Страница:
– Договорились, – отозвался Владлен. – А что нашел?
– Пушечное ядро, – в широкой улыбке расплылся Назар, вытащив из сумки небольшой чугунный шар, побитый коррозией.
– Мальчики, дайте взглянуть! – подалась вперед Люся.
– Осторожнее, оно может взорваться, – серьезно предупредил Назар.
– Да ну вас, – отмахнулась девушка. – Вечно вы меня пугаете. Ой, какое тяжелое, – восторженно проговорила она.
– И как, впечатляет?
Находка не редкая, такие сюрпризы встречаются едва ли не всюду в местах схваток между французскими и русскими полками. Однажды Лозовский натолкнулся на целую залежь пушечных ядер – очевидно, на том месте был когда-то оружейный склад.
– Ничего, пойдет, – согласился Владлен, мысленно прикидывая, за сколько можно будет толкнуть такое ядро любителям старины.
В действительности от разведки он ожидал нечто более значительное, рассчитывая на невероятную везучесть приятеля. Не далее как в прошлом году Назару удалось отыскать самый настоящий клад, состоящий из двух десятков золотых монет и четырехсот серебряных. Лежали они в небольшом берестяном сундучке на глубине полуметра, насквозь прогнившем, и оставалось странным, каким образом монеты пребывали в неприкосновенности и не высыпались из сундучка в прошедшие годы. Ведь эту землю на протяжении многих веков бороновали, насиловали плугом. По всему видать, пришлось столкнуться с самым настоящим чудом.
Шелестов вообще был из категории счастливчиков. Там, где иные проходят по многу раз, он всегда отыскивал нечто такое, что вызывало нешуточную зависть у всего кладоискательского сообщества. В тот раз было примерно то же самое. Поле было выбрано заблаговременно, подозревали, что придется зависнуть здесь надолго, а потому решили оборудовать все цивилизованным образом: определили стоянку для автомобилей, сделали навес для кухонного стола и выделили место для туалета. Все произошло в тот самый момент, когда Назар отправился по большой нужде, подхватив под мышку невыключенный металлодетектор. Приспустив штаны, он на некоторое время затаился, а прибор вдруг принялся напоминать о себе свирепым надоедливым пиликаньем. Кто бы мог подумать, что на глубине немногим более метра отыщется сундучок, заполненный золотой и серебряной посудой, подсвечниками, шкатулками, папиросницами, серебряными статуэтками зверей…
Находку решили разделить на всех участников, но даже то, что осталось, тогда в их глазах выглядело настоящими сокровищами пещеры Аладдина; думалось, что денег хватит на ближайшие десять лет. Однако капиталы закончились уже через полгода. Хотя в течение этих шести месяцев с ними произошла масса приятных событий, какие не происходили за всю жизнь. В этой череде увлекательных приключений была и длительная поездка в Таиланд, и круиз по Средиземному морю, и бесшабашная трата денег в дорогих супермаркетах Парижа, и много чего такого, о чем они вспоминали с беззаботным хохотом. Как финал затянувшегося безумства была игра в «Гранд Казино» Монте-Карло, где они спустили последние деньги. Затем справили нужду в соседнем дворике, за что были задержаны французской полицией и провели трое суток в душной каталажке вместе с дюжиной шумных неунывающих арабов. Так что возвращались они на родину с тем настроением, с каким запойный пьяница возрождается к жизни после затянувшегося запоя. С той лишь разницей, что воспоминание о прошедших месяцах доставило им немалое удовольствие.
В Москве началось все сначала: с полусотни рублей на двоих и с желания повторить бесшабашно проведенные месяцы. Что-то подсказывало Владлену, что они стояли на пороге большой удачи, и отражение собственных мыслей он видел в горящих глазах Назара, – однако делиться своими ощущениями тот не торопился.
– А что еще есть?
– Серебряный половник, – просто объявил Назар и тут же поправился: – А может, мельхиор, сразу так и не распознать.
– Это уже поинтереснее. Дай глянуть!
Вытащив из сумки половник, Шелестов протянул его Лозовскому.
– Ой, какая прелесть! – в восторге произнесла подошедшая Людмила.
Половник был грязный, едва оттертый от земли, со следами столетней накипи. Вряд ли он сумеет потянуть на что-то эксклюзивное. Наверняка таких поварешек в каждом уважающем себя доме должно быть по паре. А в том, что он здесь оказался, не было ничего удивительного: все-таки они копались на месте постоялого двора.
Владлен внимательно рассмотрел половник со всех сторон. Ничего примечательного. И тут он вдруг увидел за прилипшей грязью какой-то неразборчивый рисунок. Сорвав пук травы, Лозовский очистил ручку и увидел двуглавого орла в круге. Уже хорошо – следовательно, продать удастся не за копейки. В настоящее время немало таких чудаков, кто желает лопать из половников с царскими клеймами. У самого основания черпака под толстым слоем окаменевшей грязи просматривались какие-то буковки. Вот только никак нельзя было распознать, какие именно.
Отстегнув от пояса армейский нож, Владлен попробовал поскоблить припечатавшуюся грязь. Отвалился небольшой кусочек, и Лозовский увидел такое, от чего к горлу невольно подступил ком. На ручке черпака отчетливо прочитывалась надпись крупными буквами «ФАБЕРЖЕ», а рядышком, подле двуглавого орла, аккуратные инициалы «I.P.» и номер 15076. Это был именник мастера, и принадлежал он Юлиусу Александровичу Раппорту, являвшемуся главным серебряником великого ювелира.
– Где ты его нашел? – спросил Владлен натянутым голосом.
– Вон, около того бугра, – беспечно кивнул Назар в сторону небольшого пригорка, заросшего полынью. – Чего ты напрягся? Что-то серьезное?
– Это клеймо Фаберже, точнее, одного из лучших его мастеров, Юлиуса Раппорта.
– Неужели? – невольно ахнул Назар. – Вот так почин!
Кроме дорогих вещей, украшенных драгоценными камнями и платиновыми вставками, фирма Фаберже производила изделия, которые могли приобрести люди со средним достатком. Именно таковым и был половник, украшенный тонкой позолотой.
– Представь себе. Юлиус Раппорт специализировался на убранстве стола. Делал подносы, кружки, подстаканники…
– Сколько это может стоить? – заинтересованно спросил Шелестов.
– Точно сказать трудно. Но если навскидку, думаю, что потянет на тысячу баксов, а может быть, даже больше. Тут все зависит от спроса.
– То есть на каждую вещь нужен свой покупатель…
– Ты правильно сформулировал.
– Для начала неплохо.
– Уверен, что если здесь есть одна такая находка, то наверняка должна быть и другая. Это как грибы, нужно только хорошо поискать.
– Работаем дальше? – с энтузиазмом предложил компаньон.
– Знаешь что, у меня есть предложение получше, – вспомнил Владлен слова Кощея. – В Староконюшенном переулке скоро будут перестраивать дом, об этом мало кто знает. Давай попробуем пошуровать в нем. Уверен, что нам повезет. А этот ковш не что иное, как знак.
Шелестов задумался.
– Но нас туда никто не пустит. Сейчас с этим строго.
– Заплатим сторожу пару штук и уладим дело.
– Идея, конечно, хорошая, но как-то уж очень неожиданно… Чего это ты вдруг повернул? Вроде бы все заладилось…
Вытащив из кармана листок, Владлен протянул его Назару.
– Возьми.
– Что это?
– Ты что-нибудь слышал о саквояже Фаберже?
Пожав плечами, Назар ответил:
– Только в общих деталях. Знаю, что мастер передал его на хранение в норвежское посольство, а те его не уберегли. Кажется, был налет и сокровища исчезли.
– Совершенно верно, – согласился Лозовский и рассказал Назару все, что услышал от Кощея. – Это поле от нас никуда не денется, мы здесь все равно свое возьмем. А вот Староконюшенный переулок может обыскать кто-нибудь другой, пока мы здесь с тобой будем копаться. У нас всего лишь пара дней!
– Возможно, ты и прав, но как-то уж масть пошла… – терзался в сомнениях Назар. – Не хочется оставлять. Еще неизвестно, найдем мы там что-нибудь или нет…
– Чудак человек! Дом в Староконюшенном нужно обязательно осмотреть сейчас, даже если мы не найдем там никакого сундука Фаберже. Ну, потеряем день-другой, только и всего! Все эти старинные дома реально напичканы драгоценностями, просто нужно уметь искать. Сам подумай, сколько лет тому зданию? Сто лет?.. Двести? Может, двести пятьдесят?.. У нас в России всякий раз случаются какие-нибудь беспорядки. Две революции только чего стоят! Вот народ и прячет свои сокровища по щелям и закуткам. Нам достаточно только хорошо поработать с металлодетектором… Так ты со мной?
Назар широко заулыбался:
– После того, что ты рассказал, мне хочется бежать на Староконюшенный.
– Не так быстро. Давай хотя бы перекусим, а уж там в дорогу.
Глава 4
– Пушечное ядро, – в широкой улыбке расплылся Назар, вытащив из сумки небольшой чугунный шар, побитый коррозией.
– Мальчики, дайте взглянуть! – подалась вперед Люся.
– Осторожнее, оно может взорваться, – серьезно предупредил Назар.
– Да ну вас, – отмахнулась девушка. – Вечно вы меня пугаете. Ой, какое тяжелое, – восторженно проговорила она.
– И как, впечатляет?
Находка не редкая, такие сюрпризы встречаются едва ли не всюду в местах схваток между французскими и русскими полками. Однажды Лозовский натолкнулся на целую залежь пушечных ядер – очевидно, на том месте был когда-то оружейный склад.
– Ничего, пойдет, – согласился Владлен, мысленно прикидывая, за сколько можно будет толкнуть такое ядро любителям старины.
В действительности от разведки он ожидал нечто более значительное, рассчитывая на невероятную везучесть приятеля. Не далее как в прошлом году Назару удалось отыскать самый настоящий клад, состоящий из двух десятков золотых монет и четырехсот серебряных. Лежали они в небольшом берестяном сундучке на глубине полуметра, насквозь прогнившем, и оставалось странным, каким образом монеты пребывали в неприкосновенности и не высыпались из сундучка в прошедшие годы. Ведь эту землю на протяжении многих веков бороновали, насиловали плугом. По всему видать, пришлось столкнуться с самым настоящим чудом.
Шелестов вообще был из категории счастливчиков. Там, где иные проходят по многу раз, он всегда отыскивал нечто такое, что вызывало нешуточную зависть у всего кладоискательского сообщества. В тот раз было примерно то же самое. Поле было выбрано заблаговременно, подозревали, что придется зависнуть здесь надолго, а потому решили оборудовать все цивилизованным образом: определили стоянку для автомобилей, сделали навес для кухонного стола и выделили место для туалета. Все произошло в тот самый момент, когда Назар отправился по большой нужде, подхватив под мышку невыключенный металлодетектор. Приспустив штаны, он на некоторое время затаился, а прибор вдруг принялся напоминать о себе свирепым надоедливым пиликаньем. Кто бы мог подумать, что на глубине немногим более метра отыщется сундучок, заполненный золотой и серебряной посудой, подсвечниками, шкатулками, папиросницами, серебряными статуэтками зверей…
Находку решили разделить на всех участников, но даже то, что осталось, тогда в их глазах выглядело настоящими сокровищами пещеры Аладдина; думалось, что денег хватит на ближайшие десять лет. Однако капиталы закончились уже через полгода. Хотя в течение этих шести месяцев с ними произошла масса приятных событий, какие не происходили за всю жизнь. В этой череде увлекательных приключений была и длительная поездка в Таиланд, и круиз по Средиземному морю, и бесшабашная трата денег в дорогих супермаркетах Парижа, и много чего такого, о чем они вспоминали с беззаботным хохотом. Как финал затянувшегося безумства была игра в «Гранд Казино» Монте-Карло, где они спустили последние деньги. Затем справили нужду в соседнем дворике, за что были задержаны французской полицией и провели трое суток в душной каталажке вместе с дюжиной шумных неунывающих арабов. Так что возвращались они на родину с тем настроением, с каким запойный пьяница возрождается к жизни после затянувшегося запоя. С той лишь разницей, что воспоминание о прошедших месяцах доставило им немалое удовольствие.
В Москве началось все сначала: с полусотни рублей на двоих и с желания повторить бесшабашно проведенные месяцы. Что-то подсказывало Владлену, что они стояли на пороге большой удачи, и отражение собственных мыслей он видел в горящих глазах Назара, – однако делиться своими ощущениями тот не торопился.
– А что еще есть?
– Серебряный половник, – просто объявил Назар и тут же поправился: – А может, мельхиор, сразу так и не распознать.
– Это уже поинтереснее. Дай глянуть!
Вытащив из сумки половник, Шелестов протянул его Лозовскому.
– Ой, какая прелесть! – в восторге произнесла подошедшая Людмила.
Половник был грязный, едва оттертый от земли, со следами столетней накипи. Вряд ли он сумеет потянуть на что-то эксклюзивное. Наверняка таких поварешек в каждом уважающем себя доме должно быть по паре. А в том, что он здесь оказался, не было ничего удивительного: все-таки они копались на месте постоялого двора.
Владлен внимательно рассмотрел половник со всех сторон. Ничего примечательного. И тут он вдруг увидел за прилипшей грязью какой-то неразборчивый рисунок. Сорвав пук травы, Лозовский очистил ручку и увидел двуглавого орла в круге. Уже хорошо – следовательно, продать удастся не за копейки. В настоящее время немало таких чудаков, кто желает лопать из половников с царскими клеймами. У самого основания черпака под толстым слоем окаменевшей грязи просматривались какие-то буковки. Вот только никак нельзя было распознать, какие именно.
Отстегнув от пояса армейский нож, Владлен попробовал поскоблить припечатавшуюся грязь. Отвалился небольшой кусочек, и Лозовский увидел такое, от чего к горлу невольно подступил ком. На ручке черпака отчетливо прочитывалась надпись крупными буквами «ФАБЕРЖЕ», а рядышком, подле двуглавого орла, аккуратные инициалы «I.P.» и номер 15076. Это был именник мастера, и принадлежал он Юлиусу Александровичу Раппорту, являвшемуся главным серебряником великого ювелира.
– Где ты его нашел? – спросил Владлен натянутым голосом.
– Вон, около того бугра, – беспечно кивнул Назар в сторону небольшого пригорка, заросшего полынью. – Чего ты напрягся? Что-то серьезное?
– Это клеймо Фаберже, точнее, одного из лучших его мастеров, Юлиуса Раппорта.
– Неужели? – невольно ахнул Назар. – Вот так почин!
Кроме дорогих вещей, украшенных драгоценными камнями и платиновыми вставками, фирма Фаберже производила изделия, которые могли приобрести люди со средним достатком. Именно таковым и был половник, украшенный тонкой позолотой.
– Представь себе. Юлиус Раппорт специализировался на убранстве стола. Делал подносы, кружки, подстаканники…
– Сколько это может стоить? – заинтересованно спросил Шелестов.
– Точно сказать трудно. Но если навскидку, думаю, что потянет на тысячу баксов, а может быть, даже больше. Тут все зависит от спроса.
– То есть на каждую вещь нужен свой покупатель…
– Ты правильно сформулировал.
– Для начала неплохо.
– Уверен, что если здесь есть одна такая находка, то наверняка должна быть и другая. Это как грибы, нужно только хорошо поискать.
– Работаем дальше? – с энтузиазмом предложил компаньон.
– Знаешь что, у меня есть предложение получше, – вспомнил Владлен слова Кощея. – В Староконюшенном переулке скоро будут перестраивать дом, об этом мало кто знает. Давай попробуем пошуровать в нем. Уверен, что нам повезет. А этот ковш не что иное, как знак.
Шелестов задумался.
– Но нас туда никто не пустит. Сейчас с этим строго.
– Заплатим сторожу пару штук и уладим дело.
– Идея, конечно, хорошая, но как-то уж очень неожиданно… Чего это ты вдруг повернул? Вроде бы все заладилось…
Вытащив из кармана листок, Владлен протянул его Назару.
– Возьми.
– Что это?
– Ты что-нибудь слышал о саквояже Фаберже?
Пожав плечами, Назар ответил:
– Только в общих деталях. Знаю, что мастер передал его на хранение в норвежское посольство, а те его не уберегли. Кажется, был налет и сокровища исчезли.
– Совершенно верно, – согласился Лозовский и рассказал Назару все, что услышал от Кощея. – Это поле от нас никуда не денется, мы здесь все равно свое возьмем. А вот Староконюшенный переулок может обыскать кто-нибудь другой, пока мы здесь с тобой будем копаться. У нас всего лишь пара дней!
– Возможно, ты и прав, но как-то уж масть пошла… – терзался в сомнениях Назар. – Не хочется оставлять. Еще неизвестно, найдем мы там что-нибудь или нет…
– Чудак человек! Дом в Староконюшенном нужно обязательно осмотреть сейчас, даже если мы не найдем там никакого сундука Фаберже. Ну, потеряем день-другой, только и всего! Все эти старинные дома реально напичканы драгоценностями, просто нужно уметь искать. Сам подумай, сколько лет тому зданию? Сто лет?.. Двести? Может, двести пятьдесят?.. У нас в России всякий раз случаются какие-нибудь беспорядки. Две революции только чего стоят! Вот народ и прячет свои сокровища по щелям и закуткам. Нам достаточно только хорошо поработать с металлодетектором… Так ты со мной?
Назар широко заулыбался:
– После того, что ты рассказал, мне хочется бежать на Староконюшенный.
– Не так быстро. Давай хотя бы перекусим, а уж там в дорогу.
Глава 4
Заказ царя, или Яйцо Фаберже
1915 год, июль
Государь Николай Второй принял Петера Карла Густавовича Фаберже в Царском Селе, в личных покоях Александровского дворца. Подобной чести удостаивались немногие. Николай Александрович вообще предпочитал хранить свою семейную жизнь от посторонних.
В кабинете государя было скромно, никаких излишеств, лишь самое необходимое: небольшой квадратный стол, на котором стояла высокая чернильница с ручкой, пресс-папье, фарфоровая ваза с алыми розами (поставила государыня, а возразить Николай Александрович не посмел) и несколько листов бумаги, сложенных в аккуратную стопку; рядом два стула, у стены коротенький диван. Из украшений на стенах висели лишь две небольшие французские гравюры, да еще высокий светильник в стиле Людовика Четырнадцатого, стоявший в самом углу.
Фаберже, поблагодарив, устроился на указанном стуле и положил на стол свой знаменитый старый кожаный саквояж. Год назад царь заказал для своей матери Марии Федоровны и супруги Александры Федоровны пасхальные яйца и сейчас с волнением наблюдал за тем, как ювелир достает из саквояжа один за другим два футляра – один из малахита, а другой из лазурита с золотыми застежками.
Традицию дарить пасхальные яйца с сюрпризами заложил в 1885 году Александр Третий, преподнеся своей супруге яйцо «Курочка». Внутри яйца, покрытого белой эмалью, имитирующей хрупкую скорлупу, находился желток, а в нем – курочка, изготовленная из золота, в которой пряталась рубиновая корона. На следующий год царь подарил уже яйцо-курочку с сапфировыми портретами детей. Столь красивые подарки преподносились до самой его смерти. Николай Второй не посчитал нужным обрывать традицию и уже в первый год своего царствования, в 1895 году, подарил матери яйцо «Двенадцать монограмм», а супруге – «Яйцо с бутоном розы». Внутри цветка помещалась корона, в которой был спрятан кулон с сердечком.
Пасхальные яйца заказывались каждый год, к их изготовлению привлекались лучшие ювелирные мастера, и производились они всегда из лучшего благородного металла и особо красивых драгоценных камней. Дом Фаберже всякий раз удивлял царствующую семью своей неистощимой фантазией и ювелирным талантом.
Но в этот раз, в первый год Отечественной войны, государь решил заказать нечто особенное. И после некоторых размышлений решил, что матери подойдет яйцо «Красный Крест», где в качестве сюрпризов будут пять портретов: двух его дочерей, сестры, жены и кузины царя в форме медсестер. А жене он подарит яйцо «Ангел-Хранитель», где в качестве сюрприза будет небольшая золотая кроватка с маленьким Алексеем.
Весь прошедший год Николай Второй неизменно интересовался, как проходит работа, и Фаберже, зная дотошность государя, подробнейшим образом рассказывал ему о своих задумках и на фотографиях показывал выполненные детали.
Теперь шкатулки лежали на столе. Государю осталось только по достоинству оценить талант мастеров. Вот только открывать шкатулки Фаберже отчего-то не торопился. Николай Александрович, стараясь скрыть нарастающее нетерпение, поглаживал черного французского бульдога по кличке Ортино. Княгине Татьяне его подарил выздоравливающий офицер лейб-гвардии Уланского Его Величества полка Дмитрий Малама, но пес отчего-то предпочитал общество государя, и Николай Второй ничего не имел против такой компании.
Животных в покои государя не пускали (во дворе Александровского сада проживало еще одиннадцать собак, две козы, один осел и даже слон, для которого сделали специальный вольер), но для бульдога ввели исключение. Похоже, что пес тоже оценил расположение государя и смирно лежал под его мягкой рукой, показывая белые клыки.
Открыв шкатулку из малахита, Карл Фаберже вытащил пасхальное яйцо «Красный Крест с портретами» и аккуратно поставил его перед государем. Поверхность яйца была белой, каковой должна быть скорлупа, а на боковой стороне был нарисован красный крест, украшенный императорскими символами.
Подняв пасхальное яйцо, Николай Александрович не торопился его открывать, как если бы хотел убедиться в безукоризненности выполненной работы, осмотрел его со всех сторон, а потом, приподняв изящную крышечку, вытащил сюрприз: четыре портрета, сцепленные между собой золотыми застежками. Долго всматривался в родные лица жены и дочерей, облаченных в одежду сестер милосердия, и произнес едва слышно:
– Замечательная работа. – Перевел взгляд на ювелира, затаившего дыхание, и добавил: – Всякий раз не перестаю удивляться, как это вам удается. А здесь… совместить красоту и горечь… такое под силу только очень великому мастеру.
– Просто я очень люблю свое дело.
– Нисколько не сомневаюсь в этом. Просто великолепно!
– В работе ничего лишнего, ваше величество. Все строго!
– Это то, что нужно.
– Было много вариантов, ваше величество, но мы решили остановиться именно на этом. И я уверен, что мы не ошиблись.
Аккуратно уложив яйцо в шкатулку, Николай Александрович потянулся за вторым яйцом, но пес, сидевший у него на коленях, неожиданно вцепился зубами в край скатерти и, забавляясь, потянул ее на себя. Ваза тотчас перевернулась и, прокатившись по столу, слетела на пол, раскидав мелкие обломки далеко по паркету.
– Ортино, перестань! – крикнул государь. – Безобразник!
Шкатулка опрокинулась, и из нее на стол выкатилось яйцо «Ангел-Хранитель». Подкатившись к самому краю, оно остановилось, но пес, забавляясь новой игрой, вновь дернул на себя зажатую в зубах скатерть. В следующее мгновение яйцо сорвалось с кромки и с треском ударилось об пол.
– Ортино! Негодная псина! – Государь выглядел расстроенным. – Что же ты наделал? – Он поднял расколовшееся яйцо. – Вы можете что-нибудь сделать?
Фаберже взял пасхальное яйцо. Губы сжались в прямую линию, скрывая огорчение.
– Ваше величество, работу можно исправить, – осмотрев яйцо, сказал он. – Правда, на это уйдет некоторое время.
– Вы успеете до Пасхи?
– Сожалею, ваше величество, – развел руками Фаберже, – но полагаю, что это невозможно. Получится совсем не то, что вы хотели бы увидеть.
Государь огорченно покачал головой.
– Господи, каждый год я дарил по пасхальному яйцу матушке и Аликс… В этом году они ждут от меня опять какого-нибудь интересного сюрприза. Если я не сумею преподнести им что-нибудь оригинальное, то они будут разочарованы.
– У меня есть решение, – негромко произнес Фаберже.
– Какое? – с надеждой посмотрел царь на ювелира.
– Сейчас я как раз завершаю работу над пасхальным яйцом для семьи Ротшильдов. Оно будет весьма оригинально раскладываться на три части в виде триптиха. Осталось изготовить только сюрприз… Мы не обговорили точные сроки. Думаю, что Эдмонд Ротшильд не станет на меня сердиться, если я немного задержу заказ.
– Если вы так считаете…
– Он весьма милый человек… Ваше величество, что, по-вашему, у него должно быть внутри?
– В нем должны быть портреты великих княгинь Ольги и Татьяны.
– Хорошо, – сделал в блокнот пометку мастер. – А каков должен быть сюрприз?
– Идет Отечественная война… Мы не можем позабыть этого. Я бы хотел сцену сошествия в ад. – Нахмурился. Подумав о чем-то своем, государь перекрестился. – Господи, дай силы России миновать все это… А еще изображение святых Ольги и Татьяны.
– Сделаю все в точности, ваше величество, – пообещал Фаберже. – Вы не возражаете против названия «Триптих Красный Крест»?
– Согласен. Буду вам очень признателен, Карл Густавович, если вы меня выручите. Ох, несносная собака, – поднял государь руку. В какой-то момент Фаберже показалось, что царь ударит пса, но нет, ладонь мягко опустилась на его спину. – Надо запретить ему входить в мой кабинет. А яйцо «Ангел-Хранитель» я у вас забираю. Думаю, что со временем эта вещь отыщет своего хозяина.
– Переделывать его – действительно очень большая работа. Проще сделать заново. Но я могу зашлифовать трещину, она практически не будет заметна, – взял Фаберже со стола треснувшее яйцо.
– Хорошо, пусть будет так. Посчитайте, сколько будет стоить дополнительная работа.
* * *
Негромко постучавшись, в личные покои государя вошел флигель-адъютант князь Семен Трубецкой. Открыв портсигар, Николай Александрович прикурил от торчавшего с краю фитиля, зажигавшегося каким-то хитроумным образом: не то от трения, не то еще от какой-то мудреной механики. На столе у государя было несколько листков бумаги и небольшая чернильница с воткнутым пером. Резных статуэток он не терпел, и его стол больше напоминал рабочее место какого-нибудь чиновника средней руки. Не носил император и золотых украшений, единственное, что он себе позволял, так это обручальное кольцо с сапфиром, подаренное Александрой Федоровной, когда она была еще его невестой, принцессой Алисой Гессенской. Да вот еще крохотный гладкий крестик на шее, на обыкновенной неброской цепочке из круглых колечек, который можно было увидеть лишь во время купания.
– Что у вас, Семен? – негромким голосом спросил государь.
Князя Трубецкого всегда подкупала обаятельная простота императора, с которой он одинаково обращался как к своим слугам, так и к главнокомандующим. Именно в ней и заключалось настоящее русское величие.
– Пришла телеграмма от начальника Генерального штаба Николая Николаевича Янушкевича.
– Вот как… Что в ней?
– Он пишет, что намечается значительная переброска войск неприятеля с Западного фронта на Восточный.
Закрыв портсигар, Николай Александрович аккуратно положил его на стол. Кто бы мог подумать, что военная кампания, начавшаяся столь победоносно, перерастет в затяжную войну… Уже в этом году военное командование рассчитывало завершить победоносное наступление в Галиции, и вот теперь переброска войск спутала первоначальные планы. По существу, Россия оставалась один на один с объединенными австро-германскими силами, а основные союзники, Англия и Франция, не сумели совершить ни одного контрнаступления, чтобы как-то облегчить положение русской армии. И это было крайне досадно!
– Он написал, чем это может грозить России?
– Так точно. Австро-германские войска по численности будут значительно превосходить русские. Один из возможных вариантов продолжения войны – сдать Львов и Перемышль.
– Весьма скверно… Мы ведь их только что взяли, – глухо обронил государь.
– Не исключено, что отступление продолжится и дальше. Возможно, что оно произойдет по всему фронту. Для Австрии и Германии важно разгромить Россию и вывести ее из войны. Только так они могут победить. Сейчас никто даже не берется предположить, где именно остановятся русские войска. Обо всем этом начальник Генерального штаба намеревается переговорить с вами лично и хочет немедленно выехать в Царское Село.
– Телеграфируйте ему вот что… Пускай остается в Ставке. И если положение столь тяжелое, то он должен организовать планомерное отступление войск. Мы должны дорожить каждым солдатом. А в случае наихудшего сценария не должно быть никакого повального бегства.
– Слушаюсь, ваше величество! Разрешите идти?
– Ступайте, – отвечал Николай Второй.
Флигель-адъютант развернулся, чтобы уйти.
– Хотя постойте… Отпишите главнокомандующему, что я немедленно выезжаю в Ставку. Еду не один – с наследником, нужно поддержать солдат своим присутствием.
– Ваше величество, смею возразить, Алексей Николаевич болен. Болезнь может обостриться в любую минуту, ему лучше бы остаться в Царском Селе, дорога неблизкая…
Николай Александрович внимательно посмотрел на флигель-адъютанта – прежде за ним не водилось возражать государю, – вновь потянулся за портсигаром, но неожиданно оттолкнул его кончиками пальцев.
– Возможно… Но я не могу поступить по-другому, – негромко сказал он. – Я вместе со своим сыном должен быть там, где сейчас труднее всего моему народу. Уже все решено, выезжаем завтра!
– Сборы могут занять несколько дней… – нерешительно отвечал князь Трубецкой.
– Я полагаю, что нужно постараться управиться за несколько часов.
– Нужно обставить вагон…
– Это ни к чему, – отмахнулся Николай Второй, привыкший обходиться самым малым. – Нам много не нужно. Возьмем все самое необходимое: стол, бумагу, письменные принадлежности и полку, где можно будет прилечь.
– Но условия весьма трудные и…
– Если сейчас трудно моим солдатам, – перебил Николай Второй, – так почему должно быть легко мне?.. И еще… я бы хотел, чтобы со мной поехал доктор Деревенко.
– Я ему сообщу.
– Ступайте.
Козырнув, флигель-адъютант вышел из государева кабинета.
Сунув портсигар в карман, Николай Александрович направился в будуар Аликс, чтобы сообщить о своем решении немедленно выехать в Ставку.
* * *
На следующий день ровно в два часа дня императорский поезд отправился в Могилев, где размещалась Ставка командования. Расположившись у приоткрытого окна, царевич Алексей с интересом наблюдал за быстро меняющейся панорамой, оживленно реагируя на занимательные сцены: на стада коров, пасшихся по обширным лугам, на баржи, проплывающие под мостами, на артиллерийские орудия, дожидающиеся погрузки на полустанках.
Неожиданно лицо наследника приняло болезненное выражение, он отошел от окна и присел на кровать.
– Что с вами, ваше высочество? – подошел Владимир Деревенко, лейб-медик императорской семьи.
– Что-то голова заболела, – негромко отвечал побледневший царевич.
– Ложитесь… Вам надо себя беречь.
Поморщившись от накатившей боли, Алексей лег на постель – и тотчас, заливая белоснежные наволочки, из его носа обильно хлынула кровь.
– Ваше высочество, запрокиньте голову! Вот так, – аккуратно подправил голову наследника лейб-медик. – Все будет хорошо, вы только не волнуйтесь.
Деревенко подхватил со стола аптечку и, быстро вытащив из нее тампоны, приложил к носу. Хлынувшая кровь тотчас испачкала манжеты, рукава сюртука, но, не обращая на это внимание, он продолжал удерживать тампоны у носа. Те мгновенно пропитались кровью.
– Воды! Кто тут есть?! – выкрикнул в тамбур доктор.
На крик с кувшином в руках подскочил санитар.
– Ваше высочество, слегка приподнимитесь, все будет хорошо, – уверенным голосом произнес Деревенко. – Запрокиньте слегка голову… Да позовите же государя!
Скинув сюртук и засучив рукава, он взял кувшин и принялся промывать полость носа, освобождая ее от сгустков крови. В какой-то момент лейб-медику показалось, что ему удалось остановить кровотечение, но неожиданно кровь потекла с прежней силой. Соорудив марлевую повязку, Деревенко промокнул ее в перекиси водорода и приложил к носу. Кровь уже не хлестала, только слегка просачивалась через марлю.
Вошел Николай Второй, держался уверенно, но взгляд был строгим, лицо побледнело.
– Как Алексей? – глухо спросил государь, посмотрев в обескровленное лицо сына.
– Ваше величество, я бы посоветовал вам немедленно возвращаться в Царское Село. Этот вагон не оборудован для дальнейшего лечения наследника. Возможно, царевичу потребуется переливание крови, а сделать это в полевых условиях будет весьма и весьма затруднительно.
– Меня ждут в Ставке, – несколько растерянно произнес Николай Александрович, глядя в бледное лицо сына. – С Янушкевичем предстоит весьма важный разговор. Его никак нельзя отложить.
Он взял в свои ладони руку сына, показавшуюся ему невероятно холодной, лицо мальчика выглядело безжизненным, напоминая восковую маску.
– Извините меня за откровенность, ваше величество, но в таком случае вы можете потерять наследника. Я вынужден вам сказать со всей прямотой: положение Алексея весьма серьезное. Признаться откровенно, даже затрудняюсь сказать, что можно предпринять в такой ситуации.
– Сделайте что-нибудь… Вы ведь все-таки врач.
– Я делаю все, что могу, ваше величество, но в полевых условиях… Даже не уверен, возможно ли остановить кровь по приезде, – тише прежнего произнес лейб-медик. – Попробуем ввести белок, надеюсь, что эта мера поможет. Но полной гарантии я вам дать не могу. Решайте, государь, дорога каждая минута!
– Хорошо… Мы возвращаемся, – принял решение Николай Второй. Увидев стоявшего в проходе флигель-адъютанта Трубецкого, он распорядился: – Отправьте в Царское Село телеграмму, пусть разыщут Григория. На него вся надежда…
Государь Николай Второй принял Петера Карла Густавовича Фаберже в Царском Селе, в личных покоях Александровского дворца. Подобной чести удостаивались немногие. Николай Александрович вообще предпочитал хранить свою семейную жизнь от посторонних.
В кабинете государя было скромно, никаких излишеств, лишь самое необходимое: небольшой квадратный стол, на котором стояла высокая чернильница с ручкой, пресс-папье, фарфоровая ваза с алыми розами (поставила государыня, а возразить Николай Александрович не посмел) и несколько листов бумаги, сложенных в аккуратную стопку; рядом два стула, у стены коротенький диван. Из украшений на стенах висели лишь две небольшие французские гравюры, да еще высокий светильник в стиле Людовика Четырнадцатого, стоявший в самом углу.
Фаберже, поблагодарив, устроился на указанном стуле и положил на стол свой знаменитый старый кожаный саквояж. Год назад царь заказал для своей матери Марии Федоровны и супруги Александры Федоровны пасхальные яйца и сейчас с волнением наблюдал за тем, как ювелир достает из саквояжа один за другим два футляра – один из малахита, а другой из лазурита с золотыми застежками.
Традицию дарить пасхальные яйца с сюрпризами заложил в 1885 году Александр Третий, преподнеся своей супруге яйцо «Курочка». Внутри яйца, покрытого белой эмалью, имитирующей хрупкую скорлупу, находился желток, а в нем – курочка, изготовленная из золота, в которой пряталась рубиновая корона. На следующий год царь подарил уже яйцо-курочку с сапфировыми портретами детей. Столь красивые подарки преподносились до самой его смерти. Николай Второй не посчитал нужным обрывать традицию и уже в первый год своего царствования, в 1895 году, подарил матери яйцо «Двенадцать монограмм», а супруге – «Яйцо с бутоном розы». Внутри цветка помещалась корона, в которой был спрятан кулон с сердечком.
Пасхальные яйца заказывались каждый год, к их изготовлению привлекались лучшие ювелирные мастера, и производились они всегда из лучшего благородного металла и особо красивых драгоценных камней. Дом Фаберже всякий раз удивлял царствующую семью своей неистощимой фантазией и ювелирным талантом.
Но в этот раз, в первый год Отечественной войны, государь решил заказать нечто особенное. И после некоторых размышлений решил, что матери подойдет яйцо «Красный Крест», где в качестве сюрпризов будут пять портретов: двух его дочерей, сестры, жены и кузины царя в форме медсестер. А жене он подарит яйцо «Ангел-Хранитель», где в качестве сюрприза будет небольшая золотая кроватка с маленьким Алексеем.
Весь прошедший год Николай Второй неизменно интересовался, как проходит работа, и Фаберже, зная дотошность государя, подробнейшим образом рассказывал ему о своих задумках и на фотографиях показывал выполненные детали.
Теперь шкатулки лежали на столе. Государю осталось только по достоинству оценить талант мастеров. Вот только открывать шкатулки Фаберже отчего-то не торопился. Николай Александрович, стараясь скрыть нарастающее нетерпение, поглаживал черного французского бульдога по кличке Ортино. Княгине Татьяне его подарил выздоравливающий офицер лейб-гвардии Уланского Его Величества полка Дмитрий Малама, но пес отчего-то предпочитал общество государя, и Николай Второй ничего не имел против такой компании.
Животных в покои государя не пускали (во дворе Александровского сада проживало еще одиннадцать собак, две козы, один осел и даже слон, для которого сделали специальный вольер), но для бульдога ввели исключение. Похоже, что пес тоже оценил расположение государя и смирно лежал под его мягкой рукой, показывая белые клыки.
Открыв шкатулку из малахита, Карл Фаберже вытащил пасхальное яйцо «Красный Крест с портретами» и аккуратно поставил его перед государем. Поверхность яйца была белой, каковой должна быть скорлупа, а на боковой стороне был нарисован красный крест, украшенный императорскими символами.
Подняв пасхальное яйцо, Николай Александрович не торопился его открывать, как если бы хотел убедиться в безукоризненности выполненной работы, осмотрел его со всех сторон, а потом, приподняв изящную крышечку, вытащил сюрприз: четыре портрета, сцепленные между собой золотыми застежками. Долго всматривался в родные лица жены и дочерей, облаченных в одежду сестер милосердия, и произнес едва слышно:
– Замечательная работа. – Перевел взгляд на ювелира, затаившего дыхание, и добавил: – Всякий раз не перестаю удивляться, как это вам удается. А здесь… совместить красоту и горечь… такое под силу только очень великому мастеру.
– Просто я очень люблю свое дело.
– Нисколько не сомневаюсь в этом. Просто великолепно!
– В работе ничего лишнего, ваше величество. Все строго!
– Это то, что нужно.
– Было много вариантов, ваше величество, но мы решили остановиться именно на этом. И я уверен, что мы не ошиблись.
Аккуратно уложив яйцо в шкатулку, Николай Александрович потянулся за вторым яйцом, но пес, сидевший у него на коленях, неожиданно вцепился зубами в край скатерти и, забавляясь, потянул ее на себя. Ваза тотчас перевернулась и, прокатившись по столу, слетела на пол, раскидав мелкие обломки далеко по паркету.
– Ортино, перестань! – крикнул государь. – Безобразник!
Шкатулка опрокинулась, и из нее на стол выкатилось яйцо «Ангел-Хранитель». Подкатившись к самому краю, оно остановилось, но пес, забавляясь новой игрой, вновь дернул на себя зажатую в зубах скатерть. В следующее мгновение яйцо сорвалось с кромки и с треском ударилось об пол.
– Ортино! Негодная псина! – Государь выглядел расстроенным. – Что же ты наделал? – Он поднял расколовшееся яйцо. – Вы можете что-нибудь сделать?
Фаберже взял пасхальное яйцо. Губы сжались в прямую линию, скрывая огорчение.
– Ваше величество, работу можно исправить, – осмотрев яйцо, сказал он. – Правда, на это уйдет некоторое время.
– Вы успеете до Пасхи?
– Сожалею, ваше величество, – развел руками Фаберже, – но полагаю, что это невозможно. Получится совсем не то, что вы хотели бы увидеть.
Государь огорченно покачал головой.
– Господи, каждый год я дарил по пасхальному яйцу матушке и Аликс… В этом году они ждут от меня опять какого-нибудь интересного сюрприза. Если я не сумею преподнести им что-нибудь оригинальное, то они будут разочарованы.
– У меня есть решение, – негромко произнес Фаберже.
– Какое? – с надеждой посмотрел царь на ювелира.
– Сейчас я как раз завершаю работу над пасхальным яйцом для семьи Ротшильдов. Оно будет весьма оригинально раскладываться на три части в виде триптиха. Осталось изготовить только сюрприз… Мы не обговорили точные сроки. Думаю, что Эдмонд Ротшильд не станет на меня сердиться, если я немного задержу заказ.
– Если вы так считаете…
– Он весьма милый человек… Ваше величество, что, по-вашему, у него должно быть внутри?
– В нем должны быть портреты великих княгинь Ольги и Татьяны.
– Хорошо, – сделал в блокнот пометку мастер. – А каков должен быть сюрприз?
– Идет Отечественная война… Мы не можем позабыть этого. Я бы хотел сцену сошествия в ад. – Нахмурился. Подумав о чем-то своем, государь перекрестился. – Господи, дай силы России миновать все это… А еще изображение святых Ольги и Татьяны.
– Сделаю все в точности, ваше величество, – пообещал Фаберже. – Вы не возражаете против названия «Триптих Красный Крест»?
– Согласен. Буду вам очень признателен, Карл Густавович, если вы меня выручите. Ох, несносная собака, – поднял государь руку. В какой-то момент Фаберже показалось, что царь ударит пса, но нет, ладонь мягко опустилась на его спину. – Надо запретить ему входить в мой кабинет. А яйцо «Ангел-Хранитель» я у вас забираю. Думаю, что со временем эта вещь отыщет своего хозяина.
– Переделывать его – действительно очень большая работа. Проще сделать заново. Но я могу зашлифовать трещину, она практически не будет заметна, – взял Фаберже со стола треснувшее яйцо.
– Хорошо, пусть будет так. Посчитайте, сколько будет стоить дополнительная работа.
* * *
Негромко постучавшись, в личные покои государя вошел флигель-адъютант князь Семен Трубецкой. Открыв портсигар, Николай Александрович прикурил от торчавшего с краю фитиля, зажигавшегося каким-то хитроумным образом: не то от трения, не то еще от какой-то мудреной механики. На столе у государя было несколько листков бумаги и небольшая чернильница с воткнутым пером. Резных статуэток он не терпел, и его стол больше напоминал рабочее место какого-нибудь чиновника средней руки. Не носил император и золотых украшений, единственное, что он себе позволял, так это обручальное кольцо с сапфиром, подаренное Александрой Федоровной, когда она была еще его невестой, принцессой Алисой Гессенской. Да вот еще крохотный гладкий крестик на шее, на обыкновенной неброской цепочке из круглых колечек, который можно было увидеть лишь во время купания.
– Что у вас, Семен? – негромким голосом спросил государь.
Князя Трубецкого всегда подкупала обаятельная простота императора, с которой он одинаково обращался как к своим слугам, так и к главнокомандующим. Именно в ней и заключалось настоящее русское величие.
– Пришла телеграмма от начальника Генерального штаба Николая Николаевича Янушкевича.
– Вот как… Что в ней?
– Он пишет, что намечается значительная переброска войск неприятеля с Западного фронта на Восточный.
Закрыв портсигар, Николай Александрович аккуратно положил его на стол. Кто бы мог подумать, что военная кампания, начавшаяся столь победоносно, перерастет в затяжную войну… Уже в этом году военное командование рассчитывало завершить победоносное наступление в Галиции, и вот теперь переброска войск спутала первоначальные планы. По существу, Россия оставалась один на один с объединенными австро-германскими силами, а основные союзники, Англия и Франция, не сумели совершить ни одного контрнаступления, чтобы как-то облегчить положение русской армии. И это было крайне досадно!
– Он написал, чем это может грозить России?
– Так точно. Австро-германские войска по численности будут значительно превосходить русские. Один из возможных вариантов продолжения войны – сдать Львов и Перемышль.
– Весьма скверно… Мы ведь их только что взяли, – глухо обронил государь.
– Не исключено, что отступление продолжится и дальше. Возможно, что оно произойдет по всему фронту. Для Австрии и Германии важно разгромить Россию и вывести ее из войны. Только так они могут победить. Сейчас никто даже не берется предположить, где именно остановятся русские войска. Обо всем этом начальник Генерального штаба намеревается переговорить с вами лично и хочет немедленно выехать в Царское Село.
– Телеграфируйте ему вот что… Пускай остается в Ставке. И если положение столь тяжелое, то он должен организовать планомерное отступление войск. Мы должны дорожить каждым солдатом. А в случае наихудшего сценария не должно быть никакого повального бегства.
– Слушаюсь, ваше величество! Разрешите идти?
– Ступайте, – отвечал Николай Второй.
Флигель-адъютант развернулся, чтобы уйти.
– Хотя постойте… Отпишите главнокомандующему, что я немедленно выезжаю в Ставку. Еду не один – с наследником, нужно поддержать солдат своим присутствием.
– Ваше величество, смею возразить, Алексей Николаевич болен. Болезнь может обостриться в любую минуту, ему лучше бы остаться в Царском Селе, дорога неблизкая…
Николай Александрович внимательно посмотрел на флигель-адъютанта – прежде за ним не водилось возражать государю, – вновь потянулся за портсигаром, но неожиданно оттолкнул его кончиками пальцев.
– Возможно… Но я не могу поступить по-другому, – негромко сказал он. – Я вместе со своим сыном должен быть там, где сейчас труднее всего моему народу. Уже все решено, выезжаем завтра!
– Сборы могут занять несколько дней… – нерешительно отвечал князь Трубецкой.
– Я полагаю, что нужно постараться управиться за несколько часов.
– Нужно обставить вагон…
– Это ни к чему, – отмахнулся Николай Второй, привыкший обходиться самым малым. – Нам много не нужно. Возьмем все самое необходимое: стол, бумагу, письменные принадлежности и полку, где можно будет прилечь.
– Но условия весьма трудные и…
– Если сейчас трудно моим солдатам, – перебил Николай Второй, – так почему должно быть легко мне?.. И еще… я бы хотел, чтобы со мной поехал доктор Деревенко.
– Я ему сообщу.
– Ступайте.
Козырнув, флигель-адъютант вышел из государева кабинета.
Сунув портсигар в карман, Николай Александрович направился в будуар Аликс, чтобы сообщить о своем решении немедленно выехать в Ставку.
* * *
На следующий день ровно в два часа дня императорский поезд отправился в Могилев, где размещалась Ставка командования. Расположившись у приоткрытого окна, царевич Алексей с интересом наблюдал за быстро меняющейся панорамой, оживленно реагируя на занимательные сцены: на стада коров, пасшихся по обширным лугам, на баржи, проплывающие под мостами, на артиллерийские орудия, дожидающиеся погрузки на полустанках.
Неожиданно лицо наследника приняло болезненное выражение, он отошел от окна и присел на кровать.
– Что с вами, ваше высочество? – подошел Владимир Деревенко, лейб-медик императорской семьи.
– Что-то голова заболела, – негромко отвечал побледневший царевич.
– Ложитесь… Вам надо себя беречь.
Поморщившись от накатившей боли, Алексей лег на постель – и тотчас, заливая белоснежные наволочки, из его носа обильно хлынула кровь.
– Ваше высочество, запрокиньте голову! Вот так, – аккуратно подправил голову наследника лейб-медик. – Все будет хорошо, вы только не волнуйтесь.
Деревенко подхватил со стола аптечку и, быстро вытащив из нее тампоны, приложил к носу. Хлынувшая кровь тотчас испачкала манжеты, рукава сюртука, но, не обращая на это внимание, он продолжал удерживать тампоны у носа. Те мгновенно пропитались кровью.
– Воды! Кто тут есть?! – выкрикнул в тамбур доктор.
На крик с кувшином в руках подскочил санитар.
– Ваше высочество, слегка приподнимитесь, все будет хорошо, – уверенным голосом произнес Деревенко. – Запрокиньте слегка голову… Да позовите же государя!
Скинув сюртук и засучив рукава, он взял кувшин и принялся промывать полость носа, освобождая ее от сгустков крови. В какой-то момент лейб-медику показалось, что ему удалось остановить кровотечение, но неожиданно кровь потекла с прежней силой. Соорудив марлевую повязку, Деревенко промокнул ее в перекиси водорода и приложил к носу. Кровь уже не хлестала, только слегка просачивалась через марлю.
Вошел Николай Второй, держался уверенно, но взгляд был строгим, лицо побледнело.
– Как Алексей? – глухо спросил государь, посмотрев в обескровленное лицо сына.
– Ваше величество, я бы посоветовал вам немедленно возвращаться в Царское Село. Этот вагон не оборудован для дальнейшего лечения наследника. Возможно, царевичу потребуется переливание крови, а сделать это в полевых условиях будет весьма и весьма затруднительно.
– Меня ждут в Ставке, – несколько растерянно произнес Николай Александрович, глядя в бледное лицо сына. – С Янушкевичем предстоит весьма важный разговор. Его никак нельзя отложить.
Он взял в свои ладони руку сына, показавшуюся ему невероятно холодной, лицо мальчика выглядело безжизненным, напоминая восковую маску.
– Извините меня за откровенность, ваше величество, но в таком случае вы можете потерять наследника. Я вынужден вам сказать со всей прямотой: положение Алексея весьма серьезное. Признаться откровенно, даже затрудняюсь сказать, что можно предпринять в такой ситуации.
– Сделайте что-нибудь… Вы ведь все-таки врач.
– Я делаю все, что могу, ваше величество, но в полевых условиях… Даже не уверен, возможно ли остановить кровь по приезде, – тише прежнего произнес лейб-медик. – Попробуем ввести белок, надеюсь, что эта мера поможет. Но полной гарантии я вам дать не могу. Решайте, государь, дорога каждая минута!
– Хорошо… Мы возвращаемся, – принял решение Николай Второй. Увидев стоявшего в проходе флигель-адъютанта Трубецкого, он распорядился: – Отправьте в Царское Село телеграмму, пусть разыщут Григория. На него вся надежда…