельствовали, что почтеннейшего нотариуса из Сузе прежестоко избили. И комиссара Тарчинини, как учуявшего дичь пса, охватило лихорадочное нетерпение.
— Нам очень жаль, мэтр, что приходится беспокоить вас в постели… Очевидно, с вами произошло несчастье?
Но, прежде чем нотариус успел ответить, в разговор вмешалась плотная, седеющая дама.
— Раз уж вы из полиции, синьоры, прошу вас не оставить это дело без последствий! Мой муж стал жертвой гнуснейшего покушения! Если бы вы только видели, в каком состоянии он явился домой… Когда бедняжка вышел из такси, я просто-напросто подумала, что это мой свекор восстал из гроба!
Нотариус прервал поток возмущенных воплей супруги:
— Довольно, Мафальда…
Он посмотрел на посетителей:
— Это моя жена… синьора Серантони…
Ромео поклонился:
— Я — комиссар Тарчинини, временно прикомандирован к уголовной полиции Турина, а вот мой помощник, инспектор Дзамполь.
— Чем могу служить, синьоры? Честно говоря, на первый взгляд я никак не вижу связи…
— Мы просто хотели бы кое-что уточнить, мэтр… Скажите, не вы ли вместе с доктором Менегоццо побывали в казарме Дабормида позавчера вечером и разговаривали с берсальером Нино Регацци?
— Совершенно верно. У доктора были собственные дела в Турине, и он любезно согласился меня подвезти.
Инспектор Дзамполь подумал, что комиссар Тарчинини, вне всяких сомнений, умеет шевелить мозгами и все его предположения быстро подтверждаются. А комиссар, по-видимому, нисколько не удивился.
— И вы по-прежнему не понимаете, что привело меня к вам?
Нотариус поглядел сначала на врача, потом на жену, как будто ища объяснения или желая узнать, понимают ли они что-нибудь в странной причинно-следственной связи, установленной полицейским.
— По правде говоря, нет, синьор комиссар…
— Нино Регацци мертв.
— Мертв? Не может быть!
— Его зарезали позавчера вечером всего в нескольких шагах от казармы!
— Dio mio!
— Madonna Santa!
Удивленные возгласы супругов послышались одновременно, и только врач не стал призывать на помощь силы небесные.
— Вы были в курсе, доктор? — спросил Ромео.
— Да, я проглядывал газеты, но, учитывая состояние своего друга, не счел нужным его расстраивать.
Тарчинини снова повернулся к больному:
— А вы разве не читаете газет, мэтр?
— У меня так болит глаз, что Джузеппе на всякий случай запретил его утомлять.
— А вы, синьора?
— О, я… на меня в этом доме просто не обращают внимания, если, конечно, муж не болен… Я и в самом деле читала об убийстве какого-то солдата, но понятия не имела, что мой супруг с ним знаком…
Мэтр Серантони довольно невежливо оборвал жену:
— Хватит, Мафальда! Прошу тебя, будь поскромнее! Твои супружеские огорчения не интересуют комиссара! А могу я узнать, синьор, нашли на теле Регацци пятьдесят тысяч лир, которые я ему передал?
— Нет.
— И однако я думал, что поступаю правильно… Мне казалось, человеку, никогда не имевшему ни гроша, особенно приятно сразу получить такую сумму… Вероятно, он показал деньги кому-то из приятелей, а тот…
— По-вашему, преступление совершил кто-то из берсальеров?
— Во всяком случае, убийца наверняка знал о деньгах, а только очень стесненный в средствах человек способен убить за пятьдесят тысяч…
— Возможно, вы и правы… А теперь, мэтр, я полагаю, вам пора рассказать мне о своих отношениях с Нино Регацци.
— Весьма охотно, синьор комиссар… Мафальда, прикажи Лючии принести стулья.
Как только все удобно устроились, нотариус начал рассказ.
— Приблизительно год назад ко мне в контору зашел некий господин по имени Серафино Дзагато. По виду настоящий вельможа. Я позволил себе удивиться, что он выбрал меня, а не кого-нибудь из моих туринских коллег, но синьор Дзагато объяснил, что нарочно решил обратиться к незнакомому человеку, поскольку тому, кого видишь в первый и последний раз, проще сделать мучительное признание… Еще он сказал, что детей у него нет и все состояние по закону наследует племянница, некая вдова Валерия Росси из Пинероло. Однако мой клиент на склоне лет стал задумываться о спасении души и вспомнил о дурном поступке, совершенном много лет назад. В молодости Дзагато бросил девушку, узнав, что она беременна. Он поручил мне разыскать эту особу, сообщив только, что когда-то она жила в Сан-Амброльс. Мне повезло. Благодаря тому, что клиент не скупился на расходы, дело удалось распутать очень быстро. Выяснилось, что молодая мать, Нина Регацци, родила сына и отдала на воспитание в крестьянскую семью Крочини из Растро, а сама устроилась на работу в Турине, где и умерла, когда малышу шел всего пятый год. Приемные родители не захотели бросить мальчика, и он оставался у Крочини до тех пор, пока те в свою очередь не перебрались в мир иной. Тогда юный Нино отправился на заработки в Турин. Как вы уже догадались, он и есть берсальер, которому позавчера я поехал сообщить, что в соответствии с последней волей отца он наследует все его состояние, если согласен посмертно принять усыновление. Естественно, молодой человек не колебался ни секунды, поэтому я авансом выдал ему пятьдесят тысяч лир. А теперь горько в этом раскаиваюсь…
— И насколько велико наследство?
— Приблизительно шестьдесят миллионов лир.
