Глава 14
Как Ева узнала, что с ней произошло
ГУогда Ева пришла в себя, гранитного холода ступеней уже не было. Жгучая боль трансформировалась в тупую, нагло заняв редуты в каких-то определенных участках поля боя: «…На вересковом поле, на поле боевом, лежал живой на мертвом и мертвый на живом»[3]. Апатия снедала и душу, и разбитое тело. Мысли лениво ворочались в голове, как личинки какого-то насекомого.
Было светло. Свет проникал даже сквозь закрытые веки, алые всполохи раздражали, но все же недостаточно для того, чтобы открыть глаза. Лежать было мягко и тепло. «И на том спасибо», – вздохнула Ева. Вздохнулось хорошо. Жить, и правда, славно. Но лень. И снова склейка. Как в кинофильмах – сцена – склейка – сцена – склейка – титры. До титров еще далеко. Снова сцена. Снова день – светло, через веки пробивается свет. Может, открыть глаза?
– Ева! Ева! – Тихий голос, как нить Ариадны, выводил из лабиринта полузабытья. – Открывайте глаза.
– Что вы как змею заклинаете! – Ева, чуть приоткрыв глаза, недовольно посмотрела на Макса. – Где я?
И, засмущавшись своей киношной фразы, она попыталась двинуть рукой. Пошевелился палец. С трудом.
– Вы в безопасности. Лежите тихо, – приказал Макс.
– Я спросила – где я? – кое-как найдя силы рассердиться, повторила Ева.
– В больнице. Врачи просили вас не волновать. Но это действительно тяжело – не знать, где находишься и что произошло. Вы ведь не все помните? – с надеждой спросил он.
Признать это было стыдно. Тем более перед ним. При чем здесь он? Вообще, какое ему дело и откуда он узнал? «Почему именно он?!» – все больше раздражаясь, Ева непривычно близко оказалась у границы истерики. Слезы покатились из-под ресниц. Стекая по щекам, они холодили виски и скапливались лужицами у переносицы. Где-то в черепной коробке, подо лбом и носом, образовался горячий шар и начал давить, вырываясь наружу. Дыхание участилось.
– Спокойно, – приказал голос Макс и, уже мягче, добавил: – Тише-тише. Все теперь наладится. Все будет хорошо.
Что все? Но раздражение прошло. С ним ушла истерика и слезы. А может, просто кончились силы. Смертельно уставшая Ева все же спросила:
– Кто еще знает?
– Никто. Кого вы хотите видеть? Мать, сестер? – После паузы: – Кого-то еще?
– Нет. Никого не надо. Слышите? Никого! – вскинулась Ева.
«Что бы ни случилось, что бы ни произошло, лишь бы никто не знал. Только бы никто ничего не знал», – заклинала она по пути в никуда.
– Дамочка, вставайте, проснитесь, дамочка!
Этот визгливый голос Ева уже узнавала. Медсестра.
– Сейчас придет врач. Что вы все спите? – суетилась медсестра, размахивая руками, как сорока крыльями, пытаясь разогнуть сонную, густую как кисель атмосферу в палате.
– Ну и что, – без выражения сказала Ева, плавно и тяжело переваливая через хребет сна.
Врач был уставший, бесцветный, с мешками под глазами. Слишком бледный, показалось Еве, хотя, может, оттого, что был весь в белом.
– Ева, вас ведь так зовут? – начал он деловым тоном. – Вас привезли к нам вчера, рано утром. Видимо, вас избили. Жестоко. Сотрясение мозга, средней тяжести, несколько ребер сломано, надо будет носить повязку, – «Вот почему так тяжело дышать», – поняла Ева. – Перелом левой руки, лучевая кость без смещения, гипс три недели. Синяки, ссадины до свадьбы заживут.
«Далась вам всем моя свадьба!» – вспыхнула Ева, внимательно слушая врача, соотнося названные им травмы с внутренним реестром неполадок.
– Собственно, все. – Он вопросительно уставился на Еву, теребя воротник халата.
– Когда можно домой? – сразу спросила Ева.
– Сегодня. Возьмите направление к психологу и к хирургу– Ева закатила глаза при упоминании о психологе. – Повязки менять, гипс снять, там все написано…
– Все ясно, вещи…
– У медсестры. Никакой работы, волнений. Физиотерапия показана по назначению хирурга. Э-э-э… Все, – удивленно провозгласил врач и, покачавшись с пяток на носки, удалился.
В палату зашел Макс. «Значит, не приснился», – разочарованно вздохнула про себя Ева. И вопросительно посмотрела на него.
– Это я вас привез сюда. Я заходил к вам за документами, в обычное время. Вас нашли священники, пришедшие на службу, – и, заметив ее непонимающий взгляд, пояснил: – На ступенях собора.
– Ах, ну да, было жутко холодно и неудобно, – пробормотала Ева. – Вы никому…
– Вы же просили. Но лучше было бы…
– Я сама, – отрубила Ева. «Довольно того, что вы в курсе», – добавила она про себя.
В комнату вошла медсестра с пакетом, в котором лежала одежда. «Мои вещи», – подумала Ева, с некоторым удивлением глядя на них. Казалось, ничто не должно было пережить ту ночь и остаться в неизменном виде. А вот поди ты, лежат себе спокойно. Обычные. Такие же, как и раньше. На ворохе одежды белым флагом лежало Письмо. Проходивший мимо Макс остановился, зацепившись взглядом за него. Медленно подойдя к кровати, он протянул руку. Время ползло как патока – растягивая каплю секунды в длинную нить паутинной тонкости. Ева, как зачарованная, следила за этими замедленными движениями, не в силах разорвать оковы колдовства.
Прочитав Письмо, Макс посмотрел на Еву. Четко вычерченные брови сомкнулись, придав его и без того твердому лицу еще более суровое выражение.
– Откуда ЭТО у вас? – Каждое слово, как железным молотом опускалось на голову Евы. Опять брызнули из глаз слезы. Жалобно посмотрев на Макса, она молчала, не решаясь заговорить. С ней никогда и никто не говорил подобным тоном. Колени подогнулись, и Ева упала обратно на кровать, с которой только что неловко встала, пытаясь одновременно поправить халат и не раскидать свои вещи.
– Уходите! Мне надо переодеться. Выйдите вон, – почти умоляя, просипела Ева. Заливаясь слезами, она уткнулась мокрым лицом в подушку.
Макс, повернувшись на каблуках, вылетел из палаты. В дверях он столкнулся с медсестрой. Гневно посмотрев ему вслед, та прошла в палату и, возложив на кровать рядом с Евой стопку сменного постельного белья, нетерпеливо встала, уперев мощные руки в округлые бока.
– Успокоитесь сами или сделать укол? – скучливо спросила она у Евы.
– У-у-у-у… Сама, сама. – Ева, как маленькая, боялась уколов, больниц и таблеток.
Таблетки она вообще не могла есть. Виола сначала думала, что маленькая Ева просто притворяется, и упорно продолжала пичкать ее пилюлями. Та же скармливала их многочисленным фикусам и фиалкам, которые успешно разводила мать. К счастью, они, несмотря на такую необычную подкормку, как ни странно, продолжали себе цвести.
Естественно, однажды Виола застукала Еву за процессом избавления от лекарства. Под строгим надзором жестокосердной матери дочь была вынуждена продемонстрировать, насколько ее организм не приспособлен для потребления таблеток. Героически прожевав с мученическим выражением на детской рожице, Ева проглотила их. После чего они бурным фонтаном вернулись в этот мир, и отнюдь не в гордом одиночестве, а в сопровождении завтрака.
– Так, а это что такое?! – воззрилась на Еву медсестра, заметив в открытой настежь прикроватной тумбочке пластиковые колпачки с разноцветными таблетками.
Ева, начавшая было приходить в себя после допроса с пристрастием, которому ее подверг Макс, снова разрыдалась. Что же все к ней цепляются? Ну не было в ее палате кадки с фикусом, некуда было выбросить лекарства!
– Вы что, вообще ничего не принимали? Дамочка, вы, наверное, не понимаете, как вам повезло. Всего пара разрывов, которые и зашивать-то не надо. И ничем не наградили, иммунитет, наверное, сильный, ни одной заразы ведь! Но вы же не собираетесь, в самом деле, рожать?
– Рожать? – Ничего не понимая, Ева смотрела на медсестру как на сумасшедшую. – Кто рожать?
– Да вы же, вы!.. – И вдруг осеклась, внимательнее присмотревшись к застывшей Еве. – Так что, они вам ничего не сказали? Ну, мужики! Что один, что другой… Вас изнасиловали. Никаких последствий, будем надеяться. Среди всего прочего, вам надо было принять таблетки, прерывающие возможную беременность. Еще не поздно, в течение тридцати шести часов – действие гарантировано. Я вам сейчас принесу. Переодевайтесь пока, и на выписку.
Как вышла из палаты медсестра, Ева не слышала. Слова. Она повторяла их снова и снова, но уловить смысл все никак не могла. Как будто они были на незнакомом языке. Психолог, наверное, для этого и прописан, некстати пришло в голову. Но все же, как так? Не верилось, что произошло именно с ней. Произошло. Над ней надругались. Какие там еще для этого слова придуманы? Ее беззащитное, безнадзорное тело обворовали. Испачкали. Использовали. Нет, этого не может быть. Это случилось не с ней. Они что-то наверняка напутали.
Разум отказывался принять новую информацию. Она никак не вписывалась в ее бытие. И все же… Когда Ева отсутствовала, пребывая в том жутком подземелье, с ее телом случилось что-то страшное. Она думала, что его просто избили, покалечили. Но да, почему бы и не изнасиловали, для полного, так сказать, комплекта. Широкий спектр услуг парка развлечений. Заскучали? Добро пожаловать к нам, здесь вас побьют, переломы гарантированы. Изнасилуют, ребеночка не желаете? Спасут напоследок. Тоже неплохо.
«Что же такое! Что же, как же это!» – причитал голос внутри Евы. До сих пор ни разу не сталкиваясь с криминальной стороной жизни, кроме как при составлении экспертных заключений для судов и адвокатов, она не могла принять именно этой части своей истории. Все последние дни разворачивались так стремительно, так не похоже на все, что было прежде. Ну да, всегда были странноватые родственники. Мама чудаковатая. Вот, пожалуй, и все.
Ступор все не проходил, но Ева машинально начала переодеваться. Она особенно тщательно расправляла каждую складку помятой и лишь немного испачкавшейся одежды. Очень медленно и со вкусом застегивала каждую пуговицу. Одевшись и кое-как без зеркала пригладив волосы, она осторожно присела на кровать.
– Ева, я стучал, вы, вероятно, не слышали. Если вы уже готовы, я могу вас отвезти домой. – Макс сел рядом с Евой и замолчал, не зная что сказать. Да и что можно сказать в такой ситуации? Слова бессильны, когда надо передать такие смешанные и непривычные чувства, как бессильны они, скажем, когда надо описать слепым от рождения все, что касается цвета или света. Пожалуй, слова не самый универсальный способ передачи информации. Уже выходя из палаты, Ева запнулась у порога, вернулась к тумбочке и прихватила таблетки, принесенные медсестрой.
Пока они с Максом ехали по мокрому городу в сторону собора, она не произнесла ни слова. Сжимая в кулаке коробочку, притихшая Ева сидела рядом с водительским креслом и следила за светофорами. Ни о чем думать она не хотела.
Было светло. Свет проникал даже сквозь закрытые веки, алые всполохи раздражали, но все же недостаточно для того, чтобы открыть глаза. Лежать было мягко и тепло. «И на том спасибо», – вздохнула Ева. Вздохнулось хорошо. Жить, и правда, славно. Но лень. И снова склейка. Как в кинофильмах – сцена – склейка – сцена – склейка – титры. До титров еще далеко. Снова сцена. Снова день – светло, через веки пробивается свет. Может, открыть глаза?
– Ева! Ева! – Тихий голос, как нить Ариадны, выводил из лабиринта полузабытья. – Открывайте глаза.
– Что вы как змею заклинаете! – Ева, чуть приоткрыв глаза, недовольно посмотрела на Макса. – Где я?
И, засмущавшись своей киношной фразы, она попыталась двинуть рукой. Пошевелился палец. С трудом.
– Вы в безопасности. Лежите тихо, – приказал Макс.
– Я спросила – где я? – кое-как найдя силы рассердиться, повторила Ева.
– В больнице. Врачи просили вас не волновать. Но это действительно тяжело – не знать, где находишься и что произошло. Вы ведь не все помните? – с надеждой спросил он.
Признать это было стыдно. Тем более перед ним. При чем здесь он? Вообще, какое ему дело и откуда он узнал? «Почему именно он?!» – все больше раздражаясь, Ева непривычно близко оказалась у границы истерики. Слезы покатились из-под ресниц. Стекая по щекам, они холодили виски и скапливались лужицами у переносицы. Где-то в черепной коробке, подо лбом и носом, образовался горячий шар и начал давить, вырываясь наружу. Дыхание участилось.
– Спокойно, – приказал голос Макс и, уже мягче, добавил: – Тише-тише. Все теперь наладится. Все будет хорошо.
Что все? Но раздражение прошло. С ним ушла истерика и слезы. А может, просто кончились силы. Смертельно уставшая Ева все же спросила:
– Кто еще знает?
– Никто. Кого вы хотите видеть? Мать, сестер? – После паузы: – Кого-то еще?
– Нет. Никого не надо. Слышите? Никого! – вскинулась Ева.
«Что бы ни случилось, что бы ни произошло, лишь бы никто не знал. Только бы никто ничего не знал», – заклинала она по пути в никуда.
– Дамочка, вставайте, проснитесь, дамочка!
Этот визгливый голос Ева уже узнавала. Медсестра.
– Сейчас придет врач. Что вы все спите? – суетилась медсестра, размахивая руками, как сорока крыльями, пытаясь разогнуть сонную, густую как кисель атмосферу в палате.
– Ну и что, – без выражения сказала Ева, плавно и тяжело переваливая через хребет сна.
Врач был уставший, бесцветный, с мешками под глазами. Слишком бледный, показалось Еве, хотя, может, оттого, что был весь в белом.
– Ева, вас ведь так зовут? – начал он деловым тоном. – Вас привезли к нам вчера, рано утром. Видимо, вас избили. Жестоко. Сотрясение мозга, средней тяжести, несколько ребер сломано, надо будет носить повязку, – «Вот почему так тяжело дышать», – поняла Ева. – Перелом левой руки, лучевая кость без смещения, гипс три недели. Синяки, ссадины до свадьбы заживут.
«Далась вам всем моя свадьба!» – вспыхнула Ева, внимательно слушая врача, соотнося названные им травмы с внутренним реестром неполадок.
– Собственно, все. – Он вопросительно уставился на Еву, теребя воротник халата.
– Когда можно домой? – сразу спросила Ева.
– Сегодня. Возьмите направление к психологу и к хирургу– Ева закатила глаза при упоминании о психологе. – Повязки менять, гипс снять, там все написано…
– Все ясно, вещи…
– У медсестры. Никакой работы, волнений. Физиотерапия показана по назначению хирурга. Э-э-э… Все, – удивленно провозгласил врач и, покачавшись с пяток на носки, удалился.
В палату зашел Макс. «Значит, не приснился», – разочарованно вздохнула про себя Ева. И вопросительно посмотрела на него.
– Это я вас привез сюда. Я заходил к вам за документами, в обычное время. Вас нашли священники, пришедшие на службу, – и, заметив ее непонимающий взгляд, пояснил: – На ступенях собора.
– Ах, ну да, было жутко холодно и неудобно, – пробормотала Ева. – Вы никому…
– Вы же просили. Но лучше было бы…
– Я сама, – отрубила Ева. «Довольно того, что вы в курсе», – добавила она про себя.
В комнату вошла медсестра с пакетом, в котором лежала одежда. «Мои вещи», – подумала Ева, с некоторым удивлением глядя на них. Казалось, ничто не должно было пережить ту ночь и остаться в неизменном виде. А вот поди ты, лежат себе спокойно. Обычные. Такие же, как и раньше. На ворохе одежды белым флагом лежало Письмо. Проходивший мимо Макс остановился, зацепившись взглядом за него. Медленно подойдя к кровати, он протянул руку. Время ползло как патока – растягивая каплю секунды в длинную нить паутинной тонкости. Ева, как зачарованная, следила за этими замедленными движениями, не в силах разорвать оковы колдовства.
Прочитав Письмо, Макс посмотрел на Еву. Четко вычерченные брови сомкнулись, придав его и без того твердому лицу еще более суровое выражение.
– Откуда ЭТО у вас? – Каждое слово, как железным молотом опускалось на голову Евы. Опять брызнули из глаз слезы. Жалобно посмотрев на Макса, она молчала, не решаясь заговорить. С ней никогда и никто не говорил подобным тоном. Колени подогнулись, и Ева упала обратно на кровать, с которой только что неловко встала, пытаясь одновременно поправить халат и не раскидать свои вещи.
– Уходите! Мне надо переодеться. Выйдите вон, – почти умоляя, просипела Ева. Заливаясь слезами, она уткнулась мокрым лицом в подушку.
Макс, повернувшись на каблуках, вылетел из палаты. В дверях он столкнулся с медсестрой. Гневно посмотрев ему вслед, та прошла в палату и, возложив на кровать рядом с Евой стопку сменного постельного белья, нетерпеливо встала, уперев мощные руки в округлые бока.
– Успокоитесь сами или сделать укол? – скучливо спросила она у Евы.
– У-у-у-у… Сама, сама. – Ева, как маленькая, боялась уколов, больниц и таблеток.
Таблетки она вообще не могла есть. Виола сначала думала, что маленькая Ева просто притворяется, и упорно продолжала пичкать ее пилюлями. Та же скармливала их многочисленным фикусам и фиалкам, которые успешно разводила мать. К счастью, они, несмотря на такую необычную подкормку, как ни странно, продолжали себе цвести.
Естественно, однажды Виола застукала Еву за процессом избавления от лекарства. Под строгим надзором жестокосердной матери дочь была вынуждена продемонстрировать, насколько ее организм не приспособлен для потребления таблеток. Героически прожевав с мученическим выражением на детской рожице, Ева проглотила их. После чего они бурным фонтаном вернулись в этот мир, и отнюдь не в гордом одиночестве, а в сопровождении завтрака.
– Так, а это что такое?! – воззрилась на Еву медсестра, заметив в открытой настежь прикроватной тумбочке пластиковые колпачки с разноцветными таблетками.
Ева, начавшая было приходить в себя после допроса с пристрастием, которому ее подверг Макс, снова разрыдалась. Что же все к ней цепляются? Ну не было в ее палате кадки с фикусом, некуда было выбросить лекарства!
– Вы что, вообще ничего не принимали? Дамочка, вы, наверное, не понимаете, как вам повезло. Всего пара разрывов, которые и зашивать-то не надо. И ничем не наградили, иммунитет, наверное, сильный, ни одной заразы ведь! Но вы же не собираетесь, в самом деле, рожать?
– Рожать? – Ничего не понимая, Ева смотрела на медсестру как на сумасшедшую. – Кто рожать?
– Да вы же, вы!.. – И вдруг осеклась, внимательнее присмотревшись к застывшей Еве. – Так что, они вам ничего не сказали? Ну, мужики! Что один, что другой… Вас изнасиловали. Никаких последствий, будем надеяться. Среди всего прочего, вам надо было принять таблетки, прерывающие возможную беременность. Еще не поздно, в течение тридцати шести часов – действие гарантировано. Я вам сейчас принесу. Переодевайтесь пока, и на выписку.
Как вышла из палаты медсестра, Ева не слышала. Слова. Она повторяла их снова и снова, но уловить смысл все никак не могла. Как будто они были на незнакомом языке. Психолог, наверное, для этого и прописан, некстати пришло в голову. Но все же, как так? Не верилось, что произошло именно с ней. Произошло. Над ней надругались. Какие там еще для этого слова придуманы? Ее беззащитное, безнадзорное тело обворовали. Испачкали. Использовали. Нет, этого не может быть. Это случилось не с ней. Они что-то наверняка напутали.
Разум отказывался принять новую информацию. Она никак не вписывалась в ее бытие. И все же… Когда Ева отсутствовала, пребывая в том жутком подземелье, с ее телом случилось что-то страшное. Она думала, что его просто избили, покалечили. Но да, почему бы и не изнасиловали, для полного, так сказать, комплекта. Широкий спектр услуг парка развлечений. Заскучали? Добро пожаловать к нам, здесь вас побьют, переломы гарантированы. Изнасилуют, ребеночка не желаете? Спасут напоследок. Тоже неплохо.
«Что же такое! Что же, как же это!» – причитал голос внутри Евы. До сих пор ни разу не сталкиваясь с криминальной стороной жизни, кроме как при составлении экспертных заключений для судов и адвокатов, она не могла принять именно этой части своей истории. Все последние дни разворачивались так стремительно, так не похоже на все, что было прежде. Ну да, всегда были странноватые родственники. Мама чудаковатая. Вот, пожалуй, и все.
Ступор все не проходил, но Ева машинально начала переодеваться. Она особенно тщательно расправляла каждую складку помятой и лишь немного испачкавшейся одежды. Очень медленно и со вкусом застегивала каждую пуговицу. Одевшись и кое-как без зеркала пригладив волосы, она осторожно присела на кровать.
– Ева, я стучал, вы, вероятно, не слышали. Если вы уже готовы, я могу вас отвезти домой. – Макс сел рядом с Евой и замолчал, не зная что сказать. Да и что можно сказать в такой ситуации? Слова бессильны, когда надо передать такие смешанные и непривычные чувства, как бессильны они, скажем, когда надо описать слепым от рождения все, что касается цвета или света. Пожалуй, слова не самый универсальный способ передачи информации. Уже выходя из палаты, Ева запнулась у порога, вернулась к тумбочке и прихватила таблетки, принесенные медсестрой.
Пока они с Максом ехали по мокрому городу в сторону собора, она не произнесла ни слова. Сжимая в кулаке коробочку, притихшая Ева сидела рядом с водительским креслом и следила за светофорами. Ни о чем думать она не хотела.
Глава 15
Лучшее средство от беременности
– Ева. Ева, мы приехали.
Расстояние было таким незначительным, что Ева вполне могла бы дойти пешком. У нее все-таки не нога была сломана, а всего лишь запястье.
– Мне подняться с вами?
– Нет. Спасибо.
«Голос изменился», – отметила Ева. Впрочем, возможно, это из-за того, что ее, видимо, еще и душили, судя по синякам на шее. Наверное, скоро пройдет.
– Все же сообщите родным. Это будет лучше для вас и… для них тоже.
– Нет. И вы не смейте! – «Устала. Я очень устала, вот и все». Отвернувшись, она бросила через плечо: – Прощайте.
«Так. Ну, все ясно. Все ясно. Главное – есть таблетки. Остальное ерунда. Я же не кисейная барышня, в самом деле. Человеческий организм очень выносливый. И я переживу. Если не акцентировать и не усугублять – можно все пережить. До меня тысячи, миллионы… да что там, миллиарды, – думала она, заходя в квартиру, – перенесли то же самое. История человечества – история войн. Армии грабили, убивали и насиловали. Целые города и страны».
Но никакие миллионы марширующих стройными рядами изнасилованных женщин не утешали и не примиряли Еву с ее личным горем. Было нестерпимо жалко себя. А этого допускать никак нельзя. В конце концов, ее положение не из худших. Как там сказала медсестра? Пара разрывов (чего именно, Еве знать абсолютно не хотелось), никакой заразы – это, пожалуй, и правда может порадовать. Спасибо огромное!
И все же лучше съесть таблетки, причем немедленно. Ева лихорадочно принялась шарить по карманам… Таблеток не было. Взъерошив волосы, Ева напрягла память. Взяла коробочку с лекарством. Держала в руке. Потом открывала дверь квартиры – коробочки в руке уже не было. Уронила на лестнице – логично? Факт, логично.
Выбежав на лестничную площадку и ничего не обнаружив, она удивилась. Не веря своим глазам, медленно спустилась до первого этажа. Вышла на тротуар. Ничего отдаленно напоминающего картонную упаковку не было и в помине. Даже мусора никакого. Все еще не особенно испуганная, Ева проделала обратный путь, не поднимая головы, тщательно осматривая сантиметр за сантиметром сначала выложенный брусчаткой тротуар, потом истертого мрамора ступеньки и выложенные мелкой плиткой лестничные площадки. Ничего.
Зашла домой, просто чтобы не стоять на лестнице. Оставшись у порога, Ева стояла и напряженно думала. Что теперь? Нормальная женщина, возможно, и сама знала бы, что это за таблетки. Нормальный человек обратился бы к своим друзьям или родным. Ева, давно уже поставившая на себе крест как на человеке и женщине, обремененных нормальностью, растерялась. Решившись все же, она понадеялась на авось и пошла в аптеку.
Ближайшая аптека располагалась в двух кварталах. Ни разу не бывавшая здесь, Ева почти с интересом прошлась вдоль стеклянных витрин, заваленных всевозможными препаратами. «Вот у Виолы в автомобильной аптечке наверняка завалялось что-нибудь в этом роде», – подумалось ей. Плавая в море специальных наименований, Ева размышляла, кто придумывает такие идиотские названия. Называли бы уж по-честному От головы. От живота. От глупости. От нежелательной беременности. «А это откуда у меня? Надо же, «нежелательная»! Это явно не мой случай. Мой случай названия иметь не должен. Его вообще в природе быть не должно. – Лицу вдруг стало прохладно. – Ну вот, опять разревелась», – с раздражением подумала Ева.
Народу было как-то уж слишком много. И все только и делали, что с любопытством разглядывали растрепанную девушку с синяками и ссадинами на лице, да еще с загипсованной рукой. Обложенная белым рука покоилась на самодельной перевязи из пояска. Поясок (подарок Марфы, избавиться от которого она еще не успела) был сплетен из ремешков и украшен монетками пенни с портретом королевы Елизаветы. Меньше всего Ева была озабочена эстетическими соображениями, когда сооружала эту перевязь. Но теперь она чувствовала себя опереточным инвалидом.
Когда подошла очередь, она наклонилась к окошку. «Что они его так низко делают? Специально, чтобы смотреть свысока на просящих?» – подумалось Еве, злой и смущенной как никогда.
Она попыталась воспроизвести заранее заготовленную и отрепетированную фразу:
– Э-э-э-э-э… Можно мне… Вы не могли бы…
– Что вам? – нетерпеливо и деловито осведомился мальчик («Форменный мальчик ведь! И как таких пускают в аптеку работать – для этого же специальные знания необходимы!» – возмутилась Ева), посматривая на избитую, явно хиппующую девчонку, впрочем, довольно ничего себе, и уже более доброжелательно: – Я вас слушаю.
– В смысле… Нет, ничего, – капитулировала Ева.
Выскочив из аптеки, Ева отдышалась, прислонившись к стене. Тут же, впрочем, отшатнулась от надежной опоры под осуждающим взглядом вышедшей из аптеки посетительницы, дамы возраста Виолы. И понеслась в сторону дома под укоризненное цыканье мегеры.
По пути к спасительному укрытию своей квартиры она заметила неоновые огни винного магазинчика. Всплыли в голове сюжеты прочитанных книг, в которых девочки-подростки пытались скрыть следы раннего полового созревания в виде той самой пресловутой незапланированной беременности. «Мне надо выпить виски. Или водку, или джин. Это, кажется, самое крепкое спиртное». Выбор напитка всегда зависел от страны проживания девочки-подростка. В буфете у Евы была припасена лишь бутылка шардоне.
– Дайте мне, пожалуйста… – Ева растерялась в многообразии этикеток, вполне способном соперничать с многочисленными названиями лекарственных препаратов, – что-нибудь крепкое.
К счастью, в этом мире виски чаще всего назывался виски, а водка – водкой. «Виола всегда предпочитала водку, – не к месту вспомнилось Еве, – или разбавленный спирт – в случае, если рядом приключался доктор Вайс». Несмотря на значимость бренда, в наименовании все же фигурировало название группы или подвида напитка.
– Коньяк, – насколько Ева помнила, крепостью он не уступал водке, обладая почти приятным вкусом, – не самый дорогой.
Забрав покупку, она зашагала домой, с гордостью неся пакет с бутылкой под мышкой. Оказавшись, наконец, дома, она запустила горячую воду в ванну. Это, по всем выкладкам, усиливало эффект от спиртного. Довольная своей осведомленностью, Ева радостно раздевалась под журчание воды. Раздался телефонный звонок.
– Алло, Ева! Я вчера тебе звонила, ты где пропадала?
Голос Марфы был похож на потусторонний глас, настолько он не вязался с текущим моментом. Окольными путями пробираясь из нереального мира, столь любимого Марфой, Ева ответила:
– Была занята. – «Тут, понимаешь, насиловали меня», – подумала Ева. – А ты что?
– Ну мы же договорились. Забыла, конечно! – убежденно сказала Марфа.
– Была занята, – упрямо повторила Ева. – Когда придешь?
– Я уже на подходе, знакомые подбросили. Ты как, примешь?
– Ad libitum[4].
– В смысле?
– Заходи.
– А! Ну ясно, открывай дверь.
Через считаные минуты в дверь зазвонили и, не надеясь на исправность звонка, забарабанили. Марфа влетела, повиснув у Евы на шее.
– Здорово! Это что? Бандитские пули? – изумленно оглядывая загипсованную руку, спросила она у Евы.
– Так, пустяки. Проходи.
Озираясь с видом посетителя музея, Марфа прошла в гостиную. Осмотревшись, попутно заглянув в кухню и ванную, Марфа спросила:
– Только что переехала?
– Почему? – не поняла Ева.
– Вообще-то коробок не видно. Ты что, так и живешь в этой халупе?
– Отчего же халупе? – оскорбилась за свою квартиру Ева. – Вполне приличное жилье.
– Ну-ну Понятно… – Марфа с сомнением оглядела комнату.
– Смотри что хочешь, – устало сказал Ева, откидываясь на спинку стула у рабочего стола. Кстати, для этого стул пришлось поднять – он валялся на полу, дополняя представшую перед глазами Марфы картину опустошения и разрухи.
Вглядываясь в предметы, как будто принюхиваясь, та разочарованно вздохнула:
– Нет. Ну, так не интересно. Здесь ничего такого быть не может.
– А я предупреждала, – отозвалась Ева, нетерпеливо постукивая ногтями по рабочему столу.
– Хотя… Это что, это же конинка! Здорово! Это надо оприходовать, – и, набрав номер на телефоне, Марфа закричала: – Супер, супер, ребята! Поднимайтесь, здесь есть чем горло промочить! – а затем обратилась к остолбеневшей Еве: – Мы весь день без заправки, то в одну галерею, то в другую… Ребята устали, а до дома пока доедешь.
Ева, чертыхнувшись про себя, с ненавистью посмотрела на пакет с бутылкой коньяка, забытый у порога.
Почти немедленно в дверь застучали, рискуя снести ее напрочь. Марфа, кинувшись к двери, остановилась – она все равно забыла закрыть ее. Квартира быстро заполнилась людьми. Пока одни озирались по сторонам, другие обнимали Еву, третьи откупоривали бутылку ужасно дорогого коньяка и разливали его по найденным («Откуда столько тары!» – недоумевала Ева) бокалам. Шум и гам заполнил квартиру, которая, казалось, впала в шок от такого непривычного обращения.
Спустя час уставшая Ева лежала в остывшей ванне, рассматривая автографы, оставленные ватагой художников и писателей из свиты Марфы на гипсе. Обещан был, при условии сохранения надписей лет на восемьдесят – сто, не больше, немалый барыш от его продажи. По привычке Ева анализировала особенности написания прописных и заглавных букв, завитков и наклона. Прервавшись, она строго приказала себе немедленно взять себя в руки и задуматься о существующем положении. Борясь из последних сил с расслабленностью и негой, охватившей все ее до крайности утомленное тело, Ева пыталась сосредоточиться на текущих проблемах.
«Итак. Вероятнее всего, я беременна. Изнасилована, это уж точно. И беременна. Это, надо признать, возможно. Принятые меры явно недостаточны. Коньяка выпито всего лишь граммов пятьдесят. Больше мне и не досталось. Этого мало», – вздохнула Ева, печально погружаясь в остывшую воду. По всем подсчетам, надо бы половину литра – причем залпом и в горячей ванне. Но идти в магазин за новой бутылкой коньяка решительно не было никаких сил. «А ведь завтра будет уже поздно», – с каким то равнодушием сказала себе напоследок Ева, прежде чем заснуть.
Очнулась она от жуткого холода. В ванне с ледяной водой. Дрожа, трясущимися руками обтираясь полотенцем, Ева доскакала до спальни, оставляя неровную дорожку мокрых следов. Рухнув в кровать, поглубже закопалась под многослойный пирог покрывал и погрузилась в мутный, как разведенное молоко, сон.
Снилась ей ворона, с поломанными крыльями, но все еще внушающая ужас своей доисторической, реликтовой непонятностью. Снилась Старая Сеньора, которая на веревочке выгуливала покалеченную ворону, под руку прохаживаясь в саду с Марфой. Сад был богат тропической зеленью, зноен и влажен.
С ужасом, едва не с криком, Ева пробудилась от тяжелого сна. Посмотрев в окно, определила, что на дворе раннее утро. Часов около шести, навскидку соображала она. «Какие-то у меня дела…» – задумчиво протянула про себя, сладко потягиваясь. Сознание услужливо поторопилось предоставить список: избита, изнасилована… возможно, беременна. Сколько часов прошло? Пытаясь подсчитать в уме, Ева загибала пальцы на свободной от гипса руке, пока совсем не выбилась из сил, и снова уснула, предварительно предупредив себя, что сновидений на сегодня уже достаточно.
Проснулась она от настойчивого звонка телефона. «Надо было совсем звук убрать, – разочарованно подумала Ева». Подождав немного в надежде на то, что телефон смолкнет, она в конце концов сползла с кровати и поплелась к аппарату.
Расстояние было таким незначительным, что Ева вполне могла бы дойти пешком. У нее все-таки не нога была сломана, а всего лишь запястье.
– Мне подняться с вами?
– Нет. Спасибо.
«Голос изменился», – отметила Ева. Впрочем, возможно, это из-за того, что ее, видимо, еще и душили, судя по синякам на шее. Наверное, скоро пройдет.
– Все же сообщите родным. Это будет лучше для вас и… для них тоже.
– Нет. И вы не смейте! – «Устала. Я очень устала, вот и все». Отвернувшись, она бросила через плечо: – Прощайте.
«Так. Ну, все ясно. Все ясно. Главное – есть таблетки. Остальное ерунда. Я же не кисейная барышня, в самом деле. Человеческий организм очень выносливый. И я переживу. Если не акцентировать и не усугублять – можно все пережить. До меня тысячи, миллионы… да что там, миллиарды, – думала она, заходя в квартиру, – перенесли то же самое. История человечества – история войн. Армии грабили, убивали и насиловали. Целые города и страны».
Но никакие миллионы марширующих стройными рядами изнасилованных женщин не утешали и не примиряли Еву с ее личным горем. Было нестерпимо жалко себя. А этого допускать никак нельзя. В конце концов, ее положение не из худших. Как там сказала медсестра? Пара разрывов (чего именно, Еве знать абсолютно не хотелось), никакой заразы – это, пожалуй, и правда может порадовать. Спасибо огромное!
И все же лучше съесть таблетки, причем немедленно. Ева лихорадочно принялась шарить по карманам… Таблеток не было. Взъерошив волосы, Ева напрягла память. Взяла коробочку с лекарством. Держала в руке. Потом открывала дверь квартиры – коробочки в руке уже не было. Уронила на лестнице – логично? Факт, логично.
Выбежав на лестничную площадку и ничего не обнаружив, она удивилась. Не веря своим глазам, медленно спустилась до первого этажа. Вышла на тротуар. Ничего отдаленно напоминающего картонную упаковку не было и в помине. Даже мусора никакого. Все еще не особенно испуганная, Ева проделала обратный путь, не поднимая головы, тщательно осматривая сантиметр за сантиметром сначала выложенный брусчаткой тротуар, потом истертого мрамора ступеньки и выложенные мелкой плиткой лестничные площадки. Ничего.
Зашла домой, просто чтобы не стоять на лестнице. Оставшись у порога, Ева стояла и напряженно думала. Что теперь? Нормальная женщина, возможно, и сама знала бы, что это за таблетки. Нормальный человек обратился бы к своим друзьям или родным. Ева, давно уже поставившая на себе крест как на человеке и женщине, обремененных нормальностью, растерялась. Решившись все же, она понадеялась на авось и пошла в аптеку.
Ближайшая аптека располагалась в двух кварталах. Ни разу не бывавшая здесь, Ева почти с интересом прошлась вдоль стеклянных витрин, заваленных всевозможными препаратами. «Вот у Виолы в автомобильной аптечке наверняка завалялось что-нибудь в этом роде», – подумалось ей. Плавая в море специальных наименований, Ева размышляла, кто придумывает такие идиотские названия. Называли бы уж по-честному От головы. От живота. От глупости. От нежелательной беременности. «А это откуда у меня? Надо же, «нежелательная»! Это явно не мой случай. Мой случай названия иметь не должен. Его вообще в природе быть не должно. – Лицу вдруг стало прохладно. – Ну вот, опять разревелась», – с раздражением подумала Ева.
Народу было как-то уж слишком много. И все только и делали, что с любопытством разглядывали растрепанную девушку с синяками и ссадинами на лице, да еще с загипсованной рукой. Обложенная белым рука покоилась на самодельной перевязи из пояска. Поясок (подарок Марфы, избавиться от которого она еще не успела) был сплетен из ремешков и украшен монетками пенни с портретом королевы Елизаветы. Меньше всего Ева была озабочена эстетическими соображениями, когда сооружала эту перевязь. Но теперь она чувствовала себя опереточным инвалидом.
Когда подошла очередь, она наклонилась к окошку. «Что они его так низко делают? Специально, чтобы смотреть свысока на просящих?» – подумалось Еве, злой и смущенной как никогда.
Она попыталась воспроизвести заранее заготовленную и отрепетированную фразу:
– Э-э-э-э-э… Можно мне… Вы не могли бы…
– Что вам? – нетерпеливо и деловито осведомился мальчик («Форменный мальчик ведь! И как таких пускают в аптеку работать – для этого же специальные знания необходимы!» – возмутилась Ева), посматривая на избитую, явно хиппующую девчонку, впрочем, довольно ничего себе, и уже более доброжелательно: – Я вас слушаю.
– В смысле… Нет, ничего, – капитулировала Ева.
Выскочив из аптеки, Ева отдышалась, прислонившись к стене. Тут же, впрочем, отшатнулась от надежной опоры под осуждающим взглядом вышедшей из аптеки посетительницы, дамы возраста Виолы. И понеслась в сторону дома под укоризненное цыканье мегеры.
По пути к спасительному укрытию своей квартиры она заметила неоновые огни винного магазинчика. Всплыли в голове сюжеты прочитанных книг, в которых девочки-подростки пытались скрыть следы раннего полового созревания в виде той самой пресловутой незапланированной беременности. «Мне надо выпить виски. Или водку, или джин. Это, кажется, самое крепкое спиртное». Выбор напитка всегда зависел от страны проживания девочки-подростка. В буфете у Евы была припасена лишь бутылка шардоне.
– Дайте мне, пожалуйста… – Ева растерялась в многообразии этикеток, вполне способном соперничать с многочисленными названиями лекарственных препаратов, – что-нибудь крепкое.
К счастью, в этом мире виски чаще всего назывался виски, а водка – водкой. «Виола всегда предпочитала водку, – не к месту вспомнилось Еве, – или разбавленный спирт – в случае, если рядом приключался доктор Вайс». Несмотря на значимость бренда, в наименовании все же фигурировало название группы или подвида напитка.
– Коньяк, – насколько Ева помнила, крепостью он не уступал водке, обладая почти приятным вкусом, – не самый дорогой.
Забрав покупку, она зашагала домой, с гордостью неся пакет с бутылкой под мышкой. Оказавшись, наконец, дома, она запустила горячую воду в ванну. Это, по всем выкладкам, усиливало эффект от спиртного. Довольная своей осведомленностью, Ева радостно раздевалась под журчание воды. Раздался телефонный звонок.
– Алло, Ева! Я вчера тебе звонила, ты где пропадала?
Голос Марфы был похож на потусторонний глас, настолько он не вязался с текущим моментом. Окольными путями пробираясь из нереального мира, столь любимого Марфой, Ева ответила:
– Была занята. – «Тут, понимаешь, насиловали меня», – подумала Ева. – А ты что?
– Ну мы же договорились. Забыла, конечно! – убежденно сказала Марфа.
– Была занята, – упрямо повторила Ева. – Когда придешь?
– Я уже на подходе, знакомые подбросили. Ты как, примешь?
– Ad libitum[4].
– В смысле?
– Заходи.
– А! Ну ясно, открывай дверь.
Через считаные минуты в дверь зазвонили и, не надеясь на исправность звонка, забарабанили. Марфа влетела, повиснув у Евы на шее.
– Здорово! Это что? Бандитские пули? – изумленно оглядывая загипсованную руку, спросила она у Евы.
– Так, пустяки. Проходи.
Озираясь с видом посетителя музея, Марфа прошла в гостиную. Осмотревшись, попутно заглянув в кухню и ванную, Марфа спросила:
– Только что переехала?
– Почему? – не поняла Ева.
– Вообще-то коробок не видно. Ты что, так и живешь в этой халупе?
– Отчего же халупе? – оскорбилась за свою квартиру Ева. – Вполне приличное жилье.
– Ну-ну Понятно… – Марфа с сомнением оглядела комнату.
– Смотри что хочешь, – устало сказал Ева, откидываясь на спинку стула у рабочего стола. Кстати, для этого стул пришлось поднять – он валялся на полу, дополняя представшую перед глазами Марфы картину опустошения и разрухи.
Вглядываясь в предметы, как будто принюхиваясь, та разочарованно вздохнула:
– Нет. Ну, так не интересно. Здесь ничего такого быть не может.
– А я предупреждала, – отозвалась Ева, нетерпеливо постукивая ногтями по рабочему столу.
– Хотя… Это что, это же конинка! Здорово! Это надо оприходовать, – и, набрав номер на телефоне, Марфа закричала: – Супер, супер, ребята! Поднимайтесь, здесь есть чем горло промочить! – а затем обратилась к остолбеневшей Еве: – Мы весь день без заправки, то в одну галерею, то в другую… Ребята устали, а до дома пока доедешь.
Ева, чертыхнувшись про себя, с ненавистью посмотрела на пакет с бутылкой коньяка, забытый у порога.
Почти немедленно в дверь застучали, рискуя снести ее напрочь. Марфа, кинувшись к двери, остановилась – она все равно забыла закрыть ее. Квартира быстро заполнилась людьми. Пока одни озирались по сторонам, другие обнимали Еву, третьи откупоривали бутылку ужасно дорогого коньяка и разливали его по найденным («Откуда столько тары!» – недоумевала Ева) бокалам. Шум и гам заполнил квартиру, которая, казалось, впала в шок от такого непривычного обращения.
Спустя час уставшая Ева лежала в остывшей ванне, рассматривая автографы, оставленные ватагой художников и писателей из свиты Марфы на гипсе. Обещан был, при условии сохранения надписей лет на восемьдесят – сто, не больше, немалый барыш от его продажи. По привычке Ева анализировала особенности написания прописных и заглавных букв, завитков и наклона. Прервавшись, она строго приказала себе немедленно взять себя в руки и задуматься о существующем положении. Борясь из последних сил с расслабленностью и негой, охватившей все ее до крайности утомленное тело, Ева пыталась сосредоточиться на текущих проблемах.
«Итак. Вероятнее всего, я беременна. Изнасилована, это уж точно. И беременна. Это, надо признать, возможно. Принятые меры явно недостаточны. Коньяка выпито всего лишь граммов пятьдесят. Больше мне и не досталось. Этого мало», – вздохнула Ева, печально погружаясь в остывшую воду. По всем подсчетам, надо бы половину литра – причем залпом и в горячей ванне. Но идти в магазин за новой бутылкой коньяка решительно не было никаких сил. «А ведь завтра будет уже поздно», – с каким то равнодушием сказала себе напоследок Ева, прежде чем заснуть.
Очнулась она от жуткого холода. В ванне с ледяной водой. Дрожа, трясущимися руками обтираясь полотенцем, Ева доскакала до спальни, оставляя неровную дорожку мокрых следов. Рухнув в кровать, поглубже закопалась под многослойный пирог покрывал и погрузилась в мутный, как разведенное молоко, сон.
Снилась ей ворона, с поломанными крыльями, но все еще внушающая ужас своей доисторической, реликтовой непонятностью. Снилась Старая Сеньора, которая на веревочке выгуливала покалеченную ворону, под руку прохаживаясь в саду с Марфой. Сад был богат тропической зеленью, зноен и влажен.
С ужасом, едва не с криком, Ева пробудилась от тяжелого сна. Посмотрев в окно, определила, что на дворе раннее утро. Часов около шести, навскидку соображала она. «Какие-то у меня дела…» – задумчиво протянула про себя, сладко потягиваясь. Сознание услужливо поторопилось предоставить список: избита, изнасилована… возможно, беременна. Сколько часов прошло? Пытаясь подсчитать в уме, Ева загибала пальцы на свободной от гипса руке, пока совсем не выбилась из сил, и снова уснула, предварительно предупредив себя, что сновидений на сегодня уже достаточно.
Проснулась она от настойчивого звонка телефона. «Надо было совсем звук убрать, – разочарованно подумала Ева». Подождав немного в надежде на то, что телефон смолкнет, она в конце концов сползла с кровати и поплелась к аппарату.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента