Страница:
Скорее всего она ждала нас, потому что нам даже не пришлось стучать. Мы тихонько прокрались внутрь, как ночные воры. При этом женщина не произнесла ни слова приветствия. Может это была одна из служанок? Я опять была озадачена.
Мы немедленно оказались внутри темного дома, и она повела нас по узким и низким ступеням.
— Но уверена ли ты, что они достаточно умны? Может быть у них есть скрытые от глаз отклонения?
— Ничего подобного! — обиженно воскликнула мать. — Мои дети полноценны умственно и физически, и ты это прекрасно видишь!
Сверкнув глазами на женщину в сером, она опустилась на колени и начала раздевать Кэрри, которая уже клевала носом. Потом она перешла к Кори и расстегнула его голубую курточку. Кристофер между тем положил один из чемоданов на большую кровать, одну из стоявших в комнате. Он открыл его и достал два желтых комплекта из рубашек и штанишек — пижамы для близнецов.
Помогая Кори раздеться и одеть пижаму, я незаметно разглядывала высокую, крупную женщину, которая, по всей видимости, была нашей бабушкой. Осматривая ее лицо в поисках морщин или тяжелых складок на подбородке, я пришла к выводу, что она не такая старая, как мне показалось вначале. Ее волосы имели голубоватый стальной оттенок и крепко-накрепко стянутые сзади делали разрез глаз продолговатым. В нем было что-то кошачье. Было заметно, что каждая прядь волос небольшими клинышками подтягивает вверх отчаянно сопротивляющуюся кожу: пока я смотрела, один волос даже выбился, освободившись от заколок.
Ее нос напоминал орлиный клюв, плечи были очень широкими, а рот был как будто прорезан кривым острым ножом. В ее облике не было ничего мягкого или уступчивого, даже ягодицы под платьем смотрелись как железобетонные. Чувствовалось, что с ней шутки плохи, и вряд ли можно было надеяться на отношения, подобные нашим отношениям с отцом или матерью.
Мне она совсем не нравилась.
Мне захотелось домой. Губы у меня неожиданно задрожали. Я хотела, чтобы папа снова был с нами. Как могла такая женщина произвести на свет такое доброе и нежное создание, как наша мама. От кого она унаследовала свою красоту и жизнерадостность?
Я снова почувствовала дрожь и попыталась остановит! слезы, готовые хлынуть у меня из глаз. Мама заранее готовила нас к встрече с нелюбящим и безразличным к нашей судьбе дедушкой, но бабушка, которая сама подготовила наш приезд, оказалась самым сильным и горьким разочарованием. Я отчаянно заморгала глазами, чтобы Кристофер не заметил моих слез и не высмеял их потом. Я немного успокоилась, когда посмотрела, как мама с мягкой улыбкой укладывает в кровать уже одетого Кори, а вслед за ним, в ту же кровать и Кэрри. Они были такими милыми, когда лежали рядом: маленькие розовощекие куколки. Мама склонилась над ними, крепко поцеловала обоих, нежно смахнув со лба вьющиеся пряди волос, и тщательно укрыла их одеялом.
— Спокойной ночи, мои крошки, — прошептала она хорошо знакомым мне любящим голосом.
Близнецы ничего не слышали. Они уже крепко спали.
Однако, непоколебимая, как дерево, пустившее глубокие корни, наша бабушка, стоявшая у двери с явным недовольством, взглянула сначала на близнецов, а потом в нашу с Кристофером сторону: мы невольно прижались поближе друг к другу, тем более что мы еле держались на ногах от усталости. Ее каменно-серые глаза сверкнули с явным неодобрением. Казалось, в отличии от меня, мама поняла ее хмурый пронзительный взгляд и вспыхнула, когда бабушка произнесла:
— Твои старшие дети не могут спать в одной постели!
— Но они всего лишь дети, — вспылила мама. — Похоже, ты совсем не изменилась. У тебя осталась эта отвратительная подозрительность. Кристофер и Кэти невинны!
— Невинны? — прошептала та, и ее взгляд стал острым как бритва.
— Мы с отцом думали так же о тебе и твоем двоюродном дяде!
Я с удивлением попеременно смотрела на них широко открытыми глазами. Крис выглядел потерянным и беззащитным, неожиданно превратившись из почти юноши в семи-восьмилетнего ребенка. Он понимал не больше моего.
— Если ты так думаешь, предоставь им отдельные комнаты и отдельные кровати! Мне кажется в этом доме их вполне достаточно.
— Это невозможно, — сказала своим холодно-неприязненным голосом бабушка. — Это единственная спальня с отдельной ванной, расположенная таким образом, что мой муж не услышит шагов над головой, или как они смывают в туалете. Если мы рассредоточим их по всему этажу, он услышит их голоса или какой-нибудь шум. Кроме того, их могут услышать слуги. Я все очень тщательно продумала. Это единственная безопасная комната.
Безопасная комната? Итак, мы должны были тесниться в одной единственной комнате. В огромном, богатом доме с двадцатью, тридцатью, сорока комнатами мы будем занимать только одну? Хотя, с другой стороны, я бы не согласилась остаться в комнате одна — только не здесь, не в этом выстроенном для мамонтов здании.
— Положи девочек в одну кровать, а мальчиков в другую, — приказала бабушка.
Мама осторожно переложила Кори на свободную двух-спальную кровать, устанавливая порядок, которому затем суждено было утвердиться раз и навсегда: мальчики спят у двери в ванную, мы с Кэрри — в кровати у окна.
Пожилая женщина перевела взгляд с меня на Кристофера и обратно.
— А теперь слушайте меня, — начала она тоном сержанта, проводящего занятия с солдатами, — вы, старшие дети, будете следить за тем, чтобы ваши младшие брат и сестра вели себя тихо, и вы двое будете ответственны за нарушения правил, которые я вам сейчас изложу. Учтите, что если дедушка слишком рано узнает о вашем существовании, он вышвырнет вас всех вон без единого предварительного предупреждения, строго наказав вас за то, что вы есть на свете! Вы будете содержать эту комнату и ванную в идеальной чистоте и порядке — так, как будто здесь никто никогда не жил. Вы будете вести себя тихо: не орать, не плакать, не бегать вокруг, чтобы внизу не трясся потолок. Когда мы с вашей матерью оставим вас сегодня ночью, я закрою за собой дверь на замок. Потому что я не желаю, чтобы вы бродили из комнаты в комнату, а тем более в другие части дома. Пока ваш дедушка жив, вы будете жить здесь, так что ни одна душа не узнает о вашем существовании.
О, Боже! Я быстро взглянула на маму, ища поддержки. Этого не может быть! Она просто хотела напугать нас. Я придвинулась ближе к Кристоферу, крепко прижалась к нему, меня бросило в холодный пот, и я вся дрожала. Бабушка немедленно нахмурилась, и я быстро отступила в сторону. Мама стояла отвернувшись, с опущенной головой. Плечи ее вздрагивали, как будто она плакала.
Меня охватила паника, и я, наверное, закричала бы, если бы мама в этот момент не обернулась. Присев на край кровати, она протянула нам с Кристофером руки. Благодарные за ее руки, привлекающие нас к себе, готовые нежно потрепать по спине, пригладить наши растрепанные ветром волосы, мы бросились к ней.
— Все в порядке, — прошептала она, — верьте мне, вы останетесь здесь на одну ночь, а потом мой отец с радостью примет вас в своем доме, и вы сможете распоряжаться им и садом, как своим собственным.
Затем она обернулась к своей матери, казавшейся сейчас особенно строгой, высокой, готовой запретить все на свете.
— Мама, ты должна пожалеть моих детей. Ведь в них есть и твоя кровь! Учти и ты это. Они очень хорошие, но все же они нормальные дети, они не могут не играть, не шуметь, и для этого им нужно место. Неужели ты ожидаешь, что они будут говорить шепотом. Нет необходимости запирать дверь комнаты — достаточно запереть другую, в конце коридора. Теперь, почему они не могут использовать все северное крыло? Насколько я понимаю, это самая старая часть дома, и тебе она, в общем-то, безразлична.
— Коррин, я здесь принимаю решения. Ты думаешь, слуги не обратят внимание на то, что целое крыло дома закрыто и не поинтересуются, зачем это сделано? Они знают, что дверь в эту комнату закрыта всегда, и это не вызывает у них удивление. Отсюда открывается дверь на лестницу, ведущую на чердак, и я не хочу, чтобы они совали свои носы, куда не следует. Рано утром я буду приносить детям пищу и молоко — до того, как горничные и повар появятся на кухне. В северное крыло люди заходят только в последнюю пятницу каждого месяца, когда проходит генеральная уборка. В этот день дети будут прятаться на чердаке, пока горничные не закончат. До того как слуги придут убирать комнату, я сама буду проверять, остались ли какие-нибудь следы их пребывания в комнате.
Мама не сдавалась:
— Это невозможно! Они не могут не выдать себя, пойми это. Прошу тебя, запри дверь в конце коридора! Бабушка заскрежетала зубами.
— Коррин, дай мне время! Со временем, я придумаю повод, чтобы целиком закрыть все крыло так, чтобы его даже не убирали. Но я должна действовать осторожно, не вызывая подозрений. Слуги не любят меня и сразу побегут к твоему отцу в надежде на поощрение. Неужели это непонятно? Закрытие этой части дома не должно совпасть с твоим приездом, Коррин.
Мама кивнула, соглашаясь. Они с бабушкой все обсуждали и обсуждали детали своего заговора, а между тем мы с Кристофером все больше хотели спать. День казался бесконечным. Я мечтала забраться в кровать вместе с Кэрри и впасть в сладкое забытье, где проблемы не существовали.
Неожиданно, когда я думала, что на нас уже никогда не обратят внимание, мама заметила, как мы устали. И нам в конце концов позволили раздеться и залезть в кровать.
Мама подошла ко мне, усталая и озабоченная, с темными кругами под глазами, и крепко поцеловала меня в лоб.Я видела, как слезы мерцали в уголках ее глаз, и, смывая тушь, темными ручейками стекали по лицу. Почему она снова плакала?
— Засыпайте, — сказала она хрипло, — засыпайте и не волнуйтесь. Не обращайте внимание на то, что вам пришлось услышать. Как только отец простит меня и забудет то, что я сделала, он примет вас в свои объятия.
Ведь вы единственные внуки, которых он сможет увидеть, пока жив.
— Мама, — нахмурилась я, чувствуя непонятную тоску, — почему ты все время плачешь.
Она неловко смахнула слезы и попыталась улыбнуться.
— Кэти, может быть мне потребуется больше, чем один день, чтобы снова завоевать расположение моего отца. Это может занять два дня или больше.
— Больше?
— Возможно неделя, но это крайний срок, наверняка все произойдет гораздо быстрее. Я не знаю точно, но это не должно растянуться надолго. Можете положиться на меня в этом.
Своей мягкой рукой она пригладила мои волосы.
— Кэти, радость моя, твой папа очень любил тебя, и я тебя люблю.
С этими словами она перешла к Кристоферу, чтобы приласкать его на прощание, но что она шептала ему, я уже не слышала. У двери она обернулась и пожелала нам как следует выспаться и сказала:
— Увидимся завтра, я приду к вам как только смогу. Вы знаете мои планы. Мне придется прогуляться до станции, сесть на поезд до Шарноттсвилля, где меня ждут мои два чемодана, и рано утром я должна буду приехать сюда на такси, так что, когда это будет возможно, я постараюсь проникнуть сюда и увидеться с вами.
Уходя, бабушка бесцеремонно протолкнула мать в дверь впереди себя, но мама все же успела оглянуться через плечо и умоляюще взглянуть на нас, проговорив напоследок:
— Пожалуйста, ведите себя хорошо, не шумите. Слушайтесь бабушку, выполняйте ее указания и не заставляйте ее себя наказывать. И еще, постарайтесь сделать так, чтобы близнецы тоже слушались, не плакали и не очень по мне скучали. Пусть это будет игрой, по крайней мере для них. Попробуйте развлечь их, а я привезу вам всем игрушки и настольные игры. Завтра я приеду, но все это время я буду думать о вас, любить вас и молиться за вас.
Мы пообещали, что будем паиньками, будем сидеть тихо, как мыши, и с ангельской кротостью выполнять все требования бабушки. Кроме того, мы подтвердили, что сделаем все, чтобы она не сердилась на нас и близнецов, не жалея ни слов, ни усилий.
— Спокойной ночи, мама! — сказали мы с Кристофером в один голос, пока она в нерешительности стояла в дверях. Большие, жестокие бабушкины руки лежали у нее на плечах. — Не волнуйся за нас, все будет в порядке. Мы знаем, чем занять близнецов и как развлечь самих себя. Мы уже не маленькие.
Все это говорил в основном мой брат.
— Я увижу вас завтра ранним утром, — сказала от себя бабушка, выталкивая маму в коридор и запирая дверь.
Мы остались одни и нам стало немного страшно. Что если начнется пожар? Пожар? Теперь я всю ночь буду думать о пожаре и о том, как убежать, если он начнется.
Запертые здесь, мы не сможем ни до кого докричаться, даже если очень захотим. Кто может услышать нас в этой вечно закрытой комнате, куда люди приходят не чаще раза в месяц, в последнюю пятницу?
Слава Богу, что нас поместили сюда временно, всего на одну ночь. А потом, завтра, мама помирится со своим умирающим отцом.
Но пока мы оставались одни. Запертые снаружи. Гигантский дом вокруг нас казался чудовищем, держащим нас в своих острых зубах. Если мы пошевелимся, будем шептать или тяжело дышать, оно нас проглотит и переварит.
Я с нетерпением ждала прихода сна, бесконечная, гнетущая тишина становилась невыносимой. Первый раз в жизни я не засыпала, как только голова коснулась подушки. Кристофер первым нарушил тишину, и мы начали шепотом обсуждать наше положение.
— Все не так плохо, — начал он, и я видела, что его глаза были увлажненными и блестели в полумраке. — Я уверен, что бабушка не такая страшная, как кажется. Не может быть, чтобы она была такой!
— То есть, тебе она тоже не показалась доброй старушкой? Он усмехнулся.
— Да, доброй-предоброй. Как удав боа.
— Она такая огромная! Как ты думаешь, сколько она ростом?
— Господи, даже не знаю. Может быть, шесть футов. И весом фунтов двести.
— Какое там! Семь футов и пятьсот фунтов весом.
— Кэти, когда ты научишься не преувеличивать? Перестань делать из мухи слона. Посмотри на ситуацию реально. мы просто заперты в одной из комнат большого дома. Мы проведем здесь одну ночь, пока мама не вернется.
— Кристофер, ты слышал что она сказала о каком-то двоюродном дяде? Ты понял, что она имела в виду?
— Нет, но думаю, мама нам все объяснит. Теперь помолись и засыпай. В конце концов это все, что мы можем сделать.
Я встала с кровати, опустилась на колени и сложила ладони под подбородком. Крепко закрыв глаза, я долго и напряженно молилась, чтобы Господь помог маме быть обаятельной и обезоруживающе прекрасной.
— И, Господи, сделай так, чтобы дедушка не был таким же злым и неприязненным, как его жена.
После этого усталая и обуреваемая множеством эмоций, я прыгнула в кровать, и, крепко обняв Кэрри, провалилась в сон.
БАБУШКИН ДОМ
Мы немедленно оказались внутри темного дома, и она повела нас по узким и низким ступеням.
— Но уверена ли ты, что они достаточно умны? Может быть у них есть скрытые от глаз отклонения?
— Ничего подобного! — обиженно воскликнула мать. — Мои дети полноценны умственно и физически, и ты это прекрасно видишь!
Сверкнув глазами на женщину в сером, она опустилась на колени и начала раздевать Кэрри, которая уже клевала носом. Потом она перешла к Кори и расстегнула его голубую курточку. Кристофер между тем положил один из чемоданов на большую кровать, одну из стоявших в комнате. Он открыл его и достал два желтых комплекта из рубашек и штанишек — пижамы для близнецов.
Помогая Кори раздеться и одеть пижаму, я незаметно разглядывала высокую, крупную женщину, которая, по всей видимости, была нашей бабушкой. Осматривая ее лицо в поисках морщин или тяжелых складок на подбородке, я пришла к выводу, что она не такая старая, как мне показалось вначале. Ее волосы имели голубоватый стальной оттенок и крепко-накрепко стянутые сзади делали разрез глаз продолговатым. В нем было что-то кошачье. Было заметно, что каждая прядь волос небольшими клинышками подтягивает вверх отчаянно сопротивляющуюся кожу: пока я смотрела, один волос даже выбился, освободившись от заколок.
Ее нос напоминал орлиный клюв, плечи были очень широкими, а рот был как будто прорезан кривым острым ножом. В ее облике не было ничего мягкого или уступчивого, даже ягодицы под платьем смотрелись как железобетонные. Чувствовалось, что с ней шутки плохи, и вряд ли можно было надеяться на отношения, подобные нашим отношениям с отцом или матерью.
Мне она совсем не нравилась.
Мне захотелось домой. Губы у меня неожиданно задрожали. Я хотела, чтобы папа снова был с нами. Как могла такая женщина произвести на свет такое доброе и нежное создание, как наша мама. От кого она унаследовала свою красоту и жизнерадостность?
Я снова почувствовала дрожь и попыталась остановит! слезы, готовые хлынуть у меня из глаз. Мама заранее готовила нас к встрече с нелюбящим и безразличным к нашей судьбе дедушкой, но бабушка, которая сама подготовила наш приезд, оказалась самым сильным и горьким разочарованием. Я отчаянно заморгала глазами, чтобы Кристофер не заметил моих слез и не высмеял их потом. Я немного успокоилась, когда посмотрела, как мама с мягкой улыбкой укладывает в кровать уже одетого Кори, а вслед за ним, в ту же кровать и Кэрри. Они были такими милыми, когда лежали рядом: маленькие розовощекие куколки. Мама склонилась над ними, крепко поцеловала обоих, нежно смахнув со лба вьющиеся пряди волос, и тщательно укрыла их одеялом.
— Спокойной ночи, мои крошки, — прошептала она хорошо знакомым мне любящим голосом.
Близнецы ничего не слышали. Они уже крепко спали.
Однако, непоколебимая, как дерево, пустившее глубокие корни, наша бабушка, стоявшая у двери с явным недовольством, взглянула сначала на близнецов, а потом в нашу с Кристофером сторону: мы невольно прижались поближе друг к другу, тем более что мы еле держались на ногах от усталости. Ее каменно-серые глаза сверкнули с явным неодобрением. Казалось, в отличии от меня, мама поняла ее хмурый пронзительный взгляд и вспыхнула, когда бабушка произнесла:
— Твои старшие дети не могут спать в одной постели!
— Но они всего лишь дети, — вспылила мама. — Похоже, ты совсем не изменилась. У тебя осталась эта отвратительная подозрительность. Кристофер и Кэти невинны!
— Невинны? — прошептала та, и ее взгляд стал острым как бритва.
— Мы с отцом думали так же о тебе и твоем двоюродном дяде!
Я с удивлением попеременно смотрела на них широко открытыми глазами. Крис выглядел потерянным и беззащитным, неожиданно превратившись из почти юноши в семи-восьмилетнего ребенка. Он понимал не больше моего.
— Если ты так думаешь, предоставь им отдельные комнаты и отдельные кровати! Мне кажется в этом доме их вполне достаточно.
— Это невозможно, — сказала своим холодно-неприязненным голосом бабушка. — Это единственная спальня с отдельной ванной, расположенная таким образом, что мой муж не услышит шагов над головой, или как они смывают в туалете. Если мы рассредоточим их по всему этажу, он услышит их голоса или какой-нибудь шум. Кроме того, их могут услышать слуги. Я все очень тщательно продумала. Это единственная безопасная комната.
Безопасная комната? Итак, мы должны были тесниться в одной единственной комнате. В огромном, богатом доме с двадцатью, тридцатью, сорока комнатами мы будем занимать только одну? Хотя, с другой стороны, я бы не согласилась остаться в комнате одна — только не здесь, не в этом выстроенном для мамонтов здании.
— Положи девочек в одну кровать, а мальчиков в другую, — приказала бабушка.
Мама осторожно переложила Кори на свободную двух-спальную кровать, устанавливая порядок, которому затем суждено было утвердиться раз и навсегда: мальчики спят у двери в ванную, мы с Кэрри — в кровати у окна.
Пожилая женщина перевела взгляд с меня на Кристофера и обратно.
— А теперь слушайте меня, — начала она тоном сержанта, проводящего занятия с солдатами, — вы, старшие дети, будете следить за тем, чтобы ваши младшие брат и сестра вели себя тихо, и вы двое будете ответственны за нарушения правил, которые я вам сейчас изложу. Учтите, что если дедушка слишком рано узнает о вашем существовании, он вышвырнет вас всех вон без единого предварительного предупреждения, строго наказав вас за то, что вы есть на свете! Вы будете содержать эту комнату и ванную в идеальной чистоте и порядке — так, как будто здесь никто никогда не жил. Вы будете вести себя тихо: не орать, не плакать, не бегать вокруг, чтобы внизу не трясся потолок. Когда мы с вашей матерью оставим вас сегодня ночью, я закрою за собой дверь на замок. Потому что я не желаю, чтобы вы бродили из комнаты в комнату, а тем более в другие части дома. Пока ваш дедушка жив, вы будете жить здесь, так что ни одна душа не узнает о вашем существовании.
О, Боже! Я быстро взглянула на маму, ища поддержки. Этого не может быть! Она просто хотела напугать нас. Я придвинулась ближе к Кристоферу, крепко прижалась к нему, меня бросило в холодный пот, и я вся дрожала. Бабушка немедленно нахмурилась, и я быстро отступила в сторону. Мама стояла отвернувшись, с опущенной головой. Плечи ее вздрагивали, как будто она плакала.
Меня охватила паника, и я, наверное, закричала бы, если бы мама в этот момент не обернулась. Присев на край кровати, она протянула нам с Кристофером руки. Благодарные за ее руки, привлекающие нас к себе, готовые нежно потрепать по спине, пригладить наши растрепанные ветром волосы, мы бросились к ней.
— Все в порядке, — прошептала она, — верьте мне, вы останетесь здесь на одну ночь, а потом мой отец с радостью примет вас в своем доме, и вы сможете распоряжаться им и садом, как своим собственным.
Затем она обернулась к своей матери, казавшейся сейчас особенно строгой, высокой, готовой запретить все на свете.
— Мама, ты должна пожалеть моих детей. Ведь в них есть и твоя кровь! Учти и ты это. Они очень хорошие, но все же они нормальные дети, они не могут не играть, не шуметь, и для этого им нужно место. Неужели ты ожидаешь, что они будут говорить шепотом. Нет необходимости запирать дверь комнаты — достаточно запереть другую, в конце коридора. Теперь, почему они не могут использовать все северное крыло? Насколько я понимаю, это самая старая часть дома, и тебе она, в общем-то, безразлична.
— Коррин, я здесь принимаю решения. Ты думаешь, слуги не обратят внимание на то, что целое крыло дома закрыто и не поинтересуются, зачем это сделано? Они знают, что дверь в эту комнату закрыта всегда, и это не вызывает у них удивление. Отсюда открывается дверь на лестницу, ведущую на чердак, и я не хочу, чтобы они совали свои носы, куда не следует. Рано утром я буду приносить детям пищу и молоко — до того, как горничные и повар появятся на кухне. В северное крыло люди заходят только в последнюю пятницу каждого месяца, когда проходит генеральная уборка. В этот день дети будут прятаться на чердаке, пока горничные не закончат. До того как слуги придут убирать комнату, я сама буду проверять, остались ли какие-нибудь следы их пребывания в комнате.
Мама не сдавалась:
— Это невозможно! Они не могут не выдать себя, пойми это. Прошу тебя, запри дверь в конце коридора! Бабушка заскрежетала зубами.
— Коррин, дай мне время! Со временем, я придумаю повод, чтобы целиком закрыть все крыло так, чтобы его даже не убирали. Но я должна действовать осторожно, не вызывая подозрений. Слуги не любят меня и сразу побегут к твоему отцу в надежде на поощрение. Неужели это непонятно? Закрытие этой части дома не должно совпасть с твоим приездом, Коррин.
Мама кивнула, соглашаясь. Они с бабушкой все обсуждали и обсуждали детали своего заговора, а между тем мы с Кристофером все больше хотели спать. День казался бесконечным. Я мечтала забраться в кровать вместе с Кэрри и впасть в сладкое забытье, где проблемы не существовали.
Неожиданно, когда я думала, что на нас уже никогда не обратят внимание, мама заметила, как мы устали. И нам в конце концов позволили раздеться и залезть в кровать.
Мама подошла ко мне, усталая и озабоченная, с темными кругами под глазами, и крепко поцеловала меня в лоб.Я видела, как слезы мерцали в уголках ее глаз, и, смывая тушь, темными ручейками стекали по лицу. Почему она снова плакала?
— Засыпайте, — сказала она хрипло, — засыпайте и не волнуйтесь. Не обращайте внимание на то, что вам пришлось услышать. Как только отец простит меня и забудет то, что я сделала, он примет вас в свои объятия.
Ведь вы единственные внуки, которых он сможет увидеть, пока жив.
— Мама, — нахмурилась я, чувствуя непонятную тоску, — почему ты все время плачешь.
Она неловко смахнула слезы и попыталась улыбнуться.
— Кэти, может быть мне потребуется больше, чем один день, чтобы снова завоевать расположение моего отца. Это может занять два дня или больше.
— Больше?
— Возможно неделя, но это крайний срок, наверняка все произойдет гораздо быстрее. Я не знаю точно, но это не должно растянуться надолго. Можете положиться на меня в этом.
Своей мягкой рукой она пригладила мои волосы.
— Кэти, радость моя, твой папа очень любил тебя, и я тебя люблю.
С этими словами она перешла к Кристоферу, чтобы приласкать его на прощание, но что она шептала ему, я уже не слышала. У двери она обернулась и пожелала нам как следует выспаться и сказала:
— Увидимся завтра, я приду к вам как только смогу. Вы знаете мои планы. Мне придется прогуляться до станции, сесть на поезд до Шарноттсвилля, где меня ждут мои два чемодана, и рано утром я должна буду приехать сюда на такси, так что, когда это будет возможно, я постараюсь проникнуть сюда и увидеться с вами.
Уходя, бабушка бесцеремонно протолкнула мать в дверь впереди себя, но мама все же успела оглянуться через плечо и умоляюще взглянуть на нас, проговорив напоследок:
— Пожалуйста, ведите себя хорошо, не шумите. Слушайтесь бабушку, выполняйте ее указания и не заставляйте ее себя наказывать. И еще, постарайтесь сделать так, чтобы близнецы тоже слушались, не плакали и не очень по мне скучали. Пусть это будет игрой, по крайней мере для них. Попробуйте развлечь их, а я привезу вам всем игрушки и настольные игры. Завтра я приеду, но все это время я буду думать о вас, любить вас и молиться за вас.
Мы пообещали, что будем паиньками, будем сидеть тихо, как мыши, и с ангельской кротостью выполнять все требования бабушки. Кроме того, мы подтвердили, что сделаем все, чтобы она не сердилась на нас и близнецов, не жалея ни слов, ни усилий.
— Спокойной ночи, мама! — сказали мы с Кристофером в один голос, пока она в нерешительности стояла в дверях. Большие, жестокие бабушкины руки лежали у нее на плечах. — Не волнуйся за нас, все будет в порядке. Мы знаем, чем занять близнецов и как развлечь самих себя. Мы уже не маленькие.
Все это говорил в основном мой брат.
— Я увижу вас завтра ранним утром, — сказала от себя бабушка, выталкивая маму в коридор и запирая дверь.
Мы остались одни и нам стало немного страшно. Что если начнется пожар? Пожар? Теперь я всю ночь буду думать о пожаре и о том, как убежать, если он начнется.
Запертые здесь, мы не сможем ни до кого докричаться, даже если очень захотим. Кто может услышать нас в этой вечно закрытой комнате, куда люди приходят не чаще раза в месяц, в последнюю пятницу?
Слава Богу, что нас поместили сюда временно, всего на одну ночь. А потом, завтра, мама помирится со своим умирающим отцом.
Но пока мы оставались одни. Запертые снаружи. Гигантский дом вокруг нас казался чудовищем, держащим нас в своих острых зубах. Если мы пошевелимся, будем шептать или тяжело дышать, оно нас проглотит и переварит.
Я с нетерпением ждала прихода сна, бесконечная, гнетущая тишина становилась невыносимой. Первый раз в жизни я не засыпала, как только голова коснулась подушки. Кристофер первым нарушил тишину, и мы начали шепотом обсуждать наше положение.
— Все не так плохо, — начал он, и я видела, что его глаза были увлажненными и блестели в полумраке. — Я уверен, что бабушка не такая страшная, как кажется. Не может быть, чтобы она была такой!
— То есть, тебе она тоже не показалась доброй старушкой? Он усмехнулся.
— Да, доброй-предоброй. Как удав боа.
— Она такая огромная! Как ты думаешь, сколько она ростом?
— Господи, даже не знаю. Может быть, шесть футов. И весом фунтов двести.
— Какое там! Семь футов и пятьсот фунтов весом.
— Кэти, когда ты научишься не преувеличивать? Перестань делать из мухи слона. Посмотри на ситуацию реально. мы просто заперты в одной из комнат большого дома. Мы проведем здесь одну ночь, пока мама не вернется.
— Кристофер, ты слышал что она сказала о каком-то двоюродном дяде? Ты понял, что она имела в виду?
— Нет, но думаю, мама нам все объяснит. Теперь помолись и засыпай. В конце концов это все, что мы можем сделать.
Я встала с кровати, опустилась на колени и сложила ладони под подбородком. Крепко закрыв глаза, я долго и напряженно молилась, чтобы Господь помог маме быть обаятельной и обезоруживающе прекрасной.
— И, Господи, сделай так, чтобы дедушка не был таким же злым и неприязненным, как его жена.
После этого усталая и обуреваемая множеством эмоций, я прыгнула в кровать, и, крепко обняв Кэрри, провалилась в сон.
БАБУШКИН ДОМ
За тяжелыми шторами тускло забрезжил рассвет. Нам запретили их открывать.
Кристофер первым проснулся и сел на кровати, зевая, потягиваясь и улыбаясь мне.
— Привет, взъерошенная! — сказал он.
Его собственные волосы были еще растрепаннее моих. Не знаю, почему Бог распорядился так, что у Кристофера и Кори были очень курчавые волосы, а у нас с Кэрри — только немного волнистые. Будучи мальчишкой, мой брат отчаянно пытался распрямить свои кудри, а я сидела, и глядя на него, думала, как было бы хорошо, если бы они оказались на моей голове.
Приподнявшись, я оглядела комнату размером примерно шестнадцать на шестнадцать футов. Она была просторной, но из-за мебели: двух двуспальных кроватей, высокого массивного комода, двух стульев с толстыми мягкими сиденьями, большого трюмо, двух туалетных столиков с отдельными стульями, да еще и столом из красного дерева, к которому прилагались четыре дополнительных стула, она казалась маленькой и доверху забитой барахлом. Между двумя большими кроватями находился еще один столик с настольной лампой. Всего в комнате было четыре лампы. Пол под всей этой темной массивной мебелью был застелен линялым восточным ковром с золотым орнаментом по краям. Когда-то красивый, сейчас он выглядел старым и износившимся. Стены были оклеены бумажными обоями кремового цвета с белым рисунком. Покрывала на кроватях были золотистого цвета и сделаны из какого-то тяжелого материала, вроде простеганного сатина.
На стенах висели три картины. Боже праведный, от одного взгляда на них захватывало дыхание! Гротескные демоны преследовали обнаженных людей в подземных огненно-красного цвета пещерах. Неправдоподобно страшные чудовища терзали остальные заблудшие души. Все еще шевелящиеся конечности торчали из оскаленных пастей с длинными, острыми, сверкающими клыками.
— То, что ты сейчас рассматриваешь, называется ад, каким некоторые его себе представляют. Ставлю десять против одного, наша ангелоподобная бабушка сама повесила эти репродукции, чтобы напомнить нам, что нас ждет, если мы ослушаемся. Похоже на картины Гойи, — добавил он.
Мой брат действительно знал все. Кроме его главной мечты — стать врачом, он лелеял еще одну — стать художником. Он исключительно хорошо рисовал, писал акварелью, масляными красками и так далее. Ему хорошо удавалось практически все, кроме уборки и ухода за собой.
Как только я попыталась встать и идти в ванную, Кристофер вскочил с кровати и, естественно, опередил меня. Почему мы с Кэрри были так далеко от ванной? В нетерпении я села на край кровати, качая ногами из стороны в сторону, и стала ждать, пока он выйдет.
Кэрри и Кори беспокойно заворочались и одновременно проснулись. Они сели и начали зевать, глядя друг на друга, как в зеркало, тереть глаза и сонно озираться по сторонам. Потом Кэрри решительно произнесла:
— Мне здесь не нравится!
Это было неудивительно. Кэрри родилась с определенным мнением обо всем на свете. Даже не начав говорить, а заговорила она в девять месяцев, она точно знала, что она любила, а чего терпеть не могла. Для нее не существовало золотой середины: все было или прекрасным или непереносимо-отвратительным. Когда она была довольна, ее голос был сладким, как у маленькой птички, щебечущей утром. Правда щебетание прекращалось, только когда она ложилась спать. В остальное время ее можно было видеть разговаривающей с куклами, чайными чашками, плюшевыми медведями и другими предметами. Все, что не двигалось с места и не отвечало на вопросы, становилось ее собеседником. В конце концов я просто перестала обращать внимание на ее болтовню, слушая вполуха и не слыша.
Кори был совершенно другим. Пока Кэрри болтала с вещами, он сидел и внимательно слушал. Я помню, как миссис сравнивала его с тихой, но глубокой заводью. Я не совсем поняла, что она имела в виду, если не считать того, что молчаливые люди действительно оставляют впечатление загадки, и ты невольно начинаешь гадать, что скрыто под невозмутимой поверхностью.
— Кэти, — повторила маленькая сестренка, повернув ко мне почти младенческое личико, — ты слышала, что я сказала? Мне здесь не нравится.
Услышав это, Кори выбрался из кровати и, прыгнув на нашу, прижался к своей сестренке-близняшке с широко открытыми, испуганными глазами. В своей обычной серьезной манере он задал вопрос:
— Как мы сюда попали?
— Прошлой ночью на поезде. Разве ты не помнишь?
— Нет, не помню.
— И мы шли через лес при лунном свете. Было очень красиво.
— Где солнце? Сейчас все еще ночь?
Солнце пряталось за шторами. Но я знала, что стоит мне сказать об этом Кори, он обязательно захочет открыть их и выглянуть наружу. А стоило ему выглянуть, он немедленно захотел бы выйти. Я не знала, что ему ответить.
В это время заскрежетал дверной замок, и мне не пришлось выпутываться из этого положения. Наша бабушка внесла в комнату большой поднос с едой, закрытый широким белым полотенцем. Очень коротко и небрежно она пояснила, что не может постоянно бегать вверх и вниз по лестницам с тяжелыми подносами. Только один раз в день. Если она начнет ходить слишком часто, слуги могут обратить внимание.
— Наверное, со следующего раза я буду пользоваться корзинкой для пикника, — сказала она, поставив поднос на маленький столик.
Обернувшись ко мне, как будто я отвечала за раздачу пищи, она объявила:
— Ты будешь следить за тем, чтобы этого хватило на весь день. Раздели это на три раза. Бекон, яйца и овсяные хлопья — на завтрак. Сэндвичи и горячий суп в термосе — на обед, а жареный цыпленок, картофельный салат и зеленые бобы — на ужин. На десерт можете съесть фрукты. В конце дня, если вы не будете шуметь и будете вести себя хорошо, я принесу вам мороженое и печенье или торт. Никаких конфет. Мы не можем позволить, чтобы у вас портились зубы. Пока ваш дедушка не умер, мы не можем отвести вас к дантисту.
Кристофер вышел из ванной, полностью одетый, и удивленно уставился на бабушку, которая могла так спокойно, без тени сожаления, говорить о смерти своего мужа. Впечатление было такое, как будто она говорила о золотой рыбке где-нибудь в Китае, которая скоро умрет у себя в аквариуме.
— И не забывайте каждый раз чистить зубы после еды, — продолжала она,
— аккуратно причесываться и полностью одеваться в чистую одежду.
Пока она это говорила, у Кори из носа текли сопли. Я тайком вытирала их салфеткой. Бедный Кори, он почти все время страдал сенной лихорадкой, а бабушка ненавидела сопливых детей.
— И ведите себя скромно в ванной! — сказала она, глядя особенно напряженно на меня, а затем на Кристофера, который теперь стоял, опираясь на дверной косяк у входа в ванную. — Мальчикам и девочкам нельзя пользоваться ванной вместе.
Я почувствовала, как горячая кровь приливает к моим щекам. За кого она нас принимает?
Затем мы услышали фразу, которая потом звучала вновь и вновь, как с испорченной пластинки:
— И помните, дети, Бог видит все! Он увидит все нехорошее, что вы делаете за моей спиной. И если я не накажу вас, то Бог обязательно накажет!
Из кармана платья она достала листок бумаги.
— А сейчас я покажу вам правила, которым вы должны следовать, находясь у меня в доме.
Она положила листок на стол и сообщила, что мы должны прочитать и запомнить правила. Она уже развернулась, собираясь уходит, но потом направилась к чулану, который мы еще не успели осмотреть.
— Дети! За этой дверью в дальней стенке чулана есть маленький вход на чердак. Там достаточно места, чтобы побегать и в меру пошуметь. Но вам не разрешается подниматься туда до десяти часов. До этого времени горничные будут заниматься уборкой на втором этаже и услышат шум над головой. Поэтому всегда помните, что вас могут услышать внизу, если вы будете слишком шуметь. После десяти слугам запрещено появляться на втором этаже. Кто-то из них занялся воровством. Пока вора не поймают с поличным, я постоянно наблюдаю за уборкой спальных комнат. В этом доме существуют свои правила, и мы сами осуществляем наказание провинившихся. Вчера я уже говорила вам, что в последнюю пятницу каждого месяца вы будете уходить на чердак очень рано и тихо сидеть, не разговаривая и не топая ногами, поняли?
Она по очереди взглянула на каждого из нас, словно пытаясь запечатлеть свои слова у нас в памяти злым, жестоким взглядом. Мы с Кристофером кивнули. Близнецы только глядели на нее во все глаза завороженным, почти боготворящим ее, взглядом. Затем она проинформировала нас, что по этим дням будет проверять нашу комнату и ванную, чтобы мы ничего не оставили, уходя.
Закончив, она удалилась, снова заперев за собой дверь.
Мы смогли отдышаться.
Сосредоточившись, я попыталась превратить все это в шутку.
— Кристофер Долл, я назначаю тебя отцом. Он засмеялся и с иронией подхватил:
— А как же иначе? Как мужчина и глава семьи, хочу довести до вашего сведения, что мне следует прислуживать на каждом шагу так же, как если бы я был королем. Жена, находясь в моем подчинении, накрывает на стол, выставляет еду, готовя все для своего хозяина и господина.
— Повтори, что ты сказал, брат мой.
— С этого момента я не брат, а твой властитель, и ты выполняешь мои приказы, каковы бы они не были.
— А если я их не выполню, как ты поступишь, хозяин и властитель?
— Мне не нравится твой тон! Ты должна обращаться ко мне уважительно.
— Ла-ди-да и хо-хо-хо! Я начну обращаться к тебе уважительно, когда ты завоюешь мое уважение. А это случится, когда ты вырастешь высотой в двенадцать футов, луна появится в полдень, а метель принесет благородного рыцаря на единороге в белоснежных сияющих доспехах и с зеленой драконовой головой на кончике копья!
Сказав это, я удовлетворенно посмотрела на его обескураженное лицо, поймала Кэрри за руку и высокомерно направилась в ванную, где мы могли вымыться, одеться и причесаться, не обращая внимания на бедного Кори, который отчаянно просился с нами.
— Пожалуйста, Кэти! Позволь мне зайти! Я не буду смотреть!
В конце концов мытье надоедает, мы вышли, и, невероятно, но факт — увидели Кристофера и Кори полностью одетыми. Кори уже не нужен был туалет.
— Что случилось? — спросила я. — Не вздумай сейчас сказать мне, что ты сделал это в кровати.
Кори молча указал мне на большую синюю вазу, в которой не стояло цветов.
Кристофер прислонился к комоду, довольный собой, с руками, сложенными на груди.
— Этот пример научит тебя никогда не игнорировать мужчину в нужде. Мы не так пассивны, как вы, женщины. В сложных ситуациях мы используем все, что под рукой.
Перед тем, как позволить всем приступить к завтраку, я вылила содержимое голубой вазы и как следует сполоснула ее. В самом деле было бы неплохо держать ее у кровати Кори на всякий случай.
Кристофер первым проснулся и сел на кровати, зевая, потягиваясь и улыбаясь мне.
— Привет, взъерошенная! — сказал он.
Его собственные волосы были еще растрепаннее моих. Не знаю, почему Бог распорядился так, что у Кристофера и Кори были очень курчавые волосы, а у нас с Кэрри — только немного волнистые. Будучи мальчишкой, мой брат отчаянно пытался распрямить свои кудри, а я сидела, и глядя на него, думала, как было бы хорошо, если бы они оказались на моей голове.
Приподнявшись, я оглядела комнату размером примерно шестнадцать на шестнадцать футов. Она была просторной, но из-за мебели: двух двуспальных кроватей, высокого массивного комода, двух стульев с толстыми мягкими сиденьями, большого трюмо, двух туалетных столиков с отдельными стульями, да еще и столом из красного дерева, к которому прилагались четыре дополнительных стула, она казалась маленькой и доверху забитой барахлом. Между двумя большими кроватями находился еще один столик с настольной лампой. Всего в комнате было четыре лампы. Пол под всей этой темной массивной мебелью был застелен линялым восточным ковром с золотым орнаментом по краям. Когда-то красивый, сейчас он выглядел старым и износившимся. Стены были оклеены бумажными обоями кремового цвета с белым рисунком. Покрывала на кроватях были золотистого цвета и сделаны из какого-то тяжелого материала, вроде простеганного сатина.
На стенах висели три картины. Боже праведный, от одного взгляда на них захватывало дыхание! Гротескные демоны преследовали обнаженных людей в подземных огненно-красного цвета пещерах. Неправдоподобно страшные чудовища терзали остальные заблудшие души. Все еще шевелящиеся конечности торчали из оскаленных пастей с длинными, острыми, сверкающими клыками.
— То, что ты сейчас рассматриваешь, называется ад, каким некоторые его себе представляют. Ставлю десять против одного, наша ангелоподобная бабушка сама повесила эти репродукции, чтобы напомнить нам, что нас ждет, если мы ослушаемся. Похоже на картины Гойи, — добавил он.
Мой брат действительно знал все. Кроме его главной мечты — стать врачом, он лелеял еще одну — стать художником. Он исключительно хорошо рисовал, писал акварелью, масляными красками и так далее. Ему хорошо удавалось практически все, кроме уборки и ухода за собой.
Как только я попыталась встать и идти в ванную, Кристофер вскочил с кровати и, естественно, опередил меня. Почему мы с Кэрри были так далеко от ванной? В нетерпении я села на край кровати, качая ногами из стороны в сторону, и стала ждать, пока он выйдет.
Кэрри и Кори беспокойно заворочались и одновременно проснулись. Они сели и начали зевать, глядя друг на друга, как в зеркало, тереть глаза и сонно озираться по сторонам. Потом Кэрри решительно произнесла:
— Мне здесь не нравится!
Это было неудивительно. Кэрри родилась с определенным мнением обо всем на свете. Даже не начав говорить, а заговорила она в девять месяцев, она точно знала, что она любила, а чего терпеть не могла. Для нее не существовало золотой середины: все было или прекрасным или непереносимо-отвратительным. Когда она была довольна, ее голос был сладким, как у маленькой птички, щебечущей утром. Правда щебетание прекращалось, только когда она ложилась спать. В остальное время ее можно было видеть разговаривающей с куклами, чайными чашками, плюшевыми медведями и другими предметами. Все, что не двигалось с места и не отвечало на вопросы, становилось ее собеседником. В конце концов я просто перестала обращать внимание на ее болтовню, слушая вполуха и не слыша.
Кори был совершенно другим. Пока Кэрри болтала с вещами, он сидел и внимательно слушал. Я помню, как миссис сравнивала его с тихой, но глубокой заводью. Я не совсем поняла, что она имела в виду, если не считать того, что молчаливые люди действительно оставляют впечатление загадки, и ты невольно начинаешь гадать, что скрыто под невозмутимой поверхностью.
— Кэти, — повторила маленькая сестренка, повернув ко мне почти младенческое личико, — ты слышала, что я сказала? Мне здесь не нравится.
Услышав это, Кори выбрался из кровати и, прыгнув на нашу, прижался к своей сестренке-близняшке с широко открытыми, испуганными глазами. В своей обычной серьезной манере он задал вопрос:
— Как мы сюда попали?
— Прошлой ночью на поезде. Разве ты не помнишь?
— Нет, не помню.
— И мы шли через лес при лунном свете. Было очень красиво.
— Где солнце? Сейчас все еще ночь?
Солнце пряталось за шторами. Но я знала, что стоит мне сказать об этом Кори, он обязательно захочет открыть их и выглянуть наружу. А стоило ему выглянуть, он немедленно захотел бы выйти. Я не знала, что ему ответить.
В это время заскрежетал дверной замок, и мне не пришлось выпутываться из этого положения. Наша бабушка внесла в комнату большой поднос с едой, закрытый широким белым полотенцем. Очень коротко и небрежно она пояснила, что не может постоянно бегать вверх и вниз по лестницам с тяжелыми подносами. Только один раз в день. Если она начнет ходить слишком часто, слуги могут обратить внимание.
— Наверное, со следующего раза я буду пользоваться корзинкой для пикника, — сказала она, поставив поднос на маленький столик.
Обернувшись ко мне, как будто я отвечала за раздачу пищи, она объявила:
— Ты будешь следить за тем, чтобы этого хватило на весь день. Раздели это на три раза. Бекон, яйца и овсяные хлопья — на завтрак. Сэндвичи и горячий суп в термосе — на обед, а жареный цыпленок, картофельный салат и зеленые бобы — на ужин. На десерт можете съесть фрукты. В конце дня, если вы не будете шуметь и будете вести себя хорошо, я принесу вам мороженое и печенье или торт. Никаких конфет. Мы не можем позволить, чтобы у вас портились зубы. Пока ваш дедушка не умер, мы не можем отвести вас к дантисту.
Кристофер вышел из ванной, полностью одетый, и удивленно уставился на бабушку, которая могла так спокойно, без тени сожаления, говорить о смерти своего мужа. Впечатление было такое, как будто она говорила о золотой рыбке где-нибудь в Китае, которая скоро умрет у себя в аквариуме.
— И не забывайте каждый раз чистить зубы после еды, — продолжала она,
— аккуратно причесываться и полностью одеваться в чистую одежду.
Пока она это говорила, у Кори из носа текли сопли. Я тайком вытирала их салфеткой. Бедный Кори, он почти все время страдал сенной лихорадкой, а бабушка ненавидела сопливых детей.
— И ведите себя скромно в ванной! — сказала она, глядя особенно напряженно на меня, а затем на Кристофера, который теперь стоял, опираясь на дверной косяк у входа в ванную. — Мальчикам и девочкам нельзя пользоваться ванной вместе.
Я почувствовала, как горячая кровь приливает к моим щекам. За кого она нас принимает?
Затем мы услышали фразу, которая потом звучала вновь и вновь, как с испорченной пластинки:
— И помните, дети, Бог видит все! Он увидит все нехорошее, что вы делаете за моей спиной. И если я не накажу вас, то Бог обязательно накажет!
Из кармана платья она достала листок бумаги.
— А сейчас я покажу вам правила, которым вы должны следовать, находясь у меня в доме.
Она положила листок на стол и сообщила, что мы должны прочитать и запомнить правила. Она уже развернулась, собираясь уходит, но потом направилась к чулану, который мы еще не успели осмотреть.
— Дети! За этой дверью в дальней стенке чулана есть маленький вход на чердак. Там достаточно места, чтобы побегать и в меру пошуметь. Но вам не разрешается подниматься туда до десяти часов. До этого времени горничные будут заниматься уборкой на втором этаже и услышат шум над головой. Поэтому всегда помните, что вас могут услышать внизу, если вы будете слишком шуметь. После десяти слугам запрещено появляться на втором этаже. Кто-то из них занялся воровством. Пока вора не поймают с поличным, я постоянно наблюдаю за уборкой спальных комнат. В этом доме существуют свои правила, и мы сами осуществляем наказание провинившихся. Вчера я уже говорила вам, что в последнюю пятницу каждого месяца вы будете уходить на чердак очень рано и тихо сидеть, не разговаривая и не топая ногами, поняли?
Она по очереди взглянула на каждого из нас, словно пытаясь запечатлеть свои слова у нас в памяти злым, жестоким взглядом. Мы с Кристофером кивнули. Близнецы только глядели на нее во все глаза завороженным, почти боготворящим ее, взглядом. Затем она проинформировала нас, что по этим дням будет проверять нашу комнату и ванную, чтобы мы ничего не оставили, уходя.
Закончив, она удалилась, снова заперев за собой дверь.
Мы смогли отдышаться.
Сосредоточившись, я попыталась превратить все это в шутку.
— Кристофер Долл, я назначаю тебя отцом. Он засмеялся и с иронией подхватил:
— А как же иначе? Как мужчина и глава семьи, хочу довести до вашего сведения, что мне следует прислуживать на каждом шагу так же, как если бы я был королем. Жена, находясь в моем подчинении, накрывает на стол, выставляет еду, готовя все для своего хозяина и господина.
— Повтори, что ты сказал, брат мой.
— С этого момента я не брат, а твой властитель, и ты выполняешь мои приказы, каковы бы они не были.
— А если я их не выполню, как ты поступишь, хозяин и властитель?
— Мне не нравится твой тон! Ты должна обращаться ко мне уважительно.
— Ла-ди-да и хо-хо-хо! Я начну обращаться к тебе уважительно, когда ты завоюешь мое уважение. А это случится, когда ты вырастешь высотой в двенадцать футов, луна появится в полдень, а метель принесет благородного рыцаря на единороге в белоснежных сияющих доспехах и с зеленой драконовой головой на кончике копья!
Сказав это, я удовлетворенно посмотрела на его обескураженное лицо, поймала Кэрри за руку и высокомерно направилась в ванную, где мы могли вымыться, одеться и причесаться, не обращая внимания на бедного Кори, который отчаянно просился с нами.
— Пожалуйста, Кэти! Позволь мне зайти! Я не буду смотреть!
В конце концов мытье надоедает, мы вышли, и, невероятно, но факт — увидели Кристофера и Кори полностью одетыми. Кори уже не нужен был туалет.
— Что случилось? — спросила я. — Не вздумай сейчас сказать мне, что ты сделал это в кровати.
Кори молча указал мне на большую синюю вазу, в которой не стояло цветов.
Кристофер прислонился к комоду, довольный собой, с руками, сложенными на груди.
— Этот пример научит тебя никогда не игнорировать мужчину в нужде. Мы не так пассивны, как вы, женщины. В сложных ситуациях мы используем все, что под рукой.
Перед тем, как позволить всем приступить к завтраку, я вылила содержимое голубой вазы и как следует сполоснула ее. В самом деле было бы неплохо держать ее у кровати Кори на всякий случай.