Есенберлин Ильяс. Шесть голов Айдахара (Золотая Орда - 2)

   По площади пронесся тихий гул. Никто не ожидал такого ответа, такой просьбы.
   - Я против!..- снова прохрипел Адилькерей.- Я должен владеть этой женщиной! Если она не согласна по доброй воле, то я укрощу ее силой, как я делаю это с необъезженными кобылицами!
   Что-то заставило Узбек-хана продолжить затеянную им же самим игру, и он сказал:
   - А что же делать с сыном твоего брата? Быть может, и ему следует подарить жизнь?
   - Нет! - закричал султан, и к лицу его прилила темная кровь.- Он нарушил законы шариата. Он обязан умереть. И смерть он должен принять из моих рук, потому что он опозорил меня, втоптал в грязь честь своего отца!..
   Узбек-хану захотелось спросить Адилькерея еще раз, действительно ли тот сможет собственными руками убить сына своего брата, но вдруг страшное воспоминание встало перед глазами, и готовые уже вырваться слова застряли в горле. Хан понял, что султан сделает то, о чем говорит. Ведь смог же он сам убить Елбасмыша - своего двоюродного брата.
   Стараясь скрыть охватившее его замешательство, хан повернул голову к имаму, и тот понял, что Узбек ждет ответа.
   - Просьба султана Адилькерея согласуется с законами шариата...
   Люди на площади безмолствовали, затаив дыхание. Ждали, что же наконец решит хан.
   Узбек прикрыл глаза и мысленно повторил про себя: "Надо быть твердым! До конца твердым!" Но ведь в конце концов и такая смерть отвечает требованиям шариата, и он не нарушит устои ислама, согласившись на просьбу султана. Народ должен видеть, что рука хана тяжела и он не знает пощады к отступникам от веры, но народ должен чаще видеть и мудрость своего повелителя. Не все ли равно, как умрет преступник. Но зато пройдут годы, и мудрость Узбек-хана прославится в легендах и сказаниях.
   Решение пришло само по себе:
   - Приговор высокого суда должен быть приведен в исполнение... Это так... Но надо учесть и просьбу султана Адилькерея.- Узбек-хан замолчал. Лицо его было величественным и спокойным.- Пусть Ерке Кулан примет смерть от его руки. Трижды проскачет виновный на коне перед султаном, и трижды тот имеет право выстрелить в него из лука. Если стрела Адилькерея поразит Ерке Кулана, то по праву амангерства он возьмет Ажар себе. И женщине не придется нарушать клятву: увидев смерть любимого, она поймет, что такова воля аллаха. Если же стрелы султана не причинят вреда Ерке Кулану, то...- Узбек на миг замолчал, и люди в мертвой тишине услышали, как тяжело и грозно ворочается за холмами море.
   И вдруг кто-то не выдержал, крикнул:
   - Что же будет тогда?!
   Народ зашумел, голоса заспорили:
   - Ему не суждено остаться в живых!
   - Адилькерей прекрасный стрелок. За сто шагов он попадает в глаз бегущему сайгаку!
   - Первая же стрела пронзит сердце Ерке Кулана!
   И снова чей-то голос перекрыл остальные:
   - Так что же с Ерке Куланом тогда будет, великий хан?!
   Толпа затихла и, казалось, подалась, придвинулась к помосту хана.
   - Тогда? - переспросил Узбек.- Все в руках аллаха. Если он захочет, чтобы грешник остался в живых, никто не посмеет причинить вреда тому, кому покровительствует сам аллах. Тогда Ерке Кулан и Ажар станут мужем и женой.
   Возглас удивления пронесся над площадью:
   - О мудрый хан!..
   - О справедливый хан!
   - Да продлит аллах твои годы!..
   Узбек повернулся к Адилькерею:
   - Ты согласен, султан?
   Лицо того стало бледным, скулы выперли и заострились.
   - Да, решение твое, хан, справедливо и угодно аллаху...
   - Хочешь ли ты, Ерке Кулан, что-нибудь сказать?
