Страница:
Лора Элиот
Танец на закате
Глава 1
У Энди Корнуэлла был отпуск. Поэтому он сидел, развалившись на удобном диване в гостиной своего бунгало, и скучал.
А за окнами бушевала гроза. Она разразилась еще на заходе солнца и заставила скучающего Энди покинуть террасу, где он сначала лениво любовался закатом, а потом наблюдал, как где-то далеко над морем собираются мрачные грозовые тучи, время от времени вспыхивающие молниями. Потом поднялся сильный ветер, поверхность волн покрылась рябью, горизонт стал исчезать из виду. Небо смешалось с морем – перламутрово-серое месиво. Гроза приближалась. Вскоре молнии почти без перерывов принялись раскраивать потемневшее небо, а редкие раскаты грома превратились в оглушительный грохот, сливающийся с воем взбудораженного моря. Наконец обрушился ливень – ожесточенный, обильный, несущий с собой живительную прохладу, стирающий из виду и море, и пляж.
И тогда Энди перебрался скучать в гостиную. Большое дело – гроза. Гроза – она и в Африке гроза. Ничего особенного, просто природе нужна разрядка. И если эта гроза на какое-то время наполнила его душу восторгом, то это, скорее всего, потому, что человеческая душа порой способна сливаться с душой природы. Особенно, если эта душа так же одинока, как его.
В гостиной было тепло и сухо. И так же пусто, как и в предыдущие шесть дней, которые Энди провел в этом уединенном бунгало на берегу моря, называя это томление в одиночестве отпуском.
А что было делать? Последовать советам друга Кайла и броситься в пучину развлечений? Нет. Энди предпочитал покой. Ему хотелось в одиночестве облегчить душу от той боли, которая сковала ее с тех пор, как он расстался со Сьюзен.
Они расстались, потому что Сьюзен ушла. Ушла, как большинство его женщин, к другому. Потому что тот другой был таким, каким Энди стать не смог. И если бы она не ушла, Энди, возможно, никогда бы не задумался: а что же все-таки между ними было?
Оказалось, ничего. Ничего, кроме скучной, однообразной связи, только внешне похожей на любовь. Они проводили вместе выходные: ходили в кино, в рестораны, сидели в кафе. Говорили о работе, о погоде, о катастрофах и судьбах мира. И все шло спокойно, гладко и правильно. Только куда?
Оказалось, никуда. Потому что Сьюзен, как выяснилось, «хотелось большего». А это «большее» выражалось в ее желании привязать его к себе, чтобы до конца жизни ходить с ним в рестораны и кино. И он растерялся, потому что не знал, хотел бы он такого «большего» для себя? Было ли это всем, чего ему хотелось от жизни? И была ли Сьюзен, с ее маленьким, ограниченным, скучным миром той женщиной, с которой ему хотелось бы связать свою жизнь навсегда?
Оказалось, нет. И поэтому Сьюзен ушла к другому мужчине, который захотел обеспечить ей удобное, скучное, монотонное существование в паре. А его оставила мучиться над вопросом: почему не только Сьюзен, но и все ее предшественницы уходили от него к другим?
Кайл долго выслушивал его нудные монологи и наконец не выдержал.
– Послушай, дружище, ну чего ты так убиваешься? Почему да почему? Ушла она, потому что ушла. Скорее всего, потому что дура и встретила такого же, как сама. Вот и все. А ты поезжай лучше куда-нибудь, развейся. Например, на Корсику. Там тепло, солнечно и полно красавиц получше твоей Сьюзен. Представляешь, итальянки, француженки… Уверяю, они тебе быстро помогут забыть Сьюзен, – расставил все по своим местам простодушный Кайл.
Энди задумался над его советом… и наконец решился. Но вовсе не из-за француженок с итальянками. Ему хотелось покоя и размышлений. А больше всего – избавиться от этой беспрерывно копошащейся боли внутри. Может, все дело не в женщинах, которые от него уходят, а в нем самом? Он хотел понять…
И доразмышлялся до того, что понял, какой он дурак. Он не любил ни Сьюзен, ни всех ее предшественниц просто потому, что они принадлежали к тому миру, к которому он сам не принадлежал. И ничего дурного в этом не было. Он просто не мог стать таким, каким они хотели его видеть, и теперь наверняка страдает лишь оттого, что набил кучу шишек, без конца наступая на грабли.
Вскоре, а точнее, уже через три дня покой и размышления превратились в скуку. И Энди стал подумывать о том, куда бы сбежать отсюда. Вопрос был сложным, потому что его по-прежнему не тянуло туда, где полно девушек и веселья. До девушек и веселья было рукой подать. Они клубились всего в нескольких километрах от этого богом забытого, затерявшегося среди скал и диких рощ бунгало, снятого у одного знакомого по бизнесу француза, который приобрел его явно не для покоя и размышлений. Хочешь оторваться, садись в машину и через пятнадцать минут окажешься в ближайшем городке, в баре или клубе, где полно загорелых, разгоряченных солнцем и алкоголем красавиц всех национальностей, кокетливо и призывно стреляющих по сторонам глазками. Выбирай! Они, как и ты, молоды, томятся от скуки и жаждут развлечений и мелких приключений.
Но Энди не хотелось развлечений и мелких приключений. Размышления в одиночестве простимулировали в его душе совсем иное желание. Ему захотелось испытать любовь. Да, именно, любовь, как бы старомодно это ни звучало. И такую, которая не давала бы его душе заснуть – заставляла бы гореть, совершать отчаянные поступки и вела не к скуке и прозябанию в привычном тепле, а к каким-то еще неизведанным высотам. Одним словом, Энди захотелось чего-то такого, чего он не испытывал ни со Сьюзен, ни с какой-либо из ее предшественниц.
Этот вдохновенный порыв избавил его от скуки на целых полдня, после чего он понял, что мечтать о любви совсем не то, что ее испытывать. И снова впал в томление.
Любовь – это судьба или дар божий, заключил он, поражаясь своей мудрости и ощущая при этом полную беспомощность.
Вечер тянулся изнурительно долго под аккомпанемент грома и чечетку дождя по крыше террасы, а Энди все пытался сражаться со скукой. Он прибегал к помощи музыки, книг, телевизора, но скука оказалась сильнее, и теперь единственное утешение приносила мысль о сне. Поскорее бы накрыла эта освобождающая от всех скук и томлений волна покоя.
Энди не сразу сообразил, что заливается его дверной звонок. На трезвую голову да еще в такую погоду как-то трудно верилось, что кого-то могло занести в его уединенную обитель. Однако звонок был, и он продолжал трезвонить раздражающе настойчиво, можно даже сказать, с какой-то панической требовательностью.
– Как на пожар, – пробурчал Энди, отклеившись от дивана, и поплелся к двери.
Звонок продолжал неумолимо терзать его уши.
– Иду-иду! Сейчас! – нетерпеливо выкрикнул он.
Спрашивать «кто там?» смысла не имело. Как кто? Только сам дьявол решился бы разгуливать в этот близящийся к полуночи час, в кромешной тьме да еще под проливным дождем. И мужественно приготовившись встретиться лицом к лицу с силами самой преисподней, Энди включил наружный свет над крыльцом и отдернул штору, скрывающую стеклянную входную дверь.
Свет лампы на крыльце вырвал из темноты силуэт девушки.
Девушка? – удивился Энди, теряясь в сомнениях. Но все же идея девушки показалась ему намного приятнее идеи дьявола, и хотя он не был вполне уверен, что это окажется правдой, все же поспешил щелкнуть замком и распахнуть дверь.
На пороге, и вправду, стояла девушка. Мокрая, что было вполне понятно. И совсем голая. Что было не вполне понятно. У Энди разбежались глаза. И он некоторое время усиленно собирал их вместе, совершенно растерянный и дезориентированный в происходящем.
Наконец он утешил себя тем, что перед ним не девушка, а русалка, только что вынырнувшая из морских пучин. Стоит, ссутулившись, обхватив себя руками, но это совсем не мешает видеть, что она высокая. Лоб открытый, мокрые волосы разбросаны по спине, и только несколько длинных прядей, похожих на стебли водорослей, свисают вдоль лица, и по ним текут ручьи. Бледное лицо усеяно капельками, и одна из них повисла, поблескивая, как украшение, на кончике носа. Два широко распахнутых синих глаза смотрят то ли испуганно, то ли бесстрашно, не разберешь…
Энди несколько секунд смотрел в немигающие синие глаза, чувствуя, как его пробирает дрожь. Почему она голая? Хотя, если это русалка, то ей все должно быть нипочем, привыкла разгуливать, в чем мать родила…
Не выдержав ее взгляда, он снова почувствовал, как разбегаются его глаза, но на этот раз не дал им разбежаться окончательно. Усилием воли он притянул их к кончику носа, сфокусировался, а затем решился осторожно скользнуть взглядом по ее телу.
Его облегчение было сродни приступу эйфории, потому что на русалочьем стройном теле оказалось некое подобие платья из тончайшей ткани, прилипшей к животу и бедрам. А ниже, вместо чешуйчатого рыбьего хвоста, белела пара длинных стройных ног. Эти потрясающие ноги заканчивались босыми ступнями, которые пританцовывали то ли от озноба, то ли просто потому, что им так хотелось.
Это открытие помогло Энди окончательно справиться с ошеломлением, и, набрав полные легкие воздуха, он приготовился что-то сказать.
– Там дождь, – опередил его тоненький голосок с очаровательным французским акцентом, сорвавшийся с изящных бледных губ. Синие глаза пугливо скосились на темноту за спиной. Потом последовало ловкое движение пальцев, смахнувших каплю с милого носика, из которого вслед за этим раздалось шмыганье.
– Если вы из службы погоды, то спасибо за ценное сообщение. Хотя я и сам об этом догадывался. А уж глядя на вас, так совсем не трудно в это поверить, – с легкой издевкой ответил он и теперь уже смело оглядел девушку с головы до ног.
Повисла пауза. Энди ждал, что она промурлычет ему дальше.
– Я промокла… И мне холодно… – наконец снова послышался тоненький голосок. При этом синие глаза утратили всякую пугливость и, казалось, собирались теперь пробуравить не только Энди, но и дальнюю стену гостиной.
– И это я вижу, – сражаясь с упрямством сверлящих его глаз, ответил он и, выражая свое нетерпение, глубоко вздохнул и сложил на груди руки.
Бестолковость девицы начинала его нервировать. Стоит, мнется, пялится на него. Не может ясно сказать, что ей нужно. Или ждет, чтобы он сам догадался, как это принято у всех женщин? Уж конечно, делать ему больше нечего, кроме как стоять теперь в дверях и гадать, что может быть на уме у полуночной русалки.
– И все? Больше ты ничего не видишь? Или то, что ты видишь, доставляет тебе какое-то нездоровое удовольствие?
Синие глаза метнули в него по горящей стреле и тут же гордо прикрылись щитами слипшихся, похожих на длинные колючки ресниц.
Энди не мог больше скрывать раздражения.
– Простите, а что еще я должен видеть? Знаете, если бы я сейчас был на вашем месте… То есть, если бы мне пришлось вот так вломиться в дом к незнакомому человеку в половине двенадцатого ночи, я наверняка сделал бы это только потому, что что-то вынудило меня к этому. Какая-то очень серьезная причина, которую я поспешил бы изложить потревоженному и удивленному хозяину. Так что будьте любезны пояснить цель своего вторжения. Уж наверняка виной тому не дождь и не то, что вы промокли. У людей есть дома, где они укрываются от дождя…
Он проговорил эту длинную внушительную тираду и вдруг поймал себя на том, что она права. Если честно, ему действительно доставляет своеобразное и, скорее всего, нездоровое удовольствие созерцать полуобнаженную, трогательно беззащитную молодую женщину, мнущуюся на его пороге. Более того, ему хочется обхватить это тоненькое трепещущее тело руками и прижать к себе. Согреть… И что, пожалуй, самое нездоровое – это то, что он рад ее появлению, хотя наверняка ее вынудило к этому что-то не самое приятное. Так что на кого, интересно, он злится?
Он заметил, как по бледному личику скользнула усмешка.
– Если кто-то вламывается в дом незнакомца в полночь, то разве неясно, что у человека что-то стряслось? Что невозможно объяснить, стоя на пороге и стуча от холода зубами? – Голосок был теперь совсем не тоненьким. Он был готов сорваться то ли от обиды, то ли от гнева. – Хотя… что тут объяснять? Тебе ведь все равно наплевать. Извини, что побеспокоила…
Она резко повернулась и, втянув голову в плечи, бросилась бежать. В темноту. Под хлесткие плети дождя.
Энди остолбенел, чувствуя, как что-то больно оборвалось в его груди. Наверняка это было его сердце.
О боже, и куда же это она? И так уже до нитки промокла! Он в одну секунду успел простить ее за неловкость и проклясть себя за подозрительность. Как он мог? Это все, что он успел подумать перед тем, как броситься за ней.
– Подожди! Послушай! – прокричал он быстро ускользающему в глубину ночи силуэту.
Но она не хотела слушать. Она неслась в сторону грохочущего моря, отчаянно размахивая руками. Неслась, не оборачиваясь. Возможно, торопилась вернуться в лоно родной стихии. А этого Энди почему-то допустить не мог. Наконец он догнал ее и преградил ей путь.
– Послушай, не дури! Пойдем в дом! Не знаю, что там у тебя стряслось, но ты можешь согреться и просохнуть у меня! – попытался он перекричать грохот моря.
Она молчала, потупив голову.
– Пойдем в дом, слышишь?
Она продолжала упрямо молчать.
– Пойдем…
Он смахнул с лица воду и решился взять ее за плечи, но она резким движением стряхнула его руки.
– Тебе ведь некуда идти, – продолжал он. – Пойдем в дом. Обещаю, что не буду ни о чем расспрашивать. Я ведь знаю, что тебе некуда идти…
Она исподлобья блеснула на него глазами.
– Мог бы и раньше догадаться. Ладно, пойдем.
Они добежали до его бунгало и, ввалившись в гостиную, остановились посередине и стали, как две мокрые птицы, стряхивать с одежды воду. Энди стащил с себя промокшую насквозь футболку и бросил на пол.
– Теперь мы оба промокли. Подожди, я принесу полотенца, – сказал он.
Она в ответ кивнула и вдруг расхохоталась. Энди нахмурился. С чего бы это ей вдруг стало так весело?
– Что? Что смешного в том, что я хочу принести полотенца?
– Да нет… Ой, не могу… Ха-ха-ха! Ты похож… Ха-ха-ха! Не знаю… Ты очень смешной… – Она продолжала заливаться, тыкая в него пальцем. – Эти зверьки… Как их… Ха-ха-ха! Забыла…
Она хохотала звонко и заразительно, как умеют только дети. Энди никем, кроме мокрого петуха, вообразить себя не смог и вскоре почувствовал, что не в силах удержать улыбку, расплывающуюся по его лицу.
– Я похож на мокрого петуха? – спросил он.
Она прыснула еще сильнее, отрицательно качая головой.
– Ладно, ты пока вспоминай, а я пойду за полотенцами, – сказал он, снова направляясь в ванную.
– Нет, я без тебя не смогу! Ха-ха-ха! – Она плюхнулась на пол, покатываясь от смеха. – Если бы ты знал, какой ты сейчас смешной!
Он ей верил. Но поскольку не мог видеть себя со стороны, не мог и до конца разделить ее веселье. Не желая ждать, пока она наградит его каким-нибудь зоологическим прозвищем, он направился в ванную.
Вернувшись в гостиную с двумя огромными полотенцами, он застал свою гостью лежащей, свернувшись в клубок, на полу. Она притихла и больше не смеялась.
– Вот, возьми, вытрись и укутайся. – Он протянул ей одно из полотенец, а вторым принялся ерошить свои волосы. – А ну-ка, посмотри, может, я похож на ежика или дикобраза?
– Нет, – покачала она головой. – Не похож. И мне больше не смешно. – Она села и, склонив голову набок, стала сушить свои длинные светлые волосы. – Ты не смешной, ты добрый. Только вначале показался занудой. Но ты извини, я не знаю, с чего это меня вдруг разобрало. Просто накатил этот смех…
– Никаких проблем. Смех полезен для здоровья. Можешь еще посмеяться, если накатит. – Он набросил полотенце на плечи и уселся на пол напротив нее.
– Да нет, на самом деле ничего смешного. Это нервы. Все из-за этой ссоры… идиотской. Никогда бы не подумала, что он сможет так орать на меня. Всегда был веселый, а тут вдруг… – с тяжелым вздохом сказала она.
По этим обрывкам Энди смог ясно представить себе картину: они поссорились – он и она. И наверняка из-за пустяка. Просто поцапались, потому что каждый пытался что-то свое доказать другому. Это случается сплошь и рядом – мелочь, которую мы сами раздуваем до размеров трагедии. И она теперь скитается под дождем, чтобы помучить его. Так поступают все женщины, потому что им просто не хватает логики, чтобы что-то доказать мужчине.
– Бывает, – закивал Энди с усмешкой. – И это не так страшно, как кажется. Если он любит тебя, а ты любишь его…
Он понимал, что несет банальщину, но ничего другого ему в голову в этот момент не пришло.
– Он меня не любит, – кисло заявила она. – Иначе не позволил бы уйти в грозу. И не стал бы еще язвить вдогонку. Он меня не любит, вот и все.
– Ну… это ты спешишь с выводами. Поверь мне. У всех бывают свои заскоки. Завтра все будет выглядеть иначе. Вот увидишь. Вы оба поймете, что были неправы, и решите все начать сначала, как будто и не было этой идиотской ссоры. Потому что ваша любовь друг к другу сильнее раздоров. Ведь наверняка вы поссорились из-за чепухи?
Она не ответила. Отвела глаза в сторону и задумалась. И Энди понял, что ему сейчас лучше помолчать. Она все равно будет твердить свое. Но завтра все это пройдет. Завтра она проснется со свежей головой, поплачет и побежит к тому, которого сегодня так ненавидит. И, возможно, Энди никогда больше не увидит ее.
От этой мысли ему почему-то стало очень неуютно.
– Хочешь чаю? – спросил он, чтобы отвлечь ее от раздумий. – Тебе не помешает выпить чего-то горячего, согреться. Небось, долго пришлось мокнуть?
– Не знаю, но согреться не помешает, – на миг оживилась она, но тут же снова скисла. – А ты все же добрый, пытаешься успокоить меня. Только ты зря стараешься. Я знаю, что у меня с ним ничего не получится. Это все, конец. Я никогда к нему не вернусь, никогда!
Она выпалила последнюю фразу с такой страстной горечью, что заставила Энди с завистью подумать о том мужчине, который заставляет ее так гореть. В этом ее «никогда» было столько противоречий, столько невинной лжи, на которую способна только любящая женщина.
Никакой это не конец, милая, это только начало, подумал Энди с тоской и направился в кухню.
– А хочешь, я тебе помогу приготовить чай? – услышал он за спиной ее вкрадчивый голос.
– А ты сама этого хочешь? Или просто пытаешься быть хорошей девочкой? – спросил он, обернувшись.
– Хочу. Я люблю возиться на кухне. И я не такая уж плохая.
– Верю. Что ж, если тебе действительно хочется повозиться на кухне, – вперед! Я, признаться, не большой любитель этого занятия.
Он и не подозревал, какой опасностью ему грозит ее присутствие на тесной кухне. Она оказалась так близко, что у Энди снова на миг разбежались глаза. От нее пахло свежестью дождя, смешанной с ванилью и, кажется, миндалем. И этот запах так манил, что он с трудом удержался от желания притянуть ее к себе и вдохнуть этот дурманящий аромат поглубже. И вообще ему показалось, что от нее исходят какие-то излучения, из-за которых в его голове мелькают все эти непозволительные фантазии.
– Итак, какой чай мадемуазель предпочитает: черный, зеленый, травяной? – спросил он, пытаясь освободиться от навязчивого, ставшего единственным в этот момент желания, – держать эту русалку в руках.
Она подкатила свои синие глаза и задумалась.
– А что, если мы смешаем все три? – наконец выдала она.
Теперь задумался он: а можно ли будет это пить?
– Давай попробуем. Произведем эксперимент. А ты, похоже, любительница экспериментов? – спросил он.
– Ненавижу застой. А еще ненавижу, когда мужчина считает, что женщина должна бегать за ним, как собачка. В такие моменты мне хочется все перевернуть вверх тормашками и послать к черту, – сказала она, нахмурившись.
Энди снова усмехнулся: Что, по-видимому, эта малышка совсем недавно так и сделала, чем наверняка взбесила своего дружка.
Пока он наполнял чайник и ставил его на огонь, она заботливо вымыла грязные чашки, громоздившиеся в раковине. Потом принялась шарить глазами по полкам, выставляя на стойку один за другим пакеты чая.
– А ты живешь тут один и сам себе готовишь? – как бы невзначай спросила она.
– Да, а что?
– Да ничего. Просто любопытно.
– У меня запасов еды на две недели. Я вообще обычно сам себе готовлю. Люблю домашнюю еду, хоть и не очень люблю готовить.
– Одинокие мужчины обычно готовить не любят, – заключила она. – А ты давно здесь? Тебе не скучно одному?
Энди пожал плечами.
– Всякое бывает. Первые три дня не было, а вот в последние три стало. А тут вдруг появилась ты… – Он не знал, зачем сказал ей это.
– И что? – спросила она.
– Не знаю… Ты веселая.
– Неправда, никакая я не веселая. Сейчас, по крайней мере, мне совсем не весело. – Она вздохнула так, будто у нее на груди лежал стопудовый валун.
– Это пройдет, это только сегодня. А вообще у тебя веселый нрав.
– Откуда ты знаешь?
– По твоим губам. Их уголки смотрят вверх, готовы в любой момент превратиться в улыбку. И поверь мне, завтра в твоей жизни все наладится. Завтра вы снова будете вместе. Все простите друг другу и забудете.
Она покачала головой.
– Ты очень добрый, но ничего не понимаешь. Здесь другое. Он просто меня не любит…
Энди не мог представить себе, как можно не любить такого ангела, но спорить не стал. Они снова стояли так близко друг к другу, что ему пришлось взмолиться ко всем известным ему богам, чтобы удержаться от желания прикоснуться к ней.
Судя по цвету ее кожи, напоминающей смесь сливок с малиновым сиропом, она пробыла здесь всего пару дней. Успела только подрумяниться. И хорошо. Ей, с ее длинными русыми волосами, загар совсем не к лицу. Она из тех девушек, которые хороши без всяких премудростей.
– И ты долго еще собираешься здесь скучать? – снова спросила она.
– Не знаю. Все зависит от скуки. Если слишком заест, могу уехать даже завтра.
Чайник издал свисток.
– Вода закипела, так что теперь я займусь делом, а ты можешь отдыхать, – распорядилась она деловито.
Энди рассмеялся.
– Можно подумать, я перетрудился.
Но она бесцеремонно отодвинула его от кухонной стойки и принялась заваривать чай: бросила в заварочный чайник по щепотке чая из каждого пакетика, залила кипяток и торжественно накрыла крышкой.
– Готово. Теперь нужно подождать минут пять, пока он заварится. А ты, если делать нечего, можешь пока принести чашки в гостиную, – последовало ее очередное распоряжение.
Энди кивнул и был только рад подчиниться ее приказу. Находиться на тесной кухне рядом с полуобнаженной русалкой – испытание не из легких. Он взял со стойки только что вымытые чашки и блюдца и удалился в гостиную.
И только в гостиной в его голову неожиданно хлынули здравые мысли. Например, откуда она знает, что он англичанин? Она ведь сразу, еще с порога заговорила с ним по-английски. Да и английский у нее поразительно чистый. Французы редко так хорошо говорят на каком-то языке, кроме своего. И если бы не этот милый акцент… Кто она? Откуда?
– Чай! – раздалось громкое сообщение со стороны кухни, вслед за которым в гостиной, с чайником и банкой меда в руках появилась она. Появилась и тут же освободила Энди от потуг детектива.
Кто бы она ни была, она просто была – высокая, стройная, грациозная, гибкая, очаровательная. И этого, как он быстро сообразил, было вполне достаточно. Все остальное было не важно.
Она поставила на столик чайник и мед, потом расставила чашки на блюдца, чего он сделать не догадался, а потом вдруг опустилась на пол.
– Ты можешь сесть рядом со мной на диван, – предложил он с усмешкой. – Я не кусаюсь.
– Я успела это заметить, но все же предпочитаю сидеть на полу. Тут удобнее. Итак, расскажи, как ты тут оказался? Ты ведь англичанин, не так ли? И почему сидишь здесь и скучаешь? – неожиданно забросала она его вопросами.
Энди не ожидал, что к нему проявят столько интереса.
– Друг посоветовал провести здесь пару недель отпуска. А скуку я не планировал, она сама пришла, – ответил он.
По ее глазам он увидел, что она ему не верит.
– Нет, это не все. Ты от чего-то скрываешься. Признайся, натворил чего? Или несчастная любовь загнала в уединение?
– Несчастная любовь, которая прошла, – шутливо проговорил он тоном, которым декламируют стихи.
Она продолжала смотреть на него с недоверием.
– А ты часто влюблялся?
– Ну… раз пять. А что?
– Да ничего. Просто мне кажется, что это была не любовь.
Она была серьезна, и желание паясничать покинуло Энди.
– Я это сам знаю, – ответил он, удрученно кивая. – Потому что каждый раз, расставшись с женщиной и переболев разлуку, я понимал, что не любил ее. Не знаю, почему…
– Потому что еще не встретил ту, которую смог бы полюбить, – снова отчеканила она.
– Уж не знаю… Влюбляешься и кажется, что любишь, а потом вдруг выясняешь, что никакой любви не было. Была страсть, была привязанность, была привычка…
Она склонила набок голову и посмотрела на него. Пристально, задумчиво.
– Это было раньше. Наверно, раньше ты не мог любить, а теперь сможешь.
– Откуда ты знаешь? – усмехнулся он.
– Знаю. Вижу по твоим глазам. В тебе столько этого…
– Чего?
– Желания любить.
От всех этих откровений Энди вдруг бросило в жар. Неужели она заметила, что с ним творилось рядом с ней на кухне? Но при чем здесь любовь? Ему просто очень хотелось прикоснуться к ней. И это вполне понятно: уж очень она хорошенькая и соблазнительная. А желание любить – это что-то совсем другое. Неужели она умудрилась заглянуть в его душу? Хотя чему тут удивляться, она ведь сама влюблена.
А за окнами бушевала гроза. Она разразилась еще на заходе солнца и заставила скучающего Энди покинуть террасу, где он сначала лениво любовался закатом, а потом наблюдал, как где-то далеко над морем собираются мрачные грозовые тучи, время от времени вспыхивающие молниями. Потом поднялся сильный ветер, поверхность волн покрылась рябью, горизонт стал исчезать из виду. Небо смешалось с морем – перламутрово-серое месиво. Гроза приближалась. Вскоре молнии почти без перерывов принялись раскраивать потемневшее небо, а редкие раскаты грома превратились в оглушительный грохот, сливающийся с воем взбудораженного моря. Наконец обрушился ливень – ожесточенный, обильный, несущий с собой живительную прохладу, стирающий из виду и море, и пляж.
И тогда Энди перебрался скучать в гостиную. Большое дело – гроза. Гроза – она и в Африке гроза. Ничего особенного, просто природе нужна разрядка. И если эта гроза на какое-то время наполнила его душу восторгом, то это, скорее всего, потому, что человеческая душа порой способна сливаться с душой природы. Особенно, если эта душа так же одинока, как его.
В гостиной было тепло и сухо. И так же пусто, как и в предыдущие шесть дней, которые Энди провел в этом уединенном бунгало на берегу моря, называя это томление в одиночестве отпуском.
А что было делать? Последовать советам друга Кайла и броситься в пучину развлечений? Нет. Энди предпочитал покой. Ему хотелось в одиночестве облегчить душу от той боли, которая сковала ее с тех пор, как он расстался со Сьюзен.
Они расстались, потому что Сьюзен ушла. Ушла, как большинство его женщин, к другому. Потому что тот другой был таким, каким Энди стать не смог. И если бы она не ушла, Энди, возможно, никогда бы не задумался: а что же все-таки между ними было?
Оказалось, ничего. Ничего, кроме скучной, однообразной связи, только внешне похожей на любовь. Они проводили вместе выходные: ходили в кино, в рестораны, сидели в кафе. Говорили о работе, о погоде, о катастрофах и судьбах мира. И все шло спокойно, гладко и правильно. Только куда?
Оказалось, никуда. Потому что Сьюзен, как выяснилось, «хотелось большего». А это «большее» выражалось в ее желании привязать его к себе, чтобы до конца жизни ходить с ним в рестораны и кино. И он растерялся, потому что не знал, хотел бы он такого «большего» для себя? Было ли это всем, чего ему хотелось от жизни? И была ли Сьюзен, с ее маленьким, ограниченным, скучным миром той женщиной, с которой ему хотелось бы связать свою жизнь навсегда?
Оказалось, нет. И поэтому Сьюзен ушла к другому мужчине, который захотел обеспечить ей удобное, скучное, монотонное существование в паре. А его оставила мучиться над вопросом: почему не только Сьюзен, но и все ее предшественницы уходили от него к другим?
Кайл долго выслушивал его нудные монологи и наконец не выдержал.
– Послушай, дружище, ну чего ты так убиваешься? Почему да почему? Ушла она, потому что ушла. Скорее всего, потому что дура и встретила такого же, как сама. Вот и все. А ты поезжай лучше куда-нибудь, развейся. Например, на Корсику. Там тепло, солнечно и полно красавиц получше твоей Сьюзен. Представляешь, итальянки, француженки… Уверяю, они тебе быстро помогут забыть Сьюзен, – расставил все по своим местам простодушный Кайл.
Энди задумался над его советом… и наконец решился. Но вовсе не из-за француженок с итальянками. Ему хотелось покоя и размышлений. А больше всего – избавиться от этой беспрерывно копошащейся боли внутри. Может, все дело не в женщинах, которые от него уходят, а в нем самом? Он хотел понять…
И доразмышлялся до того, что понял, какой он дурак. Он не любил ни Сьюзен, ни всех ее предшественниц просто потому, что они принадлежали к тому миру, к которому он сам не принадлежал. И ничего дурного в этом не было. Он просто не мог стать таким, каким они хотели его видеть, и теперь наверняка страдает лишь оттого, что набил кучу шишек, без конца наступая на грабли.
Вскоре, а точнее, уже через три дня покой и размышления превратились в скуку. И Энди стал подумывать о том, куда бы сбежать отсюда. Вопрос был сложным, потому что его по-прежнему не тянуло туда, где полно девушек и веселья. До девушек и веселья было рукой подать. Они клубились всего в нескольких километрах от этого богом забытого, затерявшегося среди скал и диких рощ бунгало, снятого у одного знакомого по бизнесу француза, который приобрел его явно не для покоя и размышлений. Хочешь оторваться, садись в машину и через пятнадцать минут окажешься в ближайшем городке, в баре или клубе, где полно загорелых, разгоряченных солнцем и алкоголем красавиц всех национальностей, кокетливо и призывно стреляющих по сторонам глазками. Выбирай! Они, как и ты, молоды, томятся от скуки и жаждут развлечений и мелких приключений.
Но Энди не хотелось развлечений и мелких приключений. Размышления в одиночестве простимулировали в его душе совсем иное желание. Ему захотелось испытать любовь. Да, именно, любовь, как бы старомодно это ни звучало. И такую, которая не давала бы его душе заснуть – заставляла бы гореть, совершать отчаянные поступки и вела не к скуке и прозябанию в привычном тепле, а к каким-то еще неизведанным высотам. Одним словом, Энди захотелось чего-то такого, чего он не испытывал ни со Сьюзен, ни с какой-либо из ее предшественниц.
Этот вдохновенный порыв избавил его от скуки на целых полдня, после чего он понял, что мечтать о любви совсем не то, что ее испытывать. И снова впал в томление.
Любовь – это судьба или дар божий, заключил он, поражаясь своей мудрости и ощущая при этом полную беспомощность.
Вечер тянулся изнурительно долго под аккомпанемент грома и чечетку дождя по крыше террасы, а Энди все пытался сражаться со скукой. Он прибегал к помощи музыки, книг, телевизора, но скука оказалась сильнее, и теперь единственное утешение приносила мысль о сне. Поскорее бы накрыла эта освобождающая от всех скук и томлений волна покоя.
Энди не сразу сообразил, что заливается его дверной звонок. На трезвую голову да еще в такую погоду как-то трудно верилось, что кого-то могло занести в его уединенную обитель. Однако звонок был, и он продолжал трезвонить раздражающе настойчиво, можно даже сказать, с какой-то панической требовательностью.
– Как на пожар, – пробурчал Энди, отклеившись от дивана, и поплелся к двери.
Звонок продолжал неумолимо терзать его уши.
