Страница:
– Поверь, то, что ты Смотритель, судьба. От нее нельзя отказаться. В том-то и прелесть. Да, судьба. Судьба! – повторил Олег и, подняв вверх ладонь в знак прощания, пошел вдоль кресел.
– Кто это? – раздался за моей спиной голос мамы.
– Подошел время спросить, – пробормотала я, пряча книгу в сумку. – Что хорошего в цифре семь?
Мама стала рассказывать о цифрах и связанных с ними приметах, об устойчивых и неустойчивых знаках, а я продолжала смотреть на удаляющуюся фигуру в светлом пальто. Что это значит? Что там за люди, знающие, казалось, обо всем? И зачем мне подаренная книга? Или под обложкой спрятано нечто другое?
Мне стало страшно. Очень страшно. Я сжала в кулаке телефон. Хм, не ехать домой… Как они себе это представляют? Что я все брошу и помчусь к ним в гости? И что страшного меня ждет дома? Или все как-то связано с маньяком, о котором говорила Галка?
Перед самой посадкой в самолет у меня вдруг ожил сотовый.
– Извини, Машенька! – Снова Олег. Разве он не все сказал? – Я специально позвонил, чтобы у тебя остался номер моего мобильного. На тот случай, если я тебе понадоблюсь. Я всегда на связи. Приезжай скорей! Я буду ждать!
Олег отключился, и я машинально посмотрела на экран. Палец дернулся, вызывая «иконку»: «Хотите удалить номер? Да – нет?» Секунду я поколебалась. Очень хотелось удалить, тем самым вычеркнув Олега вместе со всеми Смотрителями из своей жизни. Но перед глазами тут же встали Катрин с ее извечной улыбкой, постоянно недовольный Лео, и я даже услышала, как он говорит: «Il y a trop de bruit ici»[5]. Захлопнула телефон – сохраним. Может, и правда пригодится.
В самолете разговор с Олегом не выходил у меня из головы. Видимо, Смотрителям что-то от меня нужно, раз он ждал в аэропорту. Что-то, что могла им дать только я. А раз так, то Олег слишком легко согласился подождать. Похоже на обходной маневр, как будто в рукаве у него припрятана козырная карта. Знать бы какая… И еще книга – о снах, кладах, каких-то белых женщинах, картах, счастливых дорогах и внезапных смертях.
О цифрах в ней тоже было. «Один» означает цель, проявляется в агрессии, «два» число антитезиса с такими крайностями, как день и ночь. Странно, почему антитезис, если два – это гармония. Встречаются двое, и им хорошо. Семья появляется, когда двое живут вместе. У человека две руки, две ноги. Какая же тут противоположность? Если только симметрия. «Три» – неустойчивое число, знак треугольника, прошлое, настоящее и будущее. «Четыре» – устойчивость и прочность, квадрат, стихии, стороны света, у всех стульев четыре ножки. «Семь» – соединение устойчивости с неустойчивостью (цифр «четыре» и «три»), целостности с идеальностью («один» и «шесть»), а еще количество дней недели, нот в гамме. Цифра везения. «Один» и «шесть»… ну да, шестнадцать. Вот почему Олег сказал «семь – семь», когда времени было шестнадцать часов семь минут… А я-то подумала, о чем он… Все сходится.
Сюда же в нумерологию затесался Пифагор со своей таблицей умножения и объединенной математической системой арабов, друидов, финикийцев и египтян. «Пифагор доказал, что все сущее может быть выражено числами… Квадрат Пифагора или психоматрица…»
Книга закрылась сама собой. Еще одна загадка? Или случайный подарок? Олег купил первое, на что упал взгляд, обложка красивая, золотые буквы. Сидел, ждал меня, листал, а потом отдал. Нет, в такую последовательность верится с трудом. Зачем он стал бы мне отдавать купленную себе книгу? Значит, принес ее специально для меня. И что я в ней должна была найти? Историю цифры «семь»?
Родной город встретил неожиданным снегом. И чего Пашка врал, что он еще не выпал? Вон же, все вокруг засыпано.
Папа в аэропорту стоял в шапке и теплом пальто. Я в своих легких тапочках почувствовала себя неуютно.
– Наконец-то! – воскликнул папа, не успели мы подойти ближе. Словно несколько дней провел под табло с прилетом самолетов.
– Какие новости? – Я с облегчением вручила папе в руки свою сумку. Может, на сей раз мне больше повезет, и я услышу что-то стоящее?
– Без вас город перешел на осадное положение. – Папа пытался шутить. – Объявился какой-то маньяк.
– Ну, сколько можно! – проворчала я. Разговоры про маньяков меня уже бесили. Придумали бы что-нибудь новенькое…
– Так ведь что он творит-то! – с жаром продолжал рассказывать папа. – Чуть ли не головы своим жертвам рвет!
– Какой кошмар! – Мама посмотрела на меня. Словно отрывать у людей головы до недавних пор было моим излюбленным занятием.
– Откусывает или откручивает? – машинально спросила я, думая, что, пожалуй, надо пройтись по моим знакомым готам, узнать, что у них и как. Мне нужны были новости. Новости, способные объяснить поведение Макса.
– Надрезает. И жертва умирает от потери крови.
Последнее слово заставило меня внимательней прислушаться к разговору. Не то ли это, что я ищу?
– И куда вся кровь девается? – прошептала я, непроизвольно начиная представлять ужасную картину. Лежит человек, абсолютно белый и сухой, как бумажный лист. На шее у него виднеются две точки. Я подхожу к нему, склоняюсь, и вдруг он открывает глаза, пергаментные губы ломаются в страшном оскале, из-под них лезут клыки. Человек дико хохочет и кидается на меня.
Видение ворвалось в мои мысли, и я сильнее засунула руки в карманы, чтобы вернуть себя к реальности.
– Знакомых среди жертв нет? – шепчет мама, близко склоняясь к отцу. Но я ее слышу. Хорошо слышу.
– Слава богу, нет! – всплеснул руками папа. Он не признает секретности и говорит обо всем громко.
Действительно, слава богу. Почему-то мне вдруг вспомнилась Маркелова. Ее хлебом не корми, дай в неприятную историю попасть. Но все обошлось. «Утренняя «Зорька» права, наших никого не коснулось.
– Маша, если получится, не ходи никуда, – попросил отец.
– У меня же тренировки, – прошептала я, медленно приходя в себя.
А что если объявился молодой вампир, не знакомый с правилами? Вслед за ним на такую же охоту выйдут другие… И если их соберется несколько, и каждому потребуется по жертве в ночь… Так они быстро весь город изведут.
– Сколько уже человек погибло?
– За неделю пять, – нервно сообщил папа. – Все пятеро – девушки.
Макс, почему же ты уехал? Ты наверняка знаешь, кто он такой, этот маньяк. Знаешь – и пытаешься что-то сделать?
– Скоро все закончится, – пробормотала я, машинально поправляя на своей сумке английскую булавку. Когда я ее успела прикрепить? Это, кажется, на удачу или от сглаза. И откуда во мне такая уверенность? Словно подсказывает кто.
За окном проносились темные дома. Здравствуй, город, я рада тебя видеть. Мне очень не хватало твоих мрачных дворов, мигающих фонарей, недовольных лиц, тяжелых туч над головой. Мне не хватало твоего снега. Твоего первого снега, который обречен вскоре растаять.
– Хотелось бы! – с жаром поддержал меня отец, не замечая, что я его не слушаю. – В городе жить стало невозможно – постоянно приходится от кого-то прятаться, опасаться каждого шороха за спиной.
– Сережа… – предостерегающе начала мама.
Она все еще за меня боится. Боится, что я испугаюсь, что мне приснится очередной кошмар. Но они меня уже и так посещают. Только это не мои кошмары. И страхи не мои.
Наша двенадцатиэтажка выплыла из-за домов, и мне показалось, что я чувствую, с каким напряжением дом ждет меня. Косится недовольными антеннами, как бы говоря: все произошло из-за того, что ты уехала. Ничего, я вернулась. И снова мы будем дружить друг с другом, моя ненаглядная двенадцатиэтажка, некогда белая, а сейчас из-за снега линялая, невзрачно-серая, но все равно любимая.
Я выбралась из машины, оглянулась. Как будто и не уезжала, как будто еще утром не было солнца, моря, шуршащих пальм.
– Пойдемте! – торопил отец.
Я повернулась к входу, и мне вдруг страшно захотелось чуда. Самого обыкновенного чуда. Я захожу в подъезд, а там все, как раньше, до пожара, до разборок с готами, до появления здесь Смотрителей. Вот сейчас я протяну руку к двери, и навстречу мне выйдет Макс… Ладно, пускай никто не выйдет, но в почтовом ящике я найду от него записку. Или хоть какой-то знак, что жильцы в мастерскую вернутся.
«Туп, туп», – тревожно заколотилось сердце.
– Привет!
Несмотря на холод, окно первого этажа слева от двери распахнуто. Маринка! За то время, что я ее не видела, она стала совсем бледной, а в глазах появилась ледяная уверенность.
Она была бледна, но не была больной.
Маринка… Я о ней забыла. А не может ли быть, что нынешние убийства дело рук очень неопытного вампира?
– Маша!
Папа держал дверь, но я не могла сделать те несколько шагов, что отделяли меня от спасительного входа в подъезд.
– Я сейчас, – махнула ему рукой и подошла к окну.
Маринка стала симпатичней прежнего, из лица ушли следы трогательной детской беззащитности. Теперь она была под надежной охраной своего преображения в вампира.
Я услышала, как закрылась подъездная дверь. Родители не стали меня ждать. Ушли, даже не догадываясь о том, что сейчас оставили свою дочь один на один с кровожадным убийцей. Может быть, тем самым, которого тщетно ищет милиция.
– Привет! – Не очень радостное получилось приветствие. – Как дела?
– Хорошо. – Маринка улыбалась, и было в ее улыбке что-то знакомое. Где-то я такую видела. Кто-то мне так уже улыбался. Я глубже задышала, пытаясь сдерживать волнами накатывающую панику. Я не должна показывать Маринке свой страх. Еще неизвестно, как девочка отреагирует.
– Какая ты стала… красивая, – закашлявшись, пробормотала я. У меня никак не получалось говорить прежним приветливым голосом. Он дрожал, иногда срываясь. – А мы на юге были. Там сейчас тепло, в море можно купаться. Африка, бегемоты, Лимпопо. Но мне не понравилось – жарко очень.
А ты ведь, Маринка, даже не знаешь о существовании Смотрителей. Не знаешь, что твоя сила имеет ограничения. И если взрослые вампиры умеют хоть как-то от Смотрителей защищаться, то ты перед ними – открытая мишень.
Я подошла ближе, пытаясь понять, что в первую очередь надо сказать, как объяснить ей все то, что происходит.
Взгляд Маринки стал тревожным.
Она чувствует меня?
Пришлось отойти.
– Мы только приехали, – растерянно повторила я. – Что нового? Как себя чувствуешь? – Что я говорю? У вампира спрашиваю о здоровье! – Ты Макса не видела?
Вот уж точно зря спросила. При упоминании о Максе глаза Маринки распахнулись.
– Заходил пару раз. Но сейчас его здесь нет. – Слова колючие, раздраженные.
– Да? Ну, ладно, – сказала я как можно более дружелюбно и сделала несколько шагов в сторону. Ноги неожиданно стали тяжелыми, я еле двигалась. – Пока!
Я заставляла себя посмотреть Маринке в глаза, но ничего не получилось. Я чувствовала, как она смотрит на меня. Зло. Недовольно.
Неуютно было уходить под ее пристальным взглядом. Тем более не хотелось поворачиваться к распахнутому окну спиной. Даже если Маринка ничего не знает, она наверняка о чем-то догадывается.
– До скорой встречи! – долетело до меня, и я с готовностью закивала в ответ.
Набрала код, открыла подъездную дверь, и пока она не захлопнулась за мной, не могла отделаться от ощущения, что на меня сейчас набросятся.
Еще одно потрясение ожидало в холле около лифтов – дверь в мастерскую оказалась заклеена специальной лентой с печатью. Только лента была разорвана и болталась двумя безжизненными огрызками.
Это было до того ужасно, что я не стала ждать лифта, побежала пешком. Жесткая подошва тапочек топала о ступеньки, отчего меня преследовало чувство, что следом кто-то идет. Я пару раз остановилась. Кровь стучала в висках, легкие с трудом впускали в себя воздух. Но на лестничной площадке никого не было. Только я и мой страх.
Коридорная дверь на двенадцатом этаже была широко распахнута, квартирная приоткрыта. Вот где мне будет хорошо и спокойно… Из последних сил я побежала вперед, закрыла за собой сначала коридорную дверь, потом дверь квартиры и, наконец, дверь моей комнаты.
Из растворенной форточки тянуло холодом, на полу около подоконника несколько скукоженных листочков. Они зашуршали, когда я стала их поднимать. Стол с уснувшим ноутбуком, стопки тетрадок и учебников, на стуле компакт-диски, около ножки перевернутая тапочка, вторая торчит из-под кровати… Длинный стеллаж с книгами, за стеклом фотографии – мой класс, походы, мама с папой, Маркелова с Лариской… Поставить бы сюда фотографию с Максом. Как много мы с ним не успели! Так ни разу и не сфотографировались. Или это будет дурной знак? Надо посмотреть в книжке.
Я опустилась на сбитое покрывало кровати, вспомнила вскрытую мастерскую, и мне стало грустно. Сначала вампиры пытались меня убить, потому что я Смотритель, потом на них вышли готы, логично приняв за своих. А теперь жильцы из мастерской уехали… И что-то никто не спешит меня благодарить за чудесное спасение Макса из рук коварного Дракона, устроившего пожар.
Конечно, мне не обещали, что все будет как в сказке, и после финальных титров начнется счастливая жизнь. Но хоть как-то объяснить, что происходит, давно пора. Хочется хотя бы неделю просто побыть с Максом, погулять с ним в парке, сходить в кино. Подержать его за руку, посмотреть в глаза…
Хочется…
Я прошла по комнате, пнула ногой подвернувшуюся тапочку. Столько вещей, и ни одна не может мне помочь! Зачем они здесь? Что высматривают?
Порыв ветра напомнил о том, что форточка открыта. Стало зябко, я потерла ладонью по плечу и вдруг заметила, что все-таки загорела. В холодном воздухе рука показалась неправильно коричневой.
Я меняюсь, а мир вокруг остается прежним. Он, так же как и раньше, не пускает ко мне Макса. По каким-то неизвестным мне причинам я не могу быть с ним.
Босиком прошла вдоль стеллажа, вернулась к окну, постояла и опять отправилась мерить шагами стеллаж.
Один, два, три… семь.
Семь шагов. Вот и правильно. Так и должно быть.
Постояла около двери, перекатилась с пятки на мысок. Был бы под ногами песок, он бы сейчас хрустел. Солнце там уже село и песок успел остыть. Днем на нем невозможно стоять, он так раскаляется, что жарит подошвы. А вот вечером на нем можно посидеть, побросать камешки в море, подождать Макса…
Никого я не буду ждать!
Вновь пробежала через комнату. Из окна пахнуло сыростью, руками я вцепилась в подоконник.
Неправда! Он вернется. Он знает, как мне без него тяжело, поэтому скоро вернется.
Не думать, не думать… Я выдвинула ящик стола, достала шоколадку. Швейцарская, с россыпью орешков на упаковке. Макс подарил. Но это не самая вкусная. Самую вкусную мне однажды дал Лео, она была в фольге, без фирменной обертки.
Сладкое успокаивает, помогает уснуть.
С шоколадкой в руках я забралась в постель.
Нет, что-то мне сегодня ничего не помогает. В голову лезут неприятные мысли о том, что Макс слишком хорош для меня, что ему нетрудно найти себе другую. Из-за этих глупостей я ворочалась с боку на бок, вздыхала, крутила подушку, встряхивала одеяло.
Сон не шел.
А ведь в комнате все по-старому, все так, как было, когда сюда впервые вошел Макс. Вошел, оглянулся и сразу стал здесь своим. Вот и сейчас он сидит на подоконнике… Нет, стоит в дверях… Или подошел к кровати, смотрит на меня?
Я приподнялась, оглядела комнату. Никого.
Надо поспать, поспать. Я так устала… Но стоило закрыть глаза, как вновь я видела любимое лицо. Мягкие волосы прикрывают лоб, очень внимательные глаза, в которых плещется бездна, широкие скулы, твердо сжатые губы, бледная кожа, которой так хочется коснуться…
Незаметно для себя я вновь оказалась около окна. Зажмурилась.
Как же больно на душе. Почему любовь – это обязательно страдания? И закончатся ли они когда-нибудь?
Сквозь закрытые веки пробивалась темнота. Город вокруг меня пуст. Никого и ничего. Ровная пульсация фонарей, равнодушное перемигивание фар. Уехали, все уехали…
Мне показалось? Или просто ветер свистит в деревьях? Или возмущаются потревоженные провода? Или вода журчит в трубах? Ничего нет. Только призраки. Мои любимые, мои хорошие, мои добрые знакомые.
Тихий осенний воздух дрогнул. Застонал, зашевелился город. Что-то приближалось ко мне. Приближалось стремительно. Мчалось мимо домов, гася фонари. Летело через крыши, раскачивая провода. Пробивалось сквозь ветки деревьев, срывая с них последние листья.
Маленький желтый березовый листок взлетел передо мной ночной бабочкой, заставив испуганно отшатнуться от окна. Я схватилась за батарею, чтобы не упасть. И тут же хлопнула рамой, задернула штору. Отбежала к кровати. Может, Олег прав, и я зря вернулась? Там, за окном, что-то было. Это я позвала его. И теперь оно будет ждать. Ждать удобного момента.
Завернулась в одеяло с головой, подоткнула удобней подушку. Старая игра – если не шевелиться, то ничего страшного не произойдет. Ужас постоит-постоит, повздыхает и уйдет, так ничего и не дождавшись. А стоит шевельнуться, как он набросится. Поэтому надо лежать тихо-тихо, как будто меня здесь нет.
Наутро сон вспоминался с трудом: пустой зал, звон клинков, на полу прыгающие тени. Но я была спокойна, меня уже ничего не пугало. И только слова все еще звучали в ушах.
– Правда, ошибки бодрят? – шепчет мне голос. – Думаешь, что все понарошку, а оказывается всерьез… Играешь по одним правилам, а все остальные вдруг начинают играть по другим…
Сон затерся среди десятка других, оставив после себя неприятный осадок. Мне постоянно подкидывают головоломки, которые я пока не могу решить. Чего от меня хотят? Зачем заставляют раз за разом переживать смерть Макса?
С больной головой я сползла с кровати, нехотя глянула в набухающий за окном день.
Надо открыть форточку. Зачем я ее закрыла?
Заклинившая рама долго не поддавалась. Я мучила шпингалет, дергая ручку. Окно сдалось неожиданно, резко распахнувшись, и вместе со свежим воздухом в комнату влетели листья. Их шуршание в первую секунду напугало меня.
Весь подоконник был усыпан желтыми березовыми листьями, словно их специально кто-то набросал. Кто-то швырял их в окно двенадцатого этажа?
Глава IV
– Кто это? – раздался за моей спиной голос мамы.
– Подошел время спросить, – пробормотала я, пряча книгу в сумку. – Что хорошего в цифре семь?
Мама стала рассказывать о цифрах и связанных с ними приметах, об устойчивых и неустойчивых знаках, а я продолжала смотреть на удаляющуюся фигуру в светлом пальто. Что это значит? Что там за люди, знающие, казалось, обо всем? И зачем мне подаренная книга? Или под обложкой спрятано нечто другое?
Мне стало страшно. Очень страшно. Я сжала в кулаке телефон. Хм, не ехать домой… Как они себе это представляют? Что я все брошу и помчусь к ним в гости? И что страшного меня ждет дома? Или все как-то связано с маньяком, о котором говорила Галка?
Перед самой посадкой в самолет у меня вдруг ожил сотовый.
– Извини, Машенька! – Снова Олег. Разве он не все сказал? – Я специально позвонил, чтобы у тебя остался номер моего мобильного. На тот случай, если я тебе понадоблюсь. Я всегда на связи. Приезжай скорей! Я буду ждать!
Олег отключился, и я машинально посмотрела на экран. Палец дернулся, вызывая «иконку»: «Хотите удалить номер? Да – нет?» Секунду я поколебалась. Очень хотелось удалить, тем самым вычеркнув Олега вместе со всеми Смотрителями из своей жизни. Но перед глазами тут же встали Катрин с ее извечной улыбкой, постоянно недовольный Лео, и я даже услышала, как он говорит: «Il y a trop de bruit ici»[5]. Захлопнула телефон – сохраним. Может, и правда пригодится.
В самолете разговор с Олегом не выходил у меня из головы. Видимо, Смотрителям что-то от меня нужно, раз он ждал в аэропорту. Что-то, что могла им дать только я. А раз так, то Олег слишком легко согласился подождать. Похоже на обходной маневр, как будто в рукаве у него припрятана козырная карта. Знать бы какая… И еще книга – о снах, кладах, каких-то белых женщинах, картах, счастливых дорогах и внезапных смертях.
О цифрах в ней тоже было. «Один» означает цель, проявляется в агрессии, «два» число антитезиса с такими крайностями, как день и ночь. Странно, почему антитезис, если два – это гармония. Встречаются двое, и им хорошо. Семья появляется, когда двое живут вместе. У человека две руки, две ноги. Какая же тут противоположность? Если только симметрия. «Три» – неустойчивое число, знак треугольника, прошлое, настоящее и будущее. «Четыре» – устойчивость и прочность, квадрат, стихии, стороны света, у всех стульев четыре ножки. «Семь» – соединение устойчивости с неустойчивостью (цифр «четыре» и «три»), целостности с идеальностью («один» и «шесть»), а еще количество дней недели, нот в гамме. Цифра везения. «Один» и «шесть»… ну да, шестнадцать. Вот почему Олег сказал «семь – семь», когда времени было шестнадцать часов семь минут… А я-то подумала, о чем он… Все сходится.
Сюда же в нумерологию затесался Пифагор со своей таблицей умножения и объединенной математической системой арабов, друидов, финикийцев и египтян. «Пифагор доказал, что все сущее может быть выражено числами… Квадрат Пифагора или психоматрица…»
Книга закрылась сама собой. Еще одна загадка? Или случайный подарок? Олег купил первое, на что упал взгляд, обложка красивая, золотые буквы. Сидел, ждал меня, листал, а потом отдал. Нет, в такую последовательность верится с трудом. Зачем он стал бы мне отдавать купленную себе книгу? Значит, принес ее специально для меня. И что я в ней должна была найти? Историю цифры «семь»?
Родной город встретил неожиданным снегом. И чего Пашка врал, что он еще не выпал? Вон же, все вокруг засыпано.
Папа в аэропорту стоял в шапке и теплом пальто. Я в своих легких тапочках почувствовала себя неуютно.
– Наконец-то! – воскликнул папа, не успели мы подойти ближе. Словно несколько дней провел под табло с прилетом самолетов.
– Какие новости? – Я с облегчением вручила папе в руки свою сумку. Может, на сей раз мне больше повезет, и я услышу что-то стоящее?
– Без вас город перешел на осадное положение. – Папа пытался шутить. – Объявился какой-то маньяк.
– Ну, сколько можно! – проворчала я. Разговоры про маньяков меня уже бесили. Придумали бы что-нибудь новенькое…
– Так ведь что он творит-то! – с жаром продолжал рассказывать папа. – Чуть ли не головы своим жертвам рвет!
– Какой кошмар! – Мама посмотрела на меня. Словно отрывать у людей головы до недавних пор было моим излюбленным занятием.
– Откусывает или откручивает? – машинально спросила я, думая, что, пожалуй, надо пройтись по моим знакомым готам, узнать, что у них и как. Мне нужны были новости. Новости, способные объяснить поведение Макса.
– Надрезает. И жертва умирает от потери крови.
Последнее слово заставило меня внимательней прислушаться к разговору. Не то ли это, что я ищу?
– И куда вся кровь девается? – прошептала я, непроизвольно начиная представлять ужасную картину. Лежит человек, абсолютно белый и сухой, как бумажный лист. На шее у него виднеются две точки. Я подхожу к нему, склоняюсь, и вдруг он открывает глаза, пергаментные губы ломаются в страшном оскале, из-под них лезут клыки. Человек дико хохочет и кидается на меня.
Видение ворвалось в мои мысли, и я сильнее засунула руки в карманы, чтобы вернуть себя к реальности.
– Знакомых среди жертв нет? – шепчет мама, близко склоняясь к отцу. Но я ее слышу. Хорошо слышу.
– Слава богу, нет! – всплеснул руками папа. Он не признает секретности и говорит обо всем громко.
Действительно, слава богу. Почему-то мне вдруг вспомнилась Маркелова. Ее хлебом не корми, дай в неприятную историю попасть. Но все обошлось. «Утренняя «Зорька» права, наших никого не коснулось.
– Маша, если получится, не ходи никуда, – попросил отец.
– У меня же тренировки, – прошептала я, медленно приходя в себя.
А что если объявился молодой вампир, не знакомый с правилами? Вслед за ним на такую же охоту выйдут другие… И если их соберется несколько, и каждому потребуется по жертве в ночь… Так они быстро весь город изведут.
– Сколько уже человек погибло?
– За неделю пять, – нервно сообщил папа. – Все пятеро – девушки.
Макс, почему же ты уехал? Ты наверняка знаешь, кто он такой, этот маньяк. Знаешь – и пытаешься что-то сделать?
– Скоро все закончится, – пробормотала я, машинально поправляя на своей сумке английскую булавку. Когда я ее успела прикрепить? Это, кажется, на удачу или от сглаза. И откуда во мне такая уверенность? Словно подсказывает кто.
За окном проносились темные дома. Здравствуй, город, я рада тебя видеть. Мне очень не хватало твоих мрачных дворов, мигающих фонарей, недовольных лиц, тяжелых туч над головой. Мне не хватало твоего снега. Твоего первого снега, который обречен вскоре растаять.
– Хотелось бы! – с жаром поддержал меня отец, не замечая, что я его не слушаю. – В городе жить стало невозможно – постоянно приходится от кого-то прятаться, опасаться каждого шороха за спиной.
– Сережа… – предостерегающе начала мама.
Она все еще за меня боится. Боится, что я испугаюсь, что мне приснится очередной кошмар. Но они меня уже и так посещают. Только это не мои кошмары. И страхи не мои.
Наша двенадцатиэтажка выплыла из-за домов, и мне показалось, что я чувствую, с каким напряжением дом ждет меня. Косится недовольными антеннами, как бы говоря: все произошло из-за того, что ты уехала. Ничего, я вернулась. И снова мы будем дружить друг с другом, моя ненаглядная двенадцатиэтажка, некогда белая, а сейчас из-за снега линялая, невзрачно-серая, но все равно любимая.
Я выбралась из машины, оглянулась. Как будто и не уезжала, как будто еще утром не было солнца, моря, шуршащих пальм.
– Пойдемте! – торопил отец.
Я повернулась к входу, и мне вдруг страшно захотелось чуда. Самого обыкновенного чуда. Я захожу в подъезд, а там все, как раньше, до пожара, до разборок с готами, до появления здесь Смотрителей. Вот сейчас я протяну руку к двери, и навстречу мне выйдет Макс… Ладно, пускай никто не выйдет, но в почтовом ящике я найду от него записку. Или хоть какой-то знак, что жильцы в мастерскую вернутся.
«Туп, туп», – тревожно заколотилось сердце.
– Привет!
Несмотря на холод, окно первого этажа слева от двери распахнуто. Маринка! За то время, что я ее не видела, она стала совсем бледной, а в глазах появилась ледяная уверенность.
Она была бледна, но не была больной.
Маринка… Я о ней забыла. А не может ли быть, что нынешние убийства дело рук очень неопытного вампира?
– Маша!
Папа держал дверь, но я не могла сделать те несколько шагов, что отделяли меня от спасительного входа в подъезд.
– Я сейчас, – махнула ему рукой и подошла к окну.
Маринка стала симпатичней прежнего, из лица ушли следы трогательной детской беззащитности. Теперь она была под надежной охраной своего преображения в вампира.
Я услышала, как закрылась подъездная дверь. Родители не стали меня ждать. Ушли, даже не догадываясь о том, что сейчас оставили свою дочь один на один с кровожадным убийцей. Может быть, тем самым, которого тщетно ищет милиция.
– Привет! – Не очень радостное получилось приветствие. – Как дела?
– Хорошо. – Маринка улыбалась, и было в ее улыбке что-то знакомое. Где-то я такую видела. Кто-то мне так уже улыбался. Я глубже задышала, пытаясь сдерживать волнами накатывающую панику. Я не должна показывать Маринке свой страх. Еще неизвестно, как девочка отреагирует.
– Какая ты стала… красивая, – закашлявшись, пробормотала я. У меня никак не получалось говорить прежним приветливым голосом. Он дрожал, иногда срываясь. – А мы на юге были. Там сейчас тепло, в море можно купаться. Африка, бегемоты, Лимпопо. Но мне не понравилось – жарко очень.
А ты ведь, Маринка, даже не знаешь о существовании Смотрителей. Не знаешь, что твоя сила имеет ограничения. И если взрослые вампиры умеют хоть как-то от Смотрителей защищаться, то ты перед ними – открытая мишень.
Я подошла ближе, пытаясь понять, что в первую очередь надо сказать, как объяснить ей все то, что происходит.
Взгляд Маринки стал тревожным.
Она чувствует меня?
Пришлось отойти.
– Мы только приехали, – растерянно повторила я. – Что нового? Как себя чувствуешь? – Что я говорю? У вампира спрашиваю о здоровье! – Ты Макса не видела?
Вот уж точно зря спросила. При упоминании о Максе глаза Маринки распахнулись.
– Заходил пару раз. Но сейчас его здесь нет. – Слова колючие, раздраженные.
– Да? Ну, ладно, – сказала я как можно более дружелюбно и сделала несколько шагов в сторону. Ноги неожиданно стали тяжелыми, я еле двигалась. – Пока!
Я заставляла себя посмотреть Маринке в глаза, но ничего не получилось. Я чувствовала, как она смотрит на меня. Зло. Недовольно.
Неуютно было уходить под ее пристальным взглядом. Тем более не хотелось поворачиваться к распахнутому окну спиной. Даже если Маринка ничего не знает, она наверняка о чем-то догадывается.
– До скорой встречи! – долетело до меня, и я с готовностью закивала в ответ.
Набрала код, открыла подъездную дверь, и пока она не захлопнулась за мной, не могла отделаться от ощущения, что на меня сейчас набросятся.
Еще одно потрясение ожидало в холле около лифтов – дверь в мастерскую оказалась заклеена специальной лентой с печатью. Только лента была разорвана и болталась двумя безжизненными огрызками.
Это было до того ужасно, что я не стала ждать лифта, побежала пешком. Жесткая подошва тапочек топала о ступеньки, отчего меня преследовало чувство, что следом кто-то идет. Я пару раз остановилась. Кровь стучала в висках, легкие с трудом впускали в себя воздух. Но на лестничной площадке никого не было. Только я и мой страх.
Коридорная дверь на двенадцатом этаже была широко распахнута, квартирная приоткрыта. Вот где мне будет хорошо и спокойно… Из последних сил я побежала вперед, закрыла за собой сначала коридорную дверь, потом дверь квартиры и, наконец, дверь моей комнаты.
Из растворенной форточки тянуло холодом, на полу около подоконника несколько скукоженных листочков. Они зашуршали, когда я стала их поднимать. Стол с уснувшим ноутбуком, стопки тетрадок и учебников, на стуле компакт-диски, около ножки перевернутая тапочка, вторая торчит из-под кровати… Длинный стеллаж с книгами, за стеклом фотографии – мой класс, походы, мама с папой, Маркелова с Лариской… Поставить бы сюда фотографию с Максом. Как много мы с ним не успели! Так ни разу и не сфотографировались. Или это будет дурной знак? Надо посмотреть в книжке.
Я опустилась на сбитое покрывало кровати, вспомнила вскрытую мастерскую, и мне стало грустно. Сначала вампиры пытались меня убить, потому что я Смотритель, потом на них вышли готы, логично приняв за своих. А теперь жильцы из мастерской уехали… И что-то никто не спешит меня благодарить за чудесное спасение Макса из рук коварного Дракона, устроившего пожар.
Конечно, мне не обещали, что все будет как в сказке, и после финальных титров начнется счастливая жизнь. Но хоть как-то объяснить, что происходит, давно пора. Хочется хотя бы неделю просто побыть с Максом, погулять с ним в парке, сходить в кино. Подержать его за руку, посмотреть в глаза…
Хочется…
Я прошла по комнате, пнула ногой подвернувшуюся тапочку. Столько вещей, и ни одна не может мне помочь! Зачем они здесь? Что высматривают?
Порыв ветра напомнил о том, что форточка открыта. Стало зябко, я потерла ладонью по плечу и вдруг заметила, что все-таки загорела. В холодном воздухе рука показалась неправильно коричневой.
Я меняюсь, а мир вокруг остается прежним. Он, так же как и раньше, не пускает ко мне Макса. По каким-то неизвестным мне причинам я не могу быть с ним.
Босиком прошла вдоль стеллажа, вернулась к окну, постояла и опять отправилась мерить шагами стеллаж.
Один, два, три… семь.
Семь шагов. Вот и правильно. Так и должно быть.
Постояла около двери, перекатилась с пятки на мысок. Был бы под ногами песок, он бы сейчас хрустел. Солнце там уже село и песок успел остыть. Днем на нем невозможно стоять, он так раскаляется, что жарит подошвы. А вот вечером на нем можно посидеть, побросать камешки в море, подождать Макса…
Никого я не буду ждать!
Вновь пробежала через комнату. Из окна пахнуло сыростью, руками я вцепилась в подоконник.
Неправда! Он вернется. Он знает, как мне без него тяжело, поэтому скоро вернется.
Не думать, не думать… Я выдвинула ящик стола, достала шоколадку. Швейцарская, с россыпью орешков на упаковке. Макс подарил. Но это не самая вкусная. Самую вкусную мне однажды дал Лео, она была в фольге, без фирменной обертки.
Сладкое успокаивает, помогает уснуть.
С шоколадкой в руках я забралась в постель.
Нет, что-то мне сегодня ничего не помогает. В голову лезут неприятные мысли о том, что Макс слишком хорош для меня, что ему нетрудно найти себе другую. Из-за этих глупостей я ворочалась с боку на бок, вздыхала, крутила подушку, встряхивала одеяло.
Сон не шел.
А ведь в комнате все по-старому, все так, как было, когда сюда впервые вошел Макс. Вошел, оглянулся и сразу стал здесь своим. Вот и сейчас он сидит на подоконнике… Нет, стоит в дверях… Или подошел к кровати, смотрит на меня?
Я приподнялась, оглядела комнату. Никого.
Надо поспать, поспать. Я так устала… Но стоило закрыть глаза, как вновь я видела любимое лицо. Мягкие волосы прикрывают лоб, очень внимательные глаза, в которых плещется бездна, широкие скулы, твердо сжатые губы, бледная кожа, которой так хочется коснуться…
Незаметно для себя я вновь оказалась около окна. Зажмурилась.
Как же больно на душе. Почему любовь – это обязательно страдания? И закончатся ли они когда-нибудь?
Сквозь закрытые веки пробивалась темнота. Город вокруг меня пуст. Никого и ничего. Ровная пульсация фонарей, равнодушное перемигивание фар. Уехали, все уехали…
Мне показалось? Или просто ветер свистит в деревьях? Или возмущаются потревоженные провода? Или вода журчит в трубах? Ничего нет. Только призраки. Мои любимые, мои хорошие, мои добрые знакомые.
Тихий осенний воздух дрогнул. Застонал, зашевелился город. Что-то приближалось ко мне. Приближалось стремительно. Мчалось мимо домов, гася фонари. Летело через крыши, раскачивая провода. Пробивалось сквозь ветки деревьев, срывая с них последние листья.
Маленький желтый березовый листок взлетел передо мной ночной бабочкой, заставив испуганно отшатнуться от окна. Я схватилась за батарею, чтобы не упасть. И тут же хлопнула рамой, задернула штору. Отбежала к кровати. Может, Олег прав, и я зря вернулась? Там, за окном, что-то было. Это я позвала его. И теперь оно будет ждать. Ждать удобного момента.
Завернулась в одеяло с головой, подоткнула удобней подушку. Старая игра – если не шевелиться, то ничего страшного не произойдет. Ужас постоит-постоит, повздыхает и уйдет, так ничего и не дождавшись. А стоит шевельнуться, как он набросится. Поэтому надо лежать тихо-тихо, как будто меня здесь нет.
Наутро сон вспоминался с трудом: пустой зал, звон клинков, на полу прыгающие тени. Но я была спокойна, меня уже ничего не пугало. И только слова все еще звучали в ушах.
– Правда, ошибки бодрят? – шепчет мне голос. – Думаешь, что все понарошку, а оказывается всерьез… Играешь по одним правилам, а все остальные вдруг начинают играть по другим…
Сон затерся среди десятка других, оставив после себя неприятный осадок. Мне постоянно подкидывают головоломки, которые я пока не могу решить. Чего от меня хотят? Зачем заставляют раз за разом переживать смерть Макса?
С больной головой я сползла с кровати, нехотя глянула в набухающий за окном день.
Надо открыть форточку. Зачем я ее закрыла?
Заклинившая рама долго не поддавалась. Я мучила шпингалет, дергая ручку. Окно сдалось неожиданно, резко распахнувшись, и вместе со свежим воздухом в комнату влетели листья. Их шуршание в первую секунду напугало меня.
Весь подоконник был усыпан желтыми березовыми листьями, словно их специально кто-то набросал. Кто-то швырял их в окно двенадцатого этажа?
Глава IV
Сорванная тренировка
Давно я не чувствовала себя такой разбитой. Голова болела, во рту было сухо, делать ничего не хотелось.
Вот такой он, последний день каникул…
От расстройства я насыпала в чашку слишком много порошка, и кофе получился горьким, невкусным. Но я упрямо тянула отвратительный напиток, словно наказывала себя за все проявленные мной слабости.
Мама поначалу не смотрела на меня. Стояла около окна, демонстративно изучая облака за стеклом. Пила свою болтушку из сырого яйца. Молчала.
Я отставила чашку, уронила лицо в ладони, прислушалась. Ничего. Пустота. Только с первого этажа идут слабые сигналы тревоги – там Маринка.
– Ты не имеешь права!
Стакан так громко опустился на стол, что нарисованные рыбки на боках моей чашки поджали хвосты.
– Хандри, страдай, плачь по ночам – делай все, что угодно, если настолько слаба, что не можешь совладать с собой. Но ни в коем случае не показывай свои чувства другим.
Я с удивлением вынырнула из ладоней.
– Люди вокруг тебя не зрители в кинотеатре, они не должны ничего знать. Чем меньше сочувствия, тем быстрее все пройдет.
Мама стремительно прошла мимо меня. Раздраженно звякнули ключи.
– И никакого черного цвета! – Мама появилась на пороге кухни. – Черный цвет не спасет. Только даст сигнал остальным, что у тебя не все в порядке. Хочешь, чтобы тебя обсуждали? – Я опустила глаза. – Не хочешь.
Мама ушла, оставив после себя легкий запах духов – цитрусовые с горчинкой.
Я невольно мысленно последовала за нею. Вот она стоит на площадке, ждет лифта, нервно постукивает мыском ботинка, входит в кабину, несколько раз нажимает на кнопку первого этажа, смотрит на себя в зеркало на стене, поправляет волосы. Быстрым движением прокручивает связку ключей на пальце и кладет ее в сумочку. Двери не успевают открыться до конца, как она выскакивает наружу. Пересекает по диагонали холл. Пять ступенек вниз. Пищит кодовый замок. Мама выходит на улицу, недовольно поджимает губы, потому что вокруг слякоть – снег растаял, оставив после себя грязные лужи. Ступает своим хорошо начищенным ботинком на дорожку. Огибает детскую площадку, идет к автобусной остановке. На повороте к школе ее ждут. Быстрая тень отделяется от дерева, перебегает за ее спиной, а потом набрасывается сзади, хватает за волосы…
– Мама!
Я сорвалась с места, опрокинув стул. Джинсы, рубашка на мне. Не сразу сообразила, что надо снять тапочки и надеть кроссовки. Сдернула с крючка легкую куртку.
Вниз, вниз, вниз! Ступеньки кидались под ноги, страх бил по глазам. Всем телом влетела в дверь, рукой нащупала в темноте кнопку домофона.
Да, все было так, как мне представилось, – слякоть, пасмурно, пахнет зимой.
Огибать детскую площадку я не стала, а бросилась напрямую, через кусты, через самую грязь. Выскочила на дорогу, поскользнулась, проехала на одной ноге, испачкала колено, тут же вскочила. Никто из прохожих даже не покосился на меня. Все шли, уткнувшись в свои проблемы, спрятав глаза под кепки и шапки.
Мамы не было.
Растаявший снег, низкие тучи, ноябрьский сумрак – были. Остальное я придумала. Никто маму на дороге не поджидал. Она наверняка уже дошла до остановки и села в автобус.
Показалось. Мне последнее время многое кажется.
Я резко выдохнула, пытаясь восстановить дыхание. Вот уж я пробежалась! Под тонкую куртку стал пробиваться холодок, промокшие на коленке джинсы давали о себе знать.
А ключи-то я дома оставила. Опять соседа придется будить.
Я похлопала себя по карманам, обернулась и, поперхнувшись воздухом, закашлялась.
– Какая встреча!
Взбитые ветром темные волосы, маленькое аккуратное личико, светлые глаза, распахнутые непритворным удивлением, алые губы в улыбке обнажают крепкие зубы. Катрин! Она сменила цвет волос? Какая неожиданность. Никогда не думала, что вампиры ходят в парикмахерскую.
Я потерла ладони друг о друга, почувствовала, как на лице появляется жалкая улыбка. Не каждый день встречаешься с существом, мечтающим тебя убить.
– Привет! – тонкая рука поднялась вверх, пальцы игриво шевельнулись. – Как дела? О, а ты здорово загорела! – Катрин приблизилась ко мне, резко вдохнула. – Пахнешь морем и какой-то дрянью. Что с утра ела?
– Кофе пила, – ответила я машинально. Думать не получалось, я безвольно следила за ее быстрыми движениями, боясь лишний раз шевельнуться.
Если замереть, то с тобой ничего не случится. Не случится…
– Брр, гадость, – поморщилась вампирша. – В курточке не зябнешь? – Коснулась моего рукава, бросила оценивающий взгляд. Сама она была одета в широкие брюки и короткую куртку в пояс с ярко-желтыми резинками на запястьях. Один-ноль в ее пользу, я-то приодеться не успела. Да, еще та лужа по дороге… – А ты быстро бегаешь. Чего одна?
– Пойду я, – буркнула я. Мне надо вернуться в свою комнату и закрыть за собой дверь. Да и в тонкой куртке мне действительно холодно. Чего тут стоять, мерзнуть?
– Я тебя провожу!
Сильная рука скользнула под локоть – рядом со мной как будто открыли холодильник.
– Мы подружки. Помнишь? – невинно щебетала Катрин, при этом лицо у нее оставалось неподвижно, отчего рождалось ощущение, что говорит кукла. Красивая кукла. И очень опасная. – Хочу с тобой поболтать. У Макса день рождения намечается, надо сделать ему подарок. Не знаешь, где можно найти нашего Ромео?
– Не знаю.
Ноги двигались с трудом. То ли после бега, то ли от страха в коленях они не гнулись. Я покосилась на собеседницу. День рождения у Макса? А почему бы и нет? Слишком неуклюжий повод, если вампирша выдумывает.
Что-то меня последнее время все умудряются почти убедить в том, что им нужно. Сначала Олег, теперь Катрин. Она говорила так, что я невольно начала ей верить. А вдруг у Макса и правда день рождения? Нельзя же все время врать. В прошлый раз Катрин, этот милый морозильник рядом со мной, меня обманула. Примчалась и уверяла, что с Максом беда. Хотя, собственно, почему обманула? С Максом действительно была беда. Так, значит, действительно праздник? Или не так: в прошлый раз не обманула, а сейчас… Вполне может.
– Ничем не могу тебе помочь. – На всякий случай я скрестила пальцы на левой руке. И почему мне так часто приходится врать? Хотя ни вранью моему не верят, ни той правде, что я говорю. Вот жизнь пошла!
– Какая жалость, – покачала головой Катрин. – А то я хотела ему рубашку подарить. Надо померить. Когда у вас встреча?
У нас… встреча… Странный вопрос. Катрин должна чувствовать Макса. Неужели он так далеко, что его все потеряли?
– Рубашку? – вспомнились «Суеверия Пушкинской поры». Была там глава о вещах. – Плохой подарок. Купи лучше книгу. Он любит читать.
Взгляд Катрин стал тяжелым.
– Даже так? – Вампирша резко приблизилась ко мне. Наверное, так же айсберг снес на своем пути «Титаник». Он был очень большой и очень холодный. – Ты стала разбираться в приметах? Где Макс? Он же вроде помчался вслед за тобой. Неужели так сильно обгорел на солнце, что не смог вернуться?
– Ему предписаны водные процедуры. Он остался. – Я рванула руку к себе. Бесполезно, меня захватил железный капкан. – Если хочешь, можешь заглянуть к нему в гости, проведать. Заодно искупаешься.
Вот такой он, последний день каникул…
От расстройства я насыпала в чашку слишком много порошка, и кофе получился горьким, невкусным. Но я упрямо тянула отвратительный напиток, словно наказывала себя за все проявленные мной слабости.
Мама поначалу не смотрела на меня. Стояла около окна, демонстративно изучая облака за стеклом. Пила свою болтушку из сырого яйца. Молчала.
Я отставила чашку, уронила лицо в ладони, прислушалась. Ничего. Пустота. Только с первого этажа идут слабые сигналы тревоги – там Маринка.
– Ты не имеешь права!
Стакан так громко опустился на стол, что нарисованные рыбки на боках моей чашки поджали хвосты.
– Хандри, страдай, плачь по ночам – делай все, что угодно, если настолько слаба, что не можешь совладать с собой. Но ни в коем случае не показывай свои чувства другим.
Я с удивлением вынырнула из ладоней.
– Люди вокруг тебя не зрители в кинотеатре, они не должны ничего знать. Чем меньше сочувствия, тем быстрее все пройдет.
Мама стремительно прошла мимо меня. Раздраженно звякнули ключи.
– И никакого черного цвета! – Мама появилась на пороге кухни. – Черный цвет не спасет. Только даст сигнал остальным, что у тебя не все в порядке. Хочешь, чтобы тебя обсуждали? – Я опустила глаза. – Не хочешь.
Мама ушла, оставив после себя легкий запах духов – цитрусовые с горчинкой.
Я невольно мысленно последовала за нею. Вот она стоит на площадке, ждет лифта, нервно постукивает мыском ботинка, входит в кабину, несколько раз нажимает на кнопку первого этажа, смотрит на себя в зеркало на стене, поправляет волосы. Быстрым движением прокручивает связку ключей на пальце и кладет ее в сумочку. Двери не успевают открыться до конца, как она выскакивает наружу. Пересекает по диагонали холл. Пять ступенек вниз. Пищит кодовый замок. Мама выходит на улицу, недовольно поджимает губы, потому что вокруг слякоть – снег растаял, оставив после себя грязные лужи. Ступает своим хорошо начищенным ботинком на дорожку. Огибает детскую площадку, идет к автобусной остановке. На повороте к школе ее ждут. Быстрая тень отделяется от дерева, перебегает за ее спиной, а потом набрасывается сзади, хватает за волосы…
– Мама!
Я сорвалась с места, опрокинув стул. Джинсы, рубашка на мне. Не сразу сообразила, что надо снять тапочки и надеть кроссовки. Сдернула с крючка легкую куртку.
Вниз, вниз, вниз! Ступеньки кидались под ноги, страх бил по глазам. Всем телом влетела в дверь, рукой нащупала в темноте кнопку домофона.
Да, все было так, как мне представилось, – слякоть, пасмурно, пахнет зимой.
Огибать детскую площадку я не стала, а бросилась напрямую, через кусты, через самую грязь. Выскочила на дорогу, поскользнулась, проехала на одной ноге, испачкала колено, тут же вскочила. Никто из прохожих даже не покосился на меня. Все шли, уткнувшись в свои проблемы, спрятав глаза под кепки и шапки.
Мамы не было.
Растаявший снег, низкие тучи, ноябрьский сумрак – были. Остальное я придумала. Никто маму на дороге не поджидал. Она наверняка уже дошла до остановки и села в автобус.
Показалось. Мне последнее время многое кажется.
Я резко выдохнула, пытаясь восстановить дыхание. Вот уж я пробежалась! Под тонкую куртку стал пробиваться холодок, промокшие на коленке джинсы давали о себе знать.
А ключи-то я дома оставила. Опять соседа придется будить.
Я похлопала себя по карманам, обернулась и, поперхнувшись воздухом, закашлялась.
– Какая встреча!
Взбитые ветром темные волосы, маленькое аккуратное личико, светлые глаза, распахнутые непритворным удивлением, алые губы в улыбке обнажают крепкие зубы. Катрин! Она сменила цвет волос? Какая неожиданность. Никогда не думала, что вампиры ходят в парикмахерскую.
Я потерла ладони друг о друга, почувствовала, как на лице появляется жалкая улыбка. Не каждый день встречаешься с существом, мечтающим тебя убить.
– Привет! – тонкая рука поднялась вверх, пальцы игриво шевельнулись. – Как дела? О, а ты здорово загорела! – Катрин приблизилась ко мне, резко вдохнула. – Пахнешь морем и какой-то дрянью. Что с утра ела?
– Кофе пила, – ответила я машинально. Думать не получалось, я безвольно следила за ее быстрыми движениями, боясь лишний раз шевельнуться.
Если замереть, то с тобой ничего не случится. Не случится…
– Брр, гадость, – поморщилась вампирша. – В курточке не зябнешь? – Коснулась моего рукава, бросила оценивающий взгляд. Сама она была одета в широкие брюки и короткую куртку в пояс с ярко-желтыми резинками на запястьях. Один-ноль в ее пользу, я-то приодеться не успела. Да, еще та лужа по дороге… – А ты быстро бегаешь. Чего одна?
– Пойду я, – буркнула я. Мне надо вернуться в свою комнату и закрыть за собой дверь. Да и в тонкой куртке мне действительно холодно. Чего тут стоять, мерзнуть?
– Я тебя провожу!
Сильная рука скользнула под локоть – рядом со мной как будто открыли холодильник.
– Мы подружки. Помнишь? – невинно щебетала Катрин, при этом лицо у нее оставалось неподвижно, отчего рождалось ощущение, что говорит кукла. Красивая кукла. И очень опасная. – Хочу с тобой поболтать. У Макса день рождения намечается, надо сделать ему подарок. Не знаешь, где можно найти нашего Ромео?
– Не знаю.
Ноги двигались с трудом. То ли после бега, то ли от страха в коленях они не гнулись. Я покосилась на собеседницу. День рождения у Макса? А почему бы и нет? Слишком неуклюжий повод, если вампирша выдумывает.
Что-то меня последнее время все умудряются почти убедить в том, что им нужно. Сначала Олег, теперь Катрин. Она говорила так, что я невольно начала ей верить. А вдруг у Макса и правда день рождения? Нельзя же все время врать. В прошлый раз Катрин, этот милый морозильник рядом со мной, меня обманула. Примчалась и уверяла, что с Максом беда. Хотя, собственно, почему обманула? С Максом действительно была беда. Так, значит, действительно праздник? Или не так: в прошлый раз не обманула, а сейчас… Вполне может.
– Ничем не могу тебе помочь. – На всякий случай я скрестила пальцы на левой руке. И почему мне так часто приходится врать? Хотя ни вранью моему не верят, ни той правде, что я говорю. Вот жизнь пошла!
– Какая жалость, – покачала головой Катрин. – А то я хотела ему рубашку подарить. Надо померить. Когда у вас встреча?
У нас… встреча… Странный вопрос. Катрин должна чувствовать Макса. Неужели он так далеко, что его все потеряли?
– Рубашку? – вспомнились «Суеверия Пушкинской поры». Была там глава о вещах. – Плохой подарок. Купи лучше книгу. Он любит читать.
Взгляд Катрин стал тяжелым.
– Даже так? – Вампирша резко приблизилась ко мне. Наверное, так же айсберг снес на своем пути «Титаник». Он был очень большой и очень холодный. – Ты стала разбираться в приметах? Где Макс? Он же вроде помчался вслед за тобой. Неужели так сильно обгорел на солнце, что не смог вернуться?
– Ему предписаны водные процедуры. Он остался. – Я рванула руку к себе. Бесполезно, меня захватил железный капкан. – Если хочешь, можешь заглянуть к нему в гости, проведать. Заодно искупаешься.