Страница:
– Алло, шеф! Пришло указание – работаем сегодня по новой программе. Глянь-ка ТЗ, – с этими словами «режиссер» протягивает пилоту компьютерную распечатку, извлеченную из зажатой под мышкой папки. Тот, степенно кивнув, углубляется в бумагу с описанием потребных на сегодня воздушных маневров, а старшина «каскадеров», как бы желая дать некоторые свои комментарии, заходит ему за плечо, тыча пальцем в соответствующие строчки документа.
Даже если кто из аэродромной обслуги и наблюдал бы за этой сценой, ему бы нипочем не догадаться, что к лицу летчика за эти секунды успели приложить губку со снотворным, и что вертикальное положение он сохраняет исключительно ненавязчивыми усилиями своих «собеседников»; впрочем, таковых любопытствующих в округе просто нет – «киношники-акробаты» всем уже примелькались. Несколькими мгновениями спустя «кино труппа», прихватив с собою бесчувственное тело пилота, быстро грузится в свой стоящий поблизости автобус, который тут же рвет с места.
А в осиротевшем вертолете остаются двое: Ванюша и «каскадер» в розовом комбинезоне. Ванюша усаживается за штурвал и, кивнув напарнику на загодя загруженные тюки, старается перекричать рев заработавшего двигателя:
– Петрович, пока всё просто – поведу я, а ты переодевайся в боевое, потом-то времени не будет!
Рыжая стрекоза отрывается от бетона взлетной полосы легко и стремительно. Диспетчер на вышке глядит вслед в некотором (не слишком правда сильном) недоумении: что-то Васильич наш нынче раздухарился – обычно-то такой аккуратный, если не сказать – робкий…
56
57
58
59
60
61
Даже если кто из аэродромной обслуги и наблюдал бы за этой сценой, ему бы нипочем не догадаться, что к лицу летчика за эти секунды успели приложить губку со снотворным, и что вертикальное положение он сохраняет исключительно ненавязчивыми усилиями своих «собеседников»; впрочем, таковых любопытствующих в округе просто нет – «киношники-акробаты» всем уже примелькались. Несколькими мгновениями спустя «кино труппа», прихватив с собою бесчувственное тело пилота, быстро грузится в свой стоящий поблизости автобус, который тут же рвет с места.
А в осиротевшем вертолете остаются двое: Ванюша и «каскадер» в розовом комбинезоне. Ванюша усаживается за штурвал и, кивнув напарнику на загодя загруженные тюки, старается перекричать рев заработавшего двигателя:
– Петрович, пока всё просто – поведу я, а ты переодевайся в боевое, потом-то времени не будет!
Рыжая стрекоза отрывается от бетона взлетной полосы легко и стремительно. Диспетчер на вышке глядит вслед в некотором (не слишком правда сильном) недоумении: что-то Васильич наш нынче раздухарился – обычно-то такой аккуратный, если не сказать – робкий…
56
Черный катафалкообразный «линкольн-навигатор» въезжает на суверенную территорию Тюркестанского посольства. Бритоголовые качки вытаскивают из машины человека в джинсовой курточке; руки человека сцеплены за спиною наручникам, лицо скрыто надетой задом-наперед шапочкой-маской. Дело происходит прямо посреди просматривающегося из всех окрестных окон посольского двора, но качков это обстоятельство ничуть не волнует: они и посередь Москвы, на Арбате, не больно-то стеснялись («А, чурки чурку окучивают… Оно тебе надо?»), а уж тут-то, можно считать, у себя дома…
Сцена эта и вправду ни у кого вокруг ни малейшего интереса не вызывает… Ну, может, за исключением тинейждера с пышным пони-тейлом, запивающего хот-дог Продвинутым Клинским Пивом перед гриль-вагончиком на противоположной стороне Большой Полянки. Тот пару секунд наблюдает за происходящим вокруг «линкольн-навигатора», затем извлекает мобильник и произносит в него одну-единственную странную фразу:
– Шестой? Мишка съел сало!
Сцена эта и вправду ни у кого вокруг ни малейшего интереса не вызывает… Ну, может, за исключением тинейждера с пышным пони-тейлом, запивающего хот-дог Продвинутым Клинским Пивом перед гриль-вагончиком на противоположной стороне Большой Полянки. Тот пару секунд наблюдает за происходящим вокруг «линкольн-навигатора», затем извлекает мобильник и произносит в него одну-единственную странную фразу:
– Шестой? Мишка съел сало!
57
Несчастный тюркестанский оппозиционер, которого русские, похоже, безжалостно использовали как наживку на крючке какой-то своей сложной интриги, доставлен уже в подвал посольства.
«Факелы горели тускло и чадно, и в их мутно-красноватом свете Ходжа Насреддин увидел в углу дыбу, а под нею – широкую лохань, в которой мокли плети. Рядом на длинной скамье были разложены в строгом порядке тиски, клещи, шилья, иглы подноготные, рукавицы железные нагревательные, сапоги свинчивающиеся деревянные, сверла ушные, зубные и носовые, гири разного веса оттягивательные, трубки для воды бамбуковые с медными воронками чревонаполнительные и много других предметов, крайне необходимых при допросе всякого рода преступников. Всем этим обширным хозяйством ведали два палача, оба – глухонемые, дабы тайны, исторгнутые здесь из уст злодеев, не могли разгласиться.» За прошедшие с той поры века тут мало чего поменялось: место коптящих факелов заняла хирургическая бестеневая лампа, да добавилось никеля на инструментах – вот, пожалуй, и всё; новомодные глупости вроде всех этих пентоталов и барбитуратов тут явно не уважают. Самое любопытное, что палачей и вправду двое, и они действительно глухонемые, так что Ибрагим-бек – коротышка с нездоровым, одутловатым лицом, устроившийся в углу пыточной камеры на специально принесенном для него сверху венском полукресле – может не опасаться, что информация, которая сейчас хлынет из арестанта, станет достоянием посторонних. Например, любимого Дядюшки…
– Ну, так что ты там давеча болтал про мои загрансчета? – нарушает наконец молчание Его Превосходительство; повинуясь его знаку, один из палачей сдергивает шапочку-шлем с головы похищенного, а второй…
«Ай-яй-яй!» Или, в иных морфемах – «Т-твою-то мать!!! К-ка-азлы!!!»
