Емцев Михаил. Сфера Шварцшильда

Емцев М & Парнов Еремей
Сфера Шварцшильда

   М.ЕМЦЕВ, Е.ПАРНОВ
   СФЕРА ШВАРЦШИЛЬДА
   "Я знаю, что ничего не знаю, - сказал древнегреческий мудрец ученику и очертил маленький круг. - Вот твое знание. Оно невелико, но и невелики границы этого круга с неведомым. А вот что знаю я, - и он очертил большой круг, - но и границы с океаном незнания здесь больше. Наше знание о мире ширится, но вместе с тем мы все яснее понимаем, как мало наше знание".
   Учитель геометрии - наш современник - сказал, что круг представляет собой проекцию сферы на плоскость, а прямая с точки зрения геометрии Лобачевского может рассматриваться как отрезок окружности, центр которой лежит в бесконечности. Лучше было бы ему сказать "окружности с бесконечным радиусом". Это уже очень абстрактно, когда центр удаляют в бесконечность. Центр там, где находится в данную минуту человек. Мы привыкли мыслить, что человек всегда находится в центре. А вот радиус может уходить в бесконечность. Из своего центра мы будем мысленно следить, как это происходит.
   Первые сведения о том, что на Анизателле не все благополучно, дала астрофизическая обсерватория Джорделл-Бэнк.
   Анизателла - единственная планета в системе двойной звезды, расположенной в созвездии Цефея и обозначаемой символом УУ. Последние семьдесят лет планета считается окончательно заселенной, хотя число колонистов на ней, даже в первые бурные десятилетия, не превышало двухсот человек. Один раз в шесть лет этот далекий форпост Земли посещает грузовой астролет класса В-8. Постоянная же связь поддерживается лишь по каналу космического интервидения. Шесть минут ускоренной передачи через каждые три часа земного времени. Вот и все.
   27 сентября в 19 часов 37 минут по Гринвичу очередной сигнал с Анизателлы не поступил. Он пришел лишь в 23 часа 21 минуту, т. е. с опозданием почти на четыре часа. В полученной информации ничего не сообщалось о причинах такого опоздания. Следующий сигнал опоздал уже на трое суток. И вновь Анизателла хранила молчание по поводу странного нарушения режима связи. Крупнейшие обсерватории Земли направили свои телескопы на Цефей. Почти одновременно Бюрокан, Джорделл-Бэнк, Серпухов и Маунт-Поломар обнаружили незначительное отклонение световых лучей в системе УУ.
   Оптическая аномалия увеличивалась от наблюдения к наблюдению. А сигналов с Анизателлы все не было. Передача возобновилась лишь через три с половиной месяца, когда этого никто ужо не ждал. И вновь, это было просто поразительно, текст поступил самый обычный. Словно на Анизателле не знали, что временные интервалы между очередными передачами все более и более растягивались. Предположение, что сигналы могли пропасть в пути, рассеялись сами собой, поскольку нумерация передач была непрерывной.
   Оптический сдвиг между тем все увеличивался. К маю следующего года он достиг величины, не предусмотренной общей теорией относительности даже для нейтронных и гиперонных звезд. Потом, с опозданием на два года семь месяцев и четырнадцать дней, была поймана еще одна передача. И вновь ее нумерация и характер текста ясно свидетельствовали, что на Анизателле ничего не знают о таком катастрофическом запаздывании. А еще месяц спустя все обсерватории мира сообщили, что расположенная в созвездии Цефея двойная звезда УУ потухла.
   С этого момента передачи с Анизателлы окончательно прекратились.
   Такова краткая предыстория "величайшей загадки века", или "тайны Анизателлы", как писалось тогда в газетах.
   Оптический феномен УУ и запаздывание сигналов во времени позволили ученым выдвинуть гипотезу, получившую название "гравитационная ловушка". Согласно этой гипотезе, гравитационное поле одной из звезд УУ по неизвестным причинам резко возросло. В соответствии с принципами общей теории относительности время в этом случае должно замедляться. Увеличение тяготения и связанное с ним замедление времени и явились причиной растягивания интервалов между двумя очередными сообщениями. Естественно, на Анизателле не могли знать, что с точки зрения земного наблюдателя эти интервалы стали увеличиваться. Анизателла исправно выходила на связь каждые три часа земного времени, не подозревая, что для Земли эти три часа постепенно превращаются в сутки, месяцы, годы.
