Эллисон Харлан. Красотка Мэгги Деньгоочи

   Речевые особенности персонажа, то, как он одевается, его привычки, его запахи, его манера поведения... все это части тщательно выписанного портрета, но надо помнить, что не следует раскрывать о персонаже больше, чем необходимо для его понимания и идентификации (в зависимости от важности персонажа). Чехов однажды сказал: "Если в первом акте на сцене висит ружье, то во втором оно должно выстрелить". Другими словами, не надо вязнуть в киселе излишних подробностей, если в них нет нужды для сюжета или для усиления правдоподобности персонажа.
   Помните: персонажи обитают не в вакууме. Они живут в контексте своей эпохи, места жительства, своего прошлого и реакций на них других персонажей. В них должна быть внутренняя целостность. Полианну никогда не арестуют за торговлю наркотиками. Это попросту не пройдет. Никто вам не поверит. У маркиза де Сада никогда не выйдет книга в издательстве, где печатают Библии. Это нелогично, а писателю и без того приходится тяжело трудиться, чтобы перебороть недоверие читателя и заставить его поверить в написанное - особенно если он работает в жанре фантастики, - так что незачем валить в общую кучу еще и нелогично действующий персонаж, не вписывающийся в контекст.
   Я случайно встретился с Шаун через пару лет после написания "Мэгги" в Вегасе - уже здесь, в Лос-Анджелесе. Выглядела она замечательно. Возможно, чуточку постарше, но загорелую и цветущую. На ней была серая, как яичная скорлупа, шляпка, сдвинутая на глаз, и она только что вернулась из Гватемалы или Уругвая, или откуда-то из тех мест.
   Я сказал ей, что собираюсь написать эту статью и кое-что в ней будет про нее. Она рассмеялась и поцеловала меня в щечку.
   - Надеюсь, ты не станешь и сейчас убеждать людей, будто я послужила моделью для той ужасной личности, - сказала она. - Никто в это не поверит!
   Может, и нет. Но у меня возникло чувство, что как раз сейчас в Гватемале или в Уругвае, или еще где-то в тех местах, есть некий богатый мужчина, который стал чуть беднее, проведя пару недель с Мэгги, и уж он-то мне поверит.
   Восьмерка вниз, дама наверх, крупье перевернул четыре карты, и Костнер решил больше не рисковать. Он стоял, крупье открылся. Шесть.
   Крупье походил на персонажа из фильмов Джорджа Рафта 1935 года: холодные, как арктический лед, ромбовидные глаза, длинные наманикюренные пальцы нейрохирурга, прямые черные волосы, бледный лоб. Он сдавал карты, не поднимая глаз. Тройка. Тройка. Пять. Пять. Двадцать одно.
   Костнер видел, как крупье смел в ящик его последнюю тридцатку - шесть пятидолларовых жетонов. Продулся. В ноль. В Лас-Вегасе, штат Невада. На игровой площадке Западного мира.
   Он встал с удобного кресла и отвернулся от стола с блэкджеком. Игра началась по новой, - волны сомкнулись над головой утопленника. Он там был, его не стало, никто и не заметил. Никто не заметил, как он разорвал последнюю связь со спасением. Теперь у него есть выбор: либо бродягой добираться до Лос-Анджелеса и там начинать новую жизнь... либо сразу застрелиться.
   Ни один вариант не сулил большой радости.
   Сунув руки в карманы изношенных и грязных брюк, Костнер побрел по проходу между лязгающими и звенящими игровыми автоматами и столами с блэкджеком. И остановился. В кармане что-то оставалось.
   Пятидесятилетняя матрона в прозрачной накидке, туфлях на высоком каблуке и распахнутой блузке играла сразу на двух автоматах. Зарядив и дернув рычаг одного, она не дожидалась результата и переходила ко второму, в левой руке сжимая неистощимый бумажный стаканчик с монетами по двадцать пять центов. Механические движения, застывшее лицо и остекленевший взгляд придавали ей сюрреалистический вид. И лишь когда ударил гонг, означающий, что кто-то сорвал джекпот, она вскинула голову. В этот момент Костнер осознал всю аморальность узаконенного азарта и расставленных перед обычными людьми приманок Лас-Вегаса. В лишенное времени мгновение, когда гонг известил, что чья-то отравленная душа выиграла ничтожный джекпот, лицо женщины было серым от ненависти, зависти, похоти и преданности игре. Уловка азарта радужный червячок в океане паршивой рыбы.