— А теперь они достанутся вдове из Пинероло?
— Да, племяннице покойного.
— Вот уж кому следовало бы поставить свечку за здравие убийцы берсальера!
Нотариус покачал головой.
— Такова жизнь… — напыщенно проговорил он.
Комиссару мэтр Серантони явно не нравился: так и не сумев поверить в искренность нотариуса, Ромео счел его бессовестным лицемером.
— Ну а теперь займемся вами, мэтр… — холодно бросил он. — По словам синьоры Серантони, вы стали жертвой нападения, верно?
— Да.
— В Турине?
— Да, в Турине, в ту же ночь, когда бедного мальчика…
— Странное совпадение, не так ли?
— В нашей жизни все либо случайность, либо совпадение…
Комиссару, при всем его неисчерпаемом добродушии, ужасно хотелось взять нотариуса за грудки и трясти до тех пор, пока с него не слетит омерзительно лживая, ханжеская личина, но подобные методы допроса закончились бы крупным скандалом, и Ромео сдержался.
— Расскажите мне, как это случилось.
— Ну вот… Я решил поговорить с Нино Регацци именно позавчера, потому что все равно собирался участвовать в заседании нотариата. А когда собрание закончилось, пошел ужинать с коллегами.
— Куда?
Мэтр Серантони вздрогнул:
— Вы хотите знать, где мы ужинали?
— Да, если это вас не затруднит.
— Интересно, по каким таким причинам это может его затруднить? — сердито проворчала синьора Серантони.
Нотариус поспешил сгладить неприятное впечатление:
— Моя жена права, синьор комиссар, мне вовсе не трудно ответить на ваш вопрос. Просто он меня несколько удивил. Мы с коллегами ужинали в ресторане «Тернандо» на виа Сан-Франческо де Паола. Вы удовлетворены?
— Не совсем. Мне хотелось бы услышать от вас еще имена хотя бы двух-трех сотрапезников.
— На сей раз, синьор комиссар, вы явно перегибаете палку! Да что ж это такое? Вы, кажется, устраиваете мне самый настоящий допрос!
— Так оно и есть, мэтр.
И снова супруга бросилась на помощь нотариусу:
— Не волнуйся, Армандо! Назови полицейским фамилии, и пусть они наконец дадут тебе отдохнуть.
Больной уступил.
— Хорошо, но только чтобы доставить тебе удовольствие, Мафальда… Ибо я далеко не уверен, что этот господин имеет право обращаться со мной таким образом. Я все-таки не кто-нибудь, а помощник мэра Сузе, как и мой несравненный друг и почти брат Джузеппе Менегоццо!
Врач с улыбкой поклонился:
— Спасибо, Армандо… но поторопитесь ответить комиссару. Чем скорее вы покончите с этой крайне неприятной сценой, тем раньше вас оставят в покое.
Тарчинини одобрительно кивнул.
— Мэтр Рибольди… — начал нотариус, не отводя пристального взгляда от веронца. — Мэтр Джонелли… Мэтр Поревано… мэтр Ланцони… мэтр Криспа… Довольно с вас?
Ромео, писавший под диктовку законника, закрыл блокнот и сунул в карман.
— Да, вполне, мэтр. Однако, позволю себе заметить, вы до сих пор не рассказали мне ни где, ни при каких обстоятельствах на вас напали. Я полагаю, вряд ли это могло случиться прямо в «Тернандо», а?
— Разумеется, нет! После ужина, за которым, должен признаться, мы слишком увлеклись воспоминаниями о студенческой юности, а потому выпили чуть больше, чем подсказывал разум, все вышли из ресторана в превосходном настроении и чувствовали себя так, будто нам снова по двадцать лет. Только я один живу не в Турине, и мы всей компанией отправились провожать каждого до дому, пока я не остался один. Честно говоря, голова у меня слегка кружилась, и я не помню, кого проводил последним — то ли Джонелли, то ли Криспа. Но, так или иначе, я оказался возле Понте Моска, прохлада Дора Рипариа[45] несколько прояснила мне мозги, и, немного устыдившись, я поспешил к себе в гостиницу «Лиджуре» на пьяцца Карло Феличе. Я шел, злясь, что никак не могу поймать такси, немного сбился с дороги, и неподалеку от пьяцца Моска на меня напали двое бандитов. Они стали требовать денег… я отбивался, кричал… Но в такой поздний час улицы пустынны… Потом захлопали окна, бандиты убежали, а я остался лежать — сами видите, что они со мной сделали!
Синьора Серантони снова не смогла сдержать возмущения.
— Какой позор! — взорвалась она. — Чтобы в Турине на человека охотились, как в джунглях!
— Prego[46], Мафальда…
Супруга нотариуса покраснела:
— Scusi, Армандо…
— Прохожие помогли мне встать и отвели в аптеку. Там меня перевязали, и я наконец смог добраться до гостиницы… А на следующее утро нанял машину и приехал домой.
— Где вы подали жалобу?
— Где? Э-э-э… Аптекарь позвонил в ближайший полицейский участок, оттуда прислали агента, я дал показания и расписался…
— Отлично! Я сделаю все возможное, чтобы ускорить розыски, синьор Серантони, и поймать тех двух бандитов… А теперь мне остается лишь пожелать вам скорейшего выздоровления… Mirei ossequi[47] синьора… А кстати, мэтр, вдова из Пинероло уже знает, что смерть Нино Регацци принесла ей так много денег?
Алессандро Дзамполь с улыбкой стал ждать, угодит ли нотариус в ловушку, расставленную Тарчинини с напускным простодушием. Но мэтр Серантони оказался на высоте.