Ну, ладно мы – нам, типа, все азиаты на одно лицо, но достопочтенный Арсланбек-то со своими качками как мог так лопухнуться?! Профессионал – в жопе ноги…
Человек, доставленный в подвал Тюркестанского посольства – никакой не профессор Ким.
Судя по выражению лица Ибрагим-бека, его сейчас волнует лишь одно: «А где же настоящий, упущенный Ким? уж не в эфире ли?» А между тем, Его Превосходительству отнюдь нелишне было бы озаботиться и другим аспектом свежевозникшей ситуации: «А кого ж это мы, собственно, сюда приволокли, своими руками?» Впрочем, размышлять на эту тему господину послу уже поздно; да вообще – для него, похоже, уже всё поздно…
Потому что человек в джинсовой курточке – это ниндзя, натуральный ниндзя из почтенного рода Санада, чей мон– шесть колес с квадратными отверстиями для оси – превосходно известен всем, кому положеноначиная со времен войны Тайра и Минамото. Тот самый ниндзя, что, выйдя на наших глазах из стены, как нефиг делать отметелил (в режиме бесконтактного боя) лучшего рукопашника спецназа.
«Факелы горели тускло и чадно, и в их мутно-красноватом свете Ходжа Насреддин увидел в углу дыбу, а под нею – широкую лохань, в которой мокли плети. Рядом на длинной скамье были разложены в строгом порядке тиски, клещи, шилья, иглы подноготные, рукавицы железные нагревательные, сапоги свинчивающиеся деревянные, сверла ушные, зубные и носовые, гири разного веса оттягивательные, трубки для воды бамбуковые с медными воронками чревонаполнительные и много других предметов, крайне необходимых при допросе всякого рода преступников. Всем этим обширным хозяйством ведали два палача, оба – глухонемые, дабы тайны, исторгнутые здесь из уст злодеев, не могли разгласиться.» За прошедшие с той поры века тут мало чего поменялось: место коптящих факелов заняла хирургическая бестеневая лампа, да добавилось никеля на инструментах – вот, пожалуй, и всё; новомодные глупости вроде всех этих пентоталов и барбитуратов тут явно не уважают. Самое любопытное, что палачей и вправду двое, и они действительно глухонемые, так что Ибрагим-бек – коротышка с нездоровым, одутловатым лицом, устроившийся в углу пыточной камеры на специально принесенном для него сверху венском полукресле – может не опасаться, что информация, которая сейчас хлынет из арестанта, станет достоянием посторонних. Например, любимого Дядюшки…
– Ну, так что ты там давеча болтал про мои загрансчета? – нарушает наконец молчание Его Превосходительство; повинуясь его знаку, один из палачей сдергивает шапочку-шлем с головы похищенного, а второй…
«Ай-яй-яй!» Или, в иных морфемах – «Т-твою-то мать!!! К-ка-азлы!!!»
Ну, ладно мы – нам, типа, все азиаты на одно лицо, но достопочтенный Арсланбек-то со своими качками как мог так лопухнуться?! Профессионал – в жопе ноги…
Человек, доставленный в подвал Тюркестанского посольства – никакой не профессор Ким.
Судя по выражению лица Ибрагим-бека, его сейчас волнует лишь одно: «А где же настоящий, упущенный Ким? уж не в эфире ли?» А между тем, Его Превосходительству отнюдь нелишне было бы озаботиться и другим аспектом свежевозникшей ситуации: «А кого ж это мы, собственно, сюда приволокли, своими руками?» Впрочем, размышлять на эту тему господину послу уже поздно; да вообще – для него, похоже, уже всё поздно…
Потому что человек в джинсовой курточке – это ниндзя, натуральный ниндзя из почтенного рода Санада, чей мон– шесть колес с квадратными отверстиями для оси – превосходно известен всем, кому положеноначиная со времен войны Тайра и Минамото. Тот самый ниндзя, что, выйдя на наших глазах из стены, как нефиг делать отметелил (в режиме бесконтактного боя) лучшего рукопашника спецназа.
58
Для тех, кто не читал в детстве Джека Лондона (даже среди Generation 'П'(-епси), таких хватает, а уж в Generation 'П'(-родвинутого Клинского Пива) про такого беллетриста, похоже, никто и слыхом не слыхивал) даю, снисходя к общей убогости, справку – насчет «Мишки, съевшего сало». Есть у эскимосов и других палеоазиатских полярных народов, ошибочно называемых «чукчами», такой древний способ охоты на белого медведя – варварский, но весьма эффективный. Берут двусторонне заточенную до игольной остроты полуметровую «вязальную спицу» китового уса, аккуратно скатывают ее в клубочек (свойства материала, превосходящего по упругости лучшие сорта инструментальной стали, позволяют) и запихивают означенный клубочек внутрь окаменевшего на морозе куска сала. Когда медведь глотает сей халявный пельмешек, сало в желудке от тепла плавится, и свернутая эластичная «спица» мгновенно распрямляется, пронзая внутренности бедняги. А потом приходит эскимосский мальчик по имени Киш и преспокойно добивает парализованного дикой болью трехметрового зверюгу дедушкиным копьем с костяным наконечником.
…Вот такое «ударное разжатие пружины» и происходит в эти мгновения в суверенном пыточном подвале Тюркестанского посольства. Одним легким, непринужденным движением ниндзя высвобождает кисти из наручников и…
«Двое в штатском – по сторонам зеленой портьеры в третьей комнате. Один повернул голову, смотрит куда-то в бок…
Зеленая портьера. Штатский слева смотрит в сторону, шея открыта. Ребром ладони.
Штатский справа, вероятно, мигает. Веки неподвижно полуопущены. Сверху по темени и – …» Только не сверху, и не по темени, а точно снизу – основанием ладони в подбородок: при достаточно резком ударе (сила тут не важна) это верный разрыв сочленения черепа с первым шейным позвонком. Ну, а уж Его Превосходительству хватит и легонького тычка под ключицу ( коси-дзюцу, «искусство костяных пальцев» – фирменное блюдо школы Гёкко-рю, «Яшмового тигра»): этот нужен живым и даже способным к передвижению.
Ниндзя быстро озирает поле боя. «Всё было в порядке. Палач сидел в тазу, слабо икая…» М-да, и похоже та икота – последние звуки, которые он издаст: кровь из ушей – знать, там и вправду перелом основания черепа… Ну вот, разминка окончена, теперь начинается серьезная работа: выбраться отсюда наружу вместе с высоким пленником. Ибо сам-то ниндзя если и не прямо сквозь стены, то сквозь игольное ушко пройдёт запросто, но вот пролезть в означенное ушко, имея под мышкой эдакого обдристанного верблюда в лице Чрезвычайного и полномочного посла республики Тюркестан – это, я вам доложу, задачка даже и для Отличника боевой и политической подготовки славной школы Гёкко-рю…
Не разбазаривая драгоценных мгновений, ниндзя рвет на лоскуты свою джинсовую курточку – обнаруживается масса полезнейшего эквипмента, включая целую пригоршню звездочек- сюрикенов. Скидывает башмаки и, разломив их толстые подошвы и каблуки, буквально за десяток секунд собирает пару устройств, синхронно помаргивающих рубиновыми лампочками. Одно из них он, затянув мертвым узлом тонкий капроновый шнур, привязывает эдаким неснимаемым коровьим колокольчиком к шее господина посла, после чего обращается к тому по-русски, но явно воспроизводя в магнитофонном режиме заученный текст:
– У тебя на шее – сто грамм пластита. Взрыватель тикает, блокиратор в моем кулаке. Называется «мертвая рука»: убьют меня – и ты без головы. Вели своим нукерам пропустить нас.
– Меня не послушают!.. – в ужасе лепечет Его Превосходительство. – У них инструкция – ни при каких обстоятельствах не допускать… – однако ниндзя явно не понимает по-русски и с ледяной самурайской улыбкой повелительно указует пленнику на дверь, напутствуя его еще одной загодя зазубренной фразой:
– Спокойно, Дункель! Взорвемся оба!
…Два охранника в коридоре при виде приближающейся «сладкой парочки» мигом чуют неладное и тут же выхватывают пистолеты. В ответ на истошные вопли господина посла: «Не стрелять!!! У него граната!!!» один с неохотой подчиняется, другой же решается проявить инициативу, каковая, как известно, всегда наказуема – в данном случае, сюрикеном в переносицу… Но с этого мига посольство обращается в растревоженный муравейник: все входы-выходы на замок, повсюду вооруженные люди; достопочтенный Арсланбек командует вверенным ему личным составом несколько прямолинейно, но в целом грамотно; школа-с…
…Направо, еще раз направо. Обширное помещение, у дальней стенки – пятеро, все с оружием. «Не стреля-я-ять!!!» Черта с два, ни хрена он уже тут, похоже, не контролирует… К выходу не пробиться, свободна только лестница – назад и наверх.
…«Стой! Сдавайся! Гарантирую жизнь!» Верхний этаж, кругом – изготовившиеся стрелки; ниндзя стремительно отступает, крутя вокруг себя ополоумевшего от страха посла и не давая тем как следует прицелиться. Бросок сюриекена – и в линии обороны врага на миг приоткрывается брешь; туда.
…Всё, крыша. Аллес. Шиздец. Эх, почему ниндзя не летают как птицы…
Не, ты гляди-ка! И вправду – всё, но совсем в другом смысле. Вот наконец и он – долгожданный мальчик Киш с дедушкиным копьем! Прямо на суверенную крышу Тюркестанского посольства по совершенно немыслимой траектории пикирует нахальная рыжая стрекоза…
…Вот такое «ударное разжатие пружины» и происходит в эти мгновения в суверенном пыточном подвале Тюркестанского посольства. Одним легким, непринужденным движением ниндзя высвобождает кисти из наручников и…
«Двое в штатском – по сторонам зеленой портьеры в третьей комнате. Один повернул голову, смотрит куда-то в бок…
Зеленая портьера. Штатский слева смотрит в сторону, шея открыта. Ребром ладони.
Штатский справа, вероятно, мигает. Веки неподвижно полуопущены. Сверху по темени и – …» Только не сверху, и не по темени, а точно снизу – основанием ладони в подбородок: при достаточно резком ударе (сила тут не важна) это верный разрыв сочленения черепа с первым шейным позвонком. Ну, а уж Его Превосходительству хватит и легонького тычка под ключицу ( коси-дзюцу, «искусство костяных пальцев» – фирменное блюдо школы Гёкко-рю, «Яшмового тигра»): этот нужен живым и даже способным к передвижению.
Ниндзя быстро озирает поле боя. «Всё было в порядке. Палач сидел в тазу, слабо икая…» М-да, и похоже та икота – последние звуки, которые он издаст: кровь из ушей – знать, там и вправду перелом основания черепа… Ну вот, разминка окончена, теперь начинается серьезная работа: выбраться отсюда наружу вместе с высоким пленником. Ибо сам-то ниндзя если и не прямо сквозь стены, то сквозь игольное ушко пройдёт запросто, но вот пролезть в означенное ушко, имея под мышкой эдакого обдристанного верблюда в лице Чрезвычайного и полномочного посла республики Тюркестан – это, я вам доложу, задачка даже и для Отличника боевой и политической подготовки славной школы Гёкко-рю…
Не разбазаривая драгоценных мгновений, ниндзя рвет на лоскуты свою джинсовую курточку – обнаруживается масса полезнейшего эквипмента, включая целую пригоршню звездочек- сюрикенов. Скидывает башмаки и, разломив их толстые подошвы и каблуки, буквально за десяток секунд собирает пару устройств, синхронно помаргивающих рубиновыми лампочками. Одно из них он, затянув мертвым узлом тонкий капроновый шнур, привязывает эдаким неснимаемым коровьим колокольчиком к шее господина посла, после чего обращается к тому по-русски, но явно воспроизводя в магнитофонном режиме заученный текст:
– У тебя на шее – сто грамм пластита. Взрыватель тикает, блокиратор в моем кулаке. Называется «мертвая рука»: убьют меня – и ты без головы. Вели своим нукерам пропустить нас.
