И в этом соревновании островная империя проигрывала. Советский Союз захватил инициативу, создав перевес сил и в войсках, и особенно в средствах подавления: артиллерии, авиации и танках. И эту инициативу он не выпускал из своих рук до августа 45-го, когда загремели первые залпы советско-японской войны.
В июле 1933 г. губернаторы японских префектур на одном из совещаний внимательно слушали выступление военного министра генерала Араки. Речь была чрезвычайно важной. Министр, выражавший взгляды наиболее агрессивных и экспансионистских кругов армии, развивал перед губернаторами внешнеполитическую программу японской военщины. Высказав намерение осуществить вооружённое завоевание Японией Восточной Азии, не забыл оратор и своего дальневосточного соседа. «Япония должна неизбежно столкнуться с СССР, – заявил он. – Поэтому для Японии необходимо обеспечить себе путём военных методов территории Приморья, Забайкалья и Сибири».
В этой речи Араки высказался также по вопросу о «национальной обороне», осуществление которой позднее стало основным принципом экспансионистской внешней политики Японии. По словам генерала, национальная оборона не должна ограничиваться обороной самой Японии, она должна включать в себя завоевание других стран путём применения вооружённой силы.
Но генерал не ограничивался одними только выступлениями на официальных совещаниях. В том же году в своей статье «Миссия Японии в эру Сёва» он призывал к оккупации Внешней Монголии, как тогда называли в иностранной прессе МНР. Он заявил, что «Япония не желает, чтобы такой неопределённый район, как Монголия, существовал около сферы её влияния. Монголия обязательно должна быть Монголией Востока». В беседе с корреспондентом газеты «Геральд Трибюн» 28 августа 1933 г. Араки угрожал нашей стране «ударом со стороны Японии» (1). Последовал ли новый дипломатический демарш со стороны советского полпреда или он махнул рукой на очередное выступление воинственного генерала – неизвестно.
Английский военный атташе в Токио Джеймс в своей записке в Лондон, датированной 21 октября 1933 г., отмечал, что военные круги, которые представляет Араки, считают, что лучше «начать войну против России раньше, чем позже». Американский посол в Токио Грю также писал 18 июля 1933 г., что, по его мнению, Япония может принять решение «выступить прежде, чем Советская Россия станет сильнее» (2).
Показательно в этом плане донесение в Берлин германского военного атташе в Москве полковника Гартмана после его беседы 20 ноября 1933 г. со своим японским коллегой. В донесении полковник отмечал, что если верить высказываниям японского военного атташе, Япония может начать военные действия против СССР уже весной 1934 г. По его мнению, удар должен был наноситься через Монголию на Иркутск, то есть в обход группировки советских войск, сосредоточенной в Забайкалье. В своём следующем донесении от 10 января 1934 г. Гартман также указывал на то, что Япония намечает «вооружённое столкновение с Россией» и что японская армия «считает себя достаточно сильной для вооружённого столкновения с Советским Союзом». По его наблюдениям, в Японии господствует убеждение, что «конфликт неизбежен и затяжка только осложнит положение».
К 1933 г. военно-политическое положение Японии значительно изменилось. Обширная территория трёх китайских провинций, на которых было создано «независимое» государство, находилась в полном подчинении штаба Квантунской армии. Первая фаза знаменитого меморандума Танака, предусматривающая захват Маньчжурии, была выполнена. В точном соответствии с основными положениями этого документа началось планирование следующих этапов агрессии на континенте. Офицерам генштаба и штаба Квантунской армии уже виделись новые обширные территории, по которым, почти не встречая сопротивления, маршируют солдаты императорской армии.
Но это пока были только пожелания. Военные спорили, определяя возможные сроки начала будущей войны. И здесь не было единодушия. В июне 1933 г. проводилось очередное совещание руководящего состава сухопутных войск. И здесь, конечно, не обошлось без военного министра. Генерал настаивал на том, чтобы империя готовилась в первую очередь к войне с Советским Союзом, для того чтобы напасть в 1936-м. Раньше, очевидно, не получалось. Генералы Нагата и Тодзио считали этот срок нападения нереальным и требовали более основательной подготовки. Тодзио утверждал на совещании, что «Япония должна собрать воедино все ресурсы жёлтой расы и подготовиться для тотальной войны». Его поддерживал генерал Нагано, заявляя: «необходимо иметь в тылу 500-миллионный Китай, который должен стоять за японскими самураями как громадный рабочий батальон, и значительно повысить производственные мощности Японии в Маньчжурии». Иными словами, нужно было захватить центральные районы Китая, создать солидную военно-экономическую базу в Маньчжурии и реорганизовать армию, оснастив её новейшей военной техникой. Это был более реалистичный подход к проблеме войны с Советским Союзом. Но он был невыполним к 1936 г. Нужно было выиграть время, а для этого оба генерала предлагали возобновить переговоры с СССР о заключении договора о ненападении.
Очередной вариант уточнённого и детализированного плана «ОЦУ» был разработан уже в 1933 г. Для ведения войны против СССР предполагалось сформировать 24 дивизии, оснащённые новейшей военной техникой. Войну планировалось начать с удара в восточном направлении, чтобы отрезать, а затем захватить советское Приморье. После того как эта операция успешно завершится, ударная группировка японских войск должна была нанести удар в северном направлении, выйти к южному берегу Байкала, перерезать Транссибирскую магистраль и овладеть всем Дальним Востоком. Но для 1933 г. такие расчёты хорошо выглядели на бумаге. В реальности разместить 24 дивизии с соответствующими силами авиации на необорудованном и неподготовленном маньчжурском театре в 1933 г. было невозможно. Для этого нужно было строить и строить: железные и шоссейные дороги, казармы и склады, завезти огромное количество запасов и создать мощную аэродромную сеть. Поэтому план «ОЦУ» образца 1933 г. был очередной штабной разработкой – не более. Ничего реального за ней не стояло и ей пришлось пылиться в архиве до лучших времён.
В 1933 г. сил на Дальнем Востоке было ещё мало и, конечно, все оперативные разработки будущего штаба фронта были оборонительными. Основная задача фронта – оборонять территорию Дальневосточного и Восточно-Сибирского края и поддерживать революционный порядок на территории фронта. Очевидно, обстановка в этом регионе в связи с коллективизацией была весьма напряжённой, и войска фронта должны были выполнять также и карательные функции. Правый фланг войск фронта должны были прикрывать кавалерийские дивизии армии МНР, очень слабые и малочисленные по сравнению с частями японской армии. Они должны были оборонять территорию своей республики, обеспечивать правый фланг 13-й армии и действовать в направлении на Хайлар.
