Эрдман Николай Робертович. Самоубийца

   Семен Семенович. Подождите минуточку. Кто сказал?
   Александр Петрович. Да уж будьте покойны, Мария Лукьяновна.
   Семен Семенович. Ой! Уйдите. Оставьте меня одного. Вон отсюдова к чертовой матери!
   Александр Петрович. Вот отдайте револьвер, тогда уйду.
   Семен Семенович. Ну вы сами поймите, товарищ Калабушкин. Ну откуда я мог бы его достать?
   Александр Петрович. В наше время револьвер достать не­трудно. Вот Панфилыч револьвер на бритву выменивает.
   Семен Семенович. Неужели на бритву?
   Александр Петрович. И задаром отдашь. Разрешения нету. Нагрянет милиция. Хоп. Шесть месяцев принудительных. Отдавайте револьвер, Семен Семенович.
   Семен Семенович. Не отдам.
   Александр Петрович. Ну, простите, пеняйте тогда на себя. Я физической силой его достану. (Хватает его за руку.) Все равно вам теперь от меня не уйти.
   Семен Семенович. Не уйти? Ну, так знайте, товарищ Калабушкин: если вы моментально отсюда не выйдете, я сейчас же у вас на глазах застрелюсь.
   Александр Петрович. Не застрелитесь.
   Семен Семенович. Вы не верите? Хорошо. Я считаю до трех. Раз…
   Александр Петрович. Ой, застрелится!
   Семен Семенович. Два…
   Александр Петрович. Я ушел! (Пулей в свою комнату.)

Явление четырнадцатое

   Семен Семенович.
 
   Семен Семенович. Три. (Вытаскивает из кармана ливерную колбасу.) Ой, куда же, куда ее положить? Где тарелка? (Кла­дет колбасу на тарелку.) Все как было. До смерти не дога­даются. Ну, Мария, постой, я тебе докажу. (Подбегает к сто­лу. Начинает рыться.) Я тебе докажу… как мне совестно жить на твоем иждивении. Ну постой. Докажу. Вот она. (Вы­нимает бритву.) Шведской стали. Отцовская. Эх, наплевать, все равно мне не бриться на этом свете. (Убегает.)
   Голос Александра Петровича. Гражданин Подсекальников, я не выйду отсюдова, дайте только сказать. Гражданин Подсекальников, вы поверьте мне на слово – жизнь прекрас­на. Гражданин Подсе… (Открывает дверь, просовывает го­лову, смотрит.) Где же он?

Явление пятнадцатое

   Александр Петрович выходит из своей комнаты. Осмат­ривается.
 
   Александр Петрович. Там, наверное. (Подбегает к двери.) Гражданин Подсекальников, чур-чура, не стреляйте, пожалуй­ста, я туда не войду. Гражданин Подсекальников, вас, навер­ное, удивляет моя назойливость, тем не менее я позволю себе еще раз, через стенку, обратить ваше пристальное внимание на то, что жизнь прекрасна. Гражданин Подсекальников…

Явление шестнадцатое

   Серафима Ильинична и Маргарита Ивановна втаскивают бесчувственную Марию Лукьяновну.
 
   Серафима Ильинична. Что вы делаете? Что вы делаете? Ноги в руки возьмите, Маргарита Ивановна.
   Маргарита Ивановна. Осторожнее, осторожнее.
   Александр Петрович. Вы совсем обезумели. Для чего же вы женщину волоком тащите? Ставьте, ставьте ее на попа.
   Серафима Ильинична. Ну, теперь расстегните ее.
   Александр Петрович. С удовольствием.
   Мария Лукьяновна. Кто здесь?
   Александр Петрович. Все свои. Не стесняйтесь, Мария Лукьяновна.
   Мария Лукьяновна. Где он? Что с ним? Он умер, товарищ Калабушкин?
   Александр Петрович. Умереть он не умер, Мария Лукьянов­на, но я должен вам честно сказать – собирается.
   Мария Лукьяновна. Побежимте к нему.
   Александр Петрович. И не пробуйте даже, Мария Лукьянов­на, вы все дело изгадите. Он мне сам говорил. Если вы, гово­рит, мой порог переступите, я у вас, говорит, на глазах за­стрелюсь.
   Серафима Ильинична. Ну а вы?
   Александр Петрович. Я и так, я и сяк, и молил, и упраши­вал – ничего не подействовало.
   Маргарита Ивановна. Здесь приказывать надо, а не упра­шивать. Вот пойдите сейчас, заявите в милицию, пусть его арестуют и под суд отдадут.
   Александр Петрович. Нет такого закона, Маргарита Иванов­на. К жизни суд никого присудить не может. К смерти может, а к жизни нет.
   Серафима Ильинична. Где же выход?
   Александр Петрович. В трубе, Серафима Ильинична.
   Серафима Ильинична. Как в трубе?
   Александр Петрович. Есть такая труба, Серафима Ильинич­на, труба бе, геликон, или бейный бас, в этом басе весь выход его и спасение.
   Мария Лукьяновна. Для чего же, простите, ему труба?
   Александр Петрович. Для нажития денег, Мария Лукьяновна. Если эту трубу для него достать, я могу гарантировать, что он не застрелится.
   Серафима Ильинична. На какую же сумму такая труба?
   Александр Петрович. Полагаю, рублей на пятьсот или бо­лее.
   Мария Лукьяновна. На пятьсот? Да когда у нас будет пять­сот рублей, он тогда и без этой трубы не застрелится.
   Александр Петрович. Это верно, пожалуй, Мария Лукьяновна.
   Маргарита Ивановна. Нужно будет моим музыкантам ска­зать, пусть они ему трубу напрокат спротежируют.
   Серафима Ильинична. Неужели у вас музыканты свои?
   Александр Петрович. У нее в ресторане, Серафима Ильинич­на, грандиозный оркестр симфонической музыки.
   Маргарита Ивановна. Под названием «Трио свободных художников».
   Серафима Ильинична. Ради бога, голубушка, потолкуйте с художниками.
   Мария Лукьяновна. Попросите у них.
   Серафима Ильинична. И сейчас, не откладывая.
   Мария Лукьяновна. Мы поедем к ним вместе, Маргарита Ива­новна. Одевайтесь скорей.
 
   Маргарита Ивановна и Мария Лукьяновна уходят в комнату Александра Петровича.

Явление семнадцатое

   Александр Петрович, Серафима Ильинична.
 
   Серафима Ильинична. Я боюсь, как бы он до трубы не того-с.
   Александр Петрович. Раз вы здесь остаетесь, Серафима Ильинична, вы его до трубы отвлекайте от этого.
   Серафима Ильинична. Чем же мне отвлекать?
   Александр Петрович. Я вам так предложу, Серафима Ильинична. Вы ступайте на полном нахальстве в ту комнату и под видом, что вы ничего не знаете, начинайте рассказы­вать.
   Серафима Ильинична. Что рассказывать?
   Александр Петрович. Что-нибудь отвлеченное: про хоро­шую жизнь, про веселые случаи. Вообще юмористику.
   Серафима Ильинична. Я такого не знаю, товарищ Калабушкин.
   Александр Петрович. Я не знаю… Придумайте. Зять на кар­те стоит, Серафима Ильинична, это дело не шуточное. Рас­скажите ему анекдоты какие-нибудь, квипрокво или просто забавные шуточки, чтобы он позабылся, отвлекся, рассеял­ся, а мы тут подоспеем к нему с трубой – и спасли челове­ка, Серафима Ильинична. Ну, идите, идите, не бойтесь, рас­сказывайте. (Уходит в свою комнату.)

Явление восемнадцатое

   Серафима Ильинична, останавливается перед дверью.
 
   Серафима Ильинична. Боже мой, что я буду ему рас­сказывать? Ну, была не была. (Уходит в свою комнату.)

Явление девятнадцатое

   Входит Семен Семенович. Беспокойно осматривается. Вы­нимает из кармана револьвер. Вставляет в барабан патроны. Садится за стол. Открывает чернильницу. Отрывает листок бу­маги.
 
   Семен Семенович (пишет). В смерти моей…

Явление двадцатое

   Серафима Ильинична выходит из своей комнаты.
 
   Серафима Ильинична. Нету. (Заметила Семена Семеновича.) Батюшки! С добрым утром, Семен Семенович. Ох, я случай ка­кой вам сейчас расскажу. Обхохочетесь. Вы про немцев не слышали?
   Семен Семенович. Нет. А что?
   Серафима Ильинична. Немцы мопса живого скушали.
   Семен Семенович. Какие немцы?
   Серафима Ильинична. Вот какие – не помню, а только ску­шали. Это муж мой покойный у нас рассказывал. Еще в мир­ное время, Семен Семенович. Уж мы все хохотали тогда до ужаса. (Пауза.) Мопс – ведь это собака, Семен Семенович.
   Семен Семенович. Ну?
   Серафима Ильинична. Мопсов люди не кушают.
   Семен Семенович. Ну?
   Серафима Ильинична. Ну а немцы вот скушали.
   Семен Семенович. Ну?
   Серафима Ильинична. Все.
   Семен Семенович. Что все?
   Серафима Ильинична. Боже мой, что я буду ему рассказы­вать? А то тоже вот случай смешной, вроде этого.
   Семен Семенович. Вы бы лучше ушли, Серафима Ильинична.
   Серафима Ильинична. Вы со смеху помрете, Семен Семенович.
   Семен Семенович. Не мешайте, я занят. Вы, кажется, видите.
   Серафима Ильинична. Нет, вы только послушайте. Можете себе представить. Был в военное время у нас в деревне плен­ный турок, в плену. Ну, конечно, контуженый. Нашим вой­ском контуженный. Все, бывало, вот так головою трясет. Уморительно. Что тут делать? Придумали. Вот как вечер, сей­час же народ собирается, кто там хлеба, кто студня берет – и к нему. Ну, приходят, на студень, на хлеб показывают, говорят: «Хочешь есть?» Турку до смерти русского студня хочется, а не может по-русскому говорить. Только вскочит, от голоду весь заволнуется и сейчас же вот так головой за­трясет. Будто «нет» затрясет. А народ только этого и дожи­дается. Моментально обратно всю пищу завертывает. Ну, не хочешь – как хочешь, и по домам. Ох, и смеху что было над этим турком. Что вы скажете?
   Семен Семенович. Убирайтесь сейчас же ко всем чертям. По­нимаете?
   Серафима Ильинична. Что вы, что вы, Семен Семенович? А вот тоже был случай, при коронации.
 
   Семен Семенович вскакивает, хватает ручку, бумагу и чернильницу.
 
   Стойте, стойте. Куда вы, Семен Семенович? (Бежит за ним.) Александр Благословенный во дворцовом парадном жида прищемил.
 
   Семен Семенович убегает в соседнюю комнату.

Явление двадцать первое

   Серафима Ильинична одна, перед дверью.
 
   Серафима Ильинична. Не рассеялся. Где же взять мне еще для него юмористики. Боже мой! (Убегает за ним.)

Явление двадцать второе

   Из комнаты Александра Петровича выходят: Александр Петрович Калабушкин, Мария Лукьяновна
   и Мар­гарита Ивановна.
 
   Александр Петрович. Едем, едем скорей, Маргарита Ива­новна.
   Мария Лукьяновна. А не страшно нам Сеню одного оставлять?
   Александр Петрович. Он же с тещей. Не бойтесь, Мария Лукьяновна, я ее научил.
 
   Убегают.

Явление двадцать третье

   Из соседней комнаты выскакивает Семен Семенович с чер­нильницей, ручкой и бумагой в руках.
 
   Семен Семенович (кричит в дверь). Если вы еще раз мне про мопса расскажете, я с вас шкуру сдеру. Не ходите за мной. Идиотка вы старая. (Захлопывает дверь. Подходит к столу, расправляет листок бумаги. Дописывает.) Не винить. Подсекальников.

Действие второе

   То же комната, что и в первом действии. Все приведено в по­рядок.

Явление первое

   Семен Семенович восседает на табурете с огромной тру­бой, надетой через плечо. Перед ним раскрытый самоучитель. В стороне на стульях Мария Лукьяновна и Серафима Ильинычна.
 
   Семен Семенович (читает). «Глава первая». Под названием «Как играть». «Для играния на бейном басе применяется ком­бинация из трех пальцев. Первый палец на первый клапан, второй палец на второй клапан, третий палец на третий кла­пан». Так. «При вдутии получается нота си». (Дует, снова дует.) Это что ж за сюрприз за такой получается? Воздух вышел, а звука нет.
   Серафима Ильинична. Ну, Мария, теперь держись. Если он в этом басе разочаруется…
   Семен Семенович. Стой, стой, стой! Так и есть. Вот глава спе­циального выпуска воздуха под названием «Как дуть». «Для того чтобы правильно выпустить воздух, я, всемирно извест­ный художник звука Теодор Гуго Шульц, предлагаю простой и дешевый способ. Оторвите кусочек вчерашней газеты и по­ложите ее на язык».
   Серафима Ильинична. На язык?
   Семен Семенович. На язык, Серафима Ильинична. Ну-ка, дай­те сюда «Известия».
 
   Серафима Ильинична подбегаетс газетой.
 
   Отрывайте.
   Мария Лукьяновна. Поменьше, поменьше, мамочка.
   Семен Семенович. Кладите теперь, Серафима Ильинична.
   Серафима Ильинична. Что же, вам помогает, Семен Семенович?
   Семен Семенович. И е-а е-е о-го-га-е, и-ай-е а-е. А-е, а-е и-ай-е, я-а го-го-ю.
   Мария Лукьяновна. Что?
   Семен Семенович. У-а.
   Мария Лукьяновна. Что?
   Семен Семенович. У-а, я го-го-ю.
   Мария Лукьяновна. Что ты, Сенечка, говоришь, я, ей-богу, не понимаю.
   Семен Семенович (выплевывает бумажку). Дура, я говорю. Понимаешь теперь? Я по-русски сказал вам – читайте даль­ше. «Оторвите кусочек вчерашней газеты и положите ее на язык». Дальше что?
   Мария Лукьяновна. Дальше, Сенечка, сказано (читает): «Сплюньте эту газету на пол. Постарайтесь запомнить во вре­мя плевания положение вашего рта. Зафиксировав данное положение, дуйте так же, как вы плюете». Все.
   Семен Семенович. Прошу тишины и внимания. (Отрывает ку­сочек газеты.) Отойдите в сторонку, Серафима Ильинична. (Кладет на язык. Сплевывает. Начинает дуть.) Что за черт! Ни черта.
   Серафима Ильинична. Кончен бал. Начинает разочаровы­ваться.
 
   Семен Семенович снова сплевывает. Собирается дуть.
 
   Мария Лукьяновна. Господи, если ты существуешь на самом деле, ниспошли ему звук.
 
   В этот самый момент комнату оглашает совершенно невероятный рев трубы.
 
   Серафима Ильинична. Я тебе говорила, что существует. Вот пожалуйста, факт налицо.
   Семен Семенович. Ну, Мария, бери расчет. Больше ты на ра­боту ходить не будешь.
   Мария Лукьяновна. Как же так?
   Серафима Ильинична. А на что же мы жить будем?
   Семен Семенович. Я заранее все подсчитал и высчитал. При­близительно двадцать концертов в месяц по пяти с половиною рублей за штуку. Это в год составляет… Одну минуточку. (Шарит в карманах.) Где-то здесь у меня подведен итог. (Вынимает записку.) Вот он. Слушайте. (Раскрывает запи­ску. Читает.) «В смерти мо…» (Пауза.) Нет, не то. (Прячет. Вынимает другую.) Вот он. Вот. Вот написано. «В год мой за­работок выражается в тысяча триста двадцать рублей». Да-с. А вы говорите – на что нам жить.
   Серафима Ильинична. Но ведь вы еще даже не научились, Семен Семенович.
   Семен Семенович. Для меня научиться теперь, Серафима Иль­инична, – раз плюнуть. (Берет бумажку. Сплевывает. Дует. Труба ревет.) Слышали? Через эту трубу, Серафима Ильинич­на, к нам опять возвращается незабвенная жизнь. Нет, ты только подумай, подумай, Машенька, до чего хорошо. Приехать с концерта с хорошим жалованьем, сесть на кушетку в кругу семьи: «Что, полотеры сегодня были?» – «Обязатель­но были, Семен Семенович». – «А статую, что я приглядел, купили?» – «И статую купили, Семен Семенович». – «Ну, прекрасно, подайте мне гоголь-моголь». Вот это жизнь. Меж­ду прочим, я с этой минуты требую, чтобы мне ежедневно да­вали на третье выше мною упомянутый гоголь-моголь. Гоголь-моголь, во-первых, смягчает грудь, во-вторых, он мне нравит­ся, гоголь-моголь. Поняли?
   Мария Лукьяновна. Очень, Сенечка, яйца дороги.
   Семен Семенович. Для кого это дороги? И кого это, кроме меня, касается? Кто теперь зарабатывает, ты или я?
   Серафима Ильинична. Дело в том…
   Семен Семенович. Вы все время мешаете планомерным занятиям. Чем со мной пререкаться, Серафима Ильинична, вы молчали бы лучше и слушали музыку. (Дует.) Вообще, я просил бы в минуты творчества относительной тишины. (Чи­тает.) «Гаммы. Гамма есть пуповина музыки. Одолевши сию пуповину, вы рождаетесь как музыкант». Ну, сейчас я уже окончательно выучусь. «Для того чтобы правильно вы­учить гамму, я, всемирно известный художник звука Теодор Гуго Шульц, предлагаю вам самый дешевый способ. Купите самый дешевый ро… (перевертывает страницу) …яль». Как рояль?
   Серафима Ильинична. ?
   Мария Лукьяновна. Как рояль?
   Семен Семенович. Подождите. Постойте. Не может быть. «Предлагаю вам самый дешевый способ. Купите самый де­шевый ро… (пробует, не слиплись ли страницы, перевер­тывает) …яль». Это как же? Позвольте. Зачем же рояль? (Читает.) «В примечаниях сказано, как играется гамма. Проиграйте ее на рояле и скопируйте на трубе». Это что же такое, товарищи, делается? Это что же такое? Это кончено, зна­чит. Значит, кончено. Значит… Ой, мерзавец какой! Главное дело, художник звука. Не художник ты, Теодор, а подлец. Сво­лочь ты… со своей пуповиной. (Разрывает самоучитель.) Маша! Машенька! Серафима Ильинична! Ведь рояль-то мне не на что покупать. Что он сделал со мной? Я смотрел на него как на якорь спасения. Я сквозь эту трубу различал свое будущее.
   Серафима Ильинична. Успокойтесь. Наплюньте, Семен Семенович.
   Семен Семенович. Как же мы будем жить, Серафима Ильинич­на? Кто же будет теперь зарабатывать, Машенька?
   Мария Лукьяновна. Ты не думай об этом, пожалуйста, Сенеч­ка, я одна заработаю.
   Серафима Ильинична. Столько времени жили на Машино жалованье и опять проживем.
   Семен Семенович. Ах, мы, значит, на Машино жили, по-ваше­му. Значит, я ни при чем, Серафима Ильинична? Только вы од­ного не учли, Серафима Ильинична: что она на готовом на всем зарабатывала. Эти чашечки кто покупал, Серафима Иль­инична? Это я покупал. Эти блюдечки кто покупал, Серафима Ильинична? Это я покупал. А когда эти блюдечки разобьют­ся, тебе хватит, Мария, на новые блюдечки?
   Мария Лукьяновна. Хватит, Сенечка, хватит.
   Семен Семенович. Хватит?
   Мария Лукьяновна. Хватит.
   Семен Семенович (бросает блюдца на пол и разбивает их). Ну, посмотрим. А когда эти чашечки разобьются, тебе хватит, Мария, на новые чашечки?
   Мария Лукьяновна. Ой, не хватит.
   Семен Семенович. Не хватит? Ну, значит, так жить нельзя. Значит, мне остается… Уйдите отсюдова. Уходите сейчас же, я вам говорю. Все равно на троих нам не хватит такого жа­лованья.
   Мария Лукьяновна. Что ты, Сенечка, бог с тобой. И на нас, Сеня, хватит и на тебя.
   Семен Семенович. Как же может хватить на меня, Мария, если даже на чашечки не хватает?
   Мария Лукьяновна. Хватит, Сенечка, хватит.
   Семен Семенович. Хватит? (Разбивает чашки.) Ну, посмот­рим. А когда эта вазочка разобьется, тебе хватит, Мария, на новую вазочку?
   Серафима Ильинична. Говори, что не хватит.
   Мария Лукьяновна. Не хватит, Сенечка.
   Семен Семенович. Ах, не хватит! Тогда уходите отсюдова.
   Мария Лукьяновна. Вот убей – не уйду.
   Семен Семенович. Не уйдешь?
   Мария Лукьяновна. Не уйду.
   Семен Семенович. Ну, посмотрим. (Разбивает вазу.)
   Мария Лукьяновна. Что ж ты, Сенечка, все разобьешь?
   Семен Семенович. Разобью.
   Мария Лукьяновна. Разобьешь?
   Семен Семенович. Разобью.
   Мария Лукьяновна. Ну, посмотрим. (Разбивает зеркало.)
   Семен Семенович. Ты… при мне… при главе… Это что воз­никает такое? Господи. Ради бога, оставьте меня одного. Я вас очень прошу. Я вас очень прошу. Ради бога, оставьте меня. Пожалуйста.
 
   Мария Лукьяновна и Серафима Ильнична уходят в другую комнату. Семен Семенович закрывает за ними дверь.

Явление второе

   Семен Семенович один.
 
   Семен Семенович. Все разбито… все чашечки… блюдечки… жизнь… человеческая. Жизнь разбита, а плакать некому. Мир… Вселенная… Человечество… Гроб… и два человека за гробом, вот и все человечество. (Подходит к столу.) Столько времени жили на Машино жалованье и опять прожи­вем. (Открывает ящик.) Проживем. (Вынимает револьвер.) Или нет? (Вынимает из кармана записку. Кладет на стол.) Или нет? (Вскакивает.) Нет, простите, не проживем. (При­ставляет револьвер к виску. Взгляд падает на записку. Опу­скает руку. Берет записку. Читает.) Вот тебе, Сеня, и го­голь-моголь. (Зажмуривается. В это время раздается оглу­шительный стук в дверь. Семен Семенович, пряча револьвер за спину.) Кто там? Кто?
 
   Дверь открывается, и в комнату входит Аристарх Дониникович Гранд-Скубик.

Явление третье

   Семен Семенович с револьвером за спиной и Аристарх Доминикович.
 
   Аристарх Доминикович. Виноват. Я вам, может быть, по­мешал? Если вы, извиняюсь, здесь что-нибудь делали, ради бога, пожалуйста, продолжайте.
   Семен Семенович. Ничего-с. Мне не к спеху. Вы, собственно… Чем могу?
   Аристарх Доминикович. А позвольте сначала узнать: с кем имею приятную честь разговаривать?
   Семен Семенович. С этим… как его… Подсекальниковым.
   Аристарх Доминикович. Очень рад. Разрешите полюбо­пытствовать: вы не тот Подсекальников, который стреляется?
   Семен Семенович. Кто сказал? То есть нет, я не то сказал. Ну, сейчас арестуют за храненье оружия. Я не тот. Вот ей-богу, не тот.
   Аристарх Доминикович. Неужели не тот? Как же так? Вот и адрес и… (Замечает записку.) Стойте. (Берет записку.) Да вот же написано. (Читает.) «В смерти прошу никого не ви­нить». И подписано: «Подсекальников». Это вы Подсекаль­ников?
   Семен Семенович. Я. Шесть месяцев принудительных.
   Аристарх Доминикович. Ну, вот видите. Так нельзя. Так нельзя, гражданин Подсекальников. Ну, кому это нужно, ска­жите, пожалуйста, «никого не винить». Вы, напротив, дол­жны обвинять и винить, гражданин Подсекальников. Вы стреляетесь. Чудно. Прекрасно. Стреляйтесь себе на здоровье. Но стреляйтесь, пожалуйста, как общественник. Не за­будьте, что вы не один, гражданин Подсекальников. Посмот­рите вокруг. Посмотрите на нашу интеллигенцию. Что вы видите? Очень многое. Что вы слышите? Ничего. Почему же вы ничего не слышите? Потому что она молчит. Почему же она молчит? Потому что ее заставляют молчать. А вот мерт­вого не заставишь молчать, гражданин Подсекальников. Если мертвый заговорит. В настоящее время, гражданин Подсекальников, то, что может подумать живой, может выс­казать только мертвый. Я пришел к вам, как к мертвому, гражданин Подсекальников. Я пришел к вам от имени рус­ской интеллигенции.
   Семен Семенович. Очень рад познакомиться. Садитесь, пожа­луйста.
   Аристарх Доминикович. Вы прощаетесь с жизнью, граж­данин Подсекальников, в этом пункте вы правы: действи­тельно, жить нельзя. Но ведь кто-нибудь виноват в том, что жить нельзя. Если я не могу говорить об этом, то ведь вы, гражданин Подсекальников, можете. Вам терять теперь не­чего. Вам теперь ничего не страшно. Вы свободны теперь, гражданин Подсекальников. Так скажите же честно, откры­то и смело, гражданин Подсекальников: вы кого обви­няете?
   Семен Семенович. Я?
   Аристарх Доминикович.Да.
   Семен Семенович. Теодор Гугу Шульца.
   Аристарх Доминикович. Это кто-нибудь, верно, из Комин­терна? Без сомнения, и он виноват. Но ведь он не один, граж­данин Подсекальников. Вы напрасно его одного обвиняете. Обвиняйте их всех. Я боюсь, вы еще не совсем понимаете, по­чему вы стреляетесь. Разрешите, я вам объясню.
   Семен Семенович. Ради бога. Пожалуйста.
   Аристарх Доминикович. Вы хотите погибнуть за правду, гражданин Подсекальников.
   Семен Семенович. А вы знаете, это идея.
   Аристарх Доминикович. Только правда не ждет, гражданин Подсекальников. Погибайте скорей. Разорвите сейчас же вот эту записочку и пишите другую. Напишите в ней искренне все, что вы думаете. Обвините в ней искренне всех, кого сле­дует. Защитите в ней нас. Защитите интеллигенцию и задай­те правительству беспощадный вопрос: почему не использо­ван в деле строительства такой чуткий, лояльный и знающий человек, каковым, безо всякого спора, является Аристарх Доминикович Гранд-Скубик.
   Семен Семенович. Кто?
   Аристарх Доминикович. Аристарх Доминикович Гранд-Скубик. Через тире.
   Семен Семенович. Это кто же такой?
   Аристарх Доминикович. Это я. И когда, написавши такую записочку, гражданин Подсекальников, вы застрелитесь, вы застрелитесь, как герой. Выстрел ваш – он раздастся на всю Россию. Он разбудит уснувшую совесть страны. Он послужит сигналом для нашей общественности. Имя ваше прольется из уст в уста. Ваша смерть станет лучшею темой для диспутов. Ваш портрет поместят на страницах газет, и вы станете ло­зунгом, гражданин Подсекальников.
   Семен Семенович. До чего интересно, Аристарх Доминикович. Дальше. Дальше. Еще, Аристарх Доминикович.
   Аристарх Доминикович. Вся российская интеллигенция со­берется у вашего гроба, гражданин Подсекальников. Цвет страны понесет вас отсюда на улицу. Вас завалят венками, гражданин Подсекальников. Катафалк ваш утонет в цветах, и прекрасные лошади в белых попонах повезут вас на клад­бище, гражданин Подсекальников.
   Семен Семенович. Елки-палки. Вот это жизнь!
   Аристарх Доминикович. Я бы сам застрелился, гражданин Подсекальников, но, к несчастью, не могу. Из-за принципа не могу. (Смотрит на часы.) Значит, так мы условимся. Вы со­ставьте конспектик предсмертной записочки… или, может быть, лучше я сам напишу, а вы просто подпишете и застре­литесь.
   Семен Семенович. Нет, зачем же, я сам.
   Аристарх Доминикович. Вы Пожарский. Вы Минин, граж­данин Подсекальников. Вы – титан. Разрешите прижать вас от имени русской интеллигенции. (Обнимает.) Я не плакал, когда умерла моя мать. Моя бедная мама, гражданин Подсе­кальников. А сейчас… А сейчас… (Рыдая, уходит.)