Элен Кэнди. Танец мотылька

   – Мэт, да успокойся ты! Я на обложке! Еще пару таких сплетен, и я стану известной!
   – Лиззи, это не гламурный журнал! Это сводка криминальных новостей шоу-бизнеса! – Мэт сел на кровать и закрыл лицо ладонями.
 
   – Дорогая! Знаешь, как быстро стать известной и популярной? – спрашивала меня Эмми.
   – Я тебя внимательно слушаю, – отвечала я, сидя в кресле салона красоты «Мисс Браун».
   – Тебе нужно завести роман с известным критиком. Поверь, это тебе поможет! Съездишь с ним на пару деньков в Хемптон… Развлечешься, и слава у тебя в кармане.
   – У тебя есть знакомые критики? – спросила я.
   – Конечно! Гарольд Лесли. Тебе он понравится! – В этот момент подошел стилист, и Эмми дала ему указания: – Здесь состричь, тут подравнять, в общем, сделайте как у меня.
   Я вспоминаю тот день, и мне становится жаль своих шикарных волос. Стилист, похожий на палача, безмолвно состригал мои локоны, а я смотрела, как они падают пучками на пол.
 
   Прошли две недели, а я ни разу не взяла в руку кисти. Эмми назначила день для нашего свидания с Гарольдом. Забежав домой, чтобы переодеться, я наткнулась на Мэта.
   – Ты куда собралась? – Мэт встал у входной двери и не пускал меня.
   – Пусти! Мне сейчас не до тебя! – Я пыталась выйти.
   – Хватит! Больше ты никуда не пойдешь! Все! Раздевайся и ложись спать! – Мэт толкнул меня на кровать.
   Я помню, как я тогда возненавидела Мэта. Голова кружилась от полдюжины бокалов мартини. Моя блузка пахла дорогими сигаретами Эмми.
   – Да ты кто такой вообще? – закричала я.
   Мэт молчал.
   – Ты мне брат? Любовник? Муж?
   Мэт не сказал ни слова, достал пачку сигарет и закурил.
   – Что ты ко мне вообще привязался? Я не хочу тебя видеть! Меня ждут внизу. – Я знала, что он меня не выпустит. Закрыв глаза, я плюхнулась на подушку.
   Мэт выбросил окурок в окно и сел на краешек кровати.
   Я посмотрела в его усталые глаза.
   – Потом скажешь спасибо…
   Я отвернулась от него и горько заплакала. А потом незаметно задремала. Убедившись, что я успокоилась, он снял с меня куртку и кожаные штаны, укрыл одеялом. Уже сквозь сон я слышала, как он сказал:
   – Мой маленький бесенок! – И поцеловал меня в лоб.
   Когда я проснулась, Мэта не было.
 
   Мэт был прав, все только начиналось. Жалкие журналистики, поймав новую жертву, то есть меня, начали описывать мою личную жизнь. В журналах мелькали фотографии с Эмми, разные мужчины обнимали меня в непристойных барах и, конечно же, ниже следовало подробное описание моего несносного поведения.
   Мне впервые за долгое время стало стыдно. Я не знала, что мне делать.
   – Мэт… привет… ты не зайдешь ко мне? – позвонила я своему единственному другу.
   Через час Мэт был у меня. Я сильно заболела и лежала в постели с высокой температурой. Мэт пришел с цветами и, как ни в чем не бывало, сел со мной рядом.
   – Ну ты заварила кашу! – Мэт посмотрел на многочисленные газеты, лежащие на тумбочке.
   – Что мне делать, Мэт! Мне так плохо! – взмолилась я.
   – Уже ничего. Не волнуйся, через пару месяцев все утихнет. Журналисты найдут новых кандидатов для скандальной хроники и про тебя забудут.
   – Прости меня, Мэт. Ты самый лучший. Я тебя очень люблю. Что бы я делала без такого человека, как ты. Всегда, теперь точно всегда я буду слушаться тебя! – По моим щекам скатывались слезинки.
   – Не зарекайся… – ответил спокойно он и обнял меня за плечи.

