Елена Мошко. Павлины в моем саду

Елена Мошко
Павлины в моём саду

 
   Дорогие мои друзья!
   Эту книгу я посвящаю и дарю вам. Это мой знак внимания и благодарности.
   Вас ждут на этих страницах концентрат эмоций и чувств, а также то, что делает художественные наброски литературой – подтекст. Пока он не улетучился, и пока я не успела разлюбить своих героев, ловите…

Елена Мошко

Глава 1
Я подарю тебе радугу

1

   Мы встречались после уроков. Пока я ждала его на крыльце, стайка младшеклассников пролетела мимо меня. А вот и Василий. Его лицо сияло радостью:
   – Привет.
   – Привет. У меня предложение – зайдем в кафе, возьмем лимонад, – сказала я.
   – Почему бы и нет, – обрадовался Василий. – Я – не против.
   Мы шли по дорожке, когда Василий стал допытываться, когда у меня день рождения.
   – В сентябре.
   – Но какого числа?
   – Зачем это тебе, дружок?
   – Честное слово, каждый год я буду тебя поздравлять. Можно? Скажи, какого числа.
   – Пятого.
   Откровение явно пришлось ему по сердцу, он улыбнулся такой искренней детской улыбкой, словно признался в любви.
   «Неужели это правда?» – подумала я – «Каждый год?» – и усомнилась. Жизнь такая длинная… Вот бы и в самом деле он не забыл про меня:
   – Послушай, Василий, моя Василиса Прекрасная, мой день рождения – не скоро, а сейчас нам кое-что нужно сделать. Помнишь, вчера доктор сказал, что тебе нужно тренировать зрение: «Смотри-читай одним глазом, смотри-читай другим». Я специально попросила тебя зайти в кафе – там ты переоденешь очки. Хорошо?
   – Так надо?
   – Так надо, мальчик. Иначе твой левый глазик совсем не будет видеть. Ты же этого не хочешь?
   Василий ничего не ответил, только отрицательно махнул головой.
   – В кафе мы с тобой укроемся от любопытных взглядов. Твоим одноклассникам вовсе не надо знать про наши секреты.
   Мы вошли в кафе, немного постояв в очереди, купили напитки и сели за столик.
   – Где ты живешь? – спросил Василий.
   – Я приглашу тебя как-нибудь в гости, подождешь приглашения?
   – Предупреди меня только заранее.
   Мы допили фанту, и я достала для Василия из своей сумки две пары очков, только что полученных на заказ:
   – Давай разберемся, – сказала я. – Те, что на тебе – это сильные, школьные очки, для них – синий футляр. Я специально взяла три футляра разного цвета для очков, чтобы ты мог их различать. В красном футляре – очки для дали. Их можно носить постоянно, когда не нужно писать и читать. В зеленом – те очки, которые нужны нам сейчас. Давай помогу.
   Василий взял очки из зеленого футляра, надел их и растерялся. Беспомощно оглядываясь вокруг, он попытался удержаться от падения – его пальцы рефлекторно впились в края стола:
   – Как же…
   – Что с тобой?
   – Голова закружилась.
   – Ты меня видишь? – заволновалась я. На него было больно смотреть. Он озирался по сторонам, как будто искал взглядом точку опоры и не находил ее.
   – Ты видишь меня? Посмотри в мою сторону. Его взгляд остановился на мне и замер:
   – У меня – не глаза, а плошки какие-то. Вижу ли я тебя? В этих очках все как под водой. Да и вода мутная какая-то. Если бледное пятно – это твое лицо, то темное – волосы.
   Василий попытался поправить очки, приблизив оправу ближе к глазам. При этом стеклышки чуть было не задели ресницы. Он смутился и стал нащупывать на столе футляр. Найдя его, низко-низко наклонился, будто хотел что-то разглядеть, случайно расстегнул и захлопнул его.
   – Не спеши. Привыкни немного. Пусть зрение адаптируется. Врач сказал, что хотя твой левый глаз видит плохо, он должен регулярно работать. Поэтому в этих очках справа – простое стекло, которое нужно заклеивать. Так он предложил разгрузить твое основное зрение.
   – Не понял. Если нужно тренировать зрение, то мой левый глаз почти ничего не видит. Какой из него спортсмен? Он на физкультуру не ходил, в секции не занимался. А мне предлагают его тренировать?
   Василий горько усмехнулся, снял очки и снова надел, прокомментировав:
   – Разница невелика. Без очков – совсем плохо, в очках – плохо… совсем.
   К слову сказать, со стороны было видно, насколько сильная линза стояла в очках. Ошибки быть не могло.
   – Очень странно, – недоумевала я. – В кабинете ты у доктора на приличном расстоянии видел буквы, читал их – я слышала. Тебе, наверно, просто непривычно и в первый момент трудно сосредоточиться.
   Василий виновато опустил голову:
   – Очень трудно.
   – Но ты же умница, – уговаривала я его, – ты понимаешь, только твоя воля и мастерство врачей могут вернуть тебе хорошее зрение. Врач знает, что нужно делать, и если он сказал, что нужно носить эти очки – не для учебы, не для прогулки, а для дополнительной нагрузки на ослабленный глаз – значит так нужно.
   – Что еще сказал врач? Ведь недаром он тогда попросил меня посидеть в коридоре.
   – Он рекомендовал тебе подобрать контактные линзы. За ними, правда, нужно следить, но зато они избавят тебя от призматического эффекта, который дают очки с большими диоптриями. Еще доктор дал мне два направления. Я должна была бы их передать твоей маме… Но, так как она в больнице, обсудим это с тобой.
   Мальчик весь превратился в слух. Хороших новостей не предвиделось. От напряжения он вытянулся в струнку:
   – Какие два направления? На обследование? Почему тогда два? Тут раздался окрик буфетчицы:
   – Поторопитесь, пожалуйста, кафе закрывается на обед. «Как во время», – подумала я, так как сама еще не была готова к тяжелому разговору:
   – Давай, уберу в твой портфель все футляры. Договорим по дороге домой.
   – Найти портфель… – прошептал Василий. – Он был где-то здесь. Но его-то я как раз искать умею. – Он пошарил ногой под столом, затем под стулом. Нашел:
   – Может, в него уберешь лучше эти очки, которые на мне, а школьные я надену? – спросил он робко, потом более настойчиво произнес: – Как я пойду по улице? Все, что я вижу в них здесь – это белый квадрат стола, – он показал на него руками. – Да и то, только потому, что на нем скатерть.
   Мне стало искренне его жаль, но, помня наставления врача, я остановила его:
   – Я поведу тебя, ты возьмешь меня под руку. Василий замер в нерешительности. Не этот ответ он хотел услышать:
   – Ты не представляешь, как я устал ходить на ощупь. Я уже забыл, как это бывает – видеть и ничего при этом не разглядывать, смотреть – и не путаться в оптических искажениях, – Василий был сильно расстроен. – Никак не мог предположить, что кого-то может волновать мое остаточное зрение. А тем более придет в голову его тренировать.
   Я взяла его руку:
   – Пойми, что я рядом с тобой и настаиваю только потому, что ты – мой друг. Ты спрашиваешь, когда у меня день рождения, хочешь прийти в гости, еще немного – спросишь, сколько мне лет.
   – Да. Я, действительно, хотел спросить насколько лет ты меня старше?
   – Я старше тебя на семь лет. Тебе же двенадцать? Но я говорю сейчас про другое. Если бы мы поменялись местами прямо сейчас, как бы ты поступил: призвал бы меня быть последовательной и прислушаться к рекомендациям врача, или же дал слабинку в первой же неловкой ситуации?
   – Прости, я ничего не понимаю в таком подходе к лечению. И если бы я хотел с кем-нибудь поменяться местами, то не с тобой, уж точно, – негодовал Василий. – Я поменялся хотя бы на день с тем врачом, который вот так лечит. Или нет – лучше с тем, кто первый на меня надел очки… Прошу тебя, заклинаю, если у тебя когда-нибудь будет портиться зрение – не надевай очков. Это – не лекарство, это – приговор.
   – Хорошо. Я так и сделаю, а сейчас пойдем, пока нас отсюда еще раз не попросили. Я тебя провожу. Бабушка сегодня дома?
   Василий промолчал. Он прикрыл ладонями лицо, потом резко убрал руки, показав жестом, что ничего не видит:
   – Без школьных очков мне будет очень тяжело, я… если только все время с тобой…
   – Нам нужно поторопиться, иначе нас тут запрут. Решай сам – доставать другие очки или нет. В конце концов – это твое зрение.
   Василий сильно прищурился – буфетчица в этот момент открыла дверь настежь, чтобы выпустить посетителей.
   – Не надо… Как-нибудь… Как всегда. Бабушка? Точнее, прабабушка. Да, она должна быть дома.
   Василий встал и медленно направился в сторону выхода, я его подхватила:
   – Я буду с тобой рядом.
   Он протянул мне руку. Я аккуратно повела его между столиков.

2

   Сев в автобус, мы всю дорогу ехали молча. Василий стоял с потерянным видом. Вероятно, думал о чем-то своем. Когда мы выходили из автобуса, его нечаянно подтолкнули входящие пассажиры, и он, потеряв ориентацию, направился в противоположную от дома сторону.
   – Постой, ты куда? – спросила я, останавливая его.
   – Домой, куда же еще, – последовал ответ.
   – А ты уверен, что мы вышли на нужной остановке?
   – Водитель же сделал объявление.
   – Ты, кажется, идешь в другую сторону.
   – Да? – Василий постарался присмотреться к тому, что было вокруг него. На лице у него появилась улыбка, как будто он извинялся за что-то передо мной. Он быстро взял меня под руку и еще раз улыбнулся, открыто и доверчиво. Я поняла, что должна его сопровождать, но хотела, чтобы и он приложил к этому свои усилия:
   – Веди меня, – попросила я и уловила его удивленный взгляд. – Хотя бы постарайся. Тут ведь недалеко. Говори, что ты видишь. Я тебе помогу сориентироваться.
   – Вижу? Вижу только что-то большое и если это недалеко от меня… Например, вот эту коробку.
   – Это киоск. Как ты объясняешь всем, как пройти к тебе домой?
   – От киоска налево – по косой тропинке, пройти под аркой между домов. Найти здание, которое стоит торцом.
   – Вот-вот. Давай вернемся к киоску на остановку. Машины ты видишь? Видишь, где начинается проезжая часть? Веди меня.
   Он остановился в нерешительности. Проезжающий мимо автомобиль рассеял его сомнения. Шум мотора был оглушительный, Василий махнул рукой:
   – Там дорога. Нам сюда – от киоска налево наискосок.
   Он повел меня. Медленно, но уверенно. Я поддалась – мы шли в верном направлении. Когда мы проходили между домов, я услышала:
   – Сейчас мы под аркой. Здесь я даже с закрытыми глазами могу ходить – я же тут живу.
   – Не спеши. Мне нужно поговорить с тобой.
   – О чем?
   – О том, что я должна была бы сказать твоей маме. Пойдём, сядем вон на ту скамейку.
   Василий вдруг обмяк:
   – Теперь ты веди меня. А то мы присядем на какой-нибудь кустик, или чего доброго – на урну. Они все для меня одинаковые. Прости, наверно, кому-то такие очки помогают… Но – не мне.
   – Опять двадцать пять. Объясни, что происходит?
   – Я должен тебе признаться. Вчера, когда врач спрашивал, что я вижу левым глазом, я просто назвал две буквы «Ш» и «Б», можно сказать – наугад или не глядя. Это верхняя строчка в таблице для проверки зрения.
   Я оторопела:
   – Как тебе это удалось?
   – Чтобы это произнести, видеть ничего не надо. Нужно только знать, что и когда от тебя хотят слышать.
   – А на самом деле что ты видел?
   – Честно – почти ничего. Едва мог отличить экран с подсветкой. Я сам пришел в ужас оттого, что окулист прибавлял и прибавлял диоптрии, а я так и не видел ничего левым глазом. Поэтому я солгал. Может, он это понял… Прости меня, Марина, что я тебя и врача ввел в заблуждение.
   – Зачем ты это сделал?
   – Ну, как ты не понимаешь? Во-первых, глаза не будут закапывать. Во-вторых, я в школу смогу ходить как обычно. Только вот эти смешные очки выкупать не надо было – Василий снял их с себя и протянул мне. – Тебе нужны такие? Нет? Вот и мне не нужны… – Он засунул их в карман куртки. – Зрения они мне не вернут. Как, впрочем, не вернут и твоего времени, потраченного на меня… Извини.
   – Не говори так, – прервала я его.
   Мне стало не по себе. Мальчик фактически не видел одним глазом и скрывал это, как только мог. Я довела его до скамейки:
   – Здесь можно присесть. Это ты меня прости, я хотела сделать как лучше, или, по крайней мере, так, как сказал доктор. Но это, по-видимому, не значит – лучше для тебя. Я не хочу, чтобы мы разговаривали вслепую. Надень другие очки, малыш.
   Василий стал перебирать в портфеле футляры. Наклонив голову, словно прицеливаясь, он стал подносить их по очереди очень близко к глазам. Мое сердце сжалось – расстояние, на котором он их рассматривал, было считанные сантиметры. Синий, конечно, он выбрал синий футляр. Василий просто весь просиял, когда достал из него школьные очки и привычным движением задвинул их на носик:
   – Вот так куда лучше.
   Я пребывала в неверии, поэтому засомневалась:
   – Насколько лучше?
   – Вполне прилично, – ответил Василий.
   – Ты видишь в них то, что пишет учитель на доске?
   – Я сижу за первой партой. Иногда, конечно, спрашиваю у соседа, если… – он запнулся. – Если в чем-то сомневаюсь.
   – Сосед помогает тебе?
   – Да. Я почти всегда справляюсь сам. Виталька – он вообще-то спокойный и отзывчивый.
   – А не этот ли спокойный и отзывчивый тебе очки разбил в тот день, когда мы познакомились?
   – Он упал на оправу – она и треснула.
   – Погоди. Что значит упал? Он что толкнул тебя?
   – Нет, кто-то из парней подставил ему подножку.
   – А как у него оказались твои очки?
   – Я их снял. Они лежали на подоконнике рядом со мной, вот он их и схватил. Ему, наверно, хотелось, чтобы я поиграл в догонялки. Что именно произошло, я не знаю. Я только услышал грохот и хруст, потом «охи-ахи» Светланы Федоровны, нашей классной. Я не понял, то ли Виталий губу разбил, то ли порезался. Меня только спустя некоторое время отвели в класс.
   – Объясни мне, зачем ты их снял, если без них ты не можешь и шагу сделать?
   – Нам раздали пособие, я достал лупу, чтобы его прочитать.
   – Лупу???
   – Шрифт был мелкий… А Виталий потом извинялся. И даже спрашивал у всех подряд скотч, чтобы заклеить оправу.
   – Дальше можешь не рассказывать. Я помню эту конструкцию.
   Я вспомнила, как при мне во время перемены из этой перемотанной скотчем вдоль и поперек оправы предательски выпала на пол единственная чудом уцелевшая линза. Она и на этот раз не разбилась, может потому, что была толстой. Василий пытался найти ее, чтобы поднять, но пальцы скользили мимо. Я случайно оказалась рядом и не сразу поняла, что мальчик не видит ее совсем. Когда догадалась – помогла поднять ему стеклышко. В тот день в качестве педагогической практики на нашем факультете я должна была отсидеть все уроки с подшефным классом, в котором, как оказалось, учился Василий. Но, по просьбе моей наставницы – Светланы Федоровны, я сопровождала моего маленького друга сначала – к окулисту, потом – в оптику. В школе мне дали деньги на новые очки для Василия и сказали, что до родительского собрания мне нужно назвать сумму, которую я потрачу. Пришлось заказать три пары очков. Срочный заказ обошелся дороже, но зато Василий вышел из оптики с хорошим настроением в новых очках, с которыми он сегодня так не хотел расставаться.
   – Василий, не поверишь, а ведь ты мне тогда понравился.
   – Я, наверное, рассмешил тебя своим «навороченным» видом?
   – Ты был просто милым, поверь мне. Ты не замерз? – я взяла его руки, чтобы согреть.
   – Вообще-то похолодало… Поэтому ты лучше – не тяни, говори то важное, что хотела сказать, – Василий сделал паузу. – Ведь это только слова?
   – Так-то так, малыш. Но это очень жестокие слова. Перед тобой стоит выбор… Точнее – лучше бы это был выбор… Доктор дал вчера два направления. Одно – в школу для детей с ослабленным зрением, слабовидящих детей. Не волнуйся, постарайся выслушать до конца. Там предусмотрена другая программа обучения, может быть, там уроков задают на дом меньше, и есть другие учебники. Тебе будет легче учиться в такой школе.
   – Но и дети там другие, – парировал Василий. – И будущее у таких детей другое… Второе?
   – Второе направление дано на обследование. К сожалению, в твоем случае – врач сказал – с последующей операцией.
   – Операцией на глазах?
   – Да.
   – На двух сразу?
   – Этого я знать не могу. Я же – не врач, я даже не знаю, чем вызвано то, что ты так плохо видишь.
   – Разве теперь важно следствием чего это является. Мне так все равно. Меня волнует, чем этот кошмар закончится…
   Его фигурка вся съежилась. Он не готов был к такому обороту событий. Я обняла его за плечи:
   – У тебя куртка совсем легкая, пойдем в дом. Холодно. Тебя, наверно, уже заждалась бабушка.
   Мы встали со скамейки. В глазах у Василия стояли слезы. Он поджал губы и еле слышно промолвил:
   – Ты не оставишь меня одного?
   Я не сразу поняла, что он имеет в виду:
   – Возьми меня под руку.
   – Да нет же. Понимаешь, прабабушка уже совсем старенькая. Она присматривает за мной, готовит еду и уходит, всегда уходит домой к своим иконам. Мама – даже когда сидит дома, она все равно с Валей – с моей младшей сестренкой. Я слышу с утра до вечера только одно, что она – маленькая, что не умеет еще сама есть и ходить. Отчим в плавании, но это даже лучше, потому что когда он дома, он только чаще наказывает меня. Иногда даже бьет шнуром от антенны, – слезы выплеснулись у него из глаз. – Не оставляй меня одного! Не оставишь никогда?
   Трудно передать, что я почувствовала в этот момент – смущение, негодование или тревогу:
   – Вытри слезки. Я же сейчас с тобой. И буду с тобой, пока ты нуждаешься во мне, – я попыталась его утешить. – Хотя что-то подсказывает мне, что ты вырастешь и станешь красивым высоким молодым человеком. Брюнетом с карими глазами. Тебя ждут впереди и девушки, и свидания, и первая любовь. Ты закончишь университет. Тебе будет непревзойденных двадцать пять лет – весь мир будет у тебя на ладони. Я же к тому времени постарею и потолстею, у меня появятся седые волосы и непослушные дети. Что ты на это скажешь?
   – Я так далеко не загадываю, но боюсь, все будет наоборот. Ты в свои тридцать с хвостиком будешь вполне самостоятельной. Высшее образование. Удачная карьера, дети, как ты говоришь. А я в свои двадцать пять не девушку заведу, а собаку-поводыря.
   – Василий!
   – Разве не так?!
   – Не допущу. Мы вместе должны решить твою проблему в настоящем. Мы не имеем права откладывать ее на после-после-послезавтра.
   – Легко сказать.
   – Василька, не вешай нос. Совсем, смотрю, продрог – заходи в подъезд, ледышка.
   … Дверь открыла прабабушка, худенькая восьмидесятилетняя старушка. Увидев внука, она поманила его к себе:
   – Иди сюда, сынок. Заходите, родненькие. Здравствуй, Марина. Будем сейчас обедать.
   – Нет, нет, спасибо, – поблагодарила я. – Я пойду, у меня еще много дел. Ты отпустишь меня, Василий?
   – Никогда, – он вскинул на меня глаза. – … Если только позвонишь, когда придешь домой.
   – Позвоню. Может быть, даже вечером зайду. Когда маму выписывают?
   – Не знаю. У меня целый портфель домашних заданий – я буду дома, заходи.
   – Ну, пока.
   – Пока.
   – До свиданья, Тамара Кузьминична.
   – До свиданья, дочка.

3

   – Алло.
   – Алло. Я – дома. Как ты?
   – Мне страшно. По настоящему страшно.
   – Что случилось, Василий?
   – Я читал, и у меня сильно разболелись глаза. Я думал, что это скоро пройдет, даже пробовал уснуть, но стало еще хуже.
   – Ты один дома?
   – Да. Бабушка ушла в церковь. Ты только не переживай, Марина, мне хуже стало от своих мыслей. Я чувствую, что я обречен.
   – Что ты такое говоришь?
   – Словно в моей жизни кто-то нечаянно выключил свет и забыл про меня. Я боюсь, что настанет утро, когда будет очень ярко светить солнце, а я проснусь в своей комнате и не увижу – открыты ли шторы. Мне страшно одному.
   – Можешь сделать сам себе горячий чай?
   – Могу.
   – Соберись, пожалуйста. Сделай то, что тебе я скажу. Укройся теплым одеялом, включи музыку, выпей чай. Согрейся.
   – Я хочу, чтобы ты пришла сейчас ко мне домой. Сможешь?
   – Сейчас подумаю… Если ты меня зовешь – я не могу отказать тебе. Но ты должен пообещать кое-что.
   – Что я должен сделать? Уроки? Все, кроме географии…
   – Нет, ты должен пообещать, что к моему приходу ты выполнишь мой приказ.
   – Приказ? Какой приказ?
   – Ты, наверно, лучше меня знаешь, как солдаты служат в армии. Представь, что я – твой командир. Пусть это будет такая игра.
   – Подходит.
   – Я приказываю тебе оказать сопротивление своему страху. Я не могу тебя ни жалеть, ни понимать, ни помогать тебе, если ты не сделаешь этого. Только те парни, которые могут преодолеть свой страх, становятся настоящими мужчинами. Чтобы победить страх, ты должен перестать жалеть себя. Имей мужество бороться со своими слабостями! Ты понял мой приказ?
   – Сопротивляться страху. Заварить свежий чай и ждать тебя в гости. Ты обязательно придешь?
   – Уже иду.
   – Я тогда прямо сейчас открою дверь. Не звони – для тебя она будет открыта…
   – Постой!
   Я не успела закончить фразу, как в трубке раздались гудки. Мне нужно было спешить.

4

   Входная дверь была открыта. Я бесшумно закрыла ее за собой и так же тихо вошла в комнату. В густой вечерней темноте слабо светила настольная лампа. Василий полулежал на диване, закутавшись в плед и закрыв правой рукой глаза. Вероятно, он спал. Рядом с ним на журнальном столике были разложены книги и тетради, поверх них лежали очки и еще какое-то странное приспособление – скорей всего для письма – что-то в виде линейки размером с целую страницу, в которой было много параллельных прорезей-строчек. Словно почувствовав мое присутствие, Василий пошевелился:
   – Марина?
   Он дотронулся до очков, но, услышав мой голос, не стал их надевать.
   – Это я. Не вставай, – я села подле него, поправив сползающий плед. – Как ты?
   – Уже лучше. Спасибо, что пришла.
   – Я же обещала зайти. Я выполнила свое обещание.
   – Я тоже выполнил свое обещание. Твой приказ исполнен, мой командир, – Василий улыбнулся.
   Он выглядел спокойным и уверенным. Только лицо у него было слегка бледное. Я усмехнулась:
   – Командир остался дома, ведь он больше не нужен? К тебе пришла медсестра из этого же подразделения.
   – Надеюсь, не ставить уколы?
   – Нет. Это чисто профилактический визит. Хотя, нет – аптечка первой скорой помощи у меня с собой… А если без шуток, то я позвонила Евгению Петровичу и зашла в аптеку. Он сказал, какое лекарство нужно купить, чтобы снять спазм. Глазки сильно болят?
   Василий отвел взгляд:
   – Терпимо.
   – Может быть, закапаем?
   – Постой, не спеши со своей аптечкой. Мне сейчас нужна не медсестра, мне нужна просто ты, – Василий бросил на меня умоляющий взгляд. – Сядь поближе, я хочу видеть твое лицо.
   Я повиновалась и в этот момент почувствовала, как от этого маленького по сути своей существа исходит бесподобная нежность, как она переполняет его и готова выплеснуться наружу. Я невольно замерла, чтобы не спугнуть ее. Большие карие глаза, которые всегда скрывались под толстыми стеклами очков, выпорхнули из своих застенков, как королевские павлины из клетки. Он был прекрасен. Кокетливая родинка маячила на щеке. По-детски нежная кожа мягко освещалась приглушенным светом:
   – Ты красивая, – он дотронулся рукой до моих бровей. – Прошу тебя, сядь еще чуть-чуть ближе. Ты же знаешь – мои глаза… я им не доверяю.
   Его рука скользнула по моей щеке, губам, подбородку:
   – Я хочу запомнить тебя такой…
   Я невольно вздрогнула. В его словах звучали надежда и прощание одновременно. Я резко встала и отступила в темноту, чтобы скрыть испуг и смешанные чувства:
   – Не нужно со мной прощаться! Я не хочу, чтобы меня помнили, мне нужно, чтобы меня знали и ценили.
   Василий, потеряв меня из вида, слепо огляделся и опустил голову:
   – Когда я буду лежать на обследовании – так или иначе после операции какое-то время я не смогу тебя видеть. Мне важно сохранить твой образ в памяти. Да где же ты? – произнес он. – Пойми, я хочу видеть тебя без очков. Это сильнее меня!
   Кажется, в этот момент у меня перехватило дыхание. Василий, заканчивая свое объяснение, добавил:
   – Это желание помогло победить мне свой страх. Ты слышишь меня?… Не молчи. Ты рядом?
   – Я тут, – отозвалась я, не двигаясь с места. В моей голове не укладывалось, что все это происходит со мной и сейчас.
   – Где ты стоишь? – с досадой спросил он. – Я даже тени твоей не вижу, одно молоко перед глазами.
   – Не волнуйся, – я подошла ближе. – Я прямо перед тобой. Так ты меня не потеряешь?
   – Если это произойдет… когда-нибудь, то только по моей вине, – он протянул руку и коснулся меня. – Вижу я все равно скверно, особенно почему-то сейчас. Поэтому лучше включить верхний свет и найти очки. Без них я тебя даже чаем угостить не смогу.
   – Чайник я и сама ставить умею.
   – Поверишь? Меня тоже этому научили.
   Он приподнялся, чтобы встать, взял очки, но не смог удержать их: широко растопырив пальцы, как от ожога, он резко закрыл руками глаза.
   – Василька, – я присела перед ним на корточки. – Тебе больно? Очень больно?
   – Невыносимо… Твои капли – они далеко?
   – Сейчас, я – мигом.
   Я ринулась в коридор, где оставила свою сумку, потом – к Василию. Он перевернулся лицом вниз, уткнувшись в подушку. Я присела к нему на диван и погладила его плечи:
   – Малыш, повернись ко мне.
   Он подчинился. Чтобы увидеть меня, он широко распахнул влажные ресницы, но тут же зажмурился, простонав:
   – Свет режет, как лезвие бритвы, – он стал супонить ногами.