– Меня не послушают!.. – в ужасе лепечет Его Превосходительство. – У них инструкция – ни при каких обстоятельствах не допускать… – однако ниндзя явно не понимает по-русски и с ледяной самурайской улыбкой повелительно указует пленнику на дверь, напутствуя его еще одной загодя зазубренной фразой:
– Спокойно, Дункель! Взорвемся оба!
…Два охранника в коридоре при виде приближающейся «сладкой парочки» мигом чуют неладное и тут же выхватывают пистолеты. В ответ на истошные вопли господина посла: «Не стрелять!!! У него граната!!!» один с неохотой подчиняется, другой же решается проявить инициативу, каковая, как известно, всегда наказуема – в данном случае, сюрикеном в переносицу… Но с этого мига посольство обращается в растревоженный муравейник: все входы-выходы на замок, повсюду вооруженные люди; достопочтенный Арсланбек командует вверенным ему личным составом несколько прямолинейно, но в целом грамотно; школа-с…
…Направо, еще раз направо. Обширное помещение, у дальней стенки – пятеро, все с оружием. «Не стреля-я-ять!!!» Черта с два, ни хрена он уже тут, похоже, не контролирует… К выходу не пробиться, свободна только лестница – назад и наверх.
…«Стой! Сдавайся! Гарантирую жизнь!» Верхний этаж, кругом – изготовившиеся стрелки; ниндзя стремительно отступает, крутя вокруг себя ополоумевшего от страха посла и не давая тем как следует прицелиться. Бросок сюриекена – и в линии обороны врага на миг приоткрывается брешь; туда.
…Всё, крыша. Аллес. Шиздец. Эх, почему ниндзя не летают как птицы…
Не, ты гляди-ка! И вправду – всё, но совсем в другом смысле. Вот наконец и он – долгожданный мальчик Киш с дедушкиным копьем! Прямо на суверенную крышу Тюркестанского посольства по совершенно немыслимой траектории пикирует нахальная рыжая стрекоза…
59
Вообще-то летать на вертолете над столицей нашей Родины, город-героем Москвой, и уж тем более в непосредственной близости от Кремля, кому ни попадя не положено: могут сбить к чертовой матери. И даже не то, что могут, а – должны. Обязаны. Но это ежели – «вообще»; а дальше, как водится, начинаются частности, из коих и состоит реальная жизнь. Конкретная…
Фокус в том, что в нынешней России грань между «положено» и «не положено»… как бы это выразиться, виртуализовалась, что ли… Вот потому-то, когда над Красной площадью начинает кружить иноземный самолетик «Сесна» и надо срочно принимать какое ни на есть решение, старшие начинают хорониться за средних, средние за младших, а младшие, видя такое дело, просто сваливают от греха куда-нибудь в нетелефонизированный Солнечногорск – копать картошку для любимой тещи, не оставивши ключей от оружейной комнаты…
Поставь себя, дорогой читатель, на место соответствующего начальника, которому докладывают: над Москвою на малой высоте идет, вне установленных воздушных коридоров, вертолет оранжевого окраса, курс-скорость такие-то, на запросы с земли – не то, чтоб вовсе не отвечает, но отвечает выражениями сугубо неуставными: шуткует, типа… Ну что, сбиваем? согласно инструкции? Чешете репу, товарищ начальник? – эт' вы правильно… а'гхип'гавильно.
…У выдающегося геолога Иностранцева (зверозубый ящер иностранцевия, что фигурирует в школьном учебнике биологии, назван как раз в его честь) был предок, который служил фельдъегерем при Николае I и прославился тем, что как-то раз застрелил генерала. Дело было так. На почтовой станции под Петербургом произошла какая-то затыка со сменными лошадьми; народу скопилась уймища (очередь – она, знаете ли, не только при социализме случается), и, как всегда в таких случаях, параллельно той очереди немедля возникает вторая – «очередь тех, кто без очереди», и в этой-то, второй, очереди, первым – некий генерал немереной крутизны. Ну, наконец, подруливает тачка, генерал совсем уж было дал команду «Заноси баулы!» – и тут обнаруживает свое присутствие еще одна, третья уже, очередь, «очередь тех, кто совсем без очереди»… Подлетает на взмыленных конях фельдъегерь, засранец лет двадцати, без роду без племени, и – цоп эту самую свежую тройку: у него, вишь ты, «срочная казенная надобность», чтоб не сказать «именное повеление». Генерал его, понятно – по матери, ну и вышел тут у них, как выразились бы нынче, прямой базар с распальцовкой; точней сказать – базарил-то один генерал, а фельдъегерь, не говоря худого слова, вынул лепаж (или что им там полагалось в качестве табельного оружия) и влепил тому маслину промеж подфарников… И укатил себе – только брызги из-под колес; в столице чин-чином сдал государеву почту, отрапортовал о чепэ и отбыл строевым под домашний арест. Поскольку разборка вышла, мягко сказать, нерядовая – фельдъегерь генерала завалил! – служебное расследование проводил лично Государь-Император. Николай Палыч задал юному фельдъегерю лишь два вопроса. Во-первых, четко ли тот представился? – «Так точно! Имя, звание, следую по казенной надобности…»; во-вторых, уходил ли по ходу ссоры в помещение станции, дабы зарядить оружие? – «Никак нет! Оружие имел при себе заряженным, согласно уставу.» И всё. Резолюция Самодержца: «Службу знает!», и – повышение в должности.
Я это к чему рассказываю? – к тому, что хорошо жилось тому бравому фельдъегерю; так сказать, «с чувством уверенности в завтрашнем дне»… А вы вот сядьте-ка в кресло нынешнего Высокого Начальника, коему надлежит в считанные минуты принять решение: сбивать ли некий оранжевый вертолет, маневрирующий над Первопрестольной с нарушением всего, что только можно, или повременить? Тут ведь надо скалькулировать в мозгах дикую уймищу вещей, ни законом, ни уставами не предусмотренных.
Нет, понятное дело – залети тот вертолет на Николину Гору либо на соответствующий километр Рублевского шоссе, так сшибли бы на раз: «Стой, кто идет?» – и предупредительный выстрел в голову; это святое! Но над Москвой… Даже если в вертолете том – лично Шамиль Басаев, с вновь отросшей ногой и нейтронной бомбой, выменянной за ящик гуманитарной тушенки в полгода как сидящем без зарплаты Арзамасе-16, сбивать его – это ж себе дороже: обломки-то на жилой фонд упадут, объяснения потом по-любому будешь писать до пенсии… Да и потом, Шамиль Басаев – это ведь навряд ли; а скорей всего – это просто-напросто ГУЛЯЕТ ПО-СИЗОМУ какой-нибудь БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК. И хорошо еще, если человек тот похож всего лишь на генпрокурора, а ну, как он похож на кого повыше? Или, к примеру, какой олигарх, счастливо избегнувший равноудаленияот Трубы и от президентского уха? И брать на себя такую ответственность – оно тебе надо?
В конце концов, если уж совсем припрет, есть испытанные рецепты: создать, скажем, Оперативный штаб из представителей семнадцати ведомств, выдвинуть на исходные позиции 38 попугаев… тьфу! снайперов (непременно подчинив их при этом семи разным нянькам… тьфу! генералам) – а там, глядишь, и само рассосется, что так, что эдак… Так что Подполковник с Робингудом (вдосталь налюбовавшиеся в свое время на то, как в Советской Армии принимают минимально ответственные решения, и здраво рассудившие, что в армии Российской если чего по этой части и поменялось, то навряд ли к лучшему) порешили так: на сложные операции прикрытия сил и времени не тратить вовсе; пока те будут делить ответственность (а точнее – перепихивать ее друг на дружку), согласовывать и увязывать, мы уже – раз, и в дамках, сиречь на крыше Казачьего; тут чем проще, тем лучше. Вот на отходе – это да, тут уже пойдет совсем другой коленкор.
Потому что проистекающая в коре больших полушарий головного мозга высшая нервная деятельность (иначе называемая «мышлением») организму по большей части на фиг не нужна: тот превосходно обходится одними рефлексами, замыкаемыми на спинной или (как в случае весьма немаловажного глотательного рефлекса) на продолговатый мозг. Более того: общеизвестно, что в острых ситуациях думать вообще не рекомендуется – а надо трясти… Так что пока в высших штабах (так сказать, в «коре больших полушарий») занимаются мыслительным процессом, как-то: заверяют Тюркестанское посольство, что происходящее не есть акция российских спецслужб (не забывая при этом едко ввернуть, что киднэпингом-де надлежит заниматься с умом и осторожностью: не умеешь – не берись); разбираются между собою, в чьей компетенции (ФСБ, МВД или МИДа) сей казус – похищение средь бела дня иноземного посла, и кому, соответственно, идти с докладом на ковер к Президенту; etc , низовые уровни («спинной мозг») действуют вполне рефлекторно, сиречь – по инструкции. Исправно крутятся локаторы, тревожно пищат милицейские рации, взлетают самолеты ПВО, перекрывая воздушное пространство столицы, бегут к своим вертолетам и автомобилям наши несравненные разбиватели кирпичей из всевозможных антитеррористических спецподразделений…
Короче говоря, когда вспорхнувшая с крыши Казачьего рыжая стрекоза достигает Крымского моста, ее уже преследует по пятам целая эскадрилья: два бронированных «Крокодила» огневой поддержки и два Ми-8, в каждом по взводу спецназа – «Альфа» и «Вымпел». Поступающие с земли инструкции сводятся к следующему: на борту у террористов – заложник, иностранный посол; любые действия, угрожающие жизни заложника, категорически запрещаются, так что огня по вертолету террористов не открывать; следовать за ними на дистанции, исключающей возможность случайного столкновения; при попытке преступников приземлиться и уйти по земле – «Альфе» с «Вымпелом» немедленно десантироваться и организовать преследование; если при этом на земле обнаружатся сообщники террористов – «Крокодилам» вести огонь на поражение; события не форсировать – милиция и ФСБ по всему городу приведены в полную боевую готовность, так что деться тем всё равно некуда…
Что верно, то верно: деться рыжей стрекозе теперь решительно некуда. И на что только те рассчитывали?..
Фокус в том, что в нынешней России грань между «положено» и «не положено»… как бы это выразиться, виртуализовалась, что ли… Вот потому-то, когда над Красной площадью начинает кружить иноземный самолетик «Сесна» и надо срочно принимать какое ни на есть решение, старшие начинают хорониться за средних, средние за младших, а младшие, видя такое дело, просто сваливают от греха куда-нибудь в нетелефонизированный Солнечногорск – копать картошку для любимой тещи, не оставивши ключей от оружейной комнаты…
Поставь себя, дорогой читатель, на место соответствующего начальника, которому докладывают: над Москвою на малой высоте идет, вне установленных воздушных коридоров, вертолет оранжевого окраса, курс-скорость такие-то, на запросы с земли – не то, чтоб вовсе не отвечает, но отвечает выражениями сугубо неуставными: шуткует, типа… Ну что, сбиваем? согласно инструкции? Чешете репу, товарищ начальник? – эт' вы правильно… а'гхип'гавильно.