   А в кармане Костнер нашел серебряный доллар.
   Он вытащил и осмотрел монету.
   Орел был в истерике.
   Костнер резко остановился. До границы нищеты и безысходности оставалось полшага. Но он еще не ушел, он еще здесь. И у него есть доллар, что на языке ловцов удачи называется последний шанс. Один бакс. Серебряный доллар. Извлеченный из кармана, пустота которого не могла сравниться с бездной, в которую можно угодить.
   Будь что будет, подумал Костнер и повернул к игровым автоматам.
   Он был уверен, что долларовые машины давно вышли из употребления. Министерство финансов объясняло это нехваткой серебряных монет. Но рядом с "однорукими бандитами" по пять и двадцать пять центов стоял долларовый автомат - с выигрышным джекпотом в две тысячи долларов. Костнер глупо улыбнулся. Если уж уходить, то хлопнуть напоследок дверью.
   Он вставил серебряный доллар в щель и ухватился за тяжелую маслянистую рукоять. Сверкающий литой алюминий и штампованная сталь. Большой пластмассовый шар, удобно приспособленный под изгиб руки, тяни целый день и не устанешь.
   Не вспомнив о молитве, Костнер потянул за рукоять.
   Она родилась в Тасконе, от чистокровной индианки чероки и случившегося в тех местах бродяги. Мать обслуживала водителей грузовиков, отец хотел бифштекс и что-нибудь еще. Мать только что пережила неприятную сцену, смутно начавшуюся и неудовлетворительно завершившуюся. Она хотела в постель. И что-нибудь еще. Спустя девять месяцев на свет появилась Маргарет Анни Джесси, с темными волосами и светлым личиком. Рожденная для нищеты.. Спустя двадцать три года, продукт Мисс Клэрол и Берлитц, живая картина из журнала "Вог", Маргарет Анни Джесси стала просто Мэгги.
   Длинные стройные ноги подростка, широкие бедра, что неизменно вызывают у мужчин желание стиснуть их руками, плоский живот, срезанная до кости талия, подходящая под любой стиль, от брюк-диско до изысканных вечерних платьев, маленькая грудь - не больше соска, как у дорогих шлюх в рассказах 0'Хары... и никакой подкладки, забудь про эти баллоны, крошка, есть дела поважнее, - атласная шея, работы Микеланджело гордо вознесенный столб... и лицо.
   Несколько воинственный подбородок, но, если бы ты, крошка, каждый раз давала по морде тем, кто тебя лапает, у тебя был бы такой же; узкий рот, дерзкая, обидчивая нижняя губка, такую не хочется выпускать изо рта; нижняя губка, словно наполненная медом, выпяченная, готовая ко всему, что может произойти. Нос отбрасывает идеальную тень, раздувающиеся ноздри. Про такое лицо говорят: орлиное, классическое, благородное; скулы выступают как полоска земли после десяти лет скитания в океане, скулы, сохранившие смуглость, как промелькнувшую тень, восхитительные скулы на восхитительном лице; вскинутый взор древних царств, а глаза смотрят на тебя как из замочной скважины, в которую ты осмелился заглянуть; многоопытные, в общем-то, глаза - они говорят, что ты можешь получить свое.
   Светлые волосы, пышная копна, мягкие, развевающиеся, в старинном стиле, мужчинам нравятся такие волосы, не эта плоская пластиковая нашлепка на голове, не торчащие в разные стороны дикие пряди и не жесткая свисающая лапша, как стало модно среди посетительниц дискотек. Такие волосы, сводят с ума мужчин, в них можно погрузить руки и притянуть это лицо к себе.
   Готовая к действию женщина, отлаженный механизм, совершенный и конкретный сплав мягкости и стимула. Двадцать четыре года и чертовская решимость никогда не сорваться в бездну нищеты, которую мать всю жизнь называла честностью, пока не сгорела вместе с вонючим вагончиком где-то в Аризоне из-за вспыхнувшего на сковородке жира. И слава Богу, хоть перестала канючить деньги у своей девочки, подающей напитки в стрипбаре в Лос-Анджелесе. (Наверное, где-то есть место и скорби по мамочке, отправившейся туда, куда попадают жертвы пожаров из-за вспыхнувшего жира. Оглядитесь получше, может, найдете.)
   Мэгги.
   Генетический урод. Доставшийся от матери гордый разрез глаз индианок чероки и развратная польская голубизна невинных глаз папаши, от которого не осталось даже имени. Голубоглазая Мэгги, крашеная блондинка. Это лицо, эти ноги все стоит пятьдесят баксов за ночь, и, похоже, ей нравится.
   Невинная как ирландка, голубоглазая полька Мэгги с французскими ногами. Чероки. Ирландка. Женщина до мозга костей, за раз тратящая на рынке месячную квартплату, одних овощей на восемьдесят баксов, на эти деньги два месяца можно заправлять "мустанг"; не говоря о трех визитах к специалисту с Беверли-Хиллз по поводу легкой одышки после ночи траха, пилорамы, шнуровки, продажи своего пота и стонов. Да вот, одышка.
   Мэгги, Мэгги, Мэгги, хорошенькая Мэгги Деньгоочи, приехавшая из Таскона, края вагончиков и лихорадки, с таким желанием жить, что сама ее жизнь превратилась в калейдоскоп бешеных усилий. И если надо лежать на спине и рычать, как пантера в пустыне, значит, так она и будет делать, потому что нет ничего хуже бедности, грязи, зуда, несвежего белья, лопнувших туфель, волос на теле, вшей и стыда за собственное ничтожество. Ничего!
   Мэгги. Проститутка. Разносчица напитков. Проныра. Сорвиголова. И если хорошо заплатят, в Мэгги-Мэгги-Мэгги появляется ритм и звукоподражание.
   Мэгги встречалась с Нунсио, сицилийцем. Темные глаза и бумажник из крокодиловой кожи с отделениями для кредитных карточек. Кутила, мажор, игрок. Они двинули в Лас-Вегас.
   Мэгги и сицилиец. Ее голубые глаза и его отделения для карточек. Но главное - ее голубые глаза.
   Барабаны за тремя окошечками закрутились, и Костнер понял, что шансов у него нет. Джекпот в две тысячи долларов. Круг за кругом, сливаясь в одну полосу. Три колокольчика или два колокольчика и полоска джекпота, значит 18, три сливы или две сливы и полоска джекпота, значит 14, три апельсина или два апельсина и джек...
   Десять, пять, два бакса за одну вишню в первой позиции. Что-то... Я тону... Что-то...
   Вращение...
   Круг за кругом...
   Похоже, происходило нечто, непредусмотренное правилами казино.
   Барабаны один за другим остановились - клац, клац, клац - и застыли.
   Три полоски смотрели на Костнера. Но слова "ДЖЕКПОТ" не было. С трех полос на него смотрели три голубых глаза. Очень голубых, очень требовательных.
   Двадцать серебряных долларов со звоном посыпались в ящик внизу автомата. В кабинке крупье вспыхнул оранжевый свет, а над головой игрока загремел гонг.
   Управляющий зала игровых автоматов кивнул поджавшему губы старшему крупье и направился к неряшливому человеку, вцепившемуся в рукоятку автомата.
   Выигрыш - двадцать серебряных долларов - лежал нетронутый в ящике автомата. Оставшиеся тысячу девятьсот восемьдесят долларов должен был выплатить кассир казино.
   Костнер пережил момент непонятной дезориентации: он тупо смотрел на три голубых глаза; барабаны игрового автомата остановились, и яростно затрезвонил гонг.
   Посетители казино прервали игру и обернулись посмотреть на счастливчика. Облепившие стол с рулеткой бледные игроки из Детройта и Кливленда на секунду оторвали водянистые глаза от скачущего шарика и воззрились на обтрепанного типа у "однорукого бандита". Они не могли разглядеть, что это был джекпот на две штуки, и их воспаленные глаза снова потонули в клубах сигарного дыма. Близкие к играющим на автоматах по темпераменту игроки в блэкджек оживились, закрутились на стульях и разулыбались. Но они понимали, что автоматы стоят, чтобы развлекать старушек, пока настоящие игроки ведут бесконечный бой за двадцать одно.
   Даже старый неудачник у входа в казино, давно негодный к настоящей игре и лишь милостью администрации оставленный на сочном пастбище азарта, перестал бессмысленно выкрикивать "Еще один выигрыш Колеса Фортуны!" и посмотрел в сторону Костнера и оглушительного гонга. Спустя мгновение он с тупой настойчивостью зомби повторил свою фразу, теперь уже, как всегда, ни к кому не относящуюся.
   Звук гонга донесся до Костнера как будто издалека. Гонг означал, что он выиграл две тысячи долларов. Он еще раз взглянул на карту выплаты призов на передней панели автомата. Три полоски со словом "ДЖЕКПОТ" означали ДЖЕКПОТ. Две тысячи долларов.
   Но на полосках не было слова "ДЖЕКПОТ". Серые прямоугольные полоски с голубым глазом посередине каждого.
   Голубые глаза?
   Где-то произошло замыкание, и в Костнера ударили миллионы вольт электричества. Волосы дыбом встали у него на голове, из-под ногтей выступила кровь, глаза превратились в студень, и каждый нерв его тела стал радиоактивен. Где-то далеко, не здесь, Костнера неведомым образом соединили с... голубыми глазами?
   Гонг стих, исчез и обычный шум казино: звон жетонов, гудение голосов, выкрики крупье... Костнер погрузился в тишину.
   Связанный с кем-то неведомым, далеким, с голубыми глазами.
   Спустя мгновение все прошло, он был один, он задыхался, словно гигантская рука сдавила его, подержала и... отпустила. Костнер привалился к игровому автомату.
   - Все в порядке, приятель?
   Кто-то тряс его за плечо и не давал упасть. Сверху все еще трезвонил гонг, но Костнер не мог отдышаться от перенесенного путешествия. С трудом сфокусировав зрение, он разглядел стоящего перед ним плотного человека управляющего залом игровых автоматов.
   -Да... Все в порядке. Немного голова закружилась.
   - Похоже, вы сорвали хороший куш, дружище. Управляющий улыбнулся, улыбка получилась зловещей: смесь растянутых мускулов и условных рефлексов и ни тени жалости.
   - Да, здорово... - Костнер попытался улыбнуться в ответ. Его еще трясло от пережитого электрического похищения.
   - Дай-ка я проверю, - проворчал управляющий и посмотрел на панель автомата. - Да, три полоски, все правильно. Вы выиграли.
   Только тогда до Костнера дошло. Две тысячи долларов! Он посмотрел на игральный автомат и увидел...
   Три полоски со словом "ДЖЕКПОТ". Никаких глаз, только слово, означающее деньги. Костнер испуганно оглянулся; ему показалось, что он сходит с ума. Откуда-то, не из казино, раздался высокий мелодичный смех.
   Костнер выгреб двадцать серебряных долларов. Управляющий зарядил в автомат монету и потянул ручку, чтобы сбросить джекпот. Затем проводил Костнера к кассе, стараясь говорить негромко и вежливо.
   Возле окошечка кассы управляющий кивнул усталому кассиру, проверяющему счета по огромной вращающейся картотеке.
   - Барни, джекпот на долларовом "Вожде", номер пять-ноль-ноль-один-пять. - Он осклабился Костнеру, который попытался улыбнуться в ответ. Получилось с трудом, будто все мышцы застыли.
   Кассир пометил что-то в своих записях и обратился к Костнеру:
   - Предпочитаете чек или наличные, сэр? Настроение возвращалось, и Костнер пошутил:
   - А чек потом примут?
   Все трое рассмеялись, и Костнер добавил:
   - Да, чек подойдет.
   Чек был выписан и проштампован на две тысячи. - Двадцать долларов подарок казино, - сказал кассир, передавая документ Костнеру.
   Он долго вертел чек в руках, все еще не веря свалившейся удаче. Две штуки. Снова на золотой дороге.
   Возвращаясь вместе с Костнером в зал игровых автоматов, плотный управляющий вежливо поинтересовался:
   - Как вы намерены распорядиться суммой?
   На мгновение Костнер растерялся. Особых планов у него не было. Неожиданно его осенило, и он ответил:
   - Буду играть на этом автомате.
   Управляющий улыбнулся: прирожденный неудачник. Вначале зарядит в автомат двадцать серебряных баксов, потом разменяет чек и перепробует все игры. Блэкджек, рулетка, баккара, фаро... Спустя два часа две тысячи вернутся в казино. Так было всегда.
   Проводив Костнера к игровому автомату, управляющий похлопал его по плечу:
   - Удачи, дружище.
   Едва он отвернулся, Костнер вложил доллар и потянул за ручку.
   Управляющий не успел сделать пяти шагов, когда за спиной раздался щелчок остановившихся барабанов, звон двадцати серебряных долларов-жетонов и рев проклятого гонга.
   Она знала, что сукин сын Нунсио - свинья, каких, мало. Ходячая грязь. Куча дерьма с ушами. Чудовище в нейлоновых трусах. Мэгги успела поиграть во многие игры, но от предложения сицилийского извращенца ее едва не вывернуло.
   Она чуть не поперхнулась. А сердце, о котором специалист из Беверли-Хиллз сказал, что его нельзя напрягать, застучало как сумасшедшее.
   - Ах ты, свинья! Грязная, вонючая свинья, ты понял, Нунсио?
   Она выпрыгнула из постели и принялась натягивать одежду. Она не стала возиться с лифчиком, просто натянула на маленькие груди, еще пылающие от любовных укусов Нунсио, широкий свитер.
   Он сидел на кровати, ничтожный маленький человечек с седыми висками, лысой головой и мокрыми глазами. Он и сам чувствовал себя свиньей, но в ее присутствии ничего не мог с собой поделать. Он любил эту проститутку, любил шлюху, которую содержал. Такое со свиньей Нунсио случилось впервые, и он был беспомощен. Имей он дело с какой-нибудь обычной телкой, проституткой или шлюхой в Детройте, он бы вылез из двуспальной кровати и от души ей врезал. Но Мэгги... Мэгги вила из него веревки. Он и предложил-то всего-навсего... ну... чтобы жить вместе, потому что с ней ему было так хорошо. Но она разозлилась. Хотя что особенного в этой затее?
   - Нам надо поговорить, дорогая... Мэгги...
   - Ты. грязная свинья, Нунсио! Дай мне денег, я иду в казино, и запомни, что до конца дня я не хочу видеть твою мерзкую рожу!
   После этого она вывернула его бумажник и карманы, взяла восемьсот шестнадцать долларов, а он сидел на кровати, глядя в никуда. Перед ней он был беспомощен. Он украл ее из мира, о котором знал только то, что это класс, и она могла делать с ним все, что хотела.
   Генетический урод Мэгги, голубоглазая статуэтка, хорошенькая Мэгги Денъгоочи, наполовину чероки, наполовину все остальное, хорошо усвоила уроки жизни. Она являла собой совершенную модель "высшего класса".
   - До конца дня, ты понял? - Она смотрела на него, пока Нунсио не кивнул; после чего Мэгги спустилась вниз - капризничать, играть, злиться и удивляться самой себе.
   Мужчины провожали ее взглядами. Она несла себя как вызов, так мальчик-оруженосец несет флаг своего рыцаря, так выходит на помост призовая сука. Рожденная для тоски. Чудо мимикрии и желания.
