Страница:
В основном невольники – люди зрелого возраста и подростки. Детей и стариков ордынцы в полон не брали.
Разграбленные товары и пожитки простые джигиты оставляли себе. Невольников меняли у своих богачей на скот, поступались за долги, за разные услуги. Невольниц кочевники часто оставляли себе женами в услужение. Русских девушек, как правило, продавали в Серединную Азию.
Полоненные русичи, преимущественно женщины и десяток мужчин, сильно горевали, были подавлены, вялы. В кочевье ордынцы невольников, как правило, не трогали. Просто не обращали внимания. Опьяненные добычей и кумысом, находились в возбужденном состоянии. Пиршество сопровождалось плясками, состязаниями в борьбе, стрельбе из лука, скачками на лошадях взапуски.
Гоньба скота, охота, борьба с другими племенами за выживание, разбои и осоловелые пляски до упаду являлись привычным укладом жизни народов, не знавших письменности, земледелия и только-только начавших приобщаться к мусульманской религии. Они не имели мечетей, но пустили к себе мусульманских проповедников, одновременно соблюдали и языческие обряды.
Ближе к вечеру ордынцы очумели от крепкого табака. Курили чисто азиатским способом. Вместо трубки приспособили овечью берцовую кость, у которой отрубили одну шишку и вынули мозг, у другой шишки провертывали дыру до полости. Иногда дыру делали в середине кости. С открытого конца кость набивали табаком или дурманящими наркотическими травами вроде конопли вместе с тлеющим трутом и затыкали тряпкой. Из проверченной дыры вдыхали дым. Забава для более-менее состоятельных ордынцев.
Простые кочевники курили иначе. В земле выкапывали маленькую ямку. Набивали табаком. На табак клали зажженный тлеющий трут. Сверху ямку прикрывали листом лопуха и присыпали тонким слоем земли или песка. Вокруг ямки ордынцы ложились вповалку, втыкали сквозь землю сухие пустотелые травяные стебли. Лежа на животе, втягивали дым.
Обкурившийся кочевник попытался завладеть Мотей. Набросился на нее. Сестры подняли плач, стали дружно сопротивляться. На шум из юрты вышел предводитель улуса и прикрикнул:
– Не трожь юзюрень. За них пятеро воинов не вернулись в улус. Дороже твоей башки стоят.
Сестры не поняли чужого языка, знали только слово юзюрень, обозначавшее невольник. Но увидели, что кочевник от них отошел.
Наблюдавший эту сцену долговязый невольник, который даже в ободранном платье походил на барина или пленного иностранного путешественника высокого звания, философски, без эмоций, даже как-то устало изрек:
– В Америке шайки белых торгуют черными, в Азии шайки черных и желтых торгуют белыми.
На него никто не обратил внимания, вряд ли поняли. Жизнь шла своим ходом.
Среди кочевников свободно обращались невольники, полоненные много лет назад. Они понимали язык, течение кочевой жизни и знали свое место. Дети этих рабов часто становились равноправными воинами племени и сами вели охоту за рабами.
Если невольник неловко попадал под ноги ордынцу, тот мог ожечь его плетью. Но особо невольников не истязали. Как и всякая вещь, невольник должен отслужить свое. Все ждали скорого торга.
Мотя тосковала больше сестер, часто плакала:
– Помру, если больше мамушку не увижу.
Она отказывалась от скудной пищи, которую им предлагали. Исхудала. Старшие сестры ее успокаивали, примиряли с судьбой, что де испытания великие у нее написаны на роду.
Да они и сами содрогались при одной мысли, что вся их жизнь будет зависеть от страшных ордынцев, хотя и старались бодриться. Воротило с души и от ордынской пищи. Хлеба в здешней орде не пекли. Питались мясом, а больше животным жиром и молоком, да забродившим кумысом. Поражало пристрастие ордынцев к жирной пище и крепость желудков. Сало и масло брали руками и ели целыми горстями без всяких приправ. В жару жили, питаясь одним кумысом… К кожаному мешку прикладывались по желанию, раз по двадцать в день.
Привыкших к чистоте девиц коробило от нецеженого молока, в котором плавали волосы и мусор, от вида никогда не мытых брошенных чашек, которые облизывали собаки. Пищу сестры глотали усилием воли.
Поздним вечером Матрена горячо зашептала сестрам:
– Бежим. Как смеркнется, уйдем потихоньку.
– Куда же мы побежим? И дороги не знаем. Сколько дней идти… Пропадем. Догонят в степи и убьют.
В кочевье нет ни забора, ни стены, но уйти из кочевья и впрямь не просто…
11
12
13
Разграбленные товары и пожитки простые джигиты оставляли себе. Невольников меняли у своих богачей на скот, поступались за долги, за разные услуги. Невольниц кочевники часто оставляли себе женами в услужение. Русских девушек, как правило, продавали в Серединную Азию.
Полоненные русичи, преимущественно женщины и десяток мужчин, сильно горевали, были подавлены, вялы. В кочевье ордынцы невольников, как правило, не трогали. Просто не обращали внимания. Опьяненные добычей и кумысом, находились в возбужденном состоянии. Пиршество сопровождалось плясками, состязаниями в борьбе, стрельбе из лука, скачками на лошадях взапуски.
Гоньба скота, охота, борьба с другими племенами за выживание, разбои и осоловелые пляски до упаду являлись привычным укладом жизни народов, не знавших письменности, земледелия и только-только начавших приобщаться к мусульманской религии. Они не имели мечетей, но пустили к себе мусульманских проповедников, одновременно соблюдали и языческие обряды.
Ближе к вечеру ордынцы очумели от крепкого табака. Курили чисто азиатским способом. Вместо трубки приспособили овечью берцовую кость, у которой отрубили одну шишку и вынули мозг, у другой шишки провертывали дыру до полости. Иногда дыру делали в середине кости. С открытого конца кость набивали табаком или дурманящими наркотическими травами вроде конопли вместе с тлеющим трутом и затыкали тряпкой. Из проверченной дыры вдыхали дым. Забава для более-менее состоятельных ордынцев.
Простые кочевники курили иначе. В земле выкапывали маленькую ямку. Набивали табаком. На табак клали зажженный тлеющий трут. Сверху ямку прикрывали листом лопуха и присыпали тонким слоем земли или песка. Вокруг ямки ордынцы ложились вповалку, втыкали сквозь землю сухие пустотелые травяные стебли. Лежа на животе, втягивали дым.
Обкурившийся кочевник попытался завладеть Мотей. Набросился на нее. Сестры подняли плач, стали дружно сопротивляться. На шум из юрты вышел предводитель улуса и прикрикнул:
– Не трожь юзюрень. За них пятеро воинов не вернулись в улус. Дороже твоей башки стоят.
Сестры не поняли чужого языка, знали только слово юзюрень, обозначавшее невольник. Но увидели, что кочевник от них отошел.
Наблюдавший эту сцену долговязый невольник, который даже в ободранном платье походил на барина или пленного иностранного путешественника высокого звания, философски, без эмоций, даже как-то устало изрек:
– В Америке шайки белых торгуют черными, в Азии шайки черных и желтых торгуют белыми.
На него никто не обратил внимания, вряд ли поняли. Жизнь шла своим ходом.
Среди кочевников свободно обращались невольники, полоненные много лет назад. Они понимали язык, течение кочевой жизни и знали свое место. Дети этих рабов часто становились равноправными воинами племени и сами вели охоту за рабами.
Если невольник неловко попадал под ноги ордынцу, тот мог ожечь его плетью. Но особо невольников не истязали. Как и всякая вещь, невольник должен отслужить свое. Все ждали скорого торга.
Мотя тосковала больше сестер, часто плакала:
– Помру, если больше мамушку не увижу.
Она отказывалась от скудной пищи, которую им предлагали. Исхудала. Старшие сестры ее успокаивали, примиряли с судьбой, что де испытания великие у нее написаны на роду.
Да они и сами содрогались при одной мысли, что вся их жизнь будет зависеть от страшных ордынцев, хотя и старались бодриться. Воротило с души и от ордынской пищи. Хлеба в здешней орде не пекли. Питались мясом, а больше животным жиром и молоком, да забродившим кумысом. Поражало пристрастие ордынцев к жирной пище и крепость желудков. Сало и масло брали руками и ели целыми горстями без всяких приправ. В жару жили, питаясь одним кумысом… К кожаному мешку прикладывались по желанию, раз по двадцать в день.
Привыкших к чистоте девиц коробило от нецеженого молока, в котором плавали волосы и мусор, от вида никогда не мытых брошенных чашек, которые облизывали собаки. Пищу сестры глотали усилием воли.
Поздним вечером Матрена горячо зашептала сестрам:
– Бежим. Как смеркнется, уйдем потихоньку.
– Куда же мы побежим? И дороги не знаем. Сколько дней идти… Пропадем. Догонят в степи и убьют.
В кочевье нет ни забора, ни стены, но уйти из кочевья и впрямь не просто…
11
Еще до восхода солнца Вожа и его названый брат вплавь на лошадях перебрались через Сок и двинулись в сторону реки Самара. Пес Волчок следовал за ними.
В пути им попадались густые колки, овраги, затененные зарослями, небольшие озерца с высоким камышом и множеством дичи. И все же Вожа уводил спутника дальше в богатую степь.
Русские зверобои и казаки-повольники, очарованные природой, назвали северную часть Дикого поля от Черемшана до Иргиза страной тысячи озер.
Среди нетронутой плугом лесостепи и болотистых низин протекало много рек и больших ручьев. Но еще больше озер. Земля, богатая грунтовыми водами, образовала многие тысячи озер.
Озера голубели среди лесной чащи и в открытой степи. Большие, длиной в десяток верст, и совсем крошечные, в десять саженей. Подпитываемые подземными родниками, они вспаивали густую луговую растительность, давали корм птице и водопой всему живому.
Однажды Васек услышал зычный вскрик красавца лебедя и достал стрелу для лука. Вожа нахмурился и положил руку на плечо юному зверолову.
– Мужики из деревни балуются пальбой по лебедям. Мы, промышленники, живем по законам Дикого поля. Закон не разрешает без большой нужды бить и потреблять лебедя, аиста и тетерева.
– Почему? – спросил Васек.
– Не бьем лебедя – птица верной любви, даже под пули возвращается к своей подстреленной любаве. Священная птица. Долгоносого, долговязого аиста небо и так обидело. И глухого тетерева не бей. Его легко добыть. Грех обижать блаженного и больного. Меня так учили. И ты так живи. Не нарушай закон, если хочешь, чтобы удача была у тебя частой гостьей. Поле и так нас кормит досыта. Не бери лишнего.
На взгорке среди чутких пасущихся тарпанов Васек увидел большое двугорбое существо:
– Смотри.
– Верблюд, – сказал Вожа. – Двадцать ден назад корсаки разграбили торговый караван хивинцев, идущих на торги в Самару. Верблюды и ослы разбежались. Длинный караван был. Триста верблюдов и ослов. Верблюд – хорошая животина. Ест мало, несет много. Давай заарканим.
К верблюду звероловы ехали не спеша. Старались не спугнуть. И все же за полусотню саженей двугорбый великан чего-то испугался и побежал так, что пришлось его преследовать вскачь, прежде чем аркан, брошенный меткой рукой, стянул шею великана пустыни. Но даже после этого с упрямцем пришлось повозиться.
Двугорбого привязали к дереву и решили забрать с собой на обратном пути.
– Зимой у нас пропадет животина, – вздохнул Васек. – К теплу привыкший.
– Выдюжит, – уверенно сказал Вожа. – Он выносливый. Холод переносит. Верблюды вместе с лошадьми и тарпанами тебенюют[31] зимой на буграх и гривах, где ветер снег почти сдувает. Там много засохшей травы. Лошади копытами разбивают наст, за ними идут верблюды, остальное подбирают овцы. Верблюд только сырости боится. Копыта заболевают.
На Волге бурлаки пробовали его к бичеве приспособить, таскать барки против течения. Не получилось. На лугах вязнут и от болезней дохнут. В степи он хорош. У воды ему плохо. Ты не был на Волге?
– Нет. Меня через Волгу совсем малым перевезли.
– Живы будем, будущей весной на ярмарку в Самару поедем. Веселое дело ярмарка. Припасов купим. Разгуляемся. Там сладости, карусели, куклы на ниточках, а народу всякого… Не счесть. Аж в глазах рябит. Столько.