…У выдающегося геолога Иностранцева (зверозубый ящер иностранцевия, что фигурирует в школьном учебнике биологии, назван как раз в его честь) был предок, который служил фельдъегерем при Николае I и прославился тем, что как-то раз застрелил генерала. Дело было так. На почтовой станции под Петербургом произошла какая-то затыка со сменными лошадьми; народу скопилась уймища (очередь – она, знаете ли, не только при социализме случается), и, как всегда в таких случаях, параллельно той очереди немедля возникает вторая – «очередь тех, кто без очереди», и в этой-то, второй, очереди, первым – некий генерал немереной крутизны. Ну, наконец, подруливает тачка, генерал совсем уж было дал команду «Заноси баулы!» – и тут обнаруживает свое присутствие еще одна, третья уже, очередь, «очередь тех, кто совсем без очереди»… Подлетает на взмыленных конях фельдъегерь, засранец лет двадцати, без роду без племени, и – цоп эту самую свежую тройку: у него, вишь ты, «срочная казенная надобность», чтоб не сказать «именное повеление». Генерал его, понятно – по матери, ну и вышел тут у них, как выразились бы нынче, прямой базар с распальцовкой; точней сказать – базарил-то один генерал, а фельдъегерь, не говоря худого слова, вынул лепаж (или что им там полагалось в качестве табельного оружия) и влепил тому маслину промеж подфарников… И укатил себе – только брызги из-под колес; в столице чин-чином сдал государеву почту, отрапортовал о чепэ и отбыл строевым под домашний арест. Поскольку разборка вышла, мягко сказать, нерядовая – фельдъегерь генерала завалил! – служебное расследование проводил лично Государь-Император. Николай Палыч задал юному фельдъегерю лишь два вопроса. Во-первых, четко ли тот представился? – «Так точно! Имя, звание, следую по казенной надобности…»; во-вторых, уходил ли по ходу ссоры в помещение станции, дабы зарядить оружие? – «Никак нет! Оружие имел при себе заряженным, согласно уставу.» И всё. Резолюция Самодержца: «Службу знает!», и – повышение в должности.
Я это к чему рассказываю? – к тому, что хорошо жилось тому бравому фельдъегерю; так сказать, «с чувством уверенности в завтрашнем дне»… А вы вот сядьте-ка в кресло нынешнего Высокого Начальника, коему надлежит в считанные минуты принять решение: сбивать ли некий оранжевый вертолет, маневрирующий над Первопрестольной с нарушением всего, что только можно, или повременить? Тут ведь надо скалькулировать в мозгах дикую уймищу вещей, ни законом, ни уставами не предусмотренных.
Нет, понятное дело – залети тот вертолет на Николину Гору либо на соответствующий километр Рублевского шоссе, так сшибли бы на раз: «Стой, кто идет?» – и предупредительный выстрел в голову; это святое! Но над Москвой… Даже если в вертолете том – лично Шамиль Басаев, с вновь отросшей ногой и нейтронной бомбой, выменянной за ящик гуманитарной тушенки в полгода как сидящем без зарплаты Арзамасе-16, сбивать его – это ж себе дороже: обломки-то на жилой фонд упадут, объяснения потом по-любому будешь писать до пенсии… Да и потом, Шамиль Басаев – это ведь навряд ли; а скорей всего – это просто-напросто ГУЛЯЕТ ПО-СИЗОМУ какой-нибудь БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК. И хорошо еще, если человек тот похож всего лишь на генпрокурора, а ну, как он похож на кого повыше? Или, к примеру, какой олигарх, счастливо избегнувший равноудаленияот Трубы и от президентского уха? И брать на себя такую ответственность – оно тебе надо?
В конце концов, если уж совсем припрет, есть испытанные рецепты: создать, скажем, Оперативный штаб из представителей семнадцати ведомств, выдвинуть на исходные позиции 38 попугаев… тьфу! снайперов (непременно подчинив их при этом семи разным нянькам… тьфу! генералам) – а там, глядишь, и само рассосется, что так, что эдак… Так что Подполковник с Робингудом (вдосталь налюбовавшиеся в свое время на то, как в Советской Армии принимают минимально ответственные решения, и здраво рассудившие, что в армии Российской если чего по этой части и поменялось, то навряд ли к лучшему) порешили так: на сложные операции прикрытия сил и времени не тратить вовсе; пока те будут делить ответственность (а точнее – перепихивать ее друг на дружку), согласовывать и увязывать, мы уже – раз, и в дамках, сиречь на крыше Казачьего; тут чем проще, тем лучше. Вот на отходе – это да, тут уже пойдет совсем другой коленкор.
Потому что проистекающая в коре больших полушарий головного мозга высшая нервная деятельность (иначе называемая «мышлением») организму по большей части на фиг не нужна: тот превосходно обходится одними рефлексами, замыкаемыми на спинной или (как в случае весьма немаловажного глотательного рефлекса) на продолговатый мозг. Более того: общеизвестно, что в острых ситуациях думать вообще не рекомендуется – а надо трясти… Так что пока в высших штабах (так сказать, в «коре больших полушарий») занимаются мыслительным процессом, как-то: заверяют Тюркестанское посольство, что происходящее не есть акция российских спецслужб (не забывая при этом едко ввернуть, что киднэпингом-де надлежит заниматься с умом и осторожностью: не умеешь – не берись); разбираются между собою, в чьей компетенции (ФСБ, МВД или МИДа) сей казус – похищение средь бела дня иноземного посла, и кому, соответственно, идти с докладом на ковер к Президенту; etc , низовые уровни («спинной мозг») действуют вполне рефлекторно, сиречь – по инструкции. Исправно крутятся локаторы, тревожно пищат милицейские рации, взлетают самолеты ПВО, перекрывая воздушное пространство столицы, бегут к своим вертолетам и автомобилям наши несравненные разбиватели кирпичей из всевозможных антитеррористических спецподразделений…
Короче говоря, когда вспорхнувшая с крыши Казачьего рыжая стрекоза достигает Крымского моста, ее уже преследует по пятам целая эскадрилья: два бронированных «Крокодила» огневой поддержки и два Ми-8, в каждом по взводу спецназа – «Альфа» и «Вымпел». Поступающие с земли инструкции сводятся к следующему: на борту у террористов – заложник, иностранный посол; любые действия, угрожающие жизни заложника, категорически запрещаются, так что огня по вертолету террористов не открывать; следовать за ними на дистанции, исключающей возможность случайного столкновения; при попытке преступников приземлиться и уйти по земле – «Альфе» с «Вымпелом» немедленно десантироваться и организовать преследование; если при этом на земле обнаружатся сообщники террористов – «Крокодилам» вести огонь на поражение; события не форсировать – милиция и ФСБ по всему городу приведены в полную боевую готовность, так что деться тем всё равно некуда…
Что верно, то верно: деться рыжей стрекозе теперь решительно некуда. И на что только те рассчитывали?..
60
Знакомая облупленная шестерка тормозит на Арбатской площади. Робингуд с троими бойцами удаляются прочь, не заперев машины (всё равно угнанная) и даже не выключив радио, настроенного на волну «Эха Москвы»: «…Пятнадцать часов и четыре минуты. Итак, напоминаю тему сегодняшнего нашего интерактивного „Рикошета“: нужны ли России такие союзники, как Пожизненный президент Тюркестана, Тюркбаши всех тюрок. Сегодняшний гость нашей студии – один из лидеров Тюркестанской демократической оппозиции профессор Ким. Здравствуйте, профессор!..»
Робингуд же со своими бойцами тем временем спускается в метро – на знакомую уже нам станцию «Арбатская-голубая». Все они в униформе – серые брюки и голубовато-серые рубашки, – которая может издали показаться милицейской, но нет: это МПСовская форма работников метрополитена. Они чуть задерживают шаги на лестнице, ведущей от турникетов, ожидая, пока отчалит поезд в сторону Филей, а затем неспешно направляются вдоль совершенно пустого, как и в прошлый раз, перрона в сторону первого вагона, к помещению сменных экипажей. Из его дверей как раз появляются машинист с помощником; остановившись у края платформы в ожидании следующего состава, они равнодушно взирают на приближающуюся четверку. Если они и отметили как некую странность то обстоятельство, что ни один из четверых вроде-бы-коллег им не знаком, оформить это свое удивление в конкретные действия им было не суждено: один из подошедших занимает позицию перед прикрытой дверью служебного помещения, а двое других ненавязчиво демонстрируют машинистам свои пистолеты с глушителем и вполголоса разъясняют ситуацию:
– Тихо, Маша, я Дубровский! Руки по швам – и быстренько отошли вон за угол!
Те времена, когда простые советские люди беззаветно хаживали на стволы ростовских налетчиков, спасая деньги государственной сберкассы, миновали безвозвратно, так что экипаж без звука делает, что велено. За углом, в самом конце платформы, они укрыты от любых посторонних взоров (торцы «Арбатской» глухие – выход тут только один, в середине зала) и здесь получают дополнительные разъяснения:
– Ребята, мы не террористы, скорей уж наоборот. Мы из «Белой руки», – с этими словами Робингуд чуть вытаскивает из нагрудного кармана, на манер пресловутой «красной книжечки», черный круг с белой ладонью, – небось, слыхали? Так что ведите себя прилично – и не бойтесь…
– Да нам-то чего вашей «Белой руки» стрематься? – рассудительно ответствует машинист. – Мы, слава те, Господи, не бандюки в мерсах, и не Чубайсы какие. Бог в помощь…
– Золотые слова, – хмыкает Робингуд. – А теперь быстро – как зовут мужиков из того экипажа, что вы меняете?
Машинист с помощником переглядываются.
– Колька Снегирев, небось… С Женькой Марченко.
…Когда по прошествии минут полутора у платформы тормозит поезд, машинист с помощником стоят уже в ожидании на прежнем месте у края перрона; Робингуд, заложив руки за спину, скучает чуть позади них, еще двое «метровских» болтают о чем-то своем чуть в сторонке, а третий по-прежнему страхует дверь в служебное помещение, где сейчас пьют газировку и перекидываются в картишки еще человек шесть машинистов-сменщиков. Шипя, раздвигаются двери вагонов, со щелчком отворяется дверь кабины; сменяющийся и заступающий экипажи обмениваются обычным приветствием – и тут одного из прибывших, рыжего и веснушчатого, окликают сбоку:
– Эй, слышь! Снегирев – это не ты, часом, будешь?
– Ну, я…
– Тебе Серега Власов со Второй дистанции просил должок передать, за позавчерашнее, – и с этими словами вручает ему лиловую пятисотенную.
– Какой такой должок? – изумляется рыжий.
– Ты совсем, что ль, ни хрена не помнишь?
– Ну, не так чтоб совсем… – погружается в тяжкие раздумья рыжий; нет, это что ж с памятью-то творится, а, дорогие товарищи?.. И пили-то вроде не много…
– Эх, чует мое сердце: надо было мне ее заныкать, а Сереге сказать, мол, так и так, всё путем, отдал – ты б, небось, всё одно не вспомнил… Ладно, бывайте здоровы, алканавты! – и с этими словами вестник, вместе с обоими своими спутниками скрывается в вагоне, сопровождаемый обескураженным «Сереге привет!» рыжего.
«Осторожно, двери закрываются!..»
А пока на перроне перед первым вагоном шел этот занимательный базар, сменная бригада успела занять свое место в кабине; на то, что в ее составе почему-то оказалось три человека вместо обычных двух, обратить внимание было, естественно, некому…
…Тут бы вполне к месту было продолжить объяву «Осторожно, двери закрываются!..» известным «…Следующая станция – Стокгольм», но нашим угонщикам метропоезда идиотская реклама ни к чему. Так что – «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Смоленская».
Робингуд же со своими бойцами тем временем спускается в метро – на знакомую уже нам станцию «Арбатская-голубая». Все они в униформе – серые брюки и голубовато-серые рубашки, – которая может издали показаться милицейской, но нет: это МПСовская форма работников метрополитена. Они чуть задерживают шаги на лестнице, ведущей от турникетов, ожидая, пока отчалит поезд в сторону Филей, а затем неспешно направляются вдоль совершенно пустого, как и в прошлый раз, перрона в сторону первого вагона, к помещению сменных экипажей. Из его дверей как раз появляются машинист с помощником; остановившись у края платформы в ожидании следующего состава, они равнодушно взирают на приближающуюся четверку. Если они и отметили как некую странность то обстоятельство, что ни один из четверых вроде-бы-коллег им не знаком, оформить это свое удивление в конкретные действия им было не суждено: один из подошедших занимает позицию перед прикрытой дверью служебного помещения, а двое других ненавязчиво демонстрируют машинистам свои пистолеты с глушителем и вполголоса разъясняют ситуацию:
– Тихо, Маша, я Дубровский! Руки по швам – и быстренько отошли вон за угол!
Те времена, когда простые советские люди беззаветно хаживали на стволы ростовских налетчиков, спасая деньги государственной сберкассы, миновали безвозвратно, так что экипаж без звука делает, что велено. За углом, в самом конце платформы, они укрыты от любых посторонних взоров (торцы «Арбатской» глухие – выход тут только один, в середине зала) и здесь получают дополнительные разъяснения:
– Ребята, мы не террористы, скорей уж наоборот. Мы из «Белой руки», – с этими словами Робингуд чуть вытаскивает из нагрудного кармана, на манер пресловутой «красной книжечки», черный круг с белой ладонью, – небось, слыхали? Так что ведите себя прилично – и не бойтесь…
– Да нам-то чего вашей «Белой руки» стрематься? – рассудительно ответствует машинист. – Мы, слава те, Господи, не бандюки в мерсах, и не Чубайсы какие. Бог в помощь…
– Золотые слова, – хмыкает Робингуд. – А теперь быстро – как зовут мужиков из того экипажа, что вы меняете?
Машинист с помощником переглядываются.
– Колька Снегирев, небось… С Женькой Марченко.
…Когда по прошествии минут полутора у платформы тормозит поезд, машинист с помощником стоят уже в ожидании на прежнем месте у края перрона; Робингуд, заложив руки за спину, скучает чуть позади них, еще двое «метровских» болтают о чем-то своем чуть в сторонке, а третий по-прежнему страхует дверь в служебное помещение, где сейчас пьют газировку и перекидываются в картишки еще человек шесть машинистов-сменщиков. Шипя, раздвигаются двери вагонов, со щелчком отворяется дверь кабины; сменяющийся и заступающий экипажи обмениваются обычным приветствием – и тут одного из прибывших, рыжего и веснушчатого, окликают сбоку:
– Эй, слышь! Снегирев – это не ты, часом, будешь?
– Ну, я…
– Тебе Серега Власов со Второй дистанции просил должок передать, за позавчерашнее, – и с этими словами вручает ему лиловую пятисотенную.
– Какой такой должок? – изумляется рыжий.
– Ты совсем, что ль, ни хрена не помнишь?
– Ну, не так чтоб совсем… – погружается в тяжкие раздумья рыжий; нет, это что ж с памятью-то творится, а, дорогие товарищи?.. И пили-то вроде не много…
– Эх, чует мое сердце: надо было мне ее заныкать, а Сереге сказать, мол, так и так, всё путем, отдал – ты б, небось, всё одно не вспомнил… Ладно, бывайте здоровы, алканавты! – и с этими словами вестник, вместе с обоими своими спутниками скрывается в вагоне, сопровождаемый обескураженным «Сереге привет!» рыжего.
«Осторожно, двери закрываются!..»
А пока на перроне перед первым вагоном шел этот занимательный базар, сменная бригада успела занять свое место в кабине; на то, что в ее составе почему-то оказалось три человека вместо обычных двух, обратить внимание было, естественно, некому…
…Тут бы вполне к месту было продолжить объяву «Осторожно, двери закрываются!..» известным «…Следующая станция – Стокгольм», но нашим угонщикам метропоезда идиотская реклама ни к чему. Так что – «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Смоленская».
61
На Смоленской Робингуд дает распоряжение машинистам, пристегнутым («…Давайте-ка, ребята – для пущего спокойствия, и вашего тоже…»), на манер галерных рабов, наручниками к своим штурвалам-контролерам:
– Командуйте пассажирам, чтоб вытряхались из вагонов, типа – «Поезд следует в депо»…
Этот приказ угонщиков машинисты выполняют с явным облегчением – как-никак, за людей в поезде отвечаешь не только перед начальством и инструкцией… Так что когда вагонные двери вновь захлопываются, автоматически включающееся при этом «…Следующая станция – Киевская» выслушивать уже некому; ну, кроме троих оставшихся в первом вагоне ряженых. Когда поезд, разгоняясь, ныряет во тьму тоннеля, один из них распахивает дверь в кабину, другой же быстро бежит вдоль состава назад, отпирая при этом торцевым ключом двери между вагонами и оставляя их за собою незапертыми.
А пустой поезд меж тем несется, рассекая подземный мрак… Впрочем, рассекать оный мрак ему приходится не слишком долго (если уж быть совсем точным – ровно 22 секунды), ибо по прошествии означенного времени сей раскрашенный в две краски – синь и аквамарин – земляной червь внезапно предстает лучам дневного светила: начинается метромост через Москву-реку. Вот тут Робингуд и командует железным голосом:
– Тормози!
– Ты чего, обалдел? Линию закупорим…
– Тормози, – повторяет атаман, приставляя для убедительности пистолет к голове машиниста. – Шутки кончились. Езжай шагом, со скоростью пешехода. Понадобится – остановишь вовсе. Открывай двери вагонов по правому борту – только по правому!
– Командуйте пассажирам, чтоб вытряхались из вагонов, типа – «Поезд следует в депо»…
Этот приказ угонщиков машинисты выполняют с явным облегчением – как-никак, за людей в поезде отвечаешь не только перед начальством и инструкцией… Так что когда вагонные двери вновь захлопываются, автоматически включающееся при этом «…Следующая станция – Киевская» выслушивать уже некому; ну, кроме троих оставшихся в первом вагоне ряженых. Когда поезд, разгоняясь, ныряет во тьму тоннеля, один из них распахивает дверь в кабину, другой же быстро бежит вдоль состава назад, отпирая при этом торцевым ключом двери между вагонами и оставляя их за собою незапертыми.
А пустой поезд меж тем несется, рассекая подземный мрак… Впрочем, рассекать оный мрак ему приходится не слишком долго (если уж быть совсем точным – ровно 22 секунды), ибо по прошествии означенного времени сей раскрашенный в две краски – синь и аквамарин – земляной червь внезапно предстает лучам дневного светила: начинается метромост через Москву-реку. Вот тут Робингуд и командует железным голосом:
– Тормози!
– Ты чего, обалдел? Линию закупорим…
– Тормози, – повторяет атаман, приставляя для убедительности пистолет к голове машиниста. – Шутки кончились. Езжай шагом, со скоростью пешехода. Понадобится – остановишь вовсе. Открывай двери вагонов по правому борту – только по правому!