Эллисон Харлан. Как я искал Кадака

   - Послушайте, - сказал главный Раб (пока остатки зная просачивались сквозь пористую поверхность), - вы мне нравитесь. Вы никогда не думали о том, чтобы обратиться?
   - Ни за что!
   - Нет, я серьезно. Почитание Камня весьма обогащает внутренний мир, и не стоит отбрасывать его, даже не попробовав. Что скажете?
   Я решил, что пришла пора химичить - совсем немножко.
   - Скажем так - хотелось бы. Вы даже не представляете, какое лестное предложение вы мне делаете. Я бы, наверное, прямо сейчас его и принял, но есть одна проблема.
   - И какая же?
   Камень-психиатр. Только этого мне не хватало.
   - Я жучков боюсь.
   - Действительно сложно, - промолвил Камень после небольшой паузы. Жучки являются важной частью нашей религии.
   - Я вижу.
   - Да, очень жаль. Вас. Ну, посмотрим, чем я могу вам помочь. Как, вы сказали, имя этого типа?
   - Кадак.
   - О да. Теперь вспомнил. Ну и урод.
   - Да-да, значит, это он.
   - Дайте припомнить, - сказал Камень. - Если я не ошибаюсь, мы его вышвырнули из ордена лет пятнадцать назад за раскольнические действия. Он издавал самые омерзительные звуки, какие я только слыхивал от Камня.
   - Сопел.
   - Простите?
   - Он сопел. Хлюпал носом - влажный такой звук, аж тошно становилось.
   - Вот-вот.
   - Страшно спросить, но что с ним стало?
   - Он перестроил свои атомы и снова стал вроде вас.
   - Извините, не вроде меня!
   - Ну, я имел в виду того же вида.
   - И ушел?
   - Да. Сказал, что намерен податься в развратисты.
   - Лучше бы я этого не слышал.
   - Извините.
   Я сел, пристроил тухес между ободов, а голову подпер шестью руками. Я скорбел.
   - Может, присядете на меня? - спросил Камень.
   Неплохое предложение.
   - Спасибо, - вежливо ответил я, косясь на последние склизкие остатки зная, - но мне сейчас слишком плохо, чтобы стремиться к уюту.
   - А для чего вам понадобился этот Кадак?
   Я, как мог, объяснил ему - в конце концов, он же камень, кусок скалы, хотя и говорящий - о миньяне из десяти евреев. Главный Раб спросил, почему из десяти.
   - Как-то на Земле, - начал я, - давным-давно... Знаете о Земле, да?.. Прекрасно. Так вот, на Земле, давным-давно, Господь решил устроить жуткий зец местечку под названием Содом. А этот Содом был городом, полным развратистов. Не самое приятное место.
   - Представить себе не могу полный город развратистов, произнес Камень. - Отвратительная мысль.
   - Вот и Богу так показалось.
   Мы немного помолчали, размышляя об этом.
   - Так что Аврам, благословенно будь имя его, - продолжил я, - а он был наисвятейший из евреев, хотя и не синий, это его не портило, не думайте...
   - Я и не думаю.
   - Что? Ах да. И вот Аврам взмолился Богу о спасении Содома.
   - Да зачем?.. Полный город развратистов. Бр-р!
   - Да я откуда знаю зачем? Он же был святой. Так вот Бог, наверное, решил, что это немного мешуге - глупо. Господь же не дурак, сами понимаете... и заявил Авраму, что пощадит Содом, если Аврам найдет в городе пятьдесят праведных мужчин...
   - А как насчет женщин?
   - В Писании об этом не сказано.
   - Мне кажется, что ваш Бог - сексист.
   - Ну, простите мою прямоту, он по крайней мере не штуковина, которая лежит в лощинке, чтобы на нее птички гадили.
   - Не грубите!
   - Извините, конечно, но не надо обзывать единого истинного Бога нехорошими словами.
   - Я же только спросил.
   - Так не надо камню задавать такие вопросы! Хотите услышать эту историю или нет?
   - Да, конечно, но...
   - Что еще за "но"?!
   - Зачем этот ваш Бог торговался с Аврамом? Надо было сказать просто "Я так решил" и не валандаться.
   Я уже здорово взъелся, ну, вы понимаете?
   - Потому что этот Аврам был менч, потрясающий тип, и одевался стильно,, вот почему, ясно, да?
   Камень промолчал. Дулся, наверное. Ну, пускай дуется.
   - И тогда Аврам сказал: "Хорошо, а что, если я найду сорок праведников?" И Господь ответил: "Ладно, пусть будет сорок". Аврам спросил, а как насчет тридцати, и Господь сказал: "Ну ладно, пускай тридцать", и Аврам поинтересовался, а если двадцать, и Господь заорал: "Кончай нудеть, пусть будет двадцать..."
   - Позвольте я продолжу, - предложил Камень. - Аврам сказал десять, и ваш Бог встал на уши и сказал: "Десять, и хватит!", и так получилось, что для молитвы нужно десять человек.
   - Нет, вы определенно слышали эту историю, - пробурчал я.
   Камень опять замолк.
   - Слушайте, - произнес он наконец, - мне нравится ваша вера. Мне в общем-то надоело быть Рабом Камня, даже если я главный Раб. Что, если я обращусь в вашу веру, пойду с вами и буду десятым для миньяна?
   Я поразмыслил над этим.
   - Ну-у, Талмуд определенно гласит: "Девять свободных и раб вместе могут считаться миньяном". Но на это можно возразить, что когда реб Елиезер, войдя в синагогу, не нашел там десяти евреев, он освободил своего раба, чтобы тот стал десятым, однако, будь в синагоге лишь семеро и освободи ребе двух рабов, это не было бы кошерно. Так что с одним освобожденным рабом и раввином был миньян, а с восемью свободными и двумя рабами - нет, это ясно. И ты поставь себя на мое место, ты же не мой раб, ни в каком смысле. Ты Раб Камня. Да и на обращение уходит время. Ты на иврите не говоришь? Хоть немножко?
   - А что такое иврит?
   - Ладно, забудь. А как насчет придерживаться кошера?
   - Это кто? Если надо, буду придерживать. В конце концов, столько времени питаясь жучками, к каким только зверушкам не привыкнешь.
   Безнадежно. На минуту я решил "может быть" - ну, вы меня поймете. Но чем дольше я об этом думал, тем лучше понимал, что, даже если у меня достанет чуцпа вернуться к ребу Иешае с камнем за пазухой вместо Кадака, ничего не выйдет. Этот Камень был неплохой парень, но, пока я сидел и думал, он опять выплюнул свой клейкий язык, подхватил бычью муху, перевернул (он таки полагал, что это потрясающе), размазал по себе и принялся жрать. А ведь Бытие (9:4) запрещает всему семени Ноеву употреблять в пищу кровь животных, так как я мог привести этот Камень и сказать: "Вот, я освободил этого Раба Камня и он у нас будет десятым", а посреди "Адонаи" вылетает этот мерзкий язык и слизывает мошку со стены. И думать забудьте.
   - Послушай, - сказал я как мог мягко, я ведь не хотел его обидеть, ты сделал очень благородное предложение, и при других обстоятельствах я бы его не задумываясь принял. Но прямо сейчас меня здорово поджимает время, а учить иврит долго, так что давай отложим это дело. Я потом вернусь.
   Его это здорово огорчило, но это был настоящий менч - он заявил мне, что понимает, и пожелал счастья с развратистами, и позволил быстренько укатиться. Жаль, что он нам не подходил. Я что имею в виду - как бы вам понравилось жариться весь день на солнце, чтобы птички вам гадили на лицо, а самой большой радостью в жизни был сочный жучок?
   Но если бы я знал, что будет дальше, сколько цорес я поимею, я на спине бы отволок с собой этот Камень, с радостью и счастьем, вместе с жучьим дреком. Поверьте, насекомоядный камень - не самое худшее на свете.
   Ладно, не будем размазывать кашу по тарелке. Я шел по следу этого поца Кадака через катакомбы развратистов (где я лишился способности использовать свой пупик, всех денег, зрения на задний глаз, второй левой руки и ярмулке), через посадочный док в космопорту, откуда отправлялась на Бромиос какая-то секта очернителей (там меня так избили, что я еле живым уполз), через лавовые поля, где проходили последние ритуалы перед отлетом Истинные Почитатели Страдания (там я пострадал по первому классу, вы даже представить себе таких мучений не можете), через Скинию Рта (тамошний пророк - с виду одни зубы - откусил мне кончик антенны, Бог знает зачем, наверное, просто обиделся, что его оставили), через Закрытую Скачку Уродов (там я пришелся как раз ко двору, так я был к тому времени изувечен и окровавлен), через Гнездилище Благословенной Глубины Непроизносимого Трихлла (я бы его не смог произнести, даже будь у меня несколько ртов... но эти веселые ребята меня тоже побили) к архидруиду Пустоты, следуя за несчастным поцем Кадаком от секты к секте - и, поверьте мне, никто, даже самый отъявленный язычник, не сказал о нем доброго слова, - пока архидруид не заявил мне, что последний раз видел Кадака десять лет назад, когда превратил того в бабочку и отправил в пустыню, чтобы тот и подох там от жары.
   Вот потому я и стою, наконец, перед тобой, тупая ты ползучая бабочка. Я рассказал все, все, и ты теперь видишь, в каком я дреке сижу, и не думай, что Аврам или все остальные мне спасибо скажут, они только нудеть будут, что я так долго возился. И вот поэтому ты пойдешь со мной.
   Ни слова. Ни звука ты не издал. Ни крылом махнуть, ни сказать: "Привет, как ты, Евзись?" Ничего.
   Ты думаешь, я тут перед тобой распинался по ободья в песке ради того, чтобы рассказать веселую историю? Да я знаю, что ты Кадак! Откуда знаю?
   А ты хлюпни носом еще разок и спроси, откуда я знаю!
   Пошли. Или ты сам пойдешь, или я тебя за крылья отволоку, знаешь, для бабочки ты довольно-таки уродлив, нет?
   Урод ты, вот кто. А что до того, что ты еврей по рождению, так это цорес для всех зушшмунских синих евреев.
   Видишь, я уже разозлился. Из-за тебя меня изнасиловали, обгадили, сделали инвалидом, ослепили, обожгли, оскорбили, ограбили, покрыли жучиным шмуцем, несчастный и жалкий, я слонялся среди язычников и получил солнечный ожог, и я честно скажу тебе - ты пойдешь со мной, Кадак, или я тебя придушу прямо посреди этой фарблонджен пустыни!
   И что ты теперь скажешь?
   Ну, я так и знал.
   - Вот и он.
   Янкель не поверил. Хаим рассмеялся. Шмуль заплакал, и нос у него позеленел. Снодль закашлялся. Реб Иешая повесил голову.
   - Надо было послать Аврама, - сказал он.
   Аврам отвернулся. Чтоб у него все, как лист, отсохло.
   - Вот он, я вам говорю, и это все, что от него осталось, заявил я. Вот ваш Кадак, чтоб ему сгнить в куколке.
   И я рассказал им всю историю. По крайней мере у них хоть хватило совести изумиться.
   - И с этим у нас будет лшньям? - спросил Мойше.
   - Так превратите его обратно, и дело с концом, - ответил я. - А я умываю руки. - Отошел в угол шулы и сел. Это уже была их проблема.
   Они терзали его часами. Они перепробовали все. Угрожали ему, просили его, умоляли его, стыдили, обхаживали, шмахель, оскорбляли, колоти-та, гонялись за его тухес по всей шуле...
   Конечно. Можно подумать, я не знал. Этот поганец Кадак не менялся. Он наконец-то стал тем, кем желал. Тупой ползучей бабочкой!
   И сопел. Все еще сопел. Вы хоть представляете, насколько омерзительнее человека сопит бабочка?
   Плоц от этого можно.
   И наконец, когда они отчаялись превратить его обратно - а, между нами говоря, не думаю, чтобы его можно было превратить обратно, после того как этот шизанутый буби архидруид его изменил, - беднягу схватили, и реб Иешая изрек раввинистическое решение: учитывая критическую ситуацию, присутствия его будет достаточно. Так что мы наконец сели шиве по Зушшмуну и по Снодлю.
   И тут реб Иешая скорчил жуткую рожу и вскричал:
   - Боже мой!
   - Что?! Что еще?! - взвыл я. - Что теперь еще?!
   - Евзись, - мягко спросил меня реб Иешая, - когда архидруид превратил Кадака в эту штуку?
   - Десять лет назад, - ответил я, - но...
   И тут я заткнулся. И сел. И понял, что мы проиграли и все еще будем торчать здесь, когда эти ганефы выдерут планету с орбиты, и мы умрем вместе с психами в Соборе Отступников, и нафке, и Камнем, и архидруидом, и всеми прочими придурками, у которых не хватило здравого смысла убраться на Касрилевку.
   - А в чем дело? - спросил этот ойзвурф Мейер Кахаха. - В чем проблема? Ну и пусть он был бабочкой десять лет.
   - Только десять лет, - сказал Шмуль.
   - Не тринадцать, шмак, только десять, - простонал Янкель, тыча Мейеру Кахахе пальцем в девятый глаз.
   Мы смотрели на Мейера Кахаху, пока не дошло даже до него.
   - О Боже мой, - выдавил он и упал на бок.
   А эта бабочка, этот ублюдок Кадак, взлетел и запорхал по синагоге. Никто не обращал на него внимания. Все было впустую.
   В Писании ясно сказано, что все десять участников маньяка должны быть старше тринадцати лет. В тринадцать лет еврейский мальчик становится мужчиной. "Сегодня я стал мужчиной", - как в той старой шутке. Ха-ха. Очень смешно. Все устраивают бар-мицва. Тринадцать. Не десять.
   Кадак был слишком молод.
   Лежащий на животе мертвый Снодль зарыдал. Реб Иешая и остальные семеро, последние синие евреи на Зушшмуне, обреченные погибнуть, даже не приклеив напоследок своих согнездных наложниц, - все они уселись и принялись ждать гибели.
   Мне было еще хуже. У меня все тело болело.
   А потом я поднял голову и заулыбался. Я улыбался так долго и громко, что все повернулись ко мне.
   - Он свихнулся, - сказал Хаим.
   - Оно и к лучшему, - отозвался Шмуль. - Ему будет не так больно.
   - Бедный Евзись, - промолвил Ицхак.
   - Дураки! - заорал я, вскакивая, и прыгая, и катаясь, точно тумлер. Дураки! Дураки! И даже вы, реб Иешая, все равно дурак, потому что мы все дураки!
   - Это так ты разговариваешь со своим ребе? - укорил меня реб Иешая.
   - Конечно, - взвыл я, раскачиваясь и бегая, - конечно, конечно, конечно, конечно...
   Но тут подошел Мейер Кахаха и сел на меня.
   - Сойди с меня, шлемиль, Я знаю, как нам спастись, это же было ясно с самого начала, и нам вовсе ни к чему эта тупая сопливая бабочка Кадак!..
   Мейер Кахаха слез с меня, и я с огромным удовлетворением оглядел всех, потому что собирался лишний раз доказать, что я чистой воды фольксменш, и произнес:
   - Согласно трактату "Берахот", девять евреев и ковчег завета, в котором хранятся свитки Торы, могут вместе - эй, слышите, поняли, нет? могут вместе считаться одним минъяном.
   И реб Иешая расцеловал меня.
   - Ой, Евзись, Евзись, как ты только это запомнил? Ты же не знаток Талмуда, как ты только вспомнил такую замечательную вещь?! - бормотал он мне в лицо, обнимая и слюнявя меня.
   - Это не я вспомнил, - ответил я скромно. - Это Кадак.
   И все поглядели вверх, как это сделал я, и там сидел в конце концов не такой и бесполезный Кадак, сидел на ковчеге завета, арона-кодеш, святом ларце, содержащем священные свитки писаний Господних. Он сидел там бабочкой, отныне и навсегда бабочкой, и отчаянно махал крыльями, пытаясь высказать кому-нибудь то, о чем забыли все, даже раввин, а он помнил.
   И когда он слетел вниз и пристроился на плече Иешаи, мы все сели и передохнули минутку, и реб Иешая объявил:
   - Теперь мы будем-таки сидеть шиве. Девять евреев, ковчег завета и бабочка составляют миньян.
   И в последний раз на Зушшмуне (эй, ищите меня где-нибудь в другом месте) мы произнесли святые слова, в последний раз - по дому, который покидали. И во время всех молитв с нами сидел Кадак, хлопая своими тупыми крылышками.
   И знаете что? Даже это было мехайе - что значит огромное удовольствие.
   ЭЛЛИСОНОВСКИЙ СЛОВАРЬ И ГРАММАТИЧЕСКИЙ СПРАВОЧНИК
   ДЛЯ ГОЕВ
   Есть два способа написать рассказ с использованием иностранных слов. Первый - объяснить каждое использованное слово прямо в тексте или надеяться, что читатель поймет смысл из контекста. Второй - попытаться передать колорит диалекта и языка чисто синтаксическими средствами и выкинуть все иностранные слова вообще. А третий - это приложить словарик и надеяться, что читатель не такой дурак, чтобы обидеться на автора, который ведь хотел, как лучше.
   Кроме того, автор, потрясающий парень, хочет, чтобы вы до конца насладились этим рассказом, и позвал на помощь своего друга, мистера Тима Кирка, который, хоть и гой, но все-таки трижды лауреат "Хьюго", и тот нарисовал вам зушшмоида Евзися. Которого и прилагаем.
   Автор (еврей)
   Адонаи - святое имя Господа.
   Авейра - букв. "грех", но употребляется также в значении "непристойность", "преступление".
   Бар-мицва - церемония инициации в иудаизме; проводится, когда еврейскому мальчику исполняется тринадцать лет, и после нее он принимает на себя обязанности мужчины.
   Бреч - блевать.
   Буби - обычно ласковое слово без определенного значения, однако иногда употребляется иронически.
   Буммерке - шлюха, девица легкого поведения; нафке.
   Вейзмир - почти то же, что "гевалт".
   Ганеф - жулик, вор; иногда употребляется одобрительно в значении "умник".
   Гевалт - восклицание, выражающее страх, изумление, потрясение.
   Глич - темное, не кошерное дело.
   Гой - не еврей.
   Голос - изгнанник.
   Голдене медина -буквально, "золотая страна"; первоначально так называли Америку спасающиеся от погромов европейские евреи страна свободы, справедливости и огромных возможностей. Два из трех, чтоб я так жил...
   Дрек - дрянь, отбросы, мусор, экскременты, дерьмо.
   Евзись - обитатель шестой планеты Теты-996 в скоплении Мессье-3 в созвездии Гончих Псов (см. картинку).
   Зец - сильный удар, пинок.
   Зушшмоид - абориген шестой планеты Теты-996 скопления Мессье-3 в созвездии Гончих Псов, вроде Евзися (см. Евзись).
   Иешива - религиозная школа.
   Йорцейт - годовщина чьей-либо смерти, когда положено зажигать свечки и читать молитвы.
   Кадиш - молитва во славу Господа, одна из самых древних и торжественных еврейских молитв; поминальная молитва.
   Кайн-агора - восклицание, означающее, что похвала является искренней и не содержит зависти.
   Кике - слово, которого в этой истории нет.
   Кошер, кошерный - в идише означает только одно: подходящий для употребления в пищу, "чистый" согласно религиозному канону. В американском сленге значит также "правильный, настоящий, надежный, законный".
   Кренк - болезнь. Также может означать "ничего", например: "Он у меня просил полсотни одолжить, так кренк он от меня получит!"
   Менч - выдающаяся личность, пример для подражания, потрясающий тип. Я всегда представлял это себе как человека, который точно знает, сколько даевых надо дать.
   Мешигина, мешуге, мишугасс - сумасшедший, безумный, абсурдный, экстравагантный. Есть, собственно, мужская и женская форма, но я записал это так, как слышал от матери в свой адрес. "Мешуге" значит быть "мешигина", а "мишугасс" - то, что при этом получается.
   Миньян - десять евреев, требуемых для религиозной службы. Допустима и молитва в одиночестве, но считается, что среди миньяна незримо присутствует Господь.