— Если она и в курсе, то никак не моими стараниями, поскольку вы сами только что уведомили меня о смерти клиента! Во всяком случае, я полагаю, что, узнай Валерия Росси о многомиллионном наследстве, она бы уже мне позвонила… Вы ведь понимаете, что такого рода нетерпение сдержать очень трудно…
— Вне всяких сомнений… A rivederci fra росо…[48] Синьор Серантони…
Комиссар и его помощник вышли из комнаты нотариуса. Доктор Менегоццо проводил их до парадной двери. Когда они уже попрощались и Тарчинини взялся за ручку двери, он вдруг обернулся.
— Кстати, синьор… Мне не хотелось тревожить синьору Серантони, но вашему другу, конечно, следовало бы как можно скорее приехать ко мне в Турин… Это в его же интересах!
Врач заговорщически улыбнулся.
— Хорошо… — тихо сказал он. — Можете рассчитывать на мое содействие…
В нескольких шагах от виллы нотариуса полицейские столкнулись с юной служанкой, которая открывала им дверь, и Тарчинини, поклонившись ей, как знатной даме, спросил, где здесь можно купить нож. Смущенная непривычно почтительным обращением горничная поспешила ответить, причем ее невзрачное личико удивительно похорошело от волнения:
— На площади, у Моретти… Это единственное место, где вы можете купить хороший ножик.
— Тысячу благодарностей, синьорина… А могу я позволить себе спросить ваше имя?
— Лючия…
— Вы не рассердитесь, Лючия, если я честно скажу, что редко имел удовольствие видеть такие интересные лица, как ваше?
Горничная настолько привыкла, что ее с детства дразнили дурнушкой, что на мгновение потеряла дар речи.
— Эт-то правда? — заикаясь, пробормотала она.
— Да, чистая правда! Верно, Алессандро?
Инспектор, немного поколебавшись, решительно подтвердил слова шефа:
— Несомненно!
Девушка звонко рассмеялась, и в ее смехе чувствовалась свежесть весеннего ручья, а потом пошла прочь такой легкой походкой, словно ложь Ромео озарила ее будущее.
— Позвольте заметить вам, синьор комиссар, что обманывать это несчастное дитя — просто бессовестно, — проворчал Дзамполь, как только горничная отошла на безопасное расстояние.
— Бессовестно?
Тарчинини дружески хлопнул инспектора по плечу:
— Povero…[49] Ты никогда ничего не смыслил в женщинах, и я догадываюсь, что твоя Симона… Нет, помолчи, о сем предмете ты способен наговорить одних глупостей! Да пойми же, упрямая голова, любая женщина ровно настолько хороша собой, насколько сама в это верит!.. Эту девочку наверняка высмеивали за неблагодарную внешность, но теперь в ее взгляде появилось что-то новое… Готов спорить, она тут же побежит домой, к зеркалу, и благодаря моим словам признает, что до сих пор ошибалась… Сначала наша Лючия скажет себе, что не так уж безобразна, потом начнет думать, что, пожалуй, даже привлекательна, и, наконец, уверует в свою красоту, а тех, кто этого не замечает, сочтет непроходимыми дураками… Но самое любопытное, Алессандро, — что со временем Лючия, возможно, и впрямь станет прехорошенькой!
Так, болтая, полицейские добрались до площади и вошли в магазин Моретти. Но тщетно Тарчинини искал там нож, похожий (как догадался Дзамполь) на тот, что нашли возле тела берсальера, — поиски его не увенчались успехом.
Уже в машине Алессандро спросил:
— Что вы думаете о нотариусе, шеф?
— А вы?
— Мне показалось, что он нам наврал…
— Можете не сомневаться, так оно и есть. В жизни не встречал более отъявленного лгуна!
— Но зачем ему это понадобилось?
— Либо это Серантони убил берсальера, либо он обманывал из-за того, что при разговоре присутствовала жена.
— Не понимаю, что за корысть нотариусу в смерти Регацци?
— Я тоже, но, если бы удалось найти хоть малейшее доказательство или даже намек, что гибель клиента принесла Серантони какую-то выгоду, я бы с удовольствием его арестовал!
— А пока надо бы выяснить, в каком комиссариате зарегистрирована его жалоба.
— Бесполезно.
— Но, синьор комиссар…
— Говорю вам, Дзамполь: это зряшная трата времени. Он вообще не подавал никакой жалобы.
— Но тогда откуда синяки и кровоподтеки? Кто-то же наверняка избил Серантони…
— Кто знает? Возможно, наш берсальер перед смертью?
В Турине, прежде чем отпустить инспектора, Тарчинини попросил отвезти его в Сан-Альфонсо де Лиджори и высадить на виа Леванна, неподалеку от дома Дани.
— Несмотря на то что нотариус из Сузе меня всерьез заинтриговал, я не могу и не имею права забывать, что пока наш единственный стоящий подозреваемый — это Анджело Дани, и сейчас идет своего рода соревнование на выдержку. Только нас двое, а Дани — один… Стало быть, мы должны победить и победим! Я не могу спокойно сесть за ужин, пока не прощупаю противника еще раз — вдруг за это время в его панцире образовалась какая-нибудь брешь? До свидания, инспектор. Завтра — ваша очередь сюда прогуляться, а я отдохну… Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, синьор комиссар…
«Бедная тетя» не обратила на Тарчинини никакого внимания. С головой погрузившись в мечты, она объясняла воображаемому классу все тонкости употребления апострофа при выпадении гласного и усечении. Иногда она умолкала, словно внимательно слушая ответ невидимого ученика, потом исправляла ошибки, хвалила правильный ответ или ругала за нерадивость. Тарчинини буквально заворожил этот странный, как будто происходивший вне времени и пространства урок. Он все больше проникался симпатией к несчастной больной, уже много лет одиноко живущей в одном ей внятном мире прошлого. Комиссар испытывал едва ли не угрызения совести, думая о том, какие катаклизмы ему придется вызвать в семье Дани, став, в сущности, злым гением этих бедолаг. Но, в конце концов, никто ведь не заставлял Анджело убивать берсальера! Из кухни вышла Стелла. Ромео она встретила без особого удивления.
— А, вы здесь, синьор? — только и сказала девушка.
— Где ваш брат?
— Думаю, вот-вот придет… А что, у вас появились новые подозрения против него?
— Нет… и прежних — более чем достаточно.
Девушка подошла к полицейскому:
— Синьор комиссар… вы знаете, что означает для меня смерть Нино… и что меня теперь ждет… Я жизнь готова отдать, лишь бы убийца понес наказание… Но, клянусь вам, вы ошибаетесь — Анджело никого не убивал!
— Разумеется, но лучше проверить, чем допрашивать одного за другим всех туринских представителей этой полезной профессии!
— Если вы правы, синьор комиссар, то почему нотариус Растро не дал нам о себе знать сразу после смерти своего клиента?
— И это тоже я хочу у него узнать, Алессандро. Заметьте, что в деревушке, скорее всего, нет своего нотариуса, но там нам по крайней мере скажут, кто обычно занимается передачей собственности, кто составляет завещания и заботится о наследстве местных жителей.
Около трех часов дня они уже подъезжали к Растро. Под конец с магистрали, ведущей к границе, пришлось свернуть на дорогу, куда более удобную для пешеходов, чем для машины. Сидевший за рулем Дзамполь от всей души молился, чтобы ему не пришлось разворачиваться на месте, потому что из подобной попытки явно не вышло бы ничего хорошего. А бледный как смерть Тарчинини закрыл глаза, чтобы не видеть пропасти, по краю которой они то и дело скользили, и думал, что такая прогулка кому угодно испортит пищеварение. Промыкавшись полчаса, они заметили вдали жалкую деревушку, и Дзамполь, чувствуя, что просто не в силах двигаться дальше, остановил машину. У дороги на камне сидел какой-то старик. Ромео вышел из машины и, с радостью ощутив под ногами твердую землю, снова пришел в отличное расположение духа.
— Добрый день, nonno![41]
Старик поднял на него светлые, как небо ранней весной, глаза, и на фоне почерневшего от солнца, прорезанного глубокими морщинами лица их голубизна выделялась так же ярко, как прозрачная вода ручья в каменном гроте. Внимательно изучив Тарчинини с ног до головы и хорошенько прочистив горло, старик плюнул на землю. Не то чтобы горец хотел оскорбить комиссара, нет, скорее его поведение выражало полное безразличие человека, окончательно отрешившегося от всех земных забот. Но веронец и не подумал оставить его в покое.
— Это Растро, а?
— Угу…
— А мэрия — на площади?
— Угу…
— А мэра вы знаете?
— Угу…
— И кто же он?
— Дурак!
Выражение лица Тарчинини, услышавшего столь краткую и выразительную характеристику главы администрации Растро, развеселило инспектора, и он с трудом сдерживал смех.
— А как его зовут?
— Кого?
— Мэра!
— Так же, как и меня.
— Как вас?
— Это мой сын.
— В таком случае как зовут вас?
— Не ваше дело!
На сей раз Дзамполь все-таки прыснул, а его шеф рассердился.
— Я вижу, вас это забавляет, Алессандро?
— Простите, синьор комиссар, но этот тип…
А старик начал в свою очередь расспрашивать Ромео:
— Вы опять насчет цирка?
— Цирка? Какого еще цирка?
— Разве вы не бродячие артисты?
— Мы?!
— Я думал…
— Черт возьми! Да с чего вы взяли, будто мы циркачи?
— Да просто давеча, когда приезжал цирк… клоун был одет точно как вы…
Старик немного покопался в памяти:
— Только у него были еще трость и складной цилиндр…
Инспектор предпочел побыстрее выйти из машины и, словно испытывая острую необходимость справить столь же естественную, сколь и безотлагательную нужду, отошел подальше, предоставив шефу и его собеседнику наедине вести самый удивительный диалог из всех, что ему когда-либо доводилось слышать. Комиссара маневр не обманул, но он мысленно оценил такт подчиненного.
— Скажите, nonno… Имя Регацци… Нино Регацци вам знакомо?
— Угу… Так звали паренька, который ушел…
— Верно! Он здесь родился?
— Нет… привезли мальчонкой в одну семью.
— Как их зовут?
— Крочини.
— Прекрасно. И где же я мог бы найти Крочини?
— На кладбище.
Тарчинини, поняв, что все равно не добьется от старика ничего путного, подозвал инспектора, и они отправились дальше.
Приземистые домишки напоминали устало свернувшихся зверей. Чувствовалось, что здесь идет борьба за выживание. У мужчин, женщин и даже детей, выскакивавших на шум автомобиля кто на облупившееся крыльцо, кто — на улицу, были унылые, словно застывшие лица. Полицейская машина выехала на перекресток, который с натяжкой мог бы сойти за крохотную площадь. Над входной дверью чуть меньше пострадавшего от времени дома красовалась надпись «Мэрия». Какой-то мужчина, стоя на коленях у входа, ремонтировал дверную раму. На сей раз комиссар отправил вперед Дзамполя.
— Salute![42] — с самым любезным видом поздоровался инспектор.
Мужчина, не поднимаясь с колен, повернул голову.
— Salute!
— Вы знаете мэра Растро?
— Угу…
Все начиналось, как со стариком! Алессандро с трудом взял себя в руки.
— А вы можете сказать, где он?
— Угу.
— Тогда, пожалуйста, объясните, как его найти.
— Незачем!
— А?
— Ну да, я и есть мэр.
— Мы из полиции. В машине — комиссар Тарчинини, а я — инспектор Дзамполь. Мы приехали из Турина.
— Ну и что?
— Вы помните Нино Регацци?
— Угу.
— А вам известно, что он умер?
— Угу.
— Я вижу, вас это не особенно волнует?
Мэр пожал плечами.
— Он был не здешний… И у каждого свои заботы, верно?
— А где живет нотариус?
— Какой еще нотариус?
— Тот, что ведет дела жителей Растро.
— Это мэтр Серантони… Армандо Серантони. Он живет в Сузе.
Сузе оказался совсем небольшим городком, и полицейские без труда нашли красивую виллу мэтра Серантони. У двери стоял «фиат» с врачебным удостоверением на лобовом стекле. Тарчинини указал на него инспектору:
— Вот что, скорее всего, капрал издали принял за кокарду! — заметил он.
Дверь открыла горничная и тут же заявила, что мэтр Серантони болен и никого не принимает, зато старший клерк Валериотти — в их полном распоряжении. Тарчинини отвесил самый изысканный поклон и, сняв шляпу, проговорил:
— Scusi, grazioza…[43] Но нам надо видеть самого мэтра Серантони, а не кого-то другого. То, что он болен, не имеет значения, если, конечно, ваш хозяин не при смерти.
— Дело в том…
— Быстро доложите о нашем приходе, grazioza, и можете не сомневаться, что нас примут… Комиссар Тарчинини и инспектор Дзамполь из уголовной полиции Турина.
Девушка широко открыла глаза.
— По… полиция?.. Но мы же ничего такого не сделали…
— Стало быть, вас не посадят в тюрьму, adorabile[44]… о чем я весьма сожалею, потому что с удовольствием послужил бы вам тюремщиком…
Девушка была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на лицемерные комплименты собеседника (на самом деле она отнюдь не блистала красотой). Наконец ей удалось стряхнуть оцепенение.
— Оставайтесь здесь… я сейчас доложу…
Алессандро и Ромео оглядывали богатую, но строгую обстановку прихожей. Чувствовалось, что хозяин дома — не какой-нибудь мелкий чиновник. Каждый предмет свидетельствовал о достатке, хотя и не поражал изяществом. Никаких безделушек и украшений — лишь удобная прочная мебель, по-видимому веками хранившая достояние семейства Серантони. Казалось, стоит приоткрыть шкафы, комоды и кофры — и весь дом окутает запах лаванды или нафталина. Вне всяких сомнений, в этом доме моль считали наследственным врагом.
— А вы заметили, Алессандро, что, где бы мы ни появлялись, все пугаются, даже самые почтенные люди?
— Это и преимущество, и большое неудобство, впрочем, скорее все же последнее…
— Но почему мы внушаем страх и тем, кому не в чем себя упрекнуть?
— Потому, вероятно, что таковых не существует в природе.
Вошел элегантный мужчина лет сорока. Полноту его слегка обрюзгшего лица скрадывала легкая тень коротко подстриженной иссиня-черной бородки. Оба полицейских тут же вспомнили о молчаливом спутнике важного господина, передавшего берсальеру деньги.
— Насколько я понял, вы хотите видеть мэтра Серантони, синьоры?
— Мы специально приехали из Турина… А что, он серьезно болен?
— Нет-нет… Я его лечащий врач… Доктор Джузеппе Менегоццо… С моим другом Серантони произошел несчастный случай… короче говоря, он сам вам объяснит, хотя чувствует себя очень неважно… Не проделай вы ради этой встречи столь долгий путь, я бы попросил вас зайти в другой раз… Ну да ладно, пойдемте.
Врач проводил полицейских в просторную комнату, и с первого же взгляда на больного они поняли, что нашли-таки важного синьора, в день убийства навестившего Нино Регацци в казарме. Покрытое синяками лицо, замазанные марганцовкой кровоподтеки, раздувшаяся верхняя губа и разноцветный фонарь под глазом свидетельствовали, что почтеннейшего нотариуса из Сузе прежестоко избили. И комиссара Тарчинини, как учуявшего дичь пса, охватило лихорадочное нетерпение.
— Нам очень жаль, мэтр, что приходится беспокоить вас в постели… Очевидно, с вами произошло несчастье?
Но, прежде чем нотариус успел ответить, в разговор вмешалась плотная, седеющая дама.
— Раз уж вы из полиции, синьоры, прошу вас не оставить это дело без последствий! Мой муж стал жертвой гнуснейшего покушения! Если бы вы только видели, в каком состоянии он явился домой… Когда бедняжка вышел из такси, я просто-напросто подумала, что это мой свекор восстал из гроба!
Нотариус прервал поток возмущенных воплей супруги:
— Довольно, Мафальда…
Он посмотрел на посетителей:
— Это моя жена… синьора Серантони…
Ромео поклонился:
— Я — комиссар Тарчинини, временно прикомандирован к уголовной полиции Турина, а вот мой помощник, инспектор Дзамполь.