По данным 4-го Управления Штаба РККА, Япония перебросила в Маньчжурию более трети свих вооружённых сил мирного времени. Там находится около семи пехотных дивизий из 21 – 6, 8, 10, 14, 19, 20-я дивизии, одна пехотная бригада 7-й пехотной дивизии, 1-я и 4-я отдельные кавалерийские бригады и отдельная охранная бригада Южно-Маньчжурской железной дороги. По тем же данным в военное время против Дальневосточного фронта могут быть сосредоточены до 37–40 пехотных дивизий, 8 кавалерийских бригад, 2 механизированных бригад и до 15 танковых батальонов РГК. К этому добавлялись 3 пехотные дивизии и 3 кавалерийские бригады армии Маньчжоу-Го.
Командование фронтом считало, что основные группировки японской армии в случае войны будут сосредоточены в Приморье (12–13 пехотных дивизий и 3 японские кавалерийские бригады) и в Забайкалье (до 15 пехотных дивизий, 5 кавалерийских и 2 механизированных японских бригад, не считая войск Маньчжоу-Го). Остальные силы могут быть разбросаны на сунгарийском и благовещенском направлениях и использованы для десантов в районах Владивостока и Северного Сахалина. Учитывался и вариант, при котором сосредоточение японской армии и начало военных действий было возможно без формального объявления войны, а десантные операции могли начаться в первые дни конфликта.
При таком количестве японских войск, которые могли быть сосредоточены в Маньчжурии, задачи войск фронта могли быть только оборонительными. Оборону фронта предполагалось строить на пограничных рубежах (строящихся укреплённых районах) по основным операционным направлениям. При этом оборона Маньчжурского направления возлагалась на 13-ю армию в составе 6 стрелковых дивизий, одной механизированной бригады и одной кавалерийской дивизии. Оборона Приморья (иманского, гродековско, ольгинского и барабашского направлений) возлагалась на 14-ю армию в составе пяти стрелковых и одной кавалерийской дивизии, частей Гродековского УРа и Барабашского укреплённого сектора (3).
Летом 1932-го начальник Разведупра Берзин назначил в Хабаровск своего соотечественника Августа Гайлиса (Валина) на должность начальника разведывательного отдела штаба армии. Он родился в 1895 г. В РККА с 1918-го, в разведке с 1920-го. Вначале помощник заведующего разведкой 4-й армии, потом в Разведупре был заведующим сектором информационно-статистического отдела. В 1923-м оканчивает Военную академию и направляется на нелегальную работу в Латвию. С 1926 г. полем его деятельности становится Восток. В 1926–1927 гг. он секретарь Китайской комиссии Политбюро, а в 1930–1931 гг. был военным советником ЦК Компартии Китая. В 1931–1932 гг. был помощником начальника агентурного отдела Разведупра и с этой должности отправился в Хабаровск. На посту начальника разведки ОКДВА находился до апреля 1937-го, а потом был вызван в Москву и несколько месяцев до дня ареста 30 июля руководил 2-м восточным отделом Разведупра. Через три месяца 26 октября комбриг Гайлис был расстрелян. Оборвалась жизнь ещё одного крупного разведчика, так много сделавшего для военной разведки на Востоке.
Помощником Гайлиса Берзин подобрал также латыша, но постарше и поопытнее. Христофор Салнынь родился в Риге в 1885 г., а в РСДРП вступил в 1902-м. Такого партийного стажа не было ни у кого в военной разведке. Участник первой русской революции, из-под ареста бежал и с 1908 по 1920 г. в эмиграции. В 1920-м выехал на Дальний Восток. На разведывательной работе в Китае находился до 1923 г. В 1923-м переброшен в Германию. Готовился «Красный Октябрь», и в эту страну направляли тех, кто имел боевой и революционный опыт. Того и другого у Салныня было в избытке, и он занимался созданием боевых нелегальных организаций Компартии Германии, организацией «красных сотен» в Тюрингии и сети подпольных складов оружия. В 1926–1929 гг. опять на Востоке – резидент в Китае. Участник конфликта на КВЖД – руководитель диверсионной работы в тылу китайских войск. В 1930–1932 гг. – разведывательная работа в странах Центральной и Восточной Европы. С октября 1932-го помощник начальника разведотдела штаба ОКДВА. Потом в 1933–1935 гг. начальник сектора этого отдела и в 1935–1936 гг. опять помощник начальника отдела. После этого с февраля 1936 по июнь 1937 г. заместитель начальника спецотделения «А» (активная разведка) Разведупра и командировка в Испанию – советником 14-го партизанского корпуса до марта 38-го. Потом вызов в Москву, арест и расстрел 21 апреля 1938 г. В июле 56-го реабилитация.
Со времён Российской империи пограничные военные округа имели свою агентурную сеть на территории сопредельных стран. Эта сеть обслуживала территорию в тактической зоне на глубину до 250 километров и отслеживала все изменения в пограничных гарнизонах и крепостях, а также внимательно следила за развитием железнодорожного строительства, которое велось по направлению к границам империи. Под пристальным наблюдением агентуры были также и перемещения войск в пограничных районах. В результате такой деятельности в штабах пограничных округов хорошо знали обо всём, что происходило за линией границы. После окончания Гражданской войны и установления границ на Западе и Востоке Разведупр взял на вооружение этот уже проверенный метод наблюдения за пограничной зоной возможных противников. Разведотделы западных пограничных округов: Ленинградского, Белорусского и Украинского «просматривали» территорию Финляндии, Прибалтики, Польши и Румынии, а южных округов: Закавказского и Среднеазиатского – пограничные районы Турции, Ирана и Афганистана. Это была обычная практика повседневной разведывательной работы в мирное время. На протяжении межвоенного двадцатилетия эта отработанная и проверенная десятилетиями система давала обильную информацию, которая учитывалась при боевой и организационной подготовке войск округов. Поступая в Москву, она существенно дополняла информацию стратегической военной разведки.
Разведотдел штаба ОКДВА не составлял исключения. После начала японской агрессии в Маньчжурии к уже имевшейся агентуре военной разведки в этом регионе добавляются новые резидентуры и агентурные сети. Идёт не только наблюдение за усилением и перемещением частей Квантунской и Корейской армий, но и проникновение в структуру японских военных органов на азиатском континенте. Информационный сектор отдела очень внимательно отслеживал всю иностранную прессу, которая поступала в Хабаровск из советских консульств в Маньчжурии, Корее и Японии. Вся собранная информация систематизировалась и анализировалась в военно-политических бюллетенях разведотдела. Это позволяло командованию ОКДВА и в первую очередь Блюхеру быть в курсе политических и военных событий в дальневосточном регионе.
Информация военной разведки, полученная от агентуры в Маньчжурии и Корее, дополнялась анализом иностранной прессы и информацией, полученной из Москвы. Всё это обобщалось в ежемесячных военно-политических бюллетенях, которые подписывал начальник 4-го отдела штаба ОКДВА Валин. Вот анализ только нескольких бюллетеней за 1933 г.