   Момзер - ублюдок, упрямец, недостойный человек.
   Нахес - удовольствие, смешанное с гордостью.
   Нафке - проститутка.
   Нудеть - занудствовать, изводить, доставать, бурчать: "Доешь спаржу", или "Проснись и отвези меня домой", или что-нибудь подобное.
   Ойзвурф - мошенник, паршивец, ничтожество.
   Пишер - юнец, мальчишка.
   Плоц - лопнуть, взорваться (в том числе от злости).
   Поц - буквально "член" (половой), но, как правило, употребляется в переносном значении: задница, придурок, дурак, обормот, охламон и оболтус. Намного оскорбительнее, чем "шмак". Не употребляйте это слово, не изучив предварительно какое-нибудь из восточных мордобойных единоборств.
   Пупик - пупок.
   Пуним. - лицо.
   Реб (ребе) - раввин.
   Талес - молитвенный плат, который используется иудеями в религиозных службах.
   Талмуд - монументальный труд, состоящий из 63 книг: споры, диалоги, комментарии, выводы и т. п. ученых, на протяжении тысячи лет интерпретировавших Тору, то есть Пятикнижие Моисееве. Талмуд - это не Библия и не Ветхий Завет. Его не читают, а изучают.
   Тиш Беав - самый черный день еврейского календаря. Обычно приходится на август, завершая девять дней плача, когда не заключаются браки и не едят мясо. Отмечается в память Первого (586 г. до н. э.) и Второго (70 г. н. э.) разрушения Иерусалимского Храма. День полного траура.
   Тумлер - (правильнее атумлер) человек, который создает много шума из ничего; весельчак, шут, "живчик". Видели, как Джерри Льюис на своем ток-шоу начинает грызть занавески, бегать и визжать так, что вы переключаете канал? Так это он пгумл.
   Тухес - задница.
   Шабес - суббота.
   Шиве - семь дней поминовения по усопшему.
   Шиккер - напиваться.
   Шикса - не еврейка, гойка, особенно молодая.
   Шлемиль - дурак, простак; вечный неудачник; неуклюжий человек, у которого "руки не тем концом вставлены"; в этом слове больше сочувствия, чем в "шлимазле", и намного больше приязни, чем в "шмаке".
   Шлимазл - почти то же, что "шлемиль", но немножко в другом роде. Шлимазл верит в удачу, но ее не имеет. Люди несведущие часто эти слова путают.
   Шма Исроэль - первые слова самой распространенной еврейской молитвы: "Слушай, Израиль, Бог наш Господь, Господь един!"
   Шмак - буквально "член", но обычно означает: придурок, урод и сукин сын.
   Шматех - буквально "лохмотья", но обычно обозначает дешевое, дрянное платье.
   Шмахель - льстить, обхаживать, дурить кому-то голову, обычно ради собственной выгоды.
   Шмуц - грязь.
   Шпилькес - моя мать употребляла это слово в значении "хворь, болезнь". Хотя мне говорили знающие люди, что основное значение - "шило в заднице".
   Штуми. - еще один синоним "шлемилю", но более бытовой и менее оскорбительный; вроде как муху отгоняешь.
   Штап - трахаться.
   Шула - синагога.
   Цорес - беды, горести, неприятности.
   Фарблонджен. - потерявшийся, заблудившийся (совсем).
   Фаркахда - обалдевший, запутавшийся, дурной.
   Фе! - восклицание отвращения.
   Фольксменш - очень многозначное слово. В этом рассказе оно обозначает человека, ценящего еврейскую жизнь, опыт, традиции и желающего их сохранять.
   Чуцра - наглость, самоуверенность, дерзость, самодовольство и еще много чего, что ни один другой язык вместить в одно слово не способен.
   Ярмулке - ермолка; маленькая шапочка, которую правоверные евреи носят на темени.
   Примечание. Автор хотел бы отдать должное кому следует.
   Слова идиш - мои, они пришли из моего детства, от моих предков, но некоторые определения адаптированы из чудесной и совершенно незаменимой книги Лео Ростена "Радости идиша", которую я вам советую пойти и купить прямо сейчас.