Автоном Сигизмундович. Народ безмолвствует.
Настя. Не дай бог опять закричит.
Павел Сергеевич. Женщины и мужчины и даже дети, обратите внимание, какой перед вами ужасный герой! Женщины и мужчины и даже дети, эта дамочка метит на русский престол, но она взойдет на него только через мой отрешенный от жизни труп. Я заявляю вам это совершенно официально.
Степан Степанович. Что он говорит? Он сумасшедший! Ваше высочество, он сумасшедший.
Павел Сергеевич. Товарищи! За что мы боролись, за что мы падали жертвами на красных полях сражений, мы – рабочие от сохи и председатели домового комитета. Женщины и мужчины и даже дети, я отказываюсь, я совершенно героически отказываюсь присягать этому строю генералов, попов и помещиков.
Ильинкина. Не давайте ему говорить. Заставьте его молчать.
Павел Сергеевич. Товарищи! Нас никто не может заставить молчать об этом. Мы всегда, как один человек, только и будем, что говорить о генералах, попах и помещиках, потому что в этом наша идея, наша святая идея фикс. Женщины и мужчины и даже дети, вам не удастся задушить революцию, пока существуем мы… Я и моя мамаша. Вы не думайте, что я только ее не боюсь. Ничего подобного. Давайте поедемте в Англию, я и английской королевы не испугаюсь. Я самому царю могу прочитать нотацию. Вы думаете, если они далеко, так они упасутся от этого. Я, товарищи, расстоянием не стесняюсь. Я сейчас всем царям скажу, всем – английскому, итальянскому, турецкому и французскому. Цари, – мамаша, что сейчас будет, – цари… вы мерзавцы!
Голоса. Арестуйте его!
– Арестуйте!
Ильинкин. Господа, это заговор, его необходимо арестовать.
Настя. Не трожьте его, он выпивши.
Павел Сергеевич. Выпивши? Кто выпивши? Я выпивши? Я могу на любого человека дыхнуть, я безо всякого запаха. В том-то и дело, товарищи, что я совершенно трезвый. В том-то и дело, что я трезвый на это способен. И я прошу зафиксировать эти слова, которые я буду сейчас говорить, потому что за эти слова я могу получить повышение в жизни. Ваше императорское высочество! Вы… сукина дочь.
Все. А-а-а-а-ах!!!
Настя. От такого же слышу.
Автоном Сигизмундович. Солдаты!
Агафангел. Я здесь, ваше превосходительство.
Автоном Сигизмундович. Возьмите его! Хватайте его! Вяжите!
Павел Сергеевич. Многоуважаемые товарищи, это наша кухарка!
Автоном Сигизмундович. Молчать!
Павел Сергеевич. Честное слово, кухарка. Она мне носки стирала и даже котлеты жарила. Ей-богу!
Олимп Валерианович. Нет никакого сомнения. Он сумасшедший.
Надежда Петровна. Господа вы мои хорошие, вот перед Богом, жарила. Настька, паскуда, отвечай барыне: жарила или нет?
Настя. Определенно.
Надежда Петровна. Вы слышите, слышите, господа хорошие? Созналась, вот как перед Богом, созналась.
Олимп Валерианович. Ваше высочество…
Надежда Петровна. Какая она ваше высочество, она Пупкина. У меня даже пачпорт ее имеется. Пупкина, Анастасия Николаевна Пупкина.
Олимп Валерианович. Как – Пупкина?
Надежда Петровна. Так, Пупкина, из Поветкина, Тульской губернии.
Олимп Валерианович. Ваше императорское высочество! Как это – Пупкина?
Настя. Очень обыкновенно.
Валериан Олимпович. Пупкина?
Настя. Пупкина.
Олимп Валерианович. А дядя?
Настя. Что – дядя?
Олимп Валерианович. Есть у вас дядя?
Настя. Есть.
Олимп Валерианович. Князь?
Настя. Что мы, татары, что ли?
Олимп Валерианович. Кто же он?
Настя. Псаломщик.
Олимп Валерианович. Господа, я чувствую, что я опять подымаюсь, на воздух.
Зотик Францевич. Все, все погибло.
Наркис Смарагдович. Ренессанс кончился.
Олимп Валерианович. Значит, опять ничего нет – ни ее, ни меня, ни вас?
Павел Сергеевич. Товарищи, это действительно, что ничего нет. Но слова-то мои остались, героизм-то мой, товарищи, остался. Ведь то, что я российскую престолонаследницу сукиной дочкой назвал, ведь этого вычеркнуть невозможно. Вы понимаете ли, до какого я апогея могу теперь дойти? Ведь за эти слова меня, может быть, в Кремль без доклада будут пускать. Ведь за эти слова санатории имени Павла Гулячкина выстроят. Вы думаете, товарищи, что если у меня гастрономический магазин отняли и вывеску сняли, то меня уничтожили этим? Нет, товарищи, я теперь новую вывеску вывешу и буду под ней торговать всем, что есть дорогого на свете. Всем торговать буду, всем!
Ильинкин. Товарищ Гулячкин, не погубите. Это он во всем виноват. Он.
Павел Сергеевич. Что, голубчики, испугались? Вы думаете, что если у меня вместо зада какую-то картинную галерею устроили, то я вам за это спасибо скажу? Вы думаете, что если вы человеку лицо наизнанку вывернули, то я молчать буду? Нет, голубчики, нет. Всех уничтожу. Всех!
Степан Степанович. Не губите. Помилуйте! Ни за что погибаем.
Павел Сергеевич. Силянс! Да вы знаете ли, на что я способен? Я когда до идеи дойду, я на все способен. Я в приданое ради идеи пошел. Я теперь всю Россию на Варваре женю. Варька, иди, выбирай любого.
Голоса. Меня!
– Вот меня! Выберите!
– Вот меня!
Фелицата Гордеевна. Мужа моего. Мужа выбирайте.
Тося. Папу моего выбирайте.
Сюся. Папочку.
Ильинкина. Мужа моего.
Надежда Петровна. Варенька, выбирай.
Варвара Сергеевна. Я хочу, чтобы в пенсне и страстный.
Павел Сергеевич. Варвара!
Олимп Валерианович. Как же так, господа? Господа, я сам видел, своими глазами видел. Вот здесь. Вот на этом месте. Наша горячо любимая родина, наша сермяжная матушка-Русь встала как феникс из сундука.
Степан Степанович. Из какого сундука?
Автоном Сигизмундович. Вот так я отбил замок. (Открывает сундук.)
Олимп Валерианович. И вот так предстала Россия.
Иван Иванович(с горшком на голове вылезает из сундука). Все слышал. Все знаю. Товарищи, соблюдайте спокойствие и не расходитесь, потому что вас всех повесят. Милиция! Милиция!
Олимп Валерианович. Простите, товарищи, при чем здесь милиция?
Иван Иванович. Сейчас ей будет доложено.
Олимп Валерианович. Что доложено?
Иван Иванович. Что вы у себя в квартире, вот в этой самой зале, свергли советскую власть.
Настя. Ванечка, брось трепаться.
Олимп Валерианович. Вам показалось, товарищ, честное слово. Это неправда. У нас есть свидетели. Вот коммунист.
Иван Иванович. Где коммунист?
Олимп Валерианович. Вот, Павел Сергеевич.
Иван Иванович. Павел Сергеевич? Так знайте же, граждане, что Павел Сергеевич есть Лжедимитрий и Самозванец, а вовсе не коммунист.
Павел Сергеевич. Кто Лжедимитрий? Я Лжедимитрий? Я? Товарищи! Я народный трибун. У меня мозоли. Поглядите, какие у меня на руках мозоли. Но это еще что, а вот какие у меня на ногах мозоли, вы себе даже представить не можете.
Иван Иванович. Докажите.
Павел Сергеевич. И докажу.
Иван Иванович. Чем?
Павел Сергеевич. А вот позовите сюда Чичерина и спросите его, коммунист я, товарищи, или нет.
Автоном Сигизмундович. Вы напрасно рискуете, гражданин, у него мандат.
Иван Иванович. Где мандат?
Автоном Сигизмундович(вынимает из портфеля). Вот.
Иван Иванович(хватает бумагу). Теперь вы мне, граждане, все попались.
Павел Сергеевич. Держите его, держите! Куда вы? Куда вы?
Иван Иванович. В милицию, граждане, в милицию! (Убегает.)
Павел Сергеевич. Спасите! Спасите!
Все. Спасите!
– Спасите!
Павел Сергеевич. Погиб! Погиб! Повесят меня!
Олимп Валерианович. Как – повесят? Разве вас можно вешать, товарищ?
Надежда Петровна. Павлушенька, что с тобой?
Павел Сергеевич. Православные христиане, ведь мандат-то я себе сам написал.
Варвара Сергеевна. Кланяйтесь маме, я умираю.
Олимп Валерианович. Сам? Как – сам? Но вы все-таки коммунист?
Павел Сергеевич. Нет, товарищи. Я вообще…
Олимп Валерианович. Как – вообще?
Павел Сергеевич. Я, товарищи, вообще такой разносторонний человек.
Олимп Валерианович. Кончено. Все погибло. Все люди ненастоящие. Она ненастоящая, он ненастоящий, может быть, и мы ненастоящие?!
Автоном Сигизмундович. Что люди, когда даже мандаты ненастоящие.
Ариадна Павлиновна. Товарищи, меня нельзя арестовать, у меня дети, вот Тося и Сюся, крошки.
Степан Степанович. Все мы, гражданка, крошки.
Павел Сергеевич. Мамаша, скажите им, что я дурак, скажите им, что я глупый, – дураков, мамаша, может, не вешают.
Надежда Петровна. Не поверят они, Павлушенька, не поверят.
Павел Сергеевич. Поверят, маменька, ей-богу, поверят.
Все. Идут!
– Погибли!
– До отказа погибли.
– Что? Что?
Явление восемнадцатое
Настя. Не дай бог опять закричит.
Павел Сергеевич. Женщины и мужчины и даже дети, обратите внимание, какой перед вами ужасный герой! Женщины и мужчины и даже дети, эта дамочка метит на русский престол, но она взойдет на него только через мой отрешенный от жизни труп. Я заявляю вам это совершенно официально.
Степан Степанович. Что он говорит? Он сумасшедший! Ваше высочество, он сумасшедший.
Павел Сергеевич. Товарищи! За что мы боролись, за что мы падали жертвами на красных полях сражений, мы – рабочие от сохи и председатели домового комитета. Женщины и мужчины и даже дети, я отказываюсь, я совершенно героически отказываюсь присягать этому строю генералов, попов и помещиков.
Ильинкина. Не давайте ему говорить. Заставьте его молчать.
Павел Сергеевич. Товарищи! Нас никто не может заставить молчать об этом. Мы всегда, как один человек, только и будем, что говорить о генералах, попах и помещиках, потому что в этом наша идея, наша святая идея фикс. Женщины и мужчины и даже дети, вам не удастся задушить революцию, пока существуем мы… Я и моя мамаша. Вы не думайте, что я только ее не боюсь. Ничего подобного. Давайте поедемте в Англию, я и английской королевы не испугаюсь. Я самому царю могу прочитать нотацию. Вы думаете, если они далеко, так они упасутся от этого. Я, товарищи, расстоянием не стесняюсь. Я сейчас всем царям скажу, всем – английскому, итальянскому, турецкому и французскому. Цари, – мамаша, что сейчас будет, – цари… вы мерзавцы!
Голоса. Арестуйте его!
– Арестуйте!
Ильинкин. Господа, это заговор, его необходимо арестовать.
Настя. Не трожьте его, он выпивши.
Павел Сергеевич. Выпивши? Кто выпивши? Я выпивши? Я могу на любого человека дыхнуть, я безо всякого запаха. В том-то и дело, товарищи, что я совершенно трезвый. В том-то и дело, что я трезвый на это способен. И я прошу зафиксировать эти слова, которые я буду сейчас говорить, потому что за эти слова я могу получить повышение в жизни. Ваше императорское высочество! Вы… сукина дочь.
Все. А-а-а-а-ах!!!
Настя. От такого же слышу.
Автоном Сигизмундович. Солдаты!
Агафангел. Я здесь, ваше превосходительство.
Автоном Сигизмундович. Возьмите его! Хватайте его! Вяжите!
Павел Сергеевич. Многоуважаемые товарищи, это наша кухарка!
Автоном Сигизмундович. Молчать!
Павел Сергеевич. Честное слово, кухарка. Она мне носки стирала и даже котлеты жарила. Ей-богу!
Олимп Валерианович. Нет никакого сомнения. Он сумасшедший.
Надежда Петровна. Господа вы мои хорошие, вот перед Богом, жарила. Настька, паскуда, отвечай барыне: жарила или нет?
Настя. Определенно.
Надежда Петровна. Вы слышите, слышите, господа хорошие? Созналась, вот как перед Богом, созналась.
Олимп Валерианович. Ваше высочество…
Надежда Петровна. Какая она ваше высочество, она Пупкина. У меня даже пачпорт ее имеется. Пупкина, Анастасия Николаевна Пупкина.
Олимп Валерианович. Как – Пупкина?
Надежда Петровна. Так, Пупкина, из Поветкина, Тульской губернии.
Олимп Валерианович. Ваше императорское высочество! Как это – Пупкина?
Настя. Очень обыкновенно.
Валериан Олимпович. Пупкина?
Настя. Пупкина.
Олимп Валерианович. А дядя?
Настя. Что – дядя?
Олимп Валерианович. Есть у вас дядя?
Настя. Есть.
Олимп Валерианович. Князь?
Настя. Что мы, татары, что ли?
Олимп Валерианович. Кто же он?
Настя. Псаломщик.
Олимп Валерианович. Господа, я чувствую, что я опять подымаюсь, на воздух.
Зотик Францевич. Все, все погибло.
Наркис Смарагдович. Ренессанс кончился.
Олимп Валерианович. Значит, опять ничего нет – ни ее, ни меня, ни вас?
Павел Сергеевич. Товарищи, это действительно, что ничего нет. Но слова-то мои остались, героизм-то мой, товарищи, остался. Ведь то, что я российскую престолонаследницу сукиной дочкой назвал, ведь этого вычеркнуть невозможно. Вы понимаете ли, до какого я апогея могу теперь дойти? Ведь за эти слова меня, может быть, в Кремль без доклада будут пускать. Ведь за эти слова санатории имени Павла Гулячкина выстроят. Вы думаете, товарищи, что если у меня гастрономический магазин отняли и вывеску сняли, то меня уничтожили этим? Нет, товарищи, я теперь новую вывеску вывешу и буду под ней торговать всем, что есть дорогого на свете. Всем торговать буду, всем!
Ильинкин. Товарищ Гулячкин, не погубите. Это он во всем виноват. Он.
Павел Сергеевич. Что, голубчики, испугались? Вы думаете, что если у меня вместо зада какую-то картинную галерею устроили, то я вам за это спасибо скажу? Вы думаете, что если вы человеку лицо наизнанку вывернули, то я молчать буду? Нет, голубчики, нет. Всех уничтожу. Всех!
Степан Степанович. Не губите. Помилуйте! Ни за что погибаем.
Павел Сергеевич. Силянс! Да вы знаете ли, на что я способен? Я когда до идеи дойду, я на все способен. Я в приданое ради идеи пошел. Я теперь всю Россию на Варваре женю. Варька, иди, выбирай любого.
Голоса. Меня!
– Вот меня! Выберите!
– Вот меня!
Фелицата Гордеевна. Мужа моего. Мужа выбирайте.
Тося. Папу моего выбирайте.
Сюся. Папочку.
Ильинкина. Мужа моего.
Надежда Петровна. Варенька, выбирай.
Варвара Сергеевна. Я хочу, чтобы в пенсне и страстный.
Павел Сергеевич. Варвара!
Олимп Валерианович. Как же так, господа? Господа, я сам видел, своими глазами видел. Вот здесь. Вот на этом месте. Наша горячо любимая родина, наша сермяжная матушка-Русь встала как феникс из сундука.
Степан Степанович. Из какого сундука?
Автоном Сигизмундович. Вот так я отбил замок. (Открывает сундук.)
Олимп Валерианович. И вот так предстала Россия.
Иван Иванович(с горшком на голове вылезает из сундука). Все слышал. Все знаю. Товарищи, соблюдайте спокойствие и не расходитесь, потому что вас всех повесят. Милиция! Милиция!
Олимп Валерианович. Простите, товарищи, при чем здесь милиция?
Иван Иванович. Сейчас ей будет доложено.
Олимп Валерианович. Что доложено?
Иван Иванович. Что вы у себя в квартире, вот в этой самой зале, свергли советскую власть.
Настя. Ванечка, брось трепаться.
Олимп Валерианович. Вам показалось, товарищ, честное слово. Это неправда. У нас есть свидетели. Вот коммунист.
Иван Иванович. Где коммунист?
Олимп Валерианович. Вот, Павел Сергеевич.
Иван Иванович. Павел Сергеевич? Так знайте же, граждане, что Павел Сергеевич есть Лжедимитрий и Самозванец, а вовсе не коммунист.
Павел Сергеевич. Кто Лжедимитрий? Я Лжедимитрий? Я? Товарищи! Я народный трибун. У меня мозоли. Поглядите, какие у меня на руках мозоли. Но это еще что, а вот какие у меня на ногах мозоли, вы себе даже представить не можете.
Иван Иванович. Докажите.
Павел Сергеевич. И докажу.
Иван Иванович. Чем?
Павел Сергеевич. А вот позовите сюда Чичерина и спросите его, коммунист я, товарищи, или нет.
Автоном Сигизмундович. Вы напрасно рискуете, гражданин, у него мандат.
Иван Иванович. Где мандат?
Автоном Сигизмундович(вынимает из портфеля). Вот.
Иван Иванович(хватает бумагу). Теперь вы мне, граждане, все попались.
Павел Сергеевич. Держите его, держите! Куда вы? Куда вы?
Иван Иванович. В милицию, граждане, в милицию! (Убегает.)
Павел Сергеевич. Спасите! Спасите!
Все. Спасите!
– Спасите!
Павел Сергеевич. Погиб! Погиб! Повесят меня!
Олимп Валерианович. Как – повесят? Разве вас можно вешать, товарищ?
Надежда Петровна. Павлушенька, что с тобой?
Павел Сергеевич. Православные христиане, ведь мандат-то я себе сам написал.
Варвара Сергеевна. Кланяйтесь маме, я умираю.
Олимп Валерианович. Сам? Как – сам? Но вы все-таки коммунист?
Павел Сергеевич. Нет, товарищи. Я вообще…
Олимп Валерианович. Как – вообще?
Павел Сергеевич. Я, товарищи, вообще такой разносторонний человек.
Олимп Валерианович. Кончено. Все погибло. Все люди ненастоящие. Она ненастоящая, он ненастоящий, может быть, и мы ненастоящие?!
Автоном Сигизмундович. Что люди, когда даже мандаты ненастоящие.
Ариадна Павлиновна. Товарищи, меня нельзя арестовать, у меня дети, вот Тося и Сюся, крошки.
Степан Степанович. Все мы, гражданка, крошки.
Павел Сергеевич. Мамаша, скажите им, что я дурак, скажите им, что я глупый, – дураков, мамаша, может, не вешают.
Надежда Петровна. Не поверят они, Павлушенька, не поверят.
Павел Сергеевич. Поверят, маменька, ей-богу, поверят.
Все. Идут!
– Погибли!
– До отказа погибли.
– Что? Что?
Явление восемнадцатое
Те же и Иван Иванович, садится на стул и рыдает.
Олимп Валерианович. Что? Что?
Иван Иванович. Отказываются.
Олимп Валерианович. Что отказываются?
Иван Иванович. Арестовать вас отказываются.
Пауза.
Павел Сергеевич. Мамаша, если нас даже арестовать не хотят, то чем же нам жить, мамаша? Чем же нам жить?
Конец.
Олимп Валерианович. Что? Что?
Иван Иванович. Отказываются.
Олимп Валерианович. Что отказываются?
Иван Иванович. Арестовать вас отказываются.
Пауза.
Павел Сергеевич. Мамаша, если нас даже арестовать не хотят, то чем же нам жить, мамаша? Чем же нам жить?
Конец.