Несколько дней звероловы охотились в лесных колках, в лугах и приозерных камышах. Били зверя на пропитание и ради шкур и внутренностей, из которых лекари делают лечебные снадобья… Добыли несколько сайгаков, лося, десяток лис и хорей, пару волков. Но главная забота – добыча птиц с красивыми перьями и редких птиц.
В лесу добывали лесных петухов – фазанов с ярким оперением. В степи настигали больших бегающих птиц – стрепетов и дудаков[32]. Но самое поразительное и изобильное птичье царство находилось на степных озерах.
Васек был ошеломлен тысячами и тысячами, миллионами пернатых, летавших и плескавшихся на открытой воде и среди густых высоченных камышей, закрывавших даже конного человека с головой. При гулком выстреле несметное количество больших и малых разноголосых птиц тучей поднималось в воздух, притом начинался такой гвалт, что звероловы друг друга не слышали. Стаи птиц заслоняли солнце. Журавли, бабы[33], гуси, бакланы, аисты, разного рода чайки и множество других больших и малых птиц мешалось в полете.
Одних только цапель звероловы здесь считали четыре вида: цапля рыжая, косматая, колпица и особо ценная белая, которую звероловы звали чапура. Уток восемь видов: кряква, полукряква, шелихвост, свиязь, широконоска, чирок, нырок, чернь. Однако Вожа отдавал предпочтение особой породе уток – казаркам. Эти красные смышленые созданья водились не только в норах по обрывистым берегам, но вполне освоились в пустующих норах сурков в открытой степи. Редкой краски перья побуждали добывать их.
Вожа показал Ваську с десяток видов куликов – от зуйки до бекаса. В долинах Сока и Самары звероловы нашли птичье царство, какого не встречали ни севернее, ни южнее. Даже в дельте Волги такого не было. Да и на всей земле подобного не знали.
Среди многих птиц Вожа выделял и больше других добывал каравайку[34] за красно-коричневые перья с металлическим блеском. Каравайки целыми стадами ночевали в уреме. Где их, как и фазанов, ловили петлями.
Васек же очарован более всего грузными бабами, у которых самое примечательное – огромный клюв. В клюве и зобу у них помещались рыбины хороших размеров. Часто охотникам сразу доставалась и птица, и рыба. Белые перья с желтоватым отливом этих птиц тоже пользовались спросом у купцов.
Стрелять из ружья и лука звероловы предпочитали не часто, только в особых случаях. Водоплавающих птиц они ловили силками. В землю на берегу вбивали колья, от них на воду тянули веревки с силками, которые плавали на поверхности воды. Изобильная дичь сама шла в руки.
На протяжении столетий число птиц не убывало. Их становилось меньше только там, где шла сплошная распашка земли или появлялся спрос на персидские яйца, как говорили скупщики, для мыловаренных заводов. Но в Диком поле о заводах и не слыхивали.
Пригодился звероловам и пес. Волчок оказался хорошим помощником. После выстрела он со всех четырех лап бросался в воду как-то очень радостно. Из серьезной большой собаки, похожей на волка, превращался в большого, но добросовестного щенка. Обратно он плыл, таща в зубах тушку птицы. Приносил птицу целой. Если долго не было выстрелов и работы, то скучал и поскуливал, глядя на недосягаемый полет.
Вскоре в походных мешках звероловов добычи оказалось достаточно. Особый доход сулили добытые розовые фламинго, по-местному краснокрылы, утки, а также дрофы и стрепеты и, как ни странно, мелкие пестрые птахи. Свой устойчивый покупатель среди горожан и иностранцев на небольших птиц, которых жители Поля почему-то называли вонючками.
Звероловы-промышленники брали головы, хвосты, крылья и шкурки птиц, все, что шло для украшений в угоду столичным и иноземным модницам и военным на султаны. Гренадеры, драгуны и другие кавалерийские части считали постыдным появиться в приличном обществе без парадного головного убора, украшенного птичьими перьями. Богатые охотники и учебные заведения в далеких городах охотно перекупали у купцов птичьи чучела.
Между делом звероловы добыли и нескольких бобров. Их огромные хатки из ветвей, камыша, глины и ила достигали внушительных размеров – по сажени в высоту и по пять в ширину. Бобров здесь больше, чем во всей России. Не случайно многие озера носят одно название – Бобровое.
Бобры на озерах отменных размеров, но лучший сезон для охоты на них еще не пришел. Потому звероловы удовлетворились малым числом добытых зверьков, оставив до осени. Время тоже торопило их.
Вожа уже подумывал о том, что пора возвращаться к Калачевым. Но случилось происшествие, которое задержало звероловов.
Среди камышей Вожа и Васек неожиданно увидели большую грациозную кошку. Шерсть бело-сероватого цвета с желтым отливом и черными пятнами на спине и боках; с длинным хвостом с черными кольцами.
– Юлбарс[35], – выдохнул Вожа. Прежде он не встречал, но сразу узнал зверя, которого знакомые кочевники описывали и называли юлбарсом. – Его следы видел на Иргизе. Сюда юлбарс заходит очень редко. – Вот и свиделись.
Зверолов поднял ружье, но залюбовался красивой неземной, легкой, крадущейся походкой большой кошки. Несколько шагов, и хищник поднял в камышах кабанов. Юлбарс на спине огромного вепря – это не менее впечатляющее зрелище.
В короткой яростной схватке вепрь выглядел достойно. Он прикрыл семейство и ушел сам, хоть и пораненный. Юлбарс довольствовался молочным поросенком, с которым мгновенно скрылся в камышах.
– Хорош, – восхищенно сказал Вожа, проводив взглядом хищника.
Звероловы вернулись во временный стан около озера. В последний день охоты они обошли ранее расставленные капканы. Во время обхода обнаружили, что по их следам ходил юлбарс и выгрызал добычу из захлопнувшихся капканов.
– Он за нами охотится? – спросил Васек.
– Он с нами шуткует. Так просто не разойдемся. Устроим ему засаду.