– Иду-иду! Сейчас! – нетерпеливо выкрикнул он.
Спрашивать «кто там?» смысла не имело. Как кто? Только сам дьявол решился бы разгуливать в этот близящийся к полуночи час, в кромешной тьме да еще под проливным дождем. И мужественно приготовившись встретиться лицом к лицу с силами самой преисподней, Энди включил наружный свет над крыльцом и отдернул штору, скрывающую стеклянную входную дверь.
Свет лампы на крыльце вырвал из темноты силуэт девушки.
Девушка? – удивился Энди, теряясь в сомнениях. Но все же идея девушки показалась ему намного приятнее идеи дьявола, и хотя он не был вполне уверен, что это окажется правдой, все же поспешил щелкнуть замком и распахнуть дверь.
На пороге, и вправду, стояла девушка. Мокрая, что было вполне понятно. И совсем голая. Что было не вполне понятно. У Энди разбежались глаза. И он некоторое время усиленно собирал их вместе, совершенно растерянный и дезориентированный в происходящем.
Наконец он утешил себя тем, что перед ним не девушка, а русалка, только что вынырнувшая из морских пучин. Стоит, ссутулившись, обхватив себя руками, но это совсем не мешает видеть, что она высокая. Лоб открытый, мокрые волосы разбросаны по спине, и только несколько длинных прядей, похожих на стебли водорослей, свисают вдоль лица, и по ним текут ручьи. Бледное лицо усеяно капельками, и одна из них повисла, поблескивая, как украшение, на кончике носа. Два широко распахнутых синих глаза смотрят то ли испуганно, то ли бесстрашно, не разберешь…
Энди несколько секунд смотрел в немигающие синие глаза, чувствуя, как его пробирает дрожь. Почему она голая? Хотя, если это русалка, то ей все должно быть нипочем, привыкла разгуливать, в чем мать родила…
Не выдержав ее взгляда, он снова почувствовал, как разбегаются его глаза, но на этот раз не дал им разбежаться окончательно. Усилием воли он притянул их к кончику носа, сфокусировался, а затем решился осторожно скользнуть взглядом по ее телу.
Его облегчение было сродни приступу эйфории, потому что на русалочьем стройном теле оказалось некое подобие платья из тончайшей ткани, прилипшей к животу и бедрам. А ниже, вместо чешуйчатого рыбьего хвоста, белела пара длинных стройных ног. Эти потрясающие ноги заканчивались босыми ступнями, которые пританцовывали то ли от озноба, то ли просто потому, что им так хотелось.
Это открытие помогло Энди окончательно справиться с ошеломлением, и, набрав полные легкие воздуха, он приготовился что-то сказать.
– Там дождь, – опередил его тоненький голосок с очаровательным французским акцентом, сорвавшийся с изящных бледных губ. Синие глаза пугливо скосились на темноту за спиной. Потом последовало ловкое движение пальцев, смахнувших каплю с милого носика, из которого вслед за этим раздалось шмыганье.
– Если вы из службы погоды, то спасибо за ценное сообщение. Хотя я и сам об этом догадывался. А уж глядя на вас, так совсем не трудно в это поверить, – с легкой издевкой ответил он и теперь уже смело оглядел девушку с головы до ног.
Повисла пауза. Энди ждал, что она промурлычет ему дальше.
– Я промокла… И мне холодно… – наконец снова послышался тоненький голосок. При этом синие глаза утратили всякую пугливость и, казалось, собирались теперь пробуравить не только Энди, но и дальнюю стену гостиной.
– И это я вижу, – сражаясь с упрямством сверлящих его глаз, ответил он и, выражая свое нетерпение, глубоко вздохнул и сложил на груди руки.
Бестолковость девицы начинала его нервировать. Стоит, мнется, пялится на него. Не может ясно сказать, что ей нужно. Или ждет, чтобы он сам догадался, как это принято у всех женщин? Уж конечно, делать ему больше нечего, кроме как стоять теперь в дверях и гадать, что может быть на уме у полуночной русалки.
– И все? Больше ты ничего не видишь? Или то, что ты видишь, доставляет тебе какое-то нездоровое удовольствие?
Синие глаза метнули в него по горящей стреле и тут же гордо прикрылись щитами слипшихся, похожих на длинные колючки ресниц.
Энди не мог больше скрывать раздражения.
– Простите, а что еще я должен видеть? Знаете, если бы я сейчас был на вашем месте… То есть, если бы мне пришлось вот так вломиться в дом к незнакомому человеку в половине двенадцатого ночи, я наверняка сделал бы это только потому, что что-то вынудило меня к этому. Какая-то очень серьезная причина, которую я поспешил бы изложить потревоженному и удивленному хозяину. Так что будьте любезны пояснить цель своего вторжения. Уж наверняка виной тому не дождь и не то, что вы промокли. У людей есть дома, где они укрываются от дождя…
Он проговорил эту длинную внушительную тираду и вдруг поймал себя на том, что она права. Если честно, ему действительно доставляет своеобразное и, скорее всего, нездоровое удовольствие созерцать полуобнаженную, трогательно беззащитную молодую женщину, мнущуюся на его пороге. Более того, ему хочется обхватить это тоненькое трепещущее тело руками и прижать к себе. Согреть… И что, пожалуй, самое нездоровое – это то, что он рад ее появлению, хотя наверняка ее вынудило к этому что-то не самое приятное. Так что на кого, интересно, он злится?
Он заметил, как по бледному личику скользнула усмешка.
– Если кто-то вламывается в дом незнакомца в полночь, то разве неясно, что у человека что-то стряслось? Что невозможно объяснить, стоя на пороге и стуча от холода зубами? – Голосок был теперь совсем не тоненьким. Он был готов сорваться то ли от обиды, то ли от гнева. – Хотя… что тут объяснять? Тебе ведь все равно наплевать. Извини, что побеспокоила…
Она резко повернулась и, втянув голову в плечи, бросилась бежать. В темноту. Под хлесткие плети дождя.
Энди остолбенел, чувствуя, как что-то больно оборвалось в его груди. Наверняка это было его сердце.
О боже, и куда же это она? И так уже до нитки промокла! Он в одну секунду успел простить ее за неловкость и проклясть себя за подозрительность. Как он мог? Это все, что он успел подумать перед тем, как броситься за ней.
– Подожди! Послушай! – прокричал он быстро ускользающему в глубину ночи силуэту.
Но она не хотела слушать. Она неслась в сторону грохочущего моря, отчаянно размахивая руками. Неслась, не оборачиваясь. Возможно, торопилась вернуться в лоно родной стихии. А этого Энди почему-то допустить не мог. Наконец он догнал ее и преградил ей путь.
– Послушай, не дури! Пойдем в дом! Не знаю, что там у тебя стряслось, но ты можешь согреться и просохнуть у меня! – попытался он перекричать грохот моря.
Она молчала, потупив голову.
– Пойдем в дом, слышишь?
Она продолжала упрямо молчать.
– Пойдем…
Он смахнул с лица воду и решился взять ее за плечи, но она резким движением стряхнула его руки.
– Тебе ведь некуда идти, – продолжал он. – Пойдем в дом. Обещаю, что не буду ни о чем расспрашивать. Я ведь знаю, что тебе некуда идти…
Она исподлобья блеснула на него глазами.
– Мог бы и раньше догадаться. Ладно, пойдем.
Они добежали до его бунгало и, ввалившись в гостиную, остановились посередине и стали, как две мокрые птицы, стряхивать с одежды воду. Энди стащил с себя промокшую насквозь футболку и бросил на пол.
– Теперь мы оба промокли. Подожди, я принесу полотенца, – сказал он.
Она в ответ кивнула и вдруг расхохоталась. Энди нахмурился. С чего бы это ей вдруг стало так весело?
– Что? Что смешного в том, что я хочу принести полотенца?
– Да нет… Ой, не могу… Ха-ха-ха! Ты похож… Ха-ха-ха! Не знаю… Ты очень смешной… – Она продолжала заливаться, тыкая в него пальцем. – Эти зверьки… Как их… Ха-ха-ха! Забыла…
Она хохотала звонко и заразительно, как умеют только дети. Энди никем, кроме мокрого петуха, вообразить себя не смог и вскоре почувствовал, что не в силах удержать улыбку, расплывающуюся по его лицу.
– Я похож на мокрого петуха? – спросил он.
Она прыснула еще сильнее, отрицательно качая головой.
– Ладно, ты пока вспоминай, а я пойду за полотенцами, – сказал он, снова направляясь в ванную.
– Нет, я без тебя не смогу! Ха-ха-ха! – Она плюхнулась на пол, покатываясь от смеха. – Если бы ты знал, какой ты сейчас смешной!
Он ей верил. Но поскольку не мог видеть себя со стороны, не мог и до конца разделить ее веселье. Не желая ждать, пока она наградит его каким-нибудь зоологическим прозвищем, он направился в ванную.
Вернувшись в гостиную с двумя огромными полотенцами, он застал свою гостью лежащей, свернувшись в клубок, на полу. Она притихла и больше не смеялась.
– Вот, возьми, вытрись и укутайся. – Он протянул ей одно из полотенец, а вторым принялся ерошить свои волосы. – А ну-ка, посмотри, может, я похож на ежика или дикобраза?
– Нет, – покачала она головой. – Не похож. И мне больше не смешно. – Она села и, склонив голову набок, стала сушить свои длинные светлые волосы. – Ты не смешной, ты добрый. Только вначале показался занудой. Но ты извини, я не знаю, с чего это меня вдруг разобрало. Просто накатил этот смех…
– Никаких проблем. Смех полезен для здоровья. Можешь еще посмеяться, если накатит. – Он набросил полотенце на плечи и уселся на пол напротив нее.
– Да нет, на самом деле ничего смешного. Это нервы. Все из-за этой ссоры… идиотской. Никогда бы не подумала, что он сможет так орать на меня. Всегда был веселый, а тут вдруг… – с тяжелым вздохом сказала она.
По этим обрывкам Энди смог ясно представить себе картину: они поссорились – он и она. И наверняка из-за пустяка. Просто поцапались, потому что каждый пытался что-то свое доказать другому. Это случается сплошь и рядом – мелочь, которую мы сами раздуваем до размеров трагедии. И она теперь скитается под дождем, чтобы помучить его. Так поступают все женщины, потому что им просто не хватает логики, чтобы что-то доказать мужчине.
– Бывает, – закивал Энди с усмешкой. – И это не так страшно, как кажется. Если он любит тебя, а ты любишь его…
Он понимал, что несет банальщину, но ничего другого ему в голову в этот момент не пришло.
– Он меня не любит, – кисло заявила она. – Иначе не позволил бы уйти в грозу. И не стал бы еще язвить вдогонку. Он меня не любит, вот и все.
– Ну… это ты спешишь с выводами. Поверь мне. У всех бывают свои заскоки. Завтра все будет выглядеть иначе. Вот увидишь. Вы оба поймете, что были неправы, и решите все начать сначала, как будто и не было этой идиотской ссоры. Потому что ваша любовь друг к другу сильнее раздоров. Ведь наверняка вы поссорились из-за чепухи?
Она не ответила. Отвела глаза в сторону и задумалась. И Энди понял, что ему сейчас лучше помолчать. Она все равно будет твердить свое. Но завтра все это пройдет. Завтра она проснется со свежей головой, поплачет и побежит к тому, которого сегодня так ненавидит. И, возможно, Энди никогда больше не увидит ее.
От этой мысли ему почему-то стало очень неуютно.
– Хочешь чаю? – спросил он, чтобы отвлечь ее от раздумий. – Тебе не помешает выпить чего-то горячего, согреться. Небось, долго пришлось мокнуть?
– Не знаю, но согреться не помешает, – на миг оживилась она, но тут же снова скисла. – А ты все же добрый, пытаешься успокоить меня. Только ты зря стараешься. Я знаю, что у меня с ним ничего не получится. Это все, конец. Я никогда к нему не вернусь, никогда!
Она выпалила последнюю фразу с такой страстной горечью, что заставила Энди с завистью подумать о том мужчине, который заставляет ее так гореть. В этом ее «никогда» было столько противоречий, столько невинной лжи, на которую способна только любящая женщина.
Никакой это не конец, милая, это только начало, подумал Энди с тоской и направился в кухню.
– А хочешь, я тебе помогу приготовить чай? – услышал он за спиной ее вкрадчивый голос.
– А ты сама этого хочешь? Или просто пытаешься быть хорошей девочкой? – спросил он, обернувшись.
– Хочу. Я люблю возиться на кухне. И я не такая уж плохая.
– Верю. Что ж, если тебе действительно хочется повозиться на кухне, – вперед! Я, признаться, не большой любитель этого занятия.
Он и не подозревал, какой опасностью ему грозит ее присутствие на тесной кухне. Она оказалась так близко, что у Энди снова на миг разбежались глаза. От нее пахло свежестью дождя, смешанной с ванилью и, кажется, миндалем. И этот запах так манил, что он с трудом удержался от желания притянуть ее к себе и вдохнуть этот дурманящий аромат поглубже. И вообще ему показалось, что от нее исходят какие-то излучения, из-за которых в его голове мелькают все эти непозволительные фантазии.
– Итак, какой чай мадемуазель предпочитает: черный, зеленый, травяной? – спросил он, пытаясь освободиться от навязчивого, ставшего единственным в этот момент желания, – держать эту русалку в руках.
