Как пишет Маккей, «всех, кто подозревался в получении нелегальных доходов во время расцвета массового психоза, разыскали и наказали крупными штрафами. Перед этим было приказано составить список первоначальных собственников; если они владели акциями, то должны были вернуть их компании, а те, кто не успел оплатить акции, на которые они подписывались, должны были теперь выкупить их у компании по 13 500 ливров[36] за каждую акцию стоимостью 500 ливров. Не дожидаясь, пока их заставят выплатить эту огромную сумму за фактически обесценившиеся акции, их держатели собрали свои пожитки и попытались найти убежище в других странах. Официальным лицам в портах и на границах немедленно приказали схватить всех путешественников, пытающихся покинуть королевство, и держать их под стражей, пока не будет удостоверено отсутствие у них золотой и серебряной посуды или ювелирных изделий или доказана их непричастность к биржевой игре. Немногие сбежавшие были приговорены к смертной казни заочно, в то время как большинство жестоких судебных преследований было начато против тех, кто остался» [Маккей 2003, с. 63].
Сохранить заработанный капитал удалось немногим. Среди них – английский экономист Ричард Кантильон, который продал акции практически на пике. Будучи очень мудрым человеком и выдающимся экономистом своего времени, он понимал, что рост предложения денег в конечном итоге вызовет рост цен. Кантильон заблаговременно переправил все заработанное в Голландию и уехал туда сам, что свидетельствует о том, что этот человек разбирался не только в экономике, но и в том, как работала государственная машина того времени. Его пытались судить, правда, не именем государства, даже через 10 лет, когда он попытался вернуться во Францию, но безуспешно. Марк Фабер даже приводит этот эпизод современным инвесторам в назидание – как пример того, что им нужно делать в аналогичной ситуации на развивающихся рынках сегодня.
Все имущество Лоу и его семьи на территории Франции было конфисковано, включая даже купленную им на детей и жену ренту, которая не могла быть аннулирована ни при каких обстоятельствах, поскольку при ее покупке это было оформлено специальным указом. Однако в то время как народ и парламент выступали за повешение Лоу, регент дал ему возможность спокойно покинуть страну и даже предложил выдать ему любую сумму денег, которую тот пожелает получить, но Лоу благородно отказался.
Надо отдать должное Лоу в том, что он искренне был уверен в правильности своей «системы». Даже Маккей, который больше других исследователей склонен видеть в подобных эпизодах исключительно мании или заведомые аферы, довольно благожелательно отзывается о Лоу: «С благородством большим, чем можно было ожидать от человека, который большую часть своей жизни был явным авантюристом, он отказался от собственного обогащения за счет разоренной нации. В разгар массовой неистовой охоты за “Миссисипскими” акциями он ни на секунду не сомневался в конечном успехе своих проектов, призванных превратить Францию в богатейшую и влиятельнейшую страну Европы. Все свои доходы он вложил в покупку земельной собственности во Франции, что является надежным доказательством его веры в незыблемость собственных предприятий. Он не запасся столовым серебром или ювелирными изделиями и не перевел, в отличие от бесчестных маклеров, никаких денег за границу. Все его состояние, кроме одного алмаза стоимостью около пяти-шести тысяч фунтов стерлингов, было вложено во французские земельные угодья; и когда он покинул эту страну, то сделал это почти нищим. Один этот факт должен был спасти память о нем от обвинений в мошенничестве, столь часто и столь несправедливо выдвигаемых против него[37]» [Маккей 2004, с. 6 4–65].
А вот как характеризует Джона Лоу Сен-Симон: «Он был вежливым, хорошим, уважаемым человеком, которого не отравили ни слава, ни богатство и чьи манеры, экипажи, стол и мебель не вызывали скандала» [Saint-Simon 2004, chapter 100].
Когда «туман рассеялся», обнаружилось, что не все инвесторы потеряли свои деньги. Оказалось, что больше сотни человек сколотили состояния от 20 млн ливров и более и продолжали ими владеть. Тех, кто заработал меньше, было очень много. Люди старались прятать свои активы. Государство решило средства, заработанные на «Системе “Миссисипи”», обложить специальным налогом. Соответствующий указ был опубликован в июле 1721 года. Это решение было вопиющим, ведь власть сама поддерживала и провоцировало спекуляцию.
Характерно, что этот налог не распространялся на знать, его собирали только с простого люда – нечего со свиным рылом лезть в калашный ряд. (Во Франции того времени налогов для знати не существовало – французское государство строилось на принципах неравенства и привилегий.) А сформулировано это было примерно так: пени налагаются на тех, кто был беден два года назад, а теперь обладает богатством, несоответствующим социальному статусу. В реальности налог стал конфискационным, так как ставка в случае больших выигрышей достигала 90%. Отобранные деньги и не подумали направить на компенсации проигравшим. Тщательной ревизии подвергся и государственный долг. Специальная правительственная комиссия разделила всех кредиторов на тех, кто купил бумаги на «честно заработанные деньги», и тех, кто не смог представить доказательства происхождения своих средств. Их бумаги просто-напросто аннулировали. В результате проценты по госдолгу были снижены. Некоторые исследователи того периода полагают, что именно данный указ дает ответ на вопрос, почему Великая французская революция была неизбежна.
Надо сказать, что в аналогичной ситуации английские власти поступили гораздо демократичнее – сверхприбыли отбирались у директоров «Компании Южных морей», а честным игрокам все состояния оставили. Существует мнение, высказываемое, разумеется, английскими учеными, что это демонстрирует либерализм английской аристократии по сравнению с французской и объясняет, почему она до сих пор играет определенную роль в политической жизни страны.
По-разному оценивают и авторов того и другого бума. Директора «Компании Южных морей» вошли в историю как мошенники, тогда как Джон Лоу – как зашедший в тупик, но в общем-то честный человек, даже несмотря на попытки личного обогащения и многочисленные «подарки» (на самом деле взятки) французской знати.
Последствия коллапса пузыря были катастрофическими. Как вспоминает Сен-Симон, «недовольство было тотальным и ужасным. В стране не осталось богатого человека, который не считал бы себя лишившимся средств, и не осталось бедных, которые бы не думали, что их положение стало как у попрошаек» [Saint-Simon 2004, chapter 100].
В результате было надолго подорвано доверие к банкам и бумажным деньгам. Во Франции долгие годы даже не предпринимались попытки выпустить банкноты или ввести банковские депозиты. По мнению Киндлебергера, последствия финансового пузыря во Франции в части подрыва доверия к банкам были такими серьезными, что слово «банк» не осмеливались произнести и 150 лет спустя [Kindleberger 1984, р. 90].
Если мы зададимся вопросом о степени безумия покупателей акций Compagnie des Indes, то ответ будет неоднозначным. Акции выросли в цене в 10 раз – много это или мало? К сожалению, в отличие от акций «Компании Южных морей», их справедливую стоимость рассчитать очень трудно из-за специфики деятельности компании «Миссисипи». Но в защиту инвесторов говорят следующие аргументы. Во-первых, если рост скорректировать на инфляцию, то он будет гораздо меньше. Во-вторых, Джон Лоу использовал беспрецедентную власть, которой обладал, а именно единоличный контроль за фискальной, монетарной и политикой обменного курса Франции, чтобы сдвинуть фундаментальные факторы, влияющие на стоимость бизнеса, в пользу Compagnie des Indes [Neal 1990, р. 76]. Резкое падение цен на акции началось как раз после отстранения Лоу от должности и лишения его привилегий. Эдгар Фор (Edgar Faure), известный французский исследователь «Системы “Миссисипи”», различает две фазы плана Лоу: фазу «умного плана» и фазу «сумасшедшего плана». По его мнению, «умный план» вполне мог сработать, если бы дело не дошло до «сумасшедшего» [Там же, р. 76].
Опять получается, что мы имеем пузыри в реальной жизни и пузыри на бумаге – когда современными журналистами и отдельными учеными преувеличивается «пузыристость» того или иного экономического явления, когда ничего рационального в нем не видят. Усматривать во всех подобных эпизодах исключительно мании стало модно с усилением в современной науке бихевиоризма. Как пишет Гарбер, «“Система «Миссисипи»” и создание “Компании Южных морей” были грандиозными макроэкономическими схемами, начатыми властями самого высокого уровня и поддерживавшимися всем административным аппаратом. А теперь их подают как важнейшие примеры сумасшествия, возможного на частных финансовых рынках, и необходимости государственного контроля и регулирования» [Garber 2001, р. x]. Я полностью согласна с Гарбером – не в том смысле, что рынки не надо регулировать, а касательно его мнения по поводу современных перегибов в оценке ранних пузырей.
Что касается Compagnie de Indes, то она была обанкрочена в 1721 году, но уже год спустя вновь вела дела. У компании сохранились государственные концессии на торговлю табаком и кофе, а также право на проведение лотерей. Удалось наладить и заморскую торговлю. Компания была импортером фарфора, обоев, лаковых изделий и чая из Китая, хлопка и шелка из Индии и Китая и кофе с арабского Востока. Она была национализирована и ликвидирована только в 1770 году.
ГЛАВА 5. «ЛЮДИ ГИБНУТ ЗА МЕТАЛЛ»
Сохранить заработанный капитал удалось немногим. Среди них – английский экономист Ричард Кантильон, который продал акции практически на пике. Будучи очень мудрым человеком и выдающимся экономистом своего времени, он понимал, что рост предложения денег в конечном итоге вызовет рост цен. Кантильон заблаговременно переправил все заработанное в Голландию и уехал туда сам, что свидетельствует о том, что этот человек разбирался не только в экономике, но и в том, как работала государственная машина того времени. Его пытались судить, правда, не именем государства, даже через 10 лет, когда он попытался вернуться во Францию, но безуспешно. Марк Фабер даже приводит этот эпизод современным инвесторам в назидание – как пример того, что им нужно делать в аналогичной ситуации на развивающихся рынках сегодня.
Все имущество Лоу и его семьи на территории Франции было конфисковано, включая даже купленную им на детей и жену ренту, которая не могла быть аннулирована ни при каких обстоятельствах, поскольку при ее покупке это было оформлено специальным указом. Однако в то время как народ и парламент выступали за повешение Лоу, регент дал ему возможность спокойно покинуть страну и даже предложил выдать ему любую сумму денег, которую тот пожелает получить, но Лоу благородно отказался.
Надо отдать должное Лоу в том, что он искренне был уверен в правильности своей «системы». Даже Маккей, который больше других исследователей склонен видеть в подобных эпизодах исключительно мании или заведомые аферы, довольно благожелательно отзывается о Лоу: «С благородством большим, чем можно было ожидать от человека, который большую часть своей жизни был явным авантюристом, он отказался от собственного обогащения за счет разоренной нации. В разгар массовой неистовой охоты за “Миссисипскими” акциями он ни на секунду не сомневался в конечном успехе своих проектов, призванных превратить Францию в богатейшую и влиятельнейшую страну Европы. Все свои доходы он вложил в покупку земельной собственности во Франции, что является надежным доказательством его веры в незыблемость собственных предприятий. Он не запасся столовым серебром или ювелирными изделиями и не перевел, в отличие от бесчестных маклеров, никаких денег за границу. Все его состояние, кроме одного алмаза стоимостью около пяти-шести тысяч фунтов стерлингов, было вложено во французские земельные угодья; и когда он покинул эту страну, то сделал это почти нищим. Один этот факт должен был спасти память о нем от обвинений в мошенничестве, столь часто и столь несправедливо выдвигаемых против него[37]» [Маккей 2004, с. 6 4–65].
А вот как характеризует Джона Лоу Сен-Симон: «Он был вежливым, хорошим, уважаемым человеком, которого не отравили ни слава, ни богатство и чьи манеры, экипажи, стол и мебель не вызывали скандала» [Saint-Simon 2004, chapter 100].
Когда «туман рассеялся», обнаружилось, что не все инвесторы потеряли свои деньги. Оказалось, что больше сотни человек сколотили состояния от 20 млн ливров и более и продолжали ими владеть. Тех, кто заработал меньше, было очень много. Люди старались прятать свои активы. Государство решило средства, заработанные на «Системе “Миссисипи”», обложить специальным налогом. Соответствующий указ был опубликован в июле 1721 года. Это решение было вопиющим, ведь власть сама поддерживала и провоцировало спекуляцию.
Характерно, что этот налог не распространялся на знать, его собирали только с простого люда – нечего со свиным рылом лезть в калашный ряд. (Во Франции того времени налогов для знати не существовало – французское государство строилось на принципах неравенства и привилегий.) А сформулировано это было примерно так: пени налагаются на тех, кто был беден два года назад, а теперь обладает богатством, несоответствующим социальному статусу. В реальности налог стал конфискационным, так как ставка в случае больших выигрышей достигала 90%. Отобранные деньги и не подумали направить на компенсации проигравшим. Тщательной ревизии подвергся и государственный долг. Специальная правительственная комиссия разделила всех кредиторов на тех, кто купил бумаги на «честно заработанные деньги», и тех, кто не смог представить доказательства происхождения своих средств. Их бумаги просто-напросто аннулировали. В результате проценты по госдолгу были снижены. Некоторые исследователи того периода полагают, что именно данный указ дает ответ на вопрос, почему Великая французская революция была неизбежна.
Надо сказать, что в аналогичной ситуации английские власти поступили гораздо демократичнее – сверхприбыли отбирались у директоров «Компании Южных морей», а честным игрокам все состояния оставили. Существует мнение, высказываемое, разумеется, английскими учеными, что это демонстрирует либерализм английской аристократии по сравнению с французской и объясняет, почему она до сих пор играет определенную роль в политической жизни страны.
По-разному оценивают и авторов того и другого бума. Директора «Компании Южных морей» вошли в историю как мошенники, тогда как Джон Лоу – как зашедший в тупик, но в общем-то честный человек, даже несмотря на попытки личного обогащения и многочисленные «подарки» (на самом деле взятки) французской знати.
Последствия коллапса пузыря были катастрофическими. Как вспоминает Сен-Симон, «недовольство было тотальным и ужасным. В стране не осталось богатого человека, который не считал бы себя лишившимся средств, и не осталось бедных, которые бы не думали, что их положение стало как у попрошаек» [Saint-Simon 2004, chapter 100].
В результате было надолго подорвано доверие к банкам и бумажным деньгам. Во Франции долгие годы даже не предпринимались попытки выпустить банкноты или ввести банковские депозиты. По мнению Киндлебергера, последствия финансового пузыря во Франции в части подрыва доверия к банкам были такими серьезными, что слово «банк» не осмеливались произнести и 150 лет спустя [Kindleberger 1984, р. 90].
Если мы зададимся вопросом о степени безумия покупателей акций Compagnie des Indes, то ответ будет неоднозначным. Акции выросли в цене в 10 раз – много это или мало? К сожалению, в отличие от акций «Компании Южных морей», их справедливую стоимость рассчитать очень трудно из-за специфики деятельности компании «Миссисипи». Но в защиту инвесторов говорят следующие аргументы. Во-первых, если рост скорректировать на инфляцию, то он будет гораздо меньше. Во-вторых, Джон Лоу использовал беспрецедентную власть, которой обладал, а именно единоличный контроль за фискальной, монетарной и политикой обменного курса Франции, чтобы сдвинуть фундаментальные факторы, влияющие на стоимость бизнеса, в пользу Compagnie des Indes [Neal 1990, р. 76]. Резкое падение цен на акции началось как раз после отстранения Лоу от должности и лишения его привилегий. Эдгар Фор (Edgar Faure), известный французский исследователь «Системы “Миссисипи”», различает две фазы плана Лоу: фазу «умного плана» и фазу «сумасшедшего плана». По его мнению, «умный план» вполне мог сработать, если бы дело не дошло до «сумасшедшего» [Там же, р. 76].
Опять получается, что мы имеем пузыри в реальной жизни и пузыри на бумаге – когда современными журналистами и отдельными учеными преувеличивается «пузыристость» того или иного экономического явления, когда ничего рационального в нем не видят. Усматривать во всех подобных эпизодах исключительно мании стало модно с усилением в современной науке бихевиоризма. Как пишет Гарбер, «“Система «Миссисипи»” и создание “Компании Южных морей” были грандиозными макроэкономическими схемами, начатыми властями самого высокого уровня и поддерживавшимися всем административным аппаратом. А теперь их подают как важнейшие примеры сумасшествия, возможного на частных финансовых рынках, и необходимости государственного контроля и регулирования» [Garber 2001, р. x]. Я полностью согласна с Гарбером – не в том смысле, что рынки не надо регулировать, а касательно его мнения по поводу современных перегибов в оценке ранних пузырей.
Что касается Compagnie de Indes, то она была обанкрочена в 1721 году, но уже год спустя вновь вела дела. У компании сохранились государственные концессии на торговлю табаком и кофе, а также право на проведение лотерей. Удалось наладить и заморскую торговлю. Компания была импортером фарфора, обоев, лаковых изделий и чая из Китая, хлопка и шелка из Индии и Китая и кофе с арабского Востока. Она была национализирована и ликвидирована только в 1770 году.
ГЛАВА 5. «ЛЮДИ ГИБНУТ ЗА МЕТАЛЛ»
Поэма «Фауст» Иоганна Вольфганга фон Гете – произведение не только о продаже души дьяволу, но и, как ни странно, настоящий экономический трактат. В одном из действий, происходящем при дворе средневекового императора, описывается внедрение в обращение бумажных денег. Одни исследователи считают, что Гете списал сюжет этой сцены с событий во Франции во времена Джона Лоу, другие – что он описал введение в обращение бумажных денег Банком Англии в конце XVII века. На мой взгляд, описание ближе к французскому сценарию, нежели английскому, и вы сейчас сами в этом убедитесь. Гете был знаком с этой проблематикой не понаслышке. Одно время он служил министром финансов при дворе герцога Веймарского. Над «Фаустом» Гете работал целых 57 лет – с 1774-го по 1831 год.
Коротко напомню читателю сюжет книги. Действие происходит в Германии XVI века. Главный герой – доктор Иоганн Фауст, исторический, то есть реально существовавший персонаж. Реальный Фауст скитался по городам протестантской Германии в бурную эпоху Реформации и крестьянских войн. Он был либо ловким шарлатаном, либо настоящим ученым – врачом и смелым естествоиспытателем. В поэме Гете Фауст – ученый, ищущий истину. У Бога и Мефистофеля (Cатаны) возникает спор о том, сможет ли Мефистофель, подвергнув Фауста любым искушениям, извести его в бездну. Бог уверен, что Фауст – его верный и наиусерднейший раб – выйдет из тупика. Начинается грандиозная борьба между добром и злом. Мефистофель искушает престарелого Фауста, которому жизнь стала не мила, «изведать после долгого поста, что означает жизни полнота», тот соглашается и выпивает ведьминого зелья. Фауст теперь молод, красив, полон сил. Первое искушение – прекрасной девушкой Маргаритой, или Гретхен. В земной жизни заканчивается оно плачевно (для Маргариты). Второе искушение – богатством. Оно-то нас и интересует.
Мефистофель приводит Фауста к императорскому двору. В государстве, куда они попали, царит разлад по причине оскудения казны. Но император больше озабочен балами, чем экономикой.
Вот как встречает он собравшихся придворных[38]:
Из скептиков – один канцлер, поэтому он предупреждает:
Настает время маскарада. Мефистофель в образе мальчика-возницы разбрасывает золотые украшения, но золото исчезает, стоит только к нему прикоснуться:
Следующая сцена – наутро после маскарада. В покои императора торопливо входит смотритель дворца и радостно докладывает:
Как понятно из текста, Мефистофелю удается выпуск по сути дела ничем не обеспеченных бумажных денег (ведь клады еще не найдены). В предыдущих главах я упоминала, что Маккей относил к маниям и попытки алхимиков найти философский камень. Один из исследователей творчества Гете, современный швейцарский политэконом Ганс Бинсвангер (Нans Binswanger), считает, что Гете в «Фаусте» показал, что современная экономика – «это продолжение алхимии другими средствами[39]» [Binswanger 1994; Binswanger 1998]. Алхимики старались создать золото, то есть богатство, путем химических манипуляций, что не сработало, а современная экономика пытается делать то же самое при помощи бумажных денег, которые ускоряют создание реального богатства. Бинсвангер видит в анализируемом эпизоде не только экономический, но и философский смысл – создание смысла за счет бессмысленных знаков. Символизм бумажных денег состоит в том, что они являются идеей, оторванной от источника смысла и стоимости. И хотя необеспеченные бумажные деньги могут породить бурную деловую активность, империя неминуемо придет к банкротству, если только золото не будет извлечено на поверхность. Иными словами, настоящее богатство создается самой природой, а не искусственными имитациями реальных ценностей. Очень актуально!
Коротко напомню читателю сюжет книги. Действие происходит в Германии XVI века. Главный герой – доктор Иоганн Фауст, исторический, то есть реально существовавший персонаж. Реальный Фауст скитался по городам протестантской Германии в бурную эпоху Реформации и крестьянских войн. Он был либо ловким шарлатаном, либо настоящим ученым – врачом и смелым естествоиспытателем. В поэме Гете Фауст – ученый, ищущий истину. У Бога и Мефистофеля (Cатаны) возникает спор о том, сможет ли Мефистофель, подвергнув Фауста любым искушениям, извести его в бездну. Бог уверен, что Фауст – его верный и наиусерднейший раб – выйдет из тупика. Начинается грандиозная борьба между добром и злом. Мефистофель искушает престарелого Фауста, которому жизнь стала не мила, «изведать после долгого поста, что означает жизни полнота», тот соглашается и выпивает ведьминого зелья. Фауст теперь молод, красив, полон сил. Первое искушение – прекрасной девушкой Маргаритой, или Гретхен. В земной жизни заканчивается оно плачевно (для Маргариты). Второе искушение – богатством. Оно-то нас и интересует.
Мефистофель приводит Фауста к императорскому двору. В государстве, куда они попали, царит разлад по причине оскудения казны. Но император больше озабочен балами, чем экономикой.
Вот как встречает он собравшихся придворных[38]:
Все придворные единогласно доказывают, что ситуация критична. Начальник военных сил констатирует угрожающее положение с финансами в армии:
Вы в добрый час сошлись у трона,
Могу порадовать собранье:
К нам звезды неба благосклонны
И нам сулят преуспеянье.
Но точно ль совещаться надо
И портить скукой и досадой
Приготовленья к маскараду?
Вот этого я не пойму.
Никто не знает, как поправить дело, кроме Мефистофеля, выдавшего себя за шута. Искуситель развивает план пополнения денежных запасов. Дьявол уверяет, что в земле зарыто множество золота – кладов, нужно только их найти:
Нетерпелив солдат наемный
И требует уплаты в срок.
Не будь за нами долг огромный,
Все б разбежались наутек.
Казначей жалуется, что казна совсем оскудела:
Пришел конец союзным взносам.
И денег никаким насосом
Теперь в казну не накачать.
Иссяк приток подушных сборов,
У нас что город, то и норов,
И своевольничает знать.
У всех желанье стать богаче,
На всех дверях замок висячий,
Но пусто в нашем сундуке.
Смотритель дворца сетует на оскудение запасов:
И я в таком же тупике.
Пусть экономией мы бредим,
Мы прямо к разоренью едем.
Не знают меры повара.
Олени, зайцы, гуси, куры,
Поставки свежею натурой
Не убывают для двора.
Зато вина, к несчастью, мало.
Где в прежние года, бывало,
Переполняли нам подвалы
Его отборные сорта,
Теперь не то что мелководье,
А я ростовщику-жиду
Так много задолжал в году,
Что по своей бюджетной смете
Концов с концами не сведу.
От недокорму чахнут свиньи.
Хозяйство все по швам трещит.
Спим на заложенной перине
И даже хлеб едим в кредит.
Сначала в эту идею не очень-то верят. Особенно канцлер:
У каждого – своя беда.
Здесь денег нет, и в них нужда.
Их с полу не поднять, мы знаем,
Из-под земли их откопаем.
В горах есть золото в избытке,
Под зданьями зарыты слитки.
Ты спросишь, кто отроет клад?
Пытливый дух с природой в лад.
Однако за эту идею выступает император, для которого находка кладов была бы решением проблемы:
Мы нечестивцев на кострах сжигаем
За эти лжеученья и обман.
Поддержка императора раззадоривает Мефистофеля:
Не помогают нам беседы.
Ты действуй, а не проповедуй.
Что пользы от вниканья в суть?
Нет денег, ты их и добудь.
То ли из-за видимой убежденности Мефистофеля, то ли из-за того, что императору здесь не перечат, и другие придворные вдруг проникаются идеей. Мефистофелю начинает подпевать казначей:
Добуду больше, чем нужда,
Руками голыми добуду,
Легко, без всякого труда,
Вся трудность только в том, откуда?
В века нашествий и невзгод,
Когда огни пожаров тлели,
Спасаясь бегством, в подземелья
Сносил сокровища народ.
Так будет век, так было в Риме.
Все, что зарыто в землю встарь,
То, вместе с землями твоими,
Твое по праву, государь.
Идея обнадеживает и смотрителя дворца:
Шут разбирается в законе,
Земля принадлежит короне.
Начальник военных сил тоже подхватывает:
Хотя б я и в грехах увяз,
Пополню кладовых запас.
Мол, деньги не пахнут.
Дурак неглуп. Откуда вклад,
Не станет спрашивать солдат.
Из скептиков – один канцлер, поэтому он предупреждает:
В идею не верит пока народ:
В мечтах о золотой казне
Не попадитесь сатане.
Но Мефистофель продолжает «агитацию»:
Сошлись у трона руки греть
И людям расставляют сеть.
Что шут нашепчет на ушко,
Мудрец объявит широко.
И слушать лень их дребедень.
Врать мастера, и песнь стара.
Слыхал сто раз. Вот и весь сказ.
Он шарлатан, и все – обман.
Но слов – мало, Мефистофель физически влияет на толпу, гипнотизирует ее. Толпа рокочет:
Земля – источник сил глубокий
И свойств таинственных запас.
Из почвы нас пронзают токи,
Неотличимые на глаз.
Когда на месте не сидится
И кости ноют и мозжат
Или сведет вам поясницу,
Ломайте пол, под вами клад.
Это, в свою очередь, еще больше убеждает императора в правоте Мефистофеля:
Чего-то заломило бок
И палец на ноге затек.
Корежит, локоть онемел,
И, кажется, в спине прострел.
Так, значит, если он не врет,
Тут золота – невпроворот.
Мефистофель продолжает подзуживать:
Так к делу, к делу, пустомеля!
Не увернешься все равно.
Где своды этих подземелий
И это золотое дно?
На время я сложу державу
И сам займусь копаньем ям,
Но если ты надул, лукавый,
Проваливай ко всем чертям!
Но вот что он думает на самом деле про всю эту возбудившуюся при мысли о золоте публику:
Туда я сам найду дорогу.
Но если б знали вы, как много
Богатств, забытых по углам,
Валяется и ждет владельца!
Вдруг вывернет у земледельца
Кубышку золотую плуг;
Со всей бесхитростностью, вдруг,
Селитру роя на задворках,
Найдет бедняк червонцы в свертках
И в страхе выронит из рук.
Устами Мефистофеля глаголет на этот раз истина. Таков Гете.
Им не понять, как детям малым,
Что счастье не влетает в рот.
Я б философский камень дал им, –
Философа недостает.
Настает время маскарада. Мефистофель в образе мальчика-возницы разбрасывает золотые украшения, но золото исчезает, стоит только к нему прикоснуться:
Появляется Плутус – бог богатства:
Толпою кинулись к добыче.
Посередине, в толкотне,
Бросает в сотню рук возничий
Свои подарки, как во сне.
Но это – плутовские штуки:
Чуть схватят драгоценность в руки,
Ее внезапно нет как нет.
Была браслетка, где браслет?
Кто думал, что на самом деле
Владеет ниткой жемчугов,
Сжимает вместо ожерелья
Горсть копошащихся жуков:
Одни с жужжаньем вверх взлетают,
Другие бабочек хватают.
Кто ждал несметного добра,
Трезвеет от мечтаний сразу:
Все речи мальчика – проказы
И золото все – мишура.
Толпа в экстазе:
Теперь пора с сокровищ снять запоры.
Взмахнем жезлом и в руки их получим.
Сундук открылся. Медные амфоры
Полны до края золотом текучим.
Короны, цепи, кольца и булавки
Текут и тают, раскалясь от плавки.
И лишь один персонаж, Герольд, не поддается на провокацию – он понимает, что это мистификация:
Смотрите, золота струя
Перетечет через края!
Сосуды плавятся, и вслед
Рулоны золотых монет.
Дукатов новеньких игра,
Как из монетного двора.
Пустите! Денег сколько! Страсть!
Неужто дать им так пропасть?
Вот деньги, на полу лежат,
Возьми, и будешь ты богат,
А лучше сзади подойдем
И завладеем сундуком.
Появляется депутация гномов, которые якобы нашли золото. Они обращаются к Пану – в его костюм переоделся на маскараде сам император:
Вот дурачье! Какой сундук?
Ведь это – маскарадный трюк.
Тут в шутку все, а вы всерьез.
Так вам и дали денег воз!
Для вас не то что медный грош,
Вид фишки чересчур хорош!
Не успевает император опомниться, как придворные рапортуют о том, что проблема с финансами решена. Клады еще не найдены, но уже выпущены бумажные банкноты, обеспеченные этими будущими находками, и эти банкноты пользуются огромной популярностью.
К жилкам золота в граните,
К залежам железных руд
Вместо путеводной нити
Гному дан волшебный прут.
Мы поблизости открыли
Новый чудный ключ средь скал,
Изливающий в обилье
То, о чем ты не мечтал.
Следующая сцена – наутро после маскарада. В покои императора торопливо входит смотритель дворца и радостно докладывает:
Отчитывается и начальник военных сил:
Не чаял я дожить до этой чести:
Тебя порадовать такою вестью.
Мой повелитель, это сон, мечта,
Оплачены, подумай, все счета!
И я освобожден от верховенства
Ростовщиков и не боюсь банкротства!
Я на верху блаженства! Кончен ад,
Я словно на седьмое небо взят!
Император в недоумении. Откуда что взялось? Ситуацию проясняет канцлер:
Ландскнехтам дан задаток в счет
Походов будущих вперед.
Безмерен радости масштаб
Солдат, трактирщиков и баб.
Император не помнит, чтобы подписывал подобную бумагу, но казначей ему напоминает, как это было:
Я рад. Ты можешь старика поздравить.
Вот лист, где бедствий тяжкая пора
Навек избыта росчерком пера…
Объявлено: означенный купон –
Ценою в тысячу имперских крон.
Бумаге служат в качестве заклада
У нас в земле таящиеся клады.
Едва их только извлекут на свет,
Оплачен будет золотом билет.
Император несказанно удивлен:
Ты подписал билет собственноручно,
Когда, одетый Паном на балу,
Остановился с канцлером в углу.
Мы с ним для нужд общественного блага
Тебя просили подписать бумагу,
И эту подпись короля вчера
Размножили несчетно мастера.
Чтоб сделать дело доброе мгновенным,
Мы отпечатали по разным ценам
Билеты казначейские в дукат,
А также в десять, тридцать, пятьдесят.
Восторг на улицах неописуем,
И вместе с населеньем мы ликуем.
При имени твоем уже и так
Одушевлялся радостью бедняк,
Теперь, под казначейскою печатью,
То имя стало знаком благодати.
Смотритель дворца подтверждает, что спрос на банкноты – ажиотажный:
И вместо золота подобный сор
В уплату примут армия и двор?
Я поражаюсь, но не протестую.
Ему поддакивает Фауст:
Беглянки разлетелись врассыпную.
Бумажек не вернуть уж. Первый вал
Вкатился с улиц в лавочки менял.
Там разменяли каждую кредитку
На золото с положенною скидкой.
И деньги потекли из кошелька
К виноторговцу, в лавку мясника.
Полмира запило, и у портного
Другая половина шьет обновы.
В трактирах – людно, стук тарелок, чад,
Все: «Пьем за императора!» – кричат.
А Мефистофель делает настоящий экспресс-анализ преимуществ банкнот перед металлом и продолжает талдычить об их обеспеченности:
Твоя земля таит без пользы тьму
Сокровищ, не известных никому.
Мысль самого высокого полета
Не может охватить богатств без счета.
Восторженный мечтатель и фантаст
Понятья никогда о них не даст,
Но дальновидный риска не боится
И в безграничность верит без границы.
Император, как в сказке, где за спасение царевны давали полцарства, вознаграждает гениальных авторов схемы, Фауста и Мефистофеля, назначая их заведовать и недрами, и казной:
С билетами всегда вы налегке,
Они удобней денег в кошельке.
Они вас избавляют от поклажи
При купле ценностей и их продаже.
Понадобится золото, металл
Имеется в запасе у менял,
А нет у них, мы землю ковыряем
И весь бумажный выпуск покрываем,
Находку на торгах распродаем
И погашаем полностью заем.
Опять мы посрамляем маловера,
Все хором одобряют нашу меру,
И с золотым чеканом наравне
Бумага укрепляется в стране.
А придворные мечтают, на что они употребят свалившееся с неба богатство:
Благополучьем край обязан вам.
По мере сил я равным вам воздам.
Даю вам на храненье наши недра,
Заведуйте статьею этой щедрой.
Разметьте на поверхности земли,
Где надо рыть, где клады залегли,
Вдвоем казной заведуя, без шума
Копите государственные суммы,
Чтобы у нас в гармонии одной
Слились подземный мир и мир земной.
Понятно, что горькие плоды аферы рано или поздно скажутся, но пока при дворе царит эйфория, устраивается бал, а Фауст как один из чародеев пользуется невиданным почетом.
Один паж: «Я зачащу к знакомым на пирушки».
Другой паж: «Цепочку и кольцо куплю подружке».
Камергер: «Запью еще сильнее, но с разбором».
Другой камергер: «Сыграю в кости с новеньким партнером».
Титулованный землевладелец: «Я замок выкуплю из ипотек».
Другой титулованный: «Я средства округлю на весь свой век».
Как понятно из текста, Мефистофелю удается выпуск по сути дела ничем не обеспеченных бумажных денег (ведь клады еще не найдены). В предыдущих главах я упоминала, что Маккей относил к маниям и попытки алхимиков найти философский камень. Один из исследователей творчества Гете, современный швейцарский политэконом Ганс Бинсвангер (Нans Binswanger), считает, что Гете в «Фаусте» показал, что современная экономика – «это продолжение алхимии другими средствами[39]» [Binswanger 1994; Binswanger 1998]. Алхимики старались создать золото, то есть богатство, путем химических манипуляций, что не сработало, а современная экономика пытается делать то же самое при помощи бумажных денег, которые ускоряют создание реального богатства. Бинсвангер видит в анализируемом эпизоде не только экономический, но и философский смысл – создание смысла за счет бессмысленных знаков. Символизм бумажных денег состоит в том, что они являются идеей, оторванной от источника смысла и стоимости. И хотя необеспеченные бумажные деньги могут породить бурную деловую активность, империя неминуемо придет к банкротству, если только золото не будет извлечено на поверхность. Иными словами, настоящее богатство создается самой природой, а не искусственными имитациями реальных ценностей. Очень актуально!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента