Ершов Анатолий. Взрыв

ампуле - кровь дочери... Где взять силы перед новым испытанием?
- Ты хочешь, чтобы я заплакала? Негодяй!
Дорого ей стоили эти хладнокровные и грубые слова.
Но они достигли цели.
Фрэнк отпрянул от нее, затем упал на колени и нелепо задвигал руками,
словно искал что-то на гравии дорожки.
- Убей меня, Карен!..
В мокром зеленом плаще, ползающий у ее ног, Лэквуд показался Карен
похожим на ящерицу... "Ящерица, ящерица, высунь свой хвост, я смажу его
патокой, туча прилипнет к хвосту, дождь перестанет..." Наивное детское
заклинание. Сколько раз она повторяла его радостной скороговоркой, прыгая
на одной ноге по лужам, подставляя лицо под серебристые нити летнего
ливня. Далекое, какое далекое детство! А сейчас прыгает под дождем ее
малышка... "Ящерица, ящерица, высунь свой хвост..."
- Зачем тебе моя дочь?!
Карен показалось, что она выкрикнула эти слова так громко, как только
могла, но на самом деле легкий шорох капель, осыпающихся с листьев
каштана, почти заглушил ее шепот.
Фрэнк закрыл лицо руками.
- Я ревновал.
Жалкое оправдание. Ревнивый глупец? Нет, трусливый предатель. Если бы
предательством можно было топить, уголь предлагали бы даром...
- Ты трус!
- Пойми, Карен. Ты ничего не знаешь, ничего не видишь, ты, как слепая,
уткнулась в свои приборы...
Что он бормочет? Предал и оправдывается. Узнал о ее ребенке и,
подавленный хроническим страхом перед шефом, проговорился. Кому-то из них
пришла в голову чудовищная мысль: отправить в лабораторию "Д" кровь
дочери.
- Я не спрашиваю, где моя дочь. Все равно не ответишь, ты опутан
страхом. Но я иду к своему адвокату, мы поднимем на ноги всю полицию...
- Карен! Ты ничего не добьешься! Я же говорю тебе - ты слепая! Здесь
слишком крупная игра, слишком все серьезно. О боже! Почему именно я должен
говорить это? В Пайн-Блиффе делают газ "щекотун". Так его назвали
газетчики, неужели ты не знаешь? И его делают здесь. В башне, которой
управляет Могучий Младенец.
Ящерица... Она наступит на него ногой! Нет, он отбросит хвост и
выскользнет из-под ноги. Какая-то жаркая волна заливает ее, подступает к
самому сердцу, руки бессильно опускаются, сердце обрывается и падает,
падает...


По небу скользит зеленое облако. Теплый ветер гонит его вниз на землю,
отрывает от него огромные пушистые клочья, и клочья превращаются в
деревья. Пухлое облачко зелени на тонкой коричневой ножке. Это деревце,
они только что посадили. Они - Карен и дочь. На ферме дяди Норриса, где ее
ребенок нашел приют шесть лет назад. Из маленькой лейки, что держит
ребенок, серебристым пауком выбрызгиваются струйки, ослепительная радуга
играет в брызгах. Яркие лучи впиваются в глаза, хотя глаза закрыты и она
ничего не видит. Когда жалящий свет становится невыносимым, Карен
открывает глаза. Она лежит почти на полу в круглой комнате. Голубые стены
смыкаются колодцем вокруг широкой и очень низкой кровати. Такие комнаты и
кровати она уже видела в отделе медицинского обслуживания Пайн-Блиффа. В
комнате нет окон, но ярко горит лампа. Почти прожектор. Бьет в глаза.
Карен отворачивается, и тут же где-то за стеной звенит звонок. Пайн-Блифф
через край набит автоматикой. Автоматикой, цепкой, как сторожевая собака,
и быстрой, как укус змеи. Сейчас автоматы отозвались на поворот головы.
Теперь войдут люди. Фрэнк, или Грабли, или просто сестра.
Но никто не отозвался на звонок.
Что это значит? Ее забыли? Какая нелепость! Ведь Могучий Младенец
каждый день требует от нее порцию теплого красного сока. Сок жизни -
кровь. Кто назвал ее так? Гарвей или... Мефистофель? Не все ли равно.
Почему никто не приходит? Могучий Младенец не может существовать без нее.
Пусть приходят, но она должна их встретить не лежа, а стоя на ногах,
выпрямившись во весь рост...
В голубую дверь вделана полоска зеркального стекла. Она видит себя:
бескровные слизистые губы, бледное лицо... даже не бледное, а пожелтевшее,
как желтеет от времени плохой и мутный пластик. Странное лицо, худое и
одутловатое, словно налитое местами тяжелой жидкостью. Сохрани
хладнокровие, Карен, и поставь сама себе диагноз: пернициозная анемия -
гибельное малокровие. Так это называется, если ты еще не забыла все, что
знала. Разве таская ты нужна Фрэнку? А дочери? Ей ты нужна всегда. Ампула
N_А-17001. Сколько таких ампул они сделали? Пять, десять?..
А если тысячу?
Несколько секунд Карен стоит шатаясь, протягивая руки к стене, ей нужна
опора. Но пол комнаты плывет и накреняется. Слабость и отчаяние валят ее с
ног. Она находит в себе силы взобраться на постель, и... все.
...Время не привязано к столбу, как лодка к пристани, оно плывет, и
вместе с ним тяжело плывут мысли. Уже вторые - или третьи? - сутки у нее
не берут кровь. Значит, Могучий Младенец существует за счет другого
донора. Почему она раньше не подумала о том, что уникальный стереоизомер
следует искать в крови ее родственников? Но у нее остался только один
родной ей человек - дочь. Сейчас они поставили перед ней задачу:
догадайся, за счет кого существует и работает без тебя Могучий Младенец.
Догадайся и покорись. Они уверены, что ее ум исследователя быстро решит
эту крошечную проблему. Те, кто придумал кошмарный заговор, думают
обойтись без бурных сцен и мучительных споров. Догадайся сама и реши.
Какая гуманность! Фрэнк тоже был очень добр. Как он сказал: я дал тебе
день счастья... У всякой собаки есть свой день радости. Взрыв гнева почти
лишает ее сознания... Нет, Карен, сейчас только твоя покорность может
спасти дочь. Карен разрывает рукав блузки и, обнажив до плеча руку, кладет
ее поверх одеяла. За ней, конечно, наблюдают, и этот немой знак покорной
готовности быстро и верно поймут.
Действительно, почти сразу открывается дверь и входит санитар из отдела
медицинского обслуживания. Он толкает перед собой штатив, который бесшумно
скользит на четырех резиновых роликах и подъезжает к ее постели.
Пока у нее берут кровь, Карен смотрит на ролики. Они прилажены
тщательно, оси прикрыты никелированными колпачками, резина роликов
рифленая, втулки на осях толстые и тяжелые, поэтому штатив стоит прочно,
солидно, умно. Карен смотрит, на втулки, оси, винты и молчит. Во время
всей процедуры она не произносит ни слова. К чему? Вокруг нее холодные и
умные люди, делающие каждый свое холодное и умное дело. Не надо им мешать.
Бесполезно им мешать. Еще недавно она была с ними и делала свое дело так
же холодно и умно. Она думает о том, что хоть сегодня этот штатив не
привозили туда, где лежит ее дочь. Чувство облегчения проходит слишком
быстро, и новая тяжесть свинцово ложится на ее душу. Что говорил Фрэнк о
газе? Как он его назвал - "щекотун". Смешное название. Так именовали его
газетчики, сказал Фрэнк. Вспомни, Карен, проверь свою память, быть может,
она еще пригодится...
Газеты писали, что "щекотун" в сотни раз более ядовит, чем любой другой
отравляющий газ. Он убивает, разрушая холинэстеразу - вещество,
участвующее в передаче нервного возбуждения в мускульную систему.
Достаточно одной крохотной капли, попавшей на кожу... Тем, кто работает
возле башни, выдали маленькие шприцы, обернутые прозрачной пленкой. В
случае какой-либо аварии следовало немедленно сделать инъекцию содержимым
шприца. Немедленно, не тратя времени на освобождение от одежды, протыкая
иглой материю халата или комбинезона. Она случайно узнала, что в шприцах
был атропин. Немедленно ввести атропин в случае какой-либо аварии...
"Щекотун" вызывает резкое сокращение всех мускулов, а это значит -
удушение жизненно важных органов. Действие атропина прямо противоположно
действию "щекотуна". Вот зачем эти шприцы! Когда человек задыхается в
тисках собственных мускулов, атропин приходит на помощь и расслабляет
мышцы. Все ясно, как в справочнике для домашнего врача. Что еще ты знаешь?
Ах, да! Те, кто имеет дело с башней, по окончании смены принимают
последовательно три душа. Их защитные накидки каждый день сжигают. Обычные
меры предосторожности, думала она прежде. Обычные? Как бы не так! Скажи
честно, Карен, на каком еще химическом заводе ты видела, чтобы людей
ежедневно отмывали под тремя душами и чтобы каждый таскал в специальном
карманчике шприц с противоядиями? Но она никогда не давала согласия
участвовать в производстве смертоносных газов. Ее обманули, дважды и
трижды. Фрэнк обманул ее чувства, администраторы Пайн-Блиффа обманули ее
ум и совесть... Башня высотой в шестьдесят футов уже работает. Работает
благодаря стараниям такой энергичной и такой талантливой мисс Брит,
которая думала, что башня выпускает средство против вредных насекомых, и
которой так хотелось купить домик за Красными озерами, чтобы жить там
вместе с тоже энергичным, хотя и не таким талантливым мистером Лэквудом.
Теперь мисс Брит погибает, и благодаря ее энергии и таланту когда-нибудь
погибнут тысячи.
У каждого и каждой из этих тысяч будет дочь.
Или сын.
И каждая дочь или сын, когда льется дождь, прыгает на одной ноге и
выкрикивает смешное заклинание: "Ящерица, ящерица, высунь свой хвост, туча
прилипнет к хвосту, дождь перестанет". А небо разразится мутным дождем из
бело-молочных капель, которые так удачно состряпала в башне мисс Брит, и
детское заклинание оборвется на полуслове.
Она лежала неподвижно - берегла силы, уже зная, что вступает в неравную
борьбу, где пригодятся даже самые ничтожные запасы сил, мужества,
рассудка.


Карен готовилась сражаться в одиночку. Все, кто мог ей помочь, остались
за стенами Пайн-Блиффа. Адвокаты, конференции радикально настроенных
ученых, антивоенные митинги, левые газеты, просто мыслящие люди и добряк
Рон - все находились вне пределов досягаемости. Она была одна, наедине со
своей совестью, разумом... и страхом. Разум требовал действия, страх
пытался парализовать. Кроме того, она была тяжело больна, и болезнь
вносила свою лепту в кладовую тоски. Когда-то психиатр Крихтон-Мюллер
сказал: "Каждый больной болеет своей болезнью плюс страхом". Но и слабость
может обернуться сильным оружием в умелых руках. Странная идея. Кто же
сумеет страх перековать в оружие? Такого еще не было, и никто не сумеет...
Карен уже не считала дни, она мучительно и напряженно размышляла, и
нелепая на первый взгляд мысль - перековать страх в оружие - начинала
казаться ей не такой уж нелепой.
Она мысленно перелистывала страницы толстых монографий и несколько раз
натыкалась на то, что ищет. Монографии утверждали, что множество вариаций
и пестрые фазы душевных болезней - всего лишь хронический самогипноз. Она
не станет бороться с приближающейся потерей рассудка. Наоборот! Она
постарается загипнотизировать себя страхом, сумеет погрузиться в безумный
бред, призовет на помощь искусно вызванные галлюцинации, добровольно
расстанется с разумом. Вот главное! Вот ядро замысла, начало и конец
мести! Ее безумие окажется губительным не только для нее, оно погубит и
Могучего Младенца и проклятую башню. Башня кончит свое существование,
взлетит на воздух...
...Нет, невинные не пострадают, основные лаборатории Пайн-Блиффа стоят
в благоразумном удалении от башни. Около башни лишь небольшая
вспомогательная лаборатория, которой командует Лэквуд. Те, кто работает у
подножия башни, подобны Лэквуду, они участники человеконенавистнического
заговора, шайка отравителей, которой Карен выносит приговор.
Взрыв башни нельзя спрятать в потайной сейф, его увидят и услышат
жители соседнего шахтерского городка, примчатся журналисты, слухи и газеты
разлетятся по всей стране, тайное станет явным. Если люди захотят - они
должны захотеть, они не могут не захотеть, - они задумаются над всем, что
связано с пайн-блиффским взрывом... Большего она сделать не в силах. И так
все это слишком тяжело и громадно для нее.
Пока у человека есть разум, он должен бороться. Но кто и когда
добровольно расставался с рассудком? Безумием победить врага?.. Какую
нелепость ты Задумала, Карен! Ты же ученая, Карен, разве в твоих книгах
говорится о таком? Где? На какой странице? Ты уже безумна... Нет!.. Ты еще
думаешь бороться? Блаженны нищие духом...


Мисс Брит, напишите руководство "Как стать безумной". Я в восторге от
вашего предложения. Вам нужны лаборанты и оборудование? Благодарю вас, я
постараюсь уместить лабораторию у себя в голове. Ваше желание - закон для
нас, мисс Брит. С чего вы начнете? Я загипнотизирую себя страхом, он в
избытке у меня под рукой. Приступайте, мисс Брит, желаем удачи...
Что привело ее в голубую комнату? Наверное, последний разговор с
Фрэнком. Надо вспомнить его еще раз. Они стояли под дождем, потом Фрэнк
упал в лужу и ползал у ее ног. Ничего не видно за серой стеной ливня. Это
ничего, хуже когда с неба падают мутные белые капли. Такие, как в моей
башне. Иди сюда, Фрэнк, ближе, ближе. Какая у тебя бугристая голова,
ящерица...
Ты пришел навестить меня, Фрэнк?
У меня есть новые идеи! "Лапка лягушки дергается, если ее мышцы
раздражать электрическим током" - учебник биологии Мура и Лариссона.
Полезно возвращаться к элементарным истинам. Ты знаешь, Фрэнк, у меня
теперь хорошая работа, я питаю красным соком жизни башню высотой в
шестьдесят футов. Но у меня еще остались мышцы, которые можно раздражать
электрическим током. Проложите к башне бронзовые трубы со множеством
кранов. К этим кранам нужно привязать живые мускулы с белыми оголенными
нервами. Замечательная идея, Фрэнк! Простой выключатель управляет мышцами.
Как приятно щекочет ток обнаженные нервы! Щелчок выключателя, и мускулы
поворачивают кран. Поворот влево, поворот вправо - по трубам потечет
молочно-белая жидкость. Как просто, дорогой, не правда ли?
...Куда ты спрятал мою дочь?
Не смотри на меня, я не люблю теперь твои глаза. Они чужие. Ты принес
мне букет? Мы едем в церковь венчаться. Какую религию ты исповедуешь? Я не
хотела бы быть женой католика, мои родители - протестанты.
Разве это букет? Разве ты не видишь, что в руке у тебя на тонких медных
пружинах качаются глаза? Зачем ты принес такой букет? Ах, да! Ты тоже
читал Мура и Лариссона. "Натренированный глаз различает пять тысяч
оттенков красного цвета". Новая идея, мистер Лэквуд? Ты прав, постарайся
укрепить глаза на рычаге, делающем шесть оборотов в минуту. Глаза движутся
вокруг прозрачного сосуда, они прикованы к нему и никогда не смыкают веки,
различают пять тысяч оттенков реагирующих жидкостей, им очень удобно, они
любят качаться на пружинках... Сколько стоит глаз по каталогу фирмы?
Иллюстрированный каталог слизистых оболочек, зрительных нервов и ушей.
Не забудем про уши.
Патентованные слизистые оболочки различают семь миллионов запахов...
Сколько оттенков шороха различают уши? Отсоедините от башни Могучего
Младенца, отпустите меня, пусть уши слушают шелест молекул и управляют
башней. Ты сделаешь это для меня, Фрэнк? Как много ты принес ушей, где ты
их нашел? Ты хорошо приладил провода к слуховым нервам? Это очень важно,
чтобы был хороший контакт.
А из этого уха ты забыл вынуть сережку, ничего не поделаешь, в
Пайн-Блиффе все очень торопятся, сроки и контракты, сроки и контракты...
Все еще идет дождь. Свинцовый тяжелый дождь. Смотри, дорогой, дождь
сорвал листья с каштанов и обнажил ветки. Коричневые обрубленные ветки.
Словно кресты. К ним прикованы люди. Нет, это нейлоновые манекены. Браво,
браво, мистер Грабли, вы превосходно украсили Пайн-Блифф нейлоновыми
скульптурами, они почти как живые. Но почему нейлоновые теребят цепи,
которыми они прикованы? Разве они живые? Лапка лягушки дергается, если ее
раздражать электрическим током... Почему ты опять превращается в ящерицу?
Ты не боишься, что к твоему хвосту прилипнет туча?
"Ящерица, ящерица, высунь свой хвост..." Если небо упадет, мы будем
ловить жаворонков...
Карен добилась того, чего хотела.


Когда треснула земля и восемьдесят миль труб, шахт, реакторов и
лабораторных коридоров того, что в Пайн-Блиффе называли "башня", поглотила
пропасть, мисс Брит еще была жива. В тот момент она пыталась припомнить
что-то очень хорошее, хотя и давно прошедшее, но видела только
лакированные обложки проспектов фирмы, где она имела высокую честь
работать. Обложки были украшены изображениями черепа с двумя бронзовыми
жуками в пустых глазницах. Потом пятисотфунтовая железобетонная балка
треснула, выскочила из покосившейся стены, погнула спинку кровати и
коснулась ее головы. Карен Брит перестала существовать, но то, что она
задумала, свершилось: при сумасшествии меняется химический состав крови -
в этом скрывалось ядро ее замысла, начало и конец ее мести. С отравителями
колодцев Карен решила бороться их же оружием. Яд против яда! Обезумевший
мозг вызвал перестройку всей химической жизни ее организма, и чуть новая
по составу кровь оказалась смертельно ядовитой для Могучего Младенца. В
чутком механизме Младенца сфальшивили, быть может, только два или три
электрода из пяти миллионов. Ничего не подозревающие автоматы усилили
фальшивую ноту в миллиарды раз и нанесли тем самым удар кинжалом в систему
регулировки. Башня взлетела на воздух...
"Est modus in rebus" - "всему есть предел", любил говаривать мистер
Грабли, погибший при взрыве рядом с Лэквудом.