Она подкатила свои синие глаза и задумалась.
– А что, если мы смешаем все три? – наконец выдала она.
Теперь задумался он: а можно ли будет это пить?
– Давай попробуем. Произведем эксперимент. А ты, похоже, любительница экспериментов? – спросил он.
– Ненавижу застой. А еще ненавижу, когда мужчина считает, что женщина должна бегать за ним, как собачка. В такие моменты мне хочется все перевернуть вверх тормашками и послать к черту, – сказала она, нахмурившись.
Энди снова усмехнулся: Что, по-видимому, эта малышка совсем недавно так и сделала, чем наверняка взбесила своего дружка.
Пока он наполнял чайник и ставил его на огонь, она заботливо вымыла грязные чашки, громоздившиеся в раковине. Потом принялась шарить глазами по полкам, выставляя на стойку один за другим пакеты чая.
– А ты живешь тут один и сам себе готовишь? – как бы невзначай спросила она.
– Да, а что?
– Да ничего. Просто любопытно.
– У меня запасов еды на две недели. Я вообще обычно сам себе готовлю. Люблю домашнюю еду, хоть и не очень люблю готовить.
– Одинокие мужчины обычно готовить не любят, – заключила она. – А ты давно здесь? Тебе не скучно одному?
Энди пожал плечами.
– Всякое бывает. Первые три дня не было, а вот в последние три стало. А тут вдруг появилась ты… – Он не знал, зачем сказал ей это.
– И что? – спросила она.
– Не знаю… Ты веселая.
– Неправда, никакая я не веселая. Сейчас, по крайней мере, мне совсем не весело. – Она вздохнула так, будто у нее на груди лежал стопудовый валун.
– Это пройдет, это только сегодня. А вообще у тебя веселый нрав.
– Откуда ты знаешь?
– По твоим губам. Их уголки смотрят вверх, готовы в любой момент превратиться в улыбку. И поверь мне, завтра в твоей жизни все наладится. Завтра вы снова будете вместе. Все простите друг другу и забудете.
Она покачала головой.
– Ты очень добрый, но ничего не понимаешь. Здесь другое. Он просто меня не любит…
Энди не мог представить себе, как можно не любить такого ангела, но спорить не стал. Они снова стояли так близко друг к другу, что ему пришлось взмолиться ко всем известным ему богам, чтобы удержаться от желания прикоснуться к ней.
Судя по цвету ее кожи, напоминающей смесь сливок с малиновым сиропом, она пробыла здесь всего пару дней. Успела только подрумяниться. И хорошо. Ей, с ее длинными русыми волосами, загар совсем не к лицу. Она из тех девушек, которые хороши без всяких премудростей.
– И ты долго еще собираешься здесь скучать? – снова спросила она.
– Не знаю. Все зависит от скуки. Если слишком заест, могу уехать даже завтра.
Чайник издал свисток.
– Вода закипела, так что теперь я займусь делом, а ты можешь отдыхать, – распорядилась она деловито.
Энди рассмеялся.
– Можно подумать, я перетрудился.
Но она бесцеремонно отодвинула его от кухонной стойки и принялась заваривать чай: бросила в заварочный чайник по щепотке чая из каждого пакетика, залила кипяток и торжественно накрыла крышкой.
– Готово. Теперь нужно подождать минут пять, пока он заварится. А ты, если делать нечего, можешь пока принести чашки в гостиную, – последовало ее очередное распоряжение.
Энди кивнул и был только рад подчиниться ее приказу. Находиться на тесной кухне рядом с полуобнаженной русалкой – испытание не из легких. Он взял со стойки только что вымытые чашки и блюдца и удалился в гостиную.
И только в гостиной в его голову неожиданно хлынули здравые мысли. Например, откуда она знает, что он англичанин? Она ведь сразу, еще с порога заговорила с ним по-английски. Да и английский у нее поразительно чистый. Французы редко так хорошо говорят на каком-то языке, кроме своего. И если бы не этот милый акцент… Кто она? Откуда?
– Чай! – раздалось громкое сообщение со стороны кухни, вслед за которым в гостиной, с чайником и банкой меда в руках появилась она. Появилась и тут же освободила Энди от потуг детектива.
Кто бы она ни была, она просто была – высокая, стройная, грациозная, гибкая, очаровательная. И этого, как он быстро сообразил, было вполне достаточно. Все остальное было не важно.
Она поставила на столик чайник и мед, потом расставила чашки на блюдца, чего он сделать не догадался, а потом вдруг опустилась на пол.
– Ты можешь сесть рядом со мной на диван, – предложил он с усмешкой. – Я не кусаюсь.
– Я успела это заметить, но все же предпочитаю сидеть на полу. Тут удобнее. Итак, расскажи, как ты тут оказался? Ты ведь англичанин, не так ли? И почему сидишь здесь и скучаешь? – неожиданно забросала она его вопросами.
Энди не ожидал, что к нему проявят столько интереса.
– Друг посоветовал провести здесь пару недель отпуска. А скуку я не планировал, она сама пришла, – ответил он.
По ее глазам он увидел, что она ему не верит.
– Нет, это не все. Ты от чего-то скрываешься. Признайся, натворил чего? Или несчастная любовь загнала в уединение?
– Несчастная любовь, которая прошла, – шутливо проговорил он тоном, которым декламируют стихи.
Она продолжала смотреть на него с недоверием.
– А ты часто влюблялся?
– Ну… раз пять. А что?
– Да ничего. Просто мне кажется, что это была не любовь.
Она была серьезна, и желание паясничать покинуло Энди.
– Я это сам знаю, – ответил он, удрученно кивая. – Потому что каждый раз, расставшись с женщиной и переболев разлуку, я понимал, что не любил ее. Не знаю, почему…
– Потому что еще не встретил ту, которую смог бы полюбить, – снова отчеканила она.
– Уж не знаю… Влюбляешься и кажется, что любишь, а потом вдруг выясняешь, что никакой любви не было. Была страсть, была привязанность, была привычка…
Она склонила набок голову и посмотрела на него. Пристально, задумчиво.
– Это было раньше. Наверно, раньше ты не мог любить, а теперь сможешь.
– Откуда ты знаешь? – усмехнулся он.
– Знаю. Вижу по твоим глазам. В тебе столько этого…
– Чего?
– Желания любить.
От всех этих откровений Энди вдруг бросило в жар. Неужели она заметила, что с ним творилось рядом с ней на кухне? Но при чем здесь любовь? Ему просто очень хотелось прикоснуться к ней. И это вполне понятно: уж очень она хорошенькая и соблазнительная. А желание любить – это что-то совсем другое. Неужели она умудрилась заглянуть в его душу? Хотя чему тут удивляться, она ведь сама влюблена.