Звероловы сели в засаду на плавуне саженях в двадцати от берега. На самарских озерах плавун – обычное дело. Мелкая озерная вода прогревается с ранней весны и дает рост многочисленным растениям, которые имеют корни на дне озера, а листья и цветы выпускают на поверхность воды. Постепенно одни растения отмирают и дают жизнь другим, а на поверхности озера образовывается плотная плавучая пленка. На пленку падают листья, мелкий мусор, перья птиц, мошка. Со временем на плавуне прорастают травы и даже мелкий кустарник и скрепляют плавучую массу так, что она выдерживает идущего человека.
Вот здесь звероловы воткнули колышки, набросили на них епанчи, сверху накидали камышей, и получилось что-то вроде маленького шатра. Укрылись и стали ждать.
Вожа достал из мешка кусок кожи, стянутый бечевкой в кулек. В кульке оказался деготь. Вожа велел Ваську намазать дегтем лицо и руки от комаров и мошки.
Прошел день, другой… Птицы к шатру привыкли и совсем не замечали. Они сновали над самой водой. Стон и хохот раздавались в воздухе с первыми лучами солнца. Всякая рыбина и малек, очутившиеся у поверхности воды, схватывались какой-либо птицей, оказавшейся проворнее других. И сразу начинались ссоры, крики, схватки. Случалось, птица теряла рыбешку и тут же на лету ее подхватывала другая, и гомонящий птичий клубок на некоторое время рассыпался…
Но вот край солнца поднялся над горизонтом, над камышами, подул ветерок и донесся резкий вскрик. Вскоре появился орел-белохвост. Смолкли птичьи крики, все притихло.
Орел сделал полукруг, чуть не задел могучим крылом шатер звероловов и уселся на полузатопленную корягу старого упавшего осокоря так, что по грудь оказался в воде.
Хищник затих. Через некоторое время он резко взмахнул крыльями и быстро пошел над водой, стальные когти выхватили из воды большую зазевавшуюся рыбину. Медленно орел стал набирать высоту. Не зря орла-белохвоста звероловы называли еще и орлом-рыбаком.
Васек тихонько толкнул Вожу. Но тот приложил палец к губам, на всякий случай прослеживая направление полета белохвоста.
Юлбарс появился на берегу неожиданно, когда Вожа, истомившись на жаре, разрезал ножом толщу плавуна под шатром и достал пригоршню воды, чтобы смочить лицо и голову.
Первым юлбарса заметил Васек. Он нацелил свое ружье на камышового хищника, но право первого выстрела предоставил Воже. Выстрел зверолова был точен…
Звероловы бросились к берегу, разметав шатер, окутанный пороховым дымом. Юлбарс остался на месте. Вожа забросил на плечи тяжелую ношу и потащил на полевой стан. Радость светилась на лицах звероловов. Дорогую добычу несли они.
В пути им попадались густые колки, овраги, затененные зарослями, небольшие озерца с высоким камышом и множеством дичи. И все же Вожа уводил спутника дальше в богатую степь.
Русские зверобои и казаки-повольники, очарованные природой, назвали северную часть Дикого поля от Черемшана до Иргиза страной тысячи озер.
Среди нетронутой плугом лесостепи и болотистых низин протекало много рек и больших ручьев. Но еще больше озер. Земля, богатая грунтовыми водами, образовала многие тысячи озер.
Озера голубели среди лесной чащи и в открытой степи. Большие, длиной в десяток верст, и совсем крошечные, в десять саженей. Подпитываемые подземными родниками, они вспаивали густую луговую растительность, давали корм птице и водопой всему живому.
Однажды Васек услышал зычный вскрик красавца лебедя и достал стрелу для лука. Вожа нахмурился и положил руку на плечо юному зверолову.
– Мужики из деревни балуются пальбой по лебедям. Мы, промышленники, живем по законам Дикого поля. Закон не разрешает без большой нужды бить и потреблять лебедя, аиста и тетерева.
– Почему? – спросил Васек.
– Не бьем лебедя – птица верной любви, даже под пули возвращается к своей подстреленной любаве. Священная птица. Долгоносого, долговязого аиста небо и так обидело. И глухого тетерева не бей. Его легко добыть. Грех обижать блаженного и больного. Меня так учили. И ты так живи. Не нарушай закон, если хочешь, чтобы удача была у тебя частой гостьей. Поле и так нас кормит досыта. Не бери лишнего.
На взгорке среди чутких пасущихся тарпанов Васек увидел большое двугорбое существо:
– Смотри.
– Верблюд, – сказал Вожа. – Двадцать ден назад корсаки разграбили торговый караван хивинцев, идущих на торги в Самару. Верблюды и ослы разбежались. Длинный караван был. Триста верблюдов и ослов. Верблюд – хорошая животина. Ест мало, несет много. Давай заарканим.
К верблюду звероловы ехали не спеша. Старались не спугнуть. И все же за полусотню саженей двугорбый великан чего-то испугался и побежал так, что пришлось его преследовать вскачь, прежде чем аркан, брошенный меткой рукой, стянул шею великана пустыни. Но даже после этого с упрямцем пришлось повозиться.
Двугорбого привязали к дереву и решили забрать с собой на обратном пути.
– Зимой у нас пропадет животина, – вздохнул Васек. – К теплу привыкший.
– Выдюжит, – уверенно сказал Вожа. – Он выносливый. Холод переносит. Верблюды вместе с лошадьми и тарпанами тебенюют[31] зимой на буграх и гривах, где ветер снег почти сдувает. Там много засохшей травы. Лошади копытами разбивают наст, за ними идут верблюды, остальное подбирают овцы. Верблюд только сырости боится. Копыта заболевают.
На Волге бурлаки пробовали его к бичеве приспособить, таскать барки против течения. Не получилось. На лугах вязнут и от болезней дохнут. В степи он хорош. У воды ему плохо. Ты не был на Волге?
– Нет. Меня через Волгу совсем малым перевезли.
– Живы будем, будущей весной на ярмарку в Самару поедем. Веселое дело ярмарка. Припасов купим. Разгуляемся. Там сладости, карусели, куклы на ниточках, а народу всякого… Не счесть. Аж в глазах рябит. Столько.
Несколько дней звероловы охотились в лесных колках, в лугах и приозерных камышах. Били зверя на пропитание и ради шкур и внутренностей, из которых лекари делают лечебные снадобья… Добыли несколько сайгаков, лося, десяток лис и хорей, пару волков. Но главная забота – добыча птиц с красивыми перьями и редких птиц.
В лесу добывали лесных петухов – фазанов с ярким оперением. В степи настигали больших бегающих птиц – стрепетов и дудаков[32]. Но самое поразительное и изобильное птичье царство находилось на степных озерах.
Васек был ошеломлен тысячами и тысячами, миллионами пернатых, летавших и плескавшихся на открытой воде и среди густых высоченных камышей, закрывавших даже конного человека с головой. При гулком выстреле несметное количество больших и малых разноголосых птиц тучей поднималось в воздух, притом начинался такой гвалт, что звероловы друг друга не слышали. Стаи птиц заслоняли солнце. Журавли, бабы[33], гуси, бакланы, аисты, разного рода чайки и множество других больших и малых птиц мешалось в полете.
Одних только цапель звероловы здесь считали четыре вида: цапля рыжая, косматая, колпица и особо ценная белая, которую звероловы звали чапура. Уток восемь видов: кряква, полукряква, шелихвост, свиязь, широконоска, чирок, нырок, чернь. Однако Вожа отдавал предпочтение особой породе уток – казаркам. Эти красные смышленые созданья водились не только в норах по обрывистым берегам, но вполне освоились в пустующих норах сурков в открытой степи. Редкой краски перья побуждали добывать их.
Вожа показал Ваську с десяток видов куликов – от зуйки до бекаса. В долинах Сока и Самары звероловы нашли птичье царство, какого не встречали ни севернее, ни южнее. Даже в дельте Волги такого не было. Да и на всей земле подобного не знали.
Среди многих птиц Вожа выделял и больше других добывал каравайку[34] за красно-коричневые перья с металлическим блеском. Каравайки целыми стадами ночевали в уреме. Где их, как и фазанов, ловили петлями.
Васек же очарован более всего грузными бабами, у которых самое примечательное – огромный клюв. В клюве и зобу у них помещались рыбины хороших размеров. Часто охотникам сразу доставалась и птица, и рыба. Белые перья с желтоватым отливом этих птиц тоже пользовались спросом у купцов.
Стрелять из ружья и лука звероловы предпочитали не часто, только в особых случаях. Водоплавающих птиц они ловили силками. В землю на берегу вбивали колья, от них на воду тянули веревки с силками, которые плавали на поверхности воды. Изобильная дичь сама шла в руки.
На протяжении столетий число птиц не убывало. Их становилось меньше только там, где шла сплошная распашка земли или появлялся спрос на персидские яйца, как говорили скупщики, для мыловаренных заводов. Но в Диком поле о заводах и не слыхивали.
Пригодился звероловам и пес. Волчок оказался хорошим помощником. После выстрела он со всех четырех лап бросался в воду как-то очень радостно. Из серьезной большой собаки, похожей на волка, превращался в большого, но добросовестного щенка. Обратно он плыл, таща в зубах тушку птицы. Приносил птицу целой. Если долго не было выстрелов и работы, то скучал и поскуливал, глядя на недосягаемый полет.
Вскоре в походных мешках звероловов добычи оказалось достаточно. Особый доход сулили добытые розовые фламинго, по-местному краснокрылы, утки, а также дрофы и стрепеты и, как ни странно, мелкие пестрые птахи. Свой устойчивый покупатель среди горожан и иностранцев на небольших птиц, которых жители Поля почему-то называли вонючками.
Звероловы-промышленники брали головы, хвосты, крылья и шкурки птиц, все, что шло для украшений в угоду столичным и иноземным модницам и военным на султаны. Гренадеры, драгуны и другие кавалерийские части считали постыдным появиться в приличном обществе без парадного головного убора, украшенного птичьими перьями. Богатые охотники и учебные заведения в далеких городах охотно перекупали у купцов птичьи чучела.
Между делом звероловы добыли и нескольких бобров. Их огромные хатки из ветвей, камыша, глины и ила достигали внушительных размеров – по сажени в высоту и по пять в ширину. Бобров здесь больше, чем во всей России. Не случайно многие озера носят одно название – Бобровое.
Бобры на озерах отменных размеров, но лучший сезон для охоты на них еще не пришел. Потому звероловы удовлетворились малым числом добытых зверьков, оставив до осени. Время тоже торопило их.
Вожа уже подумывал о том, что пора возвращаться к Калачевым. Но случилось происшествие, которое задержало звероловов.
Среди камышей Вожа и Васек неожиданно увидели большую грациозную кошку. Шерсть бело-сероватого цвета с желтым отливом и черными пятнами на спине и боках; с длинным хвостом с черными кольцами.
– Юлбарс[35], – выдохнул Вожа. Прежде он не встречал, но сразу узнал зверя, которого знакомые кочевники описывали и называли юлбарсом. – Его следы видел на Иргизе. Сюда юлбарс заходит очень редко. – Вот и свиделись.
Зверолов поднял ружье, но залюбовался красивой неземной, легкой, крадущейся походкой большой кошки. Несколько шагов, и хищник поднял в камышах кабанов. Юлбарс на спине огромного вепря – это не менее впечатляющее зрелище.
В короткой яростной схватке вепрь выглядел достойно. Он прикрыл семейство и ушел сам, хоть и пораненный. Юлбарс довольствовался молочным поросенком, с которым мгновенно скрылся в камышах.
– Хорош, – восхищенно сказал Вожа, проводив взглядом хищника.
Звероловы вернулись во временный стан около озера. В последний день охоты они обошли ранее расставленные капканы. Во время обхода обнаружили, что по их следам ходил юлбарс и выгрызал добычу из захлопнувшихся капканов.
– Он за нами охотится? – спросил Васек.
– Он с нами шуткует. Так просто не разойдемся. Устроим ему засаду.
Звероловы сели в засаду на плавуне саженях в двадцати от берега. На самарских озерах плавун – обычное дело. Мелкая озерная вода прогревается с ранней весны и дает рост многочисленным растениям, которые имеют корни на дне озера, а листья и цветы выпускают на поверхность воды. Постепенно одни растения отмирают и дают жизнь другим, а на поверхности озера образовывается плотная плавучая пленка. На пленку падают листья, мелкий мусор, перья птиц, мошка. Со временем на плавуне прорастают травы и даже мелкий кустарник и скрепляют плавучую массу так, что она выдерживает идущего человека.
Вот здесь звероловы воткнули колышки, набросили на них епанчи, сверху накидали камышей, и получилось что-то вроде маленького шатра. Укрылись и стали ждать.
Вожа достал из мешка кусок кожи, стянутый бечевкой в кулек. В кульке оказался деготь. Вожа велел Ваську намазать дегтем лицо и руки от комаров и мошки.
Прошел день, другой… Птицы к шатру привыкли и совсем не замечали. Они сновали над самой водой. Стон и хохот раздавались в воздухе с первыми лучами солнца. Всякая рыбина и малек, очутившиеся у поверхности воды, схватывались какой-либо птицей, оказавшейся проворнее других. И сразу начинались ссоры, крики, схватки. Случалось, птица теряла рыбешку и тут же на лету ее подхватывала другая, и гомонящий птичий клубок на некоторое время рассыпался…
Но вот край солнца поднялся над горизонтом, над камышами, подул ветерок и донесся резкий вскрик. Вскоре появился орел-белохвост. Смолкли птичьи крики, все притихло.
Орел сделал полукруг, чуть не задел могучим крылом шатер звероловов и уселся на полузатопленную корягу старого упавшего осокоря так, что по грудь оказался в воде.
Хищник затих. Через некоторое время он резко взмахнул крыльями и быстро пошел над водой, стальные когти выхватили из воды большую зазевавшуюся рыбину. Медленно орел стал набирать высоту. Не зря орла-белохвоста звероловы называли еще и орлом-рыбаком.
Васек тихонько толкнул Вожу. Но тот приложил палец к губам, на всякий случай прослеживая направление полета белохвоста.
Юлбарс появился на берегу неожиданно, когда Вожа, истомившись на жаре, разрезал ножом толщу плавуна под шатром и достал пригоршню воды, чтобы смочить лицо и голову.
Первым юлбарса заметил Васек. Он нацелил свое ружье на камышового хищника, но право первого выстрела предоставил Воже. Выстрел зверолова был точен…
Звероловы бросились к берегу, разметав шатер, окутанный пороховым дымом. Юлбарс остался на месте. Вожа забросил на плечи тяжелую ношу и потащил на полевой стан. Радость светилась на лицах звероловов. Дорогую добычу несли они.
12
В усадьбу табунщиков звероловы возвращались кружным путем по степной гриве. По жизни, а тем паче в северной части Дикого поля, самый прямой путь не всегда самый короткий.
Лесостепь – это когда луговая равнина разрывается широкими клиньями непролазного леса. Такого непролазного, что пешему пройти очень трудно. Особый лес. Он гуще северного, гуще тайги.
В таком лесу, не тронутом топором, едва приметные витиеватые звериные тропки путаны, но даже они мало облегчают путь.
На Средней Волге климат еще достаточно влажный, а лето по-южному жаркое, и это способствовало появлению лесов особой густоты и состава подроста.
Разновозрастный нерубленый лес взметывал вверх кроны, где шла борьба за место под солнцем, но главная и самая жесткая борьба внизу… И все же не сама густота леса, не число стволов на десятину делало лес труднопроходимым, а состав кустарника. Девственные заволжские леса славились обилием колючего кустарника и обилием плодовых деревьев, которые цепляли путника не хуже железных крючков. Дикая яблоня столь обильно усеяна проклюнувшимися и засохшими отростками, что пройти ее заросли даже с топором местами просто невозможно, так переплелись ветки растущие и засохшие. В сочетании с буреломом и всюду вьющимся хмелем лиственный лес представал перед опытными путешественниками, впервые оказавшимися в заволжских лесах, сплошной стеной. Исследователи, посланные правительством для описания здешних мест, долгое время оказывались не в состоянии описать местность.
Разновозрастный нерубленый лес взметывал вверх кроны, где шла борьба за место под солнцем, но главная и самая жесткая борьба – внизу… И все же не сама густота леса, не число стволов на десятину делало лес труднопроходимым, а состав кустарника. Девственные заволжские леса славились обилием колючего кустарника и обилием плодовых деревьев, которые цепляли путника не хуже железных крючков. Дикая яблоня столь обильно усеяна проклюнувшимися и засохшими отростками, что пройти ее заросли даже с топором местами просто невозможно, так переплелись ветки растущие и засохшие. В сочетании с буреломом и всюду вьющимся хмелем лиственный лес представал перед опытным путешественниками, впервые оказавшимися в заволжских лесах, сплошной стеной. Исследователи, посланные правительством для описания здешних мест, долгое время оказывались не в состоянии описать местность.
Звероловы отличались особой пластичностью при движении по такому лесу, но даже они требовали оплату новой одежды, если подряжались вести служивых людей.
Вожа и Васек шли степной стороной, выгадывая лучшие проходы. Сухой целительный и поутру еще прохладный воздух омывал лицо и тело, бодрил. Отдохнувшие за ночь кони несли легко. И если бы не вальяжный, спокойный верблюд, идущий на поводке, то всадники давно пошли бы вскачь.
В степном доле все мирно и покойно. Только орлы и стервятники, без устали парящие в небе, напоминали, что в Диком поле все переменчиво.
Правее по ходу Васек увидел огромную птицу с неоперенной макушкой и голым горлом. Очень тонкий длинный клюв ее расклевывал павшего сайгака.
– Орел! – показал Васек.
– Нет, – Вожа отрицательно покачал головой. – Это стервятник. Как и сип, он питается падалью.
В сотне саженей другая могучая птица с белым пятном на плече подхватила зазевавшегося суслика.
– Орел-могильник, – пояснил Вожа. – Тоже питается падалью, но берет и сусликов, молодых зайчат, перепелок. Надо бы снять его пулей на чучело, да мешки полны и путь долог…
Могильников много. Ближе к дому возьмем. Лучший орел – это беркут. Вот настоящий охотник. Зайца, лису бьет, мелкую птицу, молодых сайгаков таскает. В паре с человеком даже на матерого волка идет. Одно гнездо присмотрел…
Лесостепь – это когда луговая равнина разрывается широкими клиньями непролазного леса. Такого непролазного, что пешему пройти очень трудно. Особый лес. Он гуще северного, гуще тайги.
В таком лесу, не тронутом топором, едва приметные витиеватые звериные тропки путаны, но даже они мало облегчают путь.
На Средней Волге климат еще достаточно влажный, а лето по-южному жаркое, и это способствовало появлению лесов особой густоты и состава подроста.
Разновозрастный нерубленый лес взметывал вверх кроны, где шла борьба за место под солнцем, но главная и самая жесткая борьба внизу… И все же не сама густота леса, не число стволов на десятину делало лес труднопроходимым, а состав кустарника. Девственные заволжские леса славились обилием колючего кустарника и обилием плодовых деревьев, которые цепляли путника не хуже железных крючков. Дикая яблоня столь обильно усеяна проклюнувшимися и засохшими отростками, что пройти ее заросли даже с топором местами просто невозможно, так переплелись ветки растущие и засохшие. В сочетании с буреломом и всюду вьющимся хмелем лиственный лес представал перед опытными путешественниками, впервые оказавшимися в заволжских лесах, сплошной стеной. Исследователи, посланные правительством для описания здешних мест, долгое время оказывались не в состоянии описать местность.
Разновозрастный нерубленый лес взметывал вверх кроны, где шла борьба за место под солнцем, но главная и самая жесткая борьба – внизу… И все же не сама густота леса, не число стволов на десятину делало лес труднопроходимым, а состав кустарника. Девственные заволжские леса славились обилием колючего кустарника и обилием плодовых деревьев, которые цепляли путника не хуже железных крючков. Дикая яблоня столь обильно усеяна проклюнувшимися и засохшими отростками, что пройти ее заросли даже с топором местами просто невозможно, так переплелись ветки растущие и засохшие. В сочетании с буреломом и всюду вьющимся хмелем лиственный лес представал перед опытным путешественниками, впервые оказавшимися в заволжских лесах, сплошной стеной. Исследователи, посланные правительством для описания здешних мест, долгое время оказывались не в состоянии описать местность.
Звероловы отличались особой пластичностью при движении по такому лесу, но даже они требовали оплату новой одежды, если подряжались вести служивых людей.
Вожа и Васек шли степной стороной, выгадывая лучшие проходы. Сухой целительный и поутру еще прохладный воздух омывал лицо и тело, бодрил. Отдохнувшие за ночь кони несли легко. И если бы не вальяжный, спокойный верблюд, идущий на поводке, то всадники давно пошли бы вскачь.
В степном доле все мирно и покойно. Только орлы и стервятники, без устали парящие в небе, напоминали, что в Диком поле все переменчиво.
Правее по ходу Васек увидел огромную птицу с неоперенной макушкой и голым горлом. Очень тонкий длинный клюв ее расклевывал павшего сайгака.
– Орел! – показал Васек.
– Нет, – Вожа отрицательно покачал головой. – Это стервятник. Как и сип, он питается падалью.
В сотне саженей другая могучая птица с белым пятном на плече подхватила зазевавшегося суслика.
– Орел-могильник, – пояснил Вожа. – Тоже питается падалью, но берет и сусликов, молодых зайчат, перепелок. Надо бы снять его пулей на чучело, да мешки полны и путь долог…
Могильников много. Ближе к дому возьмем. Лучший орел – это беркут. Вот настоящий охотник. Зайца, лису бьет, мелкую птицу, молодых сайгаков таскает. В паре с человеком даже на матерого волка идет. Одно гнездо присмотрел…
13
После полудня кони вынесли звероловов к маленькой деревеньке в четыре двора. Избы стояли четырехугольником, глухими стенами во внешнюю сторону, окнами внутрь. В отличие от обычных русских селений где-нибудь возле Москвы или Тулы у здешних переселенцев огороды располагались не только по задам, а больше в центре деревни, там, где привычнее видеть проезжую дорогу, улицу. В глухих бревенчатых стенах прорезаны маленькие, размером в горло кувшина, окошки для наблюдения и стрельбы в случае опасности.
В самом центре селения горбатился колодезный журавль для подъема воды. От колодца на четыре стороны шли деревянные желоба из досок и древесной коры для полива огородов.
При подходе звероловов к деревеньке ее жители узнали Вожу. Навстречу вышли два бородатых мужика. Один забросил ружье за спину, другой опустил лук. На пороге ближайшей избы показались женщины, парень с дротиком, куча ребятишек.
Мужики все широкоплечие, кряжистые. Одеты просто. Белые рубахи из льна, конопли и крапивы, темные крашеные штаны из той же ткани. Рубахи носят навыпуск и подпоясывают тонким шнурком или кушаком, если готовятся к бою.
Женщины одеты более затейливо. Цветные сарафаны и юбки, вышитые кофточки и рубашки с мережкой. Молодые – простоволосые, замужние повязали головы белыми платками.
На ногах сапоги, но больше лапти. Ребятня летом, как всегда, бегала босиком.
Обычное одеяние крестьян в лесной России. И весь быт селения – крестьянский… Не звероловы, не казаки и не пастухи Дикого поля, но землепашцы жили в маленьком селении.
Впрочем, переселенцы быстро впитывали обычаи и приемы, выработанные предыдущими землепроходцами. Устройство жилища, уважение к личному оружию… воспринимали быстро. Постепенно переходили на кожаную обувь, овладевали арканом табунщиков и многим другим. Они также чтили традицию помощи сиротам и сирым соотечественникам. В Диком поле первых землепашцев звали починками[36], более поздних – припущенниками или новопочинками.
Поначалу починки старались селиться возле березовых и липовых колков и лесов. И селения часто называли Березовка, Липовка, Хмелевка, Сосновый Починок…
Береза и липа и в Диком поле ценились высоко. После березы липа – главное дерево для россиянина. Если смотреть на значимость для быта, то, пожалуй, липа даже важнее.
Береста березы заменяла древним русичам бумагу, из нее ладили лукошки и ведра. Ветки березы хороши в банных вениках; древесина хорошо горит и незаменима в поварском деле. Березовый сок пили. Березовыми почками лечились.
Из березы и лапти плели, но малопрочные.
А еще светлоликая береза душу радовала. Много песен о березе сложено.
И все же первым деревом в России оказалась кудрявая липа, главный друг и помощник крестьянина. Дерево-долгожитель. Наиболее старые деревья-патриархи почитались священными.
Во влажных местах липа достигала высоты пятнадцать-двадцать саженей, а толщина ствола в диаметре сажень и более.
Из гигантских лип древние русичи выдалбливали ладьи, на которых ходили по рекам и морям. Из липовых колод делали и более обыденные, но нужные предметы – корыта и чаны. В каждом дворе имелись.
Липа кормила славян, равно и другие соседние лесные племена. Пчелы брали лучший и самый изобильный взяток в цветущих липовых лесах.
Из древесины липы мастерили большую часть кухонной утвари – чашки, ложки… Липовые дрова согревали в стужу, к тому же хорошо пилились и кололись.
Липовый цвет собирали. Его заваривали и лечили им не одну болезнь.
Более всего липа славилась волокнистой внутренней частью коры, называемой лубом, а у молодой липы лыком.
Повозки переселенцев Дикого поля были крыты не только конопляным полотном и рогожей, плетенной из липового мочала, но нередко и гнутым лубом, укрывавшим от солнца и дождя.
Из лыка делали кули, циновки, банное мочало. Да еще знаменитые лапти – самую доступную обувь. Обувка аккуратная, легкая, мягкая. Мастера наловчились плести такие лапти, что даже воду и росную влагу не пропускали, держали ногу в сухости.
Обмотает крестьянин ногу тканью-портянкой, сунет в лапти и айда хоть на пятьдесят верст пешком. И мал и стар носили.
Плели лапти повсеместно. Ремесло простое, да без него никуда.
Липа кормила, одевала, обувала, согревала, постель давала, в бане мыла, лечила и даже транспортом служила.
Не случайно селение расположилось на опушке липового леса. И само селение починки назвали Липовка.
– Этих починков я сюда привел, – сказал Вожа. – Обжились уже. Здесь нам не откажут в передышке.
Еще на расстоянии виделось, что переселенцы улыбаются и рады гостям. В деревне всегда радовались гостю. Доброму знакомому и другу радовались вдвойне. До ближайшего селения несколько десятков верст по прямой. Гость в таком месте и развлечение, и рассказчик новостей.
В самом центре селения горбатился колодезный журавль для подъема воды. От колодца на четыре стороны шли деревянные желоба из досок и древесной коры для полива огородов.
При подходе звероловов к деревеньке ее жители узнали Вожу. Навстречу вышли два бородатых мужика. Один забросил ружье за спину, другой опустил лук. На пороге ближайшей избы показались женщины, парень с дротиком, куча ребятишек.
Мужики все широкоплечие, кряжистые. Одеты просто. Белые рубахи из льна, конопли и крапивы, темные крашеные штаны из той же ткани. Рубахи носят навыпуск и подпоясывают тонким шнурком или кушаком, если готовятся к бою.
Женщины одеты более затейливо. Цветные сарафаны и юбки, вышитые кофточки и рубашки с мережкой. Молодые – простоволосые, замужние повязали головы белыми платками.
На ногах сапоги, но больше лапти. Ребятня летом, как всегда, бегала босиком.
Обычное одеяние крестьян в лесной России. И весь быт селения – крестьянский… Не звероловы, не казаки и не пастухи Дикого поля, но землепашцы жили в маленьком селении.
Впрочем, переселенцы быстро впитывали обычаи и приемы, выработанные предыдущими землепроходцами. Устройство жилища, уважение к личному оружию… воспринимали быстро. Постепенно переходили на кожаную обувь, овладевали арканом табунщиков и многим другим. Они также чтили традицию помощи сиротам и сирым соотечественникам. В Диком поле первых землепашцев звали починками[36], более поздних – припущенниками или новопочинками.
Поначалу починки старались селиться возле березовых и липовых колков и лесов. И селения часто называли Березовка, Липовка, Хмелевка, Сосновый Починок…
Береза и липа и в Диком поле ценились высоко. После березы липа – главное дерево для россиянина. Если смотреть на значимость для быта, то, пожалуй, липа даже важнее.
Береста березы заменяла древним русичам бумагу, из нее ладили лукошки и ведра. Ветки березы хороши в банных вениках; древесина хорошо горит и незаменима в поварском деле. Березовый сок пили. Березовыми почками лечились.
Из березы и лапти плели, но малопрочные.
А еще светлоликая береза душу радовала. Много песен о березе сложено.
И все же первым деревом в России оказалась кудрявая липа, главный друг и помощник крестьянина. Дерево-долгожитель. Наиболее старые деревья-патриархи почитались священными.
Во влажных местах липа достигала высоты пятнадцать-двадцать саженей, а толщина ствола в диаметре сажень и более.
Из гигантских лип древние русичи выдалбливали ладьи, на которых ходили по рекам и морям. Из липовых колод делали и более обыденные, но нужные предметы – корыта и чаны. В каждом дворе имелись.
Липа кормила славян, равно и другие соседние лесные племена. Пчелы брали лучший и самый изобильный взяток в цветущих липовых лесах.
Из древесины липы мастерили большую часть кухонной утвари – чашки, ложки… Липовые дрова согревали в стужу, к тому же хорошо пилились и кололись.
Липовый цвет собирали. Его заваривали и лечили им не одну болезнь.
Более всего липа славилась волокнистой внутренней частью коры, называемой лубом, а у молодой липы лыком.
Повозки переселенцев Дикого поля были крыты не только конопляным полотном и рогожей, плетенной из липового мочала, но нередко и гнутым лубом, укрывавшим от солнца и дождя.
Из лыка делали кули, циновки, банное мочало. Да еще знаменитые лапти – самую доступную обувь. Обувка аккуратная, легкая, мягкая. Мастера наловчились плести такие лапти, что даже воду и росную влагу не пропускали, держали ногу в сухости.
Обмотает крестьянин ногу тканью-портянкой, сунет в лапти и айда хоть на пятьдесят верст пешком. И мал и стар носили.
Плели лапти повсеместно. Ремесло простое, да без него никуда.
Липа кормила, одевала, обувала, согревала, постель давала, в бане мыла, лечила и даже транспортом служила.
Не случайно селение расположилось на опушке липового леса. И само селение починки назвали Липовка.
– Этих починков я сюда привел, – сказал Вожа. – Обжились уже. Здесь нам не откажут в передышке.
Еще на расстоянии виделось, что переселенцы улыбаются и рады гостям. В деревне всегда радовались гостю. Доброму знакомому и другу радовались вдвойне. До ближайшего селения несколько десятков верст по прямой. Гость в таком месте и развлечение, и рассказчик новостей.