Эмиль Вениаминович Брагинский. Московские каникулы

   – Опасаетесь, что я позарюсь на ваш драгоценный чемодан?
   Лучана гордо выпрямилась, хороша была в этот момент, очень хороша:
   – Нет, я опасаюсь, что вы украдете собаку! Сегодня у меня уже одну украли!
   Повернулась к Грише спиной и взялась за ручку двери, что вела в агентство. И вдруг порывисто обернулась:
   – У вас с кобелем совершенно одинаковые глаза, Гриша!..
   Гриша не сдержал довольной улыбки, все-таки в этой дамочке есть что-то человеческое, а Лучана уже хлопнула дверью.
   Внутри посетителей не было, и Лучана сразу же, как говорится, взяла быка за рога:
   – Я подаю на вашу компанию в суд! Мой муж – известнейший адвокат, и он разорит «Алиталию»!
   Тирада, естественно, была произнесена по-итальянски и с итальянским пафосом.
   Перепуганный клерк резво вскочил с места:
   – Добрый день, синьора! Присядьте, пожалуйста, синьора! Мы рады вас видеть, синьора!
   – Перестаньте тараторить! – оборвала Лучана. – Где тут у вас самый главный?
   Клерк с максимальной скоростью скрылся куда-то вглубь, и тотчас выплыл аккуратный, лощеный, обаятельный седой господин:
   – Добрый день, в чем дело, синьора…
   – Лучана Фарини.
   – Присядьте, синьора Фарини!
   Ответ был хорош:
   – Вы все сами сядете куда следует, если сегодня же не отправите меня обратно в Рим!
   – Разумеется! – Лощеный кивнул клерку, и тот принялся усердно выбивать дробь на клавиатуре компьютера.
   Лучане надоело стоять, и она плюхнулась на стул:
   – У меня обратный билет с объявленной датой через четыре дня, но из-за вашей проклятой компании я должна улететь как можно скорее!
   – Вы улетите, синьора! – пообещал лощеный.
   – Моя покойная собака была породистой! Вы понимаете?
   Глава агентства понял:
   – Покойница была породистой! Все ясно!
   – У нее было шесть золотых медалей!
   – Шесть! – восхитился лощеный. – Как это много – шесть! И она умерла? – Глава агентства был само сострадание.
   – А вы подменили ее на какого-то безродного лохматого кобеля! – Лучана с открытой ненавистью вперилась в седого господина. А у того сострадание сменилось неподдельным изумлением:
   – Я подменил?
   – Вы! Вы! – не унималась синьора Фарини. – Вы засунули ее в клетку! Вы заранее знали, что я не выброшу живую собаку! Что мне с ней делать?
   – Я об этом подумаю! – Глава агентства держался молодцом. Он позволил себе нагнуться и поцеловать руку клиентки, хотя думал при этом о ней… нехорошо думал. Синьора, в свою очередь, позволила ему поцеловать руку, хотя думала при этом о нем… нехорошо думала.
   Оба приветливо улыбались друг другу, все-таки отличное западное воспитание.
   – Вы будете смеяться, синьора Фарини, – сладко пропел глава агентства, получив информацию от клерка, – но я не смогу выполнить ваше заветное желание. Все билеты проданы, и буквально нет ни одного свободного места! Увы…
   Лучана так энергично вскочила с места, что глава агентства отодвинулся от нее подальше.
   – Встретимся в суде! Я вам не прощу мою собаку! – И шагнула к выходу.
   Стоило ей исчезнуть, как лицо главы агентства стало жестким, и он сказал клерку:
   – Какую только чушь не придумывают клиенты, чтобы поменять билет! Собака дохлая, но зато с шестью золотыми медалями!
   – Кошмар! – поддержал клерк.
 
   На улице Лучана ловко забралась в автомобиль:
   – Значит, так! У этих идиотов билетов нет, а самолет уйдет полупустой! Это у них всегда!
   Гриша молчал. Честно говоря, ему уже надоела нервная пассажирка.
   – Найдите мне квартиру ровно на четыре дня!
   – Что? – переспросил Гриша.
   – Вы такой же тупой, как те, в агентстве. Почему вы там не служите? Мне нужна квартира на четыре дня, и обязательно с садом, чтоб было где выгуливать собаку!
   Гриша внимательно поглядел на Лучану. Все-таки она платит, почему бы на ней хорошенько не подработать.
   – Найти трудно! – сказал Гриша. – Но я решу эту проблему! Сколько будете платить? Долларов сто в сутки, пойдет?
   – Нашли дуру! – отрезала Лучана.
   Гриша стоял на своем:
   – Итого четыреста за четыре дня!
   – За эти деньги найдите четыре дуры! Сто двадцать за все четыре дня!
   – Это если без сада, – не сдавался Гриша, – а с садом и с огородом – сто пятьдесят и пятьдесят аванса! Есть у меня на примете одна милая квартирка.
   – Я никогда не плачу вперед, – Лучана полезла за деньгами, – только чтобы от вас отвязаться, я нарушаю мои жизненные принципы!
   – Подумаешь, я их нарушаю каждый день! – Гриша взял зеленую бумажку и спрятал в карман. – Grazie mille.
   – Вы всеми языками владеете? – насмешливо спросила Лучана.
   – Я по самую крышку напичкан ненужными знаниями! – Гриша тронул автомобиль с места. – Едем!
   С оживленных магистралей свернули на скромную московскую улочку с низкорослыми особнячками, похожими и непохожими друг на друга, как дальние родственники. Эти особнячки чудом уцелели во время сталинского погрома старой русской архитектуры. Въехали во двор. Часть его была вымощена булыжником, распихивая который буйно росла трава. К самому дому склонились старые липы.
   Гриша остановил машину. Выбрались из нее.
   – Это один из древнейших районов Москвы, – начал Гриша. – Вон там, – он показал на голубоватый купол, – обсерватория. А это мой дом, а это сад…
   – Мне нравится! – неожиданно объявила Лучана. Ей на самом деле понравились тишина, и старые деревья, и старый дом, обшитый деревом.
   Гриша продолжал разглагольствовать:
   – В этом саду в одна тысяча восемьсот двенадцатом году разгуливал Наполеон, а под этим деревом… – Гриша задумался.
   – Что он делал под этим деревом? – с нарочитой серьезностью спросила Лучана.
   – Практически все!
   Тем временем пес, следуя, очевидно, примеру Наполеона, тоже стал заниматься делами – поднял ногу, само собой разумеется, на колесо Гришиного автомобиля.
   – Что ты за тип! – взмолился Гриша. – Дались тебе мои колеса, вон же дерево есть!
   – Три дерева! – поправила Лучана и вдруг вскрикнула: – Смотрите, курица!
   Пестрая курица важно разгуливала по двору.
   – Вы так взволнованы. Наверно, вы первый раз в жизни видите живую курицу! – пошутил Гриша.
   – Первый, вы угадали! – весело поддержала Лучана и улыбнулась.
   Улыбка у нее была, как говорили мужчины, убойная, и Гриша искренне воскликнул:
   – Пожалуйста, улыбайтесь! Вам так идет улыбаться. Сейчас вы похожи на прекрасную и красивую артистку Ирину Селезневу!
   – Никогда такую не видела!
   – Вы не смотрели фильм «Московские каникулы»? – ахнул Гриша.
   – Представьте себе, нет. У нас не показывают русские фильмы!
   – Мне вас жаль! – Гриша направился ко входу.
   Лучана последовала за ним, собака не отставала. Обретя хозяев, она вовсе не хотела их терять.
   – А у вас в Риме большая квартира? – Гриша нес чемодан. – Тяжелый этот чемоданчик.
   – В Риме у меня дом. Вам тяжело, вы хлиплый, отдайте мне, я сама донесу!
   – Как-нибудь справлюсь! Сколько этажей в вашем римском доме?
   – Два.
   – Какое совпадение. У меня тоже два. – Гриша попридержал парадную дверь. – Прошу!
   Правда, парадной эту дверь можно было назвать лишь при большом воображении. Ее давно уже перекосило и облупило. А свежая краска прикасалась к ней, должно быть, еще до Великой Октябрьской революции, которую сейчас называют не революцией, а переворотом.
   Поднимались по щербатым ступеням.
   – На этих ступеньках можно запросто ноги переломать! – сказала Лучана, она едва не свалилась, но Гриша успел ее подхватить.
   – Этой лестнице двести лет! – сказал Гриша. – На ней действительно ломали ноги лучшие люди России. Но ведь вы, иностранцы, обожаете старину!
   – Но только ту, – уточнила Лучана, – где ноги остаются целыми!
   – Я буду молиться за ваши ноги! – пообещал Гриша.
   На втором этаже Гриша ввел Лучану в квартиру. И, не давая ей времени разглядеть коридор, сразу же отворил дверь комнаты:
   – Вот ваши апартаменты, синьора! Все, как вы просили!
   – Эту жалкую комнатушку, это убожество вы называете апартаментами? – привычно возмутилась Лучана.
   На самом деле комната оказалась небольшой, но довольно приятной, хотя обставлена была более чем скромно.
   Гриша помогал гостье избавиться от верхней одежды:
   – Но зато как уютно! Какой сад за окном! И тень Наполеона! Четыре дня как в раю!
   – У вас своеобразное представление о рае! – хмурилась Лучана.
   – Рай – это там, где вы! – Гриша бесстрашно посмотрел гостье в глаза.
   – Дешевый комплимент! – точно оценила Лучана.
   – Вы правы! Я потренируюсь, и комплименты будут дорогими!
   – Хочу в туалет! – безо всякого стеснения сказала женщина.
   – С этим проблем нет! – Гриша распахнул дверь. – По коридору в самый конец и направо. Вас проводить?
   Но Лучана уже топала по коридору в самый конец, повернула направо, но тут ей преградила дорогу соседка, чью мощную грудь облегала майка с надписью на ней: «I have the great experience»:
   – Ты что, новая подружка моего Григория?
   Лучана, ничего не ответив, попыталась ее миновать, но та изловчилась и вновь загородила проход:
   – А между прочим, входя в жилое помещение, уличную обувь надо снимать!
   – Это в Японии снимают! Пропустите, пожалуйста!
   Лучана откровенно толкнула соседку плечом, но та была крепенькой:
   – Чистоту соблюдают не только в Японии.
   Опередив незнакомку, которая успела ухватиться за дверь туалета и безуспешно дергала ее изо всех сил, соседка произнесла наставительно:
   – Дергать не надо, эта дверь любит ласку! – Легко отворила ее и, оттеснив Лучану, протиснулась внутрь. – Внутри не запирайся, защелка заедает, понимаешь? – Жестом попыталась объяснить сказанное. – В общем, обожди, я скоро!
   Выхода у Лучаны не было, оставалось ждать в коридоре, нервно переминаясь с ноги на ногу, а из туалета донеслось озорное пение:

 
Меня милый встретил,
встретил на рассвете,
может, будет ничего,
может, будут дети…
 

   На обратном пути Лучана не шла, а неслась по коридору, перепутала двери, рванула не ту и очутилась в комнате, где стоял на голове совершенно голый мужчина и жевал при этом яблоко.
   Лучана кинулась обратно в коридор, на этот раз не ошиблась дверью и при виде Гриши не сказала, а выстрелила:
   – Вы наглый обманщик! – Ее черные глаза сверкали ненавистью. – Соседка, задвижка, голый мужик!
   Она подхватила конец веревки, которая все еще заменяла поводок, потянула за нее и вместе с собакой покинула Гришине жилище навсегда. Во всяком случае, в этот момент Лучана была уверена, что никогда и ни за что сюда не вернется.
   Гриша невесело поглядел ей вслед, подумав при этом, что двадцать пять баксов плюс еще пятьдесят, в сумме семьдесят пять, это совсем неплохо, но наверняка хуже, нежели сто пятьдесят. Глянул в окно. Лучана пересекала двор решительным, размашистым шагом. Шляпка была угрожающе сдвинута набок.
   Без стука, без предупреждения появилась у Гриши пухленькая соседка, глаза с любопытством обшарили комнату:
   – Где же твоя фифа? Я знакомиться пришла, чтобы чин чинарем.
   – Исчезла, как дым, как утренний туман! – поэтически ответил Гриша, а Дуся, так звали соседку, помотала головой:
   – Ты туману не напускай! Значит, не прошел ты у нее?
   – Да это не тот сюжет, я ей комнату сдавал!
   – Ха-ха! – не поверила Дуся. – Такие, валютные, в коммуналках не селятся, они, Григорий, уважают комфорт и персональный утепленный туалет. Выпить у тебя нету по случаю твоего прокола?
   – Увы!
   – И у меня только чай… – засмеялась Дуся. – Чай мой чай, любовь прощай!.. – И осеклась: – Смотри, Григорий, она чемодан у тебя позабыла! Или, быть может, нарочно оставила?
   Гриша тупо уставился на кожаный чемодан с элегантными металлическими уголками:
   – Да нет, забыла… Где ж я теперь ее найду, черт бы ее побрал вместе с собакой и чемоданом!
   – Сама найдется! – утешила Дуся. – Чемодан дорогой, а в чемодане имущество!
   – Адреса она не знает, что делать-то? – вконец расстроился Гриша.
   – Да не психуй ты, береги печень! Ее вещи – ее проблема! А не появится, мы с тобой заграничное барахло поделим, ну как, Гришенька-вишенка?..
 
   Совершенно позабыв про чемодан, Лучана вышагивала по незнакомой ей улице, вышагивала в неведомом направлении, движимая одной лишь нанесенной ей обидой. Улица сама вывела Лучану на перекресток, где на самом углу торчал дощатый павильон, покрашенный ядовитой желтой краской, а надпись на павильоне гласила: «Минута счастливого отдыха».
   Будто в Париже, прямо на тротуаре были расставлены столики, а за ними счастливо отдыхали разнообразные горожане с хмельными глазами, то есть пили водку и закусывали ее пивом.
   За одним из столиков блаженствовали два интеллигента, из тех, что всю жизнь ищут смысл жизни и находят его исключительно в подобных забегаловках. И разговор они вели интеллигентный, непонятный простым смертным. Один был длинный, худой, со впалыми щеками и длинным тонким носом, бородатый и в очках; другой пониже, поплотнее, помоложе, с обрюзгшим лицом, усатый и тоже в очках. Разговор шел дружеский, задушевный, хотя познакомились эти двое одну бутылку тому назад, когда скинулись и приобрели пол-литра водки весьма сомнительного качества, но зато дешевой.
   – Художник должен быть гоним! – декларировал длинный.
   – Кто сказал? – усомнился в этой мысли приземистый.
   – Толстой сказал. Не Алексей, а, конечно, Лев Толстой.
   – Толстой, который Лев, а не Алексей, это авторитет! – вынужден был согласиться оппонент. – Но может, гонимый – это и хорошо, но могут загнать знаете куда? Куда Макар телят не гонял!
   Бутылка была уже пуста, и оставалось одно – философствовать.
   – Искусство там, где нищета! – продолжал длинный, а приземистый возразил задумчиво:
   – А там, где богатство, там жизнь.
   От неприятностей, свалившихся на нее за сегодняшний день, Лучане тоже захотелось выпить, она смело приблизилась к интеллигентам и услыхала последние слова:
   – Где нищета, лишь там свобода! – провозглашал длинный.
   – Свобода только в алкоголе! – выдал перл приземистый.
   – Я тоже желаю глоток свободы! – сказала Лучана. – Знаю, в России это называется на троих. Я хочу быть на троих!
   Мужчины подняли глаза на Лучану и тотчас, как по команде, опустили их.
   – Понимаете, – забормотали они, – для нас это высокая честь… такая элегантная дама… но возникает, простите, финансовый вопрос…
   Лучана сразу сообразила, в чем дело:
   – Пожалуйста! Я… как это сказать… да, я угощаю! – добыла из сумочки и протянула долларовую бумажку.
   Приземистый ловко выхватил ее, разглядел и восхищенно причмокнул:
   – Десять!.. Если по сегодняшнему курсу… можно вусмерть упиться… Секунду, мадам! – и исчез.
   А длинный пододвинул незнакомке колченогий стул:
   – Прошу садиться! Как поживаете?
   Лучана, однако, осталась стоять. Наверно, ей не понравился стул.
   Вернулся приземистый, держа в руках бутыль с сокровенной жидкостью. Поначалу вернул сдачу, затем эффектным жестом фокусника вытащил из кармана бумажный стаканчик, протянул даме:
   – Начнем, разумеется, с вас!
   Налил ей до краев. Потом не забыл длинного и себя тоже не обидел.
   – За свободу! – произнесла тост Лучана и единым махом, лихо опрокинула стаканчик.
   Интеллигенты восхищенно переглянулись.
   – Хорошо пьет! – от души воскликнул длинный. – Где учились?
   – Закусить! – простонала Лучана.
   – В наличии только корочка! – Приземистый протянул Лучане огрызок черного хлеба, Лучана жадно его сжевала и улыбнулась:
   – Мама моего мужа была русская.
   – Мама плохому не научит! – кивнул длинный. – Еще позволите?
   – Спасибо, нет! С вами – это настоящая жизнь, прощайте! – Окликнула собаку: – Эй, безымянный, за мной! – и пошла куда-то.
   Интеллигенты грустно глядели ей вслед.
   – Вот ведь иностранка, а тоже человек! – оценил приземистый.
   – А как вы думаете, – снова ступил на философскую тропу длинный, – Бунюэль пил?
   – Безусловно, пил! – ответил коллега. – Но при этом плотно закусывал, и заметьте, не хлебной корочкой!
   Возле ближайшего сквера Лучана купила два гамбургера, один для себя, другой для собаки, точнее – первый для собаки, потом уже для себя. Опытным путем выяснилось, что собака гамбургеры ест, правда, одного ей мало, Лучана отдала ей свой, собака умяла и его. Лучана прилегла на скамейке, скамейка была из твердых жердей, Лучана поворочалась, но усталость взяла свое, и она преспокойно уснула. Собака забралась под скамейку и тоже мирно уснула. Если б кто-нибудь в Риме сказал Лучане, что она вот так вот, как бомж, будет валяться на твердой скамье в городском сквере… нет, никто бы так не сказал, никому это в голову не придет, даже в страшном сне…
   И приснилось…
 

Первый сон синьоры Лучаны Фарини – розовый

   Ленивый, разнеженный ветер, погладив черепичные крыши, окрасил венецианский воздух в розовый цвет. Лучана плыла в розовой гондоле, на шляпе гондольера Гриши развевалась розовая лента, на шляпе лохматой приблудной собаки также была розовая лента. А сама Лучана была совершенно голой, как мама родила, тело ее от природы светилось розовым светом, а кончики грудей напоминали неспелую землянику. Лучана нисколько не стыдилась наготы.
   Гондолу обогнал вапоретто, рейсовый катер, битком набитый туристами, при виде голой дамочки они бурно орали, махали руками. Лучана гордо выпрямилась в полный рост, чтобы ее могли получше разглядеть, и царственно приветствовала туристов. А гондольер Гриша отлично поставленным тенором пел баркаролу, в которой были слова «i sogni rosati» – «розовые мечты».
   Потом они с Гришей решили зайти в рыбный ресторанчик. Их не хотели пускать, потому что они голых не обслуживают, дабы у других посетителей не возникали мысли, вредные для пищеварения. Гриша учинил скандал, их впустили, усадили в самый угол и отделили розовой занавеской от остального зала. Стоило им остаться вдвоем, как Гриша накинулся на Лучану и стал неистово целовать ей живот. Лучана ему не мешала, только лишь удивлялась, почему он выбрал именно это место. В ее прежней практике такого не случалось. Когда Гриша обслюнявил ей весь живот и Лучана с интересом ждала, что же будет дальше, кто-то посторонний резко схватил ее за обнаженное плечо.
   Лучана зашлась от возмущения и вскричала, конечно, по-итальянски:
   – Вы, сын проститутки, как вы смеете меня лапать, я вас совсем не знаю!
 
   Проснулась, открыла глаза и обнаружила себя лежащей на садовой скамейке и молодого русского милиционера, который тряс ее за плечо.