   Азартной Мэгги не была. Никогда в жизни. Ей просто хотелось насладиться собственной яростью к сицилийцу, постоять у скользкой грани бездны и доказать себе, что она не зря приехала из Беверли-Хиллз в Лас-Вегас. Вообразив, как Нунсио наверху принимает очередной душ, она разозлилась еще больше. Мэгги купалась три раза в день. Но он - другое дело. Он знал, что она не переносит его запаха; временами он пах мокрым мехом, и она, конечно, не считала нужным молчать. Поэтому Нунсио мылся постоянно, и это ее бесило. Ванная никогда не была частью его культуры. Жизнь Нунсио была отмечена всевозможными мерзостями, и чистота в его случае казалась более непристойной, чем грязь. Для Мэгги все обстояло по-другому. Для нее купание было необходимостью. Ей требовалось постоянно смывать с себя краски мира, чтобы, оставаться чистой, мягкой и белой. Подарком, а не существом из мяса и волос. Хромированным инструментом, не подверженным ржавчине и коррозии.
   Когда они прикасались к ней - мужчины, бесчисленные Нунсио, - на ее белоснежной вечной коже оставались пятнышки кровавой ржавчины, мазки сажи, паутина. Ей надо было купаться. Часто.
   Она гордо проследовала между столов и автоматов, неся в сумочке восемьсот шестнадцать долларов. Восемь стодолларовых купюр и шестнадцать долларов по одному. В кассе она разменяла шестнадцать мелких купюр на серебряные доллары-жетоны.
   "Вождь" ждал. Сейчас она до него доберется. Мэгги играла на "Вожде", чтобы позлить сицилийца. Он просил ее играть на автоматах по пять, двадцать пять или по десять центов, а она всегда доставала его тем, что за десять минут заталкивала в "Вождя" долларов пятьдесят-сто, монету за монетой.
   Она с уважением оглядела машину и вставила первый доллар. Потом потянула ручку. Ну и свинья же этот Нунсио. Еще один доллар, опять потянула - сколько, интересно, они будут крутиться? Барабаны вращались, клацая и позвякивая, сливаясьижужжа, гудяметаллом, повторповторповтор, в то время как голубоглазая Мэгги ненавидела, и ненавидела, и думала только о не нависти, о днях и ночах, проведенных со свиньей, и о тех, которые еще предстоит провести; если бы только у нее были деньги, все деньги, что есть в этом зале, в этом казино, в этом отеле, в этом городе прямо сейчас вот прямосейчас - и не надо больше гудеть, клацать, позвякивать и жужжать (повторповторповтор), и она станет свободнойсвободной-свободной, и никто во всем мире больше не прикоснется к ее телу, и свинья тоже не прикоснется к ее белоснежному телу, и вдруг одновременно с крутящимися перед главами долларомзадолларомзадолларом одновременно с гудением и клацанием барабанов с вишнями, и колокольчиками, и полосками, и сливами, и апельсинами возникла острая больболъболь острая боль!боль!боль! в груди, в сердце, в самой ее серединке - игла, скальпель, ожог, столб пламени, представляющий собой боль в чистейшем ее виде, чистую чистую БОЛЬ!
   Мэгги, красотка Мэгги Деньгоочи, которая хотела получить всю наличность в долларовом игровом автомате, Мэгги, прошедшая путь от лихорадки и грязи до трех ванн в день и дорогого специалиста с Беверли-Хиллз, эта самая Мэгги вдруг почувствовала судорогу, дрожь, коронарные сосуды разорвались, и Мэгги рухнула на пол казино. Мертвая.
   Мгновение назад она сжимала рукоять автомата, всеми фибрами души ненавидя всех свиней, с которыми сводила ее жизнь, каждой своей клеточкой, каждым хромосомом она заклинала эту машину высосать из своего чрева и отдать ей все деньги, до последней серебряной крошки, и вот наступает следующее мгновение, а может, еще идет предыдущее... но сердце разрывается и убивает ее, Мэгги падает на пол, по-прежнему касаясь "Вождя".
   На полу.
   Мертвая.
   Мгновенная смерть.
   Лгунья. Вся ее жизнь - ложь.
   Мертвая на полу.
   Вырванный из времени момент: свет мелькает и крутится в хлопковой сладкой вселенной вниз по бездонному туннелю, разделенному на секции, как козлиный рог рог изобилия, ставший округлым, скользким и мягким, как живот червяка бесконечные ночи с похоронным перезвоном из тумана из невесомости неожиданное цифровое познание несущаяся в прошлое память слепое бормотание безмолвная сова отчаяния, попавшая в пещеру призм медленно осыпающийся песок вечный вой края разломившегося мира поднимающаяся пена - так тонут изнутри запах ржавчины грубые зеленые углы, которые горят память, бормочущая бессвязная слепая память семь никаких вакуумов застывшие в янтаре булавки вытягиваются и сокращаются будто живой воск простудная лихорадка запах остановки над головой это остановка перед адом или раем, это преисподняя одна в ловушке в съеденном тумане бездорожья беззвучный вопль беззвучное жужжание беззвучное вращение вращение вращение вращение вращение вращение вращениеееееееееееееее.
   Мэгги хотела получить все серебро машины. Она умерла, вложив в машину свое желание. И оказалась внутри нее, в середине промасленного, хромированного механизма, ставшего ее преисподней и чистилищем. Темница ее последней страсти, куда в самый последний момент жизни/смерти она так захотела. Мэгги оказалась внутри, став духом, навеки заточенным в душе машины. В преисподней. Попалась. Попалась.
   - Надеюсь, вы не станете возражать, если я приглашу механика, издалека донесся до Костнера голос менеджера зала игровых автоматов. Менеджер подозвал управляющего, который, услышав гонг, растерянно затоптался на месте. - Надо удостовериться, что никто не повредил механизма. Понимаете, о чем я говорю?
   Он взмахнул левой рукой, в которой была трещотка, какими любят греметь дети. Откуда-то тут же появился механик.
   Костнер едва соображал, что происходит. Вместо предельной ясности мышления, потока адреналина в венах, как всегда бывает с игроками, которым начинает везти, вместо отчаянного нетерпения - предвестника крупной удачи, к Костнеру пришло онемение, он воспринимал происходящее так же отстраненно, как стакан воспринимает пьяный разгул.
   К ним подошел усталого вида седой человек в сером пиджаке, с серым от несвежего воздуха лицом. В руках он держал кожаную сумку с инструментами. Механик осмотрел щель, потом развернул стальной корпус и ключом открыл заднюю крышку автомата.
   На мгновение Костнер увидел рычаги, передачи, пружины, арматуру сердце машины. Механик молчаливо осмотрел механизм, кивнул, после чего закрыл и запер заднюю стенку и еще раз глянул на переднюю панель.
   - Никто не багрил, - проворчал он и отошел. Костнер уставился на менеджера.
   - Никто не лазил в автомат, он это имел в виду. У нас это называется "багрить". Некоторые пытаются запустить машину кусочками пластмассы или проволокой. Мы не допускали мысли, что это имело место в данном случае, но... вы понимаете, надеюсь, две тысячи долларов - солидный выигрыш, тем более два раза подряд... в общем, вы понимаете. Если делать это при помощи бумеранга...
   Костнер поднял бровь.
   - ...да, и такое бывает. Еще один способ. Так что иногда мы проводим подобные проверки. Главное, что все в порядке, вы можете получить свой выигрыш.
   Костнеру выплатили еще раз.
   После этого он вернулся к "Вождю" и долго смотрел на автомат. Девушки, меняющие деньги, свободные от смены крупье, старушки в нитяных перчатках чтобы на руках не оставалось мозолей от рукоятки, уборщик мужского туалета, туристы, праздные наблюдатели, пьяницы, горничные, посыльные, игроки с мешками под глазами, танцовщицы с огромными грудями и маленькими любовниками - все пытались сообразить, что сделает потрепанный игрок.