Евгений Сухов. Корона жигана

   – Сказал им, что дело денежное?
   – Все путем, Макар, сказал так, как надо. Ты же человек серьезный, разве стал бы на какие-нибудь мелкие пятаки размениваться!
   – Верно! – охотно согласился Хрящ, закуривая.
   За следующим поворотом – Хитровка. Нерадивое дитя столицы. Как-то она встретит его?
   – О тебе они слышали. Не терпится поближе познакомиться с тобой.
   Макар довольно хмыкнул:
   – Кто же о Хряще не слыхал. Что у них за дом?
   Васька Кот достал серебряный портсигар и ловким движением выудил папироску.
   – Обыкновенный, – чуть пожал он плечом, – двухэтажный. Стоит среди проходных дворов. Народец вокруг крутится – в основном жиганы. Там же картишками забавляются, туда же и барахлишко свозят. А вот как им мадам Трегубова распоряжается – неизвестно. Из нее это и клещами не вытянешь.
   Хрящ затянулся и выдохнул вместе с дымом:
   – А чего тут предполагать? На рынке сбывает. Хитровка да Сухаревка. Бабенка она тертая, не первый год в деле, так что связи налажены. Уркачи с жиганами ей доверяют, к ее мнению прислушиваются. Тертая баба! Каждого насквозь видит. Ну да ладно, пойдем, – отшвырнул в сторону недокуренную папиросу Хрящ, – чего прохлаждаться, – и хлопнул ладонью по карману пальто, в котором наган.
   – А вот и дом мадам Трегубовой! – воскликнул Васька Кот, когда, поплутав по хитрым закоулкам, они вышли к двухэтажному дому. С торца здания горела красная лампа, здесь же топталась группа хитрованцев в изрядном подпитии и громко делилась впечатлениями прожитого дня. В этой половине дома содержались барышни, а Елизавета Михайловна выполняла при них роль заботливой мамки.
   Мимо ее рта не проплывала ни одна копейка.
   У высокого крыльца отирается все тот же шкет – не то посыльный, не то соглядатай. Шкет коротко свистнул, и тотчас из темноты материализовались две фигуры. Во мраке они выглядели необыкновенно высокими, и казалось, что макушками подпирают крышу дома.
   – Куда вы, бродяги? – спросил один из них, сверкнув упыриной улыбкой.
   – К Елизавете Михайловне, – твердо ответил Макар.
   – Хрящ, что ли? – спросил другой, и в голосе бродяги послышались уважительные нотки.
   – Он самый, – жестко произнес Макар.
   – Ждет тебя мадам Трегубова, – протянул бродяга и, посмотрев на Ваську Кота, добавил: – Что-то ты зачастил в наши края.
   – Нужда имеется, братец, – просто отозвался Кот, узнавая в вурдалаке недавнего попрошайку. – Вижу, что я в тебе ошибался, Грош. При случае ты и придушить можешь.
   – Это как дьявол надоумит, – честно сознался бродяга.
   – Хорош лясы точить, почапали, – грубовато осадил бродягу Макар. – Нас дело дожидается.
   – Строгий твой дружок, – уважительно произнес им в спину Грош. – Настоящего жигана с одного взгляда видно.
   Неожиданно дверь отворилась, и на пороге предстала Елизавета Михайловна. Сурово посмотрев на гостей, она строго спросила:
   – Уж не ко мне ли?
   – К тебе, Лизавета Михална, – вышел из-за спины Хряща Васька Кот.
   Мадам Трегубова лишь мазнула по нему взглядом и обратилась к Макару:
   – Как звать?
   Хрящ усмехнулся, но отвечал достойно:
   – Хрящ я. Сурова ты, барышня. Я к тебе по делу явился, а ты мне допросы устраиваешь, словно на Лубянке.
   – А что, приходилось на Лубянке бывать? – неожиданно спросила женщина.
   Хрящ выдержал ее пытливый взгляд. А потом ответил с усмешкой:
   – Всяко бывало… Сначала бы в дом пригласила, по сто граммов за знакомство бы выпили, а там, глядишь, и о деле бы потолковали. Все-таки не из соседнего переулка я к вам заявился, – укорил ее Макар.
   – Проходи… гость любезный. Давайте вот сюда. – Она повела их в дальнюю комнату. – Здесь у меня поприличнее. – И когда Хрящ вошел, она с интересом всмотрелась в него. – Хм… Вот ты какой!
   – Я знаю, что тебя здесь по имени-отчеству величают. Ты уж меня извини, я тебя по-простому звать буду… Не из графьев мы, так что обиды быть не должно. А вот это тебе мой презентик небольшой, – Хрящ вытащил из кармана колье из изумрудов.
   – Ой, господи! – всплеснула женщина руками, показав нешуточный восторг. – Да оно тысяч на триста потянет.
   – Дурочка ты! – ласково обронил Макар. – Ты сюда посмотри! Сюда! – показал он на замок. – Ну, что там увидела?
   – Рисунок какой-то.
   – У вас на Хитровке все такие простые? – искренне подивился Хрящ. – Герб это императорский. Это колье сама Екатерина Великая носила!
   – Неужто?! – выдохнула потрясенная Елизавета Михайловна, снова всплеснув руками.
   – Вот тебе и «неужто»! – передразнил жиган.
   – Где же ты взял такую красоту? – Пальцы женщины трепетно перебирали прозрачные зеленоватые камешки. – Это надо же… когда-то сама царица носила, а теперь я буду. – Она беззастенчиво приладила колье к шее, покружившись перед зеркалом. – Откуда же такую красоту берут?
   Макар невольно хмыкнул. Таких вопросов задавать не полагалось, за такое и голову оторвать можно. Придется списать на обыкновенное женское любопытство.
   – У нас на Сенном базаре толкали, – весело произнес Хрящ. – Смотрю, мужик орехи продает. А я его возьми да спроси, у тебя случайно не будет какой-нибудь вещички, что императрица носила. Он тут же достает из кармана эти побрякушки и говорит: «Тебе такие камешки подойдут?» А я ему пятак медный впарил, на том и расстались.
   Елизавета громко расхохоталась. Питерец ей нравился все больше.
   – Ох, заливаешь!
   – Соловей заливает, – поправил Хрящ, – а я чистую правду говорю.
   – Веселый ты, однако.
   – А у нас в Питере все такие.
   Хрящ чувствовал себя раскованно. Снял драповое пальто, бережно повесил его в прихожей. Одет он был весьма прилично, даже с некоторым изыском. Ботинки, несмотря на слякоть, были начищенными едва ли не до зеркального блеска. На правой ладони выколот большой якорь. Моряк?.. А может быть, и нет. Такие татуировки в последнее время стали появляться и у жиганов. Во внешности гостя не было ничего настораживающего. Он вел себя так, как будто бы находился не в притоне, а в матросском кубрике.
   Уверенно, не дожидаясь приглашения, устроился за столом, а рядом расположился Васька Кот. На фоне широкоплечего и колоритного Хряща Кот выглядел всего лишь бесцветной тенью.
   – Чем угощать будешь, хозяюшка? – доброжелательно поинтересовался Хрящ. – А то без доброй выпивки и разговор-то не заладится.
   – Первач! – торжественно выставила на стол огромную бутыль Елизавета Михайловна. – Ты не смотри, что он такой мутный, по мозгам так бьет, что забудешь, где сидел.
   – У меня мозги не отобьет, – уверил ее Хрящ, – котелок проверенный. А ты не жадничай, лей до самых краев. Да вот еще что, мадам, ты бы колбаски порезала да сальца. Под хорошую выпивку и закусь должна быть соответствующей.
   – Это верно! – засуетилась Трегубова, нарезая вареную колбасу огромными кусками.
   – А ты бы, хозяюшка, присела. С такой дамой сало только слаще будет. А то бы на коленках устроилась, – ухватил Хрящ женщину за талию, – глядишь, помягче было бы!
   – Да ну тебя, – отмахнулась майданщица. – Вы все, что ли, моряки, такие приставучие?
   – А про море ты откуда знаешь? – удивился Макар, хватив первый стакан первача. Лицо его перекосила сладостная мука.
   – У тебя на руке якорь выколот.
   – Ах, это, – протянул Хрящ. – Вижу, что ты баба не только ядреная, но еще и глазастая. Верно, на флоте служил. Эх, давно это было, – в его голосе послышалась непонятная грусть, – но сейчас я жиган! Эх, растревожила ты мою моряцкую душу, хозяюшка. Давай плесни-ка мне еще одну чарочку, авось полегчает!
 
   За час до того…
   В окно Костя Фомич увидел, как к дому подошли двое. Недолго переговорили с бродягами, вышедшими из тени, и уверенно направились к крыльцу. Одного из них жиган узнал сразу – Васька Кот, узкоплечий и вертлявый, способный просочиться в любой оконный проем. Другой был чуть пониже ростом, но заметно пошире в плечах. Каждый его шаг был основательным, будто бы он пробовал землю на крепость, ожидая, что в следующую секунду она способна завертеться волчком. Даже издали было видно, что его фигура источает нешуточную силу. В его движениях ощущалась неторопливая солидность, какая присутствует у людей, привыкших к уважению.
   – Кажется, пришли, – отстранился от окна Фомич. – Ты вот что, Лизавета, прощупай их пока, а я за ними из другой комнаты понаблюдаю.
   – Хорошо, – отозвалась мадам Трегубова и пошла открывать дверь.
   С первого взгляда в облике Хряща не было ничего подозрительного – с виду крепкий жиган, каких на Хитровке наберется целый десяток. Такие люди в деле надежны и в ментовку не сдадут. И все же уверенность, с которой вел себя гость, заставляла насторожиться.
   Рядом с гостиной имелась небольшая темнушка, очень напоминающая остальные. Единственное отличие заключалось в том, что в одной из стен – сразу напротив диванчика, куда обычно усаживали гостей, – было просверлено крохотное отверстие, искусно спрятанное между букетами высохших цветов.
   Эту комнату мадам приспособила для людей, нуждавшихся в проверке, и частенько их отправляли отсюда прямиком на кладбище. Костя Фомич не однажды убеждался в том, что Елизавета Михайловна предусмотрительная особа. Она нередко отлучалась из гостиной, чтобы через потайную щель понаблюдать за малознакомыми и подозрительными людьми. Да, мадам Трегубова была непростой штучкой. О безграничных возможностях Елизаветы Михайловны слагали легенды. Практически на всех рынках Москвы она имела своих людей, которые были преданы ей, как цепные псы строгому хозяину. Елизавета Михайловна была необыкновенно богата, но никто не знал, где она прячет свои сокровища. Однажды Фомич, оставшись в одиночестве, попытался пошарить в ее комнатах и скоро убедился, что золота в них нет. Скорее всего, ее богатство находилось далеко от Хитровки, в какой-нибудь квартирке, предусмотрительно купленной рачительной хозяюшкой. Костя Фомич слышал о том, что у Елизаветы Михайловны был налажен канал за границу, и не исключено, что большая часть золотишка уже успела осесть в зарубежных сейфах.
   Фомич осторожно пробрался к стене и через отверстие заглянул в комнату. Мадам Трегубова разместила гостей на диване, под яркой лампой с оранжевым абажуром. Макар Хрящ сидел развалясь, закинув правую руку на потертую спинку. Чувствовал он себя раскованно, если не сказать больше – по-хозяйски! А блудливые зрачки его то и дело зыркали по ногам Елизаветы Михайловны да по ее склоненной талии, когда она вынимала соления. Но самое неприятное заключалось в том, что Лиза благосклонно реагировала на заигрывание морячка.
   Под ложечкой у Кости отвратительно заскребла ревность. Еще один повод, чтобы невзлюбить питерского гостя. У Фомича имелись на Елизавету определенные планы. Нельзя сказать, что мадам Трегубова была Василисой Прекрасной, но тело у нее вполне аппетитное и пребывает в большом достатке. С ней можно было встретить старость без особых хлопот, ведь не до трухлявой же древности выходить на большую дорогу с кистенем в руках! А Лизка бабенка понимающая, и шкалик поднесет, когда захочешь, и ублажит, как полагается.
   Только после морячка лакомиться ею будет не в радость!
   – Баба ты, конечно, справная, и смотреть на тебя одно удовольствие, а только мне, Лизонька, хотелось бы о делах поговорить, – рука Хряща легла на ее колено.
   И вновь Фомич ощутил неприязнь к пришлому, да и Лизка хороша – не отдернулась, паскуда, а даже как будто бы всем телом потянулась к бедовому жигану.
   – Ну-у, ручонки-то убери, – незло сказала она, будто бы опомнившись. – И с кем бы ты хотел переговорить?
   – Для моего дела люди нужны серьезные.
   – А я, стало быть, несерьезная? – обиделась Елизавета Михайловна.
   – Ты баба что надо во всех отношениях, – похвалил Хрящ, выставив вверх большой палец, – только ведь дальше койки с тобой не ускачешь.
   – И с кем же ты хочешь поговорить?
   Губы Макара на секунду поджались, он словно размышлял, а стоит ли открываться, а потом заговорил, четко выделяя каждое слово:
   – Мне бы хотелось перемолвиться с Кирьяном и Степаном.
   – Ишь, куда взлетел! А ты думаешь, они просто так объявятся, лишь только потому, что приехал питерский жиган и намекает на крупное дело? Они не сидят сложа руки, не тот народ! – едва ли не с гордостью произнесла Елизавета Михайловна.
   Макар призадумался.
   – Может быть, тогда ты мне подскажешь, как на них выйти побыстрее?
   – Короче этого пути, чем моя хаза, не существует, – с достоинством произнесла мадам Трегубова.
   – Вот как!
   – А вот так!.. Только через меня. Ты мне растолкуй, а я ему передам. А если Кирьян не захочет встречаться с тобой, так сам ты его никогда не найдешь. Надумал?..
   – Озадачила ты меня, баба.
   – Так что же у тебя к нему за дельце такое, если даже не хочешь обмолвиться о нем?
   – Дело большое, сразу говорю. – Хрящ посмотрел на притихшего Кота и продолжил: – Нам двоим его не вытянуть, подмога нужна.
   – А что же ты питерских не взял? До нас слухи дошли, что жиганов у тебя было немало.
   Макар едва заметно улыбнулся:
   – Гонят по-черному, Лизонька, мало сейчас на кого положиться можно. Чекисты нас в последний месяц пощипали изрядно. Многие малины пришлось погасить. А перед самым отъездом из Питера я сам чуть на одной блатхате не спалился. Ангел-хранитель уберег.
   – Как так? – делано подивилась мадам Трегубова.
   Макар Хрящ взял бутыль, налил в стопарик самогон и, ни на кого не глядя, выпил одним глотком. От ядреного самогона мгновенно свело лицо, и, чтобы вернуть ему первоначальный вид, требовался большой кусок сала, это Фомич знал по собственному опыту.
   Макар так и поступил – короткими толстыми пальцами взял с тарелки значительный шматок сала и бережно отправил его в рот.
   Аппетитно жрал, стервец, Фомич почувствовал, как его рот неудержимо наполняется слюной, в желудке заскребло от острого приступа голода.
   – А вот так, – продолжил моряк после того, как проглотил сало. – Мы тут накануне налет неплохой совершили на одну фабрику. Два мешка ассигнаций надыбали, залегли на надежную хату. Только я вздремнул, как шкет прибегает и говорит, что во двор люди какие-то идут, на легавых похожи. И едва я на чердак поднялся, как они в дверь стали ломиться. Чем закончится эта катавасия, я дожидаться не стал – залез на крышу да спустился по лестнице в проходной двор. Больше на ту хату я не наведывался. А потом через своих жиганов узнал, что хозяин спалился, вот он меня, сучонок, и выдал, – заскрежетал зубами Хрящ – Если его чекисты не прибьют, так я собственными руками придушу.
   Ярость его была неподдельной. Фомич увидел, как сильные пальцы ухватили краешек стола, и если бы вместо скатерти в них оказалась чья-то шея, то позвонки бы хрустнули наверняка.
   – А как же ты в Москве-то оказался? – продолжала допытываться Елизавета Михайловна.
   – Как да как? – несколько раздраженно произнес Макар. – Тебе бы, бабонька, в уголовке служить, они любят всякие такие вопросики задавать. Что тебе ответить… Да не стал я более дожидаться, взял чемодан, уложил в него кое-какие вещички да с первым же поездом сюда приехал. А потом, тесновато мне в Питере стало, – положил он ладонь на грудь. – Душа размаха требует, вот потому я здесь.
   Хрящ держался естественно. В голосе ни намека на фальшь. Так и должен был вести себя весовой жиган, оказавшийся в незнакомой обстановке. Речь достойная и понятная. Все-таки не милостыню пришел выпрашивать, а искать компаньонов на крупное дело.
   Константин подумал, что он сам вел бы себя точно таким же образом.
   – Значит, не хочешь говорить? – спросила Трегубова.
   – Я бы сказал тебе, Лизонька, – вновь забасил Хрящ, – только к чему такой очаровательной дамочке перегружать головку подобными пустяками? Да и предназначены женщины совсем для иного, – взгляд жигана загорелся.
   Елизавета Михайловна, взяв со стола пустые тарелки, встала. Прыткий Макар ловко подался вперед и потянул ее за руку, мадам, задорно пискнув, невольно опустилась на его колени.
   Васька Кот заливисто прыснул.
   – Да иди ты к дьяволу! – выругалась Трегубова. Поднявшись, поправила платье. – Фактуру попортишь. Прежде чем лапать, заплатить сначала нужно.
   – А ты думаешь, мы нищими сюда пришли? – обиделся жиган и, сунув руку в карман, сыпанул на стол золотых червонцев. – Так сколько же ты стоишь, барышня?
   Глаза хозяйки алчно вспыхнули.
   – И много у тебя такого добра?
   Жиган громко расхохотался, задрав подбородок к потолку. Отсмеявшись, спросил:
   – И это ты называешь добром? Это девочкам на кренделя. А о добре я бы хотел поговорить с людьми серьезными. Так долго ты будешь меня мучить ожиданием? Я ведь парень фартовый и терять понапрасну время не привык, – неожиданно насупился он, собрал со стола монеты, небрежно бросил золотую россыпь в карман. Подумав, извлек один кругляш. Сунув монету в ладошку хозяйке, обронил коротко: – Это тебе за угощение, огурчики у тебя отменные, давно не едал таковых. Ну так что, Кот, – повернулся Макар Хрящ к приятелю, – пойдем, что ли, не находим мы здесь понимания.
   – Постой, постой, – ухватила за рукав морячка мадам Трегубова. – Ты такой шустрый, а ведь так быстро дела-то не решаются. Покумекать надо обстоятельно, взвесить все. – Женщина взглянула на часы и неожиданно громко сказала: – Минут через десять человечек один должен подойти, вот он тебя с Кирьяном и свяжет.
   Фомич отошел от стены. Это был знак ему. У мадам Трегубовой был отличный нюх на чужаков. Месяц назад она расколола одного домушника из банды Степана, завербованного легавыми. Елизавете Михайловне достаточно было переброситься с ним всего лишь несколькими фразами, чтобы определить его истинное нутро. Опьяневший домушник даже и не подозревал, что идет очень тонкий допрос и как на его шее туго затягивается петля.
   Костя Фомич достал папироску и сладко затянулся. Морячок мадам Трегубовой понравился. Это точно! Не будь свидетелей, так она непременно задрала бы юбку. Константина охватила ярость. Он ощущал позорное бессилие. Ему никогда не удавалось подчинить себе Елизавету Михайловну. Она всегда поступала так, как считала нужным, и отдавалась тому, кого возжелала. Фомич с тоской думал о том, что если их отношения будут разворачиваться и дальше в том же направлении, то он, не дай бог, научится держать свечу во время ее совокупления с очередным фаворитом.
   Нет, с этой стервой надо рвать!
   Костя Фомич яростно втоптал папиросу в пол. А вот незнакомца не мешало бы прощупать как следует. Первачком его залить до самого горла, а там он спьяну сам все выложит как на духу. А первачок у Елизаветы Михайловны отменный, еще и не таким прытким языки развязывал. Да и картишки могут в этом посодействовать. Для жигана карты – первое дело. А если не умеет стирки держать – значит, чужой!
   Константин вышел на улицу. Расторопный шкет тут же волчком подкатил к его ногам.
   – Ничего не заметил? – спросил Фомич.
   – Тишина, как на кладбище, Фомич, – уверил постреленок.
   – Типун тебе, – невольно выругался Константин, – ты, Сявка, за пришлыми следи, мало ли чего.
   – Чужаков нынче немного, – пояснил Сявка. – Шестеро в ночлежке, а четверо в борделе у мадам Зуевой остановились.
   – И что они там? – насторожился Фомич.
   – Те, что в борделе? Знамо чего, – важно отвечал постреленок, – до барышень большой интерес. Мадам Зубова свеженьких девок привезла из-под Ярославля. Кому девичьего мясца попробовать не охота! – веско высказался шкет.
   – А ты что, уже пробовал? – с интересом посмотрел Фомич на пацаненка.
   – А то! Разве я хуже других? – обиделся подросток. – Уже год как с бабой живу.
   – Сколько же тебе лет, Сявка?
   Пацаненок утер пальцем влагу, выступившую под носом.
   – Тринадцать. А моей бабе тридцать будет. Вот такая здоровущая, – развел он руками, – и не обхватишь. А баба она с пониманием, и накормит, и спать уложит…
   – Кто же она такая?
   Разговор неожиданно увлек Фомича. У него пропало ощущение, что разговаривает он с мальчишкой. Просто сошлись два мужика и накоротке решили потолковать о бабьих прелестях.
   – А она здешняя, с Хитровки, – лениво отозвался пострелец, – пирожками на базаре торгует… с капустой, – сладко проглотил он слюну. – Варькой зовут.
   Константин Фомич невольно улыбнулся. Варька Капустница на Хитровке личностью была известной и специализировалась на подростках. Многие из жиганов вспоминали ее со щемящей тоской и по сей день обращались к ней не иначе, как мамка. А после удачных налетов одаривали платками и золотыми безделушками. Имея такое покровительство из бывших и вошедших в силу любовников, она чувствовала на Хитровке себя уверенно: никто не осмеливался обидеть ее даже худым словом. А если бы подобное произошло, то злыдень накликал бы на себя немилость многих жиганов и в подворотнях на улицах Хитровки еще на один неопознанный труп сделалось бы больше.
   Косте Фомичу и самому удалось попробовать прелести Капустницы, и он убедился, что в искусах любви во всей Хитровке ей нет равных! Но продолжать связь он не желал, опасаясь получить финку в бок вот от такого же сопливого ревнивца.
   В последние месяцы Варька Капустница быстро стала набирать вес, и если так пойдет и дальше, то через год-два она сумеет потеснить с пьедестала непотопляемую мадам Трегубову.
   – Молодец, хорошая у тебя баба, – одобрил выбор пацана Константин.
   – А то! – воскликнул Сявка, оставшийся доволен похвалой авторитетного жигана. – Прежде чем Варьку разложить, мне пришлось месяца два ее охмурять. То крендель ей поднесу, то монету какую-нибудь подарю. А когда однажды срезал золотые котлы у одного захарчеванного фраера, так сразу ей в подарок принес, – не без гордости продолжал пацан. – Ну, здесь она не устояла. Пирожки свои тут же сложила, и мы с ней на хату пошли.
   Костя Фомич вновь улыбнулся, представив, какой нелепой выглядела возлюбленная пара: огромная, раздобревшая на пирожках Варька и худенький подросток, едва дотягивающийся макушкой до ее увесистых грудей.
   Впрочем, Хитровка – страна контрастов, здесь еще и не такие чудеса случаются.
   – Ладно, что там еще заметил? – потерял интерес к похождениям мальца Фомич.
   – На малину к Федоре трое жиганов зашли. Раньше я их здесь не видел. Уркачи к ним подвалили, спросили, откель гости, а они говорят, что из Мурома.
   – Точно жиганы, не легавые? – скрывая тревогу, спросил Фомич.
   – Не похоже… По фене толково ботают и держаться умеют. У двоих наколки блатные. Третий постарше, говорит, на каторге чалился.
   – Из уркачей к ним кто подходил?
   – Степка Кривой и Гришуня Вяземский.
   – Это хорошо. Они легавую породу за версту чуют. Значит, свои. А ты молодец, вот возьми за труды, – сунул Костя Фомич мальцу рубль. – Накажи своим чиграшам в оба глядеть.
   – О чем речь, Фомич, – заныкал в карман рубль довольный шкет. – Будут смотреть как надо, а если что, сам глаз вырву, – кровожадно пообещал хлопчик.
   Фомич довольно хмыкнул – достойная смена растет.
   – Ты с бабами-то не очень, – на прощание серьезно сказал Костя Фомич.
   – А что так? – удивился шалопай, чуть подвинув сползшую на глаза кепку.
   – Воровать разучишься, если всю силу на бабах оставишь. – И, весело расхохотавшись, распахнул дверь, оставив Сявку в полном недоумении.
   Он уверенно прошел по коридору. В комнату переговоров хотелось войти неожиданно. У самого порога лежала скрипучая доска, и он предусмотрительно перешагнул ее. Прислушался к голосам в комнате. Ничего настораживающего. Макар Хрящ травил какую-то воровскую байку и, похоже, был очень доволен собой.
   Константин шумно отворил дверь и, едва поздоровавшись, прошел в комнату, по-хозяйски развалившись в свободном кресле сбоку от Макара. Хрящ встретил его появление полнейшим равнодушием, он даже не повернулся в его сторону, и это демонстративное пренебрежение неприятно покоробило Костю Фомича.
   Константин порылся в карманах, стараясь не сводить с жигана взгляда, выудил зажигалку и, шумно чиркнув, закурил папироску.
   – Ты бы, Лизонька, познакомила меня, что ли, со своим гостем, – произнес Фомич.
   – А ведь правда! – всполошилась Трегубова и, задержав взгляд на Макаре, заговорила на полтона ниже: – Макар Хрящ, гость наш питерский… А вот это и есть тот человек, что на Кирьяна тебя выведет. С ним можешь говорить о деле. Его зовут Костя Фомич. Может, слыхал о таком?
   Макар Хрящ медленно повернулся. Фомич сразу отметил, что гость обладал повадками вожака стаи, привыкшего, что всякий самец при его появлении обязан был спрятать свой взгляд. Константину стоило немалого труда, чтобы выдержать обжигающую смоль нацеленных глаз.
   – Слыхал, – лениво процедил сквозь зубы Хрящ. – Меховой магазин на Большой Дмитровке – твоя работа.
   – Точно, – удивился жиган, невольно исполнившись уважением к залетному гостю. – Откуда знаешь?
   – Я, брат, много чего знаю, а только хочу предупредить тебя, что твои людишки после двух литров пива становятся очень болтливыми. Я бы на твоем месте языки им поукоротил… И чем скорее, тем лучше. – Усмехнувшись, Хрящ добавил: – Если сам без языка не хочешь остаться.
   – Описать можешь, кто трезвонил? – нахмурился Константин, задетый за живое.
   – Давно это было, подзабыл уже, – уклончиво ответил Хрящ, – а только припоминаю, что он на братское чувырло очень походил. Такими экземплярами у вас на Хитровке все пансионаты забиты. Присмотрись, – дружески посоветовал Хрящ.