Страница:
Катерина не преминула написать обо всем родителям, предупредив, что от мужа все пока держит в секрете. Она почему-то не хотела ничего рассказывать, хоть прежде тайн от Александра у нее не водилось. Но теперь – теперь у нее тоже будет своя жизнь – не только дом, муж и ребенок, а работа. Эта мысль наполняла молодую женщину каким-то тихим удовлетворением. Должно быть, не желая даже самой себе признаваться в этом, она все же ревновала Александра к его бизнесу.
Машин было много, и Катерина вела джип очень осторожно. Автомобиль она любила. Даже ее муж был удивлен, когда узнал, что она записалась в автошколу. А уж когда на годовщину свадьбы жена попросила подарить ей джип – изумлению его не было предела. Он осторожно переспросил: может быть, что-нибудь более… женственное, что ли, может быть, «вольво» или… Нет, она не хотела ни «вольво», ни БМВ. Она мечтала именно о таком – большом, темно-зеленом, почти черном и очень мощном лендровере. Муж, пребывая по-прежнему в состоянии недоумения, рассудил, что раз жена хочет – пусть будет джип. К тому же в первый раз за всю их совместную жизнь она сама попросила какую-то вещь. Свекровь – Нина Станиславовна – была возмущена до глубины души: вот уж скромница отчудила – эта не промахнется и если просит – то сразу джип. В следующий раз она захочет дачу на Гавайях. Машина действительно стоила дороговато, но дела шли неплохо, поэтому Александр машину купил. Оформлять покупку поехал вместе с отцом, у него были знакомые в ГАИ, что помогало избежать волокиты: номера, проверка на угон и т. д. Когда процесс оформления уже приближался к концу, Андрей Николаевич поинтересовался:
– А как думаешь вручать?
– Что? Ну как… Не знаю еще. Да и как его можно вручить – это ж не букет… Может, ключи в бархатную коробочку положить? Пусть подумает, что там побрякушка какая-нибудь – кольцо или еще что.
Андрей Николаевич, помолчал, подумав про себя сакраментальное: «Эх, молодежь. Ни вкуса, ни фантазии». Потом осторожно спросил:
– Может, ты позволишь мне кое-что предложить?
Александр кивнул:
– Давай. Мне до тебя далеко по части умения приводить дам в восторг.
– Ну-ну, мой мальчик, если захочешь, этому не так уж сложно научиться.
– Благодарю покорно, не моя это стезя.
Когда сын стал взрослым, он узнал о довольно многочисленных и не очень тщательно скрываемых романах отца. Нина Станиславовна была в курсе – доброжелатели находились всегда. Особенно когда дело происходило в зарубежных командировках. В замкнутом мирке сотрудников посольства трудно что-то скрыть, и рано или поздно она все узнавала. Кто-нибудь из подруг просветит или письмо подкинут. Но, раз и навсегда решив, что «кота не переделаешь – погуляет и вернется», жена закрывала на все глаза. Может, одной из причин было ее собственное прохладное отношение к сексу. Гораздо важнее для Ниночки всегда был статус жены дипломата и все те замечательные вещи, которые к нему прилагались: красивая одежда и украшения, возможность не работать, светские мероприятия, поездки за границу, интриги. Кроме того, сплетни всегда оставались сплетнями, и до открытого скандала дело никогда не доходило, а потому у Нины Станиславовны не было необходимости примерять роль обманутой жены. Каким-то совершенно непостижимым образом Андрей Николаевич умудрялся оставаться со всеми своими женщинами в хороших отношениях. Александра восхищало такое редкое умение не только получать, но и доставлять удовольствие, но сам он был из другого теста, и интрижки для взаимного развлечения были не в его вкусе. Тем не менее подарки отец делать умел и любил. Особенно ценно было то, что он всегда точно знал, что именно понравится той или иной женщине. И любимый Катериной браслет с топазами выбирал тоже он. Поэтому сын, выслушав план «презентации зелененького», послушно направился обратно в автомобильный салон. Хотя дополнительные расходы просматривались ничего себе.
Рано утром в день семейного праздника во двор въехал тягач с платформой. На платформе стояла огромная коробка, перевязанная лентой – ветер играл сине-золотыми крылышками пышного банта. Катерина стояла у окна, приоткрыв рот от изумления. Пять минут назад ее разбудил телефонный звонок, и она услышала в трубке голос мужа: «Катерина, через три минуты чтоб была во дворе» – и сразу короткие гудки. Молодая женщина всполошилась – что могло случиться? Она уже натянула джинсы, когда снизу послышались гудки и визгливый голос дворничихи Марины:
– И куда? Куда ты пресся-то?
Катерина выглянула в окно – и замерла от удивления. А потом увидела, как из кабины тягача вылезает муж и нетерпеливо озирается. Она схватила джемпер, Настину рацию – и побежала во двор.
– Сашка, что это?
– Подарок. Иди открывай.
– Как же я его развяжу?
Катерина стояла около коробки, закинув голову – бант колыхался где-то наверху, вне пределов ее досягаемости.
Тогда Александр присел, обхватил ее колени и приподнял жену. Голова ее оказалась над коробкой, она протянула руку и изо всех сил дернула ленту. Бант развязался в одно мгновение, коробка распахнулась, и к небу взвилось множество маленьких разноцветных шариков – по двору пронесся крик восхищения. Шарики улетали в синее московское утреннее небо, и все – и Катерина, и соседи, и даже дворничиха Марина – смотрели им вслед. А когда шарики уже превратились в маленькие разноцветные НЛО, оказалось, что шофер и Андрей Николаевич уже раскрыли картон, и вот он – большой, темно-зеленый, с блестящим «кенгурятником» – самый настоящий джип. Молодая женщина, захлопав в ладоши, бросилась на шею мужу:
– Милый, спасибо! Как здорово!
Ей очень понравился и бант, и шарики, и сам подарок. Да что там понравился – это просто был детский восторг – как когда-то давно, когда под мохнатыми ветками зеленой елки вдруг обнаруживался большущий плюшевый медведь. Андрей Николаевич незаметно подмигнул сыну. Подарок удался. Ни одна женщина не забудет такого устроенного ради нее праздника. Эти воспоминания откладываются где-то: то ли в сердце, то ли в памяти и в нужный момент способны растопить лед взаимного отчуждения и непонимания, которые иногда возникают между супругами. Александр знал, что даже через много лет, рассказывая дочке, как улетали в синее утреннее небо разноцветные шарики, Катерина будет так же счастлива, как сейчас.
Вечером состоялось торжественное «обмывание» покупки. Собралось человек пятнадцать, и под общие приветственные крики Катерина облила бампер и капот шампанским, торжественно сказав: «Сим нарекаю тебя – Буффало Билл». У нее была детская привычка наделять вещи неким подобием души – давать им имена и относиться как к чему-то обладающему собственной личностью. Лендровер она называла ласково – старина Билл. Александра очень смешила привычка жены. Он всегда подтрунивал над ней и никогда бы никому не сознался, что несколько раз ловил себя на том, что называет свой ноутбук придуманным женой именем:
– Ну, Стенли, что же ты опять завис? Давай, старик, нам надо работать.
Надо отдать им должное – все вещи, имеющие собственные имена, работали на совесть.
Глава 3
Глава 4
Машин было много, и Катерина вела джип очень осторожно. Автомобиль она любила. Даже ее муж был удивлен, когда узнал, что она записалась в автошколу. А уж когда на годовщину свадьбы жена попросила подарить ей джип – изумлению его не было предела. Он осторожно переспросил: может быть, что-нибудь более… женственное, что ли, может быть, «вольво» или… Нет, она не хотела ни «вольво», ни БМВ. Она мечтала именно о таком – большом, темно-зеленом, почти черном и очень мощном лендровере. Муж, пребывая по-прежнему в состоянии недоумения, рассудил, что раз жена хочет – пусть будет джип. К тому же в первый раз за всю их совместную жизнь она сама попросила какую-то вещь. Свекровь – Нина Станиславовна – была возмущена до глубины души: вот уж скромница отчудила – эта не промахнется и если просит – то сразу джип. В следующий раз она захочет дачу на Гавайях. Машина действительно стоила дороговато, но дела шли неплохо, поэтому Александр машину купил. Оформлять покупку поехал вместе с отцом, у него были знакомые в ГАИ, что помогало избежать волокиты: номера, проверка на угон и т. д. Когда процесс оформления уже приближался к концу, Андрей Николаевич поинтересовался:
– А как думаешь вручать?
– Что? Ну как… Не знаю еще. Да и как его можно вручить – это ж не букет… Может, ключи в бархатную коробочку положить? Пусть подумает, что там побрякушка какая-нибудь – кольцо или еще что.
Андрей Николаевич, помолчал, подумав про себя сакраментальное: «Эх, молодежь. Ни вкуса, ни фантазии». Потом осторожно спросил:
– Может, ты позволишь мне кое-что предложить?
Александр кивнул:
– Давай. Мне до тебя далеко по части умения приводить дам в восторг.
– Ну-ну, мой мальчик, если захочешь, этому не так уж сложно научиться.
– Благодарю покорно, не моя это стезя.
Когда сын стал взрослым, он узнал о довольно многочисленных и не очень тщательно скрываемых романах отца. Нина Станиславовна была в курсе – доброжелатели находились всегда. Особенно когда дело происходило в зарубежных командировках. В замкнутом мирке сотрудников посольства трудно что-то скрыть, и рано или поздно она все узнавала. Кто-нибудь из подруг просветит или письмо подкинут. Но, раз и навсегда решив, что «кота не переделаешь – погуляет и вернется», жена закрывала на все глаза. Может, одной из причин было ее собственное прохладное отношение к сексу. Гораздо важнее для Ниночки всегда был статус жены дипломата и все те замечательные вещи, которые к нему прилагались: красивая одежда и украшения, возможность не работать, светские мероприятия, поездки за границу, интриги. Кроме того, сплетни всегда оставались сплетнями, и до открытого скандала дело никогда не доходило, а потому у Нины Станиславовны не было необходимости примерять роль обманутой жены. Каким-то совершенно непостижимым образом Андрей Николаевич умудрялся оставаться со всеми своими женщинами в хороших отношениях. Александра восхищало такое редкое умение не только получать, но и доставлять удовольствие, но сам он был из другого теста, и интрижки для взаимного развлечения были не в его вкусе. Тем не менее подарки отец делать умел и любил. Особенно ценно было то, что он всегда точно знал, что именно понравится той или иной женщине. И любимый Катериной браслет с топазами выбирал тоже он. Поэтому сын, выслушав план «презентации зелененького», послушно направился обратно в автомобильный салон. Хотя дополнительные расходы просматривались ничего себе.
Рано утром в день семейного праздника во двор въехал тягач с платформой. На платформе стояла огромная коробка, перевязанная лентой – ветер играл сине-золотыми крылышками пышного банта. Катерина стояла у окна, приоткрыв рот от изумления. Пять минут назад ее разбудил телефонный звонок, и она услышала в трубке голос мужа: «Катерина, через три минуты чтоб была во дворе» – и сразу короткие гудки. Молодая женщина всполошилась – что могло случиться? Она уже натянула джинсы, когда снизу послышались гудки и визгливый голос дворничихи Марины:
– И куда? Куда ты пресся-то?
Катерина выглянула в окно – и замерла от удивления. А потом увидела, как из кабины тягача вылезает муж и нетерпеливо озирается. Она схватила джемпер, Настину рацию – и побежала во двор.
– Сашка, что это?
– Подарок. Иди открывай.
– Как же я его развяжу?
Катерина стояла около коробки, закинув голову – бант колыхался где-то наверху, вне пределов ее досягаемости.
Тогда Александр присел, обхватил ее колени и приподнял жену. Голова ее оказалась над коробкой, она протянула руку и изо всех сил дернула ленту. Бант развязался в одно мгновение, коробка распахнулась, и к небу взвилось множество маленьких разноцветных шариков – по двору пронесся крик восхищения. Шарики улетали в синее московское утреннее небо, и все – и Катерина, и соседи, и даже дворничиха Марина – смотрели им вслед. А когда шарики уже превратились в маленькие разноцветные НЛО, оказалось, что шофер и Андрей Николаевич уже раскрыли картон, и вот он – большой, темно-зеленый, с блестящим «кенгурятником» – самый настоящий джип. Молодая женщина, захлопав в ладоши, бросилась на шею мужу:
– Милый, спасибо! Как здорово!
Ей очень понравился и бант, и шарики, и сам подарок. Да что там понравился – это просто был детский восторг – как когда-то давно, когда под мохнатыми ветками зеленой елки вдруг обнаруживался большущий плюшевый медведь. Андрей Николаевич незаметно подмигнул сыну. Подарок удался. Ни одна женщина не забудет такого устроенного ради нее праздника. Эти воспоминания откладываются где-то: то ли в сердце, то ли в памяти и в нужный момент способны растопить лед взаимного отчуждения и непонимания, которые иногда возникают между супругами. Александр знал, что даже через много лет, рассказывая дочке, как улетали в синее утреннее небо разноцветные шарики, Катерина будет так же счастлива, как сейчас.
Вечером состоялось торжественное «обмывание» покупки. Собралось человек пятнадцать, и под общие приветственные крики Катерина облила бампер и капот шампанским, торжественно сказав: «Сим нарекаю тебя – Буффало Билл». У нее была детская привычка наделять вещи неким подобием души – давать им имена и относиться как к чему-то обладающему собственной личностью. Лендровер она называла ласково – старина Билл. Александра очень смешила привычка жены. Он всегда подтрунивал над ней и никогда бы никому не сознался, что несколько раз ловил себя на том, что называет свой ноутбук придуманным женой именем:
– Ну, Стенли, что же ты опять завис? Давай, старик, нам надо работать.
Надо отдать им должное – все вещи, имеющие собственные имена, работали на совесть.
Глава 3
Когда Катерина наконец добралась домой, в квартире было тихо. Она скинула туфли, поежилась от холода плитки под ногами (надо было делать теплый пол, ведь предлагали строители, но ей вдруг стало страшно и неприятно от мысли о проводах, которые будут под ногами, – и она отказалась). В спальне молодая женщина торопливо повесила в шкаф новое платье и подошла к окну. Внизу лежали Патриаршие пруды – лебеди, липы, скамеечки, памятник дедушке Крылову. Там, у пруда, она разглядела одуванчиково-желтую курточку дочки среди других таких же ярких лоскутков. Рядом синим васильком цвел плащ Тани – Настенькиной няни. Прихватив киндер-сюрприз, Катерина спустилась во двор.
– Мама! – Девочка кинулась к ней через весь сквер. Помня правила игры, Катерина покорно ждала на месте, хотя сердце забилось быстрее от волнения – а вдруг она упадет? Слава богу, она не споткнулась и, благополучно добежав, уткнулась матери в колени.
– Привет, Ананасик. – Катерина целовала завитки темных волос на влажном лобике, зажмуренные глаза и щечки, почему-то пахнущие корицей.
– А мы с Таней плюшку ели, – доложил ребенок. – Во-от такую. – По описанию плюшка скорее смахивала на батон или даже каравай, поскольку была «куглая», но Катерина лишь кивнула. Что съели, то съели. Сначала она отрицательно относилась к таким вот уличным перекусам – аппетит перебьет, руки грязные. Но Таня за грязными ручками следила, а удовольствие от теплой плюшки или разломанной пополам шоколадки, купленной «самостоятельно» – главное – дотянуться до прилавка, чтобы монетки из кулачка попали в блюдечко для мелочи, – удовольствие это можно было понять, лишь вспомнив собственное детство.
Они уютно устроились на скамеечке, и молодая женщина расслабилась, щурясь на заходящее солнце, которое одно за другим зажигало окна в доме напротив фантастическими огнями. Близился вечер, и в воздухе словно висела тонкая дымка и плыл сухой, горьковатый запах осенних листьев. Осень только начиналась, но вода в пруду уже потемнела, и как-то не по-летнему отчетливо слышались звуки в истончившемся воздухе.
Катерина вздрогнула от неожиданности, когда дочка, тихо сопевшая рядом – тонкая обертка шоколадки не поддавалась неловким еще пальчикам, – вдруг сорвалась со скамейки.
– Ананасик, ты куда?
Девочка подбежала к прогулочной коляске, которую катила по аллее пожилая женщина. В коляске сидел толстощекий годовалый малыш. Он заулыбался – на щеках появились ямочки – и потянулся ручками к шоколадке. Настя сразу обрела солидность, как это часто бывает с детьми, когда они общаются с младшими:
– Подожди, сначала разверну, а потом дам. Идем. – Она потянула коляску к скамейке. Девочка честно разделила шоколадное яйцо пополам и теперь пыталась собрать игрушку, приговаривая: – Смотри, Сашурик, как надо, я тебя научу.
Игрушка оказалась неожиданно сложной, и собирать пришлось всем по очереди – и Тане, и Катерине, и Анне Петровне – так звали бабушку малыша. Наконец маленький зеленый дракончик был побежден: он ездил и хлопал крыльями как положено. После чего выяснилось, что времени уже много и всем пора по домам. Настенька, прощаясь, отдала игрушку мальчику, чем очень удивила маму – до этого все до одной игрушки из волшебных шоколадных яичек тщательно собирались в сундучок от новогоднего подарка и разбазариванию и дарению не подлежали.
Дома Настя и Татьяна, которая бессовестно (то есть без всяких угрызений совести) прогуливала свой вечерний юридический, отправились ужинать, а Катерина поспешила в спальню: пора одеваться – сегодня они с Александром идут в театр. Открыв шкаф-купе, молодая женщина застыла в раздумье – что бы такое надеть? Пожалуй, новое платье, тонкие чулки (именно чулки, а не колготки. Ведь к ним полагается кружевной пояс. Хотя можно и те, которые на липучках. Все равно – полоска кожи между чулком и трусиками – одно из самых соблазнительных местечек), туфельки на шпильках – шоколадного цвета, с золотыми пряжками, они чудесно подойдут к обновке. Теперь надо высоко зачесать волосы и закрепить их узлом на затылке. Оглядев себя в зеркале, Катерина задумалась. Кажется, вышло слишком строго – просто классная дама какая-то. Иришка часто упрекает ее в несовременности. Так, где это… Она заметалась по спальне. Вот, последний «Космополитен». Так, тренды (господи, ну почему тренды? Куцее какое-то слово. Написали бы уж «тенденции» или «направления»). Разглядывая глянцевые страницы, которые предлагали «различные варианты макияжа и причесок, особенно актуальных этой осенью», Катерина пришла в замешательство. Прическу как на картинке можно сделать только в парикмахерской, и то не в любой. А макияж… Что-то как-то пестренько все. Да и нет у нее ни помады «выраженно сливового цвета», ни «теней оттенка груш „вильям крисп“». Вот балда, ведь была сегодня в центре и ничего не купила. А с другой стороны… Ей ведь не восемнадцать, и вообще как-то она себя плохо представляла с губами цвета спелой сливы. Нарисовав в уме свой ультрамодный облик, Катерина фыркнула, сказала вслух своему отражению: «Не была ты никогда модно прикинутой штучкой, так нечего и начинать» – и принялась за свой обычный вариант вечернего макияжа. Тени светлых тонов, перламутровая помада. Не слишком ярко, может статься, зато она себя уверенно чувствует и знает, что выглядит одетой и накрашенной со вкусом. Теперь волосы. Сейчас модно быть немножко растрепанной, но это как-то не вяжется с театром, да и вообще… Пожалуй, можно выпустить локоны – они обрамляют лицо, и прическа будет выглядеть менее строго.
Теперь украшения. Она выбрала в шкатулке длинные витые серьги из золота и браслет – крупные дымчатые топазы, каждый из которых как сетью опутан тончайшей золотой проволочкой. Застегивая украшение, Катерина в который раз любовалась изящной работой и игрой света на гранях камней. Иришка всегда откровенно скучала, если, поддавшись на уговоры подруги, забредала вместе с ней в ювелирный магазин. С ее точки зрения, единственным критерием качества любого ювелирного изделия является его цена – чем дороже, тем лучше.
Катерина и сама не смогла бы объяснить, откуда у провинциальной девушки из семьи инженеров такая любовь к драгоценностям. У мамы только и было что обручальное колечко да пара серег. Зато в доме имелись альбомы с репродукциями картин – огромный пыльный шкаф, битком набитый книгами. Они жили на первом этаже, и в окна заглядывали кусты сирени, деревянные полы источали тонкий смолистый аромат, пыль от книг плясала в солнечном луче, а девочка в старом и скрипучем кресле-качалке часами рассматривала цветные фотографии, любуясь платьями и украшениями, а заодно запоминая имена художников. Потом она стала срисовывать платья и украшения. Потом оказалось, что направления моды можно проследить по живописным полотнам. Потом она сделала в школе доклад на тему «История костюма и аксессуаров как зеркало социально-политических отношений в эпоху Средневековья». Директор школы послала работу на конкурс в Москву, и Катерина заняла первое место: получила диплом и собственноручно написанный отзыв одного из преподавателей МГУ со словами одобрения.
Папа повесил диплом и письмо на стену под стекло, а Катерина вдруг стала мечтать о Москве.
Прежде ее мечты жить именно в столице были неконкретными, детскими. Но, попав однажды в столицу, девушка поняла, что хочет жить именно здесь. Отец приехал на одну из научных конференций, и Катерина, приложив немало усилий, уговорила взять ее с собой. Пока папа слушал доклады и участвовал в «круглых столах», она бродила по улицам и паркам, сидела в сквериках и понимала, что именно здесь ее дом. Она чувствовала себя странно спокойной в разномастной толпе, где ее никто не знал.
Накануне вступительных Катерина объявила родителям, что едет в Москву. Папа схватился за голову, мама пила валокордин. Сколько их уезжает вот так каждый год – мальчиков и девочек, полных уверенности, что они покорят столицу. Что вузы ждут именно их – гордость местной школы. И что получается? Поступают единицы, а остальные, не желая возвращаться в родную тишину, оседают кто в городе, кто в ближайших пригородах, цепляясь за любую работу – нянечкой в садике, вышибалой в ресторане. Но это еще как-то понятно и даже не зазорно. А то вот дочка-то Степана поехала в хореографическое училище, а теперь – теперь танцует в стриптизе, в ночном клубе. Отец месяц пил, стыдно было людям в глаза смотреть: провинция не Москва – тут свои законы.
Соблазн был велик – проявить родительскую волю и не пустить. Может, Катерина и осталась бы дома. Девочка всегда была послушна. Но, тихо переговариваясь друг с другом бессонными ночами, папа с мамой думали и о другом: а если именно там, в большом и чужом для них городе, девочку ждет судьба? Счастливая судьба? Папа взял отпуск и, купив билеты, поехал с дочкой в Москву. Он только качал головой, глядя на толпы молодых людей, штурмующих цитадель науки и образования. Катерина же летала как на крыльях и, странным образом, даже не волновалась особенно. Внутри нее жила какая-то странная уверенность – это начало. Она наконец прибыла в тот пункт, с которого поезд ее жизни отправится в большое и чудесное путешествие. Само собой, помогли и золотая медаль, и заступничество того самого профессора, который написал отзыв о работе Катерины.
Девушка словно попала в сказку: огромное здание университета, шпилем упирающееся в синее московское небо, казалось ей дворцом, а для нее это был храм. А музеи! Катерина бродила по залам Пушкинского, мечтая, как сможет использовать те или иные экспонаты в своей новой работе.
Она совершенно не нервничала даже на экзаменах, пребывая в состоянии спокойной уверенности – она приехала домой. Этот город не отпустит ее. И все сложилось, все сбылось.
– Мама! – Девочка кинулась к ней через весь сквер. Помня правила игры, Катерина покорно ждала на месте, хотя сердце забилось быстрее от волнения – а вдруг она упадет? Слава богу, она не споткнулась и, благополучно добежав, уткнулась матери в колени.
– Привет, Ананасик. – Катерина целовала завитки темных волос на влажном лобике, зажмуренные глаза и щечки, почему-то пахнущие корицей.
– А мы с Таней плюшку ели, – доложил ребенок. – Во-от такую. – По описанию плюшка скорее смахивала на батон или даже каравай, поскольку была «куглая», но Катерина лишь кивнула. Что съели, то съели. Сначала она отрицательно относилась к таким вот уличным перекусам – аппетит перебьет, руки грязные. Но Таня за грязными ручками следила, а удовольствие от теплой плюшки или разломанной пополам шоколадки, купленной «самостоятельно» – главное – дотянуться до прилавка, чтобы монетки из кулачка попали в блюдечко для мелочи, – удовольствие это можно было понять, лишь вспомнив собственное детство.
Они уютно устроились на скамеечке, и молодая женщина расслабилась, щурясь на заходящее солнце, которое одно за другим зажигало окна в доме напротив фантастическими огнями. Близился вечер, и в воздухе словно висела тонкая дымка и плыл сухой, горьковатый запах осенних листьев. Осень только начиналась, но вода в пруду уже потемнела, и как-то не по-летнему отчетливо слышались звуки в истончившемся воздухе.
Катерина вздрогнула от неожиданности, когда дочка, тихо сопевшая рядом – тонкая обертка шоколадки не поддавалась неловким еще пальчикам, – вдруг сорвалась со скамейки.
– Ананасик, ты куда?
Девочка подбежала к прогулочной коляске, которую катила по аллее пожилая женщина. В коляске сидел толстощекий годовалый малыш. Он заулыбался – на щеках появились ямочки – и потянулся ручками к шоколадке. Настя сразу обрела солидность, как это часто бывает с детьми, когда они общаются с младшими:
– Подожди, сначала разверну, а потом дам. Идем. – Она потянула коляску к скамейке. Девочка честно разделила шоколадное яйцо пополам и теперь пыталась собрать игрушку, приговаривая: – Смотри, Сашурик, как надо, я тебя научу.
Игрушка оказалась неожиданно сложной, и собирать пришлось всем по очереди – и Тане, и Катерине, и Анне Петровне – так звали бабушку малыша. Наконец маленький зеленый дракончик был побежден: он ездил и хлопал крыльями как положено. После чего выяснилось, что времени уже много и всем пора по домам. Настенька, прощаясь, отдала игрушку мальчику, чем очень удивила маму – до этого все до одной игрушки из волшебных шоколадных яичек тщательно собирались в сундучок от новогоднего подарка и разбазариванию и дарению не подлежали.
Дома Настя и Татьяна, которая бессовестно (то есть без всяких угрызений совести) прогуливала свой вечерний юридический, отправились ужинать, а Катерина поспешила в спальню: пора одеваться – сегодня они с Александром идут в театр. Открыв шкаф-купе, молодая женщина застыла в раздумье – что бы такое надеть? Пожалуй, новое платье, тонкие чулки (именно чулки, а не колготки. Ведь к ним полагается кружевной пояс. Хотя можно и те, которые на липучках. Все равно – полоска кожи между чулком и трусиками – одно из самых соблазнительных местечек), туфельки на шпильках – шоколадного цвета, с золотыми пряжками, они чудесно подойдут к обновке. Теперь надо высоко зачесать волосы и закрепить их узлом на затылке. Оглядев себя в зеркале, Катерина задумалась. Кажется, вышло слишком строго – просто классная дама какая-то. Иришка часто упрекает ее в несовременности. Так, где это… Она заметалась по спальне. Вот, последний «Космополитен». Так, тренды (господи, ну почему тренды? Куцее какое-то слово. Написали бы уж «тенденции» или «направления»). Разглядывая глянцевые страницы, которые предлагали «различные варианты макияжа и причесок, особенно актуальных этой осенью», Катерина пришла в замешательство. Прическу как на картинке можно сделать только в парикмахерской, и то не в любой. А макияж… Что-то как-то пестренько все. Да и нет у нее ни помады «выраженно сливового цвета», ни «теней оттенка груш „вильям крисп“». Вот балда, ведь была сегодня в центре и ничего не купила. А с другой стороны… Ей ведь не восемнадцать, и вообще как-то она себя плохо представляла с губами цвета спелой сливы. Нарисовав в уме свой ультрамодный облик, Катерина фыркнула, сказала вслух своему отражению: «Не была ты никогда модно прикинутой штучкой, так нечего и начинать» – и принялась за свой обычный вариант вечернего макияжа. Тени светлых тонов, перламутровая помада. Не слишком ярко, может статься, зато она себя уверенно чувствует и знает, что выглядит одетой и накрашенной со вкусом. Теперь волосы. Сейчас модно быть немножко растрепанной, но это как-то не вяжется с театром, да и вообще… Пожалуй, можно выпустить локоны – они обрамляют лицо, и прическа будет выглядеть менее строго.
Теперь украшения. Она выбрала в шкатулке длинные витые серьги из золота и браслет – крупные дымчатые топазы, каждый из которых как сетью опутан тончайшей золотой проволочкой. Застегивая украшение, Катерина в который раз любовалась изящной работой и игрой света на гранях камней. Иришка всегда откровенно скучала, если, поддавшись на уговоры подруги, забредала вместе с ней в ювелирный магазин. С ее точки зрения, единственным критерием качества любого ювелирного изделия является его цена – чем дороже, тем лучше.
Катерина и сама не смогла бы объяснить, откуда у провинциальной девушки из семьи инженеров такая любовь к драгоценностям. У мамы только и было что обручальное колечко да пара серег. Зато в доме имелись альбомы с репродукциями картин – огромный пыльный шкаф, битком набитый книгами. Они жили на первом этаже, и в окна заглядывали кусты сирени, деревянные полы источали тонкий смолистый аромат, пыль от книг плясала в солнечном луче, а девочка в старом и скрипучем кресле-качалке часами рассматривала цветные фотографии, любуясь платьями и украшениями, а заодно запоминая имена художников. Потом она стала срисовывать платья и украшения. Потом оказалось, что направления моды можно проследить по живописным полотнам. Потом она сделала в школе доклад на тему «История костюма и аксессуаров как зеркало социально-политических отношений в эпоху Средневековья». Директор школы послала работу на конкурс в Москву, и Катерина заняла первое место: получила диплом и собственноручно написанный отзыв одного из преподавателей МГУ со словами одобрения.
Папа повесил диплом и письмо на стену под стекло, а Катерина вдруг стала мечтать о Москве.
Прежде ее мечты жить именно в столице были неконкретными, детскими. Но, попав однажды в столицу, девушка поняла, что хочет жить именно здесь. Отец приехал на одну из научных конференций, и Катерина, приложив немало усилий, уговорила взять ее с собой. Пока папа слушал доклады и участвовал в «круглых столах», она бродила по улицам и паркам, сидела в сквериках и понимала, что именно здесь ее дом. Она чувствовала себя странно спокойной в разномастной толпе, где ее никто не знал.
Накануне вступительных Катерина объявила родителям, что едет в Москву. Папа схватился за голову, мама пила валокордин. Сколько их уезжает вот так каждый год – мальчиков и девочек, полных уверенности, что они покорят столицу. Что вузы ждут именно их – гордость местной школы. И что получается? Поступают единицы, а остальные, не желая возвращаться в родную тишину, оседают кто в городе, кто в ближайших пригородах, цепляясь за любую работу – нянечкой в садике, вышибалой в ресторане. Но это еще как-то понятно и даже не зазорно. А то вот дочка-то Степана поехала в хореографическое училище, а теперь – теперь танцует в стриптизе, в ночном клубе. Отец месяц пил, стыдно было людям в глаза смотреть: провинция не Москва – тут свои законы.
Соблазн был велик – проявить родительскую волю и не пустить. Может, Катерина и осталась бы дома. Девочка всегда была послушна. Но, тихо переговариваясь друг с другом бессонными ночами, папа с мамой думали и о другом: а если именно там, в большом и чужом для них городе, девочку ждет судьба? Счастливая судьба? Папа взял отпуск и, купив билеты, поехал с дочкой в Москву. Он только качал головой, глядя на толпы молодых людей, штурмующих цитадель науки и образования. Катерина же летала как на крыльях и, странным образом, даже не волновалась особенно. Внутри нее жила какая-то странная уверенность – это начало. Она наконец прибыла в тот пункт, с которого поезд ее жизни отправится в большое и чудесное путешествие. Само собой, помогли и золотая медаль, и заступничество того самого профессора, который написал отзыв о работе Катерины.
Девушка словно попала в сказку: огромное здание университета, шпилем упирающееся в синее московское небо, казалось ей дворцом, а для нее это был храм. А музеи! Катерина бродила по залам Пушкинского, мечтая, как сможет использовать те или иные экспонаты в своей новой работе.
Она совершенно не нервничала даже на экзаменах, пребывая в состоянии спокойной уверенности – она приехала домой. Этот город не отпустит ее. И все сложилось, все сбылось.
Глава 4
Катерина осталась жить в своей сказке. Она училась, бродила по Москве, все больше влюбляясь в дома, скверы и купола церквей, ощущая себя своей в толпе спешащих по делам людей. Должно быть, родители наделили ее счастливым характером, но соблазны, стоившие душевного спокойствия многим, текли мимо, оставляя девушку совершенно равнодушной. Она не пила, не курила, носила скромные юбки и джемперы и не страдала от вида сокурсниц, затянутых в навороченные кожаные штаны. Нет, она не чуралась компаний и даже несколько раз ходила на свидания – в кино, в театр. Но дальше поцелуев дело не заходило. Катерина ждала «своего» мужчину и спокойно, но твердо отказывала всем остальным. Так же однозначно она отказала и профессору. Тот привык считать Катерину чем-то вроде своей собственности, но не торопился, выжидая, пока большой город научит провинциалку уму-разуму. Катерина беспрекословно печатала для него статьи, вычитывала корректуру и выслушивала монологи не лишенного тщеславия человека. В конце концов Семен Петрович решил, что ждал достаточно, и как-то в пятницу, узнав, что Катерина еще не закончила перевод статьи, велел привезти работу вечером ему домой. Девушка вздохнула – в общежитии намечалась вечеринка, но не спорить же – и пошла на кафедру печатать. Лаборант – симпатичный Дима, который, по всеобщему убеждению, мог быть девушке только подружкой – сочувственно поцокал языком:
– Опять тебя Семен эксплуатирует? Пора с него деньги брать.
– Да ладно. – Катерина уже стучала по клавишам. – Мне не трудно, а он должен скоро докторскую защищать. И потом он так со мной вечно носится… Книги мне таскает, альбом из Италии привез.
– Кстати, об Италии. А ты слышала, что кто-то поедет на полгода на стажировку?
– Правда? – Девушка вздохнула. – Ну, пошлют кого-нибудь из москвичей, как обычно.
– Да уж. Хотя уступи ты Семену, он тебя вполне может протолкнуть.
– Не болтай глупостей!
– Почему это? Он аж потеет, как тебя видит.
– Перестань, Дим, ну что ты… – Катерина покраснела.
– Да ладно, ты ведь уже большая девочка… А если то, что я говорю, тебе в голову не приходило… то ты еще и глупая большая девочка. Но кто предупрежден, тот вооружен.
И он убежал в буфет, а Катерина сидела с горящими щеками и смотрела на монитор. Черт, а ведь, наверное, Дима прав. Она слишком наивна. И какого черта профессору понадобилась статья сегодня вечером, если завтра утром он придет на работу? Вот расписание на стене… Так и есть – первая пара – лекция Семена Петровича. Та-ак. И что делать? Не ехать? Ну нет. В конце концов, что она, с профессором в случае чего не справится? Катерина знала один-единственный прием – коленкой по яйцам, – но свято верила, что он валит с ног любого и легковыполним даже для неумелой девушки. Правда, до этого не дошло.
Семен Петрович распахнул дверь после первого же звонка. Был он свежевыбрит и благоухал одеколоном. Катерина протянула статью через порог и сказала:
– Вот, Семен Петрович, привезла.
– Спасибо, Катерина, да ты заходи… – Он улыбнулся и добавил: – Чайку попьем, у меня торт есть – пальчики оближешь.
– Нет, спасибо. – Катерина смотрела ему прямо в глаза. – Вы извините, но я из провинции, а у нас не принято, чтобы вот так в гости к мужчине, да еще преподавателю… К тому же мне еще к завтрашнему семинару надо готовиться… До свидания!
И она, не дожидаясь лифта, побежала вниз по лестнице.
– Катерина!
Но она не остановилась. Профессор смотрел в лестничный пролет, слушал стук каблучков и не знал – смеяться или сердиться. Вот мерзавка! Ну да никуда она не денется…
Но дальше все пошло хуже. Катерина по-прежнему беспрекословно выполняла всю работу, но стала так прозрачно-холодна, что Семен Петрович терялся и робел, как мальчишка. Вся кафедра, затаив дыхание, следила за развитием событий. Кое-кто даже пари заключал – чем кончится противостояние профессора и студентки. Большая часть мужчин была уверена, что девушка хочет в Италию, а дамы стояли за то, что Катерина ждет, пока профессор дозреет до предложения руки и сердца. Семен Петрович был в разводе вот уже лет пятнадцать и все это время ни в чем себе не отказывал. Один Дима, посмеиваясь и помалкивая, жалел девчонку, попавшую в столь двусмысленное положение и желавшую одного – чтобы от нее отстали.
В конце концов кульминационный момент все же настал. Профессор, лишившийся покоя на пятьдесят пятом году жизни, вдруг решил, что негоже мучиться из-за какой-то неблагодарной девчонки, и решительно попросил Катерину подойти к нему после семинара. Она кивнула и явилась к кафедре, как было велено. Семену Петровичу казалось, что он являет собой фигуру почти трагическую – взрослый, солидный человек, потерявший покой из-за молодой свистушки. Но в глазах Катерины все было не так: она смотрела и видела перед собой невысокого, с брюшком человека, к которому относилась с уважением, ибо он был ее преподавателем и «достиг степеней известных», и научные его труды были итогом поистине большой любви к науке и кропотливой работы. Но – не более того. Поэтому разговор получился каким-то бестолковым, словно каждый говорил о своем.
– Катерина, – Семен Петрович пристально и даже строго смотрел на девушку, – вы знаете, что на кафедру выделено два места для стажировки в Италии?
Девушка кивнула.
– Вы хотите поехать?
– Нет…
– Так вот, в этой жизни… Что?
– Я не хочу ехать. – Карие глаза теперь смотрели прямо ему в лицо, и Семен Петрович вдруг почувствовал, как жаркая волна заливает щеки и лоб.
– Но почему?
– Потому что… ходят слухи, что путь в Италию лежит через услуги начальству. – Она слегка покраснела, но глаз не отвела. – Я поеду потом… Рим довольно древний город, но, похоже, он простоит еще долго… успею.
В аудитории стало тихо. Потом Семен Петрович совершенно неожиданно для себя самого сказал:
– Катерина, а может, вы выйдете за меня замуж? Тогда мы могли бы поехать вдвоем… Меня пригласили читать лекции в университет Милана.
Глаза девушки наполнились слезами. Теперь она чувствовала себя виноватой. Надо же, чего только все ни говорили, вон и Дима туда же, а Семен Петрович ее замуж зовет! Это совершенно неповторимое чувство, когда вам первый раз в жизни делают предложение. Он все-таки хороший, и тем жальче… Слезы потекли по щекам. Она замотала головой и прошептала:
– Простите, но я не… не могу.
– Почему? – Семен Петрович вдруг успокоился. Достал платок, подошел – хоть всего минуту назад боялся даже шаг сделать в ее сторону. – Возьми.
Она послушно взяла пахнущий его одеколоном платок, вытерла слезы и нос. Он уже знал, что услышит, но не мог остановиться. Приподнял ее лицо за подбородок и спросил:
– Ну же, детка, я вам так не нравлюсь?
– Нет… то есть да… Нет, я вас очень уважаю, но не люблю! – выпалила девушка, глядя на него сквозь мокрые от слез ресницы.
Он засмеялся. Катерина застыла. Ждала чего угодно, но не смеха. Семен Петрович погладил ее по голове, вздохнул и сказал:
– Знаете, Катерина, вы, должно быть, правы. Просто я стал старым циником и вдруг позабыл, как это – когда не любишь. И когда любишь.
– Вы не сердитесь? – Она чувствовала себя глупой девчонкой и только теперь испугалась.
– Нет, – по-прежнему улыбаясь, сказал он. – Скорее, я благодарен вам. Я вдруг словно помолодел лет на двадцать… думаю, это пошло мне на пользу.
Катерина во все глаза смотрела на мужчину, плохо понимая, о чем речь. А Семен Петрович продолжал:
– Надеюсь, без обид?
Она кивнула.
– Вот и славно.
И он ушел. После этого разговора отношения их лишились напряженности и неожиданно обрели некую дружескую теплоту. Кафедра терялась в догадках – никто не знал, чем же все кончилось? Не может быть, чтоб ничем! Катерина повзрослела, пройдя через этот несостоявшийся роман. Только потом она поняла, как ей повезло, что Семен оказался нормальным, хорошим человеком. Она стала сдержаннее в словах и с осторожностью относилась к особям противоположного пола, в изобилии сновавшим вокруг.
Учеба давалась ей легко, и появился даже шанс остаться в аспирантуре, но тут она встретила Александра. Высокий, темноволосый и зеленоглазый – он покорил ее сразу и навсегда.
– Опять тебя Семен эксплуатирует? Пора с него деньги брать.
– Да ладно. – Катерина уже стучала по клавишам. – Мне не трудно, а он должен скоро докторскую защищать. И потом он так со мной вечно носится… Книги мне таскает, альбом из Италии привез.
– Кстати, об Италии. А ты слышала, что кто-то поедет на полгода на стажировку?
– Правда? – Девушка вздохнула. – Ну, пошлют кого-нибудь из москвичей, как обычно.
– Да уж. Хотя уступи ты Семену, он тебя вполне может протолкнуть.
– Не болтай глупостей!
– Почему это? Он аж потеет, как тебя видит.
– Перестань, Дим, ну что ты… – Катерина покраснела.
– Да ладно, ты ведь уже большая девочка… А если то, что я говорю, тебе в голову не приходило… то ты еще и глупая большая девочка. Но кто предупрежден, тот вооружен.
И он убежал в буфет, а Катерина сидела с горящими щеками и смотрела на монитор. Черт, а ведь, наверное, Дима прав. Она слишком наивна. И какого черта профессору понадобилась статья сегодня вечером, если завтра утром он придет на работу? Вот расписание на стене… Так и есть – первая пара – лекция Семена Петровича. Та-ак. И что делать? Не ехать? Ну нет. В конце концов, что она, с профессором в случае чего не справится? Катерина знала один-единственный прием – коленкой по яйцам, – но свято верила, что он валит с ног любого и легковыполним даже для неумелой девушки. Правда, до этого не дошло.
Семен Петрович распахнул дверь после первого же звонка. Был он свежевыбрит и благоухал одеколоном. Катерина протянула статью через порог и сказала:
– Вот, Семен Петрович, привезла.
– Спасибо, Катерина, да ты заходи… – Он улыбнулся и добавил: – Чайку попьем, у меня торт есть – пальчики оближешь.
– Нет, спасибо. – Катерина смотрела ему прямо в глаза. – Вы извините, но я из провинции, а у нас не принято, чтобы вот так в гости к мужчине, да еще преподавателю… К тому же мне еще к завтрашнему семинару надо готовиться… До свидания!
И она, не дожидаясь лифта, побежала вниз по лестнице.
– Катерина!
Но она не остановилась. Профессор смотрел в лестничный пролет, слушал стук каблучков и не знал – смеяться или сердиться. Вот мерзавка! Ну да никуда она не денется…
Но дальше все пошло хуже. Катерина по-прежнему беспрекословно выполняла всю работу, но стала так прозрачно-холодна, что Семен Петрович терялся и робел, как мальчишка. Вся кафедра, затаив дыхание, следила за развитием событий. Кое-кто даже пари заключал – чем кончится противостояние профессора и студентки. Большая часть мужчин была уверена, что девушка хочет в Италию, а дамы стояли за то, что Катерина ждет, пока профессор дозреет до предложения руки и сердца. Семен Петрович был в разводе вот уже лет пятнадцать и все это время ни в чем себе не отказывал. Один Дима, посмеиваясь и помалкивая, жалел девчонку, попавшую в столь двусмысленное положение и желавшую одного – чтобы от нее отстали.
В конце концов кульминационный момент все же настал. Профессор, лишившийся покоя на пятьдесят пятом году жизни, вдруг решил, что негоже мучиться из-за какой-то неблагодарной девчонки, и решительно попросил Катерину подойти к нему после семинара. Она кивнула и явилась к кафедре, как было велено. Семену Петровичу казалось, что он являет собой фигуру почти трагическую – взрослый, солидный человек, потерявший покой из-за молодой свистушки. Но в глазах Катерины все было не так: она смотрела и видела перед собой невысокого, с брюшком человека, к которому относилась с уважением, ибо он был ее преподавателем и «достиг степеней известных», и научные его труды были итогом поистине большой любви к науке и кропотливой работы. Но – не более того. Поэтому разговор получился каким-то бестолковым, словно каждый говорил о своем.
– Катерина, – Семен Петрович пристально и даже строго смотрел на девушку, – вы знаете, что на кафедру выделено два места для стажировки в Италии?
Девушка кивнула.
– Вы хотите поехать?
– Нет…
– Так вот, в этой жизни… Что?
– Я не хочу ехать. – Карие глаза теперь смотрели прямо ему в лицо, и Семен Петрович вдруг почувствовал, как жаркая волна заливает щеки и лоб.
– Но почему?
– Потому что… ходят слухи, что путь в Италию лежит через услуги начальству. – Она слегка покраснела, но глаз не отвела. – Я поеду потом… Рим довольно древний город, но, похоже, он простоит еще долго… успею.
В аудитории стало тихо. Потом Семен Петрович совершенно неожиданно для себя самого сказал:
– Катерина, а может, вы выйдете за меня замуж? Тогда мы могли бы поехать вдвоем… Меня пригласили читать лекции в университет Милана.
Глаза девушки наполнились слезами. Теперь она чувствовала себя виноватой. Надо же, чего только все ни говорили, вон и Дима туда же, а Семен Петрович ее замуж зовет! Это совершенно неповторимое чувство, когда вам первый раз в жизни делают предложение. Он все-таки хороший, и тем жальче… Слезы потекли по щекам. Она замотала головой и прошептала:
– Простите, но я не… не могу.
– Почему? – Семен Петрович вдруг успокоился. Достал платок, подошел – хоть всего минуту назад боялся даже шаг сделать в ее сторону. – Возьми.
Она послушно взяла пахнущий его одеколоном платок, вытерла слезы и нос. Он уже знал, что услышит, но не мог остановиться. Приподнял ее лицо за подбородок и спросил:
– Ну же, детка, я вам так не нравлюсь?
– Нет… то есть да… Нет, я вас очень уважаю, но не люблю! – выпалила девушка, глядя на него сквозь мокрые от слез ресницы.
Он засмеялся. Катерина застыла. Ждала чего угодно, но не смеха. Семен Петрович погладил ее по голове, вздохнул и сказал:
– Знаете, Катерина, вы, должно быть, правы. Просто я стал старым циником и вдруг позабыл, как это – когда не любишь. И когда любишь.
– Вы не сердитесь? – Она чувствовала себя глупой девчонкой и только теперь испугалась.
– Нет, – по-прежнему улыбаясь, сказал он. – Скорее, я благодарен вам. Я вдруг словно помолодел лет на двадцать… думаю, это пошло мне на пользу.
Катерина во все глаза смотрела на мужчину, плохо понимая, о чем речь. А Семен Петрович продолжал:
– Надеюсь, без обид?
Она кивнула.
– Вот и славно.
И он ушел. После этого разговора отношения их лишились напряженности и неожиданно обрели некую дружескую теплоту. Кафедра терялась в догадках – никто не знал, чем же все кончилось? Не может быть, чтоб ничем! Катерина повзрослела, пройдя через этот несостоявшийся роман. Только потом она поняла, как ей повезло, что Семен оказался нормальным, хорошим человеком. Она стала сдержаннее в словах и с осторожностью относилась к особям противоположного пола, в изобилии сновавшим вокруг.
Учеба давалась ей легко, и появился даже шанс остаться в аспирантуре, но тут она встретила Александра. Высокий, темноволосый и зеленоглазый – он покорил ее сразу и навсегда.