   Ерке Кулан, не отрываясь, смотрел в глаза любимой, потом повернул лицо к Узбеку:
   - У меня есть одна просьба, о великий хан! Пусть Ажар поставят на моем пути. Вверяя свою жизнь в руки аллаха, я хочу видеть ее перед собой...
   - Пусть будет по-твоему...- милостиво согласился хан.
   Не ожидая приказа, зрители сдвинулись в сторону, освободили часть площади. Кто-то из молодых воинов торопливо подвел к Ерке Кулану своего коня.
   - Возьми его,- сказал джигит.- Быть может, он принесет тебе счастье. Мой конь быстр как птица, и кто знает, может, он обгонит твою судьбу. Если посчастливится - считай коня своим...
   Два туленгита отвели Ажар в конец площади, Ерке Кулану развязали руки. Кто-то из телохранителей султана подал Адилькерею тугой монгольский лук.
   Узбек-хан поднял руку:
   - Я сказал не все. Виновный проскачет перед стрелком на расстоянии ста шагов.
   Лицо Адилькерея передернулось.
   - Я убью щенка, если он будет скакать даже на расстоянии вдвое большем...
   - Начинайте...- велел хан.
   Легко вскочив на подаренного ему белого скакуна, Ерке Кулан медленно поехал с площади, и люди молча провожали его взглядами.
   Отъехав на значительное расстояние, Ерке Кулан остановил коня и стал ждать сигнала. Наконец распорядитель подкинул свой борик.
   Чуть помедлив, Ерке Кулан ударил коня пятками, и тот стремительно сорвался с места. Конь был замечательный. Он был похож на белого ястреба, молнией несущегося над самой землей.
   Сощурив раскосые глаза, сведя к переносице мохнатые брови, Адилькерей ждал. И когда всадник поравнялся с тем местом, где стоял султан, тонко свистнув, сорвалась с тетивы стрела с железным восьмигранным наконечником.
   Вздох, похожий на удар волны о берег, пронесся над площадью:
   - Попа-а-а-ал!
   Но всадник продолжал скакать, и люди тогда рассмотрели, что стрела расщепила переднюю луку седла, а джигит невредим.
   Поравнявшись со своей любимой, Ерке Кулан нагнулся и поцеловал Ажар.
   Не стало на площади тишины. Зрители бушевали. К небу неслись возбужденные крики спорящих, и птицы в страхе облетали площадь стороной.
   И снова подбросил вверх свой борик распорядитель, и опять понес стремительный конь Ерке Кулана навстречу его судьбе.
   Взвизгнула вторая стрела, и белые щепки от разбитой задней луки седла брызнули во все стороны.
   Люди кричали, не слушая друг друга. Кто видел в происходящем руку провидения, кто утверждал, что Адилькерей делает это нарочно, чтобы показать, какой он меткий стрелок, и от третьей стрелы Ерке Кулану не уйти.
   Султан молчал. Его лицо злобно побледнело и покрылось крупными каплями пота. Для третьего выстрела он выбрал стрелу с голубиным оперением и, нахмурив брови, стал ждать.
   Зрелище захватило Узбек-Хана. Вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники походного трона, он всем телом подался вперед, ожидая кровавой развязки. Бешеный топот копыт обрушился на площадь, и в этот миг отчаянный, полный нестерпимой боли и горя крик ударил в уши людей. Никто не слышал, как пролетела пущенная дрогнувшей рукой султана стрела. Крик словно разбудил людей, и слезы сострадания выступили на многих глазах.
   И вдруг наступила тишина. Люди не верили своим глазам - исчез джигит, исчезла молодая женщина со связанными руками. Белой птицей несся по степи белый конь. Бросив поперек седла Ажар, Ерке Кулан мчался прочь от ханской ставки. И вскоре знойное дрожащее марево скрыло беглецов.
   Бледный, ни на кого не глядя, Узбек-хан поднялся с трона и, проведя ладонями по лицу, тихо сказал:
   - Аллах акбар! Аллах велик!
   - Коня! Скорее коня! В погоню за беглецами! - кричал в ярости Адилькерей.
   - Остановись, султан! - властно приказал Узбек.- Неужели ты, безумец, станешь спорить с волей аллах? Тем, к кому он милостив, я дарю жизнь...
   Площадь ревела от восторга. От топота и криков облако пыли поднялось к небу, и оно из голубого превратилось в мутное и тусклое.
   Узбек-хан велел разогнать народ, а сам ушел в свой шатер.
   На рассвете следующего дня в его ставку прибыл караван, с нетерпением ожидаемый ханом.
   ***
   Значительное место в жизни Золотой Орды занимал Хорезм. Особенно сильным было его влияние в период правления Узбек-хана. Как иссушенная солнцем земля, впитывала, перенимала Орда все лучшее, что было у покоренных ею народов. В древние обычаи степняков с каждым годом входили новые, непривычные для них традиции. Изумленному взору кочевника открывались в городах сказочно украшенные дворцы, мечети с голубыми куполами.
   Из разных государств шли в Орду купцы и ремесленники, но, пожалуй, больше она была связана с Крымом и Хорезмом. В Крыму смешались культура Рума и Ирака, Египта и Шама. Хорезм как в тигле сплавил культуры Китая и Индии, Ирана и Мавераннахра. К тому же он находился ближе к Орде, а значит, и общение кочевников с Хорезмом стало более частым и тесным.
   Правда, возводили Сарай-Бату и Сарай-Берке мастера, доставленные из Рума, с Кавказа, из Египта и Руси, но руководили строительством хорезмийцы из города Ургенча.
   Став ханом, Узбек сделал своею столицей Сарай-Берке, назвав его Сарай-ад джадид (Новый Сарай). Подражая предшественникам и желая еще больше прославить свое имя, Узбек-хан велел построить новый дворец, мечети и медресе. Он хотел, чтобы его столица походила на Ургенч. Краски и не знающие себе равных по красоте изразцы для отделки зданий везли из Медины и городов Хорезма.
   В Сарай-Берке появились рабаты, караван-сараи, ханаки для приезжих мастеров и купцов. Купцы вели свои торговые дела, ремесленники имели возможность заниматься тем, что каждый умел и на что был способен. И уже не привозные, а собственные изделия преобладали на ордынских базарах. Учитывая вкусы кочевников, ремесленники изготавливали для них керамическую посуду, золотые и серебряные украшения, оловянные зеркала и медные кувшины.
   Но не только ремесленников и купцов собирал в Орде Узбек-хан. Приехали сюда из Хорезма ученые люди и те, кто обладал знаниями и умением управлять государством. Узбек-хан верил им и назначал правителями золотоордынских городов. Так, городом Азак-Тана <Азак-Тана - город Азов.> правил эмир Мухаммед ходжа Аль-Хорезми, выходец из Ургенча. Золотоордынские беки, эмиры и нойоны становились частыми гостями в медресе и ханаках у правоверных мусульман, выходцев из Хорезма. В беседах с образованными людьми узнавали они многое из того, что удивляло их и заставляло по-иному видеть мир. Нередко гостем хорезмийцев бывал и сам Узбек-хан. Особенно любил он посещать ученого шейха Номодана.
   Немалую роль в сближении Золотой Орды и Хорезма сыграл наместник Узбек-хана в Ургенче эмир Кутлук Темир. Решительный и смелый, он не только помог Узбеку в свое время стать ханом, но когда началась грызня других потомков Чингиз-хана за трон, он без всякой жалости расправился с двенадцатью эмирами и султанами. Кутлук Темир постоянно подогревал религиозные чувства Узбека и сам, будучи неграмотным, ревностно заботился о том, чтобы в хан-скую ставку отправлялись новые книги, написанные учеными людьми Ургенча или привезенные из чужих земель. Самое лучшее слал эмир в Золотую Орду. Узбек-хан, подозрительный к другим, искренне любил Кутлук Темира и всегда рад был встречам с ним.
   В прошлом году эмир заболел и не смог, как обычно, побывать в Орде. Кроме того, до Узбека дошли слухи, что во владениях Кутлук Темира неспокойно. Хан не придал слухам значения, так как хорошо знал эмира и был уверен, что если что-то и произойдет, Кутлук Темир найдет способ, чтобы расправиться с непокорными и установить в землях Хорезма тишину и порядок. И все-таки необъяснимое беспокойство не покидало Узбека. Хан не любил писем. А прибывающий сегодня караванбаши был из тех немногих, кому Узбек доверял. Его слово имело равную цену с золотом.
   Была и еще одна причина, заставлявшая хана с нетерпением ожидать караван. Ее он прятал глубоко в сердце, но, помимо его воли, мысль всплывала в памяти, и тогда портилось настроение, накатывалось раздражение. Это случилось вскоре после того, как он стал ханом. Узбек ненадолго приехал в Хорезм. И однажды, возвращаясь с охоты с берегов Джейхуна, остановился на ночлег в ауле рода тама.
   Хан был молод, горяч и не хотел сдерживать своих желаний. Ночью он пробрался в юрту к понравившейся ему дочери аульного аксакала и, переборов ее сопротивление, овладел девушкой. Юный хан остался доволен проведенной ночью и, уходя на рассвете, пообещал в скором времени прислать сватов и сделать девушку младшей женой.
   Время было беспокойное. Хан еще нетвердо сидел на троне, а Золотая Орда содрогалась от интриг и стычек между чингизидами. Приходилось больше думать о сохранении головы и трона, чем о любовных утехах. В походах и сражениях забыл Узбек о данном им обещании.
   Не забыла только она. Вскоре ему стало известно, что девушка беременна. Терпеливо, боясь побеспокоить хана, ждала она сватов, веря, что он все-таки пришлет за нею своих людей.
   Но время шло, и о том, что девушка беременна, стало известно всему аулу. Гневу родственников не было предела - велик был позор. В ярости отец был готов убить дочь, но потом, когда гнев утих, он велел отправить дочь в аул ее матери.
   Прошел положенный срок, и на свет появился мальчик. Тело его было крепким, а голос громким и требовательным. Родственники, узнав, что ребенок рожден от хана, не посмели его убить. Они поставили для молодой женщины отдельную юрту и зажгли для нее отдельный очаг. Женщина была красивой, и, несмотря на то, что родила ребенка без мужа, многие хотели взять ее в жены, но она не пожелала никого видеть рядом с собой.
   Обо всем этом Узбек узнал через три года. Сожаление о невыполненном им обещании растревожило сердце. Но не мог могущественный хан взять в жены женщину, которая родила ребенка, не имея мужа. Что из того, что Узбек знал, чей он? Людям прошлого не объяснишь. Имя хана должно всегда оставаться в чистоте, и подданные должны произносить его с тайным трепетом, а не с ехидной улыбкой.
   Узбек рассказал о случившемся Кутлук Темиру и повелел ему позаботиться о женщине и ребенке. Эмир сделал так, что хан смог тайно увидеть своего сына. Мальчик удивительно походил на Узбека, и тот, растроганный, велел сообщить его матери, что, как только ребенок подрастет, его заберут во дворец и воспитают из него знатного человека и отважного воина.
   С горькой усмешкой отнеслась женщина к словам хана, но в народе говорят, что обещание - это уже половина дела. Оставалось надеяться и ждать, что, быть может, на этот раз хан исполнит то, о чем говорит.
   Благодаря заботам Кутлук Темира мать и сын ни в чем не знали нужды. Мальчик рос здоровым и крепким, и настало то время, когда люди стали называть подростка джигитом.
   Нынешней осенью Узбек собирался забрать его в Орду, но из Хорезма пришло печальное известие, что мальчик неожиданно умер. Кутлук Темир сообщил, что в его кончине виновата болезнь. И впервые хан не поверил в правдивость слов своего эмира. Он не мог объяснить, откуда взялись сомнения. Ему показалось, что за случившимся кроется какая-то тайна.
   Узбек никогда не брал этого мальчика на руки - сын был слишком далеко от него, но голос крови властно требовал узнать истину. Ведь с той поры, когда хан увидел, что мальчик внешне похож на него, он мечтал, что сын со временем и в остальном будет подобен отцу.
   Неизвестность не давала покоя, и Узбек тайно послал в Хорезм к купцу Жакупу верного человека. Вот в чем была еще одна причина, заставлявшая хана с нетерпением ожидать прихода каравана.
   ***
   Миновав Кафу, караван из трехсот верблюдов, груженных китайским шелком, индийским чаем, хорезмской сушеной сливой и янтарным кишмишом, двинулся в сторону Судака, где его ждали купеческие суда, готовые поднять паруса и выйти в море с привезенными товарами.
   Велев каравану двигаться обычным путем, Жакуп в сопровождении четырех воинов повернул своего коня в сторону Старого Крыма, к ставке хана Узбека.
   Здесь его ждали и встретили с подобающим почетом.
   Выполнив все, что положено по обычаям степи, отведав ханского угощения, Жакуп, не дожидаясь расспросов, сам начал рассказывать о том, что интересовало Узбека.
   Не напрасно доверял ему хан. Зоркие, умные глаза купца увидели многое из того, что было сокрыто от взора тех, кому полагалось видеть, а уши слышали не только то, о чем говорят громко.
   Неторопливо и обстоятельно рассказал он Узбеку о том, что неспокойно в Хорезме. На базарах ремесленники, дехкане и торговцы все чаще говорят о Кутлук Темире без должного почтения. А совсем недавно взбунтовались рабы, доведенные людьми эмира до отчаяния. В Ургенче произошло настоящее сражение, и Кутлук Темир с большим трудом справился со восставшими. Руководил рабами улем по имени Акберен.
   Хан нетерпеливо перебил Жакупа:
   - Его поймали?
   - Нет. Такие люди неуловимы. Рабы помогли ему скрыться.
   Узбек досадливо поморщился.
   - Кутлук Темир болен...- осторожно сказал купец.- Если бы не болезнь, быть может, все сложилось бы по-другому...
   - Я знаю, что он болен,- резко бросил хан.
   - Эмир болен,- поспешно сказал Жакуп.- Но он готовит войско для вашего похода в Иран...
   - Когда он собирается выступить?
   - Кутлук Темир ждет вашего слова...
   - Хорошо. Но сам он не примет в походе участия?
   - Разве пристало нездоровому возглавлять тумены? - Жакуп говорил мягко, стараясь не сердить хана.- В Хорезме неспокойно. Народ хмур, как море перед бурей. В такое время эмиру нельзя быть вдалеке от подвластных ему земель...
   Узбек долго молчал. Лицо его стало угрюмым. Наконец он сказал:
   - Ты должен сказать мне правду, от чего умер мой сын.
   Купец опустил глаза.
   - Почему ты молчишь?
   - Мне нечего сказать... Я ничего не знаю... Но смерть мальчика необычна. Народ сочинил жоктау - песню-плач. Просто так это не делается. Поют только об очень уважаемых людях или когда человек умирает не так, как ему положено умереть,- от болезни или меча...
   Хан подался вперед:
   - Спой мне ее!..
   Жакуп не осмелился посмотреть Узбеку в лицо.
   - Я помню только начало...- осторожно сказал он.- Ее знает один из моих погонщиков...
   - Я хочу слышать хотя бы начало,- требовательно сказал хан.
   Лоб купца покрылся испариной, а лицо залила бледность.
   - Хорошо...- помедлив, сказал он.- Песня начинается разговором матери с сыном...
   - Пой! - жестко приказал Узбек.
   Вздрагивающим от волнения тихим голосом Жакуп запел:
   Мать
   Скажи, мой жеребеночек, как быть?
   Как нарушу я судьбы приказ?
   Бог единственного сына хочет взять
   И хочет, чтоб служил ты только ему.
   Сын
   Разве бог не забирал многих?
   Достаточно ведь ему для службы их.
   В иной идти не хочется мне мир,
   Оставив близких и друзей своих.
   Мать
   Не обижайся, дорогой ты мой.
   Среди людей тебя лишь выбрал бог.
   Красавицу из рая даст тебе он,
   Когда безгрешным ты к нему явишься.
   Сын
   Безгрешному и на земле чудесно.
   Душа не может миром насладиться.
   Пускай красива райская девчонка,
   Со сверстницей моей ей не сравниться.
   Мать
   Велик всевышний, мудр и справедлив,
   Он не обидит сына моего.
   Иди и не гневи его.
   Он двери в рай откроет для тебя.
   Сын
   Как я пойду туда, милая мать,
   Все близкие ведь остаются здесь...
   Ну, для чего мне нужен чей-то рай,
   Коль я с тобою разлучусь навек?
   Мать
   Мой дорогой, что делать мне, как быть,
   Коль в небесах звезда моя потухла?
   С тобою лучше вместе я пойду,
   Чтоб ты не знал, родимый, одиночества!
   Сын
   Не говори так, дорогая мать.
   Останься здесь, придумав что-нибудь...
   Быть может, явит мне всевышний доброту,
   И на земле с тобой останусь я...
   Жакуп замолчал, покорно склонив перед ханом голову. Не могло такого быть, чтобы хитрый купец не знал песню-плач до конца. Страх перед Узбеком заставлял его притворяться.
   Хан, казалось, не заметил, что Жакуп закончил песню. Лицо его нахмурилось. Теперь он точно знал, что в смерти сына скрыта какая-то тайна. Странная песня, непонятная... Почему сын должен отправиться в рай и почему он не хочет? Что заставляет его отказаться от того, что уготовлено аллахом правоверному мусульманину? Почему он предпочитает променять рай на грешную жизнь на земле? Узбек задавал себе вопросы и не находил ответа. Неспроста сложена эта песня...
   - Кто сочинил ее? - с подозрением глядя на купца, спросил хан.
   - Песню поет народ...- уклончиво сказал Жакуп.
   - Народ? - глаза Узбека зло блеснули.- Разве достойный народ, который верит в аллаха и следует путем пророка Мухаммеда, станет петь ее? Это песня черни, и у нее есть сочинитель... Должен быть...
   Хан ждал ответа и смотрел в упор на купца. Лицо того залилось смертельной бледностью.
   - Никто не знает всего до конца, великий хан... Ходит слух, что песню сложил улем Акберен, тот, что возглавил восстание рабов в Ургенче...
   Ладони Узбека сжались в кулаки.
   - Поймать! Во что бы то ни стало поймать! И отрубить голову!..
   - Он достоин смерти...- согласился Жакуп.- Осмелившийся взбунтовать рабов...
   - Достаточно того, что он сложил такую песню... Уже за это он должен стать пищей шакалов!.. Люди, которые поют его песню, могут подумать, что слова пророка Мухаммеда лживы! Мусульманин должен верить, что после кончины его ждет или рай, или ад. О рае он должен мечтать, а жизнь на земле считать лишь дорогой к нему. Это одна из опор, на которой держится ислам, и никому не позволено копать у ее подножья яму!
   - Мудры твои слова, великий хан...- поспешно согласился Жакуп.- Куда денется от твоей мести этот несчастный... У Кутлук Темира длинные руки...- И чтобы как-то уйти от неприятного и опасного разговора, купец добавил: - Не угодно ли взглянуть на подарки, которые я привез в ставку?
   - Нет! - резко сказал Узбек. Мысли его были заняты другим.- Завтра я отправляюсь в Орду. Пора готовиться к войне с Ираном, с красноголовыми...
   Обрадованный, что хан переменил тему разговора, Жакуп осторожно заметил:
   - Было бы хорошо, если бы прибрежные города Ирана стали принадлежать Золотой Орде. Когда-то я слышал поговорку: "Чем будет сыт другой, лучше пусть ест Кандыбай". Так и для нас, купцов. Зачем отдавать наше золото Ирану, если оно может стать твоим, великий хан? Мы никогда не чувствуем себя спокойными, покидая с караванами твои владения. Даже большая плата за провоз товаров не спасает от насилия.
   Узбек улыбнулся одними губами. Глаза его оставались холодными.
   - Искандер Двурогий говорил: "Там, где не пройдет все войско, проберутся мои ослы, груженные золотом".
   - Слишком дорого приходится платить... Мусульманские купцы желают тебе, великий хан, удачи в задуманном деле...
   - Хорошо,- сказал Узбек.- Готов ли твой человек для дальней дороги и верен ли он?
   - Да, таксир...
   - Пусть войдет для разговора, и я дам ему письмо к египетским мамлюкам.
   Жакуп низко поклонился хану и, пятясь, вышел из шатра.
   ***
   В год свиньи (1335), когда свирепые январские морозы сковали озера и реки, осуществился замысел Узбек-хана: его тумены подошли к Дербенту.
   Каждый воин имел по две заводные лошади и готов был к стремительному походу. Не желая тратить время на взятие крепости, хан приказал воинам обернуть копыта коней кусками войлока, и тумены его благополучно прошли по льду замерзшей реки.
   Зима года свиньи выдалась необычайно суровой. Отряды иранцев, которые должны были охранять Железные Ворота, не оказали серьезного сопротивления привыкшим к стуже воинам из Дешт-и-Кипчак.
   Небо покровительствовало Узбеку. Накануне его похода ушел из жизни ильхан Ирана Абусеит. И, как повелось еще со времени Чингиз-хана, сразу же начались междоусобицы и распри между наследниками. И это тоже помогло хану осуществить задуманное.
   Не спеша, не встречая серьезного сопротивления, Узбек вел свои тумены в глубь Ширвана. Остановился он на берегу Куры. На правом берегу реки его ждало иранское войско под предводительством лашкаркаши Арпакауна.
   Весна пришла в эти благодатные земли, и думать о переправе, пока не спадет высокая вода в Куре, не приходилось. Оставалось терпеливо ждать.
   Мутный бешеный поток с грохотом перекатывал по дну камни величиной с человеческую голову, и воины с обеих сторон забавлялись тем, что грозили друг другу дубинами-шокпарами да изредка пускали одинокие стрелы. До главной битвы было еще далеко, а по земле шла весна...
   Позиция для золотоордынского войска оказалась не очень удобной. Узбек вскоре это понял. Кипчакской коннице требовался простор, а здесь он отсутствовал. Каждый день ожидания увеличивал силы иранцев - к ним прибывали подкрепления. С тыла, назойливые как мухи, тревожили иранские отряды, спускавшиеся с гор.
   Узбек задумался. Если бы не весенний разлив Куры, он давно овладел бы Арраном и, конечно, не позволил врагу собрать силы для решающего сражения. Теперь обстановка складывалась не в его пользу. Но в события вмешалась судьба. Из Хорезма пришла печальная весть о смерти Кутлук Темира. Предлог для отступления был удачный.
   Показав приближенным, что смерть эмира повергла его в глубокое горе, Узбек велел своим туменам возвращаться в Дешт-и-Кипчак. Боязнь оказаться окруженным и разбитым, как во время первого похода в Иран, заставила хана торопиться. И еще была причина для отступления - Узбек боялся, как бы после Кутлук Темира не нашелся в Хорезме человек, который бы захотел отделить эти благодатные земли от Золотой Орды. В дни смут обязательно появляется эмир, который приобретает силу и власть над другими. И убрать такого человека с дороги бывает нелегко.
   Давно хорезмская знать косится на Орду. Лишь жестокий и сильный Кутлук Темир умел управлять недовольными и держал их в жесткой узде повиновения.
   Под луной ничто не вечно. Кто знает: позарившись на Иран, не потеряет ли Орда Хорезм?
   Узбек понимал, что на Хорезме держится благополучие Золотой Орды, а поэтому стоит ли в такой час гоняться по степи за куланом и не лучше ли иметь жеребенка на привязи?..