Элен Кэнди
На языке любви

1

   Маглеус… Вы наверняка никогда в жизни не слышали об этом небольшом испанском поселке, расположенном на самом берегу моря. Поселок этот провинциален и небогат, сказал бы чужестранец, считающий, что богатство измеряется золотыми слитками и толстыми пачками денег. Но ни один из жителей поселка не согласился бы с ним. Пусть в Маглеусе всего несколько десятков одноэтажных домов, крошечная школа при церкви и два продовольственных магазина, зато какая роскошная природа! Ее здесь чтят и не пытаются поработить, как делают во многих других местах.
   Золотой песок на побережье омывается голубыми водами Средиземного моря. Недалеко от школы красуется оливковая рощица, в пяти милях от проселочной дороги виднеются апельсиновые сады и виноградники. На улицах пахнет цветами, и соленый ветер разносит теплый, ароматный воздух по всему Маглеусу. Он заглядывает в каждый дом, где не принято запирать двери на замок, колышет прозрачные занавески на настежь распахнутых окнах и, вдоволь нагулявшись, снова возвращается к морю.
   Во время сиесты Маглеус становится сонным. Не видно детворы на улицах, поливающей друг друга водой из старых леек, закрываются школы и магазины. Горожане ждут, когда полуденная жара спадет и вокруг все снова оживет.
   Уже к четырем часам вечера на улицах начинают раздаваться голоса, смех и ругань.
   У жителей Маглеуса есть одна особенность – с раннего детства детей учат говорить то, что думаешь. Не дозволяется лицемерить, быть неискренними и фальшивыми. Запрещается унижаться и уважать людей, которые ставят себя выше окружающих. Детей учат быть гордыми и независимыми, если даже в кармане нет ни сантима и очень хочется кушать. Испанцы – свободный, ни в ком и ни в чем не нуждающийся народ, так изволь соответствовать нации!
   Добро пожаловать в Маглеус!
 
   – Пако, как ты можешь в свои последние годы жизни так не щадить время? – Старый Диего поставил трость у стены белокаменного дома и достал из кармана курительную трубку.
   – Диего, тебе ли меня осуждать. Ты воевал на стороне Франко в тридцать девятом? Ты пытался сделать нашу жизнь лучше? – Дед Пако присел на скамейку у своего дома и тоже достал из кармана старых штанов курительный табак и трубку темно-вишневого цвета.
   – Мне было в то время меньше десяти! – ответил ему собеседник.
   Дед Пако прекрасно знал, что Диего Ристо младше его на восемь лет, и никогда не упускал возможности напомнить соседу о том, что тот в силу своего возраста не воевал за Франциско Франко во времена гражданской войны. Он обвинял Ристо в том, что тот не успел подрасти к той войне и вступить в ряды добровольцев.
   – Вот-вот. А мне было семнадцать! Я вступил в ряды добровольцев, чтобы Франциско Франко, придя к власти, помог народу забыть, что такое голод и страдания! Мы выиграли войну… одержали победу…
   Диего глухо покашлял в кулак и присел рядом с Пако.
 
   Пако Карденья обожал спорить со всеми и с каждым, если даже дискуссия была бессмысленной и не требовала каких-либо доказательств. Ну что ж поделать? У старика осталось в жизни единственное удовольствие – спорить и обязательно выигрывать спор. Пускай даже Пако Карденья был абсолютно не прав, однако он отстаивал свою точку зрения до последнего, даже если приходилось прибегать ко лжи и придумывать невероятные факты, служившие ему аргументами. Поэтому собеседники деда Пако, а их можно было сосчитать по пальцам, старались не провоцировать старика на спор, уступали ему и кивали головами, когда Пако рассказывал неправдоподобные, вымышленные истории. Но как только старику становилось скучно, он с легкостью выводил собеседника на спор, а позже, наслаждаясь полной победой, торжествующим взглядом провожал обиженного соседа.
 