   Когда же тяготение достигло критического порога, отвечающего радиусу так называемой сферы Шварцшильда, пространство вокруг тяготеющей массы свернулось. С этого момента излучение УУ оказалось запертым в сферу. Фотоны мчались по круговым орбитам и не могли достигнуть Земли, для которой время на Анизателле в этот момент остановилось.
   Но никто не знал, почему и как это произошло.
   Оно не исчезло за ночь. Валька осторожно приблизил к нему мизинец и тут же отдернул. В первых лучах голубого солнца оно заиграло чистым сапфировым блеском. Яйцо казалось прозрачным и эфемерным, но какая страшная мощь скрывалась за этой эфемерностью!
   ...Валька наткнулся на него вчера.
   Сгущались оранжевые сумерки. Голубое солнце закатилось за горизонт. От красной звезды остался лишь тоненький сегмент, тихо тонущий в водах Мариба. С нежным шмелиным жужжанием бур входил в плотные пласты монтмориллонита. На четвертом метре Валька почувствовал, что коронка встретила непреодолимое препятствие. Валька всей своей тяжестью повис на ручках, по бур не продвинулся ни на микрон. Конечно, так делать не полагалось - коронка могла полететь, но он все-таки еще раз навалился на ручки. Мотор надсадно взвыл и замолк. Сработал блок защиты. Бур встретил непреодолимое препятствие. Валька ослабил нажим, и тотчас же заработал двигатель. С сожалением включил реверс и вытащил бур на поверхность. Осмотрев коронку, заглубил бур рядом со злополучной скважиной. Минут через десять бур достиг роковой глубины и без видимого усилия пошел дальше.
   Это становилось интересным. Он вновь вытащил бур и заложил еще одну скважину. Вскоре выяснилось, что лишь в одном месте на глубине 314 сантиметров бур упирается в какой-то сверхплотный предмет. Осторожно опустил в скважину гибкий зонд с источником бета-активности.
   Когда зонд достиг препятствия, Валька взглянул на гальванометр. Стрелка замерла на нуле.
   - Вот это да! - Он даже присел от неожиданности. Если верить прибору, то выходило, что таинственное препятствие не только полностью отражает поток электронов, но и не дает им рассеиваться.
   "Может, оно вообще не допускает к себе электроны?"
   Он недоуменно почесал затылок, потом вытащил зонд и отнес его к танку. Покопавшись в ящике, достал инфрафотометр и вернулся к скважине. Когда он сунул в нее дуло прибора и включил ток, экран даже не вспыхнул. Он перенес прибор в соседнюю скважину. Там все было в порядке. Температура горных пород колебалась в пределах нормы. И только в проклятой скважине лежало нечто, в котором отсутствовало всякое тепловое движение.
   Валька растерялся. Он не смел даже подумать, что так вот, буднично и странно, пришло неожиданное. Ему было двадцать два года, и десять из них прошли в ожидании такой встречи. По крайней мере так ему казалось. Конечно, если внимательнее присмотреться к нему и как следует расспросить, то со всей очевидностью выяснится, что Валька не только мечтал.
   За эти десять лет он успел закончить земную школу третьей ступени, написать дипломную работу по курсу астрогеофизики, четыре раза влюбиться и попасть в состав четырнадцатой экспедиции на Анизателлу. Конечно, все эти знаменательные события оставляли какое-то время для досуга, и Валька действительно мог помечтать. Желания его были расплывчаты и противоречивы. Часто, даже слишком часто, он воображал себя знаменитым, но каждый раз по-разному. То он был великим писателем или скульптором, то астрофизиком, сумевшим мыслью своей обогнать скорость света...
   Впрочем, все это сугубо личное дело. Важно, что теперь он почувствовал какой-то нервный укол. Еще не веря, еще боясь разочароваться, бегом бросился назад к танку. Легко коснувшись рукой отполированной скобы, исчез в темном провале люка. Запустил двигатель и на самой малой скорости подвел машину поближе к скважине.
   Осторожно выжав на себя рычаг, опустил на грунт спиральный нож, который с визгом начал срезать тонкие голубовато-бурые пласты. Потом включил пневматику, и подхваченные вихрем частицы грунта понеслись от скважины прочь. Нож вращался на максимальной скорости и через восемь минут достиг метровой глубины. Вокруг танка уже образовался ровненький вывал. Валька сгорал от нетерпения. Он готов был руками помогать вращению вала. Уменьшив живое сечение сопл, он достиг максимального распыления грунта. Силититановые стекла заволокло рыжеватой мутью. Красное солнце почти совсем закатилось. Лишь тонкой кровавой нитью оно еще вплеталось в тугие стремительные струи размельченной породы. Озеро лежало совсем близко. И если бы не вой ножа, можно было бы слышать журчание воды.
   Нож прошел уже два с половиной метра. Валька слегка уменьшил скорость и величину подачи. Пронзительный вой стал чуть-чуть ниже и глуше. Когда режущая кромка достигла трехметровой глубины, Валька включил автомат и перевел ограничитель вправо от отметки "313". Через две минуты нож остановился, и наступила относительная тишина. Он выключил пневматику. Стало совсем тихо. Подождав, пока уляжется пыль, он вылез из люка, перешагнул через вывал и остановился у самого обрыва. Образовавшийся котлован походил на десятиметровую пиалу. Гладкие стены скупо поблескивали слюдяными включениями. И тут только он сообразил, что, вырыв котлован, потерял место, где находилась проклятая скважина. Почесав затылок, возвратился к танку и достал маленькую лопатку. Привязав к скобе нитроновый канат, легко спустился в котлован.
   Копнув несколько раз вокруг центра котлована, он наткнулся на загадочный предмет. С ожесточением стал копать вокруг. Вырыв кольцевую ямку полуметровой глубины, начал сужать круг, пока наконец не образовалась вертикальная колонка. Потом попытался подкопать колонку снизу, это ему удалось.
   Он опешил от удивления, когда обнаружил, что комок грунта, величиной с большое яблоко, неподвижно висит в воздухе, не касаясь дна ямки. Он попытался взять комок в руки. Это оказалось довольно легко. Но сдвинуть комок в какую-либо сторону, поднять его вверх или опустить вниз не было никакой возможности. Схватил лопатку и изо всех сил обрушил ее на комок. Грунт распался и осыпался вниз. Перед ним темно-кровавым огнем сверкал висящий над землей рубин. Валька достал нож и попытался провести бороздку на отполированной до зеркального блеска поверхности рубина.
   Когда до загадочного, величиной с куриное яйцо предмета оставалось каких-нибудь полтора миллиметра, нож остановился, и Валька понял, что никакими силами не сможет приблизить его еще. Он вынул из кармана платок и обернул им рубин. Но когда он завязал концы узлом и потянул их к себе, платок затрещал. Пришлось развязать его.
   Красное солнце наконец зашло совсем. Рубин потемнел. В котловане сгустился мрак. Валька зажег фонарь и с удивлением обнаружил, что рубин превратился в... электрическую лампочку. Он горел таким же ярким и ровным светом, что и фонарь. Точно в котловане было два источника света. Он выключил фонарь, и рубин погас. Вновь зажег свет, и опять в котловане появилась еще одна лампочка...
   В котловане построили небольшую, но прекрасно оснащенную современным оборудованием лабораторию. Квантовый генератор связи уже отправил на Землю текст научного сообщения Валентина Лаврова, скромно озаглавленного "Некоторые оптические особенности тела с абсолютной отражательной способностью". Валька готовил еще одну статью - "К вопросу об ударе о реальное абсолютно твердое тело". Коханов и Гларская написали работу "Об исчезновении импульса на псевдоповерхности абсолютно неосциллирующего объема".
   Но яйцо по-прежнему оставалось абсолютно загадочным. Оно противоречило всем физическим законам сохранения. Оно вообще, если верить теории, не имело права на существование. И вместе с тем оно существовало. Оно висело над лабораторным столом и сверкало разноцветным блеском в зависимости от освещения.
   Научный руководитель лаборатории на Анизателле Грот собирался поставить новое исследование. Оно мыслилось ему приблизительно так: "Термодинамические особенности теплообмена с абсолютным излучателем". Хотя порой ему казалось, что будущую работу следовало бы озаглавить так: "К вопросу несохранения второго закона термодинамики. Сообщение первое. Энтропийный парадокс".
   Охотничий азарт охватил весь небольшой и довольно дружный научный коллектив. Здесь меньше всего было тщеславия или других столь же низменных побудительных причин. Просто люди, в основном молодые, усвоившие в институте, что природа изучена уже в такой степени, что неожиданности вряд ли возможны, вдруг лицом к лицу столкнулись с такой неожиданностью. Сначала они растерялись. Кое у кого шевельнулась подсознательная мысль, что лучше бы этого яйца не было вовсе. Раз факт нельзя объяснить, не лучше ли сделать вид, что его вообще нет? Впрочем, если такая мысль и шевельнулась, то ее сейчас же прогнали куда-то в черную нору подсознания. Труднее было расправиться с привычной мыслью, что все главное и фундаментальное давным-давно открыто.
   Откуда появилась такая мысль, сказать довольно трудно. В институтах меньше всего стремились к тому, чтобы воспитать самоуверенных и ни в чем не сомневающихся специалистов. Но насыщенные до предела учебные программы должны были в короткое время донести до студентов хотя бы самые общие истины.
   История науки постепенно превратилась в хронологию фактов, а не в историю борьбы идей.
   Вот и получилось, что люди покидали институтскую скамью с сознанием, что все самое главное и интересное открыто уже до них.
   Правда, проработав год-два в научном коллективе, они постепенно начинали убеждаться, что дело обстоит совсем не так, как это им казалось, и в любой узкой специальности предостаточно белых пятен.
   И вот теперь молодой коллектив Анизателлы увидел настоящий белый материк. Все положительные и фундаментальные истины, все абсолютные и непогрешимые законы, как жалкие стеклышки, разбились вдруг о берега этого материка. И молодые исследователи растерялись. Лихорадочно и торопливо они бросились изучать отдельные частности, исследовать внешние, лежащие на поверхности свойства. И ни у кого не было ни времени, ни достаточного опыта, чтобы попытаться осмыслить явление.
   Волна экспериментаторства захлестнула робкие ростки гипотезы. Первым это понял Грот. Он отложил в сторону лабораторный журнал и вышел из кабинета. По длинному, облицованному кремовым пластиком коридору он прошел в лабораторию. Тяжелая дверь отворилась бесшумно, и никто не заметил, как он вошел.
   Валька и Коханов осторожно подтаскивали к висящему яйцу большую машину для испытания на прочность. Яйцо оказалось как раз между пластинами.
   - Ну, кажется, можно пускать? - спросил Валька.
   - Давай! - махнул рукой Коханов.
   Валька нажал кнопку пуска, и пластины начали медленно сближаться. Коханов прильнул к окуляру, медленно наводя на фокус.
   - Ну, что там у тебя? - спросил он Вальку. - Заело?
   - Почему заело? Уже 300 килограммов на квадратный сантиметр.
   - Не может быть! Оно все еще висит, не касаясь пластины. Зазоры 1340 микрон.
   - Так оно и останется! Ближе все равно не будет.
   - Давай, давай! Нагружай еще, - махнул рукой Коханов.
   Валька вновь взялся за ручку лимба.
   - Сколько? - спросил Коханов.
   - Восемьсот.
   - А теперь?
   - Тысяча сто.
   - Давай быстрей!
   Коханов не отрывал глаза от окуляра. Валька спокойно и даже как-то равнодушно увеличивал нагрузку.
   - Ну? - спросил через некоторое время Коханов.
   - Три двести, - ответил Валька.
   - А теперь?
   - Пять девятьсот!
   - Давай еще быстрей!
   Но в этот момент раздался треск, и стрелка манометра со звоном ударилась об ограничитель нулевого деления.
   - Зачем вы затеяли этот эксперимент? - спросил Грот строго. - Или с самого начала вам не было ясно, что ничего не получится?
   Валька пожал плечами, а Коханов промычал что-то весьма неопределенное.
   - Неужели его ничем не возьмешь? А, Савелий Осипович? спросил Валька.
   Грот неопределенно хмыкнул и пожал плечами. Незаметно для самого себя он оставил те благие намерения, с которыми пришел сюда, в лабораторию.
   "Может быть, оно волны такие испускает, которые на психику действуют?" - подумал Грот. Но это был последний акт самоконтроля с его стороны. Ему во что бы то ни стало захотелось хоть как-нибудь воздействовать на проклятое яйцо. И почти неожиданно для самого себя он сказал:
   - А что, если попробовать экранировать его от полей?
   - Прекрасная идея! - немедленно восхитился Коханов.
   - Ни черта не выйдет, - минуту спустя отозвался Валька.
   - Почему? - повернулся к нему Грот.
   - Квант электромагнитного поля фотон, а фотоны оно отражает. Я же еще тогда пробовал...
   - Вероятно, вы правы, Валя, - сказал Грот, кивая головой, - но, может быть, оно отражает не все фотоны? Ведь вы пробовали лишь в узком диапазоне видимого света.
   - Не только видимого. Я и инфракрасные лучи пробовал.
   - Да, да, помню... Когда измеряли температуру скважин. Вы мне рассказывали.
   Валька молча кивнул головой.
   Коханов сосредоточенно думал, как развить идею шефа. Он хотел показать, что в его лице Грот обрел если и не очень талантливого, то во всяком случае преданного ученика.
   - А если взять жесткое рентгеновское излучение? - сказал Коханов и пододвинул Гроту кресло.
   Грот кивком поблагодарил его и сел.
   - Над этим я уже думал, Олег. Но так ничего и не решил. Очень рискованное это дело, ребята. Кто его знает, что это за штука.
   - Да, да, конечно, - как эхо отозвался Коханов и понимающе вздохнул.
   - А почему, собственно, рискованная? - спросил Валька. Что может произойти?
   - Да мало ли... - сказал Коханов, - ты же сам не можешь заранее сказать что! Ни ты, ни я - никто не может.
   - Ну и прекрасно! - Валька взмахнул руками. - Давайте тогда попробуем! Вот и станет все ясно.
   Валька взглянул на Грота. Шеф молчал. Тогда Валька решил обратиться непосредственно к нему.
   - Савелий Осипович, чего нам бояться? Либо поток лучей отразился назад, либо проникнет в вещество. Какие еще могут быть последствия?
   - Вот меня и волнует, что будет в том случае, если гаммалучи проникнут в яйцо. Вы можете мне сказать, что будет?
   Коханов покачал головой.
   - Да ничего не будет! - Валька рубанул воздух ладонью. Измерим энергию лучей на выходе и хоть приблизительно сможем судить о структуре яйца. Больше ничего не будет!
   - Как знать, - вздохнул Грот.
   Валька разгорячился, увлекся и перестал следить за своими словами.
   - Да что это вы все опасаетесь?! - возмущенно закричал он. - Кто мы - ученые или перестраховщики?
   Грот внимательно посмотрел на Вальку и ничего не сказал. Коханов воспринял это молчание как сигнал.
   - Да как ты смеешь так говорить? - подскочил он к Вальке, возмущенно насупив брови. - Знаешь ли ты, что Савелий Осипович...
   Но Грот остановил его движением руки. Он поморщился, как от зубной боли.
   - Успокойтесь, Олег. Валентин Алексеевич отчасти прав. Наука не может двигаться вперед без риска. Другое дело, что этот риск не должен быть слепым. Но мы еще вернемся к этой теме. Вы мне напомните как-нибудь на досуге, и я расскажу вам одну историю. Но обратимся к теме нашего разговора. Я хочу предостеречь, Валя, от безрассудства. Даже, я не боюсь употребить это слово, от авантюризма.
   Грот поднялся с кресла и, подойдя к Вальке, положил ему на плечо свою огромную тяжелую руку. Валька едва доставал головой до ключицы шефа, и вместе они представляли собой довольно комичное зрелище.
   - Видите ли, Валя, - с легкой тенью усмешки сказал Грот, - возможно, с годами я и стал перестраховщиком и даже консерватором. Это естественный процесс. Такой же естественный, как ваш безрассудный авантюризм, который с течением времени, я надеюсь, исчезнет... Так вот, обе эти крайности весьма опасны. Настоящий ученый находится где-то между мной и вами. Поэтому не будем ссориться и постараемся объединить обе наши крайности в нечто полезное. Согласны?
   Валька хотел кивнуть головой, но овладевший им бес сказал валькиным голосом:
   - Выходит, что настоящий ученый нечто вроде манной каши пополам с малиновым вареньем: наполовину скептик, наполовину авантюрист?
   Грот, напротив, был сегодня ангельски сдержан и терпелив. Он даже улыбнулся:
   - Кроме суммы арифметической, мой друг, есть еще и сумма диалектическая - некое новое качество, возникшее на базе единства двух противоположных свойств.
   В лаборатории наступила тягостная тишина непонимания. "До чего же все получилось не так, как надо",- с досадой подумал Грот и громко сказал:
   - Ну что, продолжим наши игры?
   Эти слова прозвучали настолько фальшиво, что Грот поморщился и махнул рукой.
   - Вспомните наш опыт с лазером, Валентин Алексеевич, и представьте себе на секунду, что яйцо усилит отраженный луч гамма-частиц. Вот вам одна из сотен мыслимых возможностей. Так что давайте попробуем экранировку и низкие температуры.
   Валька хотел возразить, но Грот жестом руки остановил его:
   - Облучение рентгеном или гамма-лучами я запрещаю. Это все! Продолжайте работать.
   Грот открыл дверь и вышел из лаборатории.
   "И почему я с ним сцепился? - подумал Валька. - Идея жесткого облучения пришла ему самому, высказал ее Коханов. Потом роли переменились: я вдруг стал горячим поборником эксперимента, а Грот его запретил. Типичный парадокс. Так сказать, идейная перезарядка. Живой пример диалектики, которую я могу понять лишь на уровне манной каши",
   Валька покосился на Коханова.
   - Чего смотришь? - спросил Олег,
   - Так, ничего.
   - Ну, будем трудиться? Я уже придумал... Сначала мы оденем яйцо в проволочную сетку и заземлим. Потом подведем под него дыоар с жидким гелием и магнит в миллион эрстед. После этого...
   - Знаешь что? - прервал его Валька. - Все это ерунда! Делай сам, если хочешь. А я пойду...
   Теперь Валька старался как можно меньше бывать в лаборатории. Получив новую точку в Южном секторе, пропадал там целые дни. К великому удивлению всех немногочисленных обитателей Анизателлы, он сделался неутомимым тружеником. Если раньше он работал с ленцой, поминутно отвлекаясь, и разбрасывался на всякие пустяки, то теперь по количеству исследованных скважин шел далеко впереди всех.
   Никто не понимал причины такой внезапной перемены. Сам Валька тоже едва ли смог бы внятно объяснить, что с ним происходит. Порой ему казалось, что его обидели, даже оттерли от работы над яйцом. Но в глубине души он сознавал, что это не так. Поведение его было реакцией на бесплодный эмпиризм. Основная причина была только в этом. Другое дело, что сюда примешивались и такие сложные и неясные чувства, как юношеская несдержанность, неумение ждать и чрезмерная чувствительность.
   Если раньше Валька преклонялся перед Гротом, видел в нем кумира, то теперь он поспешил этого кумира низвергнуть. Грот не был великим ученым, как это казалось Вальке раньше, но также неправильно было бы считать его трусом и шляпой, как это стал делать Валька теперь. Одним словом, из одной крайности он шарахнулся в другую.
   И чем дольше продолжались бесплодные эксперименты, тем глубже застревал он в своем заблуждении. Он уже забыл, что идея жесткого просвечивания была выдвинута не им. Поверив в нее, он сам для себя предстал в новом свете непризнанного и отвергнутого гения.
   Конечно, он не настолько потерял под ногами почву, чтобы надеяться, что Грот, отчаявшись, обратится к нему за помощью. Но ему было приятно с горькой и мудрой усмешкой на устах пройти мимо лаборатории, где в поте лица трудились Грот, Коханов и Лена Гларская.
   Впрочем, было и еще одно обстоятельство, которое заставляло его неустанно бурить грунт Анизателлы. Он надеялся найти еще одно яйцо. "Кто сказал, что оно единственное?" - так или приблизительно так думал он. - "Вполне логично предположить, что в недрах планеты скрыты десятки, а может быть, и сотни таких яиц. Более того, они могут неподвижно висеть где-нибудь в атмосфере или скрываться на дне озера Мариба. Если бы удалось найти хоть еще одно, я бы уж не раззвонил о нем всем. Я бы один поставил опыт. Я бы доказал им..."
   И он закладывал скважину за скважиной. Он наткнулся на урановую смолку, обнаружил уникальное месторождение лантоноидов, открыл новый минерал - анизателлий, но ничего подобного яйцу не нашел.
   Грот догадывался о том, что происходит с Валькой, и не мог поэтому радоваться его успехам. Кроме того, Гроту было неприятно, что Валька отстранился от исследований в лаборатории. Эксперименты с яйцом были делом сугубо добровольным, а с основной работой Валька справлялся отлично. Поэтому Грот вопреки своим чувствам вынужден был отдавать ему должное, хвалить его. Грот понимал, что под внешним покровом благополучия кроются разлад и неудовлетворенность. Он решил обязательно вернуть Вальку в лабораторию, чего бы это ему ни стоило. Тем более что без валькиной горячности и смеха там стало очень скучно.
   Грот решил поехать в Южный сектор. Он вызвал из автоматагаража свободный танк, и уже через несколько минут вездеход тихо покачивался на волнах. Грот поднял колпак, глубоко, с наслаждением вздохнул и огляделся. Линия горизонта едва виднелась. Небо казалось таким же нежно-синим, как и вода. Красное солнце было еще неярким и туманным. Впервые за десять месяцев он увидел картину, которая почти ничем не отличалась от земной.