— Чем могу служить, синьоры? Честно говоря, на первый взгляд я никак не вижу связи…
— Мы просто хотели бы кое-что уточнить, мэтр… Скажите, не вы ли вместе с доктором Менегоццо побывали в казарме Дабормида позавчера вечером и разговаривали с берсальером Нино Регацци?
— Совершенно верно. У доктора были собственные дела в Турине, и он любезно согласился меня подвезти.
Инспектор Дзамполь подумал, что комиссар Тарчинини, вне всяких сомнений, умеет шевелить мозгами и все его предположения быстро подтверждаются. А комиссар, по-видимому, нисколько не удивился.
— И вы по-прежнему не понимаете, что привело меня к вам?
Нотариус поглядел сначала на врача, потом на жену, как будто ища объяснения или желая узнать, понимают ли они что-нибудь в странной причинно-следственной связи, установленной полицейским.
— По правде говоря, нет, синьор комиссар…
— Нино Регацци мертв.
— Мертв? Не может быть!
— Его зарезали позавчера вечером всего в нескольких шагах от казармы!
— Dio mio!
— Madonna Santa!
Удивленные возгласы супругов послышались одновременно, и только врач не стал призывать на помощь силы небесные.
— Вы были в курсе, доктор? — спросил Ромео.
— Да, я проглядывал газеты, но, учитывая состояние своего друга, не счел нужным его расстраивать.
Тарчинини снова повернулся к больному:
— А вы разве не читаете газет, мэтр?
— У меня так болит глаз, что Джузеппе на всякий случай запретил его утомлять.
— А вы, синьора?
— О, я… на меня в этом доме просто не обращают внимания, если, конечно, муж не болен… Я и в самом деле читала об убийстве какого-то солдата, но понятия не имела, что мой супруг с ним знаком…
Мэтр Серантони довольно невежливо оборвал жену:
— Хватит, Мафальда! Прошу тебя, будь поскромнее! Твои супружеские огорчения не интересуют комиссара! А могу я узнать, синьор, нашли на теле Регацци пятьдесят тысяч лир, которые я ему передал?
— Нет.
— И однако я думал, что поступаю правильно… Мне казалось, человеку, никогда не имевшему ни гроша, особенно приятно сразу получить такую сумму… Вероятно, он показал деньги кому-то из приятелей, а тот…
— По-вашему, преступление совершил кто-то из берсальеров?
— Во всяком случае, убийца наверняка знал о деньгах, а только очень стесненный в средствах человек способен убить за пятьдесят тысяч…
— Возможно, вы и правы… А теперь, мэтр, я полагаю, вам пора рассказать мне о своих отношениях с Нино Регацци.
— Весьма охотно, синьор комиссар… Мафальда, прикажи Лючии принести стулья.
Как только все удобно устроились, нотариус начал рассказ.
— Приблизительно год назад ко мне в контору зашел некий господин по имени Серафино Дзагато. По виду настоящий вельможа. Я позволил себе удивиться, что он выбрал меня, а не кого-нибудь из моих туринских коллег, но синьор Дзагато объяснил, что нарочно решил обратиться к незнакомому человеку, поскольку тому, кого видишь в первый и последний раз, проще сделать мучительное признание… Еще он сказал, что детей у него нет и все состояние по закону наследует племянница, некая вдова Валерия Росси из Пинероло. Однако мой клиент на склоне лет стал задумываться о спасении души и вспомнил о дурном поступке, совершенном много лет назад. В молодости Дзагато бросил девушку, узнав, что она беременна. Он поручил мне разыскать эту особу, сообщив только, что когда-то она жила в Сан-Амброльс. Мне повезло. Благодаря тому, что клиент не скупился на расходы, дело удалось распутать очень быстро. Выяснилось, что молодая мать, Нина Регацци, родила сына и отдала на воспитание в крестьянскую семью Крочини из Растро, а сама устроилась на работу в Турине, где и умерла, когда малышу шел всего пятый год. Приемные родители не захотели бросить мальчика, и он оставался у Крочини до тех пор, пока те в свою очередь не перебрались в мир иной. Тогда юный Нино отправился на заработки в Турин. Как вы уже догадались, он и есть берсальер, которому позавчера я поехал сообщить, что в соответствии с последней волей отца он наследует все его состояние, если согласен посмертно принять усыновление. Естественно, молодой человек не колебался ни секунды, поэтому я авансом выдал ему пятьдесят тысяч лир. А теперь горько в этом раскаиваюсь…
— И насколько велико наследство?
— Приблизительно шестьдесят миллионов лир.
— А теперь они достанутся вдове из Пинероло?
— Да, племяннице покойного.
— Вот уж кому следовало бы поставить свечку за здравие убийцы берсальера!
Нотариус покачал головой.
— Такова жизнь… — напыщенно проговорил он.
Комиссару мэтр Серантони явно не нравился: так и не сумев поверить в искренность нотариуса, Ромео счел его бессовестным лицемером.
— Ну а теперь займемся вами, мэтр… — холодно бросил он. — По словам синьоры Серантони, вы стали жертвой нападения, верно?
— Да.
— В Турине?
— Да, в Турине, в ту же ночь, когда бедного мальчика…
— Странное совпадение, не так ли?
— В нашей жизни все либо случайность, либо совпадение…
Комиссару, при всем его неисчерпаемом добродушии, ужасно хотелось взять нотариуса за грудки и трясти до тех пор, пока с него не слетит омерзительно лживая, ханжеская личина, но подобные методы допроса закончились бы крупным скандалом, и Ромео сдержался.
— Расскажите мне, как это случилось.
— Ну вот… Я решил поговорить с Нино Регацци именно позавчера, потому что все равно собирался участвовать в заседании нотариата. А когда собрание закончилось, пошел ужинать с коллегами.
— Куда?
Мэтр Серантони вздрогнул:
— Вы хотите знать, где мы ужинали?
— Да, если это вас не затруднит.
— Интересно, по каким таким причинам это может его затруднить? — сердито проворчала синьора Серантони.
Нотариус поспешил сгладить неприятное впечатление:
— Моя жена права, синьор комиссар, мне вовсе не трудно ответить на ваш вопрос. Просто он меня несколько удивил. Мы с коллегами ужинали в ресторане «Тернандо» на виа Сан-Франческо де Паола. Вы удовлетворены?
— Не совсем. Мне хотелось бы услышать от вас еще имена хотя бы двух-трех сотрапезников.
— На сей раз, синьор комиссар, вы явно перегибаете палку! Да что ж это такое? Вы, кажется, устраиваете мне самый настоящий допрос!
— Так оно и есть, мэтр.
И снова супруга бросилась на помощь нотариусу:
— Не волнуйся, Армандо! Назови полицейским фамилии, и пусть они наконец дадут тебе отдохнуть.
Больной уступил.
— Хорошо, но только чтобы доставить тебе удовольствие, Мафальда… Ибо я далеко не уверен, что этот господин имеет право обращаться со мной таким образом. Я все-таки не кто-нибудь, а помощник мэра Сузе, как и мой несравненный друг и почти брат Джузеппе Менегоццо!
Врач с улыбкой поклонился:
— Спасибо, Армандо… но поторопитесь ответить комиссару. Чем скорее вы покончите с этой крайне неприятной сценой, тем раньше вас оставят в покое.
Тарчинини одобрительно кивнул.
— Мэтр Рибольди… — начал нотариус, не отводя пристального взгляда от веронца. — Мэтр Джонелли… Мэтр Поревано… мэтр Ланцони… мэтр Криспа… Довольно с вас?
Ромео, писавший под диктовку законника, закрыл блокнот и сунул в карман.
— Да, вполне, мэтр. Однако, позволю себе заметить, вы до сих пор не рассказали мне ни где, ни при каких обстоятельствах на вас напали. Я полагаю, вряд ли это могло случиться прямо в «Тернандо», а?
— Разумеется, нет! После ужина, за которым, должен признаться, мы слишком увлеклись воспоминаниями о студенческой юности, а потому выпили чуть больше, чем подсказывал разум, все вышли из ресторана в превосходном настроении и чувствовали себя так, будто нам снова по двадцать лет. Только я один живу не в Турине, и мы всей компанией отправились провожать каждого до дому, пока я не остался один. Честно говоря, голова у меня слегка кружилась, и я не помню, кого проводил последним — то ли Джонелли, то ли Криспа. Но, так или иначе, я оказался возле Понте Моска, прохлада Дора Рипариа[45] несколько прояснила мне мозги, и, немного устыдившись, я поспешил к себе в гостиницу «Лиджуре» на пьяцца Карло Феличе. Я шел, злясь, что никак не могу поймать такси, немного сбился с дороги, и неподалеку от пьяцца Моска на меня напали двое бандитов. Они стали требовать денег… я отбивался, кричал… Но в такой поздний час улицы пустынны… Потом захлопали окна, бандиты убежали, а я остался лежать — сами видите, что они со мной сделали!
Синьора Серантони снова не смогла сдержать возмущения.
— Какой позор! — взорвалась она. — Чтобы в Турине на человека охотились, как в джунглях!
— Prego[46], Мафальда…
Супруга нотариуса покраснела:
— Scusi, Армандо…
— Прохожие помогли мне встать и отвели в аптеку. Там меня перевязали, и я наконец смог добраться до гостиницы… А на следующее утро нанял машину и приехал домой.
— Где вы подали жалобу?
— Где? Э-э-э… Аптекарь позвонил в ближайший полицейский участок, оттуда прислали агента, я дал показания и расписался…
— Отлично! Я сделаю все возможное, чтобы ускорить розыски, синьор Серантони, и поймать тех двух бандитов… А теперь мне остается лишь пожелать вам скорейшего выздоровления… Mirei ossequi[47] синьора… А кстати, мэтр, вдова из Пинероло уже знает, что смерть Нино Регацци принесла ей так много денег?
Алессандро Дзамполь с улыбкой стал ждать, угодит ли нотариус в ловушку, расставленную Тарчинини с напускным простодушием. Но мэтр Серантони оказался на высоте.
— Если она и в курсе, то никак не моими стараниями, поскольку вы сами только что уведомили меня о смерти клиента! Во всяком случае, я полагаю, что, узнай Валерия Росси о многомиллионном наследстве, она бы уже мне позвонила… Вы ведь понимаете, что такого рода нетерпение сдержать очень трудно…
— Вне всяких сомнений… A rivederci fra росо…[48] Синьор Серантони…
Комиссар и его помощник вышли из комнаты нотариуса. Доктор Менегоццо проводил их до парадной двери. Когда они уже попрощались и Тарчинини взялся за ручку двери, он вдруг обернулся.
— Кстати, синьор… Мне не хотелось тревожить синьору Серантони, но вашему другу, конечно, следовало бы как можно скорее приехать ко мне в Турин… Это в его же интересах!
Врач заговорщически улыбнулся.
— Хорошо… — тихо сказал он. — Можете рассчитывать на мое содействие…
В нескольких шагах от виллы нотариуса полицейские столкнулись с юной служанкой, которая открывала им дверь, и Тарчинини, поклонившись ей, как знатной даме, спросил, где здесь можно купить нож. Смущенная непривычно почтительным обращением горничная поспешила ответить, причем ее невзрачное личико удивительно похорошело от волнения:
— На площади, у Моретти… Это единственное место, где вы можете купить хороший ножик.
— Тысячу благодарностей, синьорина… А могу я позволить себе спросить ваше имя?
— Лючия…
— Вы не рассердитесь, Лючия, если я честно скажу, что редко имел удовольствие видеть такие интересные лица, как ваше?
Горничная настолько привыкла, что ее с детства дразнили дурнушкой, что на мгновение потеряла дар речи.
— Эт-то правда? — заикаясь, пробормотала она.
— Да, чистая правда! Верно, Алессандро?
Инспектор, немного поколебавшись, решительно подтвердил слова шефа:
— Несомненно!
Девушка звонко рассмеялась, и в ее смехе чувствовалась свежесть весеннего ручья, а потом пошла прочь такой легкой походкой, словно ложь Ромео озарила ее будущее.
— Позвольте заметить вам, синьор комиссар, что обманывать это несчастное дитя — просто бессовестно, — проворчал Дзамполь, как только горничная отошла на безопасное расстояние.
— Бессовестно?
Тарчинини дружески хлопнул инспектора по плечу:
— Povero…[49] Ты никогда ничего не смыслил в женщинах, и я догадываюсь, что твоя Симона… Нет, помолчи, о сем предмете ты способен наговорить одних глупостей! Да пойми же, упрямая голова, любая женщина ровно настолько хороша собой, насколько сама в это верит!.. Эту девочку наверняка высмеивали за неблагодарную внешность, но теперь в ее взгляде появилось что-то новое… Готов спорить, она тут же побежит домой, к зеркалу, и благодаря моим словам признает, что до сих пор ошибалась… Сначала наша Лючия скажет себе, что не так уж безобразна, потом начнет думать, что, пожалуй, даже привлекательна, и, наконец, уверует в свою красоту, а тех, кто этого не замечает, сочтет непроходимыми дураками… Но самое любопытное, Алессандро, — что со временем Лючия, возможно, и впрямь станет прехорошенькой!
Так, болтая, полицейские добрались до площади и вошли в магазин Моретти. Но тщетно Тарчинини искал там нож, похожий (как догадался Дзамполь) на тот, что нашли возле тела берсальера, — поиски его не увенчались успехом.
Уже в машине Алессандро спросил:
— Что вы думаете о нотариусе, шеф?
— А вы?
— Мне показалось, что он нам наврал…
— Можете не сомневаться, так оно и есть. В жизни не встречал более отъявленного лгуна!
— Но зачем ему это понадобилось?
— Либо это Серантони убил берсальера, либо он обманывал из-за того, что при разговоре присутствовала жена.
— Не понимаю, что за корысть нотариусу в смерти Регацци?
— Я тоже, но, если бы удалось найти хоть малейшее доказательство или даже намек, что гибель клиента принесла Серантони какую-то выгоду, я бы с удовольствием его арестовал!
— А пока надо бы выяснить, в каком комиссариате зарегистрирована его жалоба.
— Бесполезно.
— Но, синьор комиссар…
— Говорю вам, Дзамполь: это зряшная трата времени. Он вообще не подавал никакой жалобы.
— Но тогда откуда синяки и кровоподтеки? Кто-то же наверняка избил Серантони…
— Кто знает? Возможно, наш берсальер перед смертью?
В Турине, прежде чем отпустить инспектора, Тарчинини попросил отвезти его в Сан-Альфонсо де Лиджори и высадить на виа Леванна, неподалеку от дома Дани.
— Несмотря на то что нотариус из Сузе меня всерьез заинтриговал, я не могу и не имею права забывать, что пока наш единственный стоящий подозреваемый — это Анджело Дани, и сейчас идет своего рода соревнование на выдержку. Только нас двое, а Дани — один… Стало быть, мы должны победить и победим! Я не могу спокойно сесть за ужин, пока не прощупаю противника еще раз — вдруг за это время в его панцире образовалась какая-нибудь брешь? До свидания, инспектор. Завтра — ваша очередь сюда прогуляться, а я отдохну… Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, синьор комиссар…
«Бедная тетя» не обратила на Тарчинини никакого внимания. С головой погрузившись в мечты, она объясняла воображаемому классу все тонкости употребления апострофа при выпадении гласного и усечении. Иногда она умолкала, словно внимательно слушая ответ невидимого ученика, потом исправляла ошибки, хвалила правильный ответ или ругала за нерадивость. Тарчинини буквально заворожил этот странный, как будто происходивший вне времени и пространства урок. Он все больше проникался симпатией к несчастной больной, уже много лет одиноко живущей в одном ей внятном мире прошлого. Комиссар испытывал едва ли не угрызения совести, думая о том, какие катаклизмы ему придется вызвать в семье Дани, став, в сущности, злым гением этих бедолаг. Но, в конце концов, никто ведь не заставлял Анджело убивать берсальера! Из кухни вышла Стелла. Ромео она встретила без особого удивления.
— А, вы здесь, синьор? — только и сказала девушка.
— Где ваш брат?
— Думаю, вот-вот придет… А что, у вас появились новые подозрения против него?
— Нет… и прежних — более чем достаточно.
Девушка подошла к полицейскому:
— Синьор комиссар… вы знаете, что означает для меня смерть Нино… и что меня теперь ждет… Я жизнь готова отдать, лишь бы убийца понес наказание… Но, клянусь вам, вы ошибаетесь — Анджело никого не убивал!