Элизабет Мид-Смит. Школьная королева

   – Да, моя милая. Я иду туда.
   – Тогда я прошу вас отправить родителям письмо и деньги на лечение брата. Деньги… мои собственные. И мне бы не хотелось, чтобы об этом кто-либо знал.
   – Да, дитя мое. Ты бледна и как будто плакала.
   – О, не говорите со мной об этом, иначе… я не должна поддаваться…
   – Хорошо, успокойся. А я сделаю все, как ты просишь. В конверт положены деньги?
   – Да, а вот еще два соверена и шесть пенсов на квитанцию и марку.
   – Конечно, моя милая. Дай мне деньги. А теперь иди и постарайся развлечься. Не надо терять надежды. Твой брат, по всей вероятности, скоро поправится.
   «Она не понимает», – подумала Мэри.
   На площадке для игр к Мэри подбежала Китти. Мэри успела позавидовать: движения Китти были так легки и грациозны, что она напоминала серну или лань.
   – Мэри! Я еще не видела тебя сегодня. Как ты себя чувствуешь, милая? У тебя довольно мрачный вид. Ничего не случилось?
   – Спасибо, Китти. Мне бы хотелось… мне бы хотелось остаться одной.
   – Нет, – возразила Китти. – Я пройдусь с тобой. Я часто видела папу в унынии, и мне удавалось его развеселить. Теперь я развеселю тебя. До начала занятий еще двадцать минут. Пойдем посмотрим на золотых рыбок. Они великолепны!
   Мэри казалось, что ласковость и веселость Китти жгут ее сердце, словно горячие уголья.
   – У всех бывают заботы, – успокаивала ее Китти. – Я теперь думаю о моем милом папе и о Джеке. Я так люблю Джека. С нетерпением жду, когда вернусь домой на каникулы! Как бы он веселился вчера! А, вот Клотильда. Иди сюда и помоги мне развеселить Мэри. Я только что говорила Мэри, как мне хотелось бы, чтобы Джек был здесь вчера.
   – Мне не терпится увидеть твоего удивительного Джека, – сказала Клотильда.
   – А уж как мне не терпится увидеть его! – воскликнула Китти. – Вчера я даже чуть было не написала ему, но нельзя же действовать против правил.
   – Это верно, – улыбнулась Клотильда. – Хотя могу себе представить, как обрадовался бы письму твой брат.
   – Да. Сегодня вечером я напишу папе, и он многое перескажет моему милому Джеку. Джек теперь у нас в имении. Он должен был уехать из школы, потому что там началась корь.
   Клотильда охотно болтала с Китти о разном, а Мэри с каждой минутой чувствовала неудобство. Наконец раздался звон большого колокола, девочки собрались в классе, и начались уроки.
   Во время перемены, продолжавшейся четверть часа, маленькая Джени подошла к Матильде.
   – Я надеюсь, что Мэри расскажет нам о том, что так тревожит ее, – сказала она.
   Матильда увидела Мэри и окликнула ее.
   – Разве ты не поговоришь с Джени и со мной, как обещала?
   – Нет, мне очень жаль, но сейчас не могу.
   Как раз в эту минуту Генриетта прошла мимо. Она взглянула на Мэри так, будто напомнила о том, что требуется сделать. Мэри засуетилась и окинула взглядом двор, где все гуляли. Она обратилась к гувернантке-француженке, мадемуазель де Курси:
   – Mаdетоisеllе, ditеs-mоi, s’il vоus рlаít, оú еst mаdате Shеrwооd?^[1]
   – Jе l’аi vuе еntrеr dаns lе sаlоn blеu, Магiе.^[2]
   – Estсе qu’оn реut рагlеr аvес еllе?^[3]
   – Оui, mа сhèrе, mаis il fаut vоus dерêсhеr.^[4]
   Мэри хотела бы услышать совсем другой ответ – что мадам Шервуд сейчас занята. До конца перемены еще есть немного времени. Успеет ли она рассказать свою историю начальнице? Мэри прошла по коридору и постучалась в дверь голубой гостиной. «Войдите», – послышался приятный голос миссис Шервуд. Войдя, Мэри увидела миссис Шервуд за столом. Она отвечала на письма, полученные с утренней почтой. По мнению хозяйки школы, Мэри Купп не обладала какими-либо способностями и не особенно ласково относилась к другим девочкам, но она была дочерью давней знакомой, которую добрая миссис Шервуд в душе жалела. Поэтому и согласилась заниматься воспитанием Мэри и ее сестер.
   – Садись, милая, – сказала миссис Шервуд. – Тебе, верно, нужно поговорить со мной?
   – Да, очень нужно. Я… я страшно несчастна.
   – Несчастна? Отчего, дитя мое?
   – Мой брат Поль болен.
   – Твой брат Поль? Милая Мэри, твой бедный брат болен? Когда ты узнала это?
   – Я получила письмо вчера вечером с последней почтой, миссис Шервуд. Я нашла его в своей комнате. Поль очень болен. Мои отец и мать везут его к доктору в Лондон.
   Глаза Мэри наполнились слезами.
   – Не плачь, милое дитя. Твои родители сделают для него все, что можно. Будем надеяться, что их старания увенчаются успехом. Не падай духом, милая. Мне очень жаль тебя. Я напишу твоей дорогой матери.
   – Миссис Шервуд, я пришла сюда по… по ужасному делу.
   – Насчет твоего милого брата?
   – Нет, вовсе не о нем…
   – Так о чем же, Мэри?
   – Вы желаете, чтобы все девочки соблюдали школьные правила?
   Лицо начальницы сделалось строже.
   – Ну разумеется. Я уверена, что все девочки понимают это.
   – Тогда скажите мне, миссис Шервуд, должна ли та, кто обнаружит чье-то непослушание, сообщить об этом? Причем не подругам и не кому-нибудь из уважаемых учительниц, но прямо вам. Не так ли?
   – Зачем ты это спрашиваешь, Мэри? Я не терплю сплетен и злословия. Однако, по сути, ты сказала верно: мне важно знать о недостойном поведении кого-либо, чтобы я могла воздействовать немедленно и исправить положение. Впрочем, кажется, что сообщать мне дурное просто не о ком.
   Мэри потупила взгляд.
   – Миссис Шервуд, только не подумайте, что я… что я кому-то желаю… Наоборот! Но я не могу молчать, не имею права. И мне все равно, будет это скрыто или нет. Но я должна передать вам нечто… нечто очень печальное.
   – Ну говори же.
   – Сегодня утром я спустилась вниз, в классную комнату, чтобы взять книгу, так как не могла спать, думая о больном Поле.
   – Это было тоже не по правилам, милая Мэри, но, поскольку это из-за Поля и ты сама призналась, я прощаю тебя. Однако о чем еще ты хочешь мне сообщить?
   Мэри повторила в точности все, что рассказала Генриетте – про ширму и про Китти.
   – И ты видела, что она опустила письмо? Ты пошла в прихожую?
   – Да, пошла. Я стояла за статуей Аполлона. Я была сильно удивлена, потому что сама Китти прежде рассказывала, как вы запретили ей писать двоюродному брату Джеку.
   – А! Ты знала это?
   – Да.
   – Что ж, Мэри, ты можешь идти. Пожалуйста, не говори никому из своих подруг о том, что рассказала мне. Если будет нужно, я пришлю за тобой.
   Мэри вышла. Когда за ней закрылась дверь, миссис Шервуд некоторое время сидела в задумчивости.
   – Что это значит? – произнесла она вслух, рассуждая сама с собой. Потом прибавила после глубокого раздумья, с большой горячностью: – Да, я все-таки не люблю Мэри Купп, хотя она и дочь моей давней знакомой.
   Занятия шли своим обычным ходом. За исключением Мэри Купп, все девочки были в отличном настроении. После полудня миссис Шервуд вышла к своим ученицам. День был чудесный, и потому решили пить чай на лужайке. Начальница наблюдала за Китти. Ей казалось, что она видит какое-то сияние на ее лице, что сильно удивляло. А Мэри Купп, очевидно, скрывала что-то, потому что была унылой. Миссис Шервуд старалась убедить себя, что это уныние вызвано состоянием здоровья Поля. Она в душе сочувствовала миссис Купп.
   Неожиданно подошла Китти.
   – Вы позволите, миссис Шервуд?
   Девочка присела возле начальницы. Вдруг она взяла руку миссис Шервуд.
   – Я люблю вас! И никогда, никогда не забуду вчерашнего дня, и ваших слов, и как вы добры ко мне. Я никогда не забуду – никогда.
   Глаза Китти наполнились слезами. Прежде чем миссис Шервуд успела ответить ей, она уже упорхнула к своим подругам. Все требовали общения с Китти. Конечно, она была любимицей школы.
   После чая девочки обычно проводили время в саду или во дворе. Они могли разговаривать друг с другом; могли даже вдвоем ходить в селение за покупками или по каким-нибудь своим делам. Миссис Шервуд заботилась о том, чтобы ее ученицы знакомились с реальной жизнью – настолько, насколько позволительно школьницам. Здесь, в Мертон-Геблсе, можно было без боязни дать девочкам немного больше свободы.
   Селение находилось менее чем в полумиле от школы, и идти к нему можно было двумя путями – по дороге и по тропинке, бегущей вдоль рощи. Девочкам нравилось ходить туда.
   В этот день Генриетта, Елизавета и Клотильда отправились в селение, чтобы купить почтовые марки, но больше – чтобы поговорить о последних событиях. Клотильда и Елизавета были в восторге от Китти. Генриетта слушала их с мукой в сердце, однако посчитала, что разумнее не признаваться в своих чувствах и мыслях.
   – Я часто думаю, какова она будет через несколько лет, – сказала Елизавета Решлей. – И когда она будет невестой. Как же она прелестна!
   Генриетта улыбнулась, и улыбка получилась какой-то кривоватой.
   – Ты забываешь, что, несмотря на несомненное очарование нашей королевы мая и ее безупречные манеры, она очень бедна. Хотя я не сомневаюсь, что Китти удачно выйдет замуж, потому что она, как о ней вы говорите, «хорошенькая».
   И Генриетта рассмеялась. Клотильда обернулась и посмотрела на нее.
   – Генни, мне кажется, если бы можно было заглянуть в глубь твоего сердца, то мы не нашли бы там нежных чувств к нашей милой Китти. Не понимаю, почему ты не любишь ее.
   – Ты не имеешь права так говорить, – ответила Генриетта. – Я очень люблю ее, но мне не нравится, когда кого-либо захваливают. Вы производите слишком много шума вокруг Китти.
 
   А в это время Мэри Купп снова разговаривала с хозяйкой школы. Она хотела наконец пообщаться с сестрами, особенно с маленькой Джени, чтобы та не обижалась, но миссис Шервуд, подойдя, положила руку на ее плечо.
   – Мэри, милая, я должна поговорить с тобой.
   – Хорошо, миссис Шервуд. Что вы желаете?
   – Пойдем со мной в дом.
   Мэри повиновалась с удивлением и некоторым страхом. Они вошли в дом, и миссис Шервуд направилась к голубой гостиной.
   – Закрой дверь, Мэри.
   Девочка исполнила указание.
   – Милая Мэри, я много думала о тех печальных новостях, которые ты принесла мне сегодня утром. В случаях подобного рода – к счастью, мне очень редко приходится слышать о них – я считаю поспешность излишней. В особенности мне не хочется действовать быстро теперь, когда дело касается Китти О’Донован. Я знаю ее отца и знала милую мать, которая уже давно умерла. Китти я увидела впервые совсем маленьким ребенком. Я всегда думала о ней хорошо. То, что она могла дойти до недостойного поступка, смущает и невыразимо огорчает меня.
   – Она сделала это, миссис Шервуд.
   – Да, Мэри. Ты говоришь, что видела ее. У меня нет оснований не доверять твоим словам. Ведь у тебя не могло быть никакой дурной цели.
   – Никакой. Я сама весьма огорчена. Ах, я так переживаю за дорогую Китти!
   – Вижу, что ты несчастна, дитя мое. Я не думала, что ты очень дружна с Китти. Никто в школе не знает о том, что ты рассказала мне, милая Мэри?
   – Никто.
   – Это успокаивает меня. Так мне будет легче действовать. Мэри, я прошу тебя… я хочу взять с тебя обещание. Ты не должна говорить об этом случае никому-никому.
   – Уверяю вас, не буду. Я не скажу никому.
   – Ты можешь понять, милая Мэри, что я от души желаю поступить честно и справедливо в этом деле. Я должна иметь в виду будущее не одной Китти, но и всей школы. Я не желаю выказывать особого снисхождения к Китти на том основании, что люблю ее. Но все же, полагаю, можно дать ей один шанс.
   – Да, миссис Шервуд, какой же?
   – Если она сознается мне в своем проступке и выкажет искреннее раскаяние, в этом случае я могу наказать ее тайно; ты одна будешь знать это, а школе не придется видеть унижение своей королевы мая. Развенчание королевы мая – вещь ужасная. У меня был один такой случай – он разбил мне сердце, и я не могу говорить о нем. Мэри, отыщи Китти сейчас же. Скажи ей прямо, что случилось сегодня утром, и попроси ее прийти ко мне. Скажи: пусть она сознается, и тогда я не буду слишком строга к ней. Иди, дитя мое. Если тебе удастся привести ее или прислать ко мне с раскаянием в душе, я буду благодарна и буду любить тебя, Мэри Купп.
   Нельзя было найти более трудной задачи для Мэри, чем та, которая так неожиданно выпала на ее долю.
   – Я сделаю все, что смогу, – медленно проговорила она. – Но… но… если мне не удастся?
   – Мэри, тебе нужно только быть искренней.
   – Она скажет, что с моей стороны было нехорошо прятаться за ширмой.
   – Да, Мэри, было бы гораздо лучше, когда бы ты сразу подошла к Китти и поговорила с ней. Тогда, наверное, она бы не отправила письмо своему кузену. И этот ужасный случай неповиновения не имел бы места.
   – Миссис Шервуд, вы даете мне страшную задачу. Я не знаю, как исполнить ее.
   – Но ты должна сделать это, – твердо произнесла начальница. – Я буду ждать Китти здесь в продолжение часа. Ступай же, Мэри. Ты спасешь и королеву мая, и школу.
   Мэри медленно вышла из комнаты.

Глава V
Мэри Купп обвиняет Китти

   «Что мне делать? Мне кажется, я сойду с ума», – говорила себе Мэри Купп. Подавленная, она медленно вышла в сад.
   – Мне кажется, я с каждой минутой становлюсь все хуже и хуже, – тихо пробормотала она. – Не понимаю, что делается со мной. Никогда не могла предположить, что дойду до чего-нибудь подобного. Какую ужасную историю я придумала! И как я налгала миссис Шервуд… А теперь я должна говорить с Китти. Боже мой, Боже мой!
   Мэри шла по одной из дорожек сада. Вдруг она увидела идущую ей навстречу Китти. Она несла цветы, сорванные для больной дочери привратника, Анни. Девочка, страдая болезнью спины, не могла ни бегать, ни играть, как другие дети. Она очень подружилась с Китти. Не проходило ни одного дня без того, чтобы Китти не заходила поболтать с Анни, посмеяться с ней, оказать ей какую-нибудь маленькую услугу.
   Китти, увидев Мэри, улыбнулась.
   – Мэри, мне сказали, что у тебя болен брат. Мне жаль его. Надеюсь, ему скоро станет лучше. А я вот несу цветы маленькой Анни. Миссис Уолкер говорит, что она любит полевые цветы. Не пойдешь ли со мной, Мэри? Я думаю, миссис Уолкер будет благодарна нам.
   – Какая ты тщеславная, Китти! – неожиданно вскрикнула Мэри. – Неужели тебе еще недостаточно лести? Ведь ее столько уже было – и вчера, и вообще в последние дни.
   – Но я не слышала никакой лести, – сказала Китти, поднимая свои глубокие серые глаза и пристально глядя на Мэри.
   – Никакой лести! Я ни разу не видела, чтобы за девочкой так ухаживали.
   – О, да, – сказала Китти. – Все были удивительно ласковы со мной, но ведь не назовешь же ты это лестью? Я думаю, что все были искренни. Да что с тобой, Мэри?
   – Мне нужно тебе сказать кое-что, Китти… Я должна сказать это, хотя тебе будет больно. Я знаю, что сама поступила дурно, но все же не так дурно, как ты.
   – Что ты хочешь сказать?
   От возбуждения глаза Китти стали темными, как ночь. Она была смелой и решительной девочкой.
   – Я расскажу тебе, что случилось, – сказала Мэри. – Я не могла уснуть после того, как получила от мамы ужасное письмо и… я спустилась вниз, в классную комнату, чтобы взять книгу. Было раннее утро. Я приоткрыла дверь тихонько, чтобы она не скрипнула. И я увидела тебя. Ты сидела за своим столом…
   – Боже милосердый! Ты… ты увидела меня, Мэри?
   – Да, увидела, Китти, и ты не можешь отрицать это. Ты писала. Я не стала мешать тебе и спряталась за ширму. Ты писала очень быстро… Потом ты вышла из комнаты за маркой, а я в это время подошла к твоему столу и прочла адрес на письме. Письмо было адресовано Джеку О’Доновану, в «Пик», Киллерней, графство Керри. Ты вернулась и наклеила марку. В прихожей ты опустила письмо в почтовый ящик, после чего убежала наверх.
   – Мэри! Что за вздор ты говоришь! Я вовсе не вставала с постели, никогда не писала этого письма. Я устала и крепко спала всю ночь. В твоем рассказе нет ни слова правды – ни слова!
   – Китти, тебе бесполезно отпираться. Я видела тебя. И думаю, что уже скоро твой двоюродный брат получит письмо. А я… я была обязана рассказать все миссис Шервуд.
   – О, Мэри! Подумать только! Ты искала меня, чтобы сказать такую ложь! Потому что ведь это ложь, Мэри. Мэри! Я не могу понять тебя.
   – Я должна была сделать это. У миссис Шервуд нет желания наказывать тебя так, чтобы все знали. Она любит тебя и говорит, что это ужасно – развенчать королеву мая. Это было только раз, миссис Шервуд помнит тот случай. Она хочет, чтобы ты пришла к ней и сказала, что сожалеешь и раскаиваешься, – вот и все. Пожалуйста, пойди к ней, Китти.
   – Да, я пойду, – сказала Китти. – Общение с Анни придется отложить.
   Сердце миссис Шервуд забилось от радости, когда раздался стук в дверь. Увидев личико Китти, она встала с улыбкой.
   – А, моя милая Китти! Я так и думала, что ты недолго выдержишь. Мэри Купп говорила с тобой, и ты пришла ко мне. Ты пришла сказать, как глубоко ты огорчена. Подойди ко мне, дорогая. Мое милое, дорогое дитя!
   – Но… миссис Шервуд, – начала было Китти.
   – Да, милая, ты объяснишь, ты все расскажешь мне. Вчерашние события вскружили тебе голову – и неудивительно, дорогая. Я готова… готова простить. Только скажи мне, что искренне сожалеешь о случившемся, и я не буду жестока к тебе, и никто, кроме Мэри Купп, не узнает об этом.
   – Но… но… дорогая миссис Шервуд!..
   Девочка бросилась на колени; схватив мягкие руки миссис Шервуд и сжав их в своих руках, она вскинула кверху глаза, чтобы видеть ее лицо.
   – Вы велели Мэри Купп сказать мне эти слова?
   – Она видела тебя, не правда ли, моя милая?
   – Видела. Я нарвала цветов для Анни. А Мэри, она мне казалась грустной, но я не понимала почему, пока не узнала о болезни ее брата.
   – Она тревожится о своем брате, дорогая.
   – Но, миссис Шервуд, Мэри сказала мне странное: будто я написала письмо Джеку, рано утром спустившись в классную комнату. Сидела там, написала письмо Джеку и отправила его по почте. Дорогая миссис Шервуд, я ничего этого не делала.
   – Китти!
   – Я не делала этого, миссис Шервуд. Я не писала никакого письма. Ведь я еще, слава Богу, не сошла с ума. Если бы было то, о чем говорит Мэри, то я и сама бы знала об этом. Но я не вставала чуть свет с постели. Я не писала никакого письма. И я не могу раскаиваться в том, чего не делала. Я знаю, что у меня много недостатков. Папа говорит, что я полна ими, хотя он любит меня. Однако, поверьте, я не так плоха, чтобы нарушать установленные вами правила. Я нарушила одно и пришла сказать вам. Я написала очень короткое письмо папе – в своей комнате, накануне праздника. Мне так хотелось выразить ему мой восторг. Я осознаю, что в этом случае нарушила правила. Пожалуйста, простите меня – но именно за это письмо. Никакого другого письма я, право, не писала. Признаюсь, мне часто хочется написать милому Джеку, потому что он мне как родной брат, однако я не могу идти против вашей воли. Вы мне так дороги, что я не могу ослушаться вас.
   Миссис Шервуд внимательно слушала Китти, даже не пытаясь прервать ее.
   – Дитя мое, ты совершенно сбила меня с толку.
   – Вы должны поверить мне, дорогая миссис Шервуд. Поверить, что ваша королева мая не может опозорить вас, себя и всю школу.
   – Милое, милое дитя! Сядь рядом и дай мне подумать.
   Китти села.
   – Вы ведь не сомневаетесь во мне? – спросила она.
   – Нет, Китти, но дело становится очень затруднительным! Что могло побудить Мэри Купп навести на тебя обвинение в проступке?
   – Я не знаю. Каково бы ни было ее побуждение – я этого не делала. Пожалуйста, скажите, что вы верите мне!
   – Я, конечно, готова поверить тебе, Китти. Однако, поверив тебе, нужно будет признать, что Мэри Купп все выдумала.
   – Да, конечно, – согласилась Китти, – и скоро обман откроется. Если я написала письмо, то Джек должен получить его через два дня. Точнее, уже послезавтра с первой почтой. Я могу дать телеграмму Джеку или отцу, чтобы узнать, получено ли мое письмо. Это решит проблему, не правда ли?
   – Ты сообразительна, Китти. Несомненно, это рассеет все недоразумения.

Глава VI
Мисс Хонебен смущена

   Вечером Мэри Купп пришла в комнату Генриетты.
   – Ну что ты сделала сегодня, Мэри? Ты была у миссис Шервуд?
   – Да, я рассказала миссис Шервуд, что случилось: Китти О’Донован написала письмо двоюродному брату.
   – И как же миссис Шервуд отнеслась к тому, что услышала? Она не вышла из себя? Во время чая я не заметила никаких перемен и подумала, что ты ничего не сделала. Китти по-прежнему смеялась и шутила, а миссис Шервуд ласково смотрела на нее. Надеюсь, наша королева скоро увидит совсем иное отношение к себе.
   – Конечно, – сказала Мэри. – В этом нет никакого сомнения. Знаешь, после чая я хотела приняться за письмо бедной маме, и тут миссис Шервуд сказала, что хочет поговорить со мной. Сердце у меня сильно забилось. В кабинете она спросила, знает ли еще кто-то о проступке Китти, и велела мне никому не рассказывать об этом. Она так тревожилась, так сильно тревожилась. Вот я и убедила ее, что никому ни о чем не говорила. Тебе, Генриетта, нужно быть осторожной.
   – О да, конечно. Можешь не беспокоиться.
   – Я должна была поговорить с Китти.
   – И что же?
   – Мне хотелось уговорить ее пойти к миссис Шервуд и сознаться в том, что сделано. Но она разозлилась.
   – Так пошла эта задавака к миссис Шервуд?
   – Да. Китти сразу побежала в дом.
   Генриетта была довольна. Она о чем-то подумала и с милой улыбкой повернулась к сообщнице.
   – Вот что, Мэри, ты спросишь завтра у Китти, какое решение объявила ей миссис Шервуд. Обещай, что спросишь.
   – Мне бы не хотелось говорить с Китти. Теперь она страшно ненавидит меня.
   – Она возненавидит тебя еще больше со временем. А ты лучше спроси ее. И вообще, моя дорогая, тебе следовало бы делать все, чего я хочу. Видишь ли, мне случайно стал известен адрес твоего отца в Манчестере, и я могу рассказать ему о деньгах в сберегательной кассе.
   Мэри вся напряглась – сузились и без того маленькие глазки, волна злости подступила к горлу. Ей хотелось броситься на Генриетту с кулаками. Но она сдержалась.
   – Хорошо, я сделаю все, что ты скажешь, Генриетта. Думаю, что мы как-нибудь выпутаемся. Теперь я от всей души желаю, чтобы мы оставили в покое бедную королеву мая.
   – Что ты хочешь этим сказать? Чтобы мы оставили ее в покое? Ты же сама видела, как она нарушила правила школы. Полагаю, мои родители заберут меня из такой школы, где правила нарушают безнаказанно. Какая репутация у школы может быть после этого? Конечно, если в школе нет дисциплины и справедливости… Избрали бы королевой мая меня, ничего бы этого не было. Китти О’Донован была бы поставлена на свое место, и ей не удалось бы написать кузену Джеку.
   – По правде сказать, Генриетта, меня больше беспокоит, что болен мой брат Поль. Генни! Ты спасла и меня, и моего бедного Поля.
   Генриетта стояла у окна и смотрела в темный сад. Она произнесла, не оборачиваясь:
   – Ладно, Мэри, успокойся. Мне пришлось одолжить тебе денег, и если ты добьешься того, чтобы Китти была наказана, то я не скажу больше ни слова о деньгах.
   – Хотела бы я, чтобы было так, – тихо ответила Мэри, поднимаясь со стула. Она в раздумье вышла из комнаты.
   Сестры сидели на кроватях, очевидно, с нетерпением поджидая ее.
   – Ну, Мэри! – воскликнула Матильда. – Мы непременно хотим узнать, что случилось.
   – Ничего, ничего не случилось.
   – Да нет, – продолжала Матильда, – должно быть, случилось нечто очень важное, иначе ты не выглядела бы как привидение. Ты что-то скрываешь. Избегаешь нас, своих сестер, и проводишь время с другими девочками.
   Мэри подумала, что совсем отмолчаться не удастся.
   – Я скажу вам, в чем дело. Не говорила целый день, хотела и вовсе не говорить, чтобы не расстраивать вас.
   – О, Господи, – выдохнула Джени в волнении. – Это что-то плохое?
   – Да, ужасное… Это касается нашего Поля. Он болен. Вчера вечером я, вернувшись в комнату раньше вас, нашла на своем столике письмо от мамы. Наша мамочка сильно обеспокоена, потому что у Поля был обморок. И доктор сказал, что его надо показать специалисту в Лондоне. Родители повезут Поля в Лондон завтра или послезавтра.
   Мэри стала раздеваться. Как раз в эту минуту мисс Хонебен просунула голову в дверь.
   – Милая Мэри, – сказала она, – отчего ты не в постели?
   Мэри покорно кивнула. А маленькая Джени вдруг зарыдала:
   – Мы очень, очень несчастны, мисс Хонебен! Поль, наш брат, серьезно болен.
   Добрая мисс Хонебен в одно мгновение очутилась около взволнованной девочки и, обняв ее, постаралась успокоить.
   – Мэри знала это весь день, мисс Хонебен, но рассказала нам только теперь, – объяснила Матильда. – Не сердитесь на нее, пожалуйста.
   Мисс Хонебен помогла девочкам лечь в постель, погасила лампу и вышла из комнаты. Минуту спустя она постучалась к миссис Шервуд.
   Хозяйка школы благоволила ко всем своим учительницам, но, пожалуй, мисс Хонебен ей особенно нравилась. У нее были хорошие манеры, правильная речь, утонченный вкус. Детей она любила страстно, и это помогало ей находить положительные черты в каждом человеке.
   Отчаяние маленькой Джени, растерянность в лице Матильды и угрюмость Мэри – все это произвело сильное впечатление на мисс Хонебен. Она считала, что нужно переговорить о них с миссис Шервуд.