Страница:
Камни сверкали у нее на коже. Если верить Эллиоту, то алмазы настоящие, а золото – высокой пробы. У нее защемило сердце. С чего это Люк покупает ей такие дорогие подарки? Разве он не презирает ее от всей души? Что-то здесь не так. Здесь вообще все не так.
Нехотя она расстегнула цепочку и бросила кулон на тумбочку. Ни за что на свете не примет она от него такого подарка. При случае надо будет его непременно вернуть. Может, по почте? – подумала она и нахмурилась, поняв, что просто трусит.
Несколько минут спустя она уже шла по пляжу, глубоко вдыхая терпкий соленый ветерок и глядя сквозь прищуренные веки на бесконечную сияющую водную гладь. Погружаясь в теплые ласковые объятия океана, Верити вдруг поняла, что меньше всего ей хочется отсюда уезжать. Если бы не столь трудные взаимоотношения с Люком, то вряд ли она вообще когда-нибудь захотела бы покинуть этот райский уголок…
Перевернувшись на спину и покачиваясь на волнах, она смотрела на берег, на белый песок с вкраплениями экзотических кустов: багровых, ярко-оранжевых, солнечно-желтых, сочно-фиолетовых. Под ранними лучами солнца они были настолько хороши, что глаз не оторвать.
А ведь я даже не знаю, как они называются, подумала Верити, с грустью вспоминая родителей. Они были просто одержимы цветами – им нравилось отыскивать в справочниках названия цветов, что попадались им во время загородных прогулок. Они всегда брали с собой карманные справочники и на месте определяли название каждого незнакомого цветка. Счастливые были времена! Тогда их было трое. Но однажды, когда родители опять ушли в свои любимые горы, произошла трагедия. И только позже Верити узнала, что внешне столь счастливый брак был всего лишь показухой, что все это время отец обманывал их, играя роль преданного мужа и нежного отца. На самом же деле у него была своя, скрытая и недоступная им жизнь…
Воспоминания холодной рукой сжали ее сердце, и, перевернувшись, она медленно поплыла в открытое море, к коралловому рифу, где они вчера ныряли с Люком.
Ей не хотелось думать об отце, не хотелось вспоминать боль. Надо жить одним днем, подумала она философски и попыталась переключиться на сказочную тропическую красоту, окружавшую ее.
Надо же было додуматься – хотела улететь в серый холодный Лондон, не узнав, как называются эти цветы вокруг пляжа!..
– Верити! – Люк, легко разрезая грудью воду, плыл прямо к ней. Она постаралась придать своему лицу бесстрастное выражение.
– Доброе утро, Люк.
– Какого черта ты тут делаешь?
– Купаюсь, – беззаботно ответила она. – А что случилось? Здесь есть акулы?
– Я и без тебя вижу, что ты купаешься. Но ты уже в двухстах ярдах от берега, и это с растяжением! Ты что, хочешь утонуть?
– Да перестань ты! Нога уже почти в порядке. Я же тебе говорила, это всего лишь легкий вывих. А сколько было шуму!
Люк, откинув со лба волосы, смотрел на нее с таким возмущением, что губы у нее, несмотря на все ее самообладание, нервно скривились.
– И нечего на меня так смотреть! – воскликнула она и медленно поплыла к берегу, равномерно работая руками. Нога у нее действительно начала побаливать, но уж лучше она пойдет ко дну, чем признается в этом Люку. – А что это ты так боишься, что я утону? Некого будет преследовать?
– Проклятие! Неужели я для тебя нечто среднее между Макиавелли и маркизом де Садом? Но я и не думал тебя мучить, Верити.
– Тогда чего же ты добиваешься? – спросила она с нарастающим сердитым отчаянием. – Что тебе от меня нужно? Мне сегодня позвонила Сара и рассказала о контракте с норт-даунским поло-клубом. Она так радуется нашему успеху, что уже заказала себе билет на отпуск. Честно говоря. Люк, я бы высказала тебе все, что думаю об этом контракте, о моем рабочем отпуске и о твоем постоянном вмешательстве в наши дела, но что тогда с нами станет? Будем прозябать без дела, потому что великий Люк Гарсия перестанет нам покровительствовать? Не будь тебя, мы сейчас были бы в лучшем положении! Если бы мы добились всего сами, то мне не пришлось бы перед тобой заискивать!
Люк молчал, и только когда она выбралась из воды, он сказал:
– Так вот что ты обо мне думаешь! Считаешь, что из мести я тебе буду вредить? Она собралась что-то резко ему ответить, но слова замерли у нее на губах: яркий блеск синих глаз в который уже раз растопил ее уверенность. Люк был всего в двух шагах от нее, и она опять подпадала под его власть. Вода стекала с них ручьями на белый, переливающийся на солнце песок. Капли воды блестели в черных волосах на его груди, тоненькими струйками обтекая мышцы и спускаясь по животу вниз… Она словно окаменела.
– Ну, что скажешь? – настаивал он, не сводя с нее глаз. – Ты на самом деле так думаешь?
– Не знаю… не знаю, и все! – всхлипнула она задыхающимся голосом и резко отвернулась, настолько резко, что лодыжка ее хрустнула, и если бы Люк не успел подхватить ее под руку, она упала бы в пенящуюся у их ног воду. Опять это унизительное беспомощное состояние, и опять в его объятиях…
Его прикосновение вызвало в ней такие сильные ощущения, что ей показалось, будто оно обожгло ее. Солнце пригревало, а ее знобило, как на морозе. Люк, тихо застонав, крепко прижал ее к себе. И неожиданно для себя самой она обняла его, забыв обо всем на свете. Грудь к груди, живот к животу, бедра к бедрам – они как бы слились воедино, горя во всепоглощающем огне.
– Верити… – хрипло простонал он, ласково гладя ее по спине, скользя по влажной талии, разглаживая спутавшуюся прядь волос у нее на щеке, гладя дрожащую верхнюю губу. Наконец он склонился над ней и поцеловал. Как могла она это допустить? Какое-то седьмое чувство повелевало ей остановиться, но в голове был такой туман, что она никак не могла собраться с мыслями и отдать приказ своему телу. Даже поняв, что это обжигающее желание и те несколько страстных минут, что вырвали ее из действительности двенадцать месяцев назад, – явления одного порядка, она не смогла перебороть бушевавший в ней огонь.
Когда наконец он оторвался от ее губ, она глубоко вздохнула, глянула на него снизу вверх и не поверила своим глазам: его взгляд был полон страсти. Сердце бешено заколотилось у нее в груди.