3

   – Лиззи, она великолепна! – воскликнул Мэт, когда я повесила картину с пионами на стену.
   – Мне тоже она нравится. Давай сходим поужинать куда-нибудь? – предложила я и взяла расческу.
   – Давай. Только ты мне сначала объясни, зачем ты это сделала? За тобой всегда нужно присматривать!
   – Ты о чем? – не поняла я.
   – Стоило мне уехать на пару дней в Чикаго, как ты волосы обкорнала! – Мэт подошел ко мне и взял двумя пальцами коротенькую прядь черных волос.
   – Мне так удобней! И мне идет эта прическа! – обиженно возразила я.
   – Двадцать сантиметров ты называешь прической? Вот когда мы с тобой познакомились, тогда была прическа! С тебя тогда можно было писать картины: матовая кожа, вздернутый носик, глаза цвета ночи и длинные шикарные волосы, плавно спадающие на плечи… А сейчас? – Мэт открыл окно и достал сигареты.
   – Мэт, мне необходимо менять имидж. Говорят, творческим людям это обязательно нужно делать, дабы вдохновение нас не покидало! – сказала я и улыбнулась своему отражению в зеркале.
   С такой прической я выглядела, а главное чувствовала себя маленькой и озорной девчушкой. И это делало меня счастливой.
   – Слушай, Мэт, я соскучилась по китайской кухне!
   – Ну да. Ты ловко умеешь менять тему разговора, – с иронией произнес Мэт.
 
   Вечер плавно опускался на город, а мы шли и держались за руки. Я запивала прохладной водой из бутылочки острый привкус китайской кухни. Мэт смешил меня, рассказывая о поездке в Чикаго, а я искала новый сюжет для своих картин. Как вдруг женский голос прервал нашу беседу.
   – Мэтью? Мэт! – Мы обернулись и увидели девушку в джинсовом костюме. – Мэт! Почему ты мне не позвонил?
   Я поняла, что это очередная поклонница моего лучшего друга.
   – Фиона… – Мэт выдавил улыбку. – Прости, замотался на работе!
   Девушка по имени Фиона облила меня с головы до ног презрительным взглядом. Мне ничего не оставалось, как сделать то же самое.
   – Фиона, это моя девушка Лиззи. – Он посмотрел на меня и обнял за плечи.
   Девушка побагровела, фыркнула и пошла в другую сторону.
   – Не звони мне больше! – крикнула она.
   Мэт помахал ей рукой, и мы зашли в цветущий сквер.
   Не раз он мне рассказывал о своих похождениях. Жаловался на женскую бестактность, надоедливость и глупость.
   У Мэта было много женщин, но ни с одной он не встречался больше двух недель. «Надоела!» – говорил Мэт и смотрел, как я рисую. Я не видела его влюбленным за все три года, которые провела в Нью-Йорке. За это время и у меня было множество поклонников, но так же, как и Мэту с его девицами, мне было с ними скучно.
 
   – Опять воспользовался? – спросила я, присаживаясь на лавочку.
   – Она сама этого хотела! Я же мужчина, не мог ей отказать! – Мэт усмехнулся.
   – Нет, Мэт, мной! – Я открыла крышечку бутылки и глотнула прохладной воды.
   – Да брось. Сколько раз я тебя выручал! Мы же друзья! – Мэт рассмеялся.
   Действительно, Мэт меня выручал. Однажды за мной ухаживал один художник. Он был диким ревнивцем. Мне надоел тщательный контроль и просмотр моей телефонной книжки, пока я в душе, а иногда дело доходило и до прямой слежки. Я сказала ему, что все кончено. Решив, что наши отношения в прошлом, я крупно ошиблась. Этот неугомонный человек не поверил, решил, что я пошутила! Вот тогда и пришла пора Мэта вступиться за лучшего друга. На одной вечеринке мы строили из себя влюбленных, обнимались, щебетали на ушко друг другу комплименты, Мэт нежно целовал меня в щеку. Ненормальный художник погоревал и навсегда исчез из моей жизни. Кстати, потом в газетах вышли наши с Мэтом снимки. Самый удачный стоит у меня на тумбочке в рамке.
   – Знаешь, когда-нибудь твои девицы соберутся вместе и побьют меня в темном закоулке! – съязвила я.
   – Ха! Придумала. Когда же они это смогут сделать? Мы всегда вместе и почти не расстаемся! – Мэт присел со мной рядом и укрыл курткой мои плечи.
   Мы сидели молча, и каждый думал о своем: о проблемах, которые не дают жить спокойно, о прошлом, которое иногда хочется изменить, о будущем, в которое лучше не заглядывать. Наверно, это самый большой плюс в наших с Мэтом отношениях – сидеть рядом и не мешать друг другу думать и мечтать.
   – Знаешь, – произнес вдруг Мэт после долгого молчания, – брак, построенный на уважении и дружбе, почти не разрушим.
   Я посмотрела на него. Похоже, он говорил серьезно.
   – Давай поженимся? – спросил он и заглянул в мои удивленные глаза.
   – Мэт, ты шутишь? – Я рассмеялась.
   – Ну да! Каждая девушка желает выйти замуж по любви! И кто только такому учит? Любовь проходит через пару лет. Остается привычка. Потом привычка перерастает в крепкую дружбу. А дружба в уважение. У нас с тобой уже есть конечный результат! Или ты веришь в любовь на всю жизнь? – Мэт косо на меня взглянул.
   – Конечно нет. Но я хочу пройти все этапы, а не начинать с конца… – Я встала с лавочки и начала ходить взад и вперед, подробно объясняя Мэту, что я хочу получить от брака.
   – Ладно, не переживай. Хотел проверить твою реакцию. – Мэт расплылся в улыбке.
   – Больше так не шути! – Я с облегчением выдохнула.
   Возможно, Мэт и пошутил. Но в океане шутки всегда есть капля правды.
   С этого дня я начала вдумываться в каждое произнесенное Мэтом слово, внимательно наблюдать за каждым его жестом и очень осторожно позволяла ему обнимать себя и целовать в щеку.
 
   – Лиззи! Я сегодня пораньше! – Мэт захлопнул дверь и сел ко мне на кровать. – Я принес завтрак.
   Он поставил пакет на тумбочку и взглянул в зеркало.
   – Мне идет цвет этой рубашки? – спросил Мэт, поправляя рукава и ворот.
   – Да-а… Я тоже люблю серый цвет! – Я сладко потянулась. – Он подходит к твоим глазам!
   Мэт подмигнул мне, встал и прошел на кухню.
   – Сколько времени? – спросила я, потянувшись и зевнув.
   – Половина десятого. Давай в душ! А я накрою на стол.
   Я соскочила с кровати и побежала прямиком в ванную.
   Когда пластиковые тарелочки опустели и мы с Мэтом допивали кофе на моей маленькой кухне, зазвонил телефон.
   Это был администратор галереи, в которой я выставляла свои картины.
   – Элизабет, это Денис Уолтер. У нас хорошие новости. Привозят подлинник из Национальной галереи Лондона. «Подсолнухи» Ван Гога. Запишите время…
   – Секундочку… – перебила я его. – Мэт, дай ручку!

4

   Через пару дней мы с Мэтом присутствовали на знаменательном событии. Я, конечно, не раз видела копии этой картины, но желание взглянуть на полотно, к которому прикасалась кисть гениального художника, с каждой минутой возрастало.
   В зале собрались критики, молодые и уже успешные художники, искусствоведы и историки. Официанты разносили канапе и бокалы с шампанским. На центральной стене в самом большом зале висела знаменитая картина.
   – Знаешь, а Ван Гога так и не признали при жизни. Он продал только одну картину… за четыреста франков… незадолго до смерти. – Я взяла бокал с шампанским у официанта.
   – А сейчас они стоят целое состояние! – Мэт всматривался в полотно. – Говорят, что желтый – любимый цвет сумасшедших! – заметил он.
   – Ван Гог им и являлся, – ответила я. – Хотя сам он сравнивал желтые тона с солнечным теплом, колосьями пшеницы… Для него желтый цвет означал жизнь.
   – Хорошие познания! – Мэт улыбнулся мне.
   Он направился к бару, а я осталась внимательно изучать технику Ван Гога.
   – О, Элизабет! – Ко мне подошел Ник Ричмонд.
   Он как всегда вытирал пот белым платком и тяжело дышал.
   – Любуетесь шедевром? – спросил Ник.
   – Скорее, восхищаюсь, – ответила я и убрала непослушную прядь волос.
   Больше всего на свете я не любила, когда Ник начинал наглым образом осматривать меня. Этим он смущал и конфузил. Создавалось такое впечатление, что Ник находится на базаре и изучает товар. Поэтому я не любила оставаться с ним наедине.
   – Вам очень идет цвет морской волны, – сделал он комплимент.
   Еще бы. За это длинное вечернее платье я выложила приличные деньги. Платье было из голубого атласа, с большим вырезом на спине и не вызывающим на груди. Оно хорошо облегало мою фигуру. Когда я вышла из примерочной, у Мэта открылся рот. Он долго не мог произнести ни слова, а потом выдавил: «Вот это да!».
   Сейчас я жадно искала глазами своего спасителя. Только с Мэтом я чувствовала себя в безопасности, когда Ричмонд находился в радиусе трех метров.
   – Спасибо, – ответила я Нику на комплимент.
   – Элизабет, позвольте вам представить Карла Кетберри, – кряхтя предложил Ник.
   Мое сознание мигом отключилось. Передо мной стоял высокий мужчина лет тридцати с потрясающим телосложением. Светловолосый красавец улыбнулся. Его зеленые глаза переливались как изумруды. Оказывается, греческие боги иногда спускаются на землю… В нью-йоркской галерее расхаживал сам Аполлон. В горле пересохло, и я большим глотком допила шампанское.
   – Очень приятно, – сказал Карл и поцеловал мне руку.
   От прикосновения его горячих чувственных губ по моему телу пробежали мурашки. Теплая волна захлестнула меня.
   – Чем занимаетесь, Элизабет? – спросил Карл.
   – Она художница, – ответил за меня Ричмонд.
   А я уже забыла, что Ник Ричмонд стоит со мной рядом и пытается напомнить о себе. Мне показалось, что галерея опустела, остались только я и Карл. И мне это было по душе.
   – Значит, творческий человек… – приятный голос очаровывал меня со страшной силой.
   – А вы критик? – попыталась начать беседу я.
   – Нет, просто любитель. – Карл улыбнулся. – Ваше лицо мне знакомо. Мы не встречались?
   О боже! Он видел скандальные сводки в прошлом году! Больше всего на свете я хотела, чтобы тот ужас поскорей все забыли. Я теперь другая Элизабет Уокер!
   – Нет, мы не встречались, – ответила робко я.
   – Значит, вы приходили ко мне во сне, – произнес тихо Карл.
   От этих слов у меня голова пошла кругом.
   – Вы всем говорите такие красивые слова? – Я нервно вертела в руках пустой бокал из-под шампанского.
   – Нет, просто я люблю женщин! – Карл весело рассмеялся.
   – А женщины любят вас? – иронично спросила я.
   – Спросите у них…
   – Хорошо, когда увижу, обязательно поинтересуюсь! – пошутила я.
   – Вам принести еще шампанского? – спросил он.
   Я торопливо кивнула, и греческий бог отправился добывать мне шипучий напиток.
   – Ты не скучаешь? – подошел сзади Мэт.
   – Не приходится! – ответила я, не отводя глаз от Карла.
   – Хорошо, мне нужно переговорить с Ником.
   – Ага, – без эмоций произнесла я.
   Мэт удивленно посмотрел на меня и отошел. Я всегда была против того, что он оставляет меня одну больше чем на полчаса. Поэтому его явно поразило мое безразличие.
 
   Через полчаса мы с Карлом непринужденно беседовали.
   – Как вы ищите вдохновение? – спросил Карл.
   – Не знаю. Вдохновение не предупреждает, когда хочет заглянуть в гости к моему воображению. В основном, это происходит во сне. Утром просыпаюсь, и руки сами тянутся к кисточкам. – Я отпила шампанского.
   – А вот я слышал много рассказов о поисках музы. Одни уверяют, что если надеть любимую одежду или обувь, к примеру, растоптанные тапочки, то вдохновение приходит как по заказу. Другим нужно долго всматриваться в горизонт. Третьим необходимо посмотреть на фотографии шедевров, тогда они сразу же начинают творить, – поведал Карл.
   – Интересно. Но я не пробовала ни первое, ни второе, ни третье.
   – О чем ваша последняя картина? – поинтересовался мой собеседник.
   – Я изобразила пионы на клумбе. Они растут у нас в саду, где очень мало света, но при этом растение пышно расцветает и тянется туда, где сквозь кроны деревьев пробиваются солнечные лучи.
   – Забавно.
   – Пионы – это только изображение. А смысл… он совсем не связан с этими цветами, – я решила рассказать ему замысел картины, которая будет висеть на этой стене через пару недель.
   – Расскажите, мне очень любопытно. – Карл взял полный бокал с шампанским.
   – По вашему мнению, кто такой богач? – спросила я.
   – Человек, который может себе позволить практически все, – ответил Карл и улыбнулся.
   – Вы не правы. Богатый человек – не тот, у кого все есть, а тот, кто довольствуется малым. – Я посмотрела на реакцию Карла.
   Он задумался, потом пожал плечами.
   – Могу ответить лишь одно: у двух людей на один и тот же предмет могут быть абсолютно разные точки зрения.
   – С этим трудно не согласиться, – усмехнулась я.
   – Не хотите выйти на свежий воздух? – спросил Карл, предлагая мне руку.
 
   Мы поднялись на третий этаж и вышли на открытую террасу. Перед нами расстилалось темное небо с многочисленными звездами. Я села на соломенный стульчик.
   – Люблю смотреть на звезды… – призналась я. – Они многое знают, но молчат.
   Карл присел рядом и поставил бокал на столик.
   – Карл, а вы верите в падающую звезду?
   – Чтобы ее увидеть, нужны выдержка и терпение. А я не люблю ждать. – Карл расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и откинулся на спинку соломенного стула.
   – А мне нравится наблюдать, – сказала я и взглянула на звезды.
   В моей памяти сразу всплыл эпизод, когда мы с Мэтом лежали в машине и любовались ночным небом. Три года назад, в ту ночь, я даже не догадывалась, что моя мечта осуществится. Кажется, что это было совсем недавно, а прошло очень много времени. Как быстро оно утекает!
   – Как вам выставка? – прервал мои размышления Карл и достал из кармана сигару.
   – Я уважаю талант Ван Гога, но не стремлюсь писать в его стиле.
   – Почему? – Карл посмотрел вдаль.
   – Картины Ван Гога по энергетике пессимистичны, даже те, которые на первый взгляд кажутся яркими и радостными. Депрессия и беспокойство сопровождали его всю жизнь. Он был безумцем, – ответила я.
   – Все творческие люди безумцы.
   – Возможно, но только если творчество вытесняет все чувства и полностью заполняет душу и сердце, – пояснила я. – Человек сходит с ума, если он живет только ради искусства и забывает о других важных ценностях.
   – Разве картины для вас не главное? – Карл взглянул на меня.
   – Это всего лишь моя работа. Любимая работа.
   – Вы рисуете, чтобы получить деньги? – Карл поставил пустой бокал шампанского.
   – Не совсем. Деньги, конечно, мне нужны, как и всем, но их можно заработать и иначе. Я рисую, прежде всего, чтобы получить удовольствие.
   – И прославиться, – добавил Карл.
   – Знаете, недавно поняла, что слава для меня не так уж важна.
   – А мне всегда казалось, что слава и деньги – это два драгоценных кубка, которые хочет заполучить любой человек, – заметил Карл.
   – Чрезмерное количество денег и славы портит, – пожала плечами я.
   – Возможно, но люди, даже понимая это, все равно стремятся стать богатыми и известными, – резонно заметил мой собеседник.
   Ну что тут возразишь?
 
   Через час я спустилась в холл. Мэт сидел на диване и искал кого-то глазами. Увидев, что я спускаюсь по мраморной лестнице, он тут же ринулся мне навстречу.
   – Ты куда пропала? Я тебя везде ищу! – спросил он меня и заглянул в глаза.
   – Я была на террасе, – ответила спокойным голосом я и мило улыбнулась.
   – Что ты там делала? – не успокаивался Мэт.
   – Любовалась ночным небом.

5

   День сменялся ночью. Ночь незаметно перерастала в утро. И снова над городом опускалась полуденная жара. Так прошла неделя. Время безжалостно летело, создавалось такое впечатление, будто Главный Часовщик решил пошутить и ускорил бег минут и часов.
   Проснувшись в восемь утра, я вышла на балкон и села на деревянную лежанку. Долгое время я любовалась озером, которое манило взгляд сияющей голубой гладью. Я думала обо всем на свете – о Карле, о Мэте, о своих картинах… Чашка с кофе, стоящая на железных перилах балкона, осталась не тронутой.
   Полуденный зной начал отступать. А я все еще сидела на лежанке и смотрела вдаль. Кофе остыл. Я ушла в свои раздумья.
   Я вспоминала Карла, его изумрудные глаза, светлые волосы, тихие вибрации его голоса и тепло его губ, коснувшихся на прощание моей руки.
   Но время от времени мне вспоминался и Мэт со своим предложением пожениться, которое так обескуражило меня. В чем-то он был прав, Мэт был бы мне превосходным мужем… Но я женщина и хочу в первую очередь любить и быть любимой. Быть любимой… возможно, Карлом. Стать его избранницей, просыпаться рядом с ним каждое утро и предаваться любовной неге. Вечерами разговаривать о важном и интересном, а потом молчать и думать о своем… как с Мэтом.
   Честно говоря, я не могла разобраться в себе. И мои мысли превратились в сплошной круговорот. Я вспоминала Мэта, потом рисовала мысленно Карла, и опять возникал Мэт. Вскоре последний появился не в моих размышлениях, а на пороге моей комнаты.
   – Какая на улице жара! – Мэт бросил ключи на тумбочку и вышел ко мне на балкон. – Что ты здесь делаешь?
   – Думаю… – ответила я.
   – О чем ты думаешь?
   Мэт застал меня в растянутой футболке, в которой я сплю.
   – Об отношениях между людьми. – Я натянула футболку на колени.
   – У тебя проблемы? – спросил Мэт и облокотился на перила балкона.
   Я взглянула на друга: он был в цветных шортах и голубой, промокшей от пота майке. Его всегда интересовало мое самочувствие. Он сам начинал заболевать депрессией, если у меня появлялись ее симптомы. Поэтому он раз и навсегда решил, что хандрой больше никто болеть не будет. И Мэт делает все возможное, чтобы ее предотвращать.
   – Нет, просто голова забита мыслями, – ответила я и перевела взгляд на озеро.
   – Хочешь, я помогу тебе избавиться от надоедливых размышлений? Есть очень много способов, – предложил Мэт, видимо боясь, что мои размышления до хорошего не доведут.
   – Нет. Мне самой нужно разобраться в себе, – отвечала я, и, не обращая внимания на Мэта, продолжала смотреть вдаль.
   – Тебе точно не нужна моя помощь?
   – Мэт! Как ты сможешь мне помочь, если я сама не могу разобраться в собственных мыслях? Я сегодня очень плохо спала. Рано встала и до сих пор сижу на этой жесткой лежанке. Я опять выбилась из колеи, я не стала успевать за стрелками часов, как было в начале моего пребывания здесь. Я не могу разобраться в людях. Боюсь опять ошибиться, но и останавливаться на пройденном тоже не хочу! – выпалила я и закрыла глаза.
   – Может, тебе нужно сходит к психотерапевту? – Мэт не сводил с меня своих больших голубых глаз.
   Психотерапевт? Само название профессии уже говорит о том, что он имеет дело с теми, у кого не в порядке с психикой. И, говорят, человек становится зависимым от его сеансов… Если трезво рассуждать, кто точно знает, что меня беспокоит, что тревожит, от чего пропадает аппетит? Конечно, только я сама. Нужно просто найти ту маленькую занозу, которая не дает мне спать спокойно.
   – К человеку, который на протяжении моего душещипательного рассказа будет только кивать и вставлять фразу «хотите об этом поговорить?»? Ну уж нет! – замотала головой я.
   – Твое право! – Мэт взял мою чашку с кофе и отпил глоток. – Холодный! – сморщился он и поставил чашку обратно. – Возможно, тебе просто нужна встряска… Собирайся, мы идем обедать!
   – Я не хочу есть, – прошептала я.
   – Зато я хочу. – Он схватил меня за руку и повел в ванную, умываться.
 
   – Мэт, ты видел высокого блондина на выставке, когда привозили картину Ван Гога? – спросила я этим вечером, усаживаясь на высокий стул у барной стойки.
   Этот бар был самым любимым у нас с Мэтом. Мы часто захаживали сюда и проводили здесь время до утра.
   – Как его имя? – поинтересовался Мэт.
   – Карл, а фамилию забыла… Кэфер. Нет, не Кэфер… Клейн, Кипри… не помню! – Я напрягала память.
   – Клаус? – Мэт рассмеялся, за что получил сильный толчок в плечо.
   – Мэт, его зовут Карл. Ну? – Мэт пожимал плечами. – Высокий красивый блондин. Ну? Ты его знаешь!
   – С чего ты взяла, что я его знаю? – Мэт с довольным видом потягивал коктейль с листиками мяты.
   – Потому что это Ричмонд представил мне Карла. Ник его знает! – Я не успокаивалась и надеялась, что Мэт скажет мне его фамилию.
   – Значит, ты решила, что если Ричмонд знает человека, то и я должен быть с ним знаком? Мы что, сиамские близнецы? Разве Ник и я неразлучные компаньоны? Мы даже не друзья! Иногда ты такую чепуху несешь, Лиззи! – Мэт сделал мину, похожую на ту, которую демонстрировал, когда рассказывал о своих надоедливых подружках.
   – Мне кажется, что Карл известная личность! Такого человека невозможно не заметить! – Я отпила глоток розовой «маргариты».
   – Мужчин по имени Карл очень много в Нью-Йорке. Возможно, когда я его увижу, я расскажу тебе о нем все! Но, малыш, я даже ума не приложу, о ком ты говоришь! – Мэт взял меня за руку.
   Я с досадой покачала головой и поправила свои короткие волосы.

6

   Всю ночь мне снился один и тот же сон. Заканчивался, а потом начинался снова, и так по кругу.
   Огромный зеленый луг. Солнце ярко светит, но не обжигает, а ласкает своим теплом. Ветер обдувает мое тело, и мне хочется летать вместе с этим воздушным шалуном под облаками. Я иду по сочной зеленой траве, срываю и пробую ее вкус – сладкий. Впереди вырастает лесок с огромными елями. В нем прохладно и свежо. Я ступаю по опавшей хвое босиком, но не чувствую боли, просто немного щекотно. Крутая тропинка ведет меня в глубь леса. Тропинка светлая и узкая, и я почему-то боюсь оступиться, словно иду по мосту. Вдруг я замечаю, что на дороге передо мной лежит золотой ключ. Я сомневаюсь: взять или оставить? И прохожу мимо. Потом, пройдя пару метров, понимаю, что сделала ошибку, и бегу обратно за ключом. Он стал больше и ярко сверкает в лучах солнечного света. Я иду по тропинке дальше, и на моем пути появляется небольшой деревянный домик. Я стучусь – мне не открывают. Внутренний голос подсказывает, что нужно воспользоваться ключом. Ключ, как мягкий пластилин, принимает форму замочного проема. Дверь со скрипом открывается – в избе темно, окна поросли диким плющом. Я осторожно ступаю на порог и зову хозяина лесного дома. В ответ – тишина. Благодаря свету, исходящему из открытой двери, я различаю на столе лампаду и лежащие рядом спички. Тусклый свет лампады озарил домик изнутри… Я вскрикиваю от неожиданности. На стенах висят мои фотографии: я сижу у окна в поезде и рисую мальчика на вокзале, я радостно хлопаю в ладоши оттого, что Ник Ричмонд заметил мою картину с лебедями на пруду, опять я… готовлю лазанью и протягиваю кусочек для пробы тому, кто меня запечатлел на этом снимке. Все эти фотографии составляют галерею счастливых моментов моей жизни. Странно, но на снимках я не вижу ни детства, ни юности, ни родного дома… Вдруг я замечаю дверь, ведущую в другую комнату. Я дергаю за ручку, она плотно заперта. Я уверена, что за этой дверью хранится тайна, которую мне непременно стоит узнать, и что очень много зависит от ее разгадки. Я начинаю искать в комнате ответ, внимательно смотрю на снимки… И опять просыпаюсь…
   Проснувшись в очередной раз, я решительно встала и взяла кисточки. Может, когда я буду работать, отгадка сама ко мне придет? Ближе к обеду я покрыла картину прозрачным лаком. Она практически готова – небольшой лесной домик, из окон, поросших диким плющом, пробивается тусклый свет – я внутри… ищу разгадку.
   Я вдруг вспомнила, что в этом странном сне я не чувствовала себя в опасности, было такое ощущение, что со мной рядом близкий человек, что это его дом, но я его просто не вижу…
   Может, рассказать этот сон Мэту? Нет, тогда он меня насильно потащит к психоаналитику…
 
   Через час ко мне заглянул Мэт и принес пару пригласительных билетов.
   – Я и забыла, что сегодня выставка итальянского художника!
   – Ты вообще оторвалась от реальности. Меня это пугает! – Мэт обнял меня, и я почувствовала легкий аромат его одеколона.
   – Ты прав, Мэт! Пора мне вернуться в реальный мир… – зевнув, согласилась я.
 
   Вечером того же дня я знакомилась с творчеством Антонио Гонсалеса и имела счастье лицезреть в галерее его самого. Это был мужчина средних лет, с большими черными глазам, широкими бровями и горбатым крупным носом, с телом худым и сутулым. Он не знал английского языка, поэтому с ним рядом ходила полненькая женщина и переводила высказывания мэтра.
   Антонио показался мне очень странным человеком. Когда журналисты задавали ему вопросы, он тщательно вынюхивал воздух перед собой и говорил всякую чушь. Возможно, это были погрешности перевода. Но порой переводчица Антонио Гонсалеса сама дико смотрела на художника.
   Потом он разгуливал по залу широкими шагами, неожиданными при его низком росте, и что-то бубнил себе под нос. Рассматривая картины нью-йоркских художников, в том числе и мои, Гонсалес подходил к каждой, опять что-то вынюхивал и громко вскрикивал на родном итальянском. Меня охватила паника: может, я тоже со временем сойду с ума, как этот ненормальный?
   – Впервые вижу такого странного человека! – Мэт не сводил глаз с итальянца.
   – Знаешь, я начинаю за себя бояться! – призналась я и подошла ближе к Мэту.
   – Меня предупреждали, что Антонио Гонсалес странный человек, но я не думал, что по нему плачет психушка! Ты только взгляни на его картины!
   Действительно, его творчество отличалось мистикой, негативом и кровожадностью. Картины были выполнены в темных тонах. На них были изображены кресты, странные существа с огромными пастями, сцены войны и мучительной смерти.
   – Может, у него душевная травма? – спросила я Мэта, который всегда все обо всех знал.
   – Это точно. И как следствие – душевное заболевание. Несомненно, такие картины еще долго будут помниться. – Мэт улыбнулся и покачал головой. – Но мне такое не по душе!
 
   Я решила переключить свое внимание на гостей галереи. И вдруг увидела Карла. Он очаровательно выглядел: строгий светлый костюм идеально подчеркивал его загорелую кожу, на смуглом лице зеленые глаза казались еще ярче, были одурманивающими, завораживающими. Он обаятельно улыбался и высказывал окружавшим его людям свое мнение по поводу картин итальянского художника.
   Карл увидел меня и незаметно подмигнул. Меня пробил озноб, и голова закружилась.
   – Мэт, смотри! Вон Карл! – Я показала на него Мэту.
   – Карл Кетберри! Еще тот тип! – иронично изрек Мэт и достал сигарету.
   – Что ты имеешь в виду? Что значит «тип»? – Я с удивлением посмотрела на Мэта.
   – Дамский угодник! Казанова! Ловелас! Донжуан! – Мэт загибал пальцы. – Конечно, это все было в прошлом… – добавил он после выразительной паузы.
   – Меня раздражает, когда ты говоришь загадками! Можешь нормально рассказать о человеке! – вырвалось у меня.
   – Он приехал из Лондона. И начал кутить. Конечно, нужно отдать ему должное, Кетберри делал это мастерски! Он приковывал взгляды всех светских львиц. Модели Нью-Йорка были у его ног. Но при этом никем не было сказано ни слова, что Кетберри является завидным женихом!