Емец Дмитрий. Книга Семи Дорог

   – Ай! – вскрикнул «йогурт».
   – Це-це-це! – строго сказал профессор и пальцем ткнул его в печень.
   – Ай!
   Зеленый халат помрачнел.
   – Что, и тут болит? А тут? – спросил он, щипая директора за шею у адамова яблока.
   Пациент тихо охнул. Профессор сурово сложил руки на груди и велел тому опустить майку.
   – Все плохо, да? – простонал директор, ослабевшими руками дергая майку.
   – Почему же сразу плохо? – удивился Хламович. – Что за гнилой пессимизм? Современная медицина творит, как говорится, чудеса! Кстати, вы помните телефоны близких родственников?
   Лицо «йогурта» посинело.
   – З-зачем?
   – Да ни за чем, дорогой вы мой и бесценный! Просто, знаете ли, на всякий случай! У такого хорошего человека и родственники, как говорится, хорошие, славные люди!
   – Профессор! Умоляю: скажите правду!
   – Це-це-це… Переведем вас в другое отделение, сделаем кое-какие анализы!
   – Профессор! Я настаиваю! Я способен ее выдержать!
   – Це-це-це… Случай, будем говорить, неоднозначный. Заражение слюной, скажем так, собаки. Инфекция стремительно распространяется по всему, не побоюсь этого слова, организму.
   Пациент захрипел.
   – Это конец! Да, доктор?
   – Я этого не говорил. Вы сами себе все сказали! Вы меня понимаете?
   Укушенный комкал простыню, пытаясь дотянуться до профессорского рукава.
   – Любые деньги! Не можем же мы просто так сидеть и смотреть! Что вы предлагаете?
   – Це-це-це… А что вы, будем говорить, предлагаете? – склонив головку набок, быстро спросил Хламович.
   В глазах пациента засветилась надежда.
   – Ничего не пожалею! Пусть меня переведут в ЦКБ! Отправят за границу!
   – Перевод – штука, не побоюсь этого слова, хорошая! Но в запасе у вас час, максимум два… Потом лимфоузлы, будем говорить, пропоют отходную… Це-це-це…
   В глубокой задумчивости профессор погрузил пальцы в карман халата, порылся там и извлек круглую желтую таблеточку. Подержал в руках, вздохнул и снова упрятал в карман.
   – Нет, – сказал он. – Нет, ничего не могу.
   – Что это было, профессор? – крикнул «йогурт».
   – Что? Где? – удивилось светило медицины, показывая пустую руку.
   – Но я же видел! Вы достали таблетку и сразу ее спрятали!
   – Неужели? Что-то не припомню!
   Губы у больного запрыгали. Несколько секунд казалось, что он сейчас заплачет, но вместо этого заговорил быстрым, захлебывающимся голосом.
   – Профессор! На колени встану! Столько лет жить, работать не жалея сил, начинать все с нуля, строить какие-то планы, откладывать кое-что на черный день, а потом – раз! – и из-за идиотской собаки обрыв в ничто! В пустоту! Прошу вас! Сделайте что-нибудь! Подарите надежду!
   Хламович немного поломался и похрустел пальцами. Потом из кармана вновь появилась заветная желтая таблетка.
   – Гм-гм… Антибиотик шестого поколения! После однократного применения убивает любую, будем говорить, заразу! Вы, случайно, не химик? Очень жаль! Гексахлоробромоглюкоципролет! Одна таблетка, и к завтрашнему утру вы, выразимся так, огурчик. Хотя, не побоюсь этого слова, анализы никогда не повредят!
   Глаза укушенного вспыхнули.
   – Я знал! Я верил! Дайте мне ее!
   Профессор печально посмотрел на протянутую к нему руку.
   – Не имею права! У нас в стране данное лекарство строжайше запрещено. Минздрав, будем говорить, перестраховывается… А ну как кто-то заинтересуется, почему вы взяли да, будем говорить, выздоровели? С какого, скажем так, Гиппократа?
   Пациент совершил невероятный рывок на здоровой ноге и вцепился доктору в карман.
   – Умоляю вас! Все отдам! – хрипел он, пытаясь просунуть внутрь руку.
   Врач поймал его за запястье. Пальцы у профессора оказались неожиданно сильными, хотя и несколько липкими.
   – Прямо-таки и все? – спросил он вкрадчиво.
   – ВСЁ!
   Профессор наклонился к укушенному так близко, что тот услышал его дыхание, отчего-то пахнущее канцелярским клеем.
   – Совсем все? Даже, будем говорить, эйдос? – спросил он застенчивым шепотом.
   И хотя в незнакомом слове «эйдос» не было ничего ужасного, директор внезапно испытал ужас, покрывший все тело липким потом.
   – Какой «эйдос»?
   – Да такой вот!
   – Но я не знаю, что это!
   – А зачем вам знать, когда вы все собрались отдавать?
   – Да так вот! Надо, и все! – заупрямился «йогурт».
   Обладатель липких пяток задумался.
   – Правила есть правила, а то свет еще придерется, – пробурчал он себе под нос. – Ну ладно уж! Скажи я вам, что эйдос – это, будем говорить, душа! Согласились бы?
   – Душу? Нет, душу не отдам! – переполошился пациент.
   Хламович поморщился.
   – Фуй, как принципиально! А вы ее видели, душу-то? Есть она на свете? Может, и души-то никакой нет? Таблеточка-то вот она! Ее пальчиком потрогать можно! А души-то, может, и нету никакой вовсе! Согласны?
   – Нет!
   – Да даже если и есть душа, разве ее так просто отнимешь? Вот так вот ручкой? Разве это не было бы смехотворно? Какая душа, а? Опомнитесь, дорогой мой! Мы же деловитые практические люди! Тертые калачи, а? Неужто мы шутки от правды не отличим?
   И Хламович захихикал, призывая Чухвостина смеяться вместе с собой. Тот хихикнул вымученно и робко.
   – Ну так что, по рукам? Эйдос в обмен на таблетку?
   – Н-нет, – робко заикнулся «йогурт».
   – Ну на нет и суда нет! Хотите помирать, и помирайте себе с душой! – с неожиданной яростью заорал профессор, энергично разворачиваясь к двери. – Считаю до трех и ухожу! Раз…
   – Да, да, да! – закрывая глаза, крикнул укушенный.
   Хламович заморгал, казалось, очень удивленный согласием.
   – Что-с? Так быстро? Неужто согласны? Душу-то? Бессмертную? На таблетку?
   – Д-да.
   – Браво! Дальновидное решение! – одобрил профессор, и на ладонь пациента прыгнуло желтое круглое лекарство.
   Боясь, что доктор передумает, пациент торопливо засунул ее в рот и стал давиться.
   – Водичкой, водичкой запейте! – засуетился Хламович. – Проглотили? Ну и славно! А теперь, будем говорить, небольшая формальность. Нет-нет, на подушечку не ложитесь, это строго необязательно.
   Гибкая, тонкая в запястье рука скользнула укушенному в грудь, провалившись почти до локтя. Распахнув в беззвучном крике рот, Чухвостин с ужасом уставился на нее. Боли не было и крови тоже, только холод, страх и ощущение чего-то скверного, непоправимого. Пошарив, профессор деловито выудил что-то маленькое, меньше горошины. Придирчиво осмотрел.
   – Надо же! А ведь очень даже ничего! Собранный такой свет, целеустремленный! Есть, конечно, недочеты, но в целом неплохо! Без выходных, наверное, вкалывали, а? Юность в трудах прошла? Художка, музыкалка, спортивные секции? Признавайтесь, было дело? – ухмыльнулся он очень приветливо и упрятал непонятное нечто в пластиковый контейнер из-под фотопленки.
   Чухвостин тупо смотрел на него, явно не слыша или не понимая слов. Затем задрал майку и недоверчиво стал ощупывать кожу на груди.
   – Больница психов, – бормотал он, прыгая губами. – Я болен, я очень болен. Надо срочно уходить. Телефон, где же мой телефон?
   Хламович поймал его ускользающую руку и приветливо пожал ее.
   – Ну-с! Вынужден откланяться! Удачи вам и, будем говорить, сил! И не сомневайтесь, уважаемый, насчет таблетки: витамин С в драже крайне полезен! Натуральный продукт, тут без обмана!
   Остановившись у постели Багрова, коварный профессор заботливо поправил на его голове полотенчико. Матвей по-прежнему едва мог шевельнуться. Уже выйдя в коридор, профессор вдруг просунул в дверь лицо, так что с этой стороны оказались только рот и нос, и произнес с гнусавой трескучинкой:
   – А здоровье-то береги теперь! Здоровье-то, оно превыше всего!

* * *

   Багров продолжал ворочаться, как перевернутая на спину черепаха. После долгой борьбы с собой он смог приподняться на локтях и снова опрокинулся от головокружения.
   «Да что со мной такое? Сотрясение – да, но и без магии тут не обошлось! Но не мог же Тухломон, жалкий комиссионеришко, так меня припечатать!» – соображал он.
   Внезапно дверь приоткрылась. В палату вошел незнакомец, с любопытством оглядывая стены, кровати, передвижные треноги для крепления капельниц и тумбочки с инвентарными номерами. Закончив изучать мебель, он подарил свое внимание Багрову, а затем, вспомнив о его соседе, кратко приказал:
   – Спать!
   «Йогурт», сидящий на краю кровати и поправлявший бинт на укушенной ноге, вздрогнул и недовольно вскинул голову.
   – Отстаньте от меня! Я не хочу спать! – запальчиво крикнул он.
   – Это ошибочное представление, – возразил незнакомец и, прицелившись в него указательным пальцем, сказал: «Пуф!»
   Тот дернулся и, точно подстреленный, боком завалился на кровать. Пока он не сполз, незнакомец подошел и, закинув на кровать оставшиеся на полу ноги, с головой накрыл его одеялом.
   – Ничего удивительного! Эйдоса нет – и защиты никакой! С тобой сколько возни было, одних рун несколько штук перебрал, а ты вон уже на локтях стоишь, – по-свойски объяснил он Матвею.
   Багров молча и пристально изучал гостя, начиная понемногу понимать причину, помешавшую ему отогнать Тухломона от его соседа.
   Перед ним стоял совсем молодой страж мрака. Едва ли ему было больше двадцати тысяч лет. Небольшого роста, широкоплечий, смуглый, с широким прямым носом, похожим на львиный, с мелкими светлыми кудрями. Одежда была половинчатая, сине-красная, с четкой границей, чем-то похожая на шутовской наряд.
   Но самая невероятная особенность состояла в другом. Страж мрака был безоружен. Ни меча, ни копья, ни кинжала на поясе. Багрова, представлявшего, насколько сильно жители Тартара привязаны к оружию, это не могло не поразить.
   «Мрачный юноша» подошел к кровати и дружелюбно присел на корточки, оказавшись вровень с лицом Матвея.
   – Меня зовут Джаф. Я много о тебе слышал. Теперь вот решил познакомиться. Очень мило, что Тухломон согласился помочь мне найти тебя, – сообщил он.
   Багров демонстративно отвернулся к стене.
   – Ого! – произнес Джаф без малейшей обиды. – А я хотел тебе кое-что показать!
   Повернутая к стене голова Матвея отрицательно дрогнула.
   – Ах да! – спохватился Джаф. – Прошу прощения! Я как-то сразу не подумал!
   Он протянул ладонь и пальцами провел над лицом парня, не касаясь его. Багров швырнул в стража подушкой. Потом рывком сел – на этот раз его ничего не удерживало – и недоверчиво ощупал лицо. Опухоль исчезла, заплывший глаз, успевший отвыкнуть от света, моргал и слезился. Он подозрительно потрогал нос и обнаружил, что тот не отозвался даже малейшей болью.
   – Ну дар… скромный дар врачевания! – сказал Джаф. – Наших тоже иногда ранят, и, знаешь ли, им не доставляет большого удовольствия страдать. Не к валькириям же обращаться!
   – Я подачек не принимаю! Верни все обратно! – упрямо потребовал Багров.
   – Все – это что?
   – Мое сотрясение и мой перелом!
   Страж мрака улыбнулся деликатной улыбкой.
   – Сожалею, но возвращать однажды вылеченные ушибы не умею. На это мой дар не распространяется. Может, пообщаемся в здоровом режиме? А потом, если желание членовредительства у тебя сохранится, можешь стукнуться лицом о стену.
   Матвей свесил ноги с кровати, соображая, куда медсестра дела его кроссовки. Будь у него обувь, он смог бы уйти, поскольку остальную одежду пока оставили.
   – Пообщаемся – о чем? – неприветливо спросил он.
   – Вот об этом!
   С завораживающей медлительностью Джаф повел рукой, и в ладони у него сами собой очутились четыре игральные карты. Пиковая дама была с бензопилой и в шапочке палача. Крестовая в гимнастическом трико крутила бесконечные сальто. Бубновая сидела за столом, заваленная выше глаз книгами. Червонная соблазнительно вздыхала, томясь пылающими телесами в узком платье, и посылала во все стороны воздушные поцелуйчики.
   Убедившись, что Багров, не удержавшись, бросил-таки на карты взгляд, Джаф перевернул их рубашками кверху и неуловимо быстро перетасовал.
   – Играем и выигрываем! Самая беспроигрышная лотерея в мироздании! Крестовая дама – ловкость и сила. На одну иголку сможешь нанизать четыре подброшенных вишни!
   Не позволяя Матвею усомниться, Джаф лихо подбросил четыре вишни и мгновенно нанизал их на непонятно откуда появившуюся цыганскую иглу. Последней, после четырех вишен, он нанизал пролетавшую муху.
   – Это уже как бонус! Лично от меня! Червонная дама – абсолютная неотразимость! Женские сердца будут разлетаться вдребезги, даже если ты просто чихнешь в автобусе! К сожалению, показать это здесь невозможно, за отсутствием подходящего объекта. Бубновая дама – сюрприз от мрака. Он разный, но приятный!
   – А пиковая дама? Что-нибудь утонченное? – Багров вспомнил особу с бензопилой.
   Джаф кашлянул.
   – Пиковая – это твой эйдос! Должна же моя лотерея приносить доход? Я не говорил, что занимаюсь благотворительностью!
   – И я, конечно, вытащу именно ее, потому что карты мухлежные, – ухмыльнулся Багров.
   Молодой страж стал пунцовым от негодования.
   – За кого ты меня принимаешь? Я не комиссионер! У меня честная лотерея! Мне хватает и второпробников! Они мой надежный доход!
   – Второ… кто?
   – Второпробники! – охотно объяснил Джаф. – Многие, выиграв приз и убедившись, что все честно, без уловок, играют во второй раз и в третий… Рано или поздно они, разумеется, проигрывают, и я получаю эйдос! Но тебя-то я, безусловно, провести не смогу!
   Багров почесал нос. Лести стража мрака он не доверял и все же чувствовал, что заглотил наживку. Нет такого мужчины, который втайне не считал бы себя умнее других, причем тем сильнее, чем меньше для этого повод.
   – Как-то это все скользко, – проворчал он.
   – Правильно! Я бы тоже сомневался! – заторопился Джаф, подсовывая ему под нос карты. – Прошу!
   Багров долго пыхтел, высматривая подвох в честном львином лице стража мрака и его пшеничных, рассыпанных по плечам кудрях. Неотразимость была ему не нужна, а вот от ловкости бы не отказался. Досада на Буслаева все еще жила в нем. Да и трюк с вишнями и мухой, признаться, очень впечатлил.
   Он отыскал на окне полузасохший маркер и демонстративно начертил на тумбочке две руны, блокирующие любые уловки мрака. Джаф сочувственно наблюдал за его усилиями, а одну даже посоветовал подправить, заявив, что иначе ее можно будет обойти. Матвей недоверчиво уставился на руну и, убедившись, что она и правда не закончена, дорисовал ее.
   – Давай сюда карты! Не из твоих рук! Разложи их на тумбочке!
   Джаф с готовностью разложил карты и заботливо поправил каждую пальчиком.
   – Теперь отойди в угол!
   Отошел.
   – Закрой глаза, – велел Матвей.
   – Слушай, это уже наглость! Ты мне не веришь, а я тебе должен? – возмутился страж.
   – Ты не рискуешь эйдосом! Зажмурься, или ничего не будет! Я прекрасно знаю, что можно сделать глазами!
   «Мрачный юноша» закрыл глаза, а для большей убедительности прикрыл их ладонями.
   – А вот ручки лучше убрать, – мягко сказал Матвей. Мировуд предупреждал, что стражи мрака видят сквозь ладони.
   Джаф недовольно опустил руки. Убедившись, что тот не подсматривает, Багров впервые внимательно взглянул на карты.
   «Нет, первую с краю брать не буду… слишком очевидно! Первую он подложил пиковую, думая, что я подумаю, что она точно не пиковая… Нет, не так. Он бы сообразил, что я подумаю, что он так подумал… Дальнюю брать тоже не буду, потому что все наоборот… Тогда вторую или третью? Но если он догадался, что я так подумал про первую и последнюю, тогда пиковая точно вторая или третья! Это что ж теперь, из двух выбирать?»
   Матвей ощутил, что голова начинает пухнуть от тупиковых сомнений. Он быстро оглянулся на Джафа, который стоял, жмурясь, с таким честным видом, что любой страж света в сравнении с ним показался бы мелким жуликом.
   «Нет! Логикой его не переиграть!» – обреченно подумал Багров и схватил с тумбочки первую попавшуюся карту.
   В ту секунду, когда он коснулся ее и перевернул, в больничной палате прозвучал глухой удар колокола, заставивший его вздрогнуть. Сердце упало. Еще не взглянув на карту, он понял, что все потерял.
   Джаф распахнул глаза.
   – Бубновая дама! Ты выиграл подарок от мрака! – крикнул он буратинским голосом телеведущего, сообщающего о выигрыше чайника. Где-то в незримости оркестр сыграл туш.
   Багров недоверчиво взглянул на карту. Недовольно сдувая с глаз челочку, бубновая дама собирала рассыпавшиеся книги.
   – Какой подарок? – спросил Матвей.
   – Сейчас узнаем! Обожаю этот момент, потому что сам никогда не знаю, что там окажется! – радостно воскликнул Джаф.
   Он высоко подпрыгнул, ухватил что-то и с усилием потащил из незримости предмет, который явно упрямился. Багров увидел маленький ящичек из красного дерева с искусно вырезанными на крышке человечками. Все они смыкались руками и ногами так, что казались привязанными друг к другу. Страж сдул с него пыль и принялся тереть рукавом.
   – Вот это да! Уникальное везение! Ты выиграл конструктор! – воскликнул он.
   – Что?
   – Конструктор девушек! Ах да, ты же однолюб! Хотя что это меняет? Держи и владей! Одну девушку тоже можно конструировать, было бы желание!
   Подозревая подвох, Багров спрятал руки за спину.
   – Зачем он мне?
   – Как зачем? – зашептал Джаф, обхватывая его свободной рукой за шею и наклоняя к себе. – Будем откровенны, любовь – прекрасная вещь, но некоторые черты любимых нас ужасно раздражают… И чем дольше мы остаемся вместе, тем сильнее. А что самое досадное, не черты, а так, черточки! Одна опаздывает, другая непрерывно хитрит, третья – транжирит деньги на всякую фигню, четвертая – ревнует без повода, пятая – бегает, как бешеный таракан, шестая – срослась со своей мамой как сиамский близнец. Убрать эти пустячки – и образ станет идеальным!
   Багров дернулся, пытаясь вырваться. Рука у львиноносого была железная. Вроде и дружелюбно держал, но никакой возможности освободиться.
   – Я люблю Ирку! – крикнул Матвей.
   – Да и люби! Кто мешает? Только нельзя же любить вообще все? Противную родинку на шее, волосок на подбородке, привычку взвизгивать, слишком широкие ногти или какой-нибудь кариозный зуб? Все зубы как зубы, а один-то точно желтый!
   – У моей все белые! – сказал Багров и тотчас против воли вспомнил, что один из передних зубов у Ирки и правда несколько желтоват. Видимо, эмаль дала трещину, и в нее начало что-то попадать. Теперь ему казалось, что каждое слово Джафа было неслучайно и било точно в Ирку. Он торопливо перебирал детали, что-то отсеивая, а с чем-то соглашаясь. Как бы мы ни любили человека, а все равно собираем на него компромат. Матвею стало противно, но не из-за Ирки, а из-за самого себя.
   Молодой страж пожал плечами.
   – Да мне-то что? Я просто объясняю, как работает ящик! Открываешь и мысленно опускаешь в него то, что тебе не нравится. Тот с желтинкой зуб, которого якобы нет. Вырывать его при этом совсем не обязательно. И взамен так же мысленно вынимаешь белый зуб. ВСЁ!
   – Забери! Мне без надобности! – упрямо сказал Матвей.
   Джаф положил ящичек на подоконник.
   – Сожалею. Моя контора выигрышей назад не берет! Не нравится – можешь выбросить.
   Разглядывая ящик, Багров заметил, что к боковой стенке приклеена желтая бумажка с цифрой 1.
   – А это еще что? – спросил он.
   – Где? – отозвался Джаф. – А, единичка! Право задать мне один вопрос, на который я обязан буду ответить правду! Будешь задавать его сейчас или потом?
   – Потом. Сейчас вопросов нет, – проворчал Багров.
   – Всегда к твоим услугам! Постучи по любому дереву и три раза позови: «Джаф, Джаф, Джаф!»
   – Мы больше не увидимся, – решительно сказал Багров.
   Джаф тряхнул мелкими кудрями, в которых, должно быть, запуталось немало дамских эйдосов вместе с их бедными хозяйками.
   – Правда? – удивился он. – Что, совсем никогда?
   – Никогда.
   – Ну нет так нет! Кто я такой, чтобы с тобой спорить? Маленький скромный страж из скучной и пыльной преисподней. Что я могу знать, о чем судить? – сказал Джаф совсем смиренным, но вместе с тем словно издевающимся голосом. – А теперь попрошу вернуть бубновую даму! Не сочти за жадность! Средство производства!
   Львиноносый отобрал карту, присоединил ее к остальным и, изящно поклонившись, растаял в воздухе.
   Спешащее солнце откатилось на край больничного парка. Лучи косо пробивались через грязное стекло, освещая только стену и кровать со спящим на ней укушенным. Оставшись в одиночестве, Матвей стал ходить по палате, изредка поглядывая на стоявший на подоконнике ящик. «Не возьму… Просто не возьму, и все! Пошли они! Нет у Ирки никаких желтых зубов! И не визжит она!»
   Над раковиной было зеркало. Он остановился, изучая свое лицо. Чувствовал себя Матвей просто прекрасно. Каким бы жуком ни был этот Джаф, даром исцеления он несомненно обладал. И поэтому, когда минут пять спустя из коридора послышался голос медсестры, Багров поспешно телепортировал.
   Уже окутываясь золотистым коконом, который должен был рассеять его и перенести в пространстве, он обнаружил, что деревянный ящик захватил с собой. Весьма предусмотрительно! На миг Багров ясно ощутил, что, если бы из Вселенной исчезло все настоящее зло, а осталось бы только то относительно небольшое бытовое, то и его одного хватило бы, чтобы возродить все зло мира заново. Мысль эта была очень четкой, однако деревянный ящичек он все равно не выкинул. Выигрыш есть выигрыш.
   Секунду спустя его уже не было в больнице. И только ухмылка Джафа, исчезнувшего много раньше, все никак не могла погаснуть и скользила по длинным коридорам больницы, отражаясь то в рамках групповых фотографий, то в витрине аптечного киоска, то во внушительной, покрытой стеклом табличке кабинета главврача.

Глава 5
«Колошмякай его!»

   Прошлого не существует. Потому что если прошлое существует, то Лигул до сих пор светлый страж, а гнилое яблоко до сих пор свежее.

Эссиорх

   Всю ночь шел дождь, но утро было солнечным, суетливым. Все неслось куда-то, бежало, нервничало. Земля торопилась вертеться, птицы – лететь, листья – опадать, а сотни школ, институтов, фирм и контор спешили поглотить своих добровольных узников и снять сливки с их утренних сил.
   Мефодий вышел из общежития озеленителей и, оказывая деятельное сопротивление духу всеобщей бегательности, неторопливо пошел по парку, засаженному молодыми каштанами. На первую пару он не торопился – договорился со старостой, что его отметят. Практика показывала, что знания на первых парах все равно не приобретаются, а дневной настрой теряется.
   На теплом капоте грузовичка дремала знакомая собака.
   – Привет животным! – приветствовал ее Меф.
   Собака открыла глаза – лаять было лень. Вместо этого она болтанула хвостом, ударив по стеклу машины. Буслаев запустил в нее найденным на асфальте суставом куриной ноги и обменял свою отколотозубую улыбку на ее зевок.
   Из-под скамейки торчали босые ноги. Щегольские итальянские туфли стояли тут же, привязанные шнурком к большому пальцу, чтобы их не утащили.
   Мефодий остановился. Единственное, к чему Шилов до сих пор не привык – это спать в постели. Она казалась ему слишком безопасной, а ничему внешне безопасному Виктор не доверял. Он ночевал то в пустых трубах, то в болтавшемся на дремлющем строительном кране железном корыте, где достаточно было неудачно повернуться, чтобы улететь с высоты тринадцатого этажа. Случалось, он забирался под платформу электричек на станции «Гражданская» и ложился на огромном пенопластовом поддоне от холодильной установки. Рядом клал свой меч и откидывал с уха отросшие волосы, чтобы они, в случае чего, не мешали метать отравленные стрелки. Бездомные псы издали рычали на него, но близко не совались. Ночью электрички затихали, и задыхающиеся тепловозы, звякая сцепкой, начинали нудно толкать товарные вагоны. Шилов спал. Ему снилась огромная птица, которую он убил. Она подходила и толкала его головой, потому что не помнила обид.
   Буслаев постоял немного рядом со скамейкой, а потом наклонился и осторожно дернул за привязанный к пальцу шнурок. Выпрямиться он не успел. Гибкий меч дважды обвил ему шею, а нервное острие заплясало у глаза, явно собираясь погрузиться в голову.
   – Кончай дурить! Это я! – сдавленно крикнул Меф.
   Босые ноги пришли в движение, из-под скамейки ужом выскользнул Шилов. Настороженно разглядывая Мефа, он обошел вокруг, не выпуская рукояти меча.
   Меч захлестывал горло как удавка: то сжимался, то чуть приотпускал, позволяя Мефу втянуть воздух.
   – Что ты хотел? Убить меня?
   – Я… не… вооружен, – прохрипел тот, показывая пустые ладони.
   Острие продолжало дрожать у его глаза.
   – Ты лжешь! А в рюкзаке?
   Там был катар. Меф вспомнил об этом и испугался.
   – Из рюкзака я ничего не… доставал! Ты меня задушишь, идиот!
   – Ты потрогал мою ногу, – сквозь зубы сказал Шилов, явно ища, за что его прикончить.
   – Не ногу, а шнурок!
   Нос уточкой шмыгнул. Верхняя его часть, смятая некогда сильным ударом, побелела, нижняя покраснела. Юноша из Тартара размышлял.
   – Это был мой шнурок! Ты хотел взять мои туфли!
   – Зачем они мне?
   – Это были мои туфли! И моя нога! И ты прервал мой сон!