Страница:
– Ну, скажем… месье д’Аркур.
– Ха-ха-ха! – весело рассмеялся казак. – Скажете вы тоже, мусье! Уж лучше я буду звать вас господин д’Аркур. Но, пошла, милая! – тряхнул вожжами Евдоким, и застоявшиеся кони тронулись по брусчатке, помахивая кудлатыми головами.
Глава 2
Глава 3
Глава 4
– Ха-ха-ха! – весело рассмеялся казак. – Скажете вы тоже, мусье! Уж лучше я буду звать вас господин д’Аркур. Но, пошла, милая! – тряхнул вожжами Евдоким, и застоявшиеся кони тронулись по брусчатке, помахивая кудлатыми головами.
Глава 2
Сделка состоялась
Хаим Шмуль содержал лавку в самом центре Берлина, на улице Курфюрстендамм, торгуя разного рода серебряными изделиями: канделябрами, подносами, столовыми приборами, мундштуками, тростями, браслетами, цепочками. Иначе говоря, всем тем, что вызывает живейший интерес даже у праздного гуляки, случайно перешагнувшего порог его заведения. А что означает иметь лавку в центральной части города? О, господа, это предполагает весьма большие преимущества! Богатый клиент не спешит расставаться с деньгами в первом подвернувшемся магазине – он терпеливо несет свое портмоне, набитое марками, в самый центр города, туда, где выбор товаров особенно красноречив, а уж там со своим разнообразным серебром его поджидает усердный и расторопный Шмуль. Ему останется лишь проявить немного участия к чаяниям покупателя, и тот ни за что не уйдет без приобретения. И уже в конце лета Хаим сумеет выполнить обещание, данное жене прошлой весной: свозить свою любимую жену Сару на воды для подлечивания застаревшей подагры. Сыну можно будет поменять старый сюртук на новый, сшитый по последней моде. Кроме прямых материальных благ, от большого количества посетителей имеются еще и моральные, дающие возможность покровительственно посматривать на менее удачливых коллег, расположившихся на окраине города, что всегда рады даже самому бедному туристу, случайно забредшему в их лавку.
По существу, улица Курфюрстендамм представляет собой широкий бульвар, по обе стороны которого располагались многочисленные рестораны и магазины. Так что в магазинчик Хаима Шмуля непременно заглядывали: кто из простого любопытства, а кто намеренно, чтобы прикупить к намечающемуся торжеству какую-нибудь очаровательную безделушку.
Торговля шла бойко, особенно в летний сезон, когда из России приезжали русские промышленники и купцы, а потому витрина с броским и дорогим товаром обновлялась еженедельно. Кроме того, Хаим имел художественный вкус и прекрасно понимал, как лучше расположить товар: какой следует поставить у самого входа, а какой целесообразно установить вдоль стен или поставить по углам. В общем, это была целая наука, которой лавочник Шмуль овладел в совершенстве.
Надо признать, что и товар у него был не бросовый, а самый что ни на есть эксклюзивный, штучный, рассчитанный на изысканного покупателя, какого всегда можно отыскать в богатом Берлине. Второй похожей вещи не отыскать во всей Германии, а все потому, что к своему делу Шмуль подходил с большой душой. Ведь лавка всего-то верхняя часть его многогранного бизнеса, так сказать, последняя его стадия, где он оборачивает его в цветастую оболочку и представляет на суд покупателю. А поначалу с куском серебра работает художник – родной племянник Хаима; он рисует подходящую модель, которую затем выливает другой мастер – его сын. А еще имеется тьма двоюродных и троюродных родственников, на всех углах нахваливающих его необыкновенный товар. Пятеро из них обходят все магазины в округе и изучают покупательский спрос и своевременно сообщают о нем Хаиму, предоставляя ему возможность всегда находиться на полшага впереди своих коллег. Так что без преувеличения можно сказать, что продажа серебряных изделий была семейным бизнесом. И на этом поприще Хаим сумел заполучить заслуженное признание.