– Madre de Dios! (Матерь Божья! (исп.) – прохрипел он, обхватывая руками ее лицо и всматриваясь в ее широко раскрытые от изумления медовые глаза. – Да что же ты со мной делаешь? Ты говоришь, что я карающий друг твоего жениха, и что выбрал тебя в жертву, и что мне доставляет удовольствие тебя мучить? А я умираю от тебя, я хочу любить тебя прямо сейчас, прямо здесь, на этом пляже, на самой кромке Атлантического океана! Ты колдунья, Верити! Ты околдовала меня!
Ласковая шутливость, прозвучавшая в последней фразе, вернула ее на землю. Она стала извиваться всем телом, освобождаясь из его объятий.
– Отпусти, Люк, – шептала она, задыхаясь, стыдясь безумия страсти, которую он с такой легкостью в ней вызывал, и до смерти напуганная тем всепобеждающим чувством, что влекло ее к нему.
Краешком глаза она уловила какое-то движение на пляже. Обернувшись, они увидели Эллиота, молча наблюдавшего за ними с террасы отеля.
В страшном замешательстве она стала с силой вырываться из объятий Люка, но он только еще плотнее прижал ее к себе и с победным видом наклонился и приник к ее губам, не обращая никакого внимания на ее сопротивление. Их языки коснулись друг друга, и она опять забыла обо всем на свете, точно медленно, медленно падала в пропасть.
Когда наконец он ее выпустил, Эллиота на террасе уже не было. Возмущенная, с пунцовыми щеками, Верити оттолкнула Люка.
– Молодой любовник, судя по всему, сдался, – усмехнулся Люк, гладя туда, где только что стоял Эллиот. – Пойдем, я доведу тебя. Нога у тебя опять распухает.
– Оставь меня в покое! – отрезала она глухим, полным ярости голосом, отворачиваясь и стискивая зубы, и решительно заковыляла по песку, не желая принимать от него никакой помощи. – Если мне понадобится твоя помощь, я тебя позову!
– А разве ты еще не позвала? – усмехнулся он, идя следом за ней. Как мужественно ты разыгрываешь безразличие. Верити. Я просто сгораю от нетерпения, ожидая, когда ты отпустишь тормоза! Кстати, я пришел, чтобы попросить тебя быть моей гостьей сегодня вечером. Приезжают моя сестра с мужем по пути из Нью-Йорка на Ямайку. Мне бы хотелось, чтобы ты с ними познакомилась.
– А если я предпочту поужинать в одиночестве у себя? – едко спросила она, морщась от боли в лодыжке. – Как ты меня накажешь, хотелось бы мне знать?
– Прошу тебя, – неожиданно попросил Люк без тени насмешки в голосе. Приходи. Карли и Рауль – прекрасные люди. Они тебе понравятся.
Она сглотнула, сбитая с толку скрытой мольбой в его голосе. Нет, это все мое воображение, сразу же решила она. Люк не тот человек, чтобы у кого-нибудь что-нибудь вымаливать.
– Ладно, – неожиданно для себя, хотя и холодно, согласилась она. – Во сколько?
– В девять. Я за тобой зайду.
– Незачем, спасибо. Я в состоянии дойти сама!
Превозмогая боль в ноге, Верити старалась идти прямо, чувствуя на себе его взгляд. Оказавшись наконец одна, она поздравила себя с победой, решив, что заслужила бурные овации.
«Твоя стоическая независимость заслуживает наивысшей похвалы», – сказала она себе самой, падая на стул и массируя лодыжку. А переборов в себе чувство противоречия и согласившись поужинать с сестрой Люка и ее мужем, она заслужила звание мученика.
Но мучиться ей не пришлось. Ужин оказался чрезвычайно приятным. Старшая сестра Люка и ее муж были такими милыми людьми…
– Так, значит, вы и есть та самая Верити, о которой нам постоянно твердит Люк! – воскликнула Карли, с удовольствием разглядывая Верити, одетую в простую белую блузку и юбку из набивной, цвета мускатного ореха ткани. – Я так рада с вами познакомиться! – Она тепло расцеловала Верити в обе щеки и повела ее на веранду, где их ждали несколько человек, смеявшихся над какой-то историей.
Паблито, заметивший ее на террасе ресторана, куда она забрела по инерции, торжественно провел ее в дальнее крыло отеля, сообщив, что ужин состоится в личных апартаментах сеньора Гарсии. По крайней мере там не будет неусыпного ока Эллиота, подумала Верити с некоторым облегчением. И хотя ужин с Люком в его личных апартаментах мог нанести сильный удар по ее душевному равновесию, она утешала себя мыслью о том, что там будет целая компания. Хорошо, что встретила ее Карли, в роли хозяйки.
Широкая открытая веранда, увитая сочно-зеленым виноградником, была освещена мягким светом круглых настенных светильников. Веранда выходила на личный пляж Люка, отделенный от общего плетеным бамбуковым забором и плотной стеной кокосовых пальм. На веранде стояли тростниковый столик и удобные плетеные стулья. Верити тут же усадили, принимая во внимание ее больную лодыжку, которую она уже почти и не замечала, так как провела целый день в шезлонге.
Радом с ней села Карли, чему она очень обрадовалась. Легкий вечерний ветерок шуршал в кронах пальм. В воздухе пахло океаном, цветами и какой-то ароматной приправой.
Рауль, невысокий лысеющий человек со смеющимися карими глазами, был морским биологом. Верити потягивала предложенный ей сауэр и, болтая с Карли, украдкой погладывала на Рауля и Люка, которые, облокотясь на перила веранды, оживленно разговаривали о местной подводной фауне. Все говорили по-английски с того самого момента, как она появилась на веранде. Она вдруг поняла, что видит перед собой совсем другого Люка – раскрепощенного, смеющегося, чуждого всякой язвительности и цинизма.
В свободной темно-синей рубашке с коротким рукавом, оставлявшей открытыми его мускулистые руки, и в облегающих кремовых брюках, подчеркивающих атлетическую фигуру, он был необычно привлекателен. Верити пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторвать от него взгляд.
Карли рассказала, что преподает в международной школе в Нью-Йорке, где они живут с Раулем.
– Проблема в том, что, хотя мне нравится мой предмет, эта работа сплошные стрессы! Мне бы хотелось заниматься тем, что делаете вы, – добавила она, откидывая со лба короткие волосы. – На всем белом свете никто, наверное, не готовит хуже меня! Может, именно поэтому я вас уважаю еще больше, чем Люк!
У нее были такие же синие, как у Люка, глаза, только подкупающе искренние, и сочный бирюзовый цвет прямого платья красиво оттенял их. У Верити едва не сорвалось с языка, что от Люка ей, видимо, никогда не дождаться хоть какого-то уважения, но Люк помешал выразить эту мысль: поставив радом с ними стул, он уселся, с улыбкой гладя на сестру.
– Мне показалось или действительно разговор шел обо мне? – спросил он таинственным тоном.
– Карли говорит, что уважает меня даже больше, чем ты, – сказала Верити с иронией. – Водимо, она не сталкивалась с тем, что тесное знакомство разрушает уважение!
И хотя это было якобы шуткой, сопровождавшейся широкой улыбкой, в воздухе повисло некоторое напряжение, и Карли быстро перевела взгляд с Верити на Люка. Верити от досады даже прикусила губу. Она вовсе не хотела нарушать теплую дружескую атмосферу вечера и почувствовала себя глупой, невоспитанной девчонкой… Ну кто ее тянул за язык?!
– Вы что-то недоговариваете, – мягко сказала Карли. – Если вам так уж хочется поругаться, не буду мешать! Пойду-ка я поболтаю с Раулем.
– Не стоит, Карли, – мягко остановил ее Люк, недовольно прищурив глаза. – Просто у Верити несколько необычное чувство юмора. Она прекрасно знает, что я ее беспредельно уважаю.
Глянув на Люка, она даже поперхнулась, коротко рассмеявшись, отпила из бокала и с извиняющимся видом посмотрела на Карли.
– Простите, это просто шутка. Я вовсе не хотела ставить вас в неловкое положение, – сказала она с неподдельной теплотой. Ей нравилась Карли. Она принадлежала к тому типу людей, которых мы воспринимаем как старых знакомых уже после десяти минут общения.
Во время ужина, сидя радом с Верити за освещенным свечами столом, Карли сказала ласково:
– От Люка я знаю о вашем женихе, о том, что произошло год назад. Я не хотела бы делать вам больно, но позвольте мне выразить свои соболезнования, Верити.
– Спасибо. Ничего страшного. Я уже… в норме…
– Люк ведь был там, когда это случилось?
– Да… он… я… мы оба были… – Верити замолчала, сделала глоток вина и почувствовала, что Люк тоже потерял нить разговора с Раулем.
– И с тех пор вы поддерживаете отношения.
Это, видимо, помогает.
Верити уставилась на Карли широко раскрытыми глазами.
– Поделиться мыслями с тем, кто в курсе твоих бед, – пояснила свою мысль Карли, удивившись реакции Верити.
– Да, конечно…
Заметив ее растерянность, Карли рассердилась на саму себя:
– Извините, видимо, я вмешиваюсь не в свои дела! Вам, наверное, еще трудно говорить об этом: вы, должно быть, очень любили своего жениха. Извините, Верити…
– Расскажите мне лучше о вашей жизни в Нью-Йорке, Карли, – попросила Верити в отчаянной попытке сменить тему разговора и ощущая на себе пронизывающий взгляд Люка, сидевшего напротив нее за столом. – Верно ли, что в Нью-Йорке чувствуешь себя одиноким? Вы не тоскуете по родине? Вы единственные из всех Гарсия, кто там обосновался? Или у вас там есть родственники?
Карли улыбнулась и посмотрела на Рауля.
– Нью-Йорк – это такая этническая каша… Поэтому мы не особенно-то тоскуем по родине, не так ли, саго?
Рауль покачал головой.
– Карли родом отсюда, – сказал он, – а в Нью-Йорке много доминиканцев. Они привезли с собой свою культуру, даже меренге. Как бы то ни было, Карли больше не Гарсия, – добавил он просто, улыбаясь Люку. – Она Сантана.
Верити вежливо улыбнулась, но в голове у нее все смешалось. Сантана? Да нет, видимо, простое совпадение. Как после такого обращения Люка со своей женой между двумя семействами могли сохраниться дружественные отношения? Ее смятение не прошло незамеченным для Люка. И он в конце концов пришел ей на помощь.
– Рауль – двоюродный брат моей бывшей жены Хулиетты, – сказал он решительно.
Верити, как громом пораженная, придвинула к себе нож и вилку и откинулась на спинку стула. Ее тарелка была еще наполовину полна. Жаркое из цыпленка с тропическими фруктами и специями (sancocho de polio, как сказала Карли) было просто восхитительно. От одного вида этого блюда у кого угодно потекли бы слюнки. Но Верити потеряла всякий аппетит.
Карли дотронулась до ее руки с едва заметной смешинкой в глазах.
– Вас удивляет, что Люк поддерживает родственные отношения с семейством Сантана? – тихо спросила она и пояснила: – Ну, прежде всего, я единственная сестра Люка, и Люк любит меня, а поскольку я жена Рауля и тут уж ничего не поделаешь, то мы по-прежнему остаемся хорошими друзьями.
– Боюсь, что я не совсем понимаю… – медленно произнесла Верити, совершенно сбитая с толку, не в силах оторвать взгляд от Люка, сидевшего с непроницаемым лицом.
– Верити мало интересуют наши семейные драмы, Карли, – вмешался он наконец, и предостерегающие нотки прозвучали в его голосе, но старшая сестра не обратила на это никакого внимания.
– Кровь не водица, Верити, – продолжала она, – и все мы сожалеем о нынешнем жалком существовании Хулиетты. Только ее отец, Федерико де Сантана, продолжает идеализировать свою дочь после того, как отвратительно она поступила с Люком!
Глава 6
Нехотя она расстегнула цепочку и бросила кулон на тумбочку. Ни за что на свете не примет она от него такого подарка. При случае надо будет его непременно вернуть. Может, по почте? – подумала она и нахмурилась, поняв, что просто трусит.
Несколько минут спустя она уже шла по пляжу, глубоко вдыхая терпкий соленый ветерок и глядя сквозь прищуренные веки на бесконечную сияющую водную гладь. Погружаясь в теплые ласковые объятия океана, Верити вдруг поняла, что меньше всего ей хочется отсюда уезжать. Если бы не столь трудные взаимоотношения с Люком, то вряд ли она вообще когда-нибудь захотела бы покинуть этот райский уголок…
Перевернувшись на спину и покачиваясь на волнах, она смотрела на берег, на белый песок с вкраплениями экзотических кустов: багровых, ярко-оранжевых, солнечно-желтых, сочно-фиолетовых. Под ранними лучами солнца они были настолько хороши, что глаз не оторвать.
А ведь я даже не знаю, как они называются, подумала Верити, с грустью вспоминая родителей. Они были просто одержимы цветами – им нравилось отыскивать в справочниках названия цветов, что попадались им во время загородных прогулок. Они всегда брали с собой карманные справочники и на месте определяли название каждого незнакомого цветка. Счастливые были времена! Тогда их было трое. Но однажды, когда родители опять ушли в свои любимые горы, произошла трагедия. И только позже Верити узнала, что внешне столь счастливый брак был всего лишь показухой, что все это время отец обманывал их, играя роль преданного мужа и нежного отца. На самом же деле у него была своя, скрытая и недоступная им жизнь…
Воспоминания холодной рукой сжали ее сердце, и, перевернувшись, она медленно поплыла в открытое море, к коралловому рифу, где они вчера ныряли с Люком.
Ей не хотелось думать об отце, не хотелось вспоминать боль. Надо жить одним днем, подумала она философски и попыталась переключиться на сказочную тропическую красоту, окружавшую ее.
Надо же было додуматься – хотела улететь в серый холодный Лондон, не узнав, как называются эти цветы вокруг пляжа!..
– Верити! – Люк, легко разрезая грудью воду, плыл прямо к ней. Она постаралась придать своему лицу бесстрастное выражение.
– Доброе утро, Люк.
– Какого черта ты тут делаешь?
– Купаюсь, – беззаботно ответила она. – А что случилось? Здесь есть акулы?
– Я и без тебя вижу, что ты купаешься. Но ты уже в двухстах ярдах от берега, и это с растяжением! Ты что, хочешь утонуть?
– Да перестань ты! Нога уже почти в порядке. Я же тебе говорила, это всего лишь легкий вывих. А сколько было шуму!
Люк, откинув со лба волосы, смотрел на нее с таким возмущением, что губы у нее, несмотря на все ее самообладание, нервно скривились.
– И нечего на меня так смотреть! – воскликнула она и медленно поплыла к берегу, равномерно работая руками. Нога у нее действительно начала побаливать, но уж лучше она пойдет ко дну, чем признается в этом Люку. – А что это ты так боишься, что я утону? Некого будет преследовать?
– Проклятие! Неужели я для тебя нечто среднее между Макиавелли и маркизом де Садом? Но я и не думал тебя мучить, Верити.
– Тогда чего же ты добиваешься? – спросила она с нарастающим сердитым отчаянием. – Что тебе от меня нужно? Мне сегодня позвонила Сара и рассказала о контракте с норт-даунским поло-клубом. Она так радуется нашему успеху, что уже заказала себе билет на отпуск. Честно говоря. Люк, я бы высказала тебе все, что думаю об этом контракте, о моем рабочем отпуске и о твоем постоянном вмешательстве в наши дела, но что тогда с нами станет? Будем прозябать без дела, потому что великий Люк Гарсия перестанет нам покровительствовать? Не будь тебя, мы сейчас были бы в лучшем положении! Если бы мы добились всего сами, то мне не пришлось бы перед тобой заискивать!
Люк молчал, и только когда она выбралась из воды, он сказал:
– Так вот что ты обо мне думаешь! Считаешь, что из мести я тебе буду вредить? Она собралась что-то резко ему ответить, но слова замерли у нее на губах: яркий блеск синих глаз в который уже раз растопил ее уверенность. Люк был всего в двух шагах от нее, и она опять подпадала под его власть. Вода стекала с них ручьями на белый, переливающийся на солнце песок. Капли воды блестели в черных волосах на его груди, тоненькими струйками обтекая мышцы и спускаясь по животу вниз… Она словно окаменела.
– Ну, что скажешь? – настаивал он, не сводя с нее глаз. – Ты на самом деле так думаешь?
– Не знаю… не знаю, и все! – всхлипнула она задыхающимся голосом и резко отвернулась, настолько резко, что лодыжка ее хрустнула, и если бы Люк не успел подхватить ее под руку, она упала бы в пенящуюся у их ног воду. Опять это унизительное беспомощное состояние, и опять в его объятиях…
Его прикосновение вызвало в ней такие сильные ощущения, что ей показалось, будто оно обожгло ее. Солнце пригревало, а ее знобило, как на морозе. Люк, тихо застонав, крепко прижал ее к себе. И неожиданно для себя самой она обняла его, забыв обо всем на свете. Грудь к груди, живот к животу, бедра к бедрам – они как бы слились воедино, горя во всепоглощающем огне.
– Верити… – хрипло простонал он, ласково гладя ее по спине, скользя по влажной талии, разглаживая спутавшуюся прядь волос у нее на щеке, гладя дрожащую верхнюю губу. Наконец он склонился над ней и поцеловал. Как могла она это допустить? Какое-то седьмое чувство повелевало ей остановиться, но в голове был такой туман, что она никак не могла собраться с мыслями и отдать приказ своему телу. Даже поняв, что это обжигающее желание и те несколько страстных минут, что вырвали ее из действительности двенадцать месяцев назад, – явления одного порядка, она не смогла перебороть бушевавший в ней огонь.
Когда наконец он оторвался от ее губ, она глубоко вздохнула, глянула на него снизу вверх и не поверила своим глазам: его взгляд был полон страсти. Сердце бешено заколотилось у нее в груди.
– Madre de Dios! (Матерь Божья! (исп.) – прохрипел он, обхватывая руками ее лицо и всматриваясь в ее широко раскрытые от изумления медовые глаза. – Да что же ты со мной делаешь? Ты говоришь, что я карающий друг твоего жениха, и что выбрал тебя в жертву, и что мне доставляет удовольствие тебя мучить? А я умираю от тебя, я хочу любить тебя прямо сейчас, прямо здесь, на этом пляже, на самой кромке Атлантического океана! Ты колдунья, Верити! Ты околдовала меня!
Ласковая шутливость, прозвучавшая в последней фразе, вернула ее на землю. Она стала извиваться всем телом, освобождаясь из его объятий.
– Отпусти, Люк, – шептала она, задыхаясь, стыдясь безумия страсти, которую он с такой легкостью в ней вызывал, и до смерти напуганная тем всепобеждающим чувством, что влекло ее к нему.
Краешком глаза она уловила какое-то движение на пляже. Обернувшись, они увидели Эллиота, молча наблюдавшего за ними с террасы отеля.
В страшном замешательстве она стала с силой вырываться из объятий Люка, но он только еще плотнее прижал ее к себе и с победным видом наклонился и приник к ее губам, не обращая никакого внимания на ее сопротивление. Их языки коснулись друг друга, и она опять забыла обо всем на свете, точно медленно, медленно падала в пропасть.
Когда наконец он ее выпустил, Эллиота на террасе уже не было. Возмущенная, с пунцовыми щеками, Верити оттолкнула Люка.
– Молодой любовник, судя по всему, сдался, – усмехнулся Люк, гладя туда, где только что стоял Эллиот. – Пойдем, я доведу тебя. Нога у тебя опять распухает.
– Оставь меня в покое! – отрезала она глухим, полным ярости голосом, отворачиваясь и стискивая зубы, и решительно заковыляла по песку, не желая принимать от него никакой помощи. – Если мне понадобится твоя помощь, я тебя позову!
– А разве ты еще не позвала? – усмехнулся он, идя следом за ней. Как мужественно ты разыгрываешь безразличие. Верити. Я просто сгораю от нетерпения, ожидая, когда ты отпустишь тормоза! Кстати, я пришел, чтобы попросить тебя быть моей гостьей сегодня вечером. Приезжают моя сестра с мужем по пути из Нью-Йорка на Ямайку. Мне бы хотелось, чтобы ты с ними познакомилась.
– А если я предпочту поужинать в одиночестве у себя? – едко спросила она, морщась от боли в лодыжке. – Как ты меня накажешь, хотелось бы мне знать?
– Прошу тебя, – неожиданно попросил Люк без тени насмешки в голосе. Приходи. Карли и Рауль – прекрасные люди. Они тебе понравятся.
Она сглотнула, сбитая с толку скрытой мольбой в его голосе. Нет, это все мое воображение, сразу же решила она. Люк не тот человек, чтобы у кого-нибудь что-нибудь вымаливать.
– Ладно, – неожиданно для себя, хотя и холодно, согласилась она. – Во сколько?
– В девять. Я за тобой зайду.
– Незачем, спасибо. Я в состоянии дойти сама!
Превозмогая боль в ноге, Верити старалась идти прямо, чувствуя на себе его взгляд. Оказавшись наконец одна, она поздравила себя с победой, решив, что заслужила бурные овации.
«Твоя стоическая независимость заслуживает наивысшей похвалы», – сказала она себе самой, падая на стул и массируя лодыжку. А переборов в себе чувство противоречия и согласившись поужинать с сестрой Люка и ее мужем, она заслужила звание мученика.
Но мучиться ей не пришлось. Ужин оказался чрезвычайно приятным. Старшая сестра Люка и ее муж были такими милыми людьми…
– Так, значит, вы и есть та самая Верити, о которой нам постоянно твердит Люк! – воскликнула Карли, с удовольствием разглядывая Верити, одетую в простую белую блузку и юбку из набивной, цвета мускатного ореха ткани. – Я так рада с вами познакомиться! – Она тепло расцеловала Верити в обе щеки и повела ее на веранду, где их ждали несколько человек, смеявшихся над какой-то историей.
Паблито, заметивший ее на террасе ресторана, куда она забрела по инерции, торжественно провел ее в дальнее крыло отеля, сообщив, что ужин состоится в личных апартаментах сеньора Гарсии. По крайней мере там не будет неусыпного ока Эллиота, подумала Верити с некоторым облегчением. И хотя ужин с Люком в его личных апартаментах мог нанести сильный удар по ее душевному равновесию, она утешала себя мыслью о том, что там будет целая компания. Хорошо, что встретила ее Карли, в роли хозяйки.
Широкая открытая веранда, увитая сочно-зеленым виноградником, была освещена мягким светом круглых настенных светильников. Веранда выходила на личный пляж Люка, отделенный от общего плетеным бамбуковым забором и плотной стеной кокосовых пальм. На веранде стояли тростниковый столик и удобные плетеные стулья. Верити тут же усадили, принимая во внимание ее больную лодыжку, которую она уже почти и не замечала, так как провела целый день в шезлонге.
Радом с ней села Карли, чему она очень обрадовалась. Легкий вечерний ветерок шуршал в кронах пальм. В воздухе пахло океаном, цветами и какой-то ароматной приправой.
Рауль, невысокий лысеющий человек со смеющимися карими глазами, был морским биологом. Верити потягивала предложенный ей сауэр и, болтая с Карли, украдкой погладывала на Рауля и Люка, которые, облокотясь на перила веранды, оживленно разговаривали о местной подводной фауне. Все говорили по-английски с того самого момента, как она появилась на веранде. Она вдруг поняла, что видит перед собой совсем другого Люка – раскрепощенного, смеющегося, чуждого всякой язвительности и цинизма.
В свободной темно-синей рубашке с коротким рукавом, оставлявшей открытыми его мускулистые руки, и в облегающих кремовых брюках, подчеркивающих атлетическую фигуру, он был необычно привлекателен. Верити пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторвать от него взгляд.
Карли рассказала, что преподает в международной школе в Нью-Йорке, где они живут с Раулем.
– Проблема в том, что, хотя мне нравится мой предмет, эта работа сплошные стрессы! Мне бы хотелось заниматься тем, что делаете вы, – добавила она, откидывая со лба короткие волосы. – На всем белом свете никто, наверное, не готовит хуже меня! Может, именно поэтому я вас уважаю еще больше, чем Люк!
У нее были такие же синие, как у Люка, глаза, только подкупающе искренние, и сочный бирюзовый цвет прямого платья красиво оттенял их. У Верити едва не сорвалось с языка, что от Люка ей, видимо, никогда не дождаться хоть какого-то уважения, но Люк помешал выразить эту мысль: поставив радом с ними стул, он уселся, с улыбкой гладя на сестру.
– Мне показалось или действительно разговор шел обо мне? – спросил он таинственным тоном.
– Карли говорит, что уважает меня даже больше, чем ты, – сказала Верити с иронией. – Водимо, она не сталкивалась с тем, что тесное знакомство разрушает уважение!
И хотя это было якобы шуткой, сопровождавшейся широкой улыбкой, в воздухе повисло некоторое напряжение, и Карли быстро перевела взгляд с Верити на Люка. Верити от досады даже прикусила губу. Она вовсе не хотела нарушать теплую дружескую атмосферу вечера и почувствовала себя глупой, невоспитанной девчонкой… Ну кто ее тянул за язык?!
– Вы что-то недоговариваете, – мягко сказала Карли. – Если вам так уж хочется поругаться, не буду мешать! Пойду-ка я поболтаю с Раулем.
– Не стоит, Карли, – мягко остановил ее Люк, недовольно прищурив глаза. – Просто у Верити несколько необычное чувство юмора. Она прекрасно знает, что я ее беспредельно уважаю.
Глянув на Люка, она даже поперхнулась, коротко рассмеявшись, отпила из бокала и с извиняющимся видом посмотрела на Карли.
– Простите, это просто шутка. Я вовсе не хотела ставить вас в неловкое положение, – сказала она с неподдельной теплотой. Ей нравилась Карли. Она принадлежала к тому типу людей, которых мы воспринимаем как старых знакомых уже после десяти минут общения.
Во время ужина, сидя радом с Верити за освещенным свечами столом, Карли сказала ласково:
– От Люка я знаю о вашем женихе, о том, что произошло год назад. Я не хотела бы делать вам больно, но позвольте мне выразить свои соболезнования, Верити.
– Спасибо. Ничего страшного. Я уже… в норме…
– Люк ведь был там, когда это случилось?
– Да… он… я… мы оба были… – Верити замолчала, сделала глоток вина и почувствовала, что Люк тоже потерял нить разговора с Раулем.
– И с тех пор вы поддерживаете отношения.
Это, видимо, помогает.
Верити уставилась на Карли широко раскрытыми глазами.
– Поделиться мыслями с тем, кто в курсе твоих бед, – пояснила свою мысль Карли, удивившись реакции Верити.
– Да, конечно…
Заметив ее растерянность, Карли рассердилась на саму себя:
– Извините, видимо, я вмешиваюсь не в свои дела! Вам, наверное, еще трудно говорить об этом: вы, должно быть, очень любили своего жениха. Извините, Верити…
– Расскажите мне лучше о вашей жизни в Нью-Йорке, Карли, – попросила Верити в отчаянной попытке сменить тему разговора и ощущая на себе пронизывающий взгляд Люка, сидевшего напротив нее за столом. – Верно ли, что в Нью-Йорке чувствуешь себя одиноким? Вы не тоскуете по родине? Вы единственные из всех Гарсия, кто там обосновался? Или у вас там есть родственники?
Карли улыбнулась и посмотрела на Рауля.
– Нью-Йорк – это такая этническая каша… Поэтому мы не особенно-то тоскуем по родине, не так ли, саго?
Рауль покачал головой.
– Карли родом отсюда, – сказал он, – а в Нью-Йорке много доминиканцев. Они привезли с собой свою культуру, даже меренге. Как бы то ни было, Карли больше не Гарсия, – добавил он просто, улыбаясь Люку. – Она Сантана.
Верити вежливо улыбнулась, но в голове у нее все смешалось. Сантана? Да нет, видимо, простое совпадение. Как после такого обращения Люка со своей женой между двумя семействами могли сохраниться дружественные отношения? Ее смятение не прошло незамеченным для Люка. И он в конце концов пришел ей на помощь.
– Рауль – двоюродный брат моей бывшей жены Хулиетты, – сказал он решительно.
Верити, как громом пораженная, придвинула к себе нож и вилку и откинулась на спинку стула. Ее тарелка была еще наполовину полна. Жаркое из цыпленка с тропическими фруктами и специями (sancocho de polio, как сказала Карли) было просто восхитительно. От одного вида этого блюда у кого угодно потекли бы слюнки. Но Верити потеряла всякий аппетит.
Карли дотронулась до ее руки с едва заметной смешинкой в глазах.
– Вас удивляет, что Люк поддерживает родственные отношения с семейством Сантана? – тихо спросила она и пояснила: – Ну, прежде всего, я единственная сестра Люка, и Люк любит меня, а поскольку я жена Рауля и тут уж ничего не поделаешь, то мы по-прежнему остаемся хорошими друзьями.
– Боюсь, что я не совсем понимаю… – медленно произнесла Верити, совершенно сбитая с толку, не в силах оторвать взгляд от Люка, сидевшего с непроницаемым лицом.
– Верити мало интересуют наши семейные драмы, Карли, – вмешался он наконец, и предостерегающие нотки прозвучали в его голосе, но старшая сестра не обратила на это никакого внимания.
– Кровь не водица, Верити, – продолжала она, – и все мы сожалеем о нынешнем жалком существовании Хулиетты. Только ее отец, Федерико де Сантана, продолжает идеализировать свою дочь после того, как отвратительно она поступила с Люком!
Глава 6
– Извини, – с трудом произнесла Верити после долгого и напряженного молчания, когда он провожал ее. – Видимо, мои источники информации не заслуживают доверия. Мне кажется, я… сделала неправильные выводы…
– Да что ты? – голос Люка был угрожающе мягок. Она уже поняла: когда он так говорит – жди гнева. Но ей хотелось быть честной до конца. Ведь она уже на собственном опыте знала, насколько тяжело выслушивать несправедливые обвинения в аморальности. Едкие замечания Люка по поводу ее неверности, якобы проявившейся год назад во Флориде, были для нее как нож в сердце. И если уж она приняла за чистую монету какие-то сплетни и составила неправильное впечатление о Люке, то сейчас считала своим долгом исправить положение, насколько это было возможно, хотя и чувствовала себя очень неловко…
– Я ненавижу сплетни, – продолжала она упрямо, – но тогда мне показалось, что это правда.
– Ну-ну… А вот почему? Потому, что я похож на человека, который запросто может выбросить на свалку жену, совершившую небольшой проступок?
– Нет, не поэтому. – Ей опять приходилось неуклюже защищаться. Люк невыносимый человек. Но не менее невыносима и сама ситуация. Как же так получилось, что она приняла за чистую монету какие-то сплетни? Если то, что ей сегодня рассказывали, правда, значит, все, что она слышала до того, было полным вымыслом. А может, она просто хотела поверить в худшее, надеясь избавиться от собственного чувства вины перед Эдвардом?
– Так, значит, сейчас ты готова пересмотреть свое мнение обо мне? Как великодушно с твоей стороны!
В его голосе звучала холодная насмешка.
– Люк, пожалуйста…
– Ну, если уж ты так любишь сплетни, может, дослушаешь всю эту омерзительную историю до конца, Верити?
Они стояли под тенью пальм около ее домика. Его освещенное луной лицо было напряженным и сердитым.
– Люк, я хотела попросить у тебя прощения, но ты все настолько усложняешь… – начала было она тихим голосом, но он резко ее оборвал:
– Тогда не извиняйся! Ты не обязана была мне доверять, как и я тебе. Мы, видимо, принадлежим к той категории людей, которые не вызывают к себе доверия с первого взгляда!
Она сглотнула слюну и, пытаясь не потерять самообладания, вонзила ногти в ладони. Растянутые связки еще болели, и она оперлась на здоровую ногу, незаметно потирая о нее лодыжку.
Не так-то легко доверять человеку, который может причинить тебе боль… С людьми, имеющими меньше шансов навредить, разочаровать или бросить, значительно проще… Вдруг сообразив, о чем думает, она чуть не поперхнулась. Неужели дело именно в этом?
– А что на самом деле произошло. Люк? С твоей женой?
Этот вопрос, заданный дрожащим голосом, вызвал у него короткий смешок.
– Тебя все-таки интересуют подробности этой отвратительной истории.
Верити? Я почти в этом не сомневался.
– Люк, ты несправедлив. – Возможно. – Он вдруг перестал сердиться. Едва дотронувшись рукой до ее щеки, он отвернулся. – Извини, но сегодня я что-то не в настроении рассказывать о перипетиях моей злополучной женитьбы. Отправляйся-ка ты спать, Верити. Увидимся завтра.
Она поколебалась, гладя на его упрямый профиль.
– Мне понравились твоя сестра и ее муж…
В его взгляде опять промелькнула насмешка.
– Значит ли это, что ты поедешь с нами завтра?
– Да.
– Хорошо. Que duermas bien.
– Спокойной ночи, Люк.
Она медленно двинулась к освещенной террасе, ощущая на себе его неотрывный взгляд. Он даже и не попытался пойти за ней следом, чего, как она вдруг с горечью поняла, ей очень хотелось. Хотелось, чтобы он доверился ей… хотелось… хотелось… нет, она сама не знала, чего ей хотелось. Уже у дверей она обернулась, но Люка не было. Сердитая и разочарованная, она долго не могла заснуть.
Ей снился матч по поло. Цокот копыт, пыль, возбуждение, напряжение.
Затем знакомые образы как-то расплылись, и ею овладело странное чувственное возбуждение. Она оказалась в теплых объятиях какого-то мужчины, ритмически двигаясь с ним в танце по какому-то неправдопобному полю для игры в поло… Они были одни, хотя вокруг них продолжалась напряженная игра и сидели зрители.
Это были руки Эдварда, она была почти уверена, она танцевала с Эдвардом, и его близость разжигала в ней огонь желания. Но тут вдруг она увидела всадника, с топотом скакавшего к ним. Лица его не было видно под шлемом. Высоко поднимая клюшку, он летел прямо на них, и они бросились на землю. Всадник едва успел свернуть и, перелетев через голову лошади, с грохотом ударился о землю и замер без движения…
Она склонилась над ним и, плача, прижала его голову к себе, но когда увидела его лицо – это был Люк, а не Эдвард. Не переставая стонать, она все повторяла во сне его имя и падала, падала на колени возле бездыханного тела… Верити резко села на кровати. Простыни были мокрыми от пота. Вся дрожа, она несколько секунд смотрела в темноту, затем включила ночник и откинулась на подушку. Уже несколько месяцев, как она не видела кошмаров. А теперь даже при свете жуткие видения стоят у нее перед глазами! Ей всегда стоило труда освободиться от навязчивых страхов, особенно в темноте.
Почему в предрассветные часы мы особенно беззащитны? Почему даже незначительные проблемы начинают казаться непереносимыми? Именно в такие моменты ей особенно недоставало матери, хотя отца она тоже очень любила и страдала без него…
Тоска по матери, однако, была какой-то особенной, первобытной. Почему? Этого она не знала… Отец был военным, и родители ее постоянно колесили по свету, надолго оставляя ее в интернате. Столь памятные прогулки на природе были редкостью. Может быть, именно поэтому она сохранила о них столь живые воспоминания?
Она так и не узнала по-настоящему свою мать, детская привязанность к ней не успела перерасти в дружбу. Многие ее сверстницы с удовольствием ходили со своими матерями по магазинам или в кафе, откровенничали, делясь своими радостями и находя утешение в горестях, и она всем им завидовала…
Временами, думая об этом, она чувствовала себя преданной, брошенной, и это злило ее. Но почему? Разве можно сердиться на родителей за то, что они погибли?
Повертевшись без сна еще какое-то время, она встала, налила себе стакан лимонного сока, вышла на террасу и села в шезлонг. Утешение она находила в работе. Стоило же ей остаться наедине с собой, как она тут же начинала себя жалеть. Может, именно этого и добивается Люк? Может, именно так он хочет наказать ее за неверность Эдварду? Может, весь смысл этих двух недель заключался именно в том, чтобы выдавить из нее эти воспоминания и тем самым отметить день смерти Эдварда?.. – Ты что-то бледна. Верити, – сказала ей утром Карли в машине, когда они ехали вдоль побережья. – Как ты себя чувствуешь?
– Ничего, просто я плохо спала, – призналась Верити, любуясь пробегавшим мимо пейзажем. После безжалостного самоанализа в предрассветные часы ей вовсе не хотелось никуда ехать, но обижать Карли она тоже не могла. Перспектива провести целый день всего лишь в одном футе от Люка, на переднем сиденье его машины, вовсе ее не воодушевляла. Внутренне она была напряжена до предела и ощущала присутствие Люка каждой клеточкой своего тела, в любой момент была готова вступить в схватку с ним или бежать без оглядки…
Погода как нельзя лучше соответствовала ее настроению. Они ехали вдоль пастбищ, плантаций сахарного тростника и кокосовых пальм. Целые груды проросших орехов лежали на земле. Солнце немилосердно жгло ее плечи, и она хвалила себя за то, что сообразила надеть блузку не с самыми короткими рукавами. Они ехали по кромке сочно-синего Атлантического океана и наблюдали, как на горизонте собираются грозовые тучи. Видимо, на северо-востоке бушевал тропический ливень. Ощущение было такое, что вот-вот разразится шторм.
– Боюсь, скоро начнется дождь, – заметил Люк, на секунду перехватив ее взгляд. В плотно облегающих синих джинсах и синей джинсовой рубашке с открытым воротом он сегодня выглядел еще более мужественным, еще более привлекательным, чем обычно. Короткие рукава обнажали мощные бицепсы. С трудом оторвав взгляд от его мускулистой руки, переключавшей передачу, от загорелой шеи и густых черных волос, она сложила руки на коленях. Пальцы ее беспокойно двигались, и она вдруг сообразила, что беспрестанно ерзает и мнет серо-зеленую ткань шортов. Чтобы скрыть свою нервозность, она поскорее спрятала руки.
– Да что ты? – голос Люка был угрожающе мягок. Она уже поняла: когда он так говорит – жди гнева. Но ей хотелось быть честной до конца. Ведь она уже на собственном опыте знала, насколько тяжело выслушивать несправедливые обвинения в аморальности. Едкие замечания Люка по поводу ее неверности, якобы проявившейся год назад во Флориде, были для нее как нож в сердце. И если уж она приняла за чистую монету какие-то сплетни и составила неправильное впечатление о Люке, то сейчас считала своим долгом исправить положение, насколько это было возможно, хотя и чувствовала себя очень неловко…
– Я ненавижу сплетни, – продолжала она упрямо, – но тогда мне показалось, что это правда.
– Ну-ну… А вот почему? Потому, что я похож на человека, который запросто может выбросить на свалку жену, совершившую небольшой проступок?
– Нет, не поэтому. – Ей опять приходилось неуклюже защищаться. Люк невыносимый человек. Но не менее невыносима и сама ситуация. Как же так получилось, что она приняла за чистую монету какие-то сплетни? Если то, что ей сегодня рассказывали, правда, значит, все, что она слышала до того, было полным вымыслом. А может, она просто хотела поверить в худшее, надеясь избавиться от собственного чувства вины перед Эдвардом?
– Так, значит, сейчас ты готова пересмотреть свое мнение обо мне? Как великодушно с твоей стороны!
В его голосе звучала холодная насмешка.
– Люк, пожалуйста…
– Ну, если уж ты так любишь сплетни, может, дослушаешь всю эту омерзительную историю до конца, Верити?
Они стояли под тенью пальм около ее домика. Его освещенное луной лицо было напряженным и сердитым.
– Люк, я хотела попросить у тебя прощения, но ты все настолько усложняешь… – начала было она тихим голосом, но он резко ее оборвал:
– Тогда не извиняйся! Ты не обязана была мне доверять, как и я тебе. Мы, видимо, принадлежим к той категории людей, которые не вызывают к себе доверия с первого взгляда!
Она сглотнула слюну и, пытаясь не потерять самообладания, вонзила ногти в ладони. Растянутые связки еще болели, и она оперлась на здоровую ногу, незаметно потирая о нее лодыжку.
Не так-то легко доверять человеку, который может причинить тебе боль… С людьми, имеющими меньше шансов навредить, разочаровать или бросить, значительно проще… Вдруг сообразив, о чем думает, она чуть не поперхнулась. Неужели дело именно в этом?
– А что на самом деле произошло. Люк? С твоей женой?
Этот вопрос, заданный дрожащим голосом, вызвал у него короткий смешок.
– Тебя все-таки интересуют подробности этой отвратительной истории.
Верити? Я почти в этом не сомневался.
– Люк, ты несправедлив. – Возможно. – Он вдруг перестал сердиться. Едва дотронувшись рукой до ее щеки, он отвернулся. – Извини, но сегодня я что-то не в настроении рассказывать о перипетиях моей злополучной женитьбы. Отправляйся-ка ты спать, Верити. Увидимся завтра.
Она поколебалась, гладя на его упрямый профиль.
– Мне понравились твоя сестра и ее муж…
В его взгляде опять промелькнула насмешка.
– Значит ли это, что ты поедешь с нами завтра?
– Да.
– Хорошо. Que duermas bien.
– Спокойной ночи, Люк.
Она медленно двинулась к освещенной террасе, ощущая на себе его неотрывный взгляд. Он даже и не попытался пойти за ней следом, чего, как она вдруг с горечью поняла, ей очень хотелось. Хотелось, чтобы он доверился ей… хотелось… хотелось… нет, она сама не знала, чего ей хотелось. Уже у дверей она обернулась, но Люка не было. Сердитая и разочарованная, она долго не могла заснуть.
Ей снился матч по поло. Цокот копыт, пыль, возбуждение, напряжение.
Затем знакомые образы как-то расплылись, и ею овладело странное чувственное возбуждение. Она оказалась в теплых объятиях какого-то мужчины, ритмически двигаясь с ним в танце по какому-то неправдопобному полю для игры в поло… Они были одни, хотя вокруг них продолжалась напряженная игра и сидели зрители.
Это были руки Эдварда, она была почти уверена, она танцевала с Эдвардом, и его близость разжигала в ней огонь желания. Но тут вдруг она увидела всадника, с топотом скакавшего к ним. Лица его не было видно под шлемом. Высоко поднимая клюшку, он летел прямо на них, и они бросились на землю. Всадник едва успел свернуть и, перелетев через голову лошади, с грохотом ударился о землю и замер без движения…
Она склонилась над ним и, плача, прижала его голову к себе, но когда увидела его лицо – это был Люк, а не Эдвард. Не переставая стонать, она все повторяла во сне его имя и падала, падала на колени возле бездыханного тела… Верити резко села на кровати. Простыни были мокрыми от пота. Вся дрожа, она несколько секунд смотрела в темноту, затем включила ночник и откинулась на подушку. Уже несколько месяцев, как она не видела кошмаров. А теперь даже при свете жуткие видения стоят у нее перед глазами! Ей всегда стоило труда освободиться от навязчивых страхов, особенно в темноте.
Почему в предрассветные часы мы особенно беззащитны? Почему даже незначительные проблемы начинают казаться непереносимыми? Именно в такие моменты ей особенно недоставало матери, хотя отца она тоже очень любила и страдала без него…
Тоска по матери, однако, была какой-то особенной, первобытной. Почему? Этого она не знала… Отец был военным, и родители ее постоянно колесили по свету, надолго оставляя ее в интернате. Столь памятные прогулки на природе были редкостью. Может быть, именно поэтому она сохранила о них столь живые воспоминания?
Она так и не узнала по-настоящему свою мать, детская привязанность к ней не успела перерасти в дружбу. Многие ее сверстницы с удовольствием ходили со своими матерями по магазинам или в кафе, откровенничали, делясь своими радостями и находя утешение в горестях, и она всем им завидовала…
Временами, думая об этом, она чувствовала себя преданной, брошенной, и это злило ее. Но почему? Разве можно сердиться на родителей за то, что они погибли?
Повертевшись без сна еще какое-то время, она встала, налила себе стакан лимонного сока, вышла на террасу и села в шезлонг. Утешение она находила в работе. Стоило же ей остаться наедине с собой, как она тут же начинала себя жалеть. Может, именно этого и добивается Люк? Может, именно так он хочет наказать ее за неверность Эдварду? Может, весь смысл этих двух недель заключался именно в том, чтобы выдавить из нее эти воспоминания и тем самым отметить день смерти Эдварда?.. – Ты что-то бледна. Верити, – сказала ей утром Карли в машине, когда они ехали вдоль побережья. – Как ты себя чувствуешь?
– Ничего, просто я плохо спала, – призналась Верити, любуясь пробегавшим мимо пейзажем. После безжалостного самоанализа в предрассветные часы ей вовсе не хотелось никуда ехать, но обижать Карли она тоже не могла. Перспектива провести целый день всего лишь в одном футе от Люка, на переднем сиденье его машины, вовсе ее не воодушевляла. Внутренне она была напряжена до предела и ощущала присутствие Люка каждой клеточкой своего тела, в любой момент была готова вступить в схватку с ним или бежать без оглядки…
Погода как нельзя лучше соответствовала ее настроению. Они ехали вдоль пастбищ, плантаций сахарного тростника и кокосовых пальм. Целые груды проросших орехов лежали на земле. Солнце немилосердно жгло ее плечи, и она хвалила себя за то, что сообразила надеть блузку не с самыми короткими рукавами. Они ехали по кромке сочно-синего Атлантического океана и наблюдали, как на горизонте собираются грозовые тучи. Видимо, на северо-востоке бушевал тропический ливень. Ощущение было такое, что вот-вот разразится шторм.
– Боюсь, скоро начнется дождь, – заметил Люк, на секунду перехватив ее взгляд. В плотно облегающих синих джинсах и синей джинсовой рубашке с открытым воротом он сегодня выглядел еще более мужественным, еще более привлекательным, чем обычно. Короткие рукава обнажали мощные бицепсы. С трудом оторвав взгляд от его мускулистой руки, переключавшей передачу, от загорелой шеи и густых черных волос, она сложила руки на коленях. Пальцы ее беспокойно двигались, и она вдруг сообразила, что беспрестанно ерзает и мнет серо-зеленую ткань шортов. Чтобы скрыть свою нервозность, она поскорее спрятала руки.