Евгений Криницын. Акулы интервью. 11 мастер-классов

Любимые интервьюеры

   Лучшими интервьюерами я считаю Познера, Канделаки и себя. Не буду говорить, в каком именно порядке. Канделаки замечательный интервьюер. Да, она в своих передачах делает не политические интервью, а разговаривает с собеседниками на легкие, светские темы. Однако я уверен, что, если посажу ее на «Эхе» против кого угодно: чиновника, политика, министра, президента, – она все равно будет делать замечательные, серьезные интервью… если будет так же готовиться, так же подходить к делу, так же чувствовать клиента. Энергетика у нее есть, внимание, любопытство. Коля Сванидзе великолепно делает «Исторические хроники», а интервью у него получаются какими-то обычными. Из его книги о Медведеве я ничего нового не узнал, но я прекрасно понимаю, что это не вина Колина, а беда. Он задал все нужные вопросы, только по том все вырезали.

Интервью с Путиным

   Путина я интервьюировал в 1997 году. Сейчас зову постоянно, а он отвечает: «Я у вас уже был». И в августе 2008-го то же самое сказал. Мы посмеялись, потому что он помнил, по какому вопросу был 11 лет назад. Он тогда работал начальником контрольного управления президента. Ему поручили выяснить, каким образом танки, отправленные на утилизацию в Мурманск, оказались в Нагорном Карабахе. Это вообще было его первое интервью в Москве, и естественно, что он его запомнил.

Темы интервью

   Когда я прошу об интервью, то предлагаю тему, например: «Давайте поговорим об СНГ». Тогда мне понятно, к чему готовиться. Я не могу спрашивать, когда выпадет снег или где купить елку. Или тогда давайте договоримся, что мы будем обсуждать Новый год.
   Вот интервью с Лавровым. Я говорю: «Сергей, давай поговорим о российско-американских отношениях». Меня сейчас не волнует ни Африка, ни Китай. И я готовлюсь, вгрызаюсь в тему. А брать интервью ради того, чтобы взять интервью, мне неинтересно. Я вырос из тех штанишек. И прыгать до потолка от радости, если я задал вопрос, к примеру, президенту Чили, не буду. Солянки у меня быть не может, только конкретика. А «народные», так называемые наболевшие вопросы – это горячая линия. Включил и пошел. А вот если мы будем делать интервью с Чубайсом, тема будет определена четко: либо про нанотехнологии, либо про мировой кризис. И тогда Чубайс будет готовиться, он понимает, что ему будут задавать профессиональные вопросы. Вопросы типа «Когда выпадет снег?» или «Где купить елку?» гораздо удобнее. Но я спрашиваю то, что меня волнует. Я против политкорректности. Я считаю, есть вежливость и профессионализм. Все остальное искусственное.

Подготовка

   Если бы у меня было через неделю интервью с министром культуры Авдеевым, я бы сейчас набрасывал темы – Большой театр, реконструкция, национальные языки, авторские права, электронные книги. Я встречался бы с людьми, спрашивал и т. д. Перед встречей с министром финансов США Генри Полсоном в апреле 2008-го, когда еще никто не знал о кризисе, я поговорил с зампредом Центробанка Улюкаевым, с двумя крупными банкирами, с Алексеем Кудриным, они меня здорово поднатаскали.
   Когда я ездил брать интервью у президента Литвы, я перед этим встретился в МИДе с человеком, который курирует Литву, пообщался с литовской диаспорой в Москве, поговорил с депутатами, которые хорошо разбираются в российско-литовских отношениях, словом, подготовился.

Рубашка в клетку

   На интервью я всегда прихожу без галстука, всегда в клетчатой рубашке и часто без пиджака. Хотя если вы заглянете в мой шкаф на «Эхе», там целых два пиджака, один в клетку, другой парадный. На интервью надо чувствовать себя удобно, а пиджак мне неудобен и галстук меня душит. Если мне скажут: «Протокол требует», то я приду в пиджаке, но, если это будет интервью без телевидения, попрошу разрешения снять пиджак. И объясню, что я чувствую себя стесненно, это такая фобия, болезнь. К тому же я не умею их носить.

Как стать «крутым» интервьюером

   Во-первых, надо готовиться. Вот сидит сейчас, скажем, девочка на «Вестях». Но она же не задает вопросы, она всего лишь «стойка для микрофона». У нее в ухе наушник. Когда редактор диктует ведущему вопросы, он не чувствует энергетики, которая исходит от клиента. Я своим ведущим на RTVi запретил использовать наушник. Я говорю: «Не, ребята, вы мне порушите радио, сами давайте, пусть будут накладки». Во-вторых, интервьюер должен быть любопытен, хоть что-то в клиенте должно быть интересным. В-третьих, нужно обладать собственной энергетикой, чтобы быть интересным клиенту. Даже если я понимаю, что человек никогда мне не ответит на какой-то вопрос, я все равно попробую его задать. Сразу после выборов был у нас американский посол. Мы его спросили, за кого он голосовал. Он ответил: «Это тайна, не скажу». Я снова спросил, почему такие результаты. Он сказал: «Потому что у нас появилась надежда». Это не значит, что он голосовал за Обаму, но он назвал мотивировку большинства американцев, к которой, по-моему, причисляет и себя. Нужно уметь ставить вопрос. Журналисты меня постоянно в лоб спрашивают, за кого я голосовал. Я пока никому не ответил. Пробуйте.

Николай Сванидзе

   
 
   (род. 2 апреля 1955 г.) – российский тележурналист, политический обозреватель, ведущий телевизионных программ «Зеркало», «Подробности», «Контрасты» на канале «Россия». Член общественной палаты Российской Федерации. С 2009 г. член Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Автор книги «Медведев»

Справка

   Закончил исторический факультет МГУ (1977), работал в Институте США и Канады РАН.
   1975–1991 – член КПСС.
   На российском телевидении с 1991 г.
   C 1996 г. заместитель председателя, а с февраля 1997 г. по май 1998 г. – председатель ВГТРК.
   Автор и ведущий цикла исторических телевизионных программ и телефильмов. Член бюро Союза журналистов Москвы.
   С ноября 2005 г. – член Общественной палаты Российской Федерации, в составе Комиссии по коммуникациям, информационной политике и свободе слова в средствах массовой информации.
   В настоящее время – член совета Общественной палаты Российской Федерации, председатель комиссии Общественной палаты по межнациональным отношениям и свободе совести, член межкомиссионной рабочей группы по международной деятельности Общественной палаты, член комиссии Общественной палаты по общественному контролю за деятельностью правоохранительных органов и реформированием судебно-правовой системы с правом совещательного голоса.
   В 2006 г. снялся в кино, сыграв роль своего дальнего родственника, Алеши Сванидзе, брата первой жены Сталина Като Сванидзе в телесериале «Жена Сталина».
   С 2007 г. возглавляет кафедру журналистики факультета журналистики РГГУ.

Награды и премии

   Орден Почета (14.05.2001) – за большой вклад в развитие российского телевидения и радиовещания.
   Орден «За личное мужество» (17.01.1994) – за мужество и само отверженность, проявленные при исполнении профессионального долга в условиях, сопряженных с риском для жизни.
   Медаль Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации «Спешите делать добро» (2007).
   Лауреат премии ТЭФИ в номинации «Ведущий информационной программы» (1995).

Цель

   Моя цель – либо информация, либо сам человек. Если первое, то интервьюируемый выступает как безликий носитель. Он не человек. Он не Вася, он просто ценный источник. Второй вариант: он мне интересен сам по себе, как личность, как Вася. Тогда я интересуюсь тем, что может выявить грани его характера, его личности. Наконец, третья цель: интервью может быть рекламным и антирекламным, чтобы либо распиарить человека, либо «закопать». В 1996 году у меня было большое интервью в программе «Зеркало» с Геннадием Андреевичем Зюгановым. Он еще тогда лидировал со значительным отрывом от Ельцина. Незадолго до этого Зюганов сказал, что предвыборная кампания – это наш Сталинград. Меня это очень разозлило, потому что у меня отец воевал. И сравнивать что ни попадя со Сталинградом мне показалось кощунством. Я считал, что приход коммунистов к власти в нашей стране еще раз будет означать большой конец всем нашим надеждам. И эти выборы будут последними. Я до сих пор не изменил своей точки зрения. И когда пригласил Зюганова в «Зеркало», моя задача была предельно жестко с ним поговорить и показать истинное лицо КПРФ. Угрозу, которая эта партия несет стране. Никаких отдельных вопросов не было. Дело не в том, какой вопрос ты задаешь, потому что для профессионала не существует вопроса, который поставил бы его в тупик. Это как в боксе, где редко какой единичный удар сможет нокаутировать противника. Побеждает тот, кто владеет комбинацией ударов и у кого они отработаны до автоматизма.

Приемы

   Речь идет не о том, чтобы придумать гениальный вопрос, который сразу же размажет оппонента по стенке. Таких вопросов нет. Если интервьюируемый не может на него ответить, он уклонится. Фишка – в подготовке. Нужно представлять возможные ответы на вопросы. Ты задаешь вопрос, слушаешь ответ, который для тебя ожидаем (если нет, то нужно уметь реагировать экспромтом). Задаешь следующий вопрос усиливающий, уточняющий, загоняющий собеседника в угол, если это тебе нужно. После ответа готовишь очередной вопрос. Комбинация вопросов очень важна. Нужно очень внимательно слушать собеседника, как бы ты к нему ни относился, нужно очень хорошо знать его и его позиции. И еще раз повторяю, нужно готовиться не к вопросам и ответам, а к разговору, к диалогу.

Ранг собеседника

   Уважающий себя журналист разговаривает одинаково и с начальником ЖЭКа, и с президентом страны, невзирая на ранги. Но это должен быть диалог. Для того чтобы просто сочинять вопросы, журналист не нужен, в этом случае он превращается в «стойку для микрофона». Я был последним журналистом, который брал большое интервью у Ельцина, которому я очень симпатизировал. И это мешает, когда человек тебе нравится, а тебе приходится задавать неудобные вопросы. Поэтому я считаю, что каких-то специальных отношений с политиками журналист должен избегать. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Не нужно и нарочито портить отношения с политиками, как бы далеки они ни были от твоей системы координат. Со всеми должны быть ровные, приличные отношения. Иначе они к вам не придут. Если вы друг другу неприятны, человеку будет сложно прийти к тебе в эфир, психологически сложно, он будет ждать какой-то подлянки. Но и сближаться тоже не надо.
   Так щекочет немножко нервы (особенно у молодых журналистов) почувствовать себя на короткой ноге с известными людьми, мол, я тоже такой, как они. Пушкин, Лермонтов и я. Это тупиковый путь, потому что, когда ты с человеком в приятельских отношениях, сложно задавать ему жесткие вопросы. Он может расценить любой более или менее жесткий вопрос как предательство, мол мы с тобой приятельствуем, а ты меня тут прессуешь. Это чревато обидами и враждой. Могу вспомнить массу случаев, когда приходилось задавать некомфортные вопросы людям, с которыми я приятельствовал. С политиками последних лет легче работать, нет специальных отношений, как правило, они не готовы идти на неформальные отношения, им это не нужно. Они неохотно ходят на интервью, если не получают приказа сверху. Они прячутся за свою должность и не хотят светиться и лично пиариться, у них другие задачи. С другой стороны, добиться, чтобы к тебе пришли на интервью, сложнее, нужно звонить их начальству.

Договоренности и разминка

   Перед передачей политики и чиновники иногда просят, чтобы им не задавали те или иные вопросы. Вот Иван Петрович, хочу вас спросить о том-то и том-то, а он в ответ: «Ох, как не хочется, давайте не будем». С этим я часто не соглашаюсь. Если эта тема, на которую я его пригласил, а он, такой радостный, ко мне приходит и отказывается на эту тему говорить, тогда на кой он мне нужен? Нас просто не поймут. Я пригласил, условно говоря, режиссера, который поставил фильм, а он предлагает говорить о футболе. Так лучше я спортсмена на эту тему приглашу. Перед передачей нужно собеседника разминать, иначе сложно будет. Если человека не знаешь, нужно определить, какой он будет на эфире, вдруг зажмется. Кстати, часто такое происходит с военными. Это люди жизнью тертые, властные, но привыкшие к жесткой субординации. Их девиз: «Лучше промолчать, чем сказать лишнее». Когда камера не работает, они обаятельные, сыплют анекдотами, могут рюмку пропустить для храбрости. Когда же камера включается, у них срабатывает внутренняя дисциплина, сразу же вспоминают, что их будет слушать и смотреть начальство, которое и приказало сюда прийти, потому что военный человек без приказа командира никогда не придет в эфир. И зажимаются часто, сидят будто аршин проглотили. Сидит умный, опытный человек и не может выдавить ни слова, а то, что говорит, – формальность. Иногда их не получается разговорить. Абсолютного «победного» рецепта нет. Но нужно человека перед эфиром убедить, что вы союзники, что он тебя интересует как информмейкер, который пришел, чтобы высказать позицию своего руководства. Можно предложить сформулировать тот или иной вопрос по-другому, если ему сложно ответить на вопрос в этой формулировке. Иногда еще больше иду навстречу. Гость говорит: «Николай Карлович, вот здесь я это скажу, а там дальше такие вещи, вы меня поймите, я это не могу сказать». Я всегда соглашаюсь.
   Если ты приглашаешь человека, которого хочешь гонять по углам, и видишь, что он зажимается, не хочет отвечать на какой-то вопрос, увиливает, но в то же время ты понимаешь, что он полностью не закрывается, тогда нужно поступать жестко, «додавливать» собеседника. Тут никаких договоренностей до эфира быть не может. Потому что, если они есть (к примеру, не развивать сложных тем, не настаивать на прямых точных ответах), их нужно выполнять. Я всегда держу обещание.
   Интервью с Зюгановым записывалось не в прямом эфире. Он не мог прийти, уезжал куда-то, пришел за два дня до передачи. У него было жесткое условие: никакого монтажа, как запишемся, слово в слово, так это пойдет в эфир. Я дал слово и сдержал его.

Книга о Медведеве

   Текст интервью Медведева не редактировали ни я, ни моя жена Марина. Мы редактировали только свои тексты и вопросы. Дмитрий Анатольевич редактировал свой текст сам. Это была самая тяжелая стадия работы, потому что у него было мало времени, а он человек скрупулезный и отнестись к задаче спустя рукава не мог. У него свой особый пунктик по части русского языка, потому что у него мамафилолог, да и он сам хорошо говорит по-русски. У него вызывает внутреннее раздражение, когда он видит на бумаге какое-то несовершенство собственной речи, неправильный оборот, неточную формулировку. Из-за этого у него настроение портится. Я его просил: «Дмитрий Анатольевич, у вас живая речь, человеческая, не делайте ее слишком правильной». Он отвечал: «Николай Карлович, я все понимаю, вы абсолютно правы, но у меня собственное видение “как надо”, и я с ним поделать ничего не могу». Частично он пошел навстречу и оставил живую речь, частично выправил. Манера говорить у него литературная и вполне правильная. Чтобы он просто взял и переписал текст, придав ему другой формат и характер, – такого нет. Эту книгу писали не в администрации президента. Я сам видел пометки президента на текстах. Мы сразу договорились: он не трогает наш текст, а мы его. Один раз он убрал целый кусок. Там есть пассаж про его отношение к Ленину и Сталину. На мой взгляд, это интересно, мы же понимаем, что дело не в покойниках. Но это знаковое отношение. От того, как человек относится к Ленину и Сталину, зависит его видение России. Я задал этот вопрос, он откровенно ответил. Прислал мне большой отредактированный кусок текста, я смотрю – про Сталина и Ленина нет ничего. Ни вопроса, ни ответа. Встречаемся, я спрашиваю: «Где?» Отвечает: «Чисто прагматическое решение» – и объяснил почему. Эта тема разбивает нацию пополам, одни люди относятся к Сталину с любовью, другие – с ненавистью. Он президент страны, ему нужно будет принимать достаточно жесткие решения. Зачем ему на ровном месте, говоря о покойниках, вызывать к себе антипатию миллионов людей? «Я ничего не сделал такого, за что меня можно поносить, а меня полстраны уже возненавидит». Но я заныл, как юродивый в «Борисе Годунове», ныл, ныл, и он сменил гнев на милость, восстановил текст. Ничего не вырезали. С чего Венедиктов взял, что все вырезали, не знаю. Леша не имел к этой книге никакого отношения. Могу поклясться, что там был вырезан лишь один маленький кусочек, фрагмент из нескольких фраз из разговора с сыном Медведева Ильей. И я не стал настаивать, это его право, он отец.
   Когда мы начали диалог в конце февраля, до выборов, уже было ясно, что Медведев станет президентом. Тогда еще не было ни кризиса, ни войны в Грузии. Политологи баловались интеллектуальными играми, выясняли, нужна ли России национальная идея. Суверенная демократия или какая-то другая. Я начал с национальной идеи и не жалею об этом. Мне заказали книгу в издательстве «Амфора»^[1]. Я поставил условие, что буду лично беседовать с Медведевым и что он будет откровенно отвечать на любые мои вопросы. У нас состоялось 8 встреч под диктофон по 2–3 часа, и ни разу он не спросил, о чем пойдет разговор. И не говорил: «Об этом не будем, давайте о другом». Мы приходили, задавали вопросы, он экспромтом отвечал. Когда я спросил Медведева о суверенной демократии, он ответил, что ему не нравится это определение. Как известно, идея суверенной демократии принадлежала Владиславу Суркову. Но в мою задачу не входило разводить Медведева с ключевым членом администрации президента. Я не задал вопрос об их отношениях, меня они не интересовал и. Если бы Сурков Медведева не устраивал, он бы там не работал. Меня интересовало видение президентом этой идеи. Согласен ли Медведев, что перед существительным «демократия» стоит прилагательное. Мы долго спорили по поводу СМИ. Ему нравятся наши СМИ, я считаю, что они совсем не тип-топ. Очень много проблем. Цензура присутствует, из-за этого усиливается самоцензура, это лишает СМИ возможности нормально функционировать и быть связующим звеном между обществом и властью. Это плохо и для общества, и для власти, и для борьбы с коррупцией. Медведев сказал еще одну интересную вещь: когда все больше внедряется цифровое вещание, когда Интернет шагает в народ, то цензура скоро станет в принципе невозможной. Разве можно проверить сотни телеканалов и блогов? Медведев заявил, что не будет даже пытаться брать Интернет под контроль. Хотя, с другой стороны, позиция президента хитрая. Интернет ограничивать не будут, а на телевидении, мол, пусть все так и остается. Интернет через десятилетие разовьется неимоверно, будет цифровое ТВ, цензура станет невозможна. Жаль, только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе.
   Да, я не спрашивал про списки, так называемые телевизионные стоп-листы. Я их сам не видел, но не исключаю, что они есть. Когда ведешь разговор с серьезным человеком на серьезном уровне, нужно избегать вопросов, которые тебя поставят в глупое положение. Я скажу про списки, а он в ответ: «Николай Карлович, какие списки?» Попросить отменить цензуру? Он скажет: «Какая цензура? У нас же есть закон о запрете цензуры, как же мне ее отменять? А де-факто, если есть система отношений между руководством канала, выпускающими редакторами, если есть перезвоны, рекомендации, сложно будет это отменить. – И добавит: – У нас цензуры нет. Работайте свободно. Чего вы от меня хотите?»
   Конкретных вопросов о международных отношениях я Медведеву не задавал. Я хотел, чтобы книжка была интересной, поэтому спрашивал о том, что интересно мне. Нужно задавать вопросы, которые интересны тебе, тогда они будут интересны всем. Практика показывает, что международная тематика, если речь не идет о войне, никому не интересна. О чем бы я спросил президента после событий в Грузии и после поправок в Конституцию? У меня несколько вопросов. На них можно дать формальный ответ, но, если это откровенный формат, подобный тому, в котором мы делали книжку, я бы спросил, зачем он решил продлить президентские сроки. Мне это непонятно. Я бы спросил, как он относится к суду присяжных. Как он видит место России в мире, потому что у меня такое впечатление, что мы идем к еще большему ужесточению отношений с Западом. Меня это смущает, и я бы просил его постараться неформально ответить на эти вопросы. Есть еще вопрос о специфике взаимоотношений с Путиным. Этот вопрос волнует всех, но получить ответ невозможно. Это, видимо, слишком тонко, интимно, слишком важно. Поэтому требовать полной откровенности от Медведева или Путина бесполезно.

Интервью с Ельциным

   Я одним из последних журналистов брал интервью у Бориса Николаевича. Он был в гораздо лучшей форме, чем когда уходил из Кремля. У него был свежий взгляд, быстрая реакция. Очень откровенное, на мой взгляд, получилось интервью. Мы сделали его за два дня. Говорил Борис Николаевич чисто, четко. Я спросил все, что хотел спросить. Поэтому таких вопросов, которые не успел задать, нет. Я благодарен судьбе, что так получилось.

Честность

   Этот жанр тем и хорош, что если ты не хочешь специально врать, то необязательно это делать. Не хочешь с кем-то говорить – не говори. Вот предложили бы мне сейчас говорить со Сталиным, я бы, наверное, отказался, неинтересно. Вообще, в жанре интервью я достаточно честен, конечно, не все вопросы могу задавать, но в то же время и не вру.

Андрей Максимов

   
 
   (род. 25 апреля 1959 г.) – российский прозаик, драматург, режиссер, телеведущий, радиоведущий, писатель. Сын поэта Марка Максимова

Справка

   Окончил заочное отделение факультета журналистики МГУ.
   Работал в журнале «Пионер», газетах «Комсомольская правда» и «Собеседник». На телевидении вел программы «Зеркало сцены» (ОРТ), «Времечко», «Старая квартира». В настоящее время – главный редактор и ведущий программы «Ночной полет» (канал «Культура»), а также ведущий программ «Дежурный по стране» с Михаилом Жванецким, «Личные вещи» (Пятый канал) и «Любовь ушедшего века» на радиостанции «Культура».
   Член Академии российского телевидения.
   Член Союза писателей.
   Член Союза журналистов.
   Член Союза театральных деятелей России.

Награды и премии

   Две премии ТЭФИ.
   Премия и медаль «Профессионал России».
   Премия «Заветная мечта» за повесть для детей и подростков.

Что такое интервью

   Через час ко мне подойдет сын, спросит: «Можно мне пойти погулять?» Потом жена спросит: «Ты меня любишь?» Все это интервью. Если верить американцам, то 80 % нашего общения – интервью. Есть узкоспециальные. Но когда вы разговариваете со мной или я разговариваю с продавцом, когда выбираю колбасу, – законы одни и те же. Интервью – единственный способ раскрыть человека. Любое общение с целью получить информацию – это интервью. Многие журналисты считают, что, когда берут интервью, они делают нечто уникальное. Это, конечно, греет самолюбие, но это неправильно. Кто-то, конечно, умеет это делать лучше, кто-то – хуже. Ведь огромное число людей водят машину, но Шумахер почему-то только один.

Задачи

   Бывает, что информацией служит сам человек. Есть такие пере дачи, где журналист пытается узнать новость у человека. В моих программах нередко сам человек – новость. Есть три цели общения: дать информацию, получить информацию и получить удовольствие от общения. Если ты находишься в пьяной компании и разговариваешь, то получаешь третье.
   «Дежурный по стране» – это вообще не интервью. Там моя задача: спровоцировать Жванецкого на размышления, сделать так, чтобы ему было удобно.

«Личные вещи»

   На 5-м федеральном питерском канале в «Личных вещах» мы приходим к человеку, он раскладывает главные вещи своей жизни, и рассказывает о себе через вещи. По сути, это портретное интервью. Меня часто спрашивают, интервью с кем меня больше всего поразило, и до последнего времени я не отвечал, пока не поговорил с Димой Биланом. Конечно, я не могу сказать, что это самый умный человек, с которым я говорил. Но пропасть, которая лежала между моим представлением о Билане, и тем, кем он оказался на самом деле, очень велика. Плисецкая, Спиваков, Пьер Ришар – здесь я примерно представлял себе, что это за люди, и они такими и оказывались. Я боялся, что Билан двух слов связать не сможет. А оказалось, что он глубокий, умный и ответственный человек.