Страница:
Солодовников размышлял над ответом чуть больше пяти минут. За это время он трижды успел коснуться платочком своей нижней губы. Головацкий в ожидании раскурил сигару.
– Как вам сказать, Матвей Евграфович… – Солодовников скомкал платок в кулаке и, наверное, в этот самый момент пожалел о своем отказе попробовать настоечки. – Вопрос, сами понимаете, до крайности щепетильный. Как фармацевт я просто-таки обязан заверить вас, что приобретение кокаина незаконным путем в наше время абсолютно невозможно. Сейчас это очень строго отслеживается. Но как ваш друг, Матвей Евграфович, и как человек, многим вам обязанный, – да! Должен признать, подобные пути существуют. А, кстати, та влиятельная особа, о которой мы говорим с вами, это случайно не покойный генерал Корниевич?
– Именно он, – не стал запираться Матвей Евграфович. – Вам есть что сказать по поводу этой истории?
– Увы, нет, – покачал головой Солодовников и снова поднес платочек к нижней губе. – Я лишь осмелился предположить… Никакой определенной информацией по этому делу я не располагаю, Матвей Евграфович. Я, знаете ли, тоже почитываю на досуге газеты. И о смерти Кирилла Александровича, разумеется, читал. Изумительный был человек, скажу я вам. Великий человек! Герой! Даром что кокаинист… Да и кто сейчас без греха?.. В газетах, правда, писали о сердечном приступе, но я-то сразу догадался что к чему. А тут, стало быть, есть и еще какие-то темные пятна. Так, Матвей Евграфович?
– Так, так. Темных пятен в этом деле хватает. Так что там с приобретением кокаина? – вернул разговор Головацкий в нужное для него русло.
Солодовников зачем-то беспокойно огляделся по сторонам, словно опасаясь, что в комнате мог быть кто-то, кого он ранее не заметил, а затем, понизив голос до шепота, заговорщицки сообщил:
– Аптекарям, Матвей Евграфович, тоже, знаете ли, надо как-то жить. И в обход закона они, конечно, занимаются сбытом кокаина. Клиент на это дело тоже имеется. Нет, не те люди, которые эту гадость по доброй воле сами употребляют… Я не о них сейчас толкую.
– А о ком же?
– Есть один человечек, Матвей Евграфович. С Апраксина двора, с Апрашки, как говорят в Питере.
– Вот как? – Головацкий весь подобрался, словно гончая, почувствовавшая запах дичи. – Кто таков?
– Фамилии и имени я не знаю, – Солодовников развел руками. – Все называют его Кондором. Слышал я как-то краем уха, что он из бывших юнкеров, дворянин, но в силу жизненных обстоятельств примкнувший к шайке налетчиков Сеньки Резаного. После того как Сеньку изловили и публично повесили, Кондор остался сам по себе. Налетами больше не занимался, а вот по части кокаина, например, так ему многие из аптекарей сбывают и по сей день. Так что, ежели достать кому нужно, не привлекая излишнего внимания к своей персоне, так это у Кондора.
Головацкий в задумчивости покрутил левый ус. Рассказ фармацевта заставил Матвея Евграфовича на некоторое время забыть даже о своей сигаре.
– Интересно. Очень интересно. Да-с… А найти его как?
– А вот это не подскажу, Матвей Евграфович. Апраксин двор. С аптекарями Кондор связывается сам. То бишь, когда ему заблагорассудится.
Профессор взглянул на свою потухшую сигару, но раскуривать ее снова не стал. Видно было, что он размышляет на предмет полученной от Солодовникова информации. Размышляет и уже одновременно с этим что-то прикидывает.
– Ну, что ж, – произнес Головацкий после недолгой паузы и открыто улыбнулся собеседнику. – И на том благодарствую, Аркадий Вениаминович. Будем искать Кондора. А там, глядишь, через него и ниточку поинтереснее вытащить удастся.
Продолжая комкать носовой платок, Солодовников неспешно поднялся на ноги. Головацкий последовал его примеру, и мужчины обменялись рукопожатием.
– Только это, Матвей Евграфович… – фармацевт остановился уже в дверях и обернулся к Головацкому. – Ежели вздумаете на Апрашку соваться, поосторожнее там. Народ там шальной. Заподозрят чего, так мигом башку открутят. Фамилии и имени не спросят. Это уж знамо дело.
Профессор поблагодарил гостя за предупреждение, и на этом они расстались. Матвей Евграфович закрыл дверь кабинета.
– Господа! – позвал он своих подручных и, когда Михайлов с Орловым вышли из своего укрытия, тут же отдал четкое и ясное распоряжение: – Нам нужно найти Кондора. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше.
– Будет непросто, Матвей Евграфович, – откликнулся Тимофей. – Нам бы хоть знать, как он выглядит. А так…
– Я понимаю, любезный, – саркастически заметил Головацкий. – А еще лучше было бы взглянуть на человека, убившего генерала Корниевича.
Оба бывших студента понимающе улыбнулись.
– Я не требую от вас результата сегодня или даже завтра с утра, – профессор распустил узел шейного платка и бросил быстрый взгляд на часы. – Будьте так любезны, обдумайте все хорошенько, но… Кондора мне сыщите. Узнаем, кто и каким образом достал для генерала кокаин, там и до душегубца рукой подать будет. Я в этом уверен. А теперь, извините, господа, но я хотел бы какое-то время побыть один. Да-с… Кстати, что сказал Буйчилов? Я могу на какое-то время оставить снимки себе?
Головацкий кивнул на папку, принесенную Орловым.
– Господин Буйчилов сказал, что пока можете, – ответил тот.
– Ну, хорошо, господа, хорошо. Ступайте.
Подручные профессора вышли, и Матвей Евграфович, дождавшись пока звук их шагов смолкнет на лестнице, вернулся в любимое кресло.
Глава 3
– Как вам сказать, Матвей Евграфович… – Солодовников скомкал платок в кулаке и, наверное, в этот самый момент пожалел о своем отказе попробовать настоечки. – Вопрос, сами понимаете, до крайности щепетильный. Как фармацевт я просто-таки обязан заверить вас, что приобретение кокаина незаконным путем в наше время абсолютно невозможно. Сейчас это очень строго отслеживается. Но как ваш друг, Матвей Евграфович, и как человек, многим вам обязанный, – да! Должен признать, подобные пути существуют. А, кстати, та влиятельная особа, о которой мы говорим с вами, это случайно не покойный генерал Корниевич?
