Елена Чалова
Новая жизнь Милы

Глава 1

   Мила, Мила, Милочка, милая моя, что же с тобой случилось? Она спрашивала об этом женщину в зеркале. Серенькую, как мышка. С невыразительными чертами лица; когда-то со светло-русыми локонами, а сейчас и не поймешь какого цвета прядками, прилипшими ко лбу. И вдруг подумала: как давно никто не окликал ее «Девушка!». Знаете, случается в транспорте, или на рынке, или в магазине нечаянная радость, когда вдруг особу, которая «уж не помню, сколько лет замужем», окликнут не «женщина» или «мадам», а именно так – «девушка». И не важно, по какой причине: то ли сдачу забыла, то ли хотят спросить, как пройти. Не важно. Просто сам факт, само слово, при всей его безличности, как-то грело душу. Вдруг появлялось ощущение, что жизнь еще не кончена и что-то обещано там, впереди. Мила опять заплакала. Слезы, ненужные, не приносившие облегчения, текли и текли. Мысль о том, что жизнь ей уже ничего не обещает и что все уже, наверное, позади, не прибавила оптимизма. Она плеснула в лицо холодной водой, вновь посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной. Господи, на кого похожа: глаза красные, нос распух. Ну да теперь все равно – кому смотреть-то.
   Мила пошла в комнату, забралась с ногами на свой любимый диванчик – то ли кресло, то ли диван – нелепый, но очень уютный предмет. Машинально поправила лампу на резном деревянном столике. Надо бы пыль протереть и пропылесосить. К черту!
   Обвела взглядом комнату: знакомый интерьер плыл в затуманенных слезами глазах. В целом везде порядок, так что обойдется. Вообще-то обычно она наводила чистоту с удовольствием. Дизайн она создавала сама, не торопясь, и теперь неизменно получала удовольствие, обихаживая свой дом. Мягкая мебель – натуральное дерево плюс французские драпировки, темно-вишневые, теплого тона. Комод с резными ножками – под старину, но очень стильный. Такой же буфет и низкий стол со стеклом бронзового цвета. Последнее время Милочка увлеклась растениями: сейчас это модно – иметь дома хоть небольшой, но садик. Сначала она купила роскошную пальму. Но дитя тропиков не желало расти и начало предательски желтеть. Милочка побежала за консультацией в садовый центр, но там только пожали плечами: ухаживаете неправильно. Наверное, мало поливаете. Много? Значит, слишком много. Может, она у вас мерзнет на сквозняке… Нет? Значит, пальме слишком жарко! Тогда она купила бессмертное творение доктора Хессайона[1] и выяснила, что ее пальма – банан и любит жить в теплой, влажной среде, а не в пересушенном воздухе у батареи. Потом Мила проштудировала еще несколько книг, и дело пошло на лад. Банан она, правда, выселила: отвезла к знакомым на дачу. Там он сначала бурно пошел в рост, обрадовавшись жаркому лету, но первый же сентябрьский холод сгубил нежное растение. Теперь у Милочки рос шикарный фикус, даже два: один с широкими листьями, а второй больше похожий на березку – тонкий ствол изящно подымался из терракотового горшка и завершался массой нежно-зеленых удлиненных листочков, элегантно-небрежная и слегка растрепанная кипа которых была создана огромным трудом фитостилиста.
   Еще имелась монстера, напоминавшая хозяйке своими гладкими линиями, выпуклостью форм и абсурдными отверстиями работы Сальвадора Дали. Честно сказать, Дали она не любила. Внутри Милы сидел здоровый прагматик, который не собирался восхищаться творениями человека, чье место было не в мастерской художника, а в каком-нибудь уютном сумасшедшем доме. На матовой поверхности стола великолепно смотрелся садик в бокале. Бокал размерами приближался к аквариуму, но тем забавнее выглядели его стеклянная ножка и пестро-зеленое содержимое. Интерьер дополняли парные бронзовые настольные лампы, шелковые обои, наборный паркет и несколько неплохих картин (с профессионально сделанной подсветкой). Короче, парадная гостиная не бедных людей. Угол напротив любимого диванчика был занят широким экраном суперсовременного телевизора. Может, его гладкая матовая поверхность и вносила некий диссонанс в стиль интерьера, но качество изображения и неизменное восхищение гостей вполне компенсировали этот недостаток. Мила беспокойно заерзала от вновь набежавших грустных мыслей. Теперь гостей не будет. Наташка только. Или брат с женой. А так пусто. При мысли о том, что теперь она будет ложиться спать одна, вставать – одна и некого ждать с работы, ей стало дурно. Вскочив с дивана, Мила заметалась по квартире. Зажгла зачем-то свет в холле, включила телевизор. Пошла в кухню, открыла холодильник. Потянулась было за йогуртом, но увидела начатую бутылку вина…
   Вчера Сева привозил на ужин какого-то мужика – очередной деловой партнер. Себе они привезли коньяк, а ей французское божоле. Кисловатое, но холодненькое, в самый раз. Налила бокал, выпила почти залпом. Подумав, взяла с собой бутылку и бокал и вернулась к телевизору. Теперь она пила не торопясь, тупо глядя на сверкающий красками жизни (вернее, рекламы) экран. Слезы капали в вино. «Я как мадам Грицацуева», – подумала Милочка, вспоминая известную сцену из «12 стульев». Такая же толстая, старая и никому не нужная. Может, со стороны это и смешно. А мне нет. Мадам Грицацуевой тоже, должно быть, было не смешно. Жалость к полузабытому, но такому понятному литературно-кинематографическому персонажу вызвала новую волну слез, и женщина захлюпала носом.
 
   Вчера, еще вчера все было как обычно: Сева позвонил с работы:
   – Милочка я через часок подъеду с коллегой. Ты нас покормишь?
   – Конечно, – мысль жены моментально погрузилась в недра холодильника, – я сделаю индюшачьи рулетики с сыром – помнишь, как на твой день рождения, а на закуску…
   – Да-да. Мы скоро будем. Что-нибудь купить?
   – Купи свежего хлебушка…
   Когда мужчины пришли, стол был уже сервирован, а по квартире распространялся аппетитнейший запах. Несмотря на повальное увлечение восточной кухней, Мила придерживалась традиционной кулинарной ориентации, а потому на столе не наблюдалось никаких палочек и квадратных тарелочек с суши – только добротный богемский хрусталь, баварский фарфор и отечественное столовое серебро.
   Дежурный обед состоял из бульона с гренками – Севе обязательно нужен суп, нежнейшего рыбного заливного из парного судачка и тех самых индюшачьих рулетиков с сыром. Ну и салат, конечно. И немного опят собственного засола. Мила потчевала гостя, принимала заслуженные похвалы, потом подала кофе в кабинет и ушла, чтобы не мешать деловым разговорам. Мужчины сидели долго, накурили, исписали кучу бумаги и допили коньяк. На прощание гость, припав к ручке, вновь рассыпался в комплиментах: «Такой уютный дом… Вы идеальная хозяйка»… Милочка была рада – уйдя с работы, все время она посвятила именно дому и мужу. Правда, Сева был неразговорчив – ну да он часто такой в последнее время. Устает на работе, ведь не мальчик уже, с сочувствием думала Милочка, выставляя на стол коробочку витаминов. Мысль о витаминах пришла ей в голову недавно. Вообще-то она была в этом плане не очень продвинутым человеком. Вернее, даже отсталым. Таблетки вызывали у Милочки страх и совершенно патологическое неприятие. Для человека, имеющего медицинское образование, это странно, тем не менее она всячески старалась избегать соприкосновения с классической фармакологией. В конце концов, на ее практике народная мудрость – если насморк лечишь, он проходит за семь дней, а если нет – за неделю – почти всегда оправдывалась. И стратегия борьбы с респираторными заболеваниями была отработана – горячие ванночки для ног, колючие носки, чай с медом и малиной, травяные отвары. Когда наваливалась сумрачная и сопливая осень, Милочка заваривала шиповник, ела лимоны со шкуркой и по мере возможности пичкала всем этим витаминным богатством Севу. Тот вяло жевал орешки и пил настои, но не сопротивлялся – жене виднее. Однако как-то внезапно муж начал худеть, а его рабочий график существенно уплотнился. Придя домой, он все чаще жаловался на головную боль, усталость и разбитость и, едва притронувшись к ужину, уползал к себе в кабинет.
   Обеспокоенная жена решила, что шиповника и клюквы, должно быть, недостаточно, и отправилась в аптеку. Она долго перебирала разнокалиберные баночки, внимательно изучая состав и рекомендации. В конце концов спросила фармацевта, что лучше:
   – Цена значения не имеет, главное, чтобы толк был.
   Та посоветовала какой-то новый немецкий препарат, как раз для мужчин среднего возраста, которые очень много работают. Все это Милочка рассказывала мужу уже после ухода гостя – принесла в кабинет стакан воды и капсулу с витаминами. Сева пробурчал что-то о рекламе, но витамины послушно проглотил, потом сказал, что безумно устал, и ушел спать, а Милочка еще долго смотрела телевизор. Утром она встала пораньше, погладила ему рубашку, приготовила завтрак. А муж вдруг вышел из спальни с чемоданом и плотно набитой спортивной сумкой.
   – Ты что? – Изумлению Милы не было границ. – Ты куда-то едешь? Что ж ты не сказал? Ох, вещи, наверное, все кое-как запихал…
   – Подожди. – Сева поставил чемодан и сумку на пол, взял жену за плечи и подвел к креслу. – Сядь.
   Мила послушно опустилась в кресло, с тревогой и недоумением всматриваясь в какое-то непривычно растерянное лицо мужа.
   Он набрал воздуха в грудь, как перед прыжком в холодную воду, и быстро сказал:
   – Милочка, я ухожу.
   – Куда? – механически спросила Мила, занятая в основном мыслями о новом пиджаке, который мог погибнуть безвозвратно, если Сева его не сложил, а, скорее всего, он и не подумал…
   – Куда-куда… – Севе было мучительно неловко, а оттого досадно. Он стоял, не зная, куда деть руки, как не смотреть в лицо жене и как, собственно, выговорить то, что должно быть сказано. Глубоко вздохнув еще разок, он попробовал начать сначала: – Послушай, Милочка, я тебя очень люблю, но… (господи, что я говорю?), но я ухожу. Понимаешь, мы будем жить отдельно. Квартира, само собой, остается тебе. Деньги в вазочке. Я тебе позвоню, и мы все обсудим… Да, и заеду попозже за кое-какими вещами…
   Договаривал он, продвигаясь к двери. Прочь, прочь отсюда, на воздух. Не видеть этих непонимающих глаз, не слышать, как она зовет: «Сева! Ты что? Подожди!» Щелкнул замок. Скорее к лифту. Он нерешительно бросил взгляд вниз по лестнице – пешком? С чемоданом и сумкой? И не побежал. Ждал лифта, нервно поглядывая на дверь. А вдруг она выйдет и будет плакать? Скорее, скорее – сегодня эта чертова кабина тащится медленнее, чем всегда… Ну, наконец-то! Дрожащей рукой Сева нажал кнопку первого этажа и, когда двери сомкнулись и лифт скользнул вниз, глубоко вздохнул несколько раз, пытаясь успокоиться. Кто сказал, что уходить легко? Ничего себе легко!
 
   Кабина шла вниз, и так же вниз продолжало падать Севино сердце. Или это был желудок? Не важно, но ощущение было поганое: он все время ждал крика, опасался, что Мила бросится вслед, устроит истерику… Бог знает что еще может прийти ей в голову. Конечно, он жалел жену. Они жили, по большей части, дружно, и характер у нее золотой – все так говорят. И готовит она замечательно, но… В какой-то момент Севе показалось, что он снова живет с мамой. Некоторое время его это устраивало: дома ешь, спишь, получаешь чистые носки, а развлекаться ходишь к друзьям. Но долго так продолжаться не могло. Севе стало скучно. В клубах и барах он принялся пристально разглядывать женщин. Пару раз даже ущипнул за попку секретаршу коллеги, но та была уже ангажирована. Само собой, как только появился спрос, на горизонте нарисовалось предложение. По девкам Сева был не ходок, и потому первая же смазливая мордашка, проявившая хватку, сумела привязать его к себе. Она была молода, хороша собой, требовательна и нахальна. Иногда Сева не очень понимал, о чем она говорит – все эти модные словечки… Но скука отступила, и он вдруг понял, что это другая жизнь.
   Вокруг замелькали яркие, похожие на бабочек женщины – подружки его пассии. Она восхитительно пахла, шикарно выглядела и вызывала восхищенные взгляды окружающих, теша немалое Севино самолюбие. Они ездили «на природу» – в дорогой загородный ресторан, и девулечка тронула его искренним восторгом, с каким она приветствовала каждую выловленную из мелкой речки рыбку. Ресторан заслуживал отдельных похвал. Целый фешенебельный комплекс раскинулся на берегу одной из подмосковных речек. Здесь имелось все, чтобы проводить время с любовницей и не вызывать подозрений у жены: статус места, где проводятся конференции и деловые встречи, таунхаусы, которые можно было купить или снять на любой срок от двух часов, собственно ресторан с двумя залами и замечательный берег реки, уставленный столиками. Мимо столиков, заключенных в премилые беседочки, вился ручеек. Желающим выдавались удочки и прочая белиберда, и они могли собственноручно наловить себе рыбы на ужин.
   От столиков к берегу реки полого спускалась поросшая травой поляна. Тут были деревянные настольные игры, огромные уютные гамаки с пушистыми пледами и резные качели. Сева своими глазами видел, как на них самозабвенно раскачивался здоровый мужик лет сорока. Вполне преуспевающий, деловой: итальянский пиджак, ботинки из пятнистой кожи какого-то невезучего пресмыкающегося, пивной живот и голда на шее в палец толщиной. Устав от трудов рыболова, Сева устроился в гамаке под пушистым пледом и смотрел, как его подруга бродит по берегу реки, собирая цветочки. Какая хорошенькая! И так ей все идет… Этому обстоятельству он радовался вполне заслуженно, вспоминая сумму, выданную недавно на приобретение гардероба. Вечером они пойдут погоняют шары в кегельбан. Чудесное место – вроде как спортом занимаешься, но при этом можно и пивка попить. Сева заворочался – обед оказался тяжеловат. Надо бы дойти до номера и выпить какое-нибудь средство. Жена, как обычно, уложила все в отдельный пакет с подробными инструкциями. Ох, жена… Сева опять заворочался – на этот раз от тревожных мыслей. Ну почему мы не мусульмане, с тоской подумал он вдруг. Куда смотрел тот князь, что крестил Русь? У самого небось целый гарем был, а тут никакой жизни. Было бы разрешено многоженство – никаких проблем! Милочка – старшая жена – на хозяйстве и у плиты. Она разумна и неконфликтна совершенно, они бы с молодой поладили. А младшенькая была бы для удовольствия. А потом, глядишь, и детишек родила бы. А теперь вот он окажется меж двух огней. Его девочка все сильнее требовала внимания, и ей так хотелось создать настоящую семью… И, зажмурившись от страха, Сева решился и сделал шаг в эту новую реальность, оставляя позади тишину уютного дома, вкусные обеды, глаженые рубашки – и первую жену.
   Сева подошел к машине, любовно провел рукой по темно-бордовому крылу. Поставил сумки в кабину. В конце концов, почему бы и нет? Больше половины его приятелей обзавелись новыми, как Джон выразился, «свежими» – женами. И никого не мучают угрызения совести. Так что он не такой уж подлец. Да и ответственность не особо тянет – детей у них нет, квартиру он ей оставил – а квартира очень даже. И сцен сумел избежать… Можно сказать, расстались, как интеллигентные люди… Правда, впереди развод, ну да вряд ли Милочка захочет портить ему жизнь. Опять же, зачем торопиться? Можно и так пока пожить – пусть все утрясется. Сева увернулся от обшарпанной «Волги», пробормотал сквозь зубы «не проснулся с утра, козел» и подумал, что надо завести шофера – движение в Москве становится все более интенсивным и утром езда превращается в настоящее наказание. Да и вечером гораздо удобнее – и выпить можно, не опасаясь родной милиции…
   Ну вот, сейчас надо забросить сумки на квартиру… Он купил квадратные метры давно, еще на стадии закладки фундамента. И жена о них знала. Они даже некоторое время подумывали – не переехать ли, но потом поняли, что незачем, и квартиру решено было оставить как средство вложения капитала. Учитывая рост цен на недвижимость – очень неплохое вложение. И вот поди ж ты – пригодилась квартирка-то. До сегодняшнего дня Сева как-то не осмеливался назвать свое второе жилье «домом» и, как правило, даже в мыслях адресовался «та, другая квартира». Но теперь это и будет его дом. Место вполне приличное – Хорошевка сейчас котируется почти как Юго-Запад. Все новенькое… На его вкус многовато стекла и прямых углов, ну да ладно… Значит, завезти вещи, а потом на работу. Может, его девулечка захочет, чтобы он ее куда-нибудь подвез… хотя вряд ли, она так рано не встает. Наверное, еще нежится, тепленькая, в постели… Сева улыбался. Пожалуй, он может себе позволить и опоздать на работу – в конце концов, сам себе начальник.

Глава 2

   Вообще-то он зря опасался быть настигнутым на пороге плачущей женой. У Милы вдруг не стало сил подняться. Ноги сделались ватными, а руки холодными и мокрыми. Но слез еще не было. И жалости к себе тоже – Милочка переживала за Севу. Бедный мой, бедный, как он себя неловко чувствовал – ведь муж всегда терпеть не мог выяснять отношения… А теперь вот пришлось говорить такое. Ушел… Как же он будет? У него желудок такой капризный: чуть что – гастрит. Ох, наверняка лекарства забыл. Привычные мысли и беспокойство о муже вернули силы. Она быстренько поднялась и пошла посмотреть, что он взял, а что забыл.
   В спальне еще царил полумрак; тяжелые вишневые портьеры плотно задернуты. Милочка машинально зажгла свет и оглядела комнату. Спальня у них была солидная – резная испанская, темного дерева мебель богато смотрелась на фоне светлых, почти белых обоев, пол покрывал винного цвета ковер, в тон гардинам, на стенах несколько акварелей с «испанскими» мотивами: в основном пышнотелые красотки и тореадоры. Акварели Милочке не нравились, но это был подарок друзей на новоселье, и принадлежали они кисти довольно известного художника, так что Сева велел картины повесить и постепенно Милочка свыклась с ними… Кровать была одна, но одеял два – так удобней и практичней. В голове женщины мелькнула мысль, что чуть ли не весь последний год муж спал в своем кабинете – там стоял широкий диван, и Сева то работал допоздна, то смотрел футбол и не хотел ей мешать…
 
   Видно было, что муж собирался сам и очень спешил: гардероб распахнут, ящики комода выдвинуты, часть вещей валялась на незастеленной кровати и на полу. Машинально она подняла свитер и принялась наводить порядок.
   Вещи Севы, которые она собирала по квартире, аккуратными стопочками раскладывались на кровати. Сколько раз Милочка укладывала чемоданы мужа перед командировками и деловыми поездками. Но ведь сейчас совсем другое. Это не командировка, муж ушел… А собственно, куда? Или к кому? Да какая разница, если ушел, значит, есть куда… Только вот будет ли она (та, к которой Сева ушел) смотреть за ним как следует? Это ведь так не просто – желудок у него такой чувствительный, а овощи он совсем не любит. А если долго не есть овощей, то случается запор, и тогда… Господи, что лезет ей в голову? Теперь мужнины запоры не ее проблема. Но если благополучие близкого человека долгое время составляло весь смысл твоей жизни, то переключиться на что-то другое вот так сразу просто невозможно.
   Милочка никак не могла придать своим мыслям нужное направление. То она принималась думать об ушедшем муже в прошедшем времени, и получалось вроде как о покойнике, то начинала перекладывать вещи – это не понадобится раньше весны, а его любимый кашемировый свитер еще не высох после стирки, – и получалось вроде как он в командировке и еще вернется… А вдруг он вернется, может, ему там не понравится? Но что-то подсказывало ей: понравится ему там или нет – назад Сева не вернется. Она была прочитанной страницей в книге его жизни (откуда вдруг всплыло такое литературное сравнение?). И тут полились слезы… И Милочка думала уже не о Севе, а о себе – бедной, несчастной, отдавшей ему свои лучшие годы, и вот теперь одна, одна!
   Незаметно для себя она допила вино и уснула, сжавшись в комочек на диванчике перед тихо мурлыкающим телевизором.
   А на следующее утро проснулась с тяжелой головой и полным осознанием происшедшего. Сева, ее муж, смысл ее жизни, ушел к другой женщине. Как ни парадоксально, Милочка не испытывала ненависти к той, «другой». Даже не пыталась представить себе, блондинка она или нет, молодая или ровесница. Ах, это не так важно. Мучило чувство утраты и то, что вот так, в одночасье, ровное течение ее жизни было непоправимо нарушено.
   А ведь только вчера она ощущала себя вполне счастливой. Оглядываясь назад, Милочка считала, что жизнь удалась. То есть все, что могло произойти, уже было, и никаких радикальных перемен не предвидится. И это хорошо – кому они нужны, радикальные перемены, одни только нервы… А так – все налажено, и можно точно сказать, что будет завтра, а еще записаться в парикмахерскую за две недели и заказать билеты в театр загодя. Деньги давно перестали быть проблемой, тем более что вкусы и у нее самой, и у Севы умеренные и никаких экстравагантных трат они не делали. Мила с тихой радостью предвкушала множество счастливых дней: они могли бы путешествовать вдвоем, надо построить дачу, как у людей, – это тоже заняло бы много времени и было так по-своему увлекательно!
   Эта идея пришла Милочке в голову не так давно. Ей вдруг очень захотелось загородный дом. Небольшой и уютный, с просторной верандой… обязательно деревянный… светлый. И сад, и выложенные камнем дорожки, и клумбы с цветами. Вечерами она рассматривала журналы, посвященные садоводству и ландшафтному дизайну. Как-то прошлой осенью спросила мужа, не будет ли он против. Сева предложил заняться дачным вопросом весной. Это было вполне логично, и Милочка продолжала ходить на выставки, читать и рассматривать картинки, предвкушая и выбирая…
   И вот теперь не будет загородного дома. И круиза, в который она собиралась – знакомые недавно ездили и очень хвалили. Совершенно необременительный отдых, а питание выше всяких похвал. Нет-нет, не видать ей теперь белого парохода, ибо куда же она одна, без мужа? Это немыслимо и невозможно… и ведь ничто не предвещало такого несчастья. Милочка всхлипнула. Они не ссорились, не выясняли отношений…
   Все шло своим чередом – до вчерашнего дня. А теперь в ее жизни воцарился хаос, ибо не стало центра. Смыслом жизни и центром вселенной для Милочки всегда был Сева.
 
   Познакомились они еще во времена студенческой молодости. Сева – веселый раздолбай из глубинки, душа компании, учился в МИИТе. Людмила, коренная москвичка и симпатичная блондинка с женственными формами, – в медицинском. Она не блистала способностями, но очень старалась, и учеба шла ровно. На курсе ее все любили – и списать даст, и бутербродом поделится. Людмила умела создавать уют даже в холодных общажных комнатах. И вскоре официальное Людмила сменилось Милой, а чаще Милочкой. Они поженились на последнем курсе, и, поскольку брат уже был женат, Миле пришлось переехать в общежитие к мужу. Потом они снимали квартиры и комнаты. Иногда удачно, иногда – нет. Один раз их всех чуть не забрали в милицию – Генкины приятели из рок-группы устроили концерт на балконе, и кто-то из соседей вызвал наряд. Сева тогда выступал в роли миротворца и конечно же сумел обо всем договориться. Как женившемуся на москвичке, Севе вместо родного Урала досталось распределение в один из московских НИИ. Работа там была не очень интересная, но тут подоспели перемены, и Сева с головой окунулся в бизнес. С приятелем Генкой он создал фирму по продаже запасных частей к иномаркам. У приятеля были связи за границей, у Севы – в родном НИИ, где они арендовали офис и склад. А Мила пошла на курсы бухгалтеров и скоро стала в их фирме и главбухом, и кассиром, и секретарем, и юристом. Крутиться приходилось – дай боже, но они работали день и ночь, и дела пошли.
   Первые запчасти были родом с немецких помоек (в то время неизбалованная столица была рада и таким). Несколько молодых ребят разбирали машины на автокладбище и отправляли детали в Россию. Как ни парадоксально с нашей, российской точки зрения, но автокладбище в Германии – предприятие частное и имеет вполне конкретного хозяина. В данном случае это был толстенький невысокий немец. Вязаная безрукавка и венчик седых волос вокруг лысины. Расплачивались с ним черной икрой и почему-то водкой. Он несколько раз просил привезти ящик «Столичной». Черт знает куда он ее девал – никто не видел его не только пьяным, но и навеселе. Ну да нам-то что за дело, пусть хоть машину ею моет, думал Сева, загружая очередной ящик в тамбур поезда. Сначала запчасти возили машинами, но получалось дорого – бензин, таможня, там дай, на посту дай. Тогда договорились с проводниками пассажирских поездов. Проблема решалась с помощью натурального обмена – той же водки и халявного для проводников ремонта машин. Коробками с запчастями забивались тамбуры и купе проводника. По приезде в Россию товар перегружался в разбитый рафик и перевозился в Генкину мастерскую. Там железки отмывали и продавали через Севин магазин. Потом рядом с магазинчиком партнеры открыли автосервис.
   Там вкалывал Генка, который говорить не шибко умел, галстук не носил никогда и кроме как футболом и машинами ничем не интересовался. Хотя нет, вначале была у него еще одна страсть – Генка был рок-музыкантом. Он играл в группе таких же раздолбаев, носил кожаные штаны, куртку с железками и длинные волосы, перетянутые резиночкой в конский хвост. Аппаратура и инструменты, по большей части подержанные, были все же вывезены из Германии, что и позволяло добиться вполне приличного звучания. Группа называлась «Автодром» и играла некий русский рок, а по просьбе зрителей – репертуар Макаревича, Гребенщикова, «Коррозии металла» и «ДДТ». Гастролировали ребята по регионам, играя в основном в сборных концертах или «на разогреве». Иногда их приглашали в какой-нибудь московский клуб – в смысле в здание заводского Дома культуры, где проходили очередной полуподпольный концерт и тусовки. Постепенно тусовок становилось все больше, а концертов все меньше. Они так и не собрались записать диск. То денег не было, то кто-нибудь из состава группы временно уходил «налево» – подработать, или в запой, или еще куда-нибудь. Джон-барабанщик, который и познакомил Генку с Севой, подался в Индию автостопом – искать смысл жизни. Солист сел на иглу. Генка колоться не мог – что-то в глубине его души восставало против «дури», но зато против водки его душа ничего не имела – и он начал пить. Сева, которому надоело посреди ночи вскакивать от телефонных звонков, мчаться в милицию вызволять приятеля или разыскивать его по вытрезвителям, когда нужен был срочный ремонт, однажды не выдержал. Он отвез пьяного Генку на дачу к знакомым, в пустующий домик в глухом месте, запер в бане, оставив только ведро воды, и уехал. Через три дня он вернулся. Генка был трезв, зол и напуган. Кратко и доходчиво Сева объяснил другу, что ситуация в государстве – как бы это помягче… – нестабильна. И если они не будут крутиться и зарабатывать сейчас, то их место займут другие. Поэтому Генке предлагалось передать ему, Севе, долю в предприятии за вполне приличные деньги. Написать расписку в получении – и пить дальше. Или продолжать работать, но тогда – Сева достал из дипломата другую пачку бумаг – он подписывает эти документы. Признает себя должным Севе крупную сумму денег. В случае очередного запоя его доля в фирме автоматически переходит к партнеру в счет уплаты долга. Возможно, в документах не были соблюдены все юридические тонкости, но Генка не был юристом. Зато он не был и дураком. Он посмотрел на дорогой кожаный портфель партнера, яркий пиджак и галстук. Потом перевел взгляд на лицо. И в первый раз заметил, какие тонкие у Севы губы. Генка понял, что этот человек не захочет из-за него, Генки, терять деньги. А по нонешним временам все могло случиться – мог ведь приятель и забыть его в этой баньке – кто знал, что они тут? Зима, ори не ори – народу вокруг никого. Ну, найдут по весне, решат – допился. Мужик почувствовал, что ему страшно – так близко вдруг оказался конец, а он почему-то трезвый и все-все понимает. Помирать трезвым было очень-очень страшно. Дрожащей рукой он подписал долговые расписки, и Сева, буркнув «ну и молоток», отвез его домой. С тех пор Генка перешел на пиво, а гитару повесил на стену.