— О! Я вижу, что брат мой — действительно тот молодой человек, которого я ищу. Мое путешествие закончилось счастливо. Пусть брат мой возьмет эту палку! Отныне она мне не нужна.
Дон Луис, плохо знакомый с нравами краснокожих, взял палку, не придавая никакого значения словам индейца.
— С какого же времени брат мой Великий Бобр идет по моим следам? — спросил он.
— Луне было два дня, когда белые вожди призвали Великого Бобра и поручили ему пойти на розыски Пламенного Глаза, — сказал вождь команчей. Со свойственной индейцам поэтичностью, он тут же дал это прозвище голубоглазому французу.
— Ах, так! Значит, брат мой шел семь дней! Индеец улыбнулся.
— Луна, которая нас освещает, уже гаснет, — ответил он. — Пусть молодой вождь прибавит к этой луне и прошедшую — тогда он узнает точное число дней, которые прошел Великий Бобр, не отдохнув ни разу до этой минуты, хотя силы его истощены.
— Как? Мой брат шел, не останавливаясь, тридцать пять дней?! — изумленно вскричал молодой человек.
— У Великого Бобра было очень много дел.
— Но Великий Бобр их выполнил, конечно?
— Выполнил все, — поклонившись, сказал индеец.
— А что теперь будет делать Великий Бобр?
— Он останется с Пламенным Глазом и будет исполнять его приказания. Так пожелало Собрание мудрейших бледнолицых.
— У вас, значит, ко мне есть поручение от них?
— Пусть брат мой Пламенный Глаз бросит взгляд на ожерелье — тогда станет известно все, что он хочет знать, — сказал индеец, слегка улыбаясь.
— Что он хочет сказать этим словом «ожерелье»? — спросил заинтригованный полковник у дона Кристобаля.
— Ну да, ведь вы еще не знаете индейских выражений! — смеясь, ответил тот. — У них это обозначает «письма». Дело в том, что индейцы пользуются в качестве писем нанизанными на нитку разноцветными бусами.
— Прекрасно! Но я не получал никаких писем, я только жду их.
— Вы слышите, вождь, что говорит полковник? — спросил дон Кристобаль у индейца.
— Уши Великого Бобра открыты, он слышит, — ответил индеец.
— Что же вы нам ответите, вождь? Отвечайте ясно, как подобает вождю, — положение очень серьезно.
— Множество гачупинов на дороге войны, — сказал индеец. Он стоял, положив руку на сердце, с неописуемым выражением торжества на лице. — Тамариндос еще больше… Великий Бобр много раз был схвачен ими и подвергался обыску. Но Великий Бобр — мудрый вождь, все в племени знают его. Тамариндос не удалось найти ожерелья, как они ни старались!
— Значит, оно у вас? — быстро вскричал полковник.
— Оно у меня было несколько минут назад. Но сейчас оно в руках Пламенного Глаза.
— У меня? Но вы мне ничего не передавали, воин! — раздраженно сказал полковник. — Вы просто хотите пошутить!
— Военный вождь не может лгать. Команчи — мужчины! У Великого Бобра язык не раздвоенный. Если он говорит, то только правду! — напыщенно произнес краснокожий.
— Всемогущий боже! — нетерпеливо вскричал молодой человек. — Я повторяю: вы ошибаетесь, вы ничего мне не передавали! Дон Кристобаль это может подтвердить…
— Прошу прощения, ваша милость, — прервал его дон Кристобаль. — Вы незнакомы с нравами индейцев. Вы сами сказали, что это первый индеец, встреченный вами. У них бывают иногда совершенно необъяснимые поступки. Позвольте, я разберусь в этом. Этот краснокожий — безусловно человек известный, он не будет лгать. Тут явное недоразумение. Надо это выяснить.
Полковник засмеялся:
— Ну, знаете, дорогой мой, если вам удастся убедить меня, что он передал мне эти письма, я скажу, что вы чрезвычайно ловки!
— Посмотрим. Может быть, мне это удастся гораздо легче, чем вы думаете. Вы разрешите, ваша милость?
— Я даю вам неограниченные полномочия, дорогой дон Кристобаль. Попытайтесь!
Краснокожий бесстрастно смотрел на огонек своей трубки и не обращал ни малейшего внимания на разговор офицеров.
После короткой паузы дон Кристобаль сказал:
— Индейцы не похожи на всех людей, сеньор, они ничего не делают и не говорят без значения. Каждое их слово, каждое малейшее движение имеет определенный смысл… Что у вас в руках?
— Да вы же видите — это его палка.
— Эту палку он вам дал?
— Да, но…
— Подождите! — живо сказал дон Кристобаль. — Ведь, передавая ее, индеец вам сказал, что эта палка больше ему не нужна, так как путешествие его кончилось.
— Да, он сказал это. Но все равно — какая же связь между этой палкой и письмами, которые…
— Ну, вот что: или я ошибаюсь, или эта палка содержит то, что вы ищете. Сломайте ее, сеньор! Вы увидите, прав ли я.
Полковник не заставил себя просить дважды: он взял палку обеими руками и разломал ее ударом по колену на две части. Палка была выдолблена во всю длину, и в ней были скрыты тщательно свернутые бумаги. Свертки эти тут же выпали на траву.
— Ну, что вы скажете? Я был прав! — торжествующе вскричал дон Кристобаль.
Индеец вытащил из своей сумки кусок окоте18, зажег его и воткнул в землю.
— Вот вам факел, читайте, — сказал он полковнику.
Дон Кристобаль, по предложению полковника, присоединился к своим товарищам и, укрывшись плащом, уснул крепким сном.
Во всем лагере бодрствовали только три человека: караульный, обязанный стоять на часах, индеец, сидевший на корточках перед костром с трубкой во рту, положив локти на колени и подперев голову руками, и полковник, внимательно читавший депеши.
Прочитав, он тщательно сложил их в свой бумажник, провел рукой по лбу, как бы желая стереть тяжелые мысли, потом резко обернулся к индейцу и пристально посмотрел на него.
— Пламенный Глаз хочет мне что-то сказать? — спросил краснокожий, настороженно оглядевшись вокруг. — Пусть он раньше выслушает вождя. Сейчас, когда все уши закрыты, Великий Бобр должен передать ему слова одного друга.
— Говорите, вождь, я слушаю вас с большим вниманием, — сказал молодой человек.
Индеец поднялся, сделал круг, как бы проверяя, что никто не сможет подслушать, затем, успокоенный своими наблюдениями, опять занял место перед огнем.
— Вот что сказал друг Пламенного Глаза, — прошептал он: — «Я потерял половину моей души, любимая девушка исчезла, неужели мой друг покинет меня в горе?»
— Кто велел вам передать мне эти слова, вождь? — возбужденно сказал дон Луис.
— Брат мой пылок, он любит своего друга, это хорошо, — все так же бесстрастно сказал индеец. — Великий Бобр тоже любит Энкарнасиона Ортиса. Это храбрый воин, гачупины его очень боятся. Великий Бобр поможет Пламенному Глазу выручить из беды Энкарнасиона Ортиса.
— Вы говорили об Энкарнасионе Ортисе?! Во имя неба, вождь, не скрывайте от меня ничего! С ним случилось несчастье?
— Пусть он сам все расскажет бледнолицему вождю. Великий Бобр — всего-навсего невежественный краснокожий, у него во рту нет языка белых, и он не умеет говорить и объяснять, как белые.
Предыдущий разговор очень ясно показал, что расспрашивать индейца, когда он не хочет отвечать, бесполезно. Поэтому полковник, несмотря на тревогу и волнение, решил не продолжать разговора, — по крайней мере, явно. Он предпочел отвлечь внимание индейца и потом незаметно вернуться к этому вопросу.
Он принял самый безразличный вид, на который только был способен, и спросил:
— Итак, Собрание направило вождя команчей, с тем чтобы он меня проводил до места соединения?
— Великий Бобр согласился это сделать, и он сделает.
— Благодарю вас, вождь. Я рассчитываю на то, что вы хорошо знаете страну и поведете нас самым коротким путем.
— Птицы летят прямо — так же ходит Великий Бобр, когда он на тропе войны.
— Скажите мне, вождь, среди белых воинов, которых мы встретим, будет и Энкарнасион Ортис?
— Энкарнасион Ортис придет туда. Пламенный Глаз его увидит.
— Отдохнули ли вы настолько, вождь, чтобы сейчас же пуститься в дорогу?
Вождь команчей презрительно усмехнулся и, затянув свой пояс, который, садясь, он немного распустил, сказал:
— Великий Бобр не знает усталости. Если этого требует долг, ничто не может его остановить.
— Если так, мы сейчас же идем. Время уже за полночь, лошади и люди отдохнули, нас здесь ничто больше не задерживает.
— Я готов. Пусть Пламенный Глаз приказывает, он — начальник Великого Бобра.
Полковник сразу встал, разбудил дона Кристобаля и приказал ему приготовиться к отъезду и поднять ранчерос.
Бедняги не чувствовали ног от усталости, когда приехали на стоянку, поэтому они ей очень обрадовались.
Тем не менее сейчас, когда им пришлось встать и седлать лошадей, они не позволили себе выразить даже тени неудовольствия: они понимали, что только очень важный повод принудил их начальника внезапно пуститься снова в путь и именно тогда, когда они так великолепно уснули.
Спустя полчаса ранчерос, следуя за Великим Бобром, покинули свою стоянку и тихо спустились с крутого откоса, держа под уздцы лошадей. Попав на равнину, они вскочили в седла и поскакали галопом.
В ночной тьме они напоминали фантастических черных всадников, немых и страшных, которые, по преданию скандинавской легенды, блуждают холодными и туманными зимними ночами в вековых лесах Норвегии.
X. СТОЛКНОВЕНИЕ
Дон Луис, плохо знакомый с нравами краснокожих, взял палку, не придавая никакого значения словам индейца.
— С какого же времени брат мой Великий Бобр идет по моим следам? — спросил он.
— Луне было два дня, когда белые вожди призвали Великого Бобра и поручили ему пойти на розыски Пламенного Глаза, — сказал вождь команчей. Со свойственной индейцам поэтичностью, он тут же дал это прозвище голубоглазому французу.
— Ах, так! Значит, брат мой шел семь дней! Индеец улыбнулся.
— Луна, которая нас освещает, уже гаснет, — ответил он. — Пусть молодой вождь прибавит к этой луне и прошедшую — тогда он узнает точное число дней, которые прошел Великий Бобр, не отдохнув ни разу до этой минуты, хотя силы его истощены.
— Как? Мой брат шел, не останавливаясь, тридцать пять дней?! — изумленно вскричал молодой человек.
— У Великого Бобра было очень много дел.
— Но Великий Бобр их выполнил, конечно?
— Выполнил все, — поклонившись, сказал индеец.
— А что теперь будет делать Великий Бобр?
— Он останется с Пламенным Глазом и будет исполнять его приказания. Так пожелало Собрание мудрейших бледнолицых.
— У вас, значит, ко мне есть поручение от них?
— Пусть брат мой Пламенный Глаз бросит взгляд на ожерелье — тогда станет известно все, что он хочет знать, — сказал индеец, слегка улыбаясь.
— Что он хочет сказать этим словом «ожерелье»? — спросил заинтригованный полковник у дона Кристобаля.
— Ну да, ведь вы еще не знаете индейских выражений! — смеясь, ответил тот. — У них это обозначает «письма». Дело в том, что индейцы пользуются в качестве писем нанизанными на нитку разноцветными бусами.
— Прекрасно! Но я не получал никаких писем, я только жду их.
— Вы слышите, вождь, что говорит полковник? — спросил дон Кристобаль у индейца.
— Уши Великого Бобра открыты, он слышит, — ответил индеец.
— Что же вы нам ответите, вождь? Отвечайте ясно, как подобает вождю, — положение очень серьезно.
— Множество гачупинов на дороге войны, — сказал индеец. Он стоял, положив руку на сердце, с неописуемым выражением торжества на лице. — Тамариндос еще больше… Великий Бобр много раз был схвачен ими и подвергался обыску. Но Великий Бобр — мудрый вождь, все в племени знают его. Тамариндос не удалось найти ожерелья, как они ни старались!
— Значит, оно у вас? — быстро вскричал полковник.
— Оно у меня было несколько минут назад. Но сейчас оно в руках Пламенного Глаза.
— У меня? Но вы мне ничего не передавали, воин! — раздраженно сказал полковник. — Вы просто хотите пошутить!
— Военный вождь не может лгать. Команчи — мужчины! У Великого Бобра язык не раздвоенный. Если он говорит, то только правду! — напыщенно произнес краснокожий.
— Всемогущий боже! — нетерпеливо вскричал молодой человек. — Я повторяю: вы ошибаетесь, вы ничего мне не передавали! Дон Кристобаль это может подтвердить…
— Прошу прощения, ваша милость, — прервал его дон Кристобаль. — Вы незнакомы с нравами индейцев. Вы сами сказали, что это первый индеец, встреченный вами. У них бывают иногда совершенно необъяснимые поступки. Позвольте, я разберусь в этом. Этот краснокожий — безусловно человек известный, он не будет лгать. Тут явное недоразумение. Надо это выяснить.
Полковник засмеялся:
— Ну, знаете, дорогой мой, если вам удастся убедить меня, что он передал мне эти письма, я скажу, что вы чрезвычайно ловки!
— Посмотрим. Может быть, мне это удастся гораздо легче, чем вы думаете. Вы разрешите, ваша милость?
— Я даю вам неограниченные полномочия, дорогой дон Кристобаль. Попытайтесь!
Краснокожий бесстрастно смотрел на огонек своей трубки и не обращал ни малейшего внимания на разговор офицеров.
После короткой паузы дон Кристобаль сказал:
— Индейцы не похожи на всех людей, сеньор, они ничего не делают и не говорят без значения. Каждое их слово, каждое малейшее движение имеет определенный смысл… Что у вас в руках?
— Да вы же видите — это его палка.
— Эту палку он вам дал?
— Да, но…
— Подождите! — живо сказал дон Кристобаль. — Ведь, передавая ее, индеец вам сказал, что эта палка больше ему не нужна, так как путешествие его кончилось.
— Да, он сказал это. Но все равно — какая же связь между этой палкой и письмами, которые…
— Ну, вот что: или я ошибаюсь, или эта палка содержит то, что вы ищете. Сломайте ее, сеньор! Вы увидите, прав ли я.
Полковник не заставил себя просить дважды: он взял палку обеими руками и разломал ее ударом по колену на две части. Палка была выдолблена во всю длину, и в ней были скрыты тщательно свернутые бумаги. Свертки эти тут же выпали на траву.
— Ну, что вы скажете? Я был прав! — торжествующе вскричал дон Кристобаль.
Индеец вытащил из своей сумки кусок окоте18, зажег его и воткнул в землю.
— Вот вам факел, читайте, — сказал он полковнику.
Дон Кристобаль, по предложению полковника, присоединился к своим товарищам и, укрывшись плащом, уснул крепким сном.
Во всем лагере бодрствовали только три человека: караульный, обязанный стоять на часах, индеец, сидевший на корточках перед костром с трубкой во рту, положив локти на колени и подперев голову руками, и полковник, внимательно читавший депеши.
Прочитав, он тщательно сложил их в свой бумажник, провел рукой по лбу, как бы желая стереть тяжелые мысли, потом резко обернулся к индейцу и пристально посмотрел на него.
— Пламенный Глаз хочет мне что-то сказать? — спросил краснокожий, настороженно оглядевшись вокруг. — Пусть он раньше выслушает вождя. Сейчас, когда все уши закрыты, Великий Бобр должен передать ему слова одного друга.
— Говорите, вождь, я слушаю вас с большим вниманием, — сказал молодой человек.
Индеец поднялся, сделал круг, как бы проверяя, что никто не сможет подслушать, затем, успокоенный своими наблюдениями, опять занял место перед огнем.
— Вот что сказал друг Пламенного Глаза, — прошептал он: — «Я потерял половину моей души, любимая девушка исчезла, неужели мой друг покинет меня в горе?»
— Кто велел вам передать мне эти слова, вождь? — возбужденно сказал дон Луис.
— Брат мой пылок, он любит своего друга, это хорошо, — все так же бесстрастно сказал индеец. — Великий Бобр тоже любит Энкарнасиона Ортиса. Это храбрый воин, гачупины его очень боятся. Великий Бобр поможет Пламенному Глазу выручить из беды Энкарнасиона Ортиса.
— Вы говорили об Энкарнасионе Ортисе?! Во имя неба, вождь, не скрывайте от меня ничего! С ним случилось несчастье?
— Пусть он сам все расскажет бледнолицему вождю. Великий Бобр — всего-навсего невежественный краснокожий, у него во рту нет языка белых, и он не умеет говорить и объяснять, как белые.
Предыдущий разговор очень ясно показал, что расспрашивать индейца, когда он не хочет отвечать, бесполезно. Поэтому полковник, несмотря на тревогу и волнение, решил не продолжать разговора, — по крайней мере, явно. Он предпочел отвлечь внимание индейца и потом незаметно вернуться к этому вопросу.
Он принял самый безразличный вид, на который только был способен, и спросил:
— Итак, Собрание направило вождя команчей, с тем чтобы он меня проводил до места соединения?
— Великий Бобр согласился это сделать, и он сделает.
— Благодарю вас, вождь. Я рассчитываю на то, что вы хорошо знаете страну и поведете нас самым коротким путем.
— Птицы летят прямо — так же ходит Великий Бобр, когда он на тропе войны.
— Скажите мне, вождь, среди белых воинов, которых мы встретим, будет и Энкарнасион Ортис?
— Энкарнасион Ортис придет туда. Пламенный Глаз его увидит.
— Отдохнули ли вы настолько, вождь, чтобы сейчас же пуститься в дорогу?
Вождь команчей презрительно усмехнулся и, затянув свой пояс, который, садясь, он немного распустил, сказал:
— Великий Бобр не знает усталости. Если этого требует долг, ничто не может его остановить.
— Если так, мы сейчас же идем. Время уже за полночь, лошади и люди отдохнули, нас здесь ничто больше не задерживает.
— Я готов. Пусть Пламенный Глаз приказывает, он — начальник Великого Бобра.
Полковник сразу встал, разбудил дона Кристобаля и приказал ему приготовиться к отъезду и поднять ранчерос.
Бедняги не чувствовали ног от усталости, когда приехали на стоянку, поэтому они ей очень обрадовались.
Тем не менее сейчас, когда им пришлось встать и седлать лошадей, они не позволили себе выразить даже тени неудовольствия: они понимали, что только очень важный повод принудил их начальника внезапно пуститься снова в путь и именно тогда, когда они так великолепно уснули.
Спустя полчаса ранчерос, следуя за Великим Бобром, покинули свою стоянку и тихо спустились с крутого откоса, держа под уздцы лошадей. Попав на равнину, они вскочили в седла и поскакали галопом.
В ночной тьме они напоминали фантастических черных всадников, немых и страшных, которые, по преданию скандинавской легенды, блуждают холодными и туманными зимними ночами в вековых лесах Норвегии.
X. СТОЛКНОВЕНИЕ
Ночь была темной, духота невыносимой; по небу медленно двигались тучи; в воздухе с нестерпимым жужжанием кружились мириады москитов; беспричинно трещали ветви деревьев; в тишине возникали таинственные шорохи; по временам с унылым шумом на листья падали крупные капли дождя, — все в природе предвещало приближающуюся грозу.
Всадники угрюмо продвигались вперед, с трудом управляя усталыми лошадьми, на каждом шагу спотыкавшимися о придорожные камни.
И только Великий Бобр шел непринужденно и уверенно, как будто дорога была освещена солнцем; он ни разу не остановился, ни разу не заколебался; иногда только касался ладонью коры деревьев, — ему было достаточно этого легкого прикосновения, чтобы в полной тьме убедиться в правильности выбранного пути.
Дон Луис и дон Кристобаль ехали бок о бок с проводником; последний невольно поддался обаянию дона Луиса. Он постепенно сбросил с себя надменность, свойственную индейцам, и начал разговаривать и смеяться, как будто находился среди старых друзей.
Таким образом, в полном согласии ранчерос продолжали свой поход; и хотя дон Луис, конечно, ждал с большим нетерпением встречи со своими друзьями, все же примерно в девять часов утра он решил сделать привал на несколько часов.
Надо было переждать наиболее жаркое время дня, дать всадникам отдых, восстановить их силы, израсходованные в течение нескольких дней тяжелого перехода.
По приказу дона Кристобаля отряд разбил лагерь на берегу Рио Браво-дель-Норте у брода, найденного проводником.
Этот брод находился немного выше Пасо-дель-Норте.
Полковник, не зная о событиях, происшедших в последнее время, собирался привести свой отряд именно туда или, по крайней мере, в окрестности деревни, рассчитывая встретить там своих друзей.
Высокие ветви деревьев давали благодатную тень; зеленая густая трава как бы предлагала мягкую постель для сна. Ранчерос расседлали своих лошадей, дали им маису и, выполнив этот долг, подумали о себе. Каждый устроился с возможными удобствами — разложили на траве съестные припасы и весело позавтракали.
Дон Луис, дон Кристобаль и Великий Бобр расположились для завтрака в некотором отдалении от всего отряда. Великий Бобр был очень польщен приглашением полковника, он считал это большой честью для себя.
После обеда и неизменной сигареты каждый устроился поудобнее, желая выспаться; только проводник поднялся и затянул пояс, как бы готовясь удалиться. Полковник его задержал.
— Вы разве не собираетесь отдохнуть, вождь? — спросил он.
— Нет, — ответил индеец, — Великий Бобр будет бодрствовать. Он обещал другу Пламенного Глаза доставить молодого начальника живым и невредимым.
— Брагодарю вас, вождь, за вашу самоотверженность, но, по-моему, она излишня в данный момент. Достаточно наших часовых, чтобы охранять нас.
— Великий Бобр отправится на охоту — раздобыть ужин — и в то же время просмотрит дорогу. Это его долг.
— Как вам угодно, вождь. Что касается меня, то мои глаза слипаются. Я очень хочу спать!
— Хорошо! Пусть сон восстановит силы моего брата. Мос-хо-ке возвратится, когда солнце удлинит тень больших деревьев до линии воды в реке.
— Хорошо, вождь. Однако не удаляйтесь на большое расстояние.
Гонец молча улыбнулся и направился к броду. Ранчерос наблюдали, как он переходил реку, — вода доходила ему до пояса.
Полковник распорядился дать индейцу лошадь, но он предпочел отказаться он нее, считая, видимо, что так лучше пойти по следу, если он встретится на его пути.
За исключением кое-где расставленных часовых, все ранчерос беззаботно спали.
Около трех часов пополудни полковник почувствовал
легкое прикосновение руки к его плечу. Этого было достаточно, чтобы молодой человек моментально открыл глаза и вскочил на ноги.
Мос-хо-ке стоял неподвижно перед ним; у ног его лежали пекари — трофеи охоты.
— А-а! Это вы, вождь! — зевая, сказал полковник. — Вы считаете, что уже пора отправляться?
Не говоря ни слова, индеец показал на солнце, которое медленно опускалось на горизонте.
— Это верно, вы точны. Спасибо! Я распоряжусь, чтобы дали сигнал седлать лошадей.
Проводник остановил его.
— Нет, — сказал он, — в лесу слишком много открытых ушей.
— Вы чего-то опасаетесь, вождь?
— Опасность приходит всегда, когда ее не ждут. На дорогах войны осторожность необходима. Великий Бобр предупреждает, чтобы ружья бледнолицых друзей были заряжены.
— Они всегда заряжены.
— Хорошо. Они понадобятся, вероятно, до захода солнца. Пусть воины приготовятся — уже время отправляться дальше.
Двусмысленные слова проводника заставили полковника призадуматься. И все же он решил, что будет благоразумнее последовать совету вождя. Он был убежден, что, в случае реальной опасности, проводник скажет обо всем яснее.
По совету индейца ранчерос разбудили без сигнала. Это повлекло за собой некоторое опоздание. Было уже больше четырех часов, когда кавалерийский отряд приготовился к походу.
Без особых препятствий они переправились на другой берег и вскоре очутились на мексиканской земле. В эту эпоху покинутый ранчерос берег входил клином в испанские владения, составляя часть вице-королевства Новой Испании, хотя он и был захвачен независимыми индейцами.
После переправы по приказу полковника отряд остановился на несколько минут, чтобы восстановить ряды, а затем уже отправился дальше галопом — привычным аллюром мексиканских лошадей.
В этот момент Мос-хо-ке наклонился к уху полковника и сказал, указывая пальцем на лесок, к которому подъезжал отряд:
— Белый начальник должен обратить внимание на это место.
— Что вы хотите сказать, вождь? — спросил полковник.
— Великий Бобр напал на след.
— След?
— Не более чем в четырех лье отсюда.
— Я ничего не понимаю… — сказал полковник, обратившись к дону Кристобалю.
— Он хочет сказать, что видел следы перехода каких-то людей.
— А-а! Очень хорошо… А какой след? — спросил полковник, поворачиваясь к индейцу.
— Этот след войны. Лошади подкованы, они принадлежат бледнолицым.
— Наверно, это независимые ранчерос. Их много здесь, их отряды занимают всю провинцию.
Индеец покачал головой.
— Нет, — сказал он, — это гачупины.
— Испанцы?
— Да.
— В каком направлении они следуют?
— В противоположном нашему.
— Значит, они идут сюда?
— Через час они будут перед нами.
— Кто эти люди?
— Великий Бобр знает.
— Вы их видели?
— Да.
— Кто же они?
— Воины человека, которого белые называют дон Горацио де Бальбоа.
— Это невозможно, вождь, вы ошибаетесь.
— Великий Бобр не ошибается.
— В письмах, принесенных вами, мне сообщили, что дон Горацио де Бальбоа был внезапно захвачен Энкарнасионом Ортисом в Пасо-дель-Норте и разбит наголову, а его шайка рассеялась.
— Это правда. Койоты были выкурены ягуарами, но койоты потом вновь объединились. Великий Бобр знает об этом. Он видел их два раза: до встречи с Пламенным Глазом и сегодня. Мой брат должен быть осторожен, — их много.
— Да что мне эти негодяи! Они ничего не стоят по сравнению с моими храбрыми солдатами!
— И все же лучше избежать встречи с ними. Это легко сделать.
— Нет, ни за что! Я уничтожу их!
— Пламенный Глаз — начальник.
— Я считаю позорным свернуть с пути из-за этих презренных людей!
— Если Пламенный Глаз принял такое решение, он должен немедленно позаботиться о мерах предосторожности. Этого требует благоразумие.
— Вы правы, вождь… Дон Кристобаль, составьте авангард из сорока человек, пошлите разведчиков на фланги колонны, распорядитесь, чтобы полная тишина царила в рядах, чтобы каждый воин был готов к битве. Враг перед нами.
Дон Кристобаль выполнил приказание своего начальника с такой быстротой, что через пять минут отряд вошел в лес в полном порядке и готовый к любой неожиданности.
Ранчерос в ожидании предстоящей битвы забыли об усталости, к ним вернулось их обычное беззаботное веселье.
— Теперь, — сказал проводник, слезая с лошади и передавая ее ближайшему солдату, — Великий Бобр пойдет вперед на разведку. Он должен выяснить дорогу для своих белых друзей. Он предупредит их о приближении врага. Он трижды прокричит как ястреб-перепелятник.
— Благодарю вас! Идите! — сказал полковник. Индеец проскользнул между деревьями и исчез. Отряд продолжал двигаться медленно и осторожно.
— Должен сказать, что в характере индейцев много хорошего и они люди надежные, — обращаясь к своему лейтенанту, заметил полковник.
— Да, для тех, кого они любят, — улыбаясь, ответил дон Кристобаль.
— Это само собой разумеется, — в тон ему сказал полковник.
Отряд дошел до опушки леса и вступил на равнину; на ней, несмотря на отсутствие малейшего ветерка, колыхались высокие травы. В этот момент внезапно послышался крик ястреба-перепелятника, почти немедленно вслед за ним — ружейный выстрел и ужасный крик; ранчерос остановились, охваченные сильнейшим беспокойством.
Что произошло на равнине? Она ведь кажется такой пустынной!..
Кто выстрелил?
Быть может, проводник захвачен врагами и убит?
Что можно предпринять?
Продолжать двигаться вперед или отступать?
Все были объяты крайней тревогой.
И тут совсем близко от них прозвучал пронзительный торжествующий крик. Раздвинулись травы, и появился Великий Бобр. Он держал в одной руке ружье, в другой окровавленный скальп.
— Хвала создателю! — увидя индейца, вскричал полковник. — Мос-хо-ке невредим!
— Гачупины там! — сказал индеец, вытягивая руку. — Великий Бобр принес скальп одного из разведчиков.
Нельзя было терять времени на размышление, нужно было немедленно принять решение. Полковник без колебания построил ранчерос в боевом порядке на опушке леса. Резерв в сто человек во главе с доном Кристобалем должен был скрыться в лесу и ждать приказа полковника. По первому же сигналу они должны были примчаться на помощь.
В течение получаса ранчерос стояли — неподвижные, спокойные и молчаливые.
Солдаты, готовясь к битве, знают, что на войне нет милосердия.
Непокоренные, так же как и испанцы, были беспощадны в этой братоубийственной войне. Горе побежденным! Только одно имело значение: победить или умереть!
Чтобы предупредить о приближении врага, двадцать разведчиков выехали на пятьдесят шагов вперед от фронта.
Вскоре послышалась ружейная перестрелка; разведчики, за которыми погнались испанцы, укрылись позади своих рядов, а преследователей встретил такой огонь, что они бросились назад, оставив нескольких солдат на земле.
Обстановка стала ясной — схватка обещала быть жаркой.
Полковник, недовольный создавшимся положением — неподвижностью отряда в ожидании столкновения (позиция, всегда невыгодная для кавалерийского боя), построил свой отряд в колонну, велел трубить атаку и, оставив резерв в засаде под прикрытием, поскакал навстречу врагам с криком:
— Мексика и независимость!
Ранчерос, повторяя стократно этот клич, ринулись за ним.
Мос-хо-ке не ошибся: отряд, с которым решил сразиться дон Луис, был именно тот, которым командовал капитан дон Горацио де Бальбоа. Как сумел этот человек, только недавно разбитый наголову в Пасо-дель-Норте отрядом Энкарнасиона Ортиса, человек, наполовину обгоревший, еле вырвавшийся из пылающей деревни, — как сумел он снова и через такое короткое время стать во главе многочисленного отряда? Это тайна, разгадать ее невозможно, во всяком случае сейчас. Но факт существовал, и обсуждать его было бесполезно.
Но что еще поразило и заинтересовало полковника — это сам путь, по которому следовал испанец: он направлялся в пустыню…
Казалось бы, для такого человека, как дон Горацио, война сводилась к разбою, и он, естественно, должен был бы стремиться в центр Мексики, где были ранчо и асиенды, в маленькие беззащитные города, которые можно было бы легко грабить, — ведь именно они и представляли громадный интерес для испанцев. Но чем привлекала дон Горацио пустыня? Единственные хозяева саванн — команчи, сиу, апачи и многие другие индейцы-кочевники и непокоренные, бродячие владельцы этих громадных пространств, — разве они дали бы ему те богатства, которых он так домогался и для которых готов был на все, на любое преступление?
Этот второй вопрос был так же трудно разрешим, как и первый. Одно ясно: принимая это направление, капитан дон Горацио преследовал темную цель; порочный до мозга костей, этот человек не мог иметь никаких других намерений. Но что это были за намерения?..
Как ни странно, полковник, мчась во главе своего отряда, не мог отделаться от этих мыслей; вместе с тем он не мог дать себе отчета, почему они так живо занимали его.
Полковник никогда не встречался с капитаном, и, казалось, поступки капитана должны были быть безразличными для него.
Однако, повторяем, полковник был очень встревожен, и какая-то непонятная тоска сжимала его сердце. Было ли это предчувствием?
Но почему предчувствие в отношении незнакомого человека? Вот что он напрасно старался понять.
Бальбоа принимал доклад своих разведчиков, когда услышал шум, похожий на раскаты грома. Это ранчерос пошли в атаку.
Настоящий бандит по своим поступкам, дон Горацио в то же время был опытным офицером и храбрым человеком.
Раздосадованный тем, что не он предпринял атаку, капитан прибег к хитрости: большую часть солдат он перевел в засаду в придорожные кустарники, а на дороге оставил только заслон из всадников, расставленных таким образом, чтобы ввести в заблуждение противника.
Его отряд, состоявший из четырехсот сорока человек, численно превосходил отряд непокоренных; но капитан дон Горацио вез с собой закрытый паланкин, который, видимо, скрывал что-то очень ценное. На охрану паланкина было выделено шестьдесят всадников, получивших приказ не удаляться от него, что бы ни случилось.
Этот паланкин и его конвой были спрятаны в чаще леса и все время находились под наблюдением капитана.
Едва Бальбоа принял все эти меры, как с быстротой бурного потока, опрокидывающего и уничтожающего в своем бешеном стремлении все встречающиеся на пути препятствия, появились ранчерос.
Дон Луис с безошибочностью, характерной для настоящих командиров, угадал расположение противника и тут же изменил свой план атаки.
Отряд ранчерос, обрушившись лавиной на испанцев, разделился на три части: центр продолжал атаковать в глубину, а фланги отклонились вправо и влево. С саблями в руках ранчерос стремительно бросились на спрятавшихся всадников, уверенных в том, что они ввели в заблуждение своих врагов, и потому не ожидавших этой неистовой атаки и растерявшихся от нее.
Схватка была ужасной. Обе стороны показывали чудеса храбрости. Ожесточение, вызванное расовой ненавистью, дошло до предела.
Испанцы, в первые мгновения застигнутые врасплох бешеной атакой, сплотили свои ряды и дрались с энергией отчаяния.
Нельзя было предвидеть, на чьей стороне будет перевес. Великий Бобр подошел к полковнику и, указывая на паланкин, неподвижно стоявший под прикрытием и охраняемый конвоем, лаконично сказал:
— Там!
Дон Луис бросил быстрый взгляд в направлении, указанном индейцем, и, не понимая причины, почувствовал важность, которую дон Горацио придает этому таинственному, тщательно оберегаемому паланкину.
Дон Луис знаком подозвал офицера, тихо сказал ему несколько слов и, собрав двадцать ранчерос, внезапно напал на конвой, до этого момента не принимавший участияв сражении.
Вскоре вокруг паланкина сосредоточилось все сражение: ранчерос стремились овладеть им, а испанцы удвоили усилия, чтобы его защитить.
Дон Горацио показывал чудеса храбрости, порывы мужества, достойные более благородной цели, чем та, которую он преследовал.
Капитан ловким приемом окружил ранчерос, и они очутились одновременно в роли атакующих и атакуемых.
Такой бой не мог долго продолжаться… Испанцы начали одерживать верх, как вдруг с силой прозвучал крик:
Всадники угрюмо продвигались вперед, с трудом управляя усталыми лошадьми, на каждом шагу спотыкавшимися о придорожные камни.
И только Великий Бобр шел непринужденно и уверенно, как будто дорога была освещена солнцем; он ни разу не остановился, ни разу не заколебался; иногда только касался ладонью коры деревьев, — ему было достаточно этого легкого прикосновения, чтобы в полной тьме убедиться в правильности выбранного пути.
Дон Луис и дон Кристобаль ехали бок о бок с проводником; последний невольно поддался обаянию дона Луиса. Он постепенно сбросил с себя надменность, свойственную индейцам, и начал разговаривать и смеяться, как будто находился среди старых друзей.
Таким образом, в полном согласии ранчерос продолжали свой поход; и хотя дон Луис, конечно, ждал с большим нетерпением встречи со своими друзьями, все же примерно в девять часов утра он решил сделать привал на несколько часов.
Надо было переждать наиболее жаркое время дня, дать всадникам отдых, восстановить их силы, израсходованные в течение нескольких дней тяжелого перехода.
По приказу дона Кристобаля отряд разбил лагерь на берегу Рио Браво-дель-Норте у брода, найденного проводником.
Этот брод находился немного выше Пасо-дель-Норте.
Полковник, не зная о событиях, происшедших в последнее время, собирался привести свой отряд именно туда или, по крайней мере, в окрестности деревни, рассчитывая встретить там своих друзей.
Высокие ветви деревьев давали благодатную тень; зеленая густая трава как бы предлагала мягкую постель для сна. Ранчерос расседлали своих лошадей, дали им маису и, выполнив этот долг, подумали о себе. Каждый устроился с возможными удобствами — разложили на траве съестные припасы и весело позавтракали.
Дон Луис, дон Кристобаль и Великий Бобр расположились для завтрака в некотором отдалении от всего отряда. Великий Бобр был очень польщен приглашением полковника, он считал это большой честью для себя.
После обеда и неизменной сигареты каждый устроился поудобнее, желая выспаться; только проводник поднялся и затянул пояс, как бы готовясь удалиться. Полковник его задержал.
— Вы разве не собираетесь отдохнуть, вождь? — спросил он.
— Нет, — ответил индеец, — Великий Бобр будет бодрствовать. Он обещал другу Пламенного Глаза доставить молодого начальника живым и невредимым.
— Брагодарю вас, вождь, за вашу самоотверженность, но, по-моему, она излишня в данный момент. Достаточно наших часовых, чтобы охранять нас.
— Великий Бобр отправится на охоту — раздобыть ужин — и в то же время просмотрит дорогу. Это его долг.
— Как вам угодно, вождь. Что касается меня, то мои глаза слипаются. Я очень хочу спать!
— Хорошо! Пусть сон восстановит силы моего брата. Мос-хо-ке возвратится, когда солнце удлинит тень больших деревьев до линии воды в реке.
— Хорошо, вождь. Однако не удаляйтесь на большое расстояние.
Гонец молча улыбнулся и направился к броду. Ранчерос наблюдали, как он переходил реку, — вода доходила ему до пояса.
Полковник распорядился дать индейцу лошадь, но он предпочел отказаться он нее, считая, видимо, что так лучше пойти по следу, если он встретится на его пути.
За исключением кое-где расставленных часовых, все ранчерос беззаботно спали.
Около трех часов пополудни полковник почувствовал
легкое прикосновение руки к его плечу. Этого было достаточно, чтобы молодой человек моментально открыл глаза и вскочил на ноги.
Мос-хо-ке стоял неподвижно перед ним; у ног его лежали пекари — трофеи охоты.
— А-а! Это вы, вождь! — зевая, сказал полковник. — Вы считаете, что уже пора отправляться?
Не говоря ни слова, индеец показал на солнце, которое медленно опускалось на горизонте.
— Это верно, вы точны. Спасибо! Я распоряжусь, чтобы дали сигнал седлать лошадей.
Проводник остановил его.
— Нет, — сказал он, — в лесу слишком много открытых ушей.
— Вы чего-то опасаетесь, вождь?
— Опасность приходит всегда, когда ее не ждут. На дорогах войны осторожность необходима. Великий Бобр предупреждает, чтобы ружья бледнолицых друзей были заряжены.
— Они всегда заряжены.
— Хорошо. Они понадобятся, вероятно, до захода солнца. Пусть воины приготовятся — уже время отправляться дальше.
Двусмысленные слова проводника заставили полковника призадуматься. И все же он решил, что будет благоразумнее последовать совету вождя. Он был убежден, что, в случае реальной опасности, проводник скажет обо всем яснее.
По совету индейца ранчерос разбудили без сигнала. Это повлекло за собой некоторое опоздание. Было уже больше четырех часов, когда кавалерийский отряд приготовился к походу.
Без особых препятствий они переправились на другой берег и вскоре очутились на мексиканской земле. В эту эпоху покинутый ранчерос берег входил клином в испанские владения, составляя часть вице-королевства Новой Испании, хотя он и был захвачен независимыми индейцами.
После переправы по приказу полковника отряд остановился на несколько минут, чтобы восстановить ряды, а затем уже отправился дальше галопом — привычным аллюром мексиканских лошадей.
В этот момент Мос-хо-ке наклонился к уху полковника и сказал, указывая пальцем на лесок, к которому подъезжал отряд:
— Белый начальник должен обратить внимание на это место.
— Что вы хотите сказать, вождь? — спросил полковник.
— Великий Бобр напал на след.
— След?
— Не более чем в четырех лье отсюда.
— Я ничего не понимаю… — сказал полковник, обратившись к дону Кристобалю.
— Он хочет сказать, что видел следы перехода каких-то людей.
— А-а! Очень хорошо… А какой след? — спросил полковник, поворачиваясь к индейцу.
— Этот след войны. Лошади подкованы, они принадлежат бледнолицым.
— Наверно, это независимые ранчерос. Их много здесь, их отряды занимают всю провинцию.
Индеец покачал головой.
— Нет, — сказал он, — это гачупины.
— Испанцы?
— Да.
— В каком направлении они следуют?
— В противоположном нашему.
— Значит, они идут сюда?
— Через час они будут перед нами.
— Кто эти люди?
— Великий Бобр знает.
— Вы их видели?
— Да.
— Кто же они?
— Воины человека, которого белые называют дон Горацио де Бальбоа.
— Это невозможно, вождь, вы ошибаетесь.
— Великий Бобр не ошибается.
— В письмах, принесенных вами, мне сообщили, что дон Горацио де Бальбоа был внезапно захвачен Энкарнасионом Ортисом в Пасо-дель-Норте и разбит наголову, а его шайка рассеялась.
— Это правда. Койоты были выкурены ягуарами, но койоты потом вновь объединились. Великий Бобр знает об этом. Он видел их два раза: до встречи с Пламенным Глазом и сегодня. Мой брат должен быть осторожен, — их много.
— Да что мне эти негодяи! Они ничего не стоят по сравнению с моими храбрыми солдатами!
— И все же лучше избежать встречи с ними. Это легко сделать.
— Нет, ни за что! Я уничтожу их!
— Пламенный Глаз — начальник.
— Я считаю позорным свернуть с пути из-за этих презренных людей!
— Если Пламенный Глаз принял такое решение, он должен немедленно позаботиться о мерах предосторожности. Этого требует благоразумие.
— Вы правы, вождь… Дон Кристобаль, составьте авангард из сорока человек, пошлите разведчиков на фланги колонны, распорядитесь, чтобы полная тишина царила в рядах, чтобы каждый воин был готов к битве. Враг перед нами.
Дон Кристобаль выполнил приказание своего начальника с такой быстротой, что через пять минут отряд вошел в лес в полном порядке и готовый к любой неожиданности.
Ранчерос в ожидании предстоящей битвы забыли об усталости, к ним вернулось их обычное беззаботное веселье.
— Теперь, — сказал проводник, слезая с лошади и передавая ее ближайшему солдату, — Великий Бобр пойдет вперед на разведку. Он должен выяснить дорогу для своих белых друзей. Он предупредит их о приближении врага. Он трижды прокричит как ястреб-перепелятник.
— Благодарю вас! Идите! — сказал полковник. Индеец проскользнул между деревьями и исчез. Отряд продолжал двигаться медленно и осторожно.
— Должен сказать, что в характере индейцев много хорошего и они люди надежные, — обращаясь к своему лейтенанту, заметил полковник.
— Да, для тех, кого они любят, — улыбаясь, ответил дон Кристобаль.
— Это само собой разумеется, — в тон ему сказал полковник.
Отряд дошел до опушки леса и вступил на равнину; на ней, несмотря на отсутствие малейшего ветерка, колыхались высокие травы. В этот момент внезапно послышался крик ястреба-перепелятника, почти немедленно вслед за ним — ружейный выстрел и ужасный крик; ранчерос остановились, охваченные сильнейшим беспокойством.
Что произошло на равнине? Она ведь кажется такой пустынной!..
Кто выстрелил?
Быть может, проводник захвачен врагами и убит?
Что можно предпринять?
Продолжать двигаться вперед или отступать?
Все были объяты крайней тревогой.
И тут совсем близко от них прозвучал пронзительный торжествующий крик. Раздвинулись травы, и появился Великий Бобр. Он держал в одной руке ружье, в другой окровавленный скальп.
— Хвала создателю! — увидя индейца, вскричал полковник. — Мос-хо-ке невредим!
— Гачупины там! — сказал индеец, вытягивая руку. — Великий Бобр принес скальп одного из разведчиков.
Нельзя было терять времени на размышление, нужно было немедленно принять решение. Полковник без колебания построил ранчерос в боевом порядке на опушке леса. Резерв в сто человек во главе с доном Кристобалем должен был скрыться в лесу и ждать приказа полковника. По первому же сигналу они должны были примчаться на помощь.
В течение получаса ранчерос стояли — неподвижные, спокойные и молчаливые.
Солдаты, готовясь к битве, знают, что на войне нет милосердия.
Непокоренные, так же как и испанцы, были беспощадны в этой братоубийственной войне. Горе побежденным! Только одно имело значение: победить или умереть!
Чтобы предупредить о приближении врага, двадцать разведчиков выехали на пятьдесят шагов вперед от фронта.
Вскоре послышалась ружейная перестрелка; разведчики, за которыми погнались испанцы, укрылись позади своих рядов, а преследователей встретил такой огонь, что они бросились назад, оставив нескольких солдат на земле.
Обстановка стала ясной — схватка обещала быть жаркой.
Полковник, недовольный создавшимся положением — неподвижностью отряда в ожидании столкновения (позиция, всегда невыгодная для кавалерийского боя), построил свой отряд в колонну, велел трубить атаку и, оставив резерв в засаде под прикрытием, поскакал навстречу врагам с криком:
— Мексика и независимость!
Ранчерос, повторяя стократно этот клич, ринулись за ним.
Мос-хо-ке не ошибся: отряд, с которым решил сразиться дон Луис, был именно тот, которым командовал капитан дон Горацио де Бальбоа. Как сумел этот человек, только недавно разбитый наголову в Пасо-дель-Норте отрядом Энкарнасиона Ортиса, человек, наполовину обгоревший, еле вырвавшийся из пылающей деревни, — как сумел он снова и через такое короткое время стать во главе многочисленного отряда? Это тайна, разгадать ее невозможно, во всяком случае сейчас. Но факт существовал, и обсуждать его было бесполезно.
Но что еще поразило и заинтересовало полковника — это сам путь, по которому следовал испанец: он направлялся в пустыню…
Казалось бы, для такого человека, как дон Горацио, война сводилась к разбою, и он, естественно, должен был бы стремиться в центр Мексики, где были ранчо и асиенды, в маленькие беззащитные города, которые можно было бы легко грабить, — ведь именно они и представляли громадный интерес для испанцев. Но чем привлекала дон Горацио пустыня? Единственные хозяева саванн — команчи, сиу, апачи и многие другие индейцы-кочевники и непокоренные, бродячие владельцы этих громадных пространств, — разве они дали бы ему те богатства, которых он так домогался и для которых готов был на все, на любое преступление?
Этот второй вопрос был так же трудно разрешим, как и первый. Одно ясно: принимая это направление, капитан дон Горацио преследовал темную цель; порочный до мозга костей, этот человек не мог иметь никаких других намерений. Но что это были за намерения?..
Как ни странно, полковник, мчась во главе своего отряда, не мог отделаться от этих мыслей; вместе с тем он не мог дать себе отчета, почему они так живо занимали его.
Полковник никогда не встречался с капитаном, и, казалось, поступки капитана должны были быть безразличными для него.
Однако, повторяем, полковник был очень встревожен, и какая-то непонятная тоска сжимала его сердце. Было ли это предчувствием?
Но почему предчувствие в отношении незнакомого человека? Вот что он напрасно старался понять.
Бальбоа принимал доклад своих разведчиков, когда услышал шум, похожий на раскаты грома. Это ранчерос пошли в атаку.
Настоящий бандит по своим поступкам, дон Горацио в то же время был опытным офицером и храбрым человеком.
Раздосадованный тем, что не он предпринял атаку, капитан прибег к хитрости: большую часть солдат он перевел в засаду в придорожные кустарники, а на дороге оставил только заслон из всадников, расставленных таким образом, чтобы ввести в заблуждение противника.
Его отряд, состоявший из четырехсот сорока человек, численно превосходил отряд непокоренных; но капитан дон Горацио вез с собой закрытый паланкин, который, видимо, скрывал что-то очень ценное. На охрану паланкина было выделено шестьдесят всадников, получивших приказ не удаляться от него, что бы ни случилось.
Этот паланкин и его конвой были спрятаны в чаще леса и все время находились под наблюдением капитана.
Едва Бальбоа принял все эти меры, как с быстротой бурного потока, опрокидывающего и уничтожающего в своем бешеном стремлении все встречающиеся на пути препятствия, появились ранчерос.
Дон Луис с безошибочностью, характерной для настоящих командиров, угадал расположение противника и тут же изменил свой план атаки.
Отряд ранчерос, обрушившись лавиной на испанцев, разделился на три части: центр продолжал атаковать в глубину, а фланги отклонились вправо и влево. С саблями в руках ранчерос стремительно бросились на спрятавшихся всадников, уверенных в том, что они ввели в заблуждение своих врагов, и потому не ожидавших этой неистовой атаки и растерявшихся от нее.
Схватка была ужасной. Обе стороны показывали чудеса храбрости. Ожесточение, вызванное расовой ненавистью, дошло до предела.
Испанцы, в первые мгновения застигнутые врасплох бешеной атакой, сплотили свои ряды и дрались с энергией отчаяния.
Нельзя было предвидеть, на чьей стороне будет перевес. Великий Бобр подошел к полковнику и, указывая на паланкин, неподвижно стоявший под прикрытием и охраняемый конвоем, лаконично сказал:
— Там!
Дон Луис бросил быстрый взгляд в направлении, указанном индейцем, и, не понимая причины, почувствовал важность, которую дон Горацио придает этому таинственному, тщательно оберегаемому паланкину.
Дон Луис знаком подозвал офицера, тихо сказал ему несколько слов и, собрав двадцать ранчерос, внезапно напал на конвой, до этого момента не принимавший участияв сражении.
Вскоре вокруг паланкина сосредоточилось все сражение: ранчерос стремились овладеть им, а испанцы удвоили усилия, чтобы его защитить.
Дон Горацио показывал чудеса храбрости, порывы мужества, достойные более благородной цели, чем та, которую он преследовал.
Капитан ловким приемом окружил ранчерос, и они очутились одновременно в роли атакующих и атакуемых.
Такой бой не мог долго продолжаться… Испанцы начали одерживать верх, как вдруг с силой прозвучал крик: