Елена Токарева. Иероглиф

Елена Токарева
Иероглиф

Книга первая
Про новый порядок

   Новый порядок наступил внезапно. Был понедельник, и люди шли на работу, как всегда. А все уже было другое. Те, кто были главными вчера – умерли. Остались только их дети. Кто-то успел передать своим секрет выживания. Но многие из детей прежней элиты оказались выброшенными на оживленную улицу жизни, как простые горожане. И они спешили на работу, как все. И за душой у них не было ничего, кроме злобы и недоумения.
   И только единицы из них сами искали путь к вершинам, которые по-прежнему сияют, но уже для других…

Часть первая
Обретение реальности

1. Мы – транзитные пассажиры

   «Я – бесприданница нового поколения. Про таких говорят: она может унести на себе все, что имеет».

   Пробуждение произошло посредством мужчины, который сидел у иллюминатора. Мужчина начал сильно ворочаться в своем кресле, скрипеть и толкать меня толстыми руками. Я проснулась.
   Самолет совершал последний круг над Городом перед посадкой. Внизу четыре раза перевернулась, сверкнув глазами, гигантская тарелка. Самолет резко заходил на посадочную полосу прямо со стороны залива. Я не узнавала своего Города. Да и аэропорт был как будто другой.
   Вот «Боинг» коснулся посадочной полосы. Все захлопали в ладоши. Мужчина, который меня толкал, заторопился к выходу, встал и, шумно открыв верхний ящик для ручной клади, вывалил мне на голову целый мешок ширпотреба. По-видимому, он собрал эту дрянь в гостиницах, в которых проживал. Обычно в ванных комнатах отелей ставят пузырьки с шампунем и лосьоном. Русским бывает жалко оставлять все это добро уборщицам. По лицу моему струился шампунь, а на волосах налипло что-то вроде сливочного масла. Мужик виновато смотрел на меня и хлопал белыми ресницами. Совершеннейший клоун.
   – Простите меня, девушка, ой, простите, это так внезапно случилось… – бормотал он. И, сложив на груди коротенькие ручки, поросшие рыжими волосиками, предложил: – Если вас никто не встречает, я могу вас подвезти. У меня «Мерседес»…
 
   Возможно, автомобиль этого клоуна был моим шансом быстро добраться до Города. Я шла к паспортному контролю стремительно. Мужик семенил сзади, по-моему, он уже не испытывал чувства вины передо мной. Жалел, наверное, что предложил подвезти, когда, идя сзади, обнаружил, что я хромаю.
   Так и есть: никто не встречал меня с табличкой «добро пожаловать!» и казенно-приветливым лицом. Сосед, который облил меня шампунем, все еще терся поблизости и даже вынул из кармана клетчатый носовой платок, которым пытался стереть следы нападения.
   Я хотела уже последовать к его машине, как вдруг в толпе увидела знакомое лицо. Это был Сципион, бывший папин охранник. Он ястребом зыркнул на моего обидчика, и тот, мне показалось, вздрогнул и коротко поклонился.
   Сципион быстро повел меня прочь, не сказав ни слова. Мы вышли на воздух. Вокруг, сколько хватало глаз, кипела гигантская стройка. Громко орало радио. Незнакомая страна не спала. Всюду был разлит яркий свет, словно на Елисейских Полях. Ездили вагонетки с оранжевыми людьми, комбинезоны их светились. Стояла ночь.
   – Проходите, не задерживайтесь. Не смотрите по сторонам! – командовал человек в мегафон.
   – Что это? Почему не смотреть по сторонам? – спросила я Сципиона.
   – Это чужой аэропорт. Мы – транзитные пассажиры.
   – Что значит «чужой аэропорт»? Мы же в своем городе! – обомлела я.
   – Ты давно здесь не была. Здесь многое изменилось.
   Мы сели в большой черный джип, похожий на похоронный автобус, и поехали в Город.
   На выезде из аэропорта тоже стоял человек, похожий на пограничника, и делал круговое движение полосатой палкой, давая понять, что задерживаться не следует.
 
   …Я выгляжу на четырнадцать, хотя мне исполнилось восемнадцать. У меня правая толчковая нога чуть короче левой. Правая рука пока еще не разгибается в локтевом суставе. Волосы очень короткие, еще не отросли. Под волосами скрыт шрам от операции. Если пощупать мою голову, его можно найти. Это напоминание о том, что жизнь не вечна, и я – тоже из породы смертных. Контуженная на всю голову.
   Я одна. Мои родители остались в Париже.
   Впереди – несусветная свобода. Нехорошие люди. Позади – большая любовь. В сумке – несколько тысяч долларов. Вот так это все и началось.
   Нет, мой отец не был белым офицером. Мы не теряли в Революцию родовое поместье и деревеньку на берегу Днепра в Малороссии. Ничего этого у нас просто никогда не было. Я – бесприданница нового поколения. Про таких говорят: она может унести на себе все, что имеет. Случаются в наше время такие: ездят на BMW, а живут на съемной квартире. Действительно, все на мне: драгоценности, одежда, обувь и дорогое белье. Я могу сесть в самолет и раствориться в дымке. От меня не останется никакого следа. У меня нет детей. Нет акций предприятий. Нет недвижимости.
   Я – фантом.
 
   Сципион выгрузил меня около свеженького дома, желтого, с белыми колоннами и пилястрами. Это был торт, посыпанной сахарной пудрой.
   – Поживешь тут, – сказал Сципион. – Тут безопасно. Круглосуточная охрана. Напротив, вон, через мостик, открыли новую пирожковую, в газетах пишут, лучшую в Европе. Будешь ходить туда завтракать. Думаю, что обзорный тур ты совершишь сама, без меня. Все-таки ты тут родилась и еще не все забыла. Сейчас я занесу твои чемоданы и выдам тебе первую зарплату. Прошу учесть, что в промежутках между зарплатами ты денег получать не будешь. Крутись как знаешь…
   Мы вошли в здание. Вестибюль был отделан бордовым мрамором и полы отражали люстры.
   В этой гостинице с апартаментами селились богатые приезжие из сырьевых регионов. Мужчины с кожаными папками под мышками попадались нам навстречу. У гостиницы их круглосуточно ожидали черные «мерсы». А по вечерам в холле их караулили яркие девушки с красными губами и такими же ногтями. Как раз была ночь – их время.
   Сципион занес чемоданы в лифт, и мы поднялись на третий этаж. Окна моей двухкомнатной квартирки выходили на двор, уставленный кадками с сиренью, кипарисами и другими деревцами. Тускло горели фонари.
   Сципион сказал мне: «Извини, задерживаться не могу. Должен домой. Звони. Отчитывайся о каждом шаге». И ушел.
   После его ухода я приняла душ и прислушалась к голосам за стеной. Их не было. Обитатели апартаментов благоразумно спали. Завтра – на работу. Европа.
   Я легла в кровать. Закрыла глаза. Из темноты вывернулась светящаяся тарелка, на которую мы садились. Какой-такой чужой город мы пересекли? Бред. Надо аккуратно узнать, что тут случилось без меня.
   Утром, выходя в город позавтракать, я увидела на дверях моего приюта свежее объявление:

   Настоящим мужчинам!
   Симпатичная женщина, 31 год, познакомлюсь с умным, образованным мужчиной от 35 до 43 лет. Если вы цените ум и домашний уют, мы найдем общий язык. Если у вас ребенок, я буду только рада стать ему мамой. Пишите, я жду!
   Здесь мои секс-фото.

Наташа.

   Вслед за мной из гостиницы вышел швейцар с мокрой тряпкой и ножом и соскреб объявление.

2. Про то, как плохо без присмотра…

   «Так себя чувствует бомж на вокзале. В уголке около туалета, в густой лиловой тени я, как и он, сливаюсь со стеной».

   Меня списали на берег с роскошного корабля. Там бывали балы. Мимо проплывали красивые виды. И вот я временно прописана на служебной площади. Потому что наша квартира в самом центре Города, напротив Дворца, опечатана и арестована. Даже Сципион (вот уж не хотела бы такую родню!) меня не балует вниманием. Эта современная модификация няни с пистолетом за поясом возникает рядом лишь иногда. Но лучше бы он не возникал. Это не слишком приятный человек. Он не старается врачевать приятными словами мои душевные раны. Гнусный солдафон. Говорит он всегда загадками и злоупотребляет насмешками. И я оказалась у него в подчинении. Хотя в классическом варианте все должно быть наоборот. Наверное, я не заслужила проворную няню на посылках. «Ах, деточка, упала ты на лобик, а вырастешь – на спинку будешь падать…»^[1] Я заслужила тюремщика-лайт. Он не следит за мной каждую минуту, как стоокий дракон, но ограничивает меня в деньгах. И в результате я связана по рукам и ногам.
   Никто из старых друзей мною тоже не интересовался. Никто и не знал о моем возвращении. Сама я никому не звоню. Депрессия. Покончить с собой, что ли? Выпить яду? И тогда обо мне услышат все, или хотя бы вспомнит мама. А сейчас ни мамы, ни папы. Ни друга. Только надзиратель. Смешно. А если у меня заболит живот или случится маточное кровотечение – кому я пожалуюсь? Сципиону?
   А раньше, когда представляла возвращение, думала: возникну перед старыми знакомыми в романтическом облаке духов, в шелках и шляпках с перьями. Репетировала позы перед зеркалом.
   Все мои друзья детства уже окончили школу и, наверное, поступили в какие-нибудь третьестепенные вузы. И только я оказалась на обочине жизни со своим хорошим французским, расслабленными парижскими манерами и двумя-тремя изысканными платьями, которые некуда надеть. И на фоне этого мне предстояло поступить хотя бы в девятый класс. Но выяснилось, что я ничего не знаю из того, что знают русские дети, окончившие хорошие школы. Например, я не знаю математики. А из физики помню только господина с кудрями, который изобрел маятник Гюйгенса. Из химии помню формулу воды. Из биологии знаю, что глисты – это кольчатые черви. Зато я нюхаю и слышу хорошо. То есть скачу на лошади. Без промаха стреляю из лука. Вернее будет сказать, что раньше скакала, стреляла без промаха, пока не сломала руку в трех местах. Я могу приготовить фондю на открытом огне. И знаю, как завязывать бант на шее, чтобы он выглядел свежим, а не поникшим, как уши спаниеля. Я быстро набираю на компьютере любой текст латинскими буквами. И хорошо ругаюсь матом.
   …Договорившись с учителями, что начну заниматься через неделю, я сорвалась в воображаемый «город моего детства».
   Выходя из своей гостиницы, я увидела на стене очередное объявление:

   Меня зовут Настя, я проститутка из Киева. С удовольствием расслаблю Вас после тяжёлого рабочего дня, скрашу досуг в выходные. Я предлагаю следующие интимные услуги: классика, оральный, лесбос, массаж, эскорт-услуги, игрушки, страпон, куннилингус. Мои реальные фото смотрите здесь http://www.kiev-x.com/girls/#174 и здесь http://www.intim-club.com/girls/#32 Для ваших друзей всегда найду подружек. Территориально я нахожусь в центре Киева, на Печёрске. У меня уютные апартаменты в элитном доме. I speak English. Удачного вам дня!

   Вслед за мной вышел охранник и, прочитав объявление, соскреб его.
   – А почему вы соскребаете объявление? – спросила я охранника.
   – Зачем нам ихние хохляцкие кадры? У нас тут своих полно, – ответил он равнодушно.
   Повинуясь внутреннему голосу, я пошла на квартиру родителей. Хоть на окна посмотреть. Идти было недалеко: всего два-три квартала. Очень хотелось войти туда, откуда я вывалилась в большой мир.
   Но не тут-то было. В подъезде посадили строгую бабку-консъержку, которая меня полчаса недоверчиво расспрашивала, кто я есть. Требовала предъявить паспорт и грозилась вызвать милицию. Она довела меня до припадка злобы, я орала, что выведу ее на чистую воду. И, услышав мой рык, бабка молча сдвинула очки на лоб и отступила. Я быстро поковыляла наверх пешком и все боялась, что бабка вызовет милицию. Но она не вызвала…
   Квартира была опечатана. Иными словами, она была вся заклеена белыми бумажками с печатями.
   – Пошли все к черту! – сказала я и длинным ногтем прорезала белые бумажки. Затем я вскрыла квартиру своим ключом.
   Квартира встретила меня сыростью и тяжелым духом старого жилья. А еще – бросилась в глаза неумелая роскошь начала 90-х. Маленькие тесные комнатки, заставленные антикварной мебелью, которую так любила моя мама, были чудовищно захламлены. На стенах мать всюду развесила картины со сценами охоты на крупных хищников. Кругом были жертвы охоты: кровь, мышцы, голое мужское тело с хорошо прорисованными бицепсами.
   По углам мама расставила старинные китайские вазы на хрупких неустойчивых столиках. В спальне родителей я нашла фотографию: папа – в своем знаменитом клетчатом пиджаке, мама – в позолоченной чалме и между ними – я, в розовом платьице и детской шляпке, завязанной ленточкой под подбородком. Я прижала эту фотографию к груди и заплакала. Прошлое счастье доставило мне нереальную боль. Силы покинули меня, и я, ломая ногти о ретро-телефон с тугим инкрустированным диском, набрала Машку. В старые времена это была моя единственная подруга.
   Маша, услышав в трубке мой голос, зарыдала. Мы вместе ревели минут пять.
   Вслед за этим Машка примчалась ко мне быстрее «скорой помощи». Легкой тенью пронеслась она над головой стражницы подъезда и оказалась в нашей желтой гостиной.
   Увидев меня, Маша остановилась пораженная моей худобой и, наверное, уродством. Машка превратилась в очаровательную маленькую статуэтку, с пышными черными волосами и тонкими чертами лица. Она щебетала не переставая, потому что за три года новостей скопилось как за всю жизнь. Она поступила в наш театральный институт. Папа у нее там работает преподавателем дикции. «Фикции», – как передразнила его Машка.
   Всю ночь мы с Машкой болтали, лежа рядом на широкой родительской постели, восстанавливая в памяти все, что было. Во вторую ночь она рассказывала мне, что произошло за эти три года с нашими школьными друзьями.
   – В общем, твой Роман отправился по стопам своего папаши. А куда он мог еще пойти? После девятого класса он, как настоящий пролетарий, из школы ушел в автомеханический техникум. А сейчас уехал поступать в военное училище. Училище где-то в Сибири. То ли в Иркутской области, то ли в Красноярске. Или нет, во Владивостоке. Если он не поступит, его заберут в армию, потому что ему уже исполнилось восемнадцать. Ну, армия для него – это не страшно. Мне кажется, морально он готов ко всему, даже к смерти.
   Сердце у меня упало. Наверное, где-то в глубине души я надеялась на вечную любовь. Или хотя бы на письмецо в конверте, которое Маша вынет из пахнущей духами замшевой сумочки. Но ничего. Ничего. Та легкость, с которой меня забыл Роман, царапнула меня по-живому.
   – Чем ты будешь заниматься? – спросила меня Машка.
   – Проституцией.
   Машка остолбенела и уставилась на меня во все глаза. Я видела, что мысленно она оценивает мои шансы. Потом, очевидно, оценив их как очень низкие, она сказала:
   – Ты шутишь?
   – Конечно, шучу. Хотя не очень сильно. Думаю, это наиболее перспективное направление на сегодняшний день для девушки без денег. Но я не встречаю ни у кого поддержки на этом пути. Мне сказали, что я зачем-то должна учить китайский язык. В двадцать первом веке на земле останется одна супердержава – это Китай. И все мы должны учить китайский язык. Даже проститутки должны учить китайский. Потому что скоро все клиенты будут китайцы. Китайский язык необходим для карьеры. И чтобы тренировать память. У меня, видишь ли, случаются провалы. Посмотри, какой шрам? – Я взяла ее руку и провела по своей новой голове. Моя рука ощутила, как дрогнула ее рука. Машка испугалась.
   – Не бойся. Это в прошлом, – сказала я. – Просто у меня бывают приступы. Мне кажется, что я грежу будущим. Причем в объемных картинах. Как в стереоскопическом кино. А иногда вижу и прошлое. Но как-то странно вижу. То, чего я не знала, о чем не догадывалась. Например, сегодня ночью мне приснилась мерзкая статья про папу из какой-то газеты. Я считывала ее крупные буквы и заголовок «Жыду – жыд!». Как ты думаешь, Маша, была когда-нибудь напечатана такая статья про моего отца?
   – Откуда я знаю, Юля? Какое нам дело? Мы же с тобой женщины. «Княгиня Вера не читала газет, они ей пачкали руки…»
   Я заметила, что Маша не поверила ни одному моему слову. Должно быть, в детстве я была отменной врушкой, и у людей, которые меня издавна знали, остался этот осадок. Маша же не знала про тот несчастный случай, который все изменил. Мы же не виделись три года.
   – Юлия, скажи честно, ты готовишься поступать в театральный? Я уловила твой эпатажный стиль. Признайся, в театральный? Я постараюсь помочь тебе советом. А если ты выучила наизусть какую-то статью – ты сможешь учить и роли.
   – Да нет же, Маш, это мне все приснилось!
   – Ну, ладно, – осадила меня Маша. – Когда захочешь, расскажешь мне все.
   – А куда пойдем обедать? В Отель-палас? – спросила я.
   – Там слишком дорого. Там рюмка водки стоит пять долларов.
   – Ты водку, что ли, пьешь?
   – Скорее нет, – смутилась Маша, – просто я там подрабатывала на симпозиуме эскорт-девушкой и знаю тамошние расценки. Давай лучше пойдем… в «Доброго повара». Там недорого и уютно.
   – Ты там бываешь?
   – Нет, но это кафе у нас целыми днями рекламируют по радио. Все-таки не зря же, наверное?
   Мы вышли в Город. Видно было, что Город сравнительно недавно пережил серьезные политические баталии. Нет-нет да на стенах, на рекламных тумбах попадались обрывки листовок и пожелтевшие лозунги. На стене одного дома на уровне третьего этажа, под самой крышей крупно красной краской было намалевано: «Сливка – ты жыд!»
   Сливка – это фамилия моего отца.
   – Бред какой-то, – сказала я. – Я и не знала, что мы евреи.
   – Не бери в голову. Это у нас нацисты веселятся.
 
   …Кафе «Добрый повар» располагалось в переулке, рядом с Императорским проспектом в старом доме. А рядом красовалась огромная вывеска: «Салон счастья „Светлячок“». Я бы точно подумала, что это салон-парикмахерская, если бы на вывеске не обнаружила портрет… свой портрет. Мой собственный портрет, но с длинными волосами, с улыбкой до ушей, а на моих неровных зубах отчетливо была видна проволока, какой исправляют прикус, брекет-система. Это было как раз то, чего не сделали для меня мои родители, занятые борьбой за демократию. У меня так и остался неправильный прикус и кривые зубы.
   – Ты посмотри, Маруся, что это? Это ведь я?
   – Не может быть. Наверное, это просто похожая девчонка. Тебя ведь не отличишь от других, – авторитетно сказала Маша. И тут же испугалась, что я обижусь, – и это очень хорошо для карьеры в кино и на телевидении. Типичное лицо – это залог успеха. На экзаменах в театральный на первом же туре отсеяли всех, кто имел характерную запоминающуюся внешность. Такую девчонку, грузинскую княжну, завалили. Посоветовали ей ехать поступать в Тбилиси. Там, сказали, она будет как все, а тут ее остается только в этнических картинах снимать, про царицу Тамару… Сказали, что разнарядка на грузинскую внешность в этом году не пришла из министерства. В общем, брали среднерусскую внешность, очень хорошо шли морды с веснушками, у кого коса-краса, толстые девки нарасхват были и рыжие ребята. На курсе нет ни одного красавца – просто не на ком глаз остановить. Все парни маленькие и кривоногие. А меня взяли на травести. Разнарядка была, и взяли.
   …Прежде чем посетить кафе, мы зашли в «Салон счастья „Светлячок“».
   – Вам что, девочки, прикус исправить или погадать на женихов? – приветливо спросила администратор, дама средних лет в кисейном платье, через которое просвечивали полные ляжки. На меня она не обратила никакого внимания, не сличила меня с портретом на вывеске. Наверное, Машка была права: то была наша типичная современница.
   – А у вас гадальный салон? – спросила бойкая Маша.
   – У нас любые услуги, которые помогают человеку улучшить свою судьбу. Мы можем изменить имидж в лучшую сторону, найти ваш стиль, исправить недостатки внешности и, наконец, погадать…
   – Кто это у вас на вывеске? – задала Маша каверзный вопрос, глядя в глаза администратору.
   – Это… это, в общем, дочка нашего бывшего мэра города… демократа. Мы эту вывеску в прошлом году повесили, когда еще было актуально. Но сейчас заменим ее на дочку нынешнего мэра. Последний день висит.
   – А она вам разрешила? – строго спросила Маша.
   – Кто? Дочка прежнего мэра? Так ее уже давно нет в стране. Они ведь сразу, как власть получают, отправляют своих детей за границу, и они больше в Россию не возвращаются. Он и сам уехал. Бежал. Так что по рукам нам никто дать не может. А личико такое… типичное. И зубы кривые.
   – Где вы взяли эту фотографию?
   – Понятия не имею, где взяли. Вспомнила! Она сама нам продала свою фотографию. Она сказала: «Я дочь бывшего мэра».
   – Так и сказала? – спросила я.
   – Да. Она так сказала.
   Женщина пожала плечами. Мол, а что особенного?
   Я оглянулась на Машку – ей тоже не понравилась эта история. И мне не понравилась эта история. Была она с душком. С одной стороны, я поняла, что папу в Городе ненавидят и обзывают «дерьмократом» и «жыдом». С другой – кто-то зарабатывает на мне деньги. Кто-то ходит по городу и представляется мною…
   – Нам погадать, – решительно заявила Маша. – На кофейной гуще.
   – Записываю вас на послезавтра. Сегодня нет специалиста по гуще.
   – А завтра нельзя?
   – Ни завтра, ни сегодня никак. На гуще гадает сама мадам. А на карты все места заняты. Время тревожное, все хотят знать будущее. От клиентов нет отбоя. Вносите задаток?
   Я достала из сумочки десять долларов. Приемщица поморщилась: много даете. Рубль упал, и сумма в десять долларов казалась ей явно преувеличенной.
   – Ну, вот вам два флайера, пообедайте в нашем кафе «Добрый повар», – предложила администратор. – Кто от нас – тем кофе бесплатно.
   – Вот развернулись за твоей могучей спиной! – выдала Маша, едва мы вышли на улицу. – Чувствуется, что эта Света оказалась хорошим продюсером…
   – А ты уверена, что эта мадам – та самая Света?
   – У меня нет ни малейшего сомнения, – заявила Маша.
   Мы с ней чудесно пообедали. И все говорили, говорили, будто купались в светлой воде.

3. Про эпоху Большого слова…

   «Новый порядок наступил внезапно. Был понедельник, и люди шли на работу, как всегда. А все уже было другое…»

   Что же произошло с нами и почему так резко и вдруг? Про то, что папа проиграл, я узнала из теленовостей, находясь еще в Париже. А про то, «как» он проиграл и «почему» – я не узнала. Когда меня отправили в изгнание, я еще была подростком. Мозгом я мало что понимала. Можно сказать, почти ничего. Но я умела чувствовать. Папу любили в Городе. Папины портреты полотенцами качались на электрических проводах. Папа в галстуке-бабочке и клетчатом пиджаке улыбался как народный артист. Папа-то и создал образ нового человека. Открытый, образованный. Стильный пиджак, галстук, обворожительная бесхитростная улыбка. В советские времена таким был Гагарин, а потом – мой папа.
   Без него и без мамы не обходилась ни одна театральная премьера, ни одна выставка, ни одно празднование. Они были самой светской парой нашего города. Тогда про папу писали: «Сливка – Колумб нашей демократии».
   Я пила сок папиной популярности. Я качалась на маминых каблуках, в мини-юбке и улыбалась красными губами прекрасному миру. Счастье лилось из каждой подворотни.
   Вскоре мама прилетела в Париж не одна, а с папой. Папа был бледен и все время хватался за сердце. «Нас кинули, – определила мама. – У папы нет перспектив на реставрацию. Им всем наплевать на демократию, они все хотят разворовывать собственность. А теперь, когда отец ее не сторожит, всякий подонок может присосаться к собственности и приобрести ее за бесценок».
   Тот банк, который финансировал мое проживание в частной школе во Франции, сразу отказал папе в деньгах, как только папа потерял власть. И главное, что я поняла: случившееся с папой – фатально. Он безвозвратно утратил все. Это я прочитала на мамином лице. И то, что мать не дала мне в нашем городе ни одной наводки, к кому можно обратиться за советом и помощью, ни одного адреса не оставила из прежних, ни тем более новых знакомых – это тоже было показательно. Теперь мы были отверженные. Мать даже не сказала, где брать деньги, когда они закончатся.
   – Есть только одна «красная кнопка», – сказала мне мать. – Ею можно воспользоваться один раз, когда будет совсем плохо. Вот этот номер, – и мать маленькой дрожащей рукой дала мне бумажку с именем и телефоном. – Запомни: обращаться один раз, – повторила моя гордая мама. – Проси все, что будет надо. Допустим, тебя не будут принимать в институт – тогда звони ему. И тебя примут. А по мелочи не звони.
   – Почему?
   – Потому что неудобно. По мелочи можешь обращаться к Сципиону.
   В общем, мы – отверженные. Это моя реальность. Поэтому я колебалась, прежде чем сделать звонок другу. Папиному, разумеется. Интеллигентный старенький дядечка. Если он жив, то и живет себе последние пятьдесят лет под городом, там, где летняя царская резиденция. Преподает в колледже театральное мастерство. Зовут его просто, по-императорски – Юлианием. Юлианом Семеновичем. Ну, а если и Юлианий не захочет со мной разговаривать?
   Колебания заняли у меня полдня.
   К обеду я сдалась и позвонила.
   Юлианий ахнул: «Юленька! Приезжай к нам! Расскажешь, как все там у вас».
   Да что там «у нас», я хотела, чтобы он рассказал мне, как тут все у них.
   На машине, которую мне с барского плеча кинул Сципион, я довольно ловко, минуя пробки, добралась до самого красивого пригорода в округе. Огромные нереальные лопухи и заросли неизвестных дерев, в которые переродились прежние чистопородные пинии, кипарисы, и пальмы, привезенные из далеких стран, сопровождали меня всю дорогу, чуть я пересекла границу дворцового пригорода.