Страница:
После женитьбы на Наталье Кирилловне любимым местом пребывания царя становится село Преображенское – подальше от откровенно осуждающих отца детей от первого брака. Оно находилось на Яузе всего в семи верстах от Московского Кремля. С запада к нему примыкало широкое Сокольническое поле, за которым раскинулось большое село Красное у Красного пруда (теперь это площадь трех вокзалов). У бывшей Сокольничьей заставы был устроен Сокольничий двор, и жили в особой слободе царские сокольники. К северу, за Красным прудом, простирался обширный лес, в старину – Лосиный остров (теперь это парк Сокольники).
На северо-востоке от Преображенского располагалось село Измайлово с великолепными садами и царскими огородами, исконная вотчина бояр Романовых. За Преображенской заставой к Измайлову примыкало старинное село Черкизово, а при впадении в Яузу у речки Сосенки, напротив Покровского, стояло село Семеновское.
В одной версте ниже по Яузе покровского находилась обширная немецкая слобода, или Кукуй, куда в 1662 году переселилось множество иноземцев, обосновавшихся в Москве.
В Преображенском царь словно помолодел. Во дворце была оборудована специальная «комедийная хоромина» – театральный зал, где в октябре 1672 года состоялось первое представление придворного театра. По приказу Алексея Михайловича велено было «на комедии действовать из библии книгу Есфирь».
На представлении присутствовали его супруга, сестры и дочери – правда, сидели они отдельно от мужчин, за легким занавесом. Впоследствии эта граница была уничтожена и женская часть царского семейства соединилась со своей аристократией.
К изумлению и ужасу подданных, Наталья Кирилловна без мужа ездила в Москву и появлялась на народе в «открытой колымаге» – карете с прозрачными стеклами, хотя раньше цариц тщательно скрывали от чужого глаза. По-видимому, именно в это время сумел ее увидеть и описать один иностранный путешественник: «Это женщина во цвете лет, роста выше среднего, с черными глазами навыкате; лицо у нее кругловатое и приятное, лоб большой и высокий; вся фигура красивая, отдельные члены соразмерные; голос, наконец, приятно звучащий и все манеры крайне изящны». Она любила богато одеваться: один из портретов являет царицу в ездовом платье, аксамитной[7] телогрее и крытой бархатом соболиной шубе. На голове у нее треух, на ногах красные сафьяновые башмаки.
Домашний обиход царей претерпел изменения по сравнению с прошлыми годами. Алексей Михайлович стремился к красивой новизне, украшавшей дворцовый быт и увеличивающей его комфорт. Появившиеся новая мебель, статуэтки, зеркала, затейливо украшенные часы, столы и стулья немецкой и польской работы вносили заметные изменения в интерьер царского дворца и боярских хором. При дворе ходили многочисленные переводы латинских, немецких, польских текстов. Русские люди боярского и приказного чина постепенно знакомились с иностранными языками.
Как отмечал Н.М. Карамзин, «царствование первых Романовых способствовало сближению россиян с Европой. Но изменения происходили тихо, едва заметно, без порывов и насилия».
Не сохранилось сведений о какой-либо особенной любви Алексея Михайловича к царевичу Петру, если не считать рассказа о подарке сыну маленькой, но почти как настоящей кареты. Однако не в обычае самодержцев было публично демонстрировать нежные чувства к членам своей семьи.
В 1673 году царица Наталья родила дочь, названную в честь матери, а в 1674 году – еще одну дочь, Феодору. Никакими особенными торжествами эти события не отмечались. Может быть, Алексей Михайлович был уже нездоров – принято считать, что его одолели цинга, водянка и чрезмерная тучность, которые и свели второго Романова в могилу в 1667 году. С другой стороны, и рождения старших царевен практически не отмечались. В честь появления дочерей у государя не бывало ни стола, ни именинных пирогов, более того, в этот день часто не было и выхода к обедне. Это неудивительно: ведь с рождением дочери прибавлялись только расходы, да появлялась еще одна затворница, обреченная весь век вековать на женской половине. Выходить замуж за подданного запрещал обычай. Выдавать же царевен за иноземных принцев мешали многие обстоятельства, в особенности различие вероисповедания. Так и умирали царевны безбрачными, в преклонных летах.
В то время женская часть царской семьи была весьма многочисленной: царевны Ирина и Татьяна Михайловна, Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина, Мария и Феодосия Алексеевны. Каждая из царевен имела свой двор, который приходилось кормить царю и который играл незаметную, но весьма важную роль в дворцовой политике. Весь этот гинекей ненавидел свою молодую невестку и мачеху.
Нерешительный и слабовольный Алексей Михайлович находился под сильным влиянием сестер и дочерей. В сорок семь лет уже ничего не хотел, в том числе управлять страной. Чрезмерная тучность усугубляла его многочисленные недуги. Он приказал выпустить из тюрем всех узников, причастился и стал ждать смерти.
Алексей Михайлович вошел в историю как Тишайший. Милостивым и справедливым принято считать его правление. Но по разинскому розыску только в одном Арзамасе казнили больше десяти тысяч повстанцев; еще страшнее карали жителей Астрахани и Царицына. В крови были потоплены Соляной и Медный бунты. По приказу Тишайшего осуществлены многие зверства против староверов. В земляной тюрьме заморены голодом Федосья Прокопьевна Морозова, ее сестра княгиня Евдокия Урусова и дворянская жена Мария Данилова; разгромлен Соловецкий монастырь, монахов кого утопили, связав попарно, кого повесили за ребро на крюк.
Страшную картину его смертных мучений за эти злодеяния живописал яростный поборник старых обрядов протопоп Аввакум: «расслаблен прежде смерти… а изо рта, и из носа, и из ушей нежид (сукровица) течет, бытто из зарезанной коровы. И бумаги хлопчатыя не могли напастися, затыкая ноздри и горло… Наказание Божие было за разрушение старыя християнския святые нашея веры».
После кончины царя возникли слухи, что Наталья Кирилловна поспособствовала мужу перейти в мир иной – извела его черной магией или отравила, сговорившись со своим воспитателем Артамоном Матвеевым, который слыл химиком и чернокнижником. Но в таком случае она просто рубила под собой сук, поскольку со смертью царя теряла свое положение. Пойти на такое можно было только для спасения чего-то большего. Официальная историография Романовых никогда не рассматривала возможность развода, планируемого оскорбленным вольным поведением супруги Алексеем Михайловичем, однако она не исключается. Разговоры об этом ходили, и нечто скрытое и неприглядное имело место, но касалось ли это верности царицы, неизвестно.
И все-таки, скорее всего, обвинения в злоумышлении на жизнь супруга были облыжными. Знавший ее лично князь Куракин отмечал, что она «была доброго нрава, только не прилежна, не искусна в делах и ума легкого». У нее не было собственной сильной партии, поскольку Нарышкины принадлежали «к самому низкому шляхетскому роду». За нее стояли многочисленные дядья и братья, родные и двоюродные. Сын Натальи Кирилловны был еще мал и не имел оснований претендовать на верховную власть, поскольку здравствовали по крайней мере двое законных наследников трона мужского пола. Царь, как было заведено, завещал трон своему старшему сыну от первого брака, четырнадцатилетнему Федору.
Петр во время неспокойного правления царя Федора
На северо-востоке от Преображенского располагалось село Измайлово с великолепными садами и царскими огородами, исконная вотчина бояр Романовых. За Преображенской заставой к Измайлову примыкало старинное село Черкизово, а при впадении в Яузу у речки Сосенки, напротив Покровского, стояло село Семеновское.
В одной версте ниже по Яузе покровского находилась обширная немецкая слобода, или Кукуй, куда в 1662 году переселилось множество иноземцев, обосновавшихся в Москве.
В Преображенском царь словно помолодел. Во дворце была оборудована специальная «комедийная хоромина» – театральный зал, где в октябре 1672 года состоялось первое представление придворного театра. По приказу Алексея Михайловича велено было «на комедии действовать из библии книгу Есфирь».
На представлении присутствовали его супруга, сестры и дочери – правда, сидели они отдельно от мужчин, за легким занавесом. Впоследствии эта граница была уничтожена и женская часть царского семейства соединилась со своей аристократией.
К изумлению и ужасу подданных, Наталья Кирилловна без мужа ездила в Москву и появлялась на народе в «открытой колымаге» – карете с прозрачными стеклами, хотя раньше цариц тщательно скрывали от чужого глаза. По-видимому, именно в это время сумел ее увидеть и описать один иностранный путешественник: «Это женщина во цвете лет, роста выше среднего, с черными глазами навыкате; лицо у нее кругловатое и приятное, лоб большой и высокий; вся фигура красивая, отдельные члены соразмерные; голос, наконец, приятно звучащий и все манеры крайне изящны». Она любила богато одеваться: один из портретов являет царицу в ездовом платье, аксамитной[7] телогрее и крытой бархатом соболиной шубе. На голове у нее треух, на ногах красные сафьяновые башмаки.
Домашний обиход царей претерпел изменения по сравнению с прошлыми годами. Алексей Михайлович стремился к красивой новизне, украшавшей дворцовый быт и увеличивающей его комфорт. Появившиеся новая мебель, статуэтки, зеркала, затейливо украшенные часы, столы и стулья немецкой и польской работы вносили заметные изменения в интерьер царского дворца и боярских хором. При дворе ходили многочисленные переводы латинских, немецких, польских текстов. Русские люди боярского и приказного чина постепенно знакомились с иностранными языками.
Как отмечал Н.М. Карамзин, «царствование первых Романовых способствовало сближению россиян с Европой. Но изменения происходили тихо, едва заметно, без порывов и насилия».
Не сохранилось сведений о какой-либо особенной любви Алексея Михайловича к царевичу Петру, если не считать рассказа о подарке сыну маленькой, но почти как настоящей кареты. Однако не в обычае самодержцев было публично демонстрировать нежные чувства к членам своей семьи.
В 1673 году царица Наталья родила дочь, названную в честь матери, а в 1674 году – еще одну дочь, Феодору. Никакими особенными торжествами эти события не отмечались. Может быть, Алексей Михайлович был уже нездоров – принято считать, что его одолели цинга, водянка и чрезмерная тучность, которые и свели второго Романова в могилу в 1667 году. С другой стороны, и рождения старших царевен практически не отмечались. В честь появления дочерей у государя не бывало ни стола, ни именинных пирогов, более того, в этот день часто не было и выхода к обедне. Это неудивительно: ведь с рождением дочери прибавлялись только расходы, да появлялась еще одна затворница, обреченная весь век вековать на женской половине. Выходить замуж за подданного запрещал обычай. Выдавать же царевен за иноземных принцев мешали многие обстоятельства, в особенности различие вероисповедания. Так и умирали царевны безбрачными, в преклонных летах.
В то время женская часть царской семьи была весьма многочисленной: царевны Ирина и Татьяна Михайловна, Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина, Мария и Феодосия Алексеевны. Каждая из царевен имела свой двор, который приходилось кормить царю и который играл незаметную, но весьма важную роль в дворцовой политике. Весь этот гинекей ненавидел свою молодую невестку и мачеху.
Нерешительный и слабовольный Алексей Михайлович находился под сильным влиянием сестер и дочерей. В сорок семь лет уже ничего не хотел, в том числе управлять страной. Чрезмерная тучность усугубляла его многочисленные недуги. Он приказал выпустить из тюрем всех узников, причастился и стал ждать смерти.
Алексей Михайлович вошел в историю как Тишайший. Милостивым и справедливым принято считать его правление. Но по разинскому розыску только в одном Арзамасе казнили больше десяти тысяч повстанцев; еще страшнее карали жителей Астрахани и Царицына. В крови были потоплены Соляной и Медный бунты. По приказу Тишайшего осуществлены многие зверства против староверов. В земляной тюрьме заморены голодом Федосья Прокопьевна Морозова, ее сестра княгиня Евдокия Урусова и дворянская жена Мария Данилова; разгромлен Соловецкий монастырь, монахов кого утопили, связав попарно, кого повесили за ребро на крюк.
Страшную картину его смертных мучений за эти злодеяния живописал яростный поборник старых обрядов протопоп Аввакум: «расслаблен прежде смерти… а изо рта, и из носа, и из ушей нежид (сукровица) течет, бытто из зарезанной коровы. И бумаги хлопчатыя не могли напастися, затыкая ноздри и горло… Наказание Божие было за разрушение старыя християнския святые нашея веры».
После кончины царя возникли слухи, что Наталья Кирилловна поспособствовала мужу перейти в мир иной – извела его черной магией или отравила, сговорившись со своим воспитателем Артамоном Матвеевым, который слыл химиком и чернокнижником. Но в таком случае она просто рубила под собой сук, поскольку со смертью царя теряла свое положение. Пойти на такое можно было только для спасения чего-то большего. Официальная историография Романовых никогда не рассматривала возможность развода, планируемого оскорбленным вольным поведением супруги Алексеем Михайловичем, однако она не исключается. Разговоры об этом ходили, и нечто скрытое и неприглядное имело место, но касалось ли это верности царицы, неизвестно.
И все-таки, скорее всего, обвинения в злоумышлении на жизнь супруга были облыжными. Знавший ее лично князь Куракин отмечал, что она «была доброго нрава, только не прилежна, не искусна в делах и ума легкого». У нее не было собственной сильной партии, поскольку Нарышкины принадлежали «к самому низкому шляхетскому роду». За нее стояли многочисленные дядья и братья, родные и двоюродные. Сын Натальи Кирилловны был еще мал и не имел оснований претендовать на верховную власть, поскольку здравствовали по крайней мере двое законных наследников трона мужского пола. Царь, как было заведено, завещал трон своему старшему сыну от первого брака, четырнадцатилетнему Федору.
Петр во время неспокойного правления царя Федора
В 1674 году Алексей Михайлович «объявил» Федора народу. Торжественный акт «объявления» свидетельствовал о достижении царевичем совершеннолетия и, что гораздо важнее, об официальном признании его наследником престола. За Федором шел его младший брат – странноватый царевич Иван.
Разумеется, можно предположить, что, злоумышляя на Алексея Михайловича, дальновидная царица Наталья предугадывала пресечение рода Милославских ввиду их слабого здоровья – по-видимому, какой-то наследственной патологии – и закономерный переход короны к ее собственному сыну. Но тогда это уже не импульсивная, «легкая умом» Наталья Нарышкина, а прямо какая-то коварная Екатерина Медичи.
Ползли слухи, что первый министр боярин-канцлер Артамон Сергеевич Матвеев, несмотря на наличие двух старших братьев, пытался посадить на престол царевича Петра Алексеевича. Как уже отмечалось, мать Петра и ее родственники Нарышкины были креатурами Матвеева, который мог сделаться при малолетнем царевиче всемогущим регентом. Говорили, будто канцлер убеждал умирающего царя и бояр, что Федор очень болен, «даже мало надежд на его жизнь». Другой сын Алексея Михайловича, Иван, тоже не способен править, тогда как Петр, на диво, здоров. Но поколебать государя ему не удалось.
Действительно, в это время состояние здоровья Федора вызывало острое беспокойство. Тетки и сестры царя безысходно находились возле его постели. Они питали самое черное недоверие к Аптекарскому приказу, возглавляемому А.С. Матвеевым.
Среди этих женщин выделялась шестая дочь царя Софья.
Эта исключительно умная и энергичная женщина стала настоящим лидером Милославских. Никто не мог сравниться с ней в хитроумии, красноречии и изобретательности. Ее честолюбие было безграничным, способности – тоже. Она успешно занималась живописью. В древней Руси изобразительное искусство, в частности иконопись, было областью, где широко применялся женский труд, и только Петр I специальным указом запретил женщинам заниматься иконописанием. Она также хорошо играла на клавесине и сочиняла «комедийные действа», в которых потом сама и выступала. По уверениям Н.М. Карамзина, которому довелось прочитать драматические сочинения Софьи, она принадлежала к числу настоящих хороших драматургов и одаренных литераторов. К тому же она участвовала в своей первой постановке Мольера на русской сцене.
Очень образованная – она вместе с братьями училась у Симеона Полоцкого, – царевна была сведуща в истории и знала, какое место в государстве может занимать женщина. Прошлое являло тому немало примеров. Величественная царица Семирамида; Ирина, правившая Римской империей, самовластно объявлявшая войны и заключавшая мир, не стеснявшаяся посылать под розги непослушного сына-императора. Елизавета Английская, королева-девственница, которая подчинила надменную английскую знать, разбила испанскую Непобедимую армаду, сделала Англию самой передовой страной Европы. Да что далеко ходить! Достаточно свеж был и пример правительницы Елены Глинской, матери Ивана IV Васильевича: литвинка, признаваемая за чужестранку, она после смерти супруга в обстановке борьбы мощных противодействующих сил сумела захватить власть и править твердой рукой.
Правда, сторонники Софьи примеряли к ней не сомнительную Глинскую, но почти святую Пульхерию, управлявшую Византией вместо брата-императора Феодосия II. Отчетливо вырисовывалась параллель: Элия Пульхерия Августа и Феодосий II – Софья Алексеевна и Федор Алексеевич Романовы.
Софья окружила своего брата умными и достаточно прогрессивными советниками, первым из которых был князь Василий Голицын, по скандальней дворцовой хронике, «царевны полюбовник». Матвеев был удален со своей должности, а русскую медицину возглавил представитель высшей родовой знати, пользовавшийся всеобщим доверием, – боярин Никита Иванович Одоевский. Через неделю он созвал консилиум, шести ведущих медиков страны. Обследование Федора показало, что «его государская болезнь ни от какой порчи (!), но от его царского величества природы… та-де цынга была отца его государева». Врачи указали, что хроническая болезнь дает сезонные обострения, которые купируются с помощью внутренних и внешних укрепляющих средств, «сухой ванны», мазей на царские «ношки». Полное излечение возможно, но «только исподволь, а не скорым временем».
Острый конфликт между сторонниками Милославских и Нарышкиных будоражил царское семейство. Однако Федор не давал в обиду ни маленького Петра, ни его мать, за определенные свойства характера получившую прозвище Медведица, или Медведиха. «Откуда только и за что наслана на наше семейство эта медведиха?» – плача вопрошала царевна Софья. Действительно, царица Наталья отличалась вспыльчивостью, заходилась в гневе; от сильных чувств заикалась и путалась в словах, норовила ударить рассердившего наотмашь, в сердцах теряла слух. Но к Федору она была подобострастно почтительна и ласкова…
Тем неожиданнее было обвинение любимой мамки Федора, нянчившей его с младенчества, Анны Петровны Хитрово, суровой постницы и богомолки: перед своим воспитанником она обличила в страшных преступлениях А.С. Матвеева и Нарышкиных. Дядька Федора, Иван Хитрово, поддержал обвинения родственницы. У Федора не было оснований не доверять их безусловной преданности. И все-таки, как рассказывается в «Истории о невинном заточении» боярина А.С. Матвеева, потребовались «новые ужасные клеветы», чтобы царь отправил его в ссылку. В 1677 году братья царицы Натальи Кирилловны, Иван и Афанасий Нарышкины, по обвинению в подготовке убийства Федора Алексеевича были приговорены боярами к смерти, но царь лично заменил казнь изгнанием.
Эта таинственная история весьма слабо освещена в источниках; имеются лишь неясные отголоски происшедшего; но наивно было бы предполагать, что какие-либо компрометирующие документы могли быть сохранены Нарышкиными и Петром.
Остается впечатление, что покушение на жизнь царя Федора все-таки имело место – иначе почему смертный приговор братьям Натальи Кирилловны? И так ли проста и незамысловата была эта женщина, последующее шестилетнее регентство которой практически замалчивается большинством историков?
Вдовствующая царица, едва избежав пострижения в монастырь, вместе с четырехлетним Петром и младенцами-дочерьми была отправлена на постоянное житье в подмосковное село Преображенское.
В этих местах, с большим Красным прудом, с лесами и рощами, болотцами и ручьями, мужал Петр. Именно здесь происходили его военные игры.
А в Кремле торжествовали Милославские.
Федор Алексеевич в детстве был довольно здоровым ребенком. Об этом сохранилось большое количество свидетельств современников. Известно, что в 70 е годы он часто сопровождал отца на богомолье и на охоту. Но позднее его здоровье ухудшилось. Причиной болезни Федора считали следующее происшествие. Он, «будучи на тринадцатом году, однажды собирался в пригороды со своими тетками и сестрами в санях. Подведена была ретивая лошадь; Федор сел на нее, хотя был возницею у своих теток и сестер. На сани насело их так много, что лошадь не могла тронуться с места, но скакала на дыбы, сшибла с себя седока и сбила его под сани. Сани всею своею тяжестью проехали по спине лежащего на земле Федора и измяли у него грудь». Царевич поправился, но чувствовал «беспрерывную боль в груди и спине». В своих записках А.А. Матвеев, сын боярина Артамона, упоминает также о «скорбутной болезни», которой были подвержены Алексей Михайлович и его сыновья Федор и Иван Алексеевичи.
Но если царь Федор и был подвержен телесным немощам, ум его был широк и ясен.
Первым из русских царей он получил прекрасное по понятиям того времени образование. Когда Федору исполнилось девять лет, учить его грамоте начал подьячий Посольского приказа (Министерства иностранных дел) П.Т. Белянинов и преуспел в этом. «Пожаловал великий государь подьячего… во дьяки[8] Панфилы Тимофеева, сына Белянинова за то, что он выучил великого государя царевича и великого князя Федора Алексеевича писать; да ему же, Панфилу, указал своего великого государя жалованье давать сверх того годовое жалованье денежное по вся годы и всякие доходы против прежнего».
Следующим наставником царевича стал белорусский ученый и поэт Симеон Полоцкий, пользовавшийся большим авторитетом при дворе. Сторонник более широкого светского образования, он обучал своего питомца латинскому и польскому языкам, философии, риторике и поэтике помимо обязательного богословия. Постоянно общаясь с Симеоном Полоцким, Федор в значительной мере приобщился к западной, в первую очередь польской, культуре.
Он писал стихи, сочинял музыку, в основном духовные песнопения.
Приход к власти царевича из рода Милославских ничего хорошего второй семье его отца не сулил. Золотой дождь царских милостей кончился безвозвратно. Кирилл Полуэктович Нарышкин не обманулся в своих худших ожиданиях и почти сразу после погребения царя был лишен своей должности главного судьи в Приказе большого дворца и жалованных имений. Скорее всего, сказалось влияние старших сестер нового царя, ненавидевших молодую мачеху.
В 1678 году умерла младшая царевна Феодора Алексеевна. Вдовая царица сознавала, что позиции Нарышкиных еще более ослабели – все ее значение заключалось в детях, особенно в сыне. В отличие от Софьи, царица Наталья ничего не представляла сама по себе.
Она души не чаяла в ребенке, под ее приглядом его холили и лелеяли. Принято считать, что царевич встал на ножки и начал ходить на шестом месяце, но отняли от груди его только в два с половиной года, поэтому у него были две кормилицы.
Петр рос на природе, подобно обычным деревенским детям. По заведенному обычаю, когда царевичу исполнилось пять лет, к нему из придворной знати приставили «породистых сверстников», которые становились его комнатными людьми. Они вместе жили, кормились, спали. Однако между ним и иными дворянскими недорослями имелась существенная разница: Петра, как юного Ахилла, завораживало оружие, привлекали воинственные игры…
Согласно известному историческому анекдоту, царь подарил сыну маленькую сабельку, которая совершенно очаровала ребенка и с которой он не расставался, даже спал с нею.
И.И. Забелин в своей панегирической книге «Преображенское, или Преображенск, московская столица достославных преобразований первого императора Петра Великого» рассказывает о славном детстве будущего реформатора. Ему, трехлетнему, «дворцовые мастера беспрестанно готовили разное игрушечное оружие: пистолеты, карабины, ружья, сабли, палаши и тому подобное, особенно барабанцы, которые и разбивались беспрестанно, – следовательно, полковые игры производились с большим усердием».
Известен рассказ, по-видимому, тоже из области анекдотов, что царь-отец, заметив склонность трехлетнего царевича к военным забавам, приказал отрядить для него шутейное войско из сыновей дворовых людей и своих приближенных. «Царевичев маленький полк так и прозывался – петровым, и царевич был в нем полковником. Перед отцом-государем этот трехлетний полковник и являл полковые действия, парады и учения… В кремлевском дворце у хором царевича для этого устроена была особая потешная площадка, на которой стояли потешный деревянный шатер и потешная изба, а при них рогатки и пушки, как есть воинский лагерь или стан…»
Трогательное, но почти буквальное повторение повествования о детстве царя Федора. Рассказывали, что ему исполнился всего год, когда дядьки, взяв его из рук мамок, посадили на игрушечного деревянного коня (этот символический конь стоял в покоях царевича до одиннадцатилетнего возраста); с малолетства шахматы, свайки, мячики и другие мирные игрушки откладывались царевичем и товарищами его детских игр ради многочисленного и разнообразного оружия: шпаг и тесаков, пистолетов и ружей, булав, копий, алебард, медных пушечек, знамен и барабанов, литавр и набатов – как в настоящем войске. С раннего детства Федор увлекался стрельбой из лука. Со своими товарищами, приданными ему стольниками, царевич много времени уделял этой забаве и достиг виртуозности.
По-видимому, описание ранних проявлений воинственности становилось обязательным при составлении жизнеописаний русских царей.
А.П. Богданов доказывает, что именно Федор организовал для брата маленькое потешное войско из детей придворных. Эти дети, да еще те сверстники и карлики, которых Наталья Кирилловна приставляла для игр и охраны к сыну, стали основой шутейного войска, появившегося уже позднее, в Преображенском.
Преображенское находилось довольно далеко от Кремля. Охотничий дворец, в котором жила вдовствующая царица с детьми, раскинулся на правом берегу Яузы и занимал около двух с половиной десятин. По обоим берегам реки к нему было приписано еще около двадцати десятин. Царица Наталья прозябала здесь обыкновенной сельской помещицей.
До пяти лет ее сын воспитывался по заведенному исстари обычаю под надзором многочисленных женщин: повивальной бабки, кормилиц, мамок, нянек и прочих прислужниц.
Наталью Кирилловну в бытность ее в девушках традиционно принято считать, как сказали бы теперь, весьма раскованной и продвинутой в культурном отношении. Якобы именно это обратило на нее внимание царя. Но как будто видишь совершенно разных женщин до и после смерти супруга: в изгнании она демонстрировала исключительно патриархальные добродетели и приверженность Домострою. После смерти мужа Наталья не снимала траур. Она сильно похудела, и от прежней красоты остались только глаза.
Должно быть, эта прежде легкомысленная и чувственная женщина понимала, что от ее поведения зависит судьба обожаемых детей. Поэтому никаких новомодных идей по их воспитанию и образованию не допускалось. Благочестие царевичу и царевнам были призваны прививать верховные богомолицы: вдовы, старухи и девицы. Они жили в подклетях у царицы и, по-видимому, выполняли еще роль сказочниц. Там же ютились всевозможные калики перехожие, святые странницы, блаженные, юродивые, помешанные и всякие уроды: немые, слепые, безрукие, безногие. Царица Наталья стремилась как можно дольше удержать царевича в материнском тереме. Для его развлечения заводились шуты и шутихи – обычно карлики и карлицы, – разряженные в платья ярких цветов, в красные и желтые сапоги и ермолки.
Пристрастие к забавным уродцам Петр сохранил на всю жизнь.
Мать не стесняла ребенка в его желаниях, но не заботилась о его развитии. Петр был абсолютно равнодушен к книгам – до определенного времени он даже не знал об их существовании; не интересовался музыкальными инструментами и музыкой – этого тоже не водилось у Нарышкиной; о танцах и речи не заходило. Наталья Кирилловна даже не привила сыну манер, приличествующих дворянину. Царевич не умел себя вести за столом, дичился незнакомых людей, его не привлекали ни верховая езда, ни охота. Во всем потакая единственному сыну, царица и свое окружение заставляла плясать под его дудку.
Так и видится распущенный избалованный мальчишка, постоянно колотящий в барабан.
Позднее, в 1684 году, по желанию Петра на левом берегу Яузы был заложен потешный городок – регулярная с деревянными частями крепостца – «Пресбург». Годом позже в «Пресбурге» были построены две рубленые избушки с сенями для гарнизона потешных солдат. Здесь впоследствии сосредоточивается руководство новыми воинскими частями, складываются новые учреждения для управления государством. Возникают Преображенский приказ и Тайная канцелярия при нем, ведавшая борьбой с политическими врагами Петра. Беспокойный и мнительный, он с малолетства подозревал всех в скрытом недоброжелательстве. Около «Пресбурга» проводились маневры потешных, и здесь же был спущен на воду найденный в амбарах Измайлова парусный бот – знаменитый «ботик Петра», «дедушка русского флота».
Петр рано перестал ценить жизнь своих подданных: в октябре 1691 года на одной из потех, названной Гордоном воинственным балетом, был убит князь Долгорукий; в результате потешных кожуховских маневров 24 человека погибли и 80 были ранены.
М. Соловьев и другие апологеты Петра объясняли многие неприятные «особенности» своего героя ранним сиротством, лишениями и невзгодами детства. Но ребенок, которому на момент кончины отца было три года девять месяцев, вряд ли успел так сильно привязаться к родителю, которого и видел-то нечасто, чтобы его смерть стала для него страшным потрясением. У него остались любящая мать, многочисленные мамки и няньки, дядья, дедушки и бабушка, другие родственники. Так что безрадостным детством Петра, какими-то особенными тяготами в юные годы нельзя объяснить ту жестокость и порой даже изуверство, которые были присущи ему в дальнейшей жизни.
«Государыня, – говорил царь Федор, – пора учить братца». Но царица не видела проку в учебе: лишь бы кровинушка был здоров да накормлен. В то же время многие историки полагают, что подобную политику она вела не только от простоты и необразованности, и обвиняют Наталью Кирилловну в стремлении приохотить сына к пустым забавам, отвратить от серьезных дел лишь для того, чтобы самой выступать от его имени.
Но с царской волей не поспоришь. В семь лет к Петру приставили дядьку Родиона Матвеевича Стрешнева и с этого же времени начали обучать грамоте. Его учителем стал подьячий Никита Зотов.
Разумеется, можно предположить, что, злоумышляя на Алексея Михайловича, дальновидная царица Наталья предугадывала пресечение рода Милославских ввиду их слабого здоровья – по-видимому, какой-то наследственной патологии – и закономерный переход короны к ее собственному сыну. Но тогда это уже не импульсивная, «легкая умом» Наталья Нарышкина, а прямо какая-то коварная Екатерина Медичи.
Ползли слухи, что первый министр боярин-канцлер Артамон Сергеевич Матвеев, несмотря на наличие двух старших братьев, пытался посадить на престол царевича Петра Алексеевича. Как уже отмечалось, мать Петра и ее родственники Нарышкины были креатурами Матвеева, который мог сделаться при малолетнем царевиче всемогущим регентом. Говорили, будто канцлер убеждал умирающего царя и бояр, что Федор очень болен, «даже мало надежд на его жизнь». Другой сын Алексея Михайловича, Иван, тоже не способен править, тогда как Петр, на диво, здоров. Но поколебать государя ему не удалось.
Действительно, в это время состояние здоровья Федора вызывало острое беспокойство. Тетки и сестры царя безысходно находились возле его постели. Они питали самое черное недоверие к Аптекарскому приказу, возглавляемому А.С. Матвеевым.
Среди этих женщин выделялась шестая дочь царя Софья.
Эта исключительно умная и энергичная женщина стала настоящим лидером Милославских. Никто не мог сравниться с ней в хитроумии, красноречии и изобретательности. Ее честолюбие было безграничным, способности – тоже. Она успешно занималась живописью. В древней Руси изобразительное искусство, в частности иконопись, было областью, где широко применялся женский труд, и только Петр I специальным указом запретил женщинам заниматься иконописанием. Она также хорошо играла на клавесине и сочиняла «комедийные действа», в которых потом сама и выступала. По уверениям Н.М. Карамзина, которому довелось прочитать драматические сочинения Софьи, она принадлежала к числу настоящих хороших драматургов и одаренных литераторов. К тому же она участвовала в своей первой постановке Мольера на русской сцене.
Очень образованная – она вместе с братьями училась у Симеона Полоцкого, – царевна была сведуща в истории и знала, какое место в государстве может занимать женщина. Прошлое являло тому немало примеров. Величественная царица Семирамида; Ирина, правившая Римской империей, самовластно объявлявшая войны и заключавшая мир, не стеснявшаяся посылать под розги непослушного сына-императора. Елизавета Английская, королева-девственница, которая подчинила надменную английскую знать, разбила испанскую Непобедимую армаду, сделала Англию самой передовой страной Европы. Да что далеко ходить! Достаточно свеж был и пример правительницы Елены Глинской, матери Ивана IV Васильевича: литвинка, признаваемая за чужестранку, она после смерти супруга в обстановке борьбы мощных противодействующих сил сумела захватить власть и править твердой рукой.
Правда, сторонники Софьи примеряли к ней не сомнительную Глинскую, но почти святую Пульхерию, управлявшую Византией вместо брата-императора Феодосия II. Отчетливо вырисовывалась параллель: Элия Пульхерия Августа и Феодосий II – Софья Алексеевна и Федор Алексеевич Романовы.
Софья окружила своего брата умными и достаточно прогрессивными советниками, первым из которых был князь Василий Голицын, по скандальней дворцовой хронике, «царевны полюбовник». Матвеев был удален со своей должности, а русскую медицину возглавил представитель высшей родовой знати, пользовавшийся всеобщим доверием, – боярин Никита Иванович Одоевский. Через неделю он созвал консилиум, шести ведущих медиков страны. Обследование Федора показало, что «его государская болезнь ни от какой порчи (!), но от его царского величества природы… та-де цынга была отца его государева». Врачи указали, что хроническая болезнь дает сезонные обострения, которые купируются с помощью внутренних и внешних укрепляющих средств, «сухой ванны», мазей на царские «ношки». Полное излечение возможно, но «только исподволь, а не скорым временем».
Острый конфликт между сторонниками Милославских и Нарышкиных будоражил царское семейство. Однако Федор не давал в обиду ни маленького Петра, ни его мать, за определенные свойства характера получившую прозвище Медведица, или Медведиха. «Откуда только и за что наслана на наше семейство эта медведиха?» – плача вопрошала царевна Софья. Действительно, царица Наталья отличалась вспыльчивостью, заходилась в гневе; от сильных чувств заикалась и путалась в словах, норовила ударить рассердившего наотмашь, в сердцах теряла слух. Но к Федору она была подобострастно почтительна и ласкова…
Тем неожиданнее было обвинение любимой мамки Федора, нянчившей его с младенчества, Анны Петровны Хитрово, суровой постницы и богомолки: перед своим воспитанником она обличила в страшных преступлениях А.С. Матвеева и Нарышкиных. Дядька Федора, Иван Хитрово, поддержал обвинения родственницы. У Федора не было оснований не доверять их безусловной преданности. И все-таки, как рассказывается в «Истории о невинном заточении» боярина А.С. Матвеева, потребовались «новые ужасные клеветы», чтобы царь отправил его в ссылку. В 1677 году братья царицы Натальи Кирилловны, Иван и Афанасий Нарышкины, по обвинению в подготовке убийства Федора Алексеевича были приговорены боярами к смерти, но царь лично заменил казнь изгнанием.
Эта таинственная история весьма слабо освещена в источниках; имеются лишь неясные отголоски происшедшего; но наивно было бы предполагать, что какие-либо компрометирующие документы могли быть сохранены Нарышкиными и Петром.
Остается впечатление, что покушение на жизнь царя Федора все-таки имело место – иначе почему смертный приговор братьям Натальи Кирилловны? И так ли проста и незамысловата была эта женщина, последующее шестилетнее регентство которой практически замалчивается большинством историков?
Вдовствующая царица, едва избежав пострижения в монастырь, вместе с четырехлетним Петром и младенцами-дочерьми была отправлена на постоянное житье в подмосковное село Преображенское.
В этих местах, с большим Красным прудом, с лесами и рощами, болотцами и ручьями, мужал Петр. Именно здесь происходили его военные игры.
А в Кремле торжествовали Милославские.
Федор Алексеевич в детстве был довольно здоровым ребенком. Об этом сохранилось большое количество свидетельств современников. Известно, что в 70 е годы он часто сопровождал отца на богомолье и на охоту. Но позднее его здоровье ухудшилось. Причиной болезни Федора считали следующее происшествие. Он, «будучи на тринадцатом году, однажды собирался в пригороды со своими тетками и сестрами в санях. Подведена была ретивая лошадь; Федор сел на нее, хотя был возницею у своих теток и сестер. На сани насело их так много, что лошадь не могла тронуться с места, но скакала на дыбы, сшибла с себя седока и сбила его под сани. Сани всею своею тяжестью проехали по спине лежащего на земле Федора и измяли у него грудь». Царевич поправился, но чувствовал «беспрерывную боль в груди и спине». В своих записках А.А. Матвеев, сын боярина Артамона, упоминает также о «скорбутной болезни», которой были подвержены Алексей Михайлович и его сыновья Федор и Иван Алексеевичи.
Но если царь Федор и был подвержен телесным немощам, ум его был широк и ясен.
Первым из русских царей он получил прекрасное по понятиям того времени образование. Когда Федору исполнилось девять лет, учить его грамоте начал подьячий Посольского приказа (Министерства иностранных дел) П.Т. Белянинов и преуспел в этом. «Пожаловал великий государь подьячего… во дьяки[8] Панфилы Тимофеева, сына Белянинова за то, что он выучил великого государя царевича и великого князя Федора Алексеевича писать; да ему же, Панфилу, указал своего великого государя жалованье давать сверх того годовое жалованье денежное по вся годы и всякие доходы против прежнего».
Следующим наставником царевича стал белорусский ученый и поэт Симеон Полоцкий, пользовавшийся большим авторитетом при дворе. Сторонник более широкого светского образования, он обучал своего питомца латинскому и польскому языкам, философии, риторике и поэтике помимо обязательного богословия. Постоянно общаясь с Симеоном Полоцким, Федор в значительной мере приобщился к западной, в первую очередь польской, культуре.
Он писал стихи, сочинял музыку, в основном духовные песнопения.
Приход к власти царевича из рода Милославских ничего хорошего второй семье его отца не сулил. Золотой дождь царских милостей кончился безвозвратно. Кирилл Полуэктович Нарышкин не обманулся в своих худших ожиданиях и почти сразу после погребения царя был лишен своей должности главного судьи в Приказе большого дворца и жалованных имений. Скорее всего, сказалось влияние старших сестер нового царя, ненавидевших молодую мачеху.
В 1678 году умерла младшая царевна Феодора Алексеевна. Вдовая царица сознавала, что позиции Нарышкиных еще более ослабели – все ее значение заключалось в детях, особенно в сыне. В отличие от Софьи, царица Наталья ничего не представляла сама по себе.
Она души не чаяла в ребенке, под ее приглядом его холили и лелеяли. Принято считать, что царевич встал на ножки и начал ходить на шестом месяце, но отняли от груди его только в два с половиной года, поэтому у него были две кормилицы.
Петр рос на природе, подобно обычным деревенским детям. По заведенному обычаю, когда царевичу исполнилось пять лет, к нему из придворной знати приставили «породистых сверстников», которые становились его комнатными людьми. Они вместе жили, кормились, спали. Однако между ним и иными дворянскими недорослями имелась существенная разница: Петра, как юного Ахилла, завораживало оружие, привлекали воинственные игры…
Согласно известному историческому анекдоту, царь подарил сыну маленькую сабельку, которая совершенно очаровала ребенка и с которой он не расставался, даже спал с нею.
И.И. Забелин в своей панегирической книге «Преображенское, или Преображенск, московская столица достославных преобразований первого императора Петра Великого» рассказывает о славном детстве будущего реформатора. Ему, трехлетнему, «дворцовые мастера беспрестанно готовили разное игрушечное оружие: пистолеты, карабины, ружья, сабли, палаши и тому подобное, особенно барабанцы, которые и разбивались беспрестанно, – следовательно, полковые игры производились с большим усердием».
Известен рассказ, по-видимому, тоже из области анекдотов, что царь-отец, заметив склонность трехлетнего царевича к военным забавам, приказал отрядить для него шутейное войско из сыновей дворовых людей и своих приближенных. «Царевичев маленький полк так и прозывался – петровым, и царевич был в нем полковником. Перед отцом-государем этот трехлетний полковник и являл полковые действия, парады и учения… В кремлевском дворце у хором царевича для этого устроена была особая потешная площадка, на которой стояли потешный деревянный шатер и потешная изба, а при них рогатки и пушки, как есть воинский лагерь или стан…»
Трогательное, но почти буквальное повторение повествования о детстве царя Федора. Рассказывали, что ему исполнился всего год, когда дядьки, взяв его из рук мамок, посадили на игрушечного деревянного коня (этот символический конь стоял в покоях царевича до одиннадцатилетнего возраста); с малолетства шахматы, свайки, мячики и другие мирные игрушки откладывались царевичем и товарищами его детских игр ради многочисленного и разнообразного оружия: шпаг и тесаков, пистолетов и ружей, булав, копий, алебард, медных пушечек, знамен и барабанов, литавр и набатов – как в настоящем войске. С раннего детства Федор увлекался стрельбой из лука. Со своими товарищами, приданными ему стольниками, царевич много времени уделял этой забаве и достиг виртуозности.
По-видимому, описание ранних проявлений воинственности становилось обязательным при составлении жизнеописаний русских царей.
А.П. Богданов доказывает, что именно Федор организовал для брата маленькое потешное войско из детей придворных. Эти дети, да еще те сверстники и карлики, которых Наталья Кирилловна приставляла для игр и охраны к сыну, стали основой шутейного войска, появившегося уже позднее, в Преображенском.
Преображенское находилось довольно далеко от Кремля. Охотничий дворец, в котором жила вдовствующая царица с детьми, раскинулся на правом берегу Яузы и занимал около двух с половиной десятин. По обоим берегам реки к нему было приписано еще около двадцати десятин. Царица Наталья прозябала здесь обыкновенной сельской помещицей.
До пяти лет ее сын воспитывался по заведенному исстари обычаю под надзором многочисленных женщин: повивальной бабки, кормилиц, мамок, нянек и прочих прислужниц.
Наталью Кирилловну в бытность ее в девушках традиционно принято считать, как сказали бы теперь, весьма раскованной и продвинутой в культурном отношении. Якобы именно это обратило на нее внимание царя. Но как будто видишь совершенно разных женщин до и после смерти супруга: в изгнании она демонстрировала исключительно патриархальные добродетели и приверженность Домострою. После смерти мужа Наталья не снимала траур. Она сильно похудела, и от прежней красоты остались только глаза.
Должно быть, эта прежде легкомысленная и чувственная женщина понимала, что от ее поведения зависит судьба обожаемых детей. Поэтому никаких новомодных идей по их воспитанию и образованию не допускалось. Благочестие царевичу и царевнам были призваны прививать верховные богомолицы: вдовы, старухи и девицы. Они жили в подклетях у царицы и, по-видимому, выполняли еще роль сказочниц. Там же ютились всевозможные калики перехожие, святые странницы, блаженные, юродивые, помешанные и всякие уроды: немые, слепые, безрукие, безногие. Царица Наталья стремилась как можно дольше удержать царевича в материнском тереме. Для его развлечения заводились шуты и шутихи – обычно карлики и карлицы, – разряженные в платья ярких цветов, в красные и желтые сапоги и ермолки.
Пристрастие к забавным уродцам Петр сохранил на всю жизнь.
Мать не стесняла ребенка в его желаниях, но не заботилась о его развитии. Петр был абсолютно равнодушен к книгам – до определенного времени он даже не знал об их существовании; не интересовался музыкальными инструментами и музыкой – этого тоже не водилось у Нарышкиной; о танцах и речи не заходило. Наталья Кирилловна даже не привила сыну манер, приличествующих дворянину. Царевич не умел себя вести за столом, дичился незнакомых людей, его не привлекали ни верховая езда, ни охота. Во всем потакая единственному сыну, царица и свое окружение заставляла плясать под его дудку.
Так и видится распущенный избалованный мальчишка, постоянно колотящий в барабан.
Позднее, в 1684 году, по желанию Петра на левом берегу Яузы был заложен потешный городок – регулярная с деревянными частями крепостца – «Пресбург». Годом позже в «Пресбурге» были построены две рубленые избушки с сенями для гарнизона потешных солдат. Здесь впоследствии сосредоточивается руководство новыми воинскими частями, складываются новые учреждения для управления государством. Возникают Преображенский приказ и Тайная канцелярия при нем, ведавшая борьбой с политическими врагами Петра. Беспокойный и мнительный, он с малолетства подозревал всех в скрытом недоброжелательстве. Около «Пресбурга» проводились маневры потешных, и здесь же был спущен на воду найденный в амбарах Измайлова парусный бот – знаменитый «ботик Петра», «дедушка русского флота».
Петр рано перестал ценить жизнь своих подданных: в октябре 1691 года на одной из потех, названной Гордоном воинственным балетом, был убит князь Долгорукий; в результате потешных кожуховских маневров 24 человека погибли и 80 были ранены.
М. Соловьев и другие апологеты Петра объясняли многие неприятные «особенности» своего героя ранним сиротством, лишениями и невзгодами детства. Но ребенок, которому на момент кончины отца было три года девять месяцев, вряд ли успел так сильно привязаться к родителю, которого и видел-то нечасто, чтобы его смерть стала для него страшным потрясением. У него остались любящая мать, многочисленные мамки и няньки, дядья, дедушки и бабушка, другие родственники. Так что безрадостным детством Петра, какими-то особенными тяготами в юные годы нельзя объяснить ту жестокость и порой даже изуверство, которые были присущи ему в дальнейшей жизни.
«Государыня, – говорил царь Федор, – пора учить братца». Но царица не видела проку в учебе: лишь бы кровинушка был здоров да накормлен. В то же время многие историки полагают, что подобную политику она вела не только от простоты и необразованности, и обвиняют Наталью Кирилловну в стремлении приохотить сына к пустым забавам, отвратить от серьезных дел лишь для того, чтобы самой выступать от его имени.
Но с царской волей не поспоришь. В семь лет к Петру приставили дядьку Родиона Матвеевича Стрешнева и с этого же времени начали обучать грамоте. Его учителем стал подьячий Никита Зотов.