Медсестра приносила ей конфетку, Руфь брала карамель, очень мило благодарила ее, а затем ударом карате ломала ей руку, рвала одежду, ударяла по голени или прыгала ей на ногу. Обычные выходки Руфи. Ей это очень нравилось. И еще ей нравилось время от времени отрывать обои со стен.
   Я сказал главврачу, что у меня есть идея и спросил, может ли он доверить мне этот случай. Он. внимательно выслушал меня и в конце сказал: «Я думаю, такой план подойдет. Я даже знаю медсестру, которая с удовольствием поможет вам».
   Однажды раздался телефонный звонок. Руфь опять принялась за свои «штучки». Я вошел в палату. Руфь сорвала со стен обои. Тогда я подошел к постели и с треском разорвал простынь. Я помогал ей уничтожать кровать. Я помогал ей бить стекла. Перед тем, как войти в палату, я договорился с инженером по отоплению, все-таки погода была холодной. И тогда я сказал Руфи: «Давай выломаем кран и согнем трубу батареи отопления». Я уселся на пол и мы стали тянуть кран. Мы отломали его.
   Я осмотрелся и сказал: «Здесь уже больше нечего делать. Пойдем в другую комнату».
   И тогда Руфь сказала: «Доктор Эриксон, а вы уверены, что можете поступать так?»
   «Но это же забавно, разве нет? – сказал я. – По-моему, очень».
   Когда мы вышли в коридор, чтобы перейти в другую комнату, нам попалась стоявшая в коридоре медсестра. Когда мы поравнялись с ней, я подошел и разорвал на ней халат и одежду, так что она осталась в нижнем белье.
   Руфь сказала: «Доктор Эриксон, вы не должны так делать». Она побежала в комнату, взяла разорванные простыни и обвязала их вокруг сестры.
   После этого она вела себя хорошо. Я на деле показал ей, как выглядит ее поведение. Конечно, медсестра была опытной и ей, как и мне, было интересно участвовать в такой «операции». Остальные медсестры были в ужасе. Вся администрация была в шоке от моих действий. О том, что все делалось правильно, знали только я и главный врач.
   Руфь расквиталась со мной, убежав из больницы, забеременев и отдав ребенка в детский дом. Затем она добровольно вернулась в больницу и была примерной пациенткой. Через пару лет она попросила, чтобы ее выписали, устроилась работать официанткой, встретила молодого человека, вышла за него замуж и забеременела. Насколько я знаю, их брак оказался счастливым и прочным. У них двое детей, а Руфь стала хорошей матерью и порядочной женщиной.
   Часто поведение пациента можно изменить с помощью шока. Это верно и относительно невротиков, и относительно больных психозом.
 
Приветствие.
 
   В первый год моего преподавания на факультете Государственного Медицинского Колледжа Уэйни, произошли два знаменательных события. В моей группе была одна девушка, которая еще в школе опаздывала на каждое занятие. Учителя ругали ее, и она искренне обещала, что на следующее занятие она не опоздает. Она так честно давала обещания! И все же, снова опаздывала на каждое занятие в школе, оставаясь, тем не менее, сильной ученицей. Она хорошо умела придумывать правдоподобные причины и давать обещания, которым трудно было не поверить.
   В колледже она тоже опаздывала на каждое занятие, и ее ругали все преподаватели и профессора. Она очень мило и искренне извинялась, обещая исправиться, но тем не менее продолжала опаздывать. По академической успеваемости она была одной из лучших студенток. С самого начала учебы в медицинском колледже она опаздывала на каждое занятие, на каждую лекцию, на каждую лабораторную работу. Сокурсники просто прогоняли ее с занятий, потому что она все время задерживала их, не успевая сделать лабораторные работы, а она все так же продолжала извиняться и обещать.
   Когда на факультете узнали, что я назначен преподавателем, кто-то, знавший меня раньше, сказал: «Подождите, пока она попадет в класс к Эриксону. Вот будут дела! Она прогремит на весь мир!»
   В первый день я приехал к половине восьмого, чтобы начать читать лекцию в восемь и вся группа уже была в сборе, включая злополучную Энн. И вот, в восемь мы все вошли в аудиторию, кроме Энн. С боков и в конце аудитории были проходы. Студенты не слушали, что я говорил – все смотрели на дверь. Я не прерываясь читал лекцию, и вот дверь открылась и на пороге показалась Энн, опоздавшая на двадцать минут. Все студенты резко посмотрели в мою сторону, повернув головы. Я жестом попросил их всех встать. Они встали.
   Я поприветствовал Энн, которая прошла через середину комнаты, обошла ее вокруг, прошла вдоль задней стены и села на свое место у среднего прохода. Все это время группа молча приветствовала ее. После лекции все рванулись из аудитории. Я и Энн выходили последними. Я говорил о погоде в Детройте, о всякой всячине и, когда мы шли по коридору, дворник молча поприветствовал ее, какой-то студент младшего курса, попавшийся навстречу, тоже молча поприветствовал ее, декан вышел из своего кабинета и тоже поприветствовал ее; его секретарша тоже вышла поприветствовать ее. Весь день бедная Энн получала молчаливые приветствия. На следующий день она пришла на занятия первой. Н во все последующие дни – тоже. Она спокойно переносила упреки декана и профессоров, но вот молчаливого приветствия она вынести не могла.
   В то время, как все преподаватели пытались изменить поведение Энн с помощью дисциплинарных мер, Эриксон использует другой подход – он поздравляет ее с тем, что она получила такую власть над всеми. Приветствие означает почтение. Он дал ей понять, что она неправильно использует свое влияние. И когда она смогла понять это, она смогла понять и другое – как пользоваться своей властью конструктивно.
   Другие пытались изменить ее поведение словами, а она доказала, что словами контролировать ее поведение невозможно. Эриксон воспользовался невербальными средствами и подвел ее к осознанию того, что она использует свое влияние себе же во вред, хотя могла бы найти ему более конструктивное применение. За все время своей учебы девушка сохранила внутренний потенциал, который можно было использовать для изменений. Эриксон создал ситуацию, в которой эти изменения могли произойти.
   Действия Эриксона отражают его уверенность в том, что он сможет квалифицированно справиться с любой ситуацией. Если бы ситуация потребовала конфронтации, он знал, что сможет с этим справиться. Если бы она потребовала доброты, он мог поступить по-доброму. Если бы она потребовала острого решения, он бы нашел его. Подтекст истории говорит нам, что Эриксон имел уверенность в своих силах справиться с любой ситуацией. Мы можем отождествить себя со своим собственным чувством уверенности и стать решительнее.
 
«Глобус истерикус».
 
   Ко мне вошла медсестра. Я немного знал ее. Она принадлежала к категории «всезнаек», и ее увольняли из одного госпиталя за другим, потому что она всем врачам указывала, что им нужно делать. Она сообщала им диагноз и говорила, как надо лечить.
   И вот она пришла ко мне и сказала, что у нее истерический комок в горле, от которого она сильно страдает. Я попросил ее описать симптомы. Она рассказала, как это больно. Я пришел к своим собственным выводам и сказала «У вас не истерический комок в горле. У вас язва двенадцатиперстной кишки». «Вы смеетесь», сказала она. «И не думаю», ответил я.
   «Тогда я вам докажу, что язвы у меня нет», сказала она. Три незнакомых друг с другом рентгенолога, которые ее обследовали подтвердили мой диагноз. Она вернулась ко мне вне себя от гнева и сказала: «Вы оказались правы. Я сама видела рентгеновские снимки и все они идентичны. Что вы мне посоветуете?»
   Я сказал: "Вы американка. Вы любите острую пищу. У вас есть сестра, которая каждый день звонит вам по телефону и подолгу говорит с вами. У вас есть племянница, которая звонит вам каждый день и тоже ведет длинные разговоры. Плюньте и на сестру и на племянницу. Они обе заставляют вас испытывать эту боль. И наслаждайтесь едой, которую вы любите".
   Через месяц она снова пошла на рентген к трем разным врачам. От язвы не осталось и следа. А рекомендация была очень простой: «Наслаждайтесь едой, плюньте и на сестру и на племянницу».
   Она чаще всего повторяла слова: «Я не могу проглотить это», «Я не могу проглотить то». И поэтому пришла к выводу, что у нее истерический комок в горле. Боли, о которых она говорила, свидетельствовали о язве желудка. Но она знала, что я не прав. Три независимых рентгенолога доказали ей, что все-таки я был прав.
   Как ни странно, эта «всезнайка» медсестра, которая столь начальственно вела себя с врачами, не могла вести себя решительно со своей сестрой и племянницей. Эриксон сам подает пример решительности. В данном случае он пытается найти подход к человеческой заносчивости – именно так он расценивает ее позицию «всезнайки». Он чувствует, что должен найти этот ключ, чтобы убедить женщину в необходимости занять свою собственную позицию. Мне вспоминается случай с другой пациенткой, Линдой, которому я был свидетелем. Эриксон посоветовал ей забраться на вершину горы Скво. Сперва она сопротивлялась такому ходу событий, но однажды она постучалась в двери в середине занятий, которые Эриксон проводил с группой студентов. Она сказала, что забиралась на вершину горы Скво, как он и велел ей сделать. Также, повинуясь его указанию, она пришла сказать об этом. Он просто отпустил ее без каких-либо комментариев.
   Когда она ушла, студенты стали спрашивать, почему он сказал ей забраться на вершину Скво. Может, он хотел, чтобы она «прикоснулась к своим чувствам и переживаниям»? Может, он хотел, чтобы она получила опыт удачно выполненного поручения? Его ответ удивил многих: «Для того, чтобы она мне подчинялась». Эриксон часто указывал на ключевой момент – важно, чтобы психотерапию вел психотерапевт. Вел и направлял. Если бы оставалась хоть малейшая область, в которой он не смог бы добиться полного подчинения со стороны своей пациентки, он бы почувствовал, что не имеет смысла продолжать лечение. В случае с медсестрой для него было важно знать, что она последует его указаниям и действительно наплюет и на сестру, и на племянницу.
 
Овес.
 
   Однажды я провел лето за обработкой участка земли. Осенью отец вспахал эти десять акров, желая сменить посеянную культуру, а потом весной снова перепахал его и посадил овес. Овес удался на славу, и мы надеялись снять богатый урожай. И вот, в конце лета, в четверг вечером мы пошли проверить, как растет наш урожай и когда его собирать. Мой отец брал в руки колоски, рассматривал их и говорил: «Мальчики, мы получим даже не средний урожай в тридцать три бушели с акра. У нас будет по меньшей мере сотня бушелей с акра. В следующий понедельник уже можно будет его собирать». Мы шли домой счастливые, думая о сотнях бушелей овса и о том, какую прибыль это нам сулит. Начал накрапывать дождь. Он лил всю ночь в четверг, весь день в пятницу, всю ночь в пятницу, весь день и всю ночь в субботу, весь день в воскресенье и к утру в понедельник дождь прекратился. Когда мы, наконец, смогли пробраться по воде к полю, то увидели, что на нем нет ни единого уцелевшего колоска – весь овес лежал на земле.
   Отец сказал: надеюсь, что зрелых колосьев, которые прорастут, будет достаточно, чтобы обеспечить скот зеленым кормом этой осенью. А что будет на следующий год там видно будет".
   Это была реальная ориентация на будущее, которая очень, очень нужна в сельском хозяйстве.
   Эта мысль – что завтра снова будет день, что снова будет светить солнце, и что бы ни случилось, это еще не конец света, и как бы плохо ни было, всегда есть основа для развития и всегда можно начать сначала эта мысль проходит красной нитью через все обучающие истории. Эта путеводная нить является источником вдохновения и верным средством против самосожаления.
 
Рост.
 
   Мой сын Лапе зашел однажды ко мне в кабинет и сказал: «Неужели я всегда буду таким тощим, как жердь?» Он был очень высоким и худым. Я сказал: "А тебе, поскольку ты еще подросток, положено быть худым, как жердь. Но ты можешь предвкушать тот день, когда ты зайдешь ко мне, подашь свой пиджак и скажешь: "Отец, ты в нем утонешь.
   И вот однажды он зашел ко мне, с улыбкой протянул пиджак и сказал: «Отец, ты в нем утонешь». Я одел его: рукава были очень длинными. Они закрывали мне кисти рук, а в плечах пиджак был мне велик.
   Эриксон пользуется негативными определениями и указывает на их положительную сторону. В любом отрицательном явлении он может найти что-то положительное. Это делает любой хороший психотерапевт. Только Эриксон делает это лучше других. С помощью переструктурирования он превращает «тощего, как жердь» в «выросшего выше отца», зная, что это не может не вызвать положительных эмоций. Лапе может предвкушать тот день, когда он станет выше отца и отец «утонет» в его пиджаке.
   Джеффри Зайг обращал мое внимание на то, что Эриксон всегда ставит себе цель. Зайг рассказывал: «Однажды я зашел в нему и совершенно неожиданно задал вопрос: „Какая у тебя цель?“ Эриксон не задумываясь ответил: „Дождаться внука – ребенка Роксаны“ (его дочь). Он точно знал, о чем я спрашиваю. Он не повел и бровью. Я знал, что он назовет какое-то событие, которое должно произойти в будущем». Зайг продолжал: «Для него была характерна эта позитивная ориентация на будущее. Но она не была похожа на навязчивую идею, она напоминала огонь, на который летит мотылек. Идея не овладевала им, скорее – она оставалась где-то там, вдали и влекла его к себе».

13. Обучение ценностям и самодисциплине.

«Я не обязан».
   Однажды в воскресенье мы всей семьей сидели и читали газету. Кристи подошла к матери, схватила газету, скомкала ее и бросила на пол. Мать сказала: «Кристи, это не очень красиво выглядело, подбери газету и верни ее матери. И извинись». «Я не обязана», сказала Кристи. Каждый из нас сказал Кристи то же самое и получил такой же ответ. Тогда я сказал Бетти взять Кристину и отвести ее в спальню. Я улегся на кровать, а Бетти положила ее рядом со мной. Кристи с презрением смотрела на меня. Она начала выкарабкиваться, но я схватил ее за лодыжку. «Отпусти!» – сказала она. 
   « Я не обязан», ответил я. 
   Борьба продолжалась четыре часа. Она брыкалась и боролась. Очень скоро ей удалось высвободить одну лодыжку, но я ухватил ее за вторую. Борьба была отчаянной – это было похоже на молчаливую схватку двух гигантов. К концу четвертого часа она поняла, что проиграла и сказала: «Я подберу газету и отдам ее маме»,
   Вот тогда и настал главный момент. Я сказал: «Ты не обязана». Тогда она, подумав получше, сказала: «Я подберу газету и отдам ее маме. Я извинюсь перед мамой».
   «Ты не обязана», вновь сказал я. Ей пришлось основательно задуматься и полностью включиться в понимание. "Я подниму газету, я отдам ее маме, я хочу ее поднять, я хочу попросить прощения". «Хорошо», сказал я.
   Десять лет спустя мои две младшие дочери стали кричать на мать. Я подозвал их и сказал: «Постойте-ка в углу. Я не думаю, что это очень здорово – орать на мать. Постойте и подумайте, согласны вы со мной или нет». 
   « Я могу простоять там хоть всю ночь», заявила Кристи. 
   Рокси сказала: «Думаю, что неправильно было кричать на маму. Я пойду и извинюсь перед ней».
   Я продолжал работать над рукописью. Через час я посмотрел на Кристи. Простоять час, это все равно утомительно. Я отвернулся и продолжал писать еще час. Снова повернулся и сказал: «Кажется, что даже стрелки часов стали двигаться медленнее». Через полчаса я снова повернулся к ней и сказал: «Я думаю, что реплика, которую ты бросила маме, была очень глупой. И еще глупее было кричать на нее».
   Она бросилась ко мне в объятия и, заплакав, сказала: «Я тоже так думаю».
   Десять лет без наказаний – с двух лет до двенадцати. В пятнадцать лет я еще раз наказал ее. И все. Только три раза.
   В своей статье «Поиск состояния безопасности» в сборнике «Семья как процесс», Эриксон писал: «Реальность, чувство безопасности и определение границ дозволенного являются важной составной частью развивающегося сознания ребенка… Когда он еще мал, слаб, но уже понимает, когда он оказывается в мире неопределенностей и эмоциональных изменений, тогда у него возникает желание узнать, что может обеспечить ему реальное чувство безопасности и силы».
   Эриксон мог прекратить наказание после того, как Кристи «сдалась», но он продолжал, пока она не сказала «я хочу». Это означало, что нормы социально желательного поведения стали ее внутренними нормами. В этом рассказе Эриксон яснее, чем кто-либо, показывает процесс развития совести или суперэго.
   Он также подчеркивает необходимость «определения границ дозволенного» с самого раннего возраста. Благодаря тому, что это «сильное и надежное» дисциплинирующее воздействие, от которого исходило одновременно чувство силы и безопасности, было использовано в раннем возрасте, в дальнейшем понадобилось наказывать Кристи только два раза за пятнадцать лет. Ранний урок был прекрасно выучен.
 
Мусор.
   У детей короткая памятью но я отлично запоминаю, что они делали или говорили.
   Роберт однажды заявил: «Я достаточно взрослый, большой и сильный, чтобы каждый вечер выносить мусор».
   Я выразил сомнение в этом, но он горячо защищал свою точку зрения. Тогда я сказал: «Хорошо, со следующего понедельника мы попробуем».
   Он вынес мусор в понедельник, во вторник, но в среду забыл это сделать. В четверг я ему напомнил, и он вынес мусор, но забыл это сделать в пятницу и в субботу. Поэтому в субботу я дал ему возможность как можно больше поиграть в активные игры, которые ему очень понравились, но от которых он устал. И затем, в качестве особого исключения я позволил ему лечь спать так поздно, как он пожелает, В час ночи он сказал: «Пожалуй, я пойду спать».
   Я отпустил его спать. По какой-то странной случайности я проснулся в три часа ночи. Я разбудил Роберта и очень извинялся за то, что забыл ему напомнить вынести мусор. Не сделает ли он этого сейчас? И вот, с большой неохотой Роберт оделся. Я еще раз извинился за то, что не напомнил ему и он понес мусор.
   Вот он вернулся, разделся, одел пижаму и забрался в кровать. Я был уверен, что он крепко спит. Я снова разбудил его. На этот раз я извинялся еще больше. Я сказал ему, что сам не понимаю, как это мы просмотрели мусор в кухне. Не оденется ли он снова и не вынесет ли этот мусор? Он выбросил его в мусорный ящик у дороги. Он шел обратно глубоко задумавшись и уже дошел до крыльца. Вдруг он рванулся обратно на дорогу к мусорному ящику, чтобы убедиться, что крышка на нем хорошо закрыта.
   Войдя в дом, он остановился и окинул взглядом кухню, прежде чем снова лечь в постель. А я все еще продолжал извиняться. Он лег спать и уже больше никогда не забывал выносить мусор.
   Фактически, Роберт запомнил этот урок так крепко, что у него вырвался тяжелый вздох, когда я сказал ему, что опишу этот случай в своей книге.
 
Хейди-Хо, шестилетняя клептоманка.
   Родители, которые пришли ко мне, были в отчаянии: «Что нам делать с нашей шестилетней дочкой? Она ворует у нас, она ворует у наших друзей и у своих подруг. Когда мать берет ее с собой в магазин, она ворует и там. Мы отправляли ее в детский лагерь для девочек, в котором они находятся весь день, но она приходила оттуда с чужими вещами, которые были даже подписаны именами других детей. Она лжет, что эти вещи ей покупает мать, и настаивает, что они принадлежат ей. Можно ли сделать хоть что-то с клептоманкой в этом возрасте? С обманщицей, которой только недавно исполнилось шесть лет?»
   Я сказал им, что займусь этим делом и написал девочке следующее письмо:
   "Дорогая Хейди – Хо, ты, конечно, знаешь, что у каждого ребенка есть своя фея, которая следит за ним, когда он растет. Есть феи, которые следят за развитием шестилетних детей. Так вот, я – твоя фея. Нас, фей, никто не видит, и ты тоже меня никогда не видела. Может, тебе будет интересно узнать, как я выгляжу? У меня глаза на макушке головы, на лбу и под подбородком. Это для того, чтобы я видела все, что делает ребенок, за ростом которого я слежу.
   Я наблюдала, как ты потихоньку учишься многому. И я очень обрадовалась, когда ты кое-чему научилась. Что-то было трудно, что-то не очень. А еще у меня есть уши. Но не думай, что они у меня тоже на макушке головы, потому что тогда они мешали бы мне смотреть и видеть все, что делают дети. У меня уши на щеках и я могу поворачивать их как хочу, чтобы слышать во всех направлениях. У меня много ушей – они растут вокруг шеи, вдоль задних ног и вдоль хвоста. А на кончике хвоста у меня есть самое большое ухо: оно поворачивается во все стороны. (Спроси у своего папы, как устроены мышцы, которые двигают суставы). Я могу поворачивать это ухо куда хочу и слышать все, что ты говоришь. Более того, я могу слышать самый малейший шум, который ты производишь, когда что-то делаешь.
   У меня одна правая нога и три левые передние ноги. Для ходьбы я использую две передние ноги с внешней стороны. А на ноге, которая остается с внутренней стороны, имеется тридцать два пальца. Вот поэтому у меня такой плохой почерк – я не знаю, между какими пальцами лучше всего держать авторучку. И, конечно, левыми ногами я перебираю в два раза быстрее, чем правыми. Поэтому хожу я, надо тебе сказать, прямо. У меня семь задних ног – три слева и три справа, потому мне не надо перебирать левыми задними быстрее, чем правыми. Я люблю ходить босиком, но ты знаешь, как жарко летом в Фениксе, поэтому я одеваю обувь на две свои задние ноги, а остальные так и остаются босыми.
   Я получил приглашение на ее день рождения, когда ей исполнялось семь лет, но мне пришлось отказаться от него – ведь я был феей, которая следит только за шестилетними детьми. Я не занимался семилетними детьми, а только наблюдал за тем, как растут шестилетние – смотрел и слушал, что они делают и говорят. И это письмо исправило девочку.
   Очень показательно, что, давая информацию, на основе которой у ребенка будет развиваться нормальная совесть, Эриксон избегает запретов, указаний и правил. Как всегда, он подчеркивает ценность обучения. Как и в предыдущем рассказе, обучающий не представляет собой злобно-агрессивную фигуру, а преподносит свои уроки в игровой манере. Во всех своих рассказах о дисциплине Эриксон демонстрирует твердость, но не наказующее отношение, хотя некоторым читателям его подход может и показаться наказующим или выглядеть как столкновение двух воль. А на самом деле его цель состояла в том, чтобы помочь ребенку выработать свое собственное ощущение воли и чувство независимости.
   В случае с этой девочкой, на которую уже повесили ярлык клептоманки, Эриксон не занимается исследованием «патогенеза» клептомании. Вместо этого он решает, что ребенку нужно интернализировать суперэго, и с помощью письма, написанного ребенку, он обеспечивает развитие внутреннего контроля.
 
Пасхальные волшебные письма.
   Одна женщина привела свою семилетнюю дочку и сказала: «Ее старшие сестры пошатнули ее веру в Деда Мороза – и она теперь отчаянно держится за веру в Пасхальные Письма. Я бы очень хотела, чтобы она продолжала верить еще год. Тогда ей исполнится восемь, и она перестанет в них верить, но сейчас она очень хочет верить в них».
   Я написал девочке Пасхальное Волшебное Письмо, в котором рассказывал обо всех злоключениях, которые выпали на мою долю, когда я стер ноги, пытаясь отыскать самое-самое круто сваренное Пасхальное яйцо в мире. Я думал, что она заслужила именно такое яйцо. Вот что я написал: не рассчитал, когда прыгал через кактус, и в меня впилось божество колючек. Меня чуть не укусила гремучая змея. Я ехал верхом на диком ослике. Ослик был хороший, но ужасно непонятливый. Он завез меня не туда, и мне пришлось проскакать весь путь обратно. Потом я не нашел ничего лучшего, как оседлать дикого зайца, мчавшегося на полном скаку, который тоже завез меня не туда, так что мне опять пришлось проскакать весь путь обратно!" И продолжал; думаю, что больше никуда не поеду. Эти путешествия на попутном транспорте кончаются очень плохо".
   Это Пасхальное Письмо она брала в школу, чтобы показать и прочитать другим девочкам, а на Пасху получила «самое-самое» круто сваренное яйцо в мире – из оникса’
   Люди до сих пор еще звонят мне и просят, чтобы я разыграл с их детьми по телефону Санта-Клауса, как это было еще в те годы, когда их родители были моими пациентами.
   Три маленькие девочки в течение шести недель каждое утро, едва проснувшись, бросались к почтовым ящикам у дверей, чтобы получить Волшебные Письма. Я отправлял им ежедневные рассказы о своих приключениях, и каждый раз почтовый штемпель говорил им, что письма отправлены из разных городов. И они получили по почте самые-самые круто сваренные яйца в мире. Множество моих писем было прочитано и показано подругам.
   Эриксон на деле показывает, что психотерапевт может восполнить недостающее звено в развитии личности. В случае с Хейди-Хо была пропущена интернализация суперэго. В случае с «Пасхальными волшебными письмами» ребенок нуждался в доказательстве, что волшебник, который пишет эти письма, есть на самом деле. И если он их пишет, значит, он есть! Строго говоря, этот рассказ не относится к теме постановки целей, и все же если человек ребенком услышал эту историю, он, будучи взрослым, может сохранить любовь к выдумке и фантазии.