В этот раз товар был особенно изумителен. Кроме канделябров с пятью отростками, выполненных в стиле Людовика XIV, были изготовлены столовые приборы на двенадцать персон для особо торжественных случаев, а также салфетницы, подносы, перечницы и солонки, – словом, все то, что способно радовать глаз и весьма подошло бы для особо торжественного случая. За прошедший день несколько человек интересовались столовым серебром, но морщили носы, когда Шмуль озвучивал цену. Однако лавочник не торопился снижать стоимость, понимая, что настоящего ценителя прекрасного дороговизной не смутить, а потом, на улице Курфюрстендамм прогуливалось немало людей, что выкладывали крупную сумму не торгуясь, – например, русские фабриканты. Так что следовало подождать своего покупателя, а старый Шмуль славился терпеливостью.
Сосчитав выручку, он невольно нахмурился – всего-то две с половиной сотни золотых монет! И это при том, что день был нерабочий – рождество святого Иоанна Крестителя – и большая часть буржуа высыпала на улицу, чтобы всласть потратить честно заработанные капиталы. Шмуль вздохнул: лавка «Хаим и сыновья» помнила лучшие времена.
Торговец выглянул в окно. Улица была полна народу, от обилия красок в одежде просто рябило в глазах. Мужчины были в дорогих сюртуках из легкой и тонкой ткани, в своем большинстве под руку с прекрасными спутницами, одетыми в длинные нарядные платья, впрочем, не мешавшие рассмотреть их башмачки и даже щиколотки прекрасных ножек. Но самое странное, будто бы сговорившись, никто из них не желал заходить в его заведение. Только иной раз какой-нибудь зевака осматривал стеклянную витрину, иногда задерживая взгляд на выставленные подсвечники и люстры, и тотчас спешил по намеченным делам, помахивая тросточкой.
Трижды за последний час в лавку забредали представительного вида мужчины, по всей видимости, буржуа. Один был невероятно тучный, бочкообразной наружности, с толстой сигарой в правом углу рта. Расспрашивая о каждом столовом приборе, он лишь перекладывал сигару из одного уголка рта в другой, но так ничего и не купил, оставив после себя лишь плотное облако дыма. Вторым был молодой человек в зауженных брючках и полосатом сюртуке. Расположившись у окна, он поинтересовался у приказчика стоимостью серебряного подстаканника и даже не охнул, когда тот назвал ему завышенную цену; похоже, что он даже ее не расслышал. Его интересовала дама в розовом платье и широкополой шляпке, что прошла мимо лавки под руку с крепким мужчиной в темном костюме. Трудно было сказать, что это был за человек: не то обманутый муж, решившись выследить возлюбленного своей супруги, не то офицер тайной полиции, следящий за контрабандистом. Он тотчас выскочил из магазина, как только молодые люди стали переходить на другую сторону улицы. Третьим был старик с аккуратной седеющей бородкой, зауженной книзу строптивым клинышком. Помахивая тоненькой изящной тросточкой с нефритовой рукоятью, он переходил от одного подсвечника к другому, тщательно рассматривал их, трогал рукой и даже дышал на них, свернув в трубочку тонкие синеватые губы. Единственное, чего он себе не позволял, так это пробовать их на зуб; а потом, разочарованно хмыкнув, потопал из лавки, покачивая ухоженной седой головой.
День неумолимо приближался к завершению. В лавку зашел мужчина лет тридцати пяти с короткой бородкой, но по тому, как он разглядывал товары, Шмуль понял, что тот вряд ли раскошелится на что-то значительное. Хаим уже хотел было распорядиться прибраться в складском помещении, чтобы уложить наиболее ценные образцы под замок, как неожиданно у самых окон лавки остановилась тяжелая парадная карета с княжеским гербом на дверях, запряженная шестеркой коней вороной масти. По обе стороны от кареты, в мундирах и при саблях, на рослых конях столь же представительной масти, сидели дюжие полицейские. Дверь кареты плавно распахнулась, и из нее в сопровождении двух мужчин неприметной внешности вышел высокий полнеющий вельможа со строгим взглядом из-под густых седеющих бровей и с рыжеватыми усами. Одет он был по последней моде: на голове, чуток наклонившись, держался полуцилиндр из атласной материи; сюртук черного цвета, под ним жилетка в мелкую продольную полоску, из-под которой выглядывала белоснежная рубашка со стоячим воротником; на сморщенной шее повязан шелковый синий галстук. Осмотревшись, вельможа неторопливым шагом направился в лавку Хаима. Один из сопровождавших предупредительно проскочил вперед и распахнул перед представительным господином дверь.
Лавочник невольно обмер, когда в помещение вошел рейхсканцлер Германской империи Отто Эдуард Леопольд Карл-Вильгельм-Фердинанд князь фон Бисмарк унд Шёнхаузен. Взгляд Шмуля невольно задержался на левой щеке канцлера, на которой выделялся глубокий кривой шрам, полученный в далекой молодости во время одной из дуэлей. Впрочем, несмотря на огромное количество поединков, это было первое и последнее его ранение. Канцлер был еще тот рубака!
Хаим невольно сглотнул, подумав о том, что с момента последней их встречи, случившейся четверть века назад в России, в Санкт-Петербурге, Бисмарк сильно состарился, однако из простого посла, каким он был в то время, превратился в «железного канцлера».
Лавка Шмуля находилась неподалеку от немецкого посольства, где он торговал большей частью свечами и спичками, и господин посол нередко забегал к нему за розжигом. Иногда они даже обменивались малозначащими фразами. И вряд ли он будет о нем помнить.
Бодро поздоровавшись, Отто Бисмарк произнес:
– Мне порекомендовали вашу лавку; сказали, что у вас продают лучшие столовые приборы во всем Берлине.
– Так оно и есть, господин рейхсканцлер, – с готовностью отозвался Шмуль, выходя из-за прилавка. – Какие именно столовые приборы вы желаете?
– Хм… Какие-нибудь торжественные, что ли… Завтра у моей супруги день ангела. Хотелось бы сделать ей приятное.
Шмуль едва улыбнулся, вспомнив молодую аристократку Иоганну фон Путткамер. Интересно, сохранила ли она свое очарование, каким славилась в молодые годы? Впрочем, на его вкус Иоганна была несколько сухощава.
– Да, конечно, господин рейхсканцлер, для вас у нас имеется очень красивый столовый набор. Этот эксклюзивный комплект будет украшением вашего семейного ужина.
Из соседней комнаты в шелковой ермолке на коротко стриженной курчавой голове вышел племянник Мойша, готовый исполнить любое указание дяди. За складскими дверьми что-то негромко стукнуло: вместо того чтобы раскладывать товары по своим местам, оставшиеся двое помощников прильнули к щели и теперь слушали его разговор с канцлером. Надо будет им задать, после того как удалится важный господин! И, обратившись к Мойше, застывшему в ожидании, Хаим сказал:
– Принеси приборы.
Мойша был малым расторопным, в точности, как и младшая сестра Шмуля; вот только ушла, бедная, очень рано, оставив на попечении старшего брата трехлетнего сына. Так что лет через двадцать будет на кого оставить лавку. Не разорит парень семейный бизнес!
Едва заметно кивнув, Мойша вытащил из шкафа небольшой кожаный футляр, в котором лежали ложки. Затем столь же осторожно извлек ножи в небольшом чемоданчике, выполненном из коричневой мягкой кожи; третьим был футляр из черной кожи, на крышке которого был оттиск самодовольного круглолицего буржуа с выпирающим брюхом и держащим в руках большую вилку. Его жизнерадостная физиономия должна была поднять настроение даже самому предвзятому покупателю.
Хаим не ошибся – взгляд канцлера остановился на жизнерадостном толстяке.
– Взгляните, господин рейхсканцлер, – сказал лавочник, откинув небольшие золоченые застежки. Помедлив, с некоторым торжеством открыл крышку чемоданчика.
В бархатных красных ячейках, располагаясь аккуратным рядком, лежали ножи с резными костяными ручками, на гладких лезвиях из легированной стали был вытеснен герб Германской империи.
Не удержавшись, Бисмарк взял один из ножей. Рукоять из слоновой кости удобно подогнана под ладонь; заточенная сталь сверкала, собирая на идеально ровной поверхности свет керосиновых ламп. Налюбовавшись изделием, Бисмарк с почтением уложил его в ячейку.
– Ваш товар великолепен!
Мойша расторопно открыл футляр с вилками и ложками.
– Вы не находите, что такие красивые вещи вызывают аппетит? – сказал канцлер, чем вызвал сдержанный смешок стоявших за его спиной чиновников. И уже серьезно, глянув на Шмуля через линзу очков, добавил: – А мне бы толстеть не следовало, впереди очень много работы. Так сколько я вам должен?
– Четