Страница:
Исповедуя разделение двух природ, несториане вследствие этого разработали теологию антиохийского типа (Бог обитает в человеке Иисусе так же, как и в пророках), а также «бедную» мариологию, ибо они думают, что Мария родила не Бога, но человека Иисуса. Поэтому они не называют ее Феотокос (Богородица), но только Христотокос (Христородица).
31.7.3.«Богатую» христологию обычно связывают с именами александрийских богословов, особенно патриарха Кирилла Александрийского (ум. 444). В ее рамках существует несколько учений. Так, Аполлинарий Лаодикийский (ок. 310–390) не верил в совершенное человечество Христа. Его взгляды были отвергнуты на Константинопольском соборе (381). Аполлинарий конструировал христологию, исходя из человеческого состава Христа, который должен иметь, по меньшей мере, одно тело и одну душу. Аполлинарий отрицал, что Христос имел человеческую душу: ее заменил в Нем божественный Логос. Собор же утверждает, что человеческая душа у Иисуса была.
Позднее Евтихий Константинопольский учил, что божественная природа Христа поглотила Его человечество. Взгляды его были опровергнуты Халкидонским собором (451), установившим, что во Христе две природы: божественная и человеческая. Мы видели, что после этого собора Несторий [98]еще говорил о разделении двух природ, строя, таким образом, адопционистскую христологию и «бедную» мариологию. Течение, противоположное арианскому, обычно именуется монофизитством («учение об одной природе»), хотя в нем принята халкидонская теория двух природ. Оно противостоит православному учению на более тонком уровне, утверждая, что две природы во Христе смешаны и что, следовательно, Богочеловек — существо нового порядка: ни божественного, ни человеческого.
Никейский Символ веры (325) утверждает, что Христос единосущен Отцу. Если так, рассуждают монофизиты, невозможно, чтобы Он был единосущен также и человеку.
После 451 г. Египет и Сирия предпочли «богатую» монофизитскую христологию. Император Ираклий (610–641) искал компромисса между ними и православными в учениях моноэнергетизма и монофелитства, согласно которым Сын имеет две природы, но одно действие и одну волю, исходящие от Отца. Вопреки этим положениям, Константинопольский собор (680) постановил, что у Христа две воли. Когда Египет и Сирия были завоеваны арабами, монофизитская партия обрадовалась возможности выйти из-под контроля Константинополя. Монофизитство стало исповеданием коптов; в сочетании с докетизмом оно дало сирийский вариант (яковиты). Необходимо понимать, что монофизитство противоположно как несторианству (две разделенные природы), так и православному учению (две неслиянные и нераздельные природы). Монофизитство включает в себя также «богатую» мариологию, которая, как таковая, признана православной. Выступая против несториан с их адопционистской, в конечном счете, христологией, Кирилл Александрийский провозгласил Марию Богородицей (Феотокос). Церковь пошла еще дальше, назвав Ее Матерью Божией (Mater Dei).
Необходимы еще некоторые объяснения относительно мариологии. Возобладавшая точка зрения была сформулирована во II веке в Протоевангелии от Иакова: Мария осталась virgo in partu et post partum (Дева до Рождества и после Рождества), то есть semper virgo (Приснодева). Выделившись из числа персонажей первоначального христианского сценария, Она постепенно начинает играть все более и более сверхъестественную роль. Так, 2-й Никейский собор (787) поставил Ее выше святых, которым подобает только почитание дулейя, Марии же — сверхпочитание (гипердулейя). Незаметно Она стала членом Божественного семейства, Матерью Божией. Успение Святой Девы (dormitio virginis) становится вознесением на небо (Maria in caelis adsumpta).
Францисканцы объявляют Марию изъятой из действия первородного греха; Она становится Матерью Церкви (Mater Ecclesiae), Предстательницей и Заступницей (mediatrixet intercessor) за человеческий род перед Богом. Так христианство в конце концов поместила на небо образ семьи, гораздо менее суровой и беспощадной, чем патриархальная власть одинокого библейского Бога.
31.7.4.Снова бросив взгляд на эту краткую сводку христологических концепций, мы сразу видим, что она поддается синхронной интерпретации и все возможности изначально заложены в следующей системе:
31.7.5.Иерархические отношения внутри Троицы являются другим параметром христологии. Православная точка зрения состоит в утверждении, что три ипостаси обладают одной и той же сущностью (узийя) и одним и тем же действием (энерейя). Точки зрения, исключаемые православием суть: субординационизм, утверждающий, будто Христос подчинен Отцу; пневматомахизм (течение, с которым спорил Василий Великий), утверждающий, что Святой Дух подчинен Отцу и Сыну; модализм, согласно которому Отец, сын и Святой Дух суть одно лицо под тремя разными именами, и т. д. Следствием модализма явился патрипассионизм, утверждающий, что, поскольку Христос есть Бог, Отец страдал на кресте вместе с Ним. Как легко видеть, тринитарная иерархия тоже может быть изучаема системно и синхронно по таким параметрам, как: тождество/нетождественность, превосходство/подчиненность и т. д.
31.7.6.Великие анимологические контроверзы также синхронны, поскольку разворачиваются по схеме:
Концепция предсуществования души может выступать либо как классический, платоновский метемсоматоз, либо как оригенизм — более изощренное учение, говорящее о воплощении души, в зависимости от ее заслуг или грехов, на различных уровнях лестницы бестелесных творений.
Если же душа не предсуществует, она либо всякий раз творится Богом (концепция, в конце концов ставшая православной), либо происходит от размножения родительских душ (традуционизм концепция, разделявшаяся Тертуллианом и первоначально преобладавшая над креационизмом).
31.7.7.Наконец, в синхронной перспективе можно рассматривать и контроверзы о свободе воли, как в августиновскую эпоху, так и в лютеровскую.
Августин высказал свои взгляды в споре с Пелагием, согласно которому первородный грех не может поставить препятствия свободе человеческой воли. Августин, напротив, утверждает, что Бог создал человека со свободой воли для выбора между добром и злом. Но, поскольку человек избрал зло, он утратил способность полностью подчиняться божественной воле. Поэтому для спасения ему необходима благодать. Как позднее скажет Лютер, споря с Эразмом, человек в своем нынешнем состоянии обладает не liberum arbitritim (свободой воли), a servum arbitrium (рабством воли).
Кроме того, утверждает Августин, Бог от века решил, кто будет спасен, а кто нет, и в соответствии с этим предвечным решением ниспосылает благодать. Число предназначенных к спасению (numerum praedestinatorum) ограничено и равно числу мест, освободившихся на небе после падения части ангелов. Остальное человечество по предопределению составляет massa perditionis. Оранский собор (529) провозгласил августиновскую концепцию православной, но собор в Керси (853) отбросил идею двойного предопределения (ко спасению и к осуждению): massa pcrditionis не предопределена Богом, но просто наказывается за неправильный выбор.
Реформа возобновила заново спор о предопределении, занимающий центральное место среди вопросов вероучения, поставленных Лютером. Под влиянием Меланхтона ортодоксальный евангелизм отказался от споров о предопределении, но кальвинисты вновь их подняли. Дордрехтский синод (Нидерланды, 13 ноября 1618 — 9 мая 1619), собравший представителей разных реформатских конфессий, утвердил учение о двойном предопределении.
Системный подход, примененный здесь к отдельным богословским проблемам, приложим и к христианской теологии в целом.
31.8.Христианская жизнь также описывается по нескольким параметрам. Для некоторых конфессий чрезвычайно важен литургический год. В центре его находятся Рождество Христово, праздновавшееся сначала 6 января, а затем перенесенное на 25 декабря (день праздника Митры «Непобедимое солнце») и Пасха — праздник Воскресения, которому предшествует сорокадневный пост, некогда весьма строгий. Причащение (употребление освященных хлеба и вина) католики и православные рассматривают как одно из таинств — обрядов, установленных Самим Иисусом Христом. У католиков таинствами признаются: крещение, конфирмация, причащение, соборование, брак, рукоположение, покаяние. Частота причащения менялась со временем; католики причащаются чаще других, а после II Ватиканского собора причащение у них стало повседневным обрядом. Все конфессии придают большое значение нравственности. Можно было бы сказать, что нравственная сторона преобладает в протестантских исповеданиях, не признающих таинств, но тогда бы мы недооценили ее роль в других конфессиях.
Хотя христианские Церкви традиционно укрепляли ценности патриархального общества, они дали многим женщинам пристанище в монастырях, где они получали доступ к культуре и определенную независимость, невозможную в других местах. Многие исследователи (Ида Магли, Рудольф Белл, Дагмар Лоренц и др.) отмечали, что в обществе Средних веков и Ренессанса у женщины было только две возможности стать свободной: монашество и проституция. Вследствие этого, учреждение женских монашеских орденов в последнее время оценивается положительно. Напротив того, роспуск женских орденов и принуждение женщин к браку в лютеранстве в XVI в. теперь считается причиной унизительной противоположности между замужними и незамужними женщинами, в некоторых обществах существующей и поныне. В Германии во время великой «охоты на ведьм» и даже гораздо позднее женское безбрачие казалось подозрительным и могло легко привести к расправе. Мужского безбрачия это не касалось. Как показала Пруденс Аллен, христианское уничижение женщин стало всеобщим вследствие триумфа аристотелизма в XIII в. Аристотель — отец теории, одним из последних вариантов которой стала фрейдистская идея «лишенности пениса»: женщина — неполноценный, уродливый человек, если только ее лоно не служит появлению нового существа. Эта теория соединилась с распространенными, безосновательными предрассудками (о ненасытной женской похоти, губящей мужчин, и о женской иррациональности), которые давали основание считать женщин находящимися в особенно тесной связи с дьяволом. Отсюда произошло яростное гонение на женское начало, начатое в Германии папской буллой Summis desiderantis affectibus (1494) и Молотом ведьм (1496) инквизиторов Инститориса и Шпренгера. Век спустя еще более ожесточенная охота на ведьм разразилась в протестантских (как заметил Дж. Б.Рассел) землях.
Живейшей надеждой христианина всегда была вера в жизнь после смерти и небесную награду за заслуги, накопленные в течение жизни. Проступки же, напротив, получат наказание в аду. Страшный суд сделает и награду, и наказание вечными. Как блестяще показал Жак Ле Гофф в книге «Рождение чистилища» (1981), идея чистилища, где искупаются простительные грехи, возникла только между 1024 и 1254 гг. Примерно в то же время получили необычайное распространение апокалиптические сочинения, изображающие посещение рая и ада. Древнейший из них — Visio Beati Esdrae [99](вероятно, X век); за ним последовали ирландское Видение Адхамнана (XI век), Видение Альберика Монтекассинского (1111–1127), Видение Тундала (1149), Трактат о чистилище святого Патрика (1189) и т. д. С этой традицией, а отнюдь не с исламскими рассказами о мирадже Пророка, связана и Божественная Комедия флорентинца Данте Алигьери.
31.9.В заключение этих страниц никак нельзя не сказать о богатой мистической христианской традиции, которую можно рассматривать как разновидность созерцательного платонического аскетизма, соединенного с ритуальными и, отчасти, литургическими действиями. В своем историческом богатстве христианский мистицизм включает в себя почти все возможные мистические феномены, но ставит акцент скорее на экстазе, чем на самосозерцании. Цель мистического опыта — достичь слияния с Богом в полном забвении тела и мира. Первым интерпретацию такого опыта дал Ориген (см. 31.4.3). В конечном счете христианская мистика приняла неоплатоническую окраску, сохраняя, однако, отличающую ее от неоплатонизма специфическую характеристику любви. Неизвестный автор, воспитанник афинского неоплатоника Прокла (410/12–485), писавший под именем Дионисия Ареопагита, ученика апостола Павла, открыл форму мистики, положившую начало целой традиции. Настаивая на непознаваемости Бога (отрицательное или апофатическое богословие), эта мистика, оставаясь экстатической, сближается также с буддийской мистикой пустоты. Состояние фана в суфизме, Бог Мейстера Экхарда (1260–1327), Яна ван Рейсбрука (1293–1381) и Иоганна Таулера (1300–1361), la noche oscura (темная ночь) кармелита Хуана де ла Круса (1542–1591), ученика великой экстатической созерцательницы Терезы Авильской (1515–1582), замешательство силезского протестанта Якоба Беме (1575–1624) перед непроницаемой (и потому почти сатанической) сущностью Бога Отца — все это происходит из отрицательного способа богословствования. Впрочем, он был превосходно разработан и в умозрениях великих номиналистов с XII по XV век. Но, как прекрасно показал Мишель Мелен («Человеческий опыт божественного», 1988), мистицизм любви нельзя отделить от мистицизма пустоты, часто возникающего лишь как этап (пустыня, ночь) на пути мистика. Далее возникает умозрительная мистика, исчисляющая стадии мистического опыта. Начало ей положил тот же Дионисий Ареопагит; его традиция была продолжена и на Востоке и на Западе: от Иоанна Лествичника (ум. ок. 650), автора Лествицы райской, предлагающей иерархию мистического опыта из тридцати этапов, до францисканца Бонавентуры из Бангореджо (1221–1274), автора Мысленного пути к Богу.
Всякая мистика любви есть, по знаменитому выражению Фомы Кемпийского (1379/80–1471), подражание Христу. Но необходимо особо указать на существование одной разновидности мистицизма исключительно женской, — которую можно назвать мистикой евхаристии. Это не просто женский вариант мистики любви, замечательно представленной бенедиктинской аббатисой Юлианией Норвичской (1342 — ок. 1416), Терезой Авильской, Терезой из Лизье (1873–1897) и многими другими. В свою очередь, нельзя всех женщин — мистиков записывать в рубрику «мистика любви», такая визионерка, как Гильдегарда Бингенская (1098–1179) испытала все виды мистики.
Историк Рудольф Белл нашел симптомы нервной анорексии у многих итальянских созерцательниц с ХIII по XVII век: у мистической спутницы Франциска Ассизского Клары Ассизской (ок. 1194–1253), Умилианы де’Черки (1219–1246), Маргариты Кортонской (1247–1297), Екатерины Сиенской (1347–1380), Бенвенуты Бойани (род. 1255), Анджелы из Фолиньо (ум. 1309), Франчески Бусса (род. 1384), Евстахии Мессинской (ум. 1485), Коломбы де Риети (род. 1466) и Орсолы Вероники Джулиани (1660–1727). Кэролайн Байнум Уолкер пополнила этот список еще многими примерами из других стран Европы, но предложила свое объяснение скрытого смысла этого явления, отвергнув предложенную Беллом связь с нервной анорексией. С ее точки зрения, пост и другие, иногда чрезвычайные, способы умерщвления плоти, которые практиковались этими женщинами, на самом деле происходят от их представления о своей роли в мире. Евхаристия, в которой Христос преобразуется в питающий хлеб, для них становится прообразом их собственного преображения: отказываясь от пищи, эти созерцательницы сами становятся пищей. Эта новаторская идея опровергает герменевтическую традицию, видевшую во всяком умерщвлении плоти дуализм.
На Западе развивается четыре направления мистики, проникающих друг в друга, не имеющих четких границ: апофатическая мистика, мистика любви, созерцательная мистика, евхаристическая мистика. На востоке исихазм, основанный Григорием Паламой [100](ок. 1296–1359), придал мистике более технический характер, развиваясь в сторону визионерских, дыхательных и медитативных («сердечная молитва») упражнений, напоминающих йогу и некоторые методы суфизма. Практикуемый первоначально в монастырях Афона, исихазм распространился по всему православному миру и особенно в России при посредстве Добротолюбия, сборника сочинений, составленного в конце XVII в. Типично русский институт старцев — православных гуру и одновременно марабутов является местной версией исихазма. Другая форма русского исихазма, более близкая к оригинальной, разработана в центрах старчества для массы верующих. Это «непрестанная молитва» — повторение про себя имени Иисуса Христа на манер мантры.
31.10.Библиография. Прекрасным введением в общую историю христианства является работа Ferdman‘s Handbook to the History of Christianity, Grand Rapide 1987.
В качестве справочного пособия можно использовать 2J-томный труд: L‘Histoire de l’Eglise des Origines a nos jours (Fliche-Martin), Paris 1934–1964 и Dictionnaire de theelogie catholique, Paris 1909–1950. Исчерпывающий обзор теологии представлен в работе: Jaroslav Pelikan, The Christian Tradition: A History of the Development of Doctrine, 4 vol., Chicago 1971–1984. О распространении христианства см. превосходную работу. Kenneth S.Latorette, A History of the Expansion of Christianity, 7 vol., New York, 1937–1945.
Хорошее введение в историю и теологию начального периода см. в объемной (1002 с.) работе: W.H.C.Frend, The Rise of Christianity, Philadelphia, 1984, Дополнительно см.: Johannes Cuasten, Patrology, 4 vol., Utrecht, 1950–1960. Об апологетиках II века см.: R.M.Grant, The Greek Apologists of the II Century, Philadelphia 1988; AJ.Droge, Homer or Moses? Early Christian Interpretations of the History of the Culture, Tubingen 1989. В число лучших работ о становлении христианства входят две книги Р.М.Гранта: Augustus To Constantine, New York 1970; God’s and the One God, Philadelphia 1986.
Отличным введением в средневековую цивилизацию служат работы Жака Ле Гоффа (Jacques Le Goff): Civilisation de l’Occident medieval, Paris 1967; Pour un autre Moyen Age, Paris 1977. Кроме того, большая работа Ле Гоффа La Naissanse du purgatoire, Paris 1981) посвящена возникновению доктрины о чистилище; он же является редактором коллективного труда La Heresie et societe dans l’Europe preindustrielle XI–XVIII siecles, Paris — La Haye 1968, О средневековых ересях см. также: J.B.Russell, Dissent and Reform in the early Middle Ages, Berkley-Los Angeles 1965 и R.I.Moore, The Origines of European Dissent, London 1977; библиография приводится в работе: I.P.Culiano, Les Gnoses dualistes d’Occident, Paris 1990. Об обрядах средневекового рыцарства см.: Michel Stanesco, Jeux d’errance du chevalier medieval. Aspects ludiques de la fonction querriere dans la literature du Moyen Age flamboyant, Leiden 1988.
О средневековой апологетической традиции см.: Bernnard McGinn, Visions of the End: Apocalyptic Traditions in the Middle Ages, New York 1979; тому же автору принадлежат введение и переводы текстов Лактанция, Иоахима Флора, францисканских мистиков и Савонаролы в кн.: Apocalyptic Spirituality, New York 1979. О путешествиях в загробный мир см.: I.P.Culiano, Experitnces de l’extase, Paris 1984.
О мистицизме в свете сравнительной компаративистики см.: Michel Meslin, L’Experience humanie du divin, Paris 1988; Samuel Umen, The Word of the Mystic, New York l988; Moshe Idel and Bernard McGuinn (Eds.), Mystical Union and Monotheistic Faith: An Ecumenical Dialogue, New York 1989. О христианском спиритуализме см.: Andre Vauchez, La Spiritualite du Moyen Age, Paris 1975; La Saintete en Occident aux derniers siecles du Moyen Age, Rome 1981; Bernard McGinn, John Meyendorff and Lean Leclercq (eds.), Christian Spirituality: Origins to the Twelfth Century, New York 1987.
О концепциях человеческого тела в периоды поздней античности и Средних веков см. особенно: Peter Brown, The Body and Society: Men, Women, and Sexual Renunciation in Early Christianity, New York 1988; Rudolph Bell, Holy Anorexia, Chicago 1985; Caroline Walker Bynum, Holy Feast and Holy Fast, Berkeley 1987. О концепции женщины в христианстве см.: Prudence Allen, The Concept of Woman. The Aristotelian Revolution, 750 ВС — AD 1250, Montreal — London 1985; Pierre Darmon, Mythologie de la femme dans l’ancienne France, Paris J983; Barbara Becker-Cantarino (Ed.), Die Frau von der Reformation zur Romantik, Bonn 1987. О преследовании ведьм см.: I.P.Culiano, Sacrilege, in ER 12, 557–63.
О различных аспектах «Возрождения» XII века, оказавшего влияние и на следующее столетие, см.; Michel Pastoureau, Vie quotidienne en France el en Angleterre au temps des chevaliers de la Table ronde, Paris 1976; Jean Richard, Le Royaume latin de Jerusalem, Paris 1953; Les Croisades (Introd. par Robert Delort), Paris 1988; Roger Boase, The Origin and Meaning of Curtly Love, Manchester 1977.
О позднем Средневековье и Реформации см.: Steven Ozment, The Age of Reform, 1250–1550: An Intellectual and religious History of Late Medieval and Reformation Europe, New Haven 1980.
О магии в целом и ренессансной магии в частности см.: I.P.Culiano, Eros et Magie a la Renaissance, Paris 1984 (имеется также библиография избранных трудов по Ренессансу).
О протестантизме см.: Martin Marty, Protestantism, New York 1972; о Лютере см.: Brian Gerrish, Grace and Reason: A Study in the theology of Luther, Oxford 1962; о Кальвине см.: A.M.Schmidt, Jean Calvin et la tradition cahinienne, Paris 1956.
32. ШАМАНИЗМ
31.7.3.«Богатую» христологию обычно связывают с именами александрийских богословов, особенно патриарха Кирилла Александрийского (ум. 444). В ее рамках существует несколько учений. Так, Аполлинарий Лаодикийский (ок. 310–390) не верил в совершенное человечество Христа. Его взгляды были отвергнуты на Константинопольском соборе (381). Аполлинарий конструировал христологию, исходя из человеческого состава Христа, который должен иметь, по меньшей мере, одно тело и одну душу. Аполлинарий отрицал, что Христос имел человеческую душу: ее заменил в Нем божественный Логос. Собор же утверждает, что человеческая душа у Иисуса была.
Позднее Евтихий Константинопольский учил, что божественная природа Христа поглотила Его человечество. Взгляды его были опровергнуты Халкидонским собором (451), установившим, что во Христе две природы: божественная и человеческая. Мы видели, что после этого собора Несторий [98]еще говорил о разделении двух природ, строя, таким образом, адопционистскую христологию и «бедную» мариологию. Течение, противоположное арианскому, обычно именуется монофизитством («учение об одной природе»), хотя в нем принята халкидонская теория двух природ. Оно противостоит православному учению на более тонком уровне, утверждая, что две природы во Христе смешаны и что, следовательно, Богочеловек — существо нового порядка: ни божественного, ни человеческого.
Никейский Символ веры (325) утверждает, что Христос единосущен Отцу. Если так, рассуждают монофизиты, невозможно, чтобы Он был единосущен также и человеку.
После 451 г. Египет и Сирия предпочли «богатую» монофизитскую христологию. Император Ираклий (610–641) искал компромисса между ними и православными в учениях моноэнергетизма и монофелитства, согласно которым Сын имеет две природы, но одно действие и одну волю, исходящие от Отца. Вопреки этим положениям, Константинопольский собор (680) постановил, что у Христа две воли. Когда Египет и Сирия были завоеваны арабами, монофизитская партия обрадовалась возможности выйти из-под контроля Константинополя. Монофизитство стало исповеданием коптов; в сочетании с докетизмом оно дало сирийский вариант (яковиты). Необходимо понимать, что монофизитство противоположно как несторианству (две разделенные природы), так и православному учению (две неслиянные и нераздельные природы). Монофизитство включает в себя также «богатую» мариологию, которая, как таковая, признана православной. Выступая против несториан с их адопционистской, в конечном счете, христологией, Кирилл Александрийский провозгласил Марию Богородицей (Феотокос). Церковь пошла еще дальше, назвав Ее Матерью Божией (Mater Dei).
Необходимы еще некоторые объяснения относительно мариологии. Возобладавшая точка зрения была сформулирована во II веке в Протоевангелии от Иакова: Мария осталась virgo in partu et post partum (Дева до Рождества и после Рождества), то есть semper virgo (Приснодева). Выделившись из числа персонажей первоначального христианского сценария, Она постепенно начинает играть все более и более сверхъестественную роль. Так, 2-й Никейский собор (787) поставил Ее выше святых, которым подобает только почитание дулейя, Марии же — сверхпочитание (гипердулейя). Незаметно Она стала членом Божественного семейства, Матерью Божией. Успение Святой Девы (dormitio virginis) становится вознесением на небо (Maria in caelis adsumpta).
Францисканцы объявляют Марию изъятой из действия первородного греха; Она становится Матерью Церкви (Mater Ecclesiae), Предстательницей и Заступницей (mediatrixet intercessor) за человеческий род перед Богом. Так христианство в конце концов поместила на небо образ семьи, гораздо менее суровой и беспощадной, чем патриархальная власть одинокого библейского Бога.
31.7.4.Снова бросив взгляд на эту краткую сводку христологических концепций, мы сразу видим, что она поддается синхронной интерпретации и все возможности изначально заложены в следующей системе:
31.7.5.Иерархические отношения внутри Троицы являются другим параметром христологии. Православная точка зрения состоит в утверждении, что три ипостаси обладают одной и той же сущностью (узийя) и одним и тем же действием (энерейя). Точки зрения, исключаемые православием суть: субординационизм, утверждающий, будто Христос подчинен Отцу; пневматомахизм (течение, с которым спорил Василий Великий), утверждающий, что Святой Дух подчинен Отцу и Сыну; модализм, согласно которому Отец, сын и Святой Дух суть одно лицо под тремя разными именами, и т. д. Следствием модализма явился патрипассионизм, утверждающий, что, поскольку Христос есть Бог, Отец страдал на кресте вместе с Ним. Как легко видеть, тринитарная иерархия тоже может быть изучаема системно и синхронно по таким параметрам, как: тождество/нетождественность, превосходство/подчиненность и т. д.
31.7.6.Великие анимологические контроверзы также синхронны, поскольку разворачиваются по схеме:
Концепция предсуществования души может выступать либо как классический, платоновский метемсоматоз, либо как оригенизм — более изощренное учение, говорящее о воплощении души, в зависимости от ее заслуг или грехов, на различных уровнях лестницы бестелесных творений.
Если же душа не предсуществует, она либо всякий раз творится Богом (концепция, в конце концов ставшая православной), либо происходит от размножения родительских душ (традуционизм концепция, разделявшаяся Тертуллианом и первоначально преобладавшая над креационизмом).
31.7.7.Наконец, в синхронной перспективе можно рассматривать и контроверзы о свободе воли, как в августиновскую эпоху, так и в лютеровскую.
Августин высказал свои взгляды в споре с Пелагием, согласно которому первородный грех не может поставить препятствия свободе человеческой воли. Августин, напротив, утверждает, что Бог создал человека со свободой воли для выбора между добром и злом. Но, поскольку человек избрал зло, он утратил способность полностью подчиняться божественной воле. Поэтому для спасения ему необходима благодать. Как позднее скажет Лютер, споря с Эразмом, человек в своем нынешнем состоянии обладает не liberum arbitritim (свободой воли), a servum arbitrium (рабством воли).
Кроме того, утверждает Августин, Бог от века решил, кто будет спасен, а кто нет, и в соответствии с этим предвечным решением ниспосылает благодать. Число предназначенных к спасению (numerum praedestinatorum) ограничено и равно числу мест, освободившихся на небе после падения части ангелов. Остальное человечество по предопределению составляет massa perditionis. Оранский собор (529) провозгласил августиновскую концепцию православной, но собор в Керси (853) отбросил идею двойного предопределения (ко спасению и к осуждению): massa pcrditionis не предопределена Богом, но просто наказывается за неправильный выбор.
Реформа возобновила заново спор о предопределении, занимающий центральное место среди вопросов вероучения, поставленных Лютером. Под влиянием Меланхтона ортодоксальный евангелизм отказался от споров о предопределении, но кальвинисты вновь их подняли. Дордрехтский синод (Нидерланды, 13 ноября 1618 — 9 мая 1619), собравший представителей разных реформатских конфессий, утвердил учение о двойном предопределении.
Системный подход, примененный здесь к отдельным богословским проблемам, приложим и к христианской теологии в целом.
31.8.Христианская жизнь также описывается по нескольким параметрам. Для некоторых конфессий чрезвычайно важен литургический год. В центре его находятся Рождество Христово, праздновавшееся сначала 6 января, а затем перенесенное на 25 декабря (день праздника Митры «Непобедимое солнце») и Пасха — праздник Воскресения, которому предшествует сорокадневный пост, некогда весьма строгий. Причащение (употребление освященных хлеба и вина) католики и православные рассматривают как одно из таинств — обрядов, установленных Самим Иисусом Христом. У католиков таинствами признаются: крещение, конфирмация, причащение, соборование, брак, рукоположение, покаяние. Частота причащения менялась со временем; католики причащаются чаще других, а после II Ватиканского собора причащение у них стало повседневным обрядом. Все конфессии придают большое значение нравственности. Можно было бы сказать, что нравственная сторона преобладает в протестантских исповеданиях, не признающих таинств, но тогда бы мы недооценили ее роль в других конфессиях.
Хотя христианские Церкви традиционно укрепляли ценности патриархального общества, они дали многим женщинам пристанище в монастырях, где они получали доступ к культуре и определенную независимость, невозможную в других местах. Многие исследователи (Ида Магли, Рудольф Белл, Дагмар Лоренц и др.) отмечали, что в обществе Средних веков и Ренессанса у женщины было только две возможности стать свободной: монашество и проституция. Вследствие этого, учреждение женских монашеских орденов в последнее время оценивается положительно. Напротив того, роспуск женских орденов и принуждение женщин к браку в лютеранстве в XVI в. теперь считается причиной унизительной противоположности между замужними и незамужними женщинами, в некоторых обществах существующей и поныне. В Германии во время великой «охоты на ведьм» и даже гораздо позднее женское безбрачие казалось подозрительным и могло легко привести к расправе. Мужского безбрачия это не касалось. Как показала Пруденс Аллен, христианское уничижение женщин стало всеобщим вследствие триумфа аристотелизма в XIII в. Аристотель — отец теории, одним из последних вариантов которой стала фрейдистская идея «лишенности пениса»: женщина — неполноценный, уродливый человек, если только ее лоно не служит появлению нового существа. Эта теория соединилась с распространенными, безосновательными предрассудками (о ненасытной женской похоти, губящей мужчин, и о женской иррациональности), которые давали основание считать женщин находящимися в особенно тесной связи с дьяволом. Отсюда произошло яростное гонение на женское начало, начатое в Германии папской буллой Summis desiderantis affectibus (1494) и Молотом ведьм (1496) инквизиторов Инститориса и Шпренгера. Век спустя еще более ожесточенная охота на ведьм разразилась в протестантских (как заметил Дж. Б.Рассел) землях.
Живейшей надеждой христианина всегда была вера в жизнь после смерти и небесную награду за заслуги, накопленные в течение жизни. Проступки же, напротив, получат наказание в аду. Страшный суд сделает и награду, и наказание вечными. Как блестяще показал Жак Ле Гофф в книге «Рождение чистилища» (1981), идея чистилища, где искупаются простительные грехи, возникла только между 1024 и 1254 гг. Примерно в то же время получили необычайное распространение апокалиптические сочинения, изображающие посещение рая и ада. Древнейший из них — Visio Beati Esdrae [99](вероятно, X век); за ним последовали ирландское Видение Адхамнана (XI век), Видение Альберика Монтекассинского (1111–1127), Видение Тундала (1149), Трактат о чистилище святого Патрика (1189) и т. д. С этой традицией, а отнюдь не с исламскими рассказами о мирадже Пророка, связана и Божественная Комедия флорентинца Данте Алигьери.
31.9.В заключение этих страниц никак нельзя не сказать о богатой мистической христианской традиции, которую можно рассматривать как разновидность созерцательного платонического аскетизма, соединенного с ритуальными и, отчасти, литургическими действиями. В своем историческом богатстве христианский мистицизм включает в себя почти все возможные мистические феномены, но ставит акцент скорее на экстазе, чем на самосозерцании. Цель мистического опыта — достичь слияния с Богом в полном забвении тела и мира. Первым интерпретацию такого опыта дал Ориген (см. 31.4.3). В конечном счете христианская мистика приняла неоплатоническую окраску, сохраняя, однако, отличающую ее от неоплатонизма специфическую характеристику любви. Неизвестный автор, воспитанник афинского неоплатоника Прокла (410/12–485), писавший под именем Дионисия Ареопагита, ученика апостола Павла, открыл форму мистики, положившую начало целой традиции. Настаивая на непознаваемости Бога (отрицательное или апофатическое богословие), эта мистика, оставаясь экстатической, сближается также с буддийской мистикой пустоты. Состояние фана в суфизме, Бог Мейстера Экхарда (1260–1327), Яна ван Рейсбрука (1293–1381) и Иоганна Таулера (1300–1361), la noche oscura (темная ночь) кармелита Хуана де ла Круса (1542–1591), ученика великой экстатической созерцательницы Терезы Авильской (1515–1582), замешательство силезского протестанта Якоба Беме (1575–1624) перед непроницаемой (и потому почти сатанической) сущностью Бога Отца — все это происходит из отрицательного способа богословствования. Впрочем, он был превосходно разработан и в умозрениях великих номиналистов с XII по XV век. Но, как прекрасно показал Мишель Мелен («Человеческий опыт божественного», 1988), мистицизм любви нельзя отделить от мистицизма пустоты, часто возникающего лишь как этап (пустыня, ночь) на пути мистика. Далее возникает умозрительная мистика, исчисляющая стадии мистического опыта. Начало ей положил тот же Дионисий Ареопагит; его традиция была продолжена и на Востоке и на Западе: от Иоанна Лествичника (ум. ок. 650), автора Лествицы райской, предлагающей иерархию мистического опыта из тридцати этапов, до францисканца Бонавентуры из Бангореджо (1221–1274), автора Мысленного пути к Богу.
Всякая мистика любви есть, по знаменитому выражению Фомы Кемпийского (1379/80–1471), подражание Христу. Но необходимо особо указать на существование одной разновидности мистицизма исключительно женской, — которую можно назвать мистикой евхаристии. Это не просто женский вариант мистики любви, замечательно представленной бенедиктинской аббатисой Юлианией Норвичской (1342 — ок. 1416), Терезой Авильской, Терезой из Лизье (1873–1897) и многими другими. В свою очередь, нельзя всех женщин — мистиков записывать в рубрику «мистика любви», такая визионерка, как Гильдегарда Бингенская (1098–1179) испытала все виды мистики.
Историк Рудольф Белл нашел симптомы нервной анорексии у многих итальянских созерцательниц с ХIII по XVII век: у мистической спутницы Франциска Ассизского Клары Ассизской (ок. 1194–1253), Умилианы де’Черки (1219–1246), Маргариты Кортонской (1247–1297), Екатерины Сиенской (1347–1380), Бенвенуты Бойани (род. 1255), Анджелы из Фолиньо (ум. 1309), Франчески Бусса (род. 1384), Евстахии Мессинской (ум. 1485), Коломбы де Риети (род. 1466) и Орсолы Вероники Джулиани (1660–1727). Кэролайн Байнум Уолкер пополнила этот список еще многими примерами из других стран Европы, но предложила свое объяснение скрытого смысла этого явления, отвергнув предложенную Беллом связь с нервной анорексией. С ее точки зрения, пост и другие, иногда чрезвычайные, способы умерщвления плоти, которые практиковались этими женщинами, на самом деле происходят от их представления о своей роли в мире. Евхаристия, в которой Христос преобразуется в питающий хлеб, для них становится прообразом их собственного преображения: отказываясь от пищи, эти созерцательницы сами становятся пищей. Эта новаторская идея опровергает герменевтическую традицию, видевшую во всяком умерщвлении плоти дуализм.
На Западе развивается четыре направления мистики, проникающих друг в друга, не имеющих четких границ: апофатическая мистика, мистика любви, созерцательная мистика, евхаристическая мистика. На востоке исихазм, основанный Григорием Паламой [100](ок. 1296–1359), придал мистике более технический характер, развиваясь в сторону визионерских, дыхательных и медитативных («сердечная молитва») упражнений, напоминающих йогу и некоторые методы суфизма. Практикуемый первоначально в монастырях Афона, исихазм распространился по всему православному миру и особенно в России при посредстве Добротолюбия, сборника сочинений, составленного в конце XVII в. Типично русский институт старцев — православных гуру и одновременно марабутов является местной версией исихазма. Другая форма русского исихазма, более близкая к оригинальной, разработана в центрах старчества для массы верующих. Это «непрестанная молитва» — повторение про себя имени Иисуса Христа на манер мантры.
31.10.Библиография. Прекрасным введением в общую историю христианства является работа Ferdman‘s Handbook to the History of Christianity, Grand Rapide 1987.
В качестве справочного пособия можно использовать 2J-томный труд: L‘Histoire de l’Eglise des Origines a nos jours (Fliche-Martin), Paris 1934–1964 и Dictionnaire de theelogie catholique, Paris 1909–1950. Исчерпывающий обзор теологии представлен в работе: Jaroslav Pelikan, The Christian Tradition: A History of the Development of Doctrine, 4 vol., Chicago 1971–1984. О распространении христианства см. превосходную работу. Kenneth S.Latorette, A History of the Expansion of Christianity, 7 vol., New York, 1937–1945.
Хорошее введение в историю и теологию начального периода см. в объемной (1002 с.) работе: W.H.C.Frend, The Rise of Christianity, Philadelphia, 1984, Дополнительно см.: Johannes Cuasten, Patrology, 4 vol., Utrecht, 1950–1960. Об апологетиках II века см.: R.M.Grant, The Greek Apologists of the II Century, Philadelphia 1988; AJ.Droge, Homer or Moses? Early Christian Interpretations of the History of the Culture, Tubingen 1989. В число лучших работ о становлении христианства входят две книги Р.М.Гранта: Augustus To Constantine, New York 1970; God’s and the One God, Philadelphia 1986.
Отличным введением в средневековую цивилизацию служат работы Жака Ле Гоффа (Jacques Le Goff): Civilisation de l’Occident medieval, Paris 1967; Pour un autre Moyen Age, Paris 1977. Кроме того, большая работа Ле Гоффа La Naissanse du purgatoire, Paris 1981) посвящена возникновению доктрины о чистилище; он же является редактором коллективного труда La Heresie et societe dans l’Europe preindustrielle XI–XVIII siecles, Paris — La Haye 1968, О средневековых ересях см. также: J.B.Russell, Dissent and Reform in the early Middle Ages, Berkley-Los Angeles 1965 и R.I.Moore, The Origines of European Dissent, London 1977; библиография приводится в работе: I.P.Culiano, Les Gnoses dualistes d’Occident, Paris 1990. Об обрядах средневекового рыцарства см.: Michel Stanesco, Jeux d’errance du chevalier medieval. Aspects ludiques de la fonction querriere dans la literature du Moyen Age flamboyant, Leiden 1988.
О средневековой апологетической традиции см.: Bernnard McGinn, Visions of the End: Apocalyptic Traditions in the Middle Ages, New York 1979; тому же автору принадлежат введение и переводы текстов Лактанция, Иоахима Флора, францисканских мистиков и Савонаролы в кн.: Apocalyptic Spirituality, New York 1979. О путешествиях в загробный мир см.: I.P.Culiano, Experitnces de l’extase, Paris 1984.
О мистицизме в свете сравнительной компаративистики см.: Michel Meslin, L’Experience humanie du divin, Paris 1988; Samuel Umen, The Word of the Mystic, New York l988; Moshe Idel and Bernard McGuinn (Eds.), Mystical Union and Monotheistic Faith: An Ecumenical Dialogue, New York 1989. О христианском спиритуализме см.: Andre Vauchez, La Spiritualite du Moyen Age, Paris 1975; La Saintete en Occident aux derniers siecles du Moyen Age, Rome 1981; Bernard McGinn, John Meyendorff and Lean Leclercq (eds.), Christian Spirituality: Origins to the Twelfth Century, New York 1987.
О концепциях человеческого тела в периоды поздней античности и Средних веков см. особенно: Peter Brown, The Body and Society: Men, Women, and Sexual Renunciation in Early Christianity, New York 1988; Rudolph Bell, Holy Anorexia, Chicago 1985; Caroline Walker Bynum, Holy Feast and Holy Fast, Berkeley 1987. О концепции женщины в христианстве см.: Prudence Allen, The Concept of Woman. The Aristotelian Revolution, 750 ВС — AD 1250, Montreal — London 1985; Pierre Darmon, Mythologie de la femme dans l’ancienne France, Paris J983; Barbara Becker-Cantarino (Ed.), Die Frau von der Reformation zur Romantik, Bonn 1987. О преследовании ведьм см.: I.P.Culiano, Sacrilege, in ER 12, 557–63.
О различных аспектах «Возрождения» XII века, оказавшего влияние и на следующее столетие, см.; Michel Pastoureau, Vie quotidienne en France el en Angleterre au temps des chevaliers de la Table ronde, Paris 1976; Jean Richard, Le Royaume latin de Jerusalem, Paris 1953; Les Croisades (Introd. par Robert Delort), Paris 1988; Roger Boase, The Origin and Meaning of Curtly Love, Manchester 1977.
О позднем Средневековье и Реформации см.: Steven Ozment, The Age of Reform, 1250–1550: An Intellectual and religious History of Late Medieval and Reformation Europe, New Haven 1980.
О магии в целом и ренессансной магии в частности см.: I.P.Culiano, Eros et Magie a la Renaissance, Paris 1984 (имеется также библиография избранных трудов по Ренессансу).
О протестантизме см.: Martin Marty, Protestantism, New York 1972; о Лютере см.: Brian Gerrish, Grace and Reason: A Study in the theology of Luther, Oxford 1962; о Кальвине см.: A.M.Schmidt, Jean Calvin et la tradition cahinienne, Paris 1956.
32. ШАМАНИЗМ
32.0.Шаманизм не является собственно религией; это совокупность экстатических и терапевтических методик, цель которых — вступить в контакт с параллельным, но невидимым миром духов и заручиться их поддержкой для управления делами людей. Хотя элементы шаманизма присутствуют практически во всех религиях всех континентов и на всех культурных уровнях, «„избранной землей“ шаманизма стала центральная и северная Азия» (См. Jean-Paul Roux, Religion des Turcs et Mongols). Термин «шаман» тунгусского происхождения и означает «колдун». Общетюркское слово для обозначения шамана — кам. Якуты, киргизы, узбеки, казахи и монголы употребляют иные названия. В эпоху монгольских завоеваний великий шаман назывался беки; возможно, от него пошло тюркское бек, «господин», которое дало бей. Мусульманские историки утверждают, что даром шамана обладал Чингисхан.
32.1.Азиатский шаманизм. Языки тюрок, монголов и тунгусо-маньчжуров относятся к алтайской группе языков, следующей за более древней урало-алтайской, в которую входят языки финнов, венгров, эстонцев и некоторых азиатских народов. Многие из этих народов впоследствии стали исповедовать одну, или, со временем, несколько мировых религий (буддизм, христианство, ислам, иудаизм, манихейство, зороастризм). Институт шаманизма нужно искать либо в их историческом прошлом, либо в выявленных недавно пережитках. Жан-Поль Ру дал прекрасный обзор примеров шаманизма у тюрков и монголов (указ. соч., с. 61–98). На основе общих черт, характерных для костюмов и ритуалов шаманов, отмеченных этнографами (см. 22.1), современные этносемиотики соотносят с шаманскими обрядами наскальные изображения Сибири (ок. 1000 г. до н. э.). Данные эти подкрепляются греческими источниками начиная с VI в. до н. э., свидетельствующими, что местные шаманы существовали в Греции уже в V в. до н. э. Поскольку подобные наблюдения верны и для других религий архаических народов, как обладавших письменностью (иранцев, китайцев, тибетцев и т. д.), так и бесписьменных, развивавшихся в условиях относительной изоляции, как, например, аборигены Австралии, не исключено, что для изучения шаманизма более перспективным окажется историко-культурный подход, нежели собственно исторический. Когда же, наконец, будет учреждена дисциплина, именуемая исторической психологией, она даст нам ключевые понятия, которых до сих пор не хватает при изучении шаманизма. Установив, что собственно шаманизм расцвел в центральной и северной Азии (среди тюркских и монгольских народов, жителей Гималаев, финно-угров и жителей заполярного круга), большинство ученых согласны включить в ареал его распространения также Корею, Японию, Индокитай и обе Америки.
32.1.1.Среди охотников и рыболовов сибирского Севера шаман осуществляет свои функции в пределах рода (у юкагиров, эвенков), определенной местности (у нганасанов) или же без каких-либо выраженных социальных границ (у чукчей, коряков). На земледельческом юге (у якутов, бурятов, тувинцев, хакасов, эвенков и др.) институт шаманизма более сложный, и статус шамана определяется в зависимости от его личных способностей. Сибирский шаман, даже когда он наследует своему отцу, должен лично пройти обряд инициации, имеющий как функциональную (передача знаний), так и мистическую (поиск помощников среди духов) стороны. Духи посещают шамана, и он заболевает специальной «шаманской болезнью», которая уходит только после прохождения им пустынной территории смерти; вернувшись к жизни, он обретает способность управлять своими духами, чтобы совершать экстатические путешествия, чаще всего с целью исцеления. Во время сеансов шаман использует предметы, символизирующие его особые способности и помогающие ему отправиться в царство духов: бубен, сделанный из древесины дерева, символизирующего мировое древо; головной убор; костюм, приближающий своего обладателя к духам и одновременно напоминающий скелет, символ смерти и инициационного возрождения. Во время сеанса шаман призывает своих помощников-духов, а затем в состоянии транса (которому не обязательно сопутствует употребление галлюциногенов или токсичных веществ) совершает путешествие в страну духов. В Центральной и Восточной Сибири (у юкагиров, эвенков, якутов, маньчжуров, нанайцев, орочей) в шамана часто вселяются духи, и он начинает вещать от их имени.
32.1.2.Комплекс шаманских верований существует у всех народов полярного севера, говорящих на языках, принадлежащих к различным языковым группам: уральской, включающей в себя языки саами или лопарей и коми (зырян); самодийской (языки ненцев-юраков и нганасанов-тавгийцев) и двух угрских народов: ханты (остяки) и манси (вогулы); тунгусской, включающей языки эвенков и эвенов; тюркской, включающей языки якутов (и тунгусского племени долганов); юкагирской (язык юкагиров родственен финно-угорским языкам); палеосибирской, в которую входят языки чукчей, коряков и ительменов; инуит (эскимосской), включающей в себя алеутские языки. У народов заполярного круга шаманский ритуал менее сложен, нежели в Южной Сибири, однако более захватывающий. У некоторых из них, например у североамериканских индейцев алгонкинов, шаман приказывает связать себя и закрыть в типу, который сотрясается под воздействием духов, освобождающих шамана от его пут.
32.1.Азиатский шаманизм. Языки тюрок, монголов и тунгусо-маньчжуров относятся к алтайской группе языков, следующей за более древней урало-алтайской, в которую входят языки финнов, венгров, эстонцев и некоторых азиатских народов. Многие из этих народов впоследствии стали исповедовать одну, или, со временем, несколько мировых религий (буддизм, христианство, ислам, иудаизм, манихейство, зороастризм). Институт шаманизма нужно искать либо в их историческом прошлом, либо в выявленных недавно пережитках. Жан-Поль Ру дал прекрасный обзор примеров шаманизма у тюрков и монголов (указ. соч., с. 61–98). На основе общих черт, характерных для костюмов и ритуалов шаманов, отмеченных этнографами (см. 22.1), современные этносемиотики соотносят с шаманскими обрядами наскальные изображения Сибири (ок. 1000 г. до н. э.). Данные эти подкрепляются греческими источниками начиная с VI в. до н. э., свидетельствующими, что местные шаманы существовали в Греции уже в V в. до н. э. Поскольку подобные наблюдения верны и для других религий архаических народов, как обладавших письменностью (иранцев, китайцев, тибетцев и т. д.), так и бесписьменных, развивавшихся в условиях относительной изоляции, как, например, аборигены Австралии, не исключено, что для изучения шаманизма более перспективным окажется историко-культурный подход, нежели собственно исторический. Когда же, наконец, будет учреждена дисциплина, именуемая исторической психологией, она даст нам ключевые понятия, которых до сих пор не хватает при изучении шаманизма. Установив, что собственно шаманизм расцвел в центральной и северной Азии (среди тюркских и монгольских народов, жителей Гималаев, финно-угров и жителей заполярного круга), большинство ученых согласны включить в ареал его распространения также Корею, Японию, Индокитай и обе Америки.
32.1.1.Среди охотников и рыболовов сибирского Севера шаман осуществляет свои функции в пределах рода (у юкагиров, эвенков), определенной местности (у нганасанов) или же без каких-либо выраженных социальных границ (у чукчей, коряков). На земледельческом юге (у якутов, бурятов, тувинцев, хакасов, эвенков и др.) институт шаманизма более сложный, и статус шамана определяется в зависимости от его личных способностей. Сибирский шаман, даже когда он наследует своему отцу, должен лично пройти обряд инициации, имеющий как функциональную (передача знаний), так и мистическую (поиск помощников среди духов) стороны. Духи посещают шамана, и он заболевает специальной «шаманской болезнью», которая уходит только после прохождения им пустынной территории смерти; вернувшись к жизни, он обретает способность управлять своими духами, чтобы совершать экстатические путешествия, чаще всего с целью исцеления. Во время сеансов шаман использует предметы, символизирующие его особые способности и помогающие ему отправиться в царство духов: бубен, сделанный из древесины дерева, символизирующего мировое древо; головной убор; костюм, приближающий своего обладателя к духам и одновременно напоминающий скелет, символ смерти и инициационного возрождения. Во время сеанса шаман призывает своих помощников-духов, а затем в состоянии транса (которому не обязательно сопутствует употребление галлюциногенов или токсичных веществ) совершает путешествие в страну духов. В Центральной и Восточной Сибири (у юкагиров, эвенков, якутов, маньчжуров, нанайцев, орочей) в шамана часто вселяются духи, и он начинает вещать от их имени.
32.1.2.Комплекс шаманских верований существует у всех народов полярного севера, говорящих на языках, принадлежащих к различным языковым группам: уральской, включающей в себя языки саами или лопарей и коми (зырян); самодийской (языки ненцев-юраков и нганасанов-тавгийцев) и двух угрских народов: ханты (остяки) и манси (вогулы); тунгусской, включающей языки эвенков и эвенов; тюркской, включающей языки якутов (и тунгусского племени долганов); юкагирской (язык юкагиров родственен финно-угорским языкам); палеосибирской, в которую входят языки чукчей, коряков и ительменов; инуит (эскимосской), включающей в себя алеутские языки. У народов заполярного круга шаманский ритуал менее сложен, нежели в Южной Сибири, однако более захватывающий. У некоторых из них, например у североамериканских индейцев алгонкинов, шаман приказывает связать себя и закрыть в типу, который сотрясается под воздействием духов, освобождающих шамана от его пут.