   – После войны я стал рыбаком. Я был хорошим рыбаком, – продолжил Пако. – Заработал на дом, женился, родил достойного сына, воспитал трех замечательных внучек – Сильвию, Пенелопу и Изабеллу! Скажи мне, Диего, теперь, в старости, когда мне скоро стукнет восемьдесят, заслуживаю ли я трехчасовой сон во время сиесты?
   Диего отвернулся и выпустил струю табачного дыма.
   – Черт с тобой, старый пень! – сказал он и тяжело поднялся с лавочки. – С тобой бесполезно спорить! Все равно переведешь разговор на тему гражданской войны, в которой ты случайно выбрал сторону, по воле Бога одержавшую победу!
   Пако фыркнул и постучал курительной трубкой по краю скамьи, чтобы выбить остатки табака.
   – У меня есть чем гордиться. Я не тратил время впустую в молодости! А ты? Чего достиг ты, Диего?
   Диего взял трость и неспешно поковылял прочь от дома Карденья.
   – Чертов левак… – выругался шепотом Пако и взглянул на голубой горизонт, на фоне которого кружились чайки.
   – Чем ты опять недоволен? – Из окошка высунулась женщина лет пятидесяти.
   Дед Пако не ответил на вопрос невестки и, опять постучав курительной трубкой по скамье, молча посмотрел на проселочную дорогу, по которой удалялась фигура Диего.
   – Тере, что на ужин? – спросил он хриплым голосом и почесал подбородок.
   – Рыбный гуляш. Как ты любишь, – ответила невестка и скрылась в оконном проеме.
   Дед Пако расплылся в довольной улыбке и, тяжело встав с лавочки, направился в дом.
 
   В доме семьи Карденья было три комнаты, кухня и небольшая пристройка – крытая летняя терраса, служившая Сильвии Карденья спальней. Когда же она покинула семью, выйдя замуж за андоррца, комната автоматически перешла по старшинству – двадцатилетней Пенелопе. Младшая же дочь Изабелла сначала возмущалась, так как слушать медвежий храп деда Пако из соседней комнаты было невыносимо, но вскоре смирилась, когда Пенелопа пообещала отдать ей комнату после того, как сама выйдет замуж. И с того дня не только мать – Тереза Карденья – желала всем сердцем поскорее выдать замуж среднюю дочь, но и младшая Иза стала ее полностью в этом поддерживать.
   Комната деда Пако днем превращалась в гостиную-столовую, и старик делал вид, что это его раздражает. Однако, с другой стороны, у него появлялись новые поводы для споров, которые он так любил, хотя в семье Карденья с дедом Пако редко кто соглашался вступать в спор, считая это бессмысленной тратой времени. И поэтому старику Пако приходилось допекать своими дискуссиями о гражданской войне, о времени и религии соседей.
 
   Дед Пако заглянул в спальню Альберто и Терезы и усмехнулся, обнаружив, что сын еще не проснулся после сиесты.
   Опять перепутает день с ночью, подумал Пако и громко покашлял в кулак для того, чтобы разбудить Бето.
   Альберто Карденья действительно часто путал время суток. Порой, заснув во время сиесты, он просыпался лишь на следующий день, а потом возмущался:
   – Изы все еще нет дома. Уже доходит десять!
   Родственники смеялись и поясняли, что сейчас десять утра, а Изабелла в школе на занятиях.
   Альберто хмурился и выходил во двор, дабы убедиться, что его не разыгрывают. Потом садился на лежанку и, разморившись под утренним солнцем, вновь засыпал.
 
