Елена Усачева. Зеркальный демон

   – Конечно! – заторопилась Настя, бросаясь к окну, словно собиралась помочь здоровому Вовке влезть в комнату.
   – Дверь открой, – напомнил вожатый, исчезая в шуршащих кустах.
   Корпус на ночь закрывали. Конечно, это не спасало от ночных вылазок детей, но видимость защиты создавало – чужие не появлялись.
   Толмачев скрылся в темноте, а Настя еще немного постояла, тяжело облокотившись на руки. Узкая асфальтированная дорожка под окном упиралась в клумбу, на которой буйным цветом разрослись кусты магнолии. Они развернули ладошки листиков в сторону Насти, словно осуждали ее за потревоженный сон. Пахло сухой землей и чем-то неуловимо-сладким, как всегда бывает летом в переломный момент – от дневного тепла к ночной прохладе. Над темным кустом слабо подрагивали неверные звезды. И тут словно далекий гром заставил дрогнуть воздух, дико, дьявольски гукнуло. После такого шума ожидаешь криков, волнительных вопросов. Но над лагерем стояла тишина, только слышно было, как за углом Толмачев осторожно трогает ручку двери корпуса.
   Непонятные волнения и страх заставили Настю опомниться. Она провела рукой по волосам, соображая, не стоит ли переодеться, но заторопилась. Старший вожатый мог передумать и уйти.
   Вовка бесшумно прошел в дверь, подождал, пока Настя снова запрет корпус, и двинулся следом за ней по коридору к вожатской. В темноте они столкнулись с Женькой. Толмачев поздоровался так, словно каждый вечер заглядывает на огонек.
   Настя суетилась, устраивая кипятильник в стакане с водой, доставая скромные запасы печенья и вафель. Женька с Вовкой негромко обсуждали лагерные дела, завтрашний родительский день, погоду.
   Непосредственней всех на появление старшего вожатого отреагировала Натка Цветаева. Угомонив своих архаровцев, она вошла в комнату и с порога спросила:
   – Вовка? А ты здесь что забыл?
   Толмачев на мгновение задумался, словно и сам не знал ответа на этот вопрос.
   – У вас, говорят, чай вкусный, – ответил он несуразное, заставив Натку потупить глаза.
   Разговор постоянно прерывался. Женька с Вовкой что-то вспоминали, довольно жмурились и улыбались. Наташка с напарником, слишком взрослым для их компании, а поэтому всегда по имени-отчеству, Николаем Сергеевичем, все больше отмалчивались. Когда пауза особенно затянулась, из заоконной темноты выступила фигура. От неожиданности Настя опять решила, что ей мерещится. Быстро нарисованный портрет брутального демонического красавца оказался почти верным. За окном стоял Стас. Он растягивал губы в улыбке сытого кота и довольно жмурился.
   – Там по нему девушки скучают, – промурлыкал он, устраивая локти на подоконнике, – а он вот где спрятался.
   Вовка в ответ тоже улыбнулся, словно прямо сейчас совершался мировой переворот и заговорщики обменивались условными знаками.
   Стас лениво оглядел собравшихся и вдруг в упор посмотрел на Настю.
   – Хорошо выглядишь, – все так же томно протянул он. – Как думаешь, будет дождь?
   – Не хотелось бы, – буркнула опешившая Настя. До недавних пор Стас ее вообще не замечал. – Можно сразу после праздника, – поспешила она исправиться, словно от ее слова здесь что-то зависело. – А до этого не стоит.
   – Как скажешь, – бросил загадочную фразу Стас и исчез в темноте.
   Вовка сидел, задумчиво вертя в руках хлебную соломку.
   – И правда, поздно, – внезапно выдал он. – Завтра увидимся.
   Как перед этим Попугайчик, он наградил Настю внимательным взглядом, попрощался со всеми и ушел.
   В наступившей тишине было слышно, как он идет по коридору, как поворачивает к входной двери, как скрипит ключ в замке, как мягко посвистывают петли.
   За окном с удвоенной силой взялись за свое дело кузнечики, за углом произнесли несколько неразборчивых слов. И снова вдалеке ухнуло, как бы предупреждая о грядущем дожде. Ветер пронесся по кустам магнолии, заставив их возмущенно зашелестеть, и провалился под землю, рождая мысли о чертовщине и дьяволе. Притихшие кузнечики неровно вступили в повтор своей партии с третьего такта.
   – Он что, в тебя влюбился? – обнародовала общий рескрипт Наташка, когда мальчишки ушли в свою комнату и можно было обсудить странное нашествие.
   Настя недовольно мотнула головой. Как Вовка может влюбиться? И с чего? Половину смены не замечал, а теперь увидел? Этого не может быть!
   Подобные мысли витали в ее голове всю ночь и все пасмурное утро. Она пыталась их заесть кашей на завтрак, но они назойливо возвращали ее к воспоминаниям о вчерашнем дне. Девчонки с их глупым гаданием, вонючая веревка, ночное чаепитие.
   Суматоха с приездом родителей и ярмаркой немного развеяла Настю. Но теперь к этим мыслям примешивалось странное предчувствие грядущей беды. Самым тяжелым было осознание того, что из этого есть выход. Настя это чувствовала, но пока не могла понять, что надо сделать. А еще она начала ловить на себе взгляды. На нее стали смотреть. Или это у нее уже развивается паранойя?
   Дождь все не начинался. Небо ворчало, перекидывая облака с одного гигантского плеча на другое, погромыхивало консервными банками. После завтрака весь лагерь старательно вытаптывал и без того реденькую травку на спортивном поле. Ветер гнул неустойчивые зонтики, трепал тенты палаток. Помимо магической палатки, было еще две. С какими-то кулинарными изысками. Кажется, кексами. Игра на первый взгляд была незатейливой – на глаз определить вес кекса. Эту шутку придумали малыши, поклонники поросенка Бейба^[3]. Помнится, хозяин выиграл будущего погонщика овец в таком же конкурсе. Третья палатка стояла далеко и была, судя по красному кресту, медицинской. Настя все подумывала туда заглянуть. Чувствовала она себя неважно. Со вчерашнего дня душу скребли непонятные тревоги. Предчувствие беды не давало покоя. А еще у нее из головы не выходил старший вожатый.
   Магическая палатка работала плохо. Родители прохаживались среди столов, не заглядывая под тент, украшенный каббалистическими знаками. Настя гуляла вокруг, наливаясь злобой. То ли у нее получилось устроить хорошую станцию на ярмарке, то ли нет – она пока не могла для себя это решить. От уверенности зависело, как вести себя на очередном разгроме у начальства – с пониманием качать головой или бороться за свои права.
   Мелькал Женька. Половину ребят первого отряда уже разобрали чадолюбивые родственники, так что особенной работы на сегодня не предвиделось.
   – Как дела? – около палатки появился Толмачев.
   – Погадать? – тут же высунула нос Вава.
   – Давай! – Вовка протянул свою длинную узловатую ладонь.
   – Позолоти ручку! – игриво шевельнула плечом Маруся.
   Вовка хлопнул себя по бокам – в его тренировочных штанах карманов не было.
   – В обед булочками отдам.
   Настя открывала и закрывала рот. Наверное, где-то сошел ледник или белые медведи внепланово завалились в спячку – за десять дней смены старший вожатый ни разу не подошел к ней и не спросил, как у нее дела, а за последние два дня это уже третий заход. Или меняется погода и действительно пойдет дождь?
   Вава неуверенно провела ноготком по глубоким линиям на руке вожатого.
   – Э-э-э… – протянула она, поглядывая на Настю. Та машинально бросила взгляд.
   – Ладонь широкая, пропорциональная, – произнесла негромко она, то ли подсказывая, то ли боясь, что их услышит еще кто-то, кроме Вовки. – Добродушие, открытый характер, уравновешенность. Не умеет лгать и обманывать. Работа скорее техническая, чем интеллектуальная. Линии Жизни и Судьбы глубокие – ты сам для себя уже все определил и не свернешь с намеченного пути. За здоровьем надо будет следить. – Настя и не заметила, как перехватила из Вавиной руки ладонь старшего вожатого и с азартом начала ее разглядывать. – Сильно развито воображение. – Она показала на основание большого пальца. – Но ты рациональный человек, поэтому все у тебя подчинено разуму.
   – Да что ты! – впервые откликнулся Толмачев, блеснув в Настину сторону карими глазами.
   – Будешь женат, будут дети, – смутившись, добавила Настя, повернув напоследок тяжелую неподатливую ладонь ребром.
   Она выпустила Вовкину руку, но тут он сам цапнул ее за локоть.
   – Пойдем! – потянул он Настю за собой.
   – Куда?
   Настя оглянулась на своих подопечных. И у Вавы, и у Маруси были восторженные мордочки, словно она им сейчас продемонстрировала чудеса левитации, а не доступные всем азы хиромантии.
   – Проверим, насколько рациональное во мне преобладает.
   Все было странно – и внезапный интерес, и то, как он отреагировал на гадание. Но главное – только Вовка взял Настю за руку, все внутри нее взорвалось, так что ноги уже отдельно от ее сознания потопали туда, куда он ее вел.
   Они остановились около палатки с кексами. Впрочем, кексы были больше похожи на куличи. Бабушка всегда пекла такие – крутобокие, с белой глазурью, усыпанные разноцветными конфитюшками.
   – Что нужно делать? – Вовка окинул взглядом унылый ряд хлебобулочных изделий.
   – Оценить вес, – высунулась из-под тента девочка из четвертого отряда с сильно облупившимся носом и россыпью веснушек по щекам – ее любило солнышко.
   – Какая ставка? – Вовка снова похлопал себя по бокам.
   – Десять рублей, – заученно начала объяснять обладательница конопушек. – Кладете деньги в корзинку и объявляете, сколько весит вот этот… – она почему-то замялась, – пирог.
   Настя удивленно вздернула брови – новая версия названия кривобокого кулинарного шедевра.
   – В долг можно? Деньги не взял. – Вовка все еще обшаривал себя, оглядываясь вокруг, словно нужная монетка могла лежать на земле.
   – Я заплачу, – заторопилась Настя, боясь, что Вовка почувствует себя неловко. Она знала об этом конкурсе и сама собиралась участвовать, поэтому специально взяла мелочь.
   Она бросила в корзинку две скомканные купюры и посмотрела на вожатого.
   – Ты первая, – разрешил он.
   Настя осторожно подняла указанный кекс. Интересно, есть ли здесь хотя бы килограмм?
   – Пятьсот граммов, – прошептал Вовка.
   – С чего ты взял? – Она протянула кекс вожатому, но тот демонстративно спрятал руки за спину.
   – Пятьсот пятьдесят, – уточнил Толмачев. – Запиши на нее, – повернулся к девчонке вожатый. – А победителю кекс отдадут? Если да, то вечером я приду пить чай. – Это уже он сказал Насте.
   У Насти открылся рот, но почувствовала она это, когда Вовка, ссутулившись, пошел прочь. В рот начал задувать ветер. Настя сглотнула, несколько раз моргнула и лишь сейчас сообразила, что все еще «взвешивает» кекс.
   – А как вас зовут? – На мятом листочке девчонка вывела цифру шесть. И этот конкурс не имел большого успеха.
   Вовка уходил, а Настя неожиданно вновь вспомнила неприятный запах горелой веревки. Пробормотав свое имя, она уже собралась уйти, как вдруг привидением, словно из-под земли, перед ней возник Женька.
   – Чего он от тебя опять хотел?
   Напарник, как всегда, подошел бесшумно – был у него такой талант.
   – Сказал, что придет вечером чай пить.
   Ермишкин раздраженно дернул челюстью, будто мысленно перекусил старшего вожатого.
   – Ну, пускай приходит, – разрешил он. – Тебя в кабинет начальника звали. К телефону.
   Настя с улыбкой глянула на Женьку. Жизнь в лагере становилась забавной. Внезапный интерес старшего вожатого, ревность напарника. Следующая пара недель будет веселой.
   Она не торопилась к телефону. Никто звонить ей не должен, никаких сообщений она не ждет. Плановый звонок домой был несколько дней назад. Поначалу она еще тосковала по семье, по своей комнате. Но потом лагерная жизнь закрутилась, так что родной город вспоминался как далекий сон. Внезапно этот сон стал явью. Кошмарной явью.
   – Ты как? – издалека начала мама.
   – Нормально, – заторопилась Настя. – У нас сегодня родительский день. Мне некогда.
   – Весело, наверное, – как-то странно хмыкнула мама, не слыша замечания дочери об отсутствии времени.
   – Ну… так. – Невнимание удивляло. – Что произошло?
   – Настя, ты хорошо себя чувствуешь?
   Что обычно бывает после такого вопроса? Конечно же, все начинает болеть. Снова вспомнился неприятный запах, заломило в виске, стрельнуло в коленке.
   – Нормально. – Как говорят про космонавтов? «Состояние удовлетворительное». Вот и у нее так же. – Что случилось?
   – Бабушка умерла, – быстрой скороговоркой пробормотала мама. – Вчера вечером. Мы сначала не хотели говорить, но потом решили, что не стоит от тебя это скрывать. Похороны завтра, но ты можешь оставаться в лагере. Потом приедешь, я с тобой на кладбище схожу.
   В первое мгновение Настя испытала облегчение. Похороны… Кладбище… Гробы… Все это было мрачно и неинтересно. Но вдруг вспомнилось: это же ее бабушка. Бабушка, к которой внучку почему-то не пускали. И даже после смерти встречаться с ней не разрешают.
   – Я приеду, – сказала из чистого упрямства.
   – Не надо, – с нажимом произнесла мама. – Просто знай об этом.
   Повисла неловкая пауза. Насте хотелось спорить, хотелось доказывать, что она уже взрослая и сама может решать, как ей поступать. А за окном шумело лето, неслось к своему зениту воскресенье. Сейчас она выйдет из кабинета начальника и вокруг нее будут хорошо знакомые приятные люди. И никаких нравоучений.
   Ну и ладно. Ну и не поедет.
   – И еще, – снова заговорила мама, – если ты вдруг почувствуешь что-нибудь странное, скажи мне. Договорились? Я кое с кем связалась. Если что – он приедет.
   Можно уже прямо сейчас начинать говорить! Вокруг этих странностей – половником не разгребешь. Вот только этого непонятного «кое-кого» ей тут не хватает. Для комплекта.
   – Договорились, – пообещала Настя, но стоило ей положить трубку, как про обещание тут же забыла.
   Впереди было столько дел!
   Ярмарка заканчивалась. Настя проверила магическую палатку. Маруся с Вавой не выдержали и сбежали. Остальные тоже бесславно оставляли свои боевые посты. Народ начинал потихоньку подтягиваться к своим корпусам. Близился обед. Снова появился Женька и сообщил, что десять человек родители уже забрали, остальные скучают в беседке около корпуса, что главные хулиганы отправлены на ответственное задание в радиорубку, где они должны по громкой связи вызывать детей, за которыми приехали папы с мамами. Зина с Ксюхой бесцельно болтаются около столовой – Стас сегодня занят, и девушки пребывают в печали.
   – Настя? – позвали робко.
   Перед ними стояла конопатая девчонка и протягивала на ладошках многострадальный кекс.
   – Вы выиграли. Он весит пятьсот сорок граммов.
   Женька нахмурился.
   – Не бери, – опередил он Настю.
   – Почему? – опешила она.
   Мысль о вечернем чаепитии приятно взбодрила. Вовка придет, а у них ничего. Правда, ожидалось, что добрые дети чем-нибудь поделятся от родительских щедрот, но большой надежды на это не было. Дети народ темный, забывчивый, могут и зажать. А тут целый пирог.
   – Не бери, и все. – Ермишкин поманил Настю в сторону.
   – Ты чего? Вовка обещал появиться, чем его угощать будем?
   Девчонка с кексом не знала, что делать. Она переминалась с ноги на ногу. В лице ее читалось большое желание поскорее закончить все дела и бежать к подружкам.
   – Не приваживала бы ты его. – Женька старательно избегал смотреть напарнице в лицо. – Плохо будет.
   – Это тебе сейчас плохо будет, – разозлилась Настя. Тоже Отелло нашелся! Или они все одновременно одной травы нанюхались, что принялись ее учить?
   Она отобрала у девчонки кекс и отправилась в корпус. Над головой уже привычно заворчал гром. На землю упали первые крупные капли.
   «Как заказывали», – подумала она, вспоминая вчерашний вопрос Стаса. И свой ответ: «Сразу по окончании ярмарки».
   Дождь всех разогнал по корпусам. Женька ушел к мальчишкам решать сугубо мужские вопросы. Для разговора взял гитару. Ну, это надолго. Настя проверила девчонок, убедилась, что занятия у них на тихий час мирные – журналы, вышивка и треп, и отправилась в свою комнату, где на столе лежал ее выигрыш. Кекс, как черное пятно на белых джинсах, постоянно напоминал о себе, занозил взгляд. Настя отломила кусочек и завалилась на кровать.