– Именно он, – не стал запираться Матвей Евграфович. – Вам есть что сказать по поводу этой истории?
– Увы, нет, – покачал головой Солодовников и снова поднес платочек к нижней губе. – Я лишь осмелился предположить… Никакой определенной информацией по этому делу я не располагаю, Матвей Евграфович. Я, знаете ли, тоже почитываю на досуге газеты. И о смерти Кирилла Александровича, разумеется, читал. Изумительный был человек, скажу я вам. Великий человек! Герой! Даром что кокаинист… Да и кто сейчас без греха?.. В газетах, правда, писали о сердечном приступе, но я-то сразу догадался что к чему. А тут, стало быть, есть и еще какие-то темные пятна. Так, Матвей Евграфович?
– Так, так. Темных пятен в этом деле хватает. Так что там с приобретением кокаина? – вернул разговор Головацкий в нужное для него русло.
Солодовников зачем-то беспокойно огляделся по сторонам, словно опасаясь, что в комнате мог быть кто-то, кого он ранее не заметил, а затем, понизив голос до шепота, заговорщицки сообщил:
– Аптекарям, Матвей Евграфович, тоже, знаете ли, надо как-то жить. И в обход закона они, конечно, занимаются сбытом кокаина. Клиент на это дело тоже имеется. Нет, не те люди, которые эту гадость по доброй воле сами употребляют… Я не о них сейчас толкую.
– А о ком же?
– Есть один человечек, Матвей Евграфович. С Апраксина двора, с Апрашки, как говорят в Питере.
– Вот как? – Головацкий весь подобрался, словно гончая, почувствовавшая запах дичи. – Кто таков?
– Фамилии и имени я не знаю, – Солодовников развел руками. – Все называют его Кондором. Слышал я как-то краем уха, что он из бывших юнкеров, дворянин, но в силу жизненных обстоятельств примкнувший к шайке налетчиков Сеньки Резаного. После того как Сеньку изловили и публично повесили, Кондор остался сам по себе. Налетами больше не занимался, а вот по части кокаина, например, так ему многие из аптекарей сбывают и по сей день. Так что, ежели достать кому нужно, не привлекая излишнего внимания к своей персоне, так это у Кондора.
Головацкий в задумчивости покрутил левый ус. Рассказ фармацевта заставил Матвея Евграфовича на некоторое время забыть даже о своей сигаре.
– Интересно. Очень интересно. Да-с… А найти его как?
– А вот это не подскажу, Матвей Евграфович. Апраксин двор. С аптекарями Кондор связывается сам. То бишь, когда ему заблагорассудится.
Профессор взглянул на свою потухшую сигару, но раскуривать ее снова не стал. Видно было, что он размышляет на предмет полученной от Солодовникова информации. Размышляет и уже одновременно с этим что-то прикидывает.
– Ну, что ж, – произнес Головацкий после недолгой паузы и открыто улыбнулся собеседнику. – И на том благодарствую, Аркадий Вениаминович. Будем искать Кондора. А там, глядишь, через него и ниточку поинтереснее вытащить удастся.
Продолжая комкать носовой платок, Солодовников неспешно поднялся на ноги. Головацкий последовал его примеру, и мужчины обменялись рукопожатием.
– Только это, Матвей Евграфович… – фармацевт остановился уже в дверях и обернулся к Головацкому. – Ежели вздумаете на Апрашку соваться, поосторожнее там. Народ там шальной. Заподозрят чего, так мигом башку открутят. Фамилии и имени не спросят. Это уж знамо дело.
Профессор поблагодарил гостя за предупреждение, и на этом они расстались. Матвей Евграфович закрыл дверь кабинета.
– Господа! – позвал он своих подручных и, когда Михайлов с Орловым вышли из своего укрытия, тут же отдал четкое и ясное распоряжение: – Нам нужно найти Кондора. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше.
– Будет непросто, Матвей Евграфович, – откликнулся Тимофей. – Нам бы хоть знать, как он выглядит. А так…
– Я понимаю, любезный, – саркастически заметил Головацкий. – А еще лучше было бы взглянуть на человека, убившего генерала Корниевича.
Оба бывших студента понимающе улыбнулись.
– Я не требую от вас результата сегодня или даже завтра с утра, – профессор распустил узел шейного платка и бросил быстрый взгляд на часы. – Будьте так любезны, обдумайте все хорошенько, но… Кондора мне сыщите. Узнаем, кто и каким образом достал для генерала кокаин, там и до душегубца рукой подать будет. Я в этом уверен. А теперь, извините, господа, но я хотел бы какое-то время побыть один. Да-с… Кстати, что сказал Буйчилов? Я могу на какое-то время оставить снимки себе?
Головацкий кивнул на папку, принесенную Орловым.
– Господин Буйчилов сказал, что пока можете, – ответил тот.
– Ну, хорошо, господа, хорошо. Ступайте.
Подручные профессора вышли, и Матвей Евграфович, дождавшись пока звук их шагов смолкнет на лестнице, вернулся в любимое кресло.
Глава 3
Случайная смерть чиновника Сербчука
– Вот уж никак не ожидал увидеть вас так скоро, господа, – Головацкий остановился на верхней лестничной площадке, единственным глазом наблюдая за тем, как Буйчилов и Лужанский поднимаются к нему. – Чем обязан? Появились какие-то дополнительные сведения по делу генерала Корниевича?
– Не совсем так, Матвей Евграфович, – начальник Третьего отделения покачал головой. – Хотя… Давайте пройдем в ваш кабинет. Если вы не против, конечно.
– Ну отчего же? Давайте пройдем, – гостеприимно согласился профессор.
– Вы читали утренние газеты, Матвей Евграфович? – озадачил Головацкого неожиданным вопросом Буйчилов, едва мужчины разместились в том же помещении, где они встречались накануне.
Лужанский, по своему обыкновению, был мрачен и молчалив. Всю инициативу, как и в прошлый раз, взял на себя начальник Третьего отделения. Статский советник лишь буравил взглядом Головацкого из-под золоченого пенсне. Определенно, на уме Лужанского что-то было, но он не спешил излагать свои мысли вслух.
– Признаться, еще не успел. А в чем дело?
– Очередное убийство, Матвей Евграфович. Так-то. Вернее, – Буйчилов откашлялся, – как и в случае с генералом Корниевичем, мы предполагаем, что это было убийство. И даже предполагаем, что эти два инцидента могут быть тесно связаны друг с другом.
– И здесь определенно замешана политика, – быстро вставил Лужанский.
Буйчилов недовольно покосился на своего спутника, но ничего не стал говорить. Видно было, что между двумя визитерами существуют разногласия по некоторым вопросам. Головацкий машинально отметил это. Никогда не знаешь, какая информация может пригодиться в дальнейшем, а какая нет.
– Я сказал это лишь для того, – внес ясность Лужанский, по-прежнему не сводя глаз с профессора, – чтобы вы поняли, Матвей Евграфович, насколько важной может оказаться для государства та разгадка, к которой мы рано или поздно, но придем.
Статский советник говорил так уверенно, словно не сомневался в способности Головацкого распутать дело об убийстве генерала Корниевича. В отличие от него, сам Головацкий такой твердой уверенности не испытывал. Профессор поплотнее запахнулся в шелковый халат, раскрыл коробку с сигарами и выудил из нее одну.
– Всю важность этого дела я в полной мере осознаю, господа. Однако давайте по порядку. Кто же убит на этот раз?
– Чиновник из числа приближенных к губернатору. Антон Антонович Сербчук.
Головацкий не выказал изумления, хотя озвученная Буйчиловым фамилия была ему прекрасно известна. Сербчук занимал при губернаторе далеко не последнее место, и именно при его непосредственном участии решалось множество политических вопросов. Матвею Евграфовичу дважды доводилось лично общаться с Антоном Антоновичем, но оба эти раза случались еще в бытность его преподавателем.
– Как это произошло? – коротко поинтересовался профессор.
– Его сбила лошадь, – Буйчилов вынул из нагрудного кармана часы на цепочке, раскрыл их, посмотрел время и вновь захлопнул крышку. Всем своим видом начальник Третьего отделения департамента полиции демонстрировал свою занятость, давая понять, что его уже ожидают в другом месте. Возможно, у самого губернатора. – На углу Никитинской и Васюкова. Сегодня в четвертом часу утра. Уже само место и время трагедии, Матвей Евграфович, вызывает у нас некоторые вопросы. Что делал Сербчук ночью в этой части города? Довольно странно… Вы не находите?
Головацкий пока вообще ничего не находил. Подобные происшествия случаются сплошь и рядом. В любом месте и в любое время. Тогда что так настораживало Буйчилова? Что погибшим оказался именно Сербчук?
– Есть свидетели происшедшего?
– Всего один. По сути, даже не свидетель, Матвей Евграфович, а… В общем, это тот самый ямщик, под лошадь которого угодил чиновник. Он уже дал показания. Говорит, что прохожий как-то неожиданно появился из темноты и фактически сам бросился под копыта его лошади. Остановить бег гнедого не удалось. Удар пришелся Антону Антоновичу в голову, его отбросило метра на три вперед, и он скончался мгновенно.
– И вы полагаете, что Сербчука кто-то толкнул под лошадь? – осторожно высказал догадку Головацкий, аккуратно срезая ножничками кончик сигары. – Так выходит?
– Именно так.
Головацкий задумчиво пожевал ус.
– А из каких фактов, осмелюсь спросить, Кондратий Ксенофонтович, следует сие смелое предположение? – уточнил он. – Равно как и то, что это происшествие имеет связь с гибелью генерала Корниевича? Вы ведь, помнится, именно так и сказали…
– Совершенно верно, Матвей Евграфович. Как я уже упоминал, нахождение господина Сербчука в четвертом часу ночи на углу Никитинской и Васюкова уже само по себе кажется мне странным. Но самое главное заключается в другом. При Антоне Антоновиче была найдена бумага. За подписью генерала Корниевича.
– Это уже интереснее, – Головацкий кивнул. – Да-с… И что же было написано в этой бумаге?
– Ничего.
– Ничего?
– Ровным счетом, Матвей Евграфович. Это-то и странно. Чистый лист бумаги, на котором внизу имеется подпись и личная печать Кирилла Александровича, – видимо, Буйчилов ждал какой-то реакции профессора, но ее не последовало. – У нас нет никакой информации относительно того, что Корниевич и Сербчук находились в близких доверительных отношениях. Но чистый лист бумаги за подписью генерала наводит на размышления. Согласитесь? Выходит, что на самом деле Корниевич не просто доверял Сербчуку, а доверял безоговорочно. На бумагу можно было поместить любой текст, заранее одобренный генералом.
– Да, это странно, – протянул Головацкий.
– И оба эти человека, – вновь подал голос Лужанский, – которые вроде бы знакомы лишь шапочно, но на деле, получается, знакомые близко, умирают с интервалом в три дня.
– И оба вроде как от несчастного случая, – добавил Буйчилов.
– Тут замешана политика, – напомнил Лужанский. – Определенно политика. Так что, Матвей Евграфович…
– Да-да, я все понял. Не нужно напоминать мне о государственной важности этого дела каждые четверть часа.
Негромкое поскуливание у дверей кабинета отвлекло внимание Головацкого. Оставив гостей, он поднялся с кресла и прошел к порогу. Огромный дог, радостно виляя хвостом при виде хозяина и при этом не забывая настороженно коситься в сторону незнакомцев, потерся о ногу Матвея Евграфовича. Профессор ласково потрепал пса за ушами. Единственный глаз Головацкого сфокусировался при этом на одной абстрактной точке.
– У нас немного времени, Матвей Евграфович, – напомнил профессору о своем присутствии Буйчилов.
Головацкий поднял на него взгляд.
– Ну, разумеется. Я все понимаю, господа. И я в полной мере принял к сведению сказанное вами сегодня. Вы не будете возражать, если один из моих людей потолкует с ямщиком, лошадь которого сбила Антона Антоновича? Возможно, я сумею узнать что-то еще из первых уст.
– Всенепременно. Пусть ваш человек зайдет в департамент, и я дам ему нужный адрес.
Рука профессора машинально продолжала скользить по гладкой шерсти дога. Он не стал говорить Буйчилову о том, что собирался в самом скором времени поговорить и еще кое с кем. Для этого, правда, Матвею Евграфовичу надо будет покинуть дом и отправиться на свидание с нужным человеком. Профессор этого не любил. Но, судя по всему, раскрыть это темное дело, развалившись в кресле, на этот раз не получится. Придется и самому походить…
– Чистый лист бумаги за подписью Корниевича, – пробормотал Головацкий, когда гости покинули его кабинет и он остался один на один со своим псом. – Да-с… Действительно, высшая форма доверия. Но что могло их связывать?
Матвей Евграфович прошел к столу и вновь начал рыться в своей картотеке. На этот раз его интересовала личность Сербчука.
Антон Антонович считался весьма ответственным чиновником, прекрасным семьянином, однако насчет последнего у Головацкого имелась и несколько иная информация. Некоторые из амурных похождений Сербчука хоть и не стали достоянием общественности и законной супруги, но определенно имели место быть. Ночной визит на угол Никитинской и Васюкова вполне мог быть связан с одним из таких похождений. Даже наверняка. Но бумага!..
Бумага с подписью и печатью генерала не шла у Матвея Евграфовича из головы. В своей картотеке он, как ни старался, не сумел отыскать никакой связи между Сербчуком и Корниевичем. А связь явно была…
Головацкий бросил папку в стол и буквально упал в кресло. Дог покорно растянулся у ног профессора в ожидании новых ласк. Но их не последовало. Вместо этого Матвей Евграфович взял перо, чернильницу и принялся быстро писать что-то на подвернувшейся под руку бумаге. Писал он недолго, а закончив, немедленно позвонил в колокольчик. На его зов тут же явилась Глафира Карловна.
– Найдите Ивана, – лаконично распорядился Головацкий, – и велите ему снести это письмо барону фон Дребену. На Колесникова. Впрочем, он знает адрес. Мне нужен ответ. Я буду ждать здесь, у себя в кабинете. И еще, Глафира Карловна… Передайте Ульяне Дмитриевне, пусть тоже поднимется.
– Ульяны Дмитриевны нету. Уехали-с.
– Уехала? – встрепенулся Головацкий. – Куда?
– Сказали, что по магазинам, Матвей Евграфович.
– Ну, пусть. Пусть.
Профессор протянул служанке сложенное письмо.
Степан Ветлов, дворовый при графе Курьянове, оказался крепким высоким мужиком с огромными мускулистыми руками, тыквоподобной головой и слегка свернутым набок носом. Он старательно взвешивал каждое слово, прежде чем произнести его вслух, говорил вдумчиво, обстоятельно, и Михайлов, встретившийся с Ветловым на крылечке бокового флигеля Курьяновых, где Степан до этого был занят починкой собственных сапог, вот уже минут десять как не мог добиться от него сути произошедшего.
– О том, куда вы ехали и зачем, Степан, я уже понял, – в нетерпении перебил он рассказчика. – Поведайте мне лучше непосредственно о том, как ваша лошадь сбила господина Сербчука.
– Кого?
Ветлов слегка прищурился и уставился на Михайлова с таким видом, будто только сейчас заметил собеседника.
– Господина Сербчука. Антона Антоновича, – пояснил Егор. – Так звали человека, которого вы сбили.
– Так я ж и говорю, – как ни в чем не бывало продолжил свое повествование Ветлов. – В «Асторию» я ехал. За барином, значит. Велено мне было…
– А на углу Васюкова и Никитинской? – вновь подсказал Михайлов.
– Не заметил я его, ваше степенство, – покаянно произнес Степан. – Я о том же самом давеча и в полиции толковал. Не заметил. Темно же было, хоть глаз коли. А он выскочил… Ну, прямо из темени! И под лошадь! Я вожжи натянул. «Стой!» – кричу. Не ему кричу. Лошади. «Стой, родимая!» Но куда там! Разве ее на таком ходу удержишь. Сами посудите, ваше степенство.
– Да, я вас понимаю, Степан.
Михайлов не видел никакого смысла в этом общении. Отправляясь сюда прямиком из департамента полиции, он уже знал, что Ветлов не сообщит ему ничего нового. Но Головацкий хотел, чтобы Егор все же съездил и поговорил с ямщиком. С другой стороны, Михайлову грех было жаловаться. По его мнению, на долю Тимофея выпало еще более неприятное заданьице. Орлов отрабатывал личность таинственного обитателя Апраксина двора по прозвищу Кондор. На саму территорию Апрашки без предварительной информации о Кондоре Матвей Евграфович соваться строго-настрого запретил…
– Скажите лучше, а не заметили ли вы еще кого-нибудь в это время на углу Никитинской и Васюкова? – спросил он Степана, который, решив уже было, что разговор окончен, вновь потянулся к недочиненному сапогу.
– А кого еще я мог там заметить?
– Ну, не знаю… Может быть, были еще какие-то прохожие. Может, хотя бы тень чья-то мелькнула или еще что…
Ветлов озадаченно поскреб пальцами в затылке.
– Не заметил я, ваше степенство. Вот ей-богу! Как на духу говорю. Не заметил. Может, и были, а может, и не было никого. Бес их разберет. Я же вам толкую: тьма там была непроглядная. Могли бы хоть один-одинешенек фонарь повесить, супостаты. А то ведь так и будут там людей давить. На что ж это годится?
– Ни на что не годится, – со вздохом согласился Михайлов и тут же счел нужным уточнить для проформы: – Значит, никого больше не видели?
– Не видел.
– А потом что было?
– А что «потом»? Потом знамо дело что. Остановил я все ж таки лошадку, спрыгнул и к нему, значит. А он лежит и не шевелится даже. Я трогать-то его заопасался. Ну, мертвый, не иначе!.. Испужался сильно. Экипаж бросил, даже не подумал, а ну как барин дознается – не сносить мне головы, и на Никитинскую выскочил. Звать начал. На мое счастье околоточный поблизости оказался. Я к нему. Так, мол, и так. Человека сдушегубил, говорю. Он меня за химок. Показывай, где, говорит. Ну, я его и привел, значится. Не виноватый, говорю, я. Он мужик толковый оказался. Поверил мне. Но в участок все равно ехать пришлось. Давать эти… как их там?..
– Показания, – уныло подсказал Михайлов, отлично понимая, что тратит время впустую.
– Во! Их самых, – возрадовался чему-то Ветлов и, взяв сапог, надел его на руку. Чуть приподнял вверх и лукаво прищурился. В эту секунду ему, видимо, явилось озарение, как лучше всего произвести починку. – Поехали мы, значится, с околоточным в участок, и там я их и дал. Показания эти. Выслушали меня и отпустили. А барину я, слава богу, объяснил, как дело было и почему я его вовремя из «Астории» не забрал. Он уразумел все, вошел в положение. Можно сказать, посочувствовал даже. Хороший человек – барин мой! Так-то…
Завершив ни к чему не приведший допрос Ветлова, Михайлов взял пролетку и приказал вознице доставить его на угол Никитинской и Васюкова. Профессор Головацкий хотел, чтобы Егор также побывал и непосредственно на месте разыгравшейся минувшей ночью трагедии. Но, по мнению Михайлова, это тоже не должно было принести каких-либо результатов. Однако Матвей Евграфович лучше знает, что надо делать…
Егор без особого труда сумел отыскать то место, где Сербчук угодил под лошадь. Темное кровавое пятно на булыжной мостовой еще не успели смыть.
– Обожди меня здесь, любезный, – распорядился Михайлов, обращаясь к вознице, спрыгнул с подножки и прошел к обочине.
Ни одного фонаря по Васюкова действительно не было. Ветлов не соврал. Михайлов встал там, где предположительно должен был находиться Сербчук, перед тем как шагнуть на мостовую. Огляделся. Позади Егора оказался узенький проулок между двумя близко стоящими друг к другу домами. По идее, если продолжать придерживаться версии, что Антона Антоновича толкнули под лошадь, убийца вполне мог сделать это, воспользовавшись темнотой, а затем так же незаметно скрыться меж домами. Ни Ветлов, ни уж тем более подоспевший значительно позже околоточный увидеть его не смогли бы.
Михайлов сам двинулся по проулку, внимательно глядя себе под ноги. Таким образом он вышел на параллельную улицу и снова огляделся. Никаких видимых следов обнаружить Егору не удалось. В конце квартала притулились у обочины два экипажа. Оба кучера, восседавшие на козлах, о чем-то негромко переговаривались. Поразмыслив немного, Михайлов направился к ним.
– Эй, братцы! Вы всегда тут работаете?
– А чего? – живо откликнулся один из молодцов. – Подвезти куда надо, барин? Так это мы мигом.
– Так работаете или нет?
– Ну, работаем, – нехотя ответил второй и, слегка склонившись, сплюнул на мостовую. Он быстрее приятеля сообразил, что господин в сером пальто никуда ехать не собирается, а следовательно, никакого прибытку с него не предвидится.
– А ночью сегодня тут не стояли?
– Не-е. Ночами мы не работаем. А чего случилось-то, барин?
Михайлов оставил вопрос паренька без ответа. Вернувшись обратно к узенькому проулку, он тем же путем прошел к оставленной им пролетке. Угодил ли Сербчук под лошадь случайно или кто-то помог ему в этом – для Михайлова осталось полной загадкой.
– Господин барон готов немедленно принять вас. Проходите.
Головацкий последовал за слугой и в скором времени очутился в просторной светлой гостиной с тремя большими панорамными окнами. Садиться он не стал, а, заложив руки за спину, неспешно прошелся вдоль левой стены, изучая картины немецких художников. Ужасно хотелось закурить сигару, но Матвей Евграфович не мог позволить себе подобную вольность в чужом доме. Во всяком случае, без разрешения хозяина.
И снова фон Дребен не заставил себя ждать. Он появился из боковой двери и немедленно окликнул Головацкого в знак приветствия. Невзирая на свою грузную комплекцию, профессор довольно легко развернулся на каблуках.
Барон был в белоснежном смокинге и при бабочке. На безымянном пальце правой руки красовался массивный золотой перстень, инкрустированный изумрудами.
– Господин Головацкий! – воскликнул фон Дребен на чистейшем русском языке. В его речи не было и намека на иностранный акцент. – Не ожидал. Право слово, не ожидал, мой дорогой. До меня доходили разные слухи, в том числе и то, будто вы ведете прямо-таки затворнический образ жизни.
– Так и есть, господин фон Дребен, – Матвей Евграфович открыто улыбнулся. – Я и сам забыл, когда в последний раз выходил из дому. Но сейчас… Признаюсь, я к вам с корыстным интересом. Обстоятельства вынудили меня обратиться к вам за содействием…
– Что такое, мой дорогой? – Барон самолично усадил Головацкого на диван и тут же разместился рядом. – Деньги? Говорите прямо. Вам нужны деньги?
– Нет, не деньги, барон. Мне нужна некоторая информация.
– Ах, вот оно что! Так вы, значит, опять что-то расследуете, господин Головацкий? Говорите прямо. Расследуете?
– Да, расследую.
– Какая прелесть! Очень интересно! Я ведь, знаете ли, господин Головацкий, всегда завидовал гибкости вашего ума. И, конечно, я понимаю, что вам необходима работа для мозга. Необходима как воздух. Говорите прямо. Необходима?
– Совершенно верно, – Матвей Евграфович осторожно разгладил усы и спросил. – Могу ли я закурить, господин барон? Дурная привычка. Ничего не могу с собой поделать.
– Ну, разумеется, курите! – казалось, любая мелочь, любая произнесенная кем-то фраза приводила фон Дребена в неописуемый восторг. Барон для многих являлся образцом оптимизма и жизнелюбия. – Что за вопросы, право слово, господин Головацкий? Вот возьмите пепельницу и курите сколько вам заблагорассудится.
– Благодарю вас.
Профессор извлек сигару из нагрудного кармана жилета.
– И что же за дело вы расследуете? – барон закинул ногу на ногу и откинулся на подлокотник дивана. Он практически принял полулежачее положение. – Говорите прямо. Что это за дело?
– Это касается гибели одного нашего с вами общего знакомого, – неторопливо начал Головацкий, пристраивая сигару во рту. – Вернее, мое знакомство с этим человеком было не слишком тесным, а вот что касается вас, барон, то его, то есть погибшего, можно было смело назвать не просто вашим знакомым, но и другом.
– Не совсем так, Матвей Евграфович, – начальник Третьего отделения покачал головой. – Хотя… Давайте пройдем в ваш кабинет. Если вы не против, конечно.
– Ну отчего же? Давайте пройдем, – гостеприимно согласился профессор.
– Вы читали утренние газеты, Матвей Евграфович? – озадачил Головацкого неожиданным вопросом Буйчилов, едва мужчины разместились в том же помещении, где они встречались накануне.
Лужанский, по своему обыкновению, был мрачен и молчалив. Всю инициативу, как и в прошлый раз, взял на себя начальник Третьего отделения. Статский советник лишь буравил взглядом Головацкого из-под золоченого пенсне. Определенно, на уме Лужанского что-то было, но он не спешил излагать свои мысли вслух.
– Признаться, еще не успел. А в чем дело?
– Очередное убийство, Матвей Евграфович. Так-то. Вернее, – Буйчилов откашлялся, – как и в случае с генералом Корниевичем, мы предполагаем, что это было убийство. И даже предполагаем, что эти два инцидента могут быть тесно связаны друг с другом.
– И здесь определенно замешана политика, – быстро вставил Лужанский.
Буйчилов недовольно покосился на своего спутника, но ничего не стал говорить. Видно было, что между двумя визитерами существуют разногласия по некоторым вопросам. Головацкий машинально отметил это. Никогда не знаешь, какая информация может пригодиться в дальнейшем, а какая нет.
– Я сказал это лишь для того, – внес ясность Лужанский, по-прежнему не сводя глаз с профессора, – чтобы вы поняли, Матвей Евграфович, насколько важной может оказаться для государства та разгадка, к которой мы рано или поздно, но придем.
Статский советник говорил так уверенно, словно не сомневался в способности Головацкого распутать дело об убийстве генерала Корниевича. В отличие от него, сам Головацкий такой твердой уверенности не испытывал. Профессор поплотнее запахнулся в шелковый халат, раскрыл коробку с сигарами и выудил из нее одну.
– Всю важность этого дела я в полной мере осознаю, господа. Однако давайте по порядку. Кто же убит на этот раз?
– Чиновник из числа приближенных к губернатору. Антон Антонович Сербчук.
Головацкий не выказал изумления, хотя озвученная Буйчиловым фамилия была ему прекрасно известна. Сербчук занимал при губернаторе далеко не последнее место, и именно при его непосредственном участии решалось множество политических вопросов. Матвею Евграфовичу дважды доводилось лично общаться с Антоном Антоновичем, но оба эти раза случались еще в бытность его преподавателем.
– Как это произошло? – коротко поинтересовался профессор.
– Его сбила лошадь, – Буйчилов вынул из нагрудного кармана часы на цепочке, раскрыл их, посмотрел время и вновь захлопнул крышку. Всем своим видом начальник Третьего отделения департамента полиции демонстрировал свою занятость, давая понять, что его уже ожидают в другом месте. Возможно, у самого губернатора. – На углу Никитинской и Васюкова. Сегодня в четвертом часу утра. Уже само место и время трагедии, Матвей Евграфович, вызывает у нас некоторые вопросы. Что делал Сербчук ночью в этой части города? Довольно странно… Вы не находите?
Головацкий пока вообще ничего не находил. Подобные происшествия случаются сплошь и рядом. В любом месте и в любое время. Тогда что так настораживало Буйчилова? Что погибшим оказался именно Сербчук?
– Есть свидетели происшедшего?
– Всего один. По сути, даже не свидетель, Матвей Евграфович, а… В общем, это тот самый ямщик, под лошадь которого угодил чиновник. Он уже дал показания. Говорит, что прохожий как-то неожиданно появился из темноты и фактически сам бросился под копыта его лошади. Остановить бег гнедого не удалось. Удар пришелся Антону Антоновичу в голову, его отбросило метра на три вперед, и он скончался мгновенно.
– И вы полагаете, что Сербчука кто-то толкнул под лошадь? – осторожно высказал догадку Головацкий, аккуратно срезая ножничками кончик сигары. – Так выходит?
– Именно так.
Головацкий задумчиво пожевал ус.
– А из каких фактов, осмелюсь спросить, Кондратий Ксенофонтович, следует сие смелое предположение? – уточнил он. – Равно как и то, что это происшествие имеет связь с гибелью генерала Корниевича? Вы ведь, помнится, именно так и сказали…
– Совершенно верно, Матвей Евграфович. Как я уже упоминал, нахождение господина Сербчука в четвертом часу ночи на углу Никитинской и Васюкова уже само по себе кажется мне странным. Но самое главное заключается в другом. При Антоне Антоновиче была найдена бумага. За подписью генерала Корниевича.
– Это уже интереснее, – Головацкий кивнул. – Да-с… И что же было написано в этой бумаге?
– Ничего.
– Ничего?
– Ровным счетом, Матвей Евграфович. Это-то и странно. Чистый лист бумаги, на котором внизу имеется подпись и личная печать Кирилла Александровича, – видимо, Буйчилов ждал какой-то реакции профессора, но ее не последовало. – У нас нет никакой информации относительно того, что Корниевич и Сербчук находились в близких доверительных отношениях. Но чистый лист бумаги за подписью генерала наводит на размышления. Согласитесь? Выходит, что на самом деле Корниевич не просто доверял Сербчуку, а доверял безоговорочно. На бумагу можно было поместить любой текст, заранее одобренный генералом.
– Да, это странно, – протянул Головацкий.
– И оба эти человека, – вновь подал голос Лужанский, – которые вроде бы знакомы лишь шапочно, но на деле, получается, знакомые близко, умирают с интервалом в три дня.
– И оба вроде как от несчастного случая, – добавил Буйчилов.
– Тут замешана политика, – напомнил Лужанский. – Определенно политика. Так что, Матвей Евграфович…
– Да-да, я все понял. Не нужно напоминать мне о государственной важности этого дела каждые четверть часа.
Негромкое поскуливание у дверей кабинета отвлекло внимание Головацкого. Оставив гостей, он поднялся с кресла и прошел к порогу. Огромный дог, радостно виляя хвостом при виде хозяина и при этом не забывая настороженно коситься в сторону незнакомцев, потерся о ногу Матвея Евграфовича. Профессор ласково потрепал пса за ушами. Единственный глаз Головацкого сфокусировался при этом на одной абстрактной точке.
– У нас немного времени, Матвей Евграфович, – напомнил профессору о своем присутствии Буйчилов.
Головацкий поднял на него взгляд.
– Ну, разумеется. Я все понимаю, господа. И я в полной мере принял к сведению сказанное вами сегодня. Вы не будете возражать, если один из моих людей потолкует с ямщиком, лошадь которого сбила Антона Антоновича? Возможно, я сумею узнать что-то еще из первых уст.
– Всенепременно. Пусть ваш человек зайдет в департамент, и я дам ему нужный адрес.
Рука профессора машинально продолжала скользить по гладкой шерсти дога. Он не стал говорить Буйчилову о том, что собирался в самом скором времени поговорить и еще кое с кем. Для этого, правда, Матвею Евграфовичу надо будет покинуть дом и отправиться на свидание с нужным человеком. Профессор этого не любил. Но, судя по всему, раскрыть это темное дело, развалившись в кресле, на этот раз не получится. Придется и самому походить…
– Чистый лист бумаги за подписью Корниевича, – пробормотал Головацкий, когда гости покинули его кабинет и он остался один на один со своим псом. – Да-с… Действительно, высшая форма доверия. Но что могло их связывать?
Матвей Евграфович прошел к столу и вновь начал рыться в своей картотеке. На этот раз его интересовала личность Сербчука.
Антон Антонович считался весьма ответственным чиновником, прекрасным семьянином, однако насчет последнего у Головацкого имелась и несколько иная информация. Некоторые из амурных похождений Сербчука хоть и не стали достоянием общественности и законной супруги, но определенно имели место быть. Ночной визит на угол Никитинской и Васюкова вполне мог быть связан с одним из таких похождений. Даже наверняка. Но бумага!..
Бумага с подписью и печатью генерала не шла у Матвея Евграфовича из головы. В своей картотеке он, как ни старался, не сумел отыскать никакой связи между Сербчуком и Корниевичем. А связь явно была…
Головацкий бросил папку в стол и буквально упал в кресло. Дог покорно растянулся у ног профессора в ожидании новых ласк. Но их не последовало. Вместо этого Матвей Евграфович взял перо, чернильницу и принялся быстро писать что-то на подвернувшейся под руку бумаге. Писал он недолго, а закончив, немедленно позвонил в колокольчик. На его зов тут же явилась Глафира Карловна.
– Найдите Ивана, – лаконично распорядился Головацкий, – и велите ему снести это письмо барону фон Дребену. На Колесникова. Впрочем, он знает адрес. Мне нужен ответ. Я буду ждать здесь, у себя в кабинете. И еще, Глафира Карловна… Передайте Ульяне Дмитриевне, пусть тоже поднимется.
– Ульяны Дмитриевны нету. Уехали-с.
– Уехала? – встрепенулся Головацкий. – Куда?
– Сказали, что по магазинам, Матвей Евграфович.
– Ну, пусть. Пусть.
Профессор протянул служанке сложенное письмо.
* * *
– Еду я, значится. Погоняю. Мне ж аккурат к четырем в «Асторию» надобно было. Барин просил. Я и сказал ему-с: непременно буду. Вот и торопился, значится, барина забирать. А как на Васюкова свернул, так там ни одного фонаря нет. Темень, хоть глаз коли. Не видно ничего, в общем…Степан Ветлов, дворовый при графе Курьянове, оказался крепким высоким мужиком с огромными мускулистыми руками, тыквоподобной головой и слегка свернутым набок носом. Он старательно взвешивал каждое слово, прежде чем произнести его вслух, говорил вдумчиво, обстоятельно, и Михайлов, встретившийся с Ветловым на крылечке бокового флигеля Курьяновых, где Степан до этого был занят починкой собственных сапог, вот уже минут десять как не мог добиться от него сути произошедшего.
– О том, куда вы ехали и зачем, Степан, я уже понял, – в нетерпении перебил он рассказчика. – Поведайте мне лучше непосредственно о том, как ваша лошадь сбила господина Сербчука.
– Кого?
Ветлов слегка прищурился и уставился на Михайлова с таким видом, будто только сейчас заметил собеседника.
– Господина Сербчука. Антона Антоновича, – пояснил Егор. – Так звали человека, которого вы сбили.
– Так я ж и говорю, – как ни в чем не бывало продолжил свое повествование Ветлов. – В «Асторию» я ехал. За барином, значит. Велено мне было…
– А на углу Васюкова и Никитинской? – вновь подсказал Михайлов.
– Не заметил я его, ваше степенство, – покаянно произнес Степан. – Я о том же самом давеча и в полиции толковал. Не заметил. Темно же было, хоть глаз коли. А он выскочил… Ну, прямо из темени! И под лошадь! Я вожжи натянул. «Стой!» – кричу. Не ему кричу. Лошади. «Стой, родимая!» Но куда там! Разве ее на таком ходу удержишь. Сами посудите, ваше степенство.
– Да, я вас понимаю, Степан.
Михайлов не видел никакого смысла в этом общении. Отправляясь сюда прямиком из департамента полиции, он уже знал, что Ветлов не сообщит ему ничего нового. Но Головацкий хотел, чтобы Егор все же съездил и поговорил с ямщиком. С другой стороны, Михайлову грех было жаловаться. По его мнению, на долю Тимофея выпало еще более неприятное заданьице. Орлов отрабатывал личность таинственного обитателя Апраксина двора по прозвищу Кондор. На саму территорию Апрашки без предварительной информации о Кондоре Матвей Евграфович соваться строго-настрого запретил…
– Скажите лучше, а не заметили ли вы еще кого-нибудь в это время на углу Никитинской и Васюкова? – спросил он Степана, который, решив уже было, что разговор окончен, вновь потянулся к недочиненному сапогу.
– А кого еще я мог там заметить?
– Ну, не знаю… Может быть, были еще какие-то прохожие. Может, хотя бы тень чья-то мелькнула или еще что…
Ветлов озадаченно поскреб пальцами в затылке.
– Не заметил я, ваше степенство. Вот ей-богу! Как на духу говорю. Не заметил. Может, и были, а может, и не было никого. Бес их разберет. Я же вам толкую: тьма там была непроглядная. Могли бы хоть один-одинешенек фонарь повесить, супостаты. А то ведь так и будут там людей давить. На что ж это годится?
– Ни на что не годится, – со вздохом согласился Михайлов и тут же счел нужным уточнить для проформы: – Значит, никого больше не видели?
– Не видел.
– А потом что было?
– А что «потом»? Потом знамо дело что. Остановил я все ж таки лошадку, спрыгнул и к нему, значит. А он лежит и не шевелится даже. Я трогать-то его заопасался. Ну, мертвый, не иначе!.. Испужался сильно. Экипаж бросил, даже не подумал, а ну как барин дознается – не сносить мне головы, и на Никитинскую выскочил. Звать начал. На мое счастье околоточный поблизости оказался. Я к нему. Так, мол, и так. Человека сдушегубил, говорю. Он меня за химок. Показывай, где, говорит. Ну, я его и привел, значится. Не виноватый, говорю, я. Он мужик толковый оказался. Поверил мне. Но в участок все равно ехать пришлось. Давать эти… как их там?..
– Показания, – уныло подсказал Михайлов, отлично понимая, что тратит время впустую.
– Во! Их самых, – возрадовался чему-то Ветлов и, взяв сапог, надел его на руку. Чуть приподнял вверх и лукаво прищурился. В эту секунду ему, видимо, явилось озарение, как лучше всего произвести починку. – Поехали мы, значится, с околоточным в участок, и там я их и дал. Показания эти. Выслушали меня и отпустили. А барину я, слава богу, объяснил, как дело было и почему я его вовремя из «Астории» не забрал. Он уразумел все, вошел в положение. Можно сказать, посочувствовал даже. Хороший человек – барин мой! Так-то…
Завершив ни к чему не приведший допрос Ветлова, Михайлов взял пролетку и приказал вознице доставить его на угол Никитинской и Васюкова. Профессор Головацкий хотел, чтобы Егор также побывал и непосредственно на месте разыгравшейся минувшей ночью трагедии. Но, по мнению Михайлова, это тоже не должно было принести каких-либо результатов. Однако Матвей Евграфович лучше знает, что надо делать…
Егор без особого труда сумел отыскать то место, где Сербчук угодил под лошадь. Темное кровавое пятно на булыжной мостовой еще не успели смыть.
– Обожди меня здесь, любезный, – распорядился Михайлов, обращаясь к вознице, спрыгнул с подножки и прошел к обочине.
Ни одного фонаря по Васюкова действительно не было. Ветлов не соврал. Михайлов встал там, где предположительно должен был находиться Сербчук, перед тем как шагнуть на мостовую. Огляделся. Позади Егора оказался узенький проулок между двумя близко стоящими друг к другу домами. По идее, если продолжать придерживаться версии, что Антона Антоновича толкнули под лошадь, убийца вполне мог сделать это, воспользовавшись темнотой, а затем так же незаметно скрыться меж домами. Ни Ветлов, ни уж тем более подоспевший значительно позже околоточный увидеть его не смогли бы.
Михайлов сам двинулся по проулку, внимательно глядя себе под ноги. Таким образом он вышел на параллельную улицу и снова огляделся. Никаких видимых следов обнаружить Егору не удалось. В конце квартала притулились у обочины два экипажа. Оба кучера, восседавшие на козлах, о чем-то негромко переговаривались. Поразмыслив немного, Михайлов направился к ним.
– Эй, братцы! Вы всегда тут работаете?
– А чего? – живо откликнулся один из молодцов. – Подвезти куда надо, барин? Так это мы мигом.
– Так работаете или нет?
– Ну, работаем, – нехотя ответил второй и, слегка склонившись, сплюнул на мостовую. Он быстрее приятеля сообразил, что господин в сером пальто никуда ехать не собирается, а следовательно, никакого прибытку с него не предвидится.
– А ночью сегодня тут не стояли?
– Не-е. Ночами мы не работаем. А чего случилось-то, барин?
Михайлов оставил вопрос паренька без ответа. Вернувшись обратно к узенькому проулку, он тем же путем прошел к оставленной им пролетке. Угодил ли Сербчук под лошадь случайно или кто-то помог ему в этом – для Михайлова осталось полной загадкой.
* * *
Долго дожидаться в приемной барона фон Дребена Матвею Евграфовичу не пришлось. Отправленная ранее с Иваном записка возымела свое действие. Не прошло и пяти минут с тех пор, как слуга, принявший у Головацкого пальто и шляпу, удалился, как до слуха профессора донеслись приближающиеся шаги. Створки белоснежной двери распахнулись, и перед гостем предстал другой слуга, облаченный в зеленоватого оттенка ливрею.– Господин барон готов немедленно принять вас. Проходите.
Головацкий последовал за слугой и в скором времени очутился в просторной светлой гостиной с тремя большими панорамными окнами. Садиться он не стал, а, заложив руки за спину, неспешно прошелся вдоль левой стены, изучая картины немецких художников. Ужасно хотелось закурить сигару, но Матвей Евграфович не мог позволить себе подобную вольность в чужом доме. Во всяком случае, без разрешения хозяина.
И снова фон Дребен не заставил себя ждать. Он появился из боковой двери и немедленно окликнул Головацкого в знак приветствия. Невзирая на свою грузную комплекцию, профессор довольно легко развернулся на каблуках.
Барон был в белоснежном смокинге и при бабочке. На безымянном пальце правой руки красовался массивный золотой перстень, инкрустированный изумрудами.
– Господин Головацкий! – воскликнул фон Дребен на чистейшем русском языке. В его речи не было и намека на иностранный акцент. – Не ожидал. Право слово, не ожидал, мой дорогой. До меня доходили разные слухи, в том числе и то, будто вы ведете прямо-таки затворнический образ жизни.
– Так и есть, господин фон Дребен, – Матвей Евграфович открыто улыбнулся. – Я и сам забыл, когда в последний раз выходил из дому. Но сейчас… Признаюсь, я к вам с корыстным интересом. Обстоятельства вынудили меня обратиться к вам за содействием…
– Что такое, мой дорогой? – Барон самолично усадил Головацкого на диван и тут же разместился рядом. – Деньги? Говорите прямо. Вам нужны деньги?
– Нет, не деньги, барон. Мне нужна некоторая информация.
– Ах, вот оно что! Так вы, значит, опять что-то расследуете, господин Головацкий? Говорите прямо. Расследуете?
– Да, расследую.
– Какая прелесть! Очень интересно! Я ведь, знаете ли, господин Головацкий, всегда завидовал гибкости вашего ума. И, конечно, я понимаю, что вам необходима работа для мозга. Необходима как воздух. Говорите прямо. Необходима?
– Совершенно верно, – Матвей Евграфович осторожно разгладил усы и спросил. – Могу ли я закурить, господин барон? Дурная привычка. Ничего не могу с собой поделать.
– Ну, разумеется, курите! – казалось, любая мелочь, любая произнесенная кем-то фраза приводила фон Дребена в неописуемый восторг. Барон для многих являлся образцом оптимизма и жизнелюбия. – Что за вопросы, право слово, господин Головацкий? Вот возьмите пепельницу и курите сколько вам заблагорассудится.
– Благодарю вас.
Профессор извлек сигару из нагрудного кармана жилета.
– И что же за дело вы расследуете? – барон закинул ногу на ногу и откинулся на подлокотник дивана. Он практически принял полулежачее положение. – Говорите прямо. Что это за дело?
– Это касается гибели одного нашего с вами общего знакомого, – неторопливо начал Головацкий, пристраивая сигару во рту. – Вернее, мое знакомство с этим человеком было не слишком тесным, а вот что касается вас, барон, то его, то есть погибшего, можно было смело назвать не просто вашим знакомым, но и другом.