   – Что тебе надо в такую рань? – Бето взглянул на циферблат часов, стрелки которых показывали четыре тридцать.
   Дед Пако глухо посмеялся, повертел пальцем у виска и вышел из комнаты, тяжело передвигаясь с помощью трости.
   Альберто еще раз взглянул на часы, висевшие напротив двери, посмотрел в окно, за которым раздавался звонкий смех детворы, и почесал брюшко, обтянутое пропотевшей майкой.
   Действительно вечер… – подумал Бето, все еще прислушиваясь к звукам, долетающим с улицы в открытое окно. Тогда он улыбнулся, вспомнив, что скоро ужин, и нехотя встал со скрипучей кровати.
   Выйдя в коридор, Альберто уловил вкусный, вызывающий аппетит запах из кухни.
   Жареный лосось? – предположил он, но, открыв дверь кухни, увидел, как Тереза обваливает в муке и белом перце филе трески и опускает на раскаленную сковородку, потом быстро нарезает лук, маслины, зелень шалфея и сельдерея.
   – Рыбный гуляш? – спросил Бето у жены.
   Она кивнула и, взяв половинку лимона в правую ладонь, выдавила сок на сковородку.
   Бето почувствовал, как забурлило в животе и, узнав у Терезы, что до ужина осталось меньше двадцати минут, покинул кухню.
   Чуть позже, увидев в окне фигуру отца и развивающийся возле нее табачный дым, Бето подумал, что неплохо бы до ужина тоже посидеть на лавочке и покурить.
   – Могу поспорить, что тебя разбудил голод, а не сознание того, что нормальные люди после сиесты бодрствуют! – Дед Пако посмеялся и протянул курительную трубку сыну.
   – Спорь, отец, спорь, но только не со мной! Вон Диего идет… – Бето прищурил правый глаз и провел рукой по седой бородке. – Давай, я тебе его позову? Диего! – крикнул он и почувствовал легкий толчок в плечо.
   – Угомонись! – захрипел Пако. – Вот еще. Надо, сам подойдет.
   – Неужели ты уже успел его чем-то огорчить? – Бето наигранно зацокал. – Отец, сколько раз я тебе говорил, не перегибай палку!
   Пако сплюнул и недовольно посмотрел на сына.
   – Ты мне вздумал мораль читать? Я тебя воспитал и научил всему, что сам умел. А теперь, на старости лет ты набрался наглости говорить мне, что я перегибаю палку?
   Бето, сам того не желая, спровоцировал отца на спор, и поэтому ему ничего не оставалось делать, как круто перевести разговор на другую тему или, в крайнем случае, зайти в дом.
   К радости Бето, из открытого окна летней террасы послышалась музыка.
   – Отец, правда, у меня замечательная дочь? – спросил Бето, выпуская струю табачного дыма.
   Дед Пако прислушался и расплылся в улыбке.
   – Пенелопа, дедушка Пако сделает все, чтобы у тебя был идеальный муж… – мечтательно изрек старик и выхватил из рук Бето табачную трубку.
   Альберто хотел было задать старику вопрос: где и как дед Пако собирается найти Пенелопе идеального мужа, но прикусил язык и только покосился на отца.

2

   Пенелопа Карденья любила по вечерам сидеть на крытой террасе, залитой уходящим солнцем, и играть на виолончели. Удобно усаживаясь на стул, девушка брала инструмент и, прижав его ногами, плавно водила смычком, перебирала тонкими пальчиками упругие струны.
   Музыке ее научила пожилая женщина из Арагона, приехавшая в поселок Маглеус семь лет назад. Сеньора Нуччо, так звали даму, устала от гудящего, так она говорила, города и решила провести остаток своей жизни – ей тогда было около семидесяти – в провинции с чудесной природой.
   Сеньора Нуччо вела музыкальный кружок в школе при церкви, и тринадцатилетняя Пенелопа не пропускала ни одного занятия. К несчастью, полгода назад сеньора Нуччо слегла в лихорадке, ослабленный организм не смог долго сопротивляться болезни, и спустя три дня сеньора Нуччо ушла на вечный покой.
   После смерти сеньоры Нуччо Пенелопа увидела во сне образ этой пожилой дамы из Арагона. Сеньора явилась к ней ночью и сказала:
   – Пени, девочка моя, играй и учи других…
   Пенелопа обещала своей горячо любимой учительнице, что никогда не перестанет заниматься игрой на виолончели и продолжит вести кружок в школе за нее.
   И вот уже на протяжении шести месяцев Пенелопа держала свое слово. Она вела кружок в школе и играла – играла с любовью, посвящая каждую вторую композицию сеньоре Нуччо.
   Сняв туфли, Пенелопа нежно обняла виолончель и закрыла глаза. Смычок тронул натянутые струны, и по комнате разлилась мелодия, нежно коснулась каждого угла и вместе с соленым ветром вылетела в распахнутое окно.
   Девушка начала плавными движениями водить смычком. Ее тонкие ухоженные пальчики то зажимали струну, то отпускали, выстраивая аккорды.
   Ритм музыки Пенелопа отбивала голыми ступнями. Икры ее ног то напрягались, когда девушка ускоряла темп произведения, то расслаблялись, в то время как мелодия становилась медленной и тихой.
   Непослушная прядь черных как смоль волос упала на загорелое личико. Пенелопа, не переставая играть, резко ее сдула.
   Сейчас ее самый любимый фрагмент… Девушка закрыла глаза. Ей показалось, что она покинула этот мир и перенеслась в другой… где нет времени… нет обязательств… нет никого… только она и ее музыка.
   Еще немного, и мелодия будет доиграна, но так не хочется, чтобы музыка заканчивалась. Это странное ощущение, совершенно непонятное человеку, который просто слушает музыку, это волшебство, обволакивающее, делающее единым целым инструмент и музыканта, вызывало желание играть и играть, продолжать восхищаться рождением чудесной мелодии и жить, жить в этом сказочном мире, прекрасном и вечно зовущем вернуться.
   Пенелопа почувствовала, как легкая усталость появилась в ее напряженных пальцах, охватила мышцы ног и шеи. Но как приятно это утомление… Два часа игры прошли незаметно.
   Если бы не время ужина (а за столом должны сидеть все члены семьи), то Пенелопа играла бы до позднего вечера, пока дед Пако не даст всем знать, что пора ложиться спать.
   Пенелопа взглянула на часы – без пятнадцати шесть.
   Есть еще немного времени позаниматься, подумала она и начала играть недавно разученный этюд.
   Спустя несколько минут в дверь комнаты постучали.
   Пенелопа остановила игру и увидела в дверном проеме хорошенькую головку младшей сестры Изы.
   – Я к тебе. Не отвлекаю? – спросила девочка.
   – Нет. Я уже закончила, – ответила Пенелопа и принялась убирать музыкальный инструмент в чехол.
   Иза довольно улыбнулась и присела на кровать старшей сестры.
   Изабелла Карденья, несмотря на короткие, как у мальчишки, волосы, запачканные шорты, хлопковую рубашку в коричневую полоску и юный возраст (ей недавно исполнилось одиннадцать), казалась очень хрупкой и нежной. Большие, как у сестер, карие глаза, обрамленные густыми длинными ресницами, тонкая талия и длинные ноги, правда, с синяками на коленках…
   Нежная и очаровательная Изабелла Карденья являлась заводилой и лидером среди соседней ребятни. Изу боялись все мальчишки, так как девочка хорошо бегала и была обладательницей тяжелой руки. Она никогда не показывала своих слез, если даже расшибала коленки в кровь. Наверное, потому, что при виде крови у Изы кружилась голова и начинало слегка подташнивать, а в таком состоянии нет времени и сил плакать от боли.
   Еще у Изабеллы Карденья была рогатка. Нет, она не стреляла в птиц, сидящих на ветках деревьев. Иза любила сбивать коробки и пустые банки, расставленные на большом валуне у пляжа.
   – Чертенок мелкий! – так называл Изу дед Пако, когда, сидя на скамье у дома, наблюдал, как его младшая внучка тренируется из рогатки.
   Две противоположности – Изабелла и Пенелопа. Хотя так схожи внешне! Смуглая кожа, тонкие пальчики, угольно-черные волосы, красиво вырезанные губы, вздернутые носики и немного веснушек, совсем чуть-чуть, на щечках, на которых всегда горит румянец…
   Тереза Карденья сначала закрывала глаза на то, что ее младшая дочь совсем не играет в куклы, не носит юбочки, как примерные соседние девочки, и все свободное время проводит с мальчишками: пускает по морской воде кораблики или играет в перочинный ножик, втыкая его в мокрый песок. Но вскоре Тере Карденья, прочитав в какой-то заумной газете, что врожденное мальчишество у девочек остается на всю жизнь, забеспокоилась.
   И тогда мать попросила Пенелопу, чтобы та занялась Изой, научила играть на виолончели, рассказала, как ведут себя приличные девочки.
   Но как можно заставить человека играть на виолончели, если он не только не проявляет к этому интереса, а еще и сопротивляется? И как можно смирить горячий гордый нрав строптивой испанской девочки? Тут только один учитель и психолог – время. Вот оно и покажет, станет ли Иза музыкантом…
 
   – Иза, завтра я начну учить тебя музыке. Так мама сказала. – Пенелопа строго взглянула на сестру, которая в ту же минуту сделала кислое выражение лица и высунула язык.
   – Я не хочу! – Иза заболтала ногами и заныла.
   – Мало ли чего ты не хочешь, а заниматься надо! – Пенелопа защелкнула чехол и убрала музыкальный инструмент в угол комнаты.
   – Давай скажем маме, папе и деду, что ты занимаешься со мной. А я просто буду сидеть в твоей комнате и смотреть, как ты играешь.
   – Ну-ну, Изабелла Карденья, а если родители и дед Пако попросят, чтобы ты сыграла им что-нибудь на празднике? Что тогда? – Пенелопа скрестила руки на груди и, приподняв бровь, с улыбкой посмотрела на хитроумную сестру.
   – Ты и сыграешь за меня! – Иза засмеялась и, спрыгнув с кровати, побежала в столовую, вернее в комнату деда Пако, из которой донесся голос матери, сообщающий, что время ужина настало.
 
   На продолговатом столе, расположившемся в углу комнаты возле окна, была постелена скатерть с плохо отстиранными пятнами от джема и соусов. Тере старалась закрыть их тарелками и стаканами, и поэтому два блюда – рыбный гуляш и рулетики этремандурские, соусница с чесночным «алиоли», глиняная бутылка с красным вином «тинто», ваза с фруктами и корзинка с нарезанным хлебом неравномерно расположились у тарелки деда Пако, что очень ему понравилось.
   Он, лукаво улыбаясь, ловко положил в тарелку добрую порцию гуляша, набросал туда пяток рулетиков, взял четыре ломтя хлеба и посмотрел на Бето, давая знать, чтобы тот разлил вина, мол, ему, деду Пако, до бутылки не дотянуться.
   Бето спорить не стал. Он откупорил пробку и налил вина по одной трети стакана Тере, деду Пако и себе. Как только он поставил глиняную бутылку на стол, Тереза ее взяла и, быстро встав из-за стола, унесла на кухню.
   – Дед Пако, дай мне соль, – попросила Иза у старика, который закрывал глаза, когда отправлял кусочки трески себе в рот.
   – Соль – это белая смерть! – угрюмо прохрипел дед Пако, видимо, ему было просто лень протянуть руку.
   – Да, дедушка, – согласилась Иза, – но все же дай мне соль.
   Пако недовольно фыркнул и протянул небольшой горшочек с расписной крышечкой младшей внучке.
   – Изабелла, с завтрашнего дня ты начнешь заниматься с Пенелопой. Нечего по подворотням шастать! Пора взяться за ум. – Когда Тере за столом читала нравоучения кому-либо, она размахивала вилкой, что очень раздражало деда Пако.
   – Мама, но ведь у меня только начались каникулы! – заныла Иза.
   – Ну и что! – не отступала Тере.
   – Ради бога, хватит мелькать перед глазами! – Дед Пако не выдержал и показал своим недовольным видом, что дирижерство вилкой отгоняет от него аппетит.
   – Кстати, дед Пако, расскажи мне про гражданскую войну! – Иза знала, как перевести тему.
   Дед Пако расплылся в улыбке. О гражданской войне, длившейся около трех с половиной лет и закончившейся в апреле тридцать девятого, Пако Карденья мог говорить очень долго. Он часто вспоминал своих военных товарищей. К сожалению, многие из них не успели увидеть победы. У деда Пако наворачивались слезы на глаза, когда он об этом упоминал, но он гордо вскидывал голову и говорил, что тоже бы погиб ради своей родины.
   – Мне только исполнилось семнадцать… – начал дед Пако, пережевывая кусок рыбы и запивая пищу вином.
   Иза сделала вид, что ей действительно интересно, хотя она думала совершенно о другом – как завтра с утра пораньше убежать из дома и вернуться только под вечер.
   Что скажет мать? Будет ли ругаться? Вот отцу совершенно параллельно, научусь я играть на виолончели или нет. И это хорошо, подумала она. Нужно, чтобы дед Пако защитил меня от безумной идеи матери! А что для этого необходимо? Правильно, почаще вступать с ним в спор! Ведь он это просто обожает!
   Глаза Изы лукаво блеснули, а в груди приятно потеплело от гордости за свою находчивость.
   – Дед Пако, а если бы ты записался воевать за леваков, что бы сейчас с нами было?
 
   Спустя полчаса Пенелопа мыла посуду на кухне, а Тереза тщательно вытирала стаканы, тарелки, вилки и подготавливала дочь к беседе.
   – Что у тебя с Мигелем? – спросила Тере.
   – Ничего, – равнодушно ответила Пенелопа. – А что тебя так заинтересовали мои отношения с Мигелем?
   – Мне нравится этот парень. Он тебе подходит. – Женщина взяла еще одну тарелку и быстрыми резкими движениями ее вытерла.
   Пенелопа перекрыла кран с водой и, повернувшись к матери лицом, скрестила руки на груди.
   – Что это значит, мам?
   Тереза посмотрела в глаза Пенелопы и сделала вид, что не понимает, о чем ее спрашивает дочь.
   – Как ты можешь утверждать, что мы с Мигелем подходим друг к другу? Ты знакома с ним близко? По-моему, ты лишь время от времени здороваешься с ним на улице, но не более! – Пенелопа почувствовала, что начинает повышать голос.
   Ей не нравились подобные разговоры. А больше всего раздражало, когда мать начинала расписывать достоинства ухажеров дочери, хотя сама была едва знакома с этими молодыми людьми.
   – Я не хочу об этом говорить! – Пенелопа поняла, что разговор бессмысленно продолжать, ибо Тереза Карденья, научившись у Пако отстаивать свою точку зрения до последнего, не отступит и будет твердить дочке, что Мигель именно тот парень, который сделает Пенелопу счастливой.
   Девушка включила воду и принялась домывать грязные вилки.
   – Доченька, только не думай, что я готова отдать тебя любому проходимцу! – Тереза обняла Пенелопу за плечи.
   – Но это так, мама… – негромко сказала девушка.
   – Нет, ты ошибаешься. Если сердце не лежит к Мигелю, ну и черт с ним!
   – «Черт с ним»? С сердцем или с Мигелем? – иронично спросила Пенелопа и, вымыв последнюю вилку, выключила воду.
   – С Мигелем, конечно! – Тереза взяла протянутую вилку и вытерла полотенцем. – Я понимаю, ты не можешь пока разобраться в себе.
   Девушка пожала плечами и взглянула в окно на вечернее солнце.
   – У меня для тебя заманчивое предложение! – Тереза взяла за руки дочь. – Скоро приедет мой брат Жозе, как раз на Рождество Иоанна Крестителя…
   – Он на каждый праздник к нам приезжает. И что? – Пенелопа не понимала, к чему клонить мать.
   – Поедешь с ним на недельку в небольшое путешествие. Представляешь, на яхте по морю целую неделю… Ммм… – Тереза закатила глаза. – С ним я договорюсь, не переживай. Он мне еще должен! Так что выполнит мою любую просьбу! Поработаешь помощником на кухне или официанткой. Ну на яхте же всегда есть туристы!
   – Для чего мне это? – Пенелопа свела брови.
   – Если между тобой и Мигелем любовь, то в разлуке она только окрепнет, если же нет, то забудешь, кто такой Мигель, пока в продуктовом магазине не столкнетесь!
   Тереза закашлялась от смеха и сквозь слезы улыбнулась.
   – Ну что? Мне говорить с Жозе? Праздник уже завтра! – напомнила Тере.
   – А кто будет заниматься с Изой музыкой? – Пенелопа улыбнулась, уже представляя радостное лицо сестры.
   – Как будто этот сорванец стал бы играть на виолончели! – Тере махнула рукой и опять засмеялась.
   Тереза Карденья очень хотела, чтобы Пенелопа поехала с Жозе. Также она желала видеть свою младшую дочь за игрой на виолончели, но, как правило, чем-то приходится жертвовать. И тогда Тере выбрала то, чего хочет больше, – выдать замуж среднюю дочь. Почему-то она была абсолютно уверена в том, что по возвращению Пенелопа сразу же согласится стать женой Мигеля. Просто Тере очень хорошо знала дочь – Пенелопа плохо переносила долгую разлуку с домом и всегда хотела поскорее вернуться. Вот в этом и заключался план Терезы Карденья. Дочь в поездке скучает, вспоминая всех родных и близких, потом понимает, что дома гораздо лучше, ну а чуть позже уясняет, что лучше Мигеля мужчины нет. Все! Приезжает – и свадьба не за горами!
   А приступить к занятиям «Иза и виолончель» можно и через недельку. Время терпит.
   Тереза снова засмеялась и обняла дочь.
   – А Мигель хороший!
   – Мама! – одернула ее Пенелопа и строго посмотрела ей в глаза, показывая всем своим видом, что эти разговоры начинают ей уже надоедать.

3

   На следующий день до сиесты Пенелопа вышла на пляж. Солнце уже доходило до зенита, освещая все улочки и дома Маглеуса. И поэтому у моря никого не было.
   Как хорошо! Можно спокойно все обдумать, сказала Пенелопа сама себе.
   Она подняла голову и взглянула на бледно-голубой небосклон. Улыбнувшись, она сняла туфли и пошла босиком по горячему песку. Прохладные волны касались ее икр, теплый ветер раздувал легкое платье из белого хлопка. Подобрав юбку, Пенелопа остановилась и посмотрела вниз. Голубые волны, игриво коснувшись ее ног, убегали обратно в море, а песок, который несколько секунд находился под водой, мгновенно высыхал под палящим солнцем.
   Что, если мне действительно поехать с дядюшкой Жозе? – спросила она себя, и какое-то незнакомое чувство появилось у нее в груди. Что это? Волнение? А может, женская интуиция, которая подсказывает, что лучше не ехать? Пенелопа вспомнила сеньору Нуччо, которая всегда говорила, что слушать нужно только сердце. Оно никогда не обманет и даже больше – подскажет…
   Пенелопа закрыла глаза и внимательно прислушалась к своему внутреннему голосу. Но на этот раз она почувствовала только, как теплый ветер ласкает ее лицо, перебирает распущенные волосы, а волны то вкрадчиво, то шаловливо касаются ее босых ног.
   Это все? Пенелопа постаралась не обращать внимания на палящее солнце, на ласковый ветер и прохладные волны, она хотела услышать свое сердце.
   Скажи, мне нужно ехать с дядюшкой Жозе? – спросила девушка.
   Вдруг внутри все затрепетало. Пенелопа сначала испугалась, но потом незнакомое ей чувство разлилось приятным теплом по всему телу. И в этот момент девушку потянуло на запад, туда, куда садится солнце, и чуть-чуть левее, на юг, наверное. Создалось ощущение, что сердце превратилось в магнит и ждет не дождется, когда найдется другой… с противоположным полюсом, чтобы соединиться воедино.