В бюллетене № 3 от 28 марта указывалась выявленная агентурой дислокация японских войск в Маньчжурии. На западной ветке КВЖД в Хайларе дислоцировалась 1-я кавалерийская бригада. В районе Цицикара – части и штаб 14-й пехотной дивизии. В Харбине располагался один из полков 10-й пехотной дивизии, остальные части дивизии находились на восточной ветке КВЖД от Мулина до станции Пограничная около советско-маньчжурской границы. Отмечалась также переброска из этих частей сводных отрядов в китайскую провинцию Жехэ, где в то время шли бои с частями китайской армии (4).
В бюллетене № 4 от 5 мая давалась оценка общей обстановки в Маньчжурии. Отмечалось, что там сейчас нет серьёзной организованной силы, которая могла бы иметь решающее значение в антияпонской борьбе. Все вооружённые формирования китайской армии или были разгромлены, или вытеснены на советскую территорию. Подчёркивалось, что это положение составляет важнейший момент для правильной оценки современной военной и политической обстановки в Маньчжурии и внешней политики японского империализма. Вся Маньчжурия и провинция Жехэ, захваченная в начале 1933 г. частями Квантунской армии и присоединённая к Маньчжоу-Го, находилась под полным контролем японских войск. В этом же бюллетене отмечалось, что части, выведенные из состава 14-й и 10-й пехотных дивизий, вернулись из Жехэ в Маньчжурию и обе дивизии уже в полном составе были сосредоточены в местах своей постоянной дислокации (5).
В бюллетене сообщалось, что с 28 марта по 1 апреля в Токио была проведена конференция командиров дивизий. Было решено переориентировать высший командный состав японской армии в связи с её реорганизацией и сложившейся международной обстановкой. С докладами на конференции выступили военный министр генерал Араки и заместитель начальника генштаба генерал Мадзаки. В бюллетене отмечалось, что информация о конференции была получена агентурным путём, хотя и не указывалось, получена она из Москвы или добыта агентурой разведывательного отдела. Мадзаки в своём докладе отмечал: «На отпущенные правительством средства в текущем году удастся перевооружить только часть дивизий, и полная реорганизация будет закончена только к весне 1935 г. …» (6). В его докладе также было отмечено, что в связи с реорганизацией армии генштабом перерабатываются мобилизационные и оперативные планы. На конференции также была признана недостаточность информации о Советском Союзе и её неточность. Поэтому было решено усилить разведку СССР по линии военных атташе, консульств и другими способами, как в самой стране, так и за её пределами. Как видно, информация о конференции была достаточно подробной. Может быть, отчёт о конференции был послан и в Харбинскую военную миссию, где у военной разведки были агентурные возможности? Возможно, но это следует отнести к разряду предположений автора, документальных доказательств нет.
К лету 1933 г. в Японии уже достаточно серьёзно воспринимали угрозу воздушного нападения на острова со стороны Японского моря в случае конфликта с Советским Союзом. В том же бюллетене отмечалось: «По агентурным данным в районе плоскогорий и в районе Японских Альп проводятся большие работы по созданию оборонительной базы для защиты от воздушного нападения со стороны Японского моря. В этих горных районах устанавливаются звукоуловители, зенитные орудия, строятся посадочные площадки, ангары для истребительной авиации. Построена горная дорога для перевозки орудий. Районы засекречены и на их границах расставлены посты» (7).
Более подробно оценка международного положения Японии и подготовка её к войне была дана в следующем номере бюллетеня (№ 5 от 5 июня 1933 г.). В нём отмечалось, что «по совершенно проверенным агентурным данным, часть японских руководящих военных кругов в начале мая считали возможным прибегнуть к военной силе в случае невыполнения нами требований Маньчжоу-Го по вопросу о КВДЖ» (8). Такая антисоветская активность Японии, по мнению разведотдела, питалась в значительной степени возросшими надеждами на ухудшение международного положения Советского Союза. В особенности японские военные круги возлагали надежды на поддержку Англии и на использование антисоветских настроений, развязанных в Германии гитлеровским переворотом. В Японии планировали возрождение англо-японского союза, который помог Японии в Русско-японской войне. Но это были только японские пожелания.
В бюллетене указывалось, что задача дипломатической изоляции СССР и сколачивание антисоветского блока не может ещё считаться решённой. Отмечалось также, что среди японской военщины растёт убеждение в том, что военная мощь СССР выросла, поэтому задача войны один на один против СССР может оказаться для Японии непосильной. Это начали понимать даже в высших кругах Японии. В бюллетене приводилась информация, полученная по агентурным каналам: командующий Квантунской армией генерал Муто высказал перед правительством ту точку зрения, что хотя СССР и переживает некоторые внутренние экономические затруднения, но военная мощь Союза не может подвергаться никаким сомнениям. Поэтому, заявил генерал, Япония не должна прибегать сейчас к методам грубого давления на СССР, а должна разрешать спорные вопросы на данном этапе дипломатическим путём и продолжать работать над усилением своей армии в Маньчжурии и увеличением средств боевой техники. Подобные высказывания говорили о том, что Япония ещё не готова к войне один на один с Советским Союзом, что подготовка будет долгой и что требуются годы, чтобы создать военно-экономическую базу для большой войны. И в начале 30-х Япония начала подготовку к такой войне.
Интересна оценка, которая была дана в этом номере бюллетеня кабинету Сайто: «Кабинет Сайто, проведший выход Японии из Лиги Наций, санкционировавший дальнейшее развитие японских военных операций в Жехэ, Чахаре и Северном Китае, поощрявший провокационные выступления против СССР по вопросу о КВЖД, сумевший провести через парламент огромный военный бюджет, в настоящее время удовлетворяет военщину, ибо она имеет возможность развивать намеченными ею темпами подготовку к большой войне» (9).
В этом же бюллетене отмечалось и усиление японской армии на четыре дивизии, и создание в Маньчжурии в районе Хайлара мощной кавалерийской группы в составе двух кавалерийских бригад, конной артиллерии, бронемашин и моторизованной пехоты. Эта группа в случае войны должна была действовать как оперативное соединение, нанося удар по Забайкалью. В бюллетене № 6 от 20 июля отмечались переброски и дислокация японских войск в Маньчжурии. Четыре пехотные дивизии, одна пехотная бригада и две кавалерийские бригады – вот те японские войска, которые были вскрыты разведкой штаба ОКДВА. Корейская армия, состоящая из двух дивизий и частей усиления, не увеличивалась и оставалась в местах прежней дислокации. Особое внимание разведка уделяла формированию маньчжурских кавалерийских частей и созданию мощной группировки конницы. В бюллетене отмечалось: «Наличие на Забайкальском направлении двух кавалерийских бригад и формирование монгольской конницы указывают на стремление японцев создать в этом районе нечто в роде конной армии. Сейчас обе кавалерийские бригады объединяются общим командованием генерала Усами со штабом кавалерийской группы. По агентурным данным осенью этого года в Маньчжурию будет переброшена из Японии 2-я кавалерийская бригада» (10).
В бюллетене № 7 от 25 августа аналитикам из разведывательного отдела пришлось признать несостоятельность прежних утверждений (1931–1932 гг.), когда Францию считали вдохновителем и организатором нового антисоветского крестового похода. В августе 1933-го уже отмечалось: «…Франция, которая до начала этого года последовательно поддерживала японские выступления на Дальнем Востоке, сейчас, после фашистского переворота в Германии и дипломатического сближения с СССР, повернула фронт против Японии…» (11). В бюллетене № 9 от 12 октября давалась оценка военно-политического положения в Маньчжурии. По полученной оттуда информации японская военщина, являвшаяся хозяином положения в Маньчжурии, считает, что главная задача заключается в возможно более быстром оборудовании маньчжурского плацдарма для развёртывания здесь в момент большой войны против СССР двухмиллионной японской армии. Цифра в два миллиона явно не соответствовала действительности и была сильно завышена. Даже к началу 1942-го, когда началась война с США и империя была полностью милитаризована, Квантунская армия, и то только на короткий срок, достигла численности в один миллион человек. На этот раз военная разведка явно ошиблась, приняв за истину чьё-то необдуманное высказывание (12).
Агентура внимательно следила за формированием кавалерийской группы. В бюллетене отмечалось, что, по агентурным данным, окончательно установлено формирование кавалерийской группы под командованием генерала Усами со штабом в Таонани. В этом же бюллетене было зафиксировано, что по последним агентурным данным японское командование настойчиво занимается исследованием путей, идущих от границы к Гродеково, проявляя особый интерес к военному строительству на советской территории. Кроме переброски агентов на советскую сторону японская разведка производит тщательный опрос перебежчиков с советской стороны. Производились также аэрофотосъёмки советской пограничной полосы с высоты 200–300 метров. Противодействовать активизации японской разведки в тот период было практически невозможно. Граница, протяжённостью в тысячи километров по берегам Амура и Уссури, не была оборудована так, как она оборудуется сейчас. Местное население, в основном амурские и уссурийские казаки, знало границу не хуже пограничников. И удержать их от переправы на другой берег пограничных рек, особенно после начала коллективизации, не удавалось. Сколько людей, бросив всё и рискуя жизнью, бежало в Маньчжурию? Об этом мы, очевидно, никогда не узнаем. Не узнаем также и о том, сколько раз японские самолёты нарушали советское воздушное пространство. Конечно, наша авиация отвечала тем же и наши самолёты так же летали над маньчжурской территорией, производя аэрофотосъёмки. Здесь противодействие шло на равных – кто сфотографирует больше.
Агентурная разведка держала под контролем всю территорию Маньчжурии. Отмечались переброски частей 6-й пехотной дивизии из Маньчжурии обратно в Японию и наличие в захваченной провинции Жехэ 8-й пехотной дивизии и смешанной бригады японских войск. К ноябрю 1933-го, по данным советской военной разведки, в Маньчжурии в составе Квантунской армии оставались только две пехотные дивизии (10-я и 14-я), одна смешанная бригада и кавалерийская группа, о которой сообщала агентура. Для такой обширной территории – немного. Общая численность армии, по разведывательным документам, – 94 тысячи человек – только для выполнения полицейских функций в захваченной стране. Говорить об агрессивности и возможном нападении на северного соседа было бы наивно. И в штабе Квантунской армии о таком нападении наверняка не думали, несмотря на все разработки вариантов плана «ОЦУ» в японском генштабе. В целом военная разведка в дальневосточных районах в тактическом и оперативном отношениях выполняла свои задачи и регулярно информировала командование ОКДВА.
Но получение информации стратегического характера ей было, конечно, не под силу. Для получения такой информации нужны были разработки специальных разведывательных операций в штаб-квартире военной разведки в Большом Знаменском переулке, дом 19. Нужна была и мощная информационно-статистическая служба, которая могла обрабатывать, систематизировать и анализировать всю поступающую в Москву из различных источников разведывательную информацию. Такая работа была возможна только в 3-м информационно-статистическом отделе Разведупра.
В октябре 33-го начальник этого отдела Никонов подписал очередную аналитическую разработку отдела: «Важнейшие организационные мероприятия буржуазных армий в 1933 г.». Специальный раздел в этом документе был посвящён Японии. На основе имевшейся информации аналитики отдела пришли к выводу, что в Японии «твёрдо проводится основная линия на войну с СССР». Исходя из этого основного тезиса делались и все основные расчёты. В документе отмечалось, что с точки зрения подготовки войны против СССР особенно характерна подготовка плацдарма в Маньчжурии. Там было развёрнуто железнодорожное строительство, строительство автомобильных дорог, казарм, складов, баз и аэродромов, а также строительство новых заводов военного значения. Проводилось также накопление боеприпасов и другого военного имущества, создание армии Маньчжоу-Го, а также формирование белогвардейских и хунхузских отрядов.
В Разведупре считали, что полная реорганизация японской армии заканчивается к 1935 г. При этом предполагали, что осенью 33-го будут реорганизованы и перевооружены пять дивизий в Маньчжурии и Корее, весной 34-го реорганизуется семь дивизий и к началу 35-го – остальные пять. Отмечалось, что серьёзные мероприятия проведены в области мобилизационной подготовки армии и страны в целом. Современное состояние японской промышленности, загруженной в течение последних двух лет крупными военными заказами, в значительной мере облегчает и ускоряет переход промышленности на военное положение. По мнению аналитиков, сроки мобилизационной готовности японской армии были очень высокими. Считалось, что первоочередные дивизии отмобилизовываются на 3–4 день, второочередные на 14–16 день и дивизии третьей очереди на 24–28 день. На мобилизацию специальных частей и тяжёлой артиллерии отводилось 15–20 дней. Таким образом, к концу первого месяца войны вся японская армия военного времени (51 дивизия) могла быть готова к отправке на континент. Вот такие расчёты и оценки были даны в Москве (13).
В июле 1933 г. губернаторы японских префектур на одном из совещаний внимательно слушали выступление военного министра генерала Араки. Речь была чрезвычайно важной. Министр, выражавший взгляды наиболее агрессивных и экспансионистских кругов армии, развивал перед губернаторами внешнеполитическую программу японской военщины. Высказав намерение осуществить вооружённое завоевание Японией Восточной Азии, не забыл оратор и своего дальневосточного соседа. «Япония должна неизбежно столкнуться с СССР, – заявил он. – Поэтому для Японии необходимо обеспечить себе путём военных методов территории Приморья, Забайкалья и Сибири».
В этой речи Араки высказался также по вопросу о «национальной обороне», осуществление которой позднее стало основным принципом экспансионистской внешней политики Японии. По словам генерала, национальная оборона не должна ограничиваться обороной самой Японии, она должна включать в себя завоевание других стран путём применения вооружённой силы.
Но генерал не ограничивался одними только выступлениями на официальных совещаниях. В том же году в своей статье «Миссия Японии в эру Сёва» он призывал к оккупации Внешней Монголии, как тогда называли в иностранной прессе МНР. Он заявил, что «Япония не желает, чтобы такой неопределённый район, как Монголия, существовал около сферы её влияния. Монголия обязательно должна быть Монголией Востока». В беседе с корреспондентом газеты «Геральд Трибюн» 28 августа 1933 г. Араки угрожал нашей стране «ударом со стороны Японии» (1). Последовал ли новый дипломатический демарш со стороны советского полпреда или он махнул рукой на очередное выступление воинственного генерала – неизвестно.
Английский военный атташе в Токио Джеймс в своей записке в Лондон, датированной 21 октября 1933 г., отмечал, что военные круги, которые представляет Араки, считают, что лучше «начать войну против России раньше, чем позже». Американский посол в Токио Грю также писал 18 июля 1933 г., что, по его мнению, Япония может принять решение «выступить прежде, чем Советская Россия станет сильнее» (2).
Показательно в этом плане донесение в Берлин германского военного атташе в Москве полковника Гартмана после его беседы 20 ноября 1933 г. со своим японским коллегой. В донесении полковник отмечал, что если верить высказываниям японского военного атташе, Япония может начать военные действия против СССР уже весной 1934 г. По его мнению, удар должен был наноситься через Монголию на Иркутск, то есть в обход группировки советских войск, сосредоточенной в Забайкалье. В своём следующем донесении от 10 января 1934 г. Гартман также указывал на то, что Япония намечает «вооружённое столкновение с Россией» и что японская армия «считает себя достаточно сильной для вооружённого столкновения с Советским Союзом». По его наблюдениям, в Японии господствует убеждение, что «конфликт неизбежен и затяжка только осложнит положение».
К 1933 г. военно-политическое положение Японии значительно изменилось. Обширная территория трёх китайских провинций, на которых было создано «независимое» государство, находилась в полном подчинении штаба Квантунской армии. Первая фаза знаменитого меморандума Танака, предусматривающая захват Маньчжурии, была выполнена. В точном соответствии с основными положениями этого документа началось планирование следующих этапов агрессии на континенте. Офицерам генштаба и штаба Квантунской армии уже виделись новые обширные территории, по которым, почти не встречая сопротивления, маршируют солдаты императорской армии.
Но это пока были только пожелания. Военные спорили, определяя возможные сроки начала будущей войны. И здесь не было единодушия. В июне 1933 г. проводилось очередное совещание руководящего состава сухопутных войск. И здесь, конечно, не обошлось без военного министра. Генерал настаивал на том, чтобы империя готовилась в первую очередь к войне с Советским Союзом, для того чтобы напасть в 1936-м. Раньше, очевидно, не получалось. Генералы Нагата и Тодзио считали этот срок нападения нереальным и требовали более основательной подготовки. Тодзио утверждал на совещании, что «Япония должна собрать воедино все ресурсы жёлтой расы и подготовиться для тотальной войны». Его поддерживал генерал Нагано, заявляя: «необходимо иметь в тылу 500-миллионный Китай, который должен стоять за японскими самураями как громадный рабочий батальон, и значительно повысить производственные мощности Японии в Маньчжурии». Иными словами, нужно было захватить центральные районы Китая, создать солидную военно-экономическую базу в Маньчжурии и реорганизовать армию, оснастив её новейшей военной техникой. Это был более реалистичный подход к проблеме войны с Советским Союзом. Но он был невыполним к 1936 г. Нужно было выиграть время, а для этого оба генерала предлагали возобновить переговоры с СССР о заключении договора о ненападении.
Очередной вариант уточнённого и детализированного плана «ОЦУ» был разработан уже в 1933 г. Для ведения войны против СССР предполагалось сформировать 24 дивизии, оснащённые новейшей военной техникой. Войну планировалось начать с удара в восточном направлении, чтобы отрезать, а затем захватить советское Приморье. После того как эта операция успешно завершится, ударная группировка японских войск должна была нанести удар в северном направлении, выйти к южному берегу Байкала, перерезать Транссибирскую магистраль и овладеть всем Дальним Востоком. Но для 1933 г. такие расчёты хорошо выглядели на бумаге. В реальности разместить 24 дивизии с соответствующими силами авиации на необорудованном и неподготовленном маньчжурском театре в 1933 г. было невозможно. Для этого нужно было строить и строить: железные и шоссейные дороги, казармы и склады, завезти огромное количество запасов и создать мощную аэродромную сеть. Поэтому план «ОЦУ» образца 1933 г. был очередной штабной разработкой – не более. Ничего реального за ней не стояло и ей пришлось пылиться в архиве до лучших времён.
* * *
Для начала 30-х было естественно, что оперативные планы для разных театров военных действий разрабатывались в штабах пограничных военных округов. В Тбилиси – штабе Закавказского военного округа, разрабатывались варианты оперативных планов войны с южными соседями: Турцией и Ираном. В Ташкенте – штабе Среднеазиатского военного округа – варианты планов войны с Ираном и Афганистаном. При этом в штабах никого не смущало, что с этими странами были нормальные дипломатические, а с Афганистаном и дружественные отношения. Штабные работники оттачивали своё оперативное мастерство, желая иметь в сейфах готовые оперативные документы на все случаи жизни. Такая же обстановка была и в Хабаровске. Начальник штаба ОКДВА становился в военное время начальником штаба Дальневосточного фронта. Ему и была поручена разработка записки по плану операции на случай войны с Японией. Документ был составлен в соответствии с общим оперативным планом 1933 г. по мобилизационному расписанию № 15 как вариант «ДВ-2».В 1933 г. сил на Дальнем Востоке было ещё мало и, конечно, все оперативные разработки будущего штаба фронта были оборонительными. Основная задача фронта – оборонять территорию Дальневосточного и Восточно-Сибирского края и поддерживать революционный порядок на территории фронта. Очевидно, обстановка в этом регионе в связи с коллективизацией была весьма напряжённой, и войска фронта должны были выполнять также и карательные функции. Правый фланг войск фронта должны были прикрывать кавалерийские дивизии армии МНР, очень слабые и малочисленные по сравнению с частями японской армии. Они должны были оборонять территорию своей республики, обеспечивать правый фланг 13-й армии и действовать в направлении на Хайлар.
По данным 4-го Управления Штаба РККА, Япония перебросила в Маньчжурию более трети свих вооружённых сил мирного времени. Там находится около семи пехотных дивизий из 21 – 6, 8, 10, 14, 19, 20-я дивизии, одна пехотная бригада 7-й пехотной дивизии, 1-я и 4-я отдельные кавалерийские бригады и отдельная охранная бригада Южно-Маньчжурской железной дороги. По тем же данным в военное время против Дальневосточного фронта могут быть сосредоточены до 37–40 пехотных дивизий, 8 кавалерийских бригад, 2 механизированных бригад и до 15 танковых батальонов РГК. К этому добавлялись 3 пехотные дивизии и 3 кавалерийские бригады армии Маньчжоу-Го.
Командование фронтом считало, что основные группировки японской армии в случае войны будут сосредоточены в Приморье (12–13 пехотных дивизий и 3 японские кавалерийские бригады) и в Забайкалье (до 15 пехотных дивизий, 5 кавалерийских и 2 механизированных японских бригад, не считая войск Маньчжоу-Го). Остальные силы могут быть разбросаны на сунгарийском и благовещенском направлениях и использованы для десантов в районах Владивостока и Северного Сахалина. Учитывался и вариант, при котором сосредоточение японской армии и начало военных действий было возможно без формального объявления войны, а десантные операции могли начаться в первые дни конфликта.
При таком количестве японских войск, которые могли быть сосредоточены в Маньчжурии, задачи войск фронта могли быть только оборонительными. Оборону фронта предполагалось строить на пограничных рубежах (строящихся укреплённых районах) по основным операционным направлениям. При этом оборона Маньчжурского направления возлагалась на 13-ю армию в составе 6 стрелковых дивизий, одной механизированной бригады и одной кавалерийской дивизии. Оборона Приморья (иманского, гродековско, ольгинского и барабашского направлений) возлагалась на 14-ю армию в составе пяти стрелковых и одной кавалерийской дивизии, частей Гродековского УРа и Барабашского укреплённого сектора (3).
* * *
Во время конфликта на КВЖД в 1929 г. и в последующие годы на Дальнем Востоке был создан крупный центр военной разведки оперативно-тактического характера, ОКДВА была армией только по названию. Фактически в начале 1930-х, когда началось усиление дальневосточных рубежей, это был очень крупный и по территории, и по количеству войск пограничный военный окру г. В Хабаровске находились командование и штаб армии, а в штабе разведывательный отдел, закамуфлированный под номером четыре по аналогии с 4-м Управлением Штаба РККА.Летом 1932-го начальник Разведупра Берзин назначил в Хабаровск своего соотечественника Августа Гайлиса (Валина) на должность начальника разведывательного отдела штаба армии. Он родился в 1895 г. В РККА с 1918-го, в разведке с 1920-го. Вначале помощник заведующего разведкой 4-й армии, потом в Разведупре был заведующим сектором информационно-статистического отдела. В 1923-м оканчивает Военную академию и направляется на нелегальную работу в Латвию. С 1926 г. полем его деятельности становится Восток. В 1926–1927 гг. он секретарь Китайской комиссии Политбюро, а в 1930–1931 гг. был военным советником ЦК Компартии Китая. В 1931–1932 гг. был помощником начальника агентурного отдела Разведупра и с этой должности отправился в Хабаровск. На посту начальника разведки ОКДВА находился до апреля 1937-го, а потом был вызван в Москву и несколько месяцев до дня ареста 30 июля руководил 2-м восточным отделом Разведупра. Через три месяца 26 октября комбриг Гайлис был расстрелян. Оборвалась жизнь ещё одного крупного разведчика, так много сделавшего для военной разведки на Востоке.
Помощником Гайлиса Берзин подобрал также латыша, но постарше и поопытнее. Христофор Салнынь родился в Риге в 1885 г., а в РСДРП вступил в 1902-м. Такого партийного стажа не было ни у кого в военной разведке. Участник первой русской революции, из-под ареста бежал и с 1908 по 1920 г. в эмиграции. В 1920-м выехал на Дальний Восток. На разведывательной работе в Китае находился до 1923 г. В 1923-м переброшен в Германию. Готовился «Красный Октябрь», и в эту страну направляли тех, кто имел боевой и революционный опыт. Того и другого у Салныня было в избытке, и он занимался созданием боевых нелегальных организаций Компартии Германии, организацией «красных сотен» в Тюрингии и сети подпольных складов оружия. В 1926–1929 гг. опять на Востоке – резидент в Китае. Участник конфликта на КВЖД – руководитель диверсионной работы в тылу китайских войск. В 1930–1932 гг. – разведывательная работа в странах Центральной и Восточной Европы. С октября 1932-го помощник начальника разведотдела штаба ОКДВА. Потом в 1933–1935 гг. начальник сектора этого отдела и в 1935–1936 гг. опять помощник начальника отдела. После этого с февраля 1936 по июнь 1937 г. заместитель начальника спецотделения «А» (активная разведка) Разведупра и командировка в Испанию – советником 14-го партизанского корпуса до марта 38-го. Потом вызов в Москву, арест и расстрел 21 апреля 1938 г. В июле 56-го реабилитация.
Со времён Российской империи пограничные военные округа имели свою агентурную сеть на территории сопредельных стран. Эта сеть обслуживала территорию в тактической зоне на глубину до 250 километров и отслеживала все изменения в пограничных гарнизонах и крепостях, а также внимательно следила за развитием железнодорожного строительства, которое велось по направлению к границам империи. Под пристальным наблюдением агентуры были также и перемещения войск в пограничных районах. В результате такой деятельности в штабах пограничных округов хорошо знали обо всём, что происходило за линией границы. После окончания Гражданской войны и установления границ на Западе и Востоке Разведупр взял на вооружение этот уже проверенный метод наблюдения за пограничной зоной возможных противников. Разведотделы западных пограничных округов: Ленинградского, Белорусского и Украинского «просматривали» территорию Финляндии, Прибалтики, Польши и Румынии, а южных округов: Закавказского и Среднеазиатского – пограничные районы Турции, Ирана и Афганистана. Это была обычная практика повседневной разведывательной работы в мирное время. На протяжении межвоенного двадцатилетия эта отработанная и проверенная десятилетиями система давала обильную информацию, которая учитывалась при боевой и организационной подготовке войск округов. Поступая в Москву, она существенно дополняла информацию стратегической военной разведки.
Разведотдел штаба ОКДВА не составлял исключения. После начала японской агрессии в Маньчжурии к уже имевшейся агентуре военной разведки в этом регионе добавляются новые резидентуры и агентурные сети. Идёт не только наблюдение за усилением и перемещением частей Квантунской и Корейской армий, но и проникновение в структуру японских военных органов на азиатском континенте. Информационный сектор отдела очень внимательно отслеживал всю иностранную прессу, которая поступала в Хабаровск из советских консульств в Маньчжурии, Корее и Японии. Вся собранная информация систематизировалась и анализировалась в военно-политических бюллетенях разведотдела. Это позволяло командованию ОКДВА и в первую очередь Блюхеру быть в курсе политических и военных событий в дальневосточном регионе.
Информация военной разведки, полученная от агентуры в Маньчжурии и Корее, дополнялась анализом иностранной прессы и информацией, полученной из Москвы. Всё это обобщалось в ежемесячных военно-политических бюллетенях, которые подписывал начальник 4-го отдела штаба ОКДВА Валин. Вот анализ только нескольких бюллетеней за 1933 г.
В бюллетене № 3 от 28 марта указывалась выявленная агентурой дислокация японских войск в Маньчжурии. На западной ветке КВЖД в Хайларе дислоцировалась 1-я кавалерийская бригада. В районе Цицикара – части и штаб 14-й пехотной дивизии. В Харбине располагался один из полков 10-й пехотной дивизии, остальные части дивизии находились на восточной ветке КВЖД от Мулина до станции Пограничная около советско-маньчжурской границы. Отмечалась также переброска из этих частей сводных отрядов в китайскую провинцию Жехэ, где в то время шли бои с частями китайской армии (4).
В бюллетене № 4 от 5 мая давалась оценка общей обстановки в Маньчжурии. Отмечалось, что там сейчас нет серьёзной организованной силы, которая могла бы иметь решающее значение в антияпонской борьбе. Все вооружённые формирования китайской армии или были разгромлены, или вытеснены на советскую территорию. Подчёркивалось, что это положение составляет важнейший момент для правильной оценки современной военной и политической обстановки в Маньчжурии и внешней политики японского империализма. Вся Маньчжурия и провинция Жехэ, захваченная в начале 1933 г. частями Квантунской армии и присоединённая к Маньчжоу-Го, находилась под полным контролем японских войск. В этом же бюллетене отмечалось, что части, выведенные из состава 14-й и 10-й пехотных дивизий, вернулись из Жехэ в Маньчжурию и обе дивизии уже в полном составе были сосредоточены в местах своей постоянной дислокации (5).
В бюллетене сообщалось, что с 28 марта по 1 апреля в Токио была проведена конференция командиров дивизий. Было решено переориентировать высший командный состав японской армии в связи с её реорганизацией и сложившейся международной обстановкой. С докладами на конференции выступили военный министр генерал Араки и заместитель начальника генштаба генерал Мадзаки. В бюллетене отмечалось, что информация о конференции была получена агентурным путём, хотя и не указывалось, получена она из Москвы или добыта агентурой разведывательного отдела. Мадзаки в своём докладе отмечал: «На отпущенные правительством средства в текущем году удастся перевооружить только часть дивизий, и полная реорганизация будет закончена только к весне 1935 г. …» (6). В его докладе также было отмечено, что в связи с реорганизацией армии генштабом перерабатываются мобилизационные и оперативные планы. На конференции также была признана недостаточность информации о Советском Союзе и её неточность. Поэтому было решено усилить разведку СССР по линии военных атташе, консульств и другими способами, как в самой стране, так и за её пределами. Как видно, информация о конференции была достаточно подробной. Может быть, отчёт о конференции был послан и в Харбинскую военную миссию, где у военной разведки были агентурные возможности? Возможно, но это следует отнести к разряду предположений автора, документальных доказательств нет.
К лету 1933 г. в Японии уже достаточно серьёзно воспринимали угрозу воздушного нападения на острова со стороны Японского моря в случае конфликта с Советским Союзом. В том же бюллетене отмечалось: «По агентурным данным в районе плоскогорий и в районе Японских Альп проводятся большие работы по созданию оборонительной базы для защиты от воздушного нападения со стороны Японского моря. В этих горных районах устанавливаются звукоуловители, зенитные орудия, строятся посадочные площадки, ангары для истребительной авиации. Построена горная дорога для перевозки орудий. Районы засекречены и на их границах расставлены посты» (7).
Более подробно оценка международного положения Японии и подготовка её к войне была дана в следующем номере бюллетеня (№ 5 от 5 июня 1933 г.). В нём отмечалось, что «по совершенно проверенным агентурным данным, часть японских руководящих военных кругов в начале мая считали возможным прибегнуть к военной силе в случае невыполнения нами требований Маньчжоу-Го по вопросу о КВДЖ» (8). Такая антисоветская активность Японии, по мнению разведотдела, питалась в значительной степени возросшими надеждами на ухудшение международного положения Советского Союза. В особенности японские военные круги возлагали надежды на поддержку Англии и на использование антисоветских настроений, развязанных в Германии гитлеровским переворотом. В Японии планировали возрождение англо-японского союза, который помог Японии в Русско-японской войне. Но это были только японские пожелания.
В бюллетене указывалось, что задача дипломатической изоляции СССР и сколачивание антисоветского блока не может ещё считаться решённой. Отмечалось также, что среди японской военщины растёт убеждение в том, что военная мощь СССР выросла, поэтому задача войны один на один против СССР может оказаться для Японии непосильной. Это начали понимать даже в высших кругах Японии. В бюллетене приводилась информация, полученная по агентурным каналам: командующий Квантунской армией генерал Муто высказал перед правительством ту точку зрения, что хотя СССР и переживает некоторые внутренние экономические затруднения, но военная мощь Союза не может подвергаться никаким сомнениям. Поэтому, заявил генерал, Япония не должна прибегать сейчас к методам грубого давления на СССР, а должна разрешать спорные вопросы на данном этапе дипломатическим путём и продолжать работать над усилением своей армии в Маньчжурии и увеличением средств боевой техники. Подобные высказывания говорили о том, что Япония ещё не готова к войне один на один с Советским Союзом, что подготовка будет долгой и что требуются годы, чтобы создать военно-экономическую базу для большой войны. И в начале 30-х Япония начала подготовку к такой войне.
Интересна оценка, которая была дана в этом номере бюллетеня кабинету Сайто: «Кабинет Сайто, проведший выход Японии из Лиги Наций, санкционировавший дальнейшее развитие японских военных операций в Жехэ, Чахаре и Северном Китае, поощрявший провокационные выступления против СССР по вопросу о КВЖД, сумевший провести через парламент огромный военный бюджет, в настоящее время удовлетворяет военщину, ибо она имеет возможность развивать намеченными ею темпами подготовку к большой войне» (9).
В этом же бюллетене отмечалось и усиление японской армии на четыре дивизии, и создание в Маньчжурии в районе Хайлара мощной кавалерийской группы в составе двух кавалерийских бригад, конной артиллерии, бронемашин и моторизованной пехоты. Эта группа в случае войны должна была действовать как оперативное соединение, нанося удар по Забайкалью. В бюллетене № 6 от 20 июля отмечались переброски и дислокация японских войск в Маньчжурии. Четыре пехотные дивизии, одна пехотная бригада и две кавалерийские бригады – вот те японские войска, которые были вскрыты разведкой штаба ОКДВА. Корейская армия, состоящая из двух дивизий и частей усиления, не увеличивалась и оставалась в местах прежней дислокации. Особое внимание разведка уделяла формированию маньчжурских кавалерийских частей и созданию мощной группировки конницы. В бюллетене отмечалось: «Наличие на Забайкальском направлении двух кавалерийских бригад и формирование монгольской конницы указывают на стремление японцев создать в этом районе нечто в роде конной армии. Сейчас обе кавалерийские бригады объединяются общим командованием генерала Усами со штабом кавалерийской группы. По агентурным данным осенью этого года в Маньчжурию будет переброшена из Японии 2-я кавалерийская бригада» (10).
В бюллетене № 7 от 25 августа аналитикам из разведывательного отдела пришлось признать несостоятельность прежних утверждений (1931–1932 гг.), когда Францию считали вдохновителем и организатором нового антисоветского крестового похода. В августе 1933-го уже отмечалось: «…Франция, которая до начала этого года последовательно поддерживала японские выступления на Дальнем Востоке, сейчас, после фашистского переворота в Германии и дипломатического сближения с СССР, повернула фронт против Японии…» (11). В бюллетене № 9 от 12 октября давалась оценка военно-политического положения в Маньчжурии. По полученной оттуда информации японская военщина, являвшаяся хозяином положения в Маньчжурии, считает, что главная задача заключается в возможно более быстром оборудовании маньчжурского плацдарма для развёртывания здесь в момент большой войны против СССР двухмиллионной японской армии. Цифра в два миллиона явно не соответствовала действительности и была сильно завышена. Даже к началу 1942-го, когда началась война с США и империя была полностью милитаризована, Квантунская армия, и то только на короткий срок, достигла численности в один миллион человек. На этот раз военная разведка явно ошиблась, приняв за истину чьё-то необдуманное высказывание (12).
Агентура внимательно следила за формированием кавалерийской группы. В бюллетене отмечалось, что, по агентурным данным, окончательно установлено формирование кавалерийской группы под командованием генерала Усами со штабом в Таонани. В этом же бюллетене было зафиксировано, что по последним агентурным данным японское командование настойчиво занимается исследованием путей, идущих от границы к Гродеково, проявляя особый интерес к военному строительству на советской территории. Кроме переброски агентов на советскую сторону японская разведка производит тщательный опрос перебежчиков с советской стороны. Производились также аэрофотосъёмки советской пограничной полосы с высоты 200–300 метров. Противодействовать активизации японской разведки в тот период было практически невозможно. Граница, протяжённостью в тысячи километров по берегам Амура и Уссури, не была оборудована так, как она оборудуется сейчас. Местное население, в основном амурские и уссурийские казаки, знало границу не хуже пограничников. И удержать их от переправы на другой берег пограничных рек, особенно после начала коллективизации, не удавалось. Сколько людей, бросив всё и рискуя жизнью, бежало в Маньчжурию? Об этом мы, очевидно, никогда не узнаем. Не узнаем также и о том, сколько раз японские самолёты нарушали советское воздушное пространство. Конечно, наша авиация отвечала тем же и наши самолёты так же летали над маньчжурской территорией, производя аэрофотосъёмки. Здесь противодействие шло на равных – кто сфотографирует больше.
Агентурная разведка держала под контролем всю территорию Маньчжурии. Отмечались переброски частей 6-й пехотной дивизии из Маньчжурии обратно в Японию и наличие в захваченной провинции Жехэ 8-й пехотной дивизии и смешанной бригады японских войск. К ноябрю 1933-го, по данным советской военной разведки, в Маньчжурии в составе Квантунской армии оставались только две пехотные дивизии (10-я и 14-я), одна смешанная бригада и кавалерийская группа, о которой сообщала агентура. Для такой обширной территории – немного. Общая численность армии, по разведывательным документам, – 94 тысячи человек – только для выполнения полицейских функций в захваченной стране. Говорить об агрессивности и возможном нападении на северного соседа было бы наивно. И в штабе Квантунской армии о таком нападении наверняка не думали, несмотря на все разработки вариантов плана «ОЦУ» в японском генштабе. В целом военная разведка в дальневосточных районах в тактическом и оперативном отношениях выполняла свои задачи и регулярно информировала командование ОКДВА.
Но получение информации стратегического характера ей было, конечно, не под силу. Для получения такой информации нужны были разработки специальных разведывательных операций в штаб-квартире военной разведки в Большом Знаменском переулке, дом 19. Нужна была и мощная информационно-статистическая служба, которая могла обрабатывать, систематизировать и анализировать всю поступающую в Москву из различных источников разведывательную информацию. Такая работа была возможна только в 3-м информационно-статистическом отделе Разведупра.
В октябре 33-го начальник этого отдела Никонов подписал очередную аналитическую разработку отдела: «Важнейшие организационные мероприятия буржуазных армий в 1933 г.». Специальный раздел в этом документе был посвящён Японии. На основе имевшейся информации аналитики отдела пришли к выводу, что в Японии «твёрдо проводится основная линия на войну с СССР». Исходя из этого основного тезиса делались и все основные расчёты. В документе отмечалось, что с точки зрения подготовки войны против СССР особенно характерна подготовка плацдарма в Маньчжурии. Там было развёрнуто железнодорожное строительство, строительство автомобильных дорог, казарм, складов, баз и аэродромов, а также строительство новых заводов военного значения. Проводилось также накопление боеприпасов и другого военного имущества, создание армии Маньчжоу-Го, а также формирование белогвардейских и хунхузских отрядов.
В Разведупре считали, что полная реорганизация японской армии заканчивается к 1935 г. При этом предполагали, что осенью 33-го будут реорганизованы и перевооружены пять дивизий в Маньчжурии и Корее, весной 34-го реорганизуется семь дивизий и к началу 35-го – остальные пять. Отмечалось, что серьёзные мероприятия проведены в области мобилизационной подготовки армии и страны в целом. Современное состояние японской промышленности, загруженной в течение последних двух лет крупными военными заказами, в значительной мере облегчает и ускоряет переход промышленности на военное положение. По мнению аналитиков, сроки мобилизационной готовности японской армии были очень высокими. Считалось, что первоочередные дивизии отмобилизовываются на 3–4 день, второочередные на 14–16 день и дивизии третьей очереди на 24–28 день. На мобилизацию специальных частей и тяжёлой артиллерии отводилось 15–20 дней. Таким образом, к концу первого месяца войны вся японская армия военного времени (51 дивизия) могла быть готова к отправке на континент. Вот такие расчёты и оценки были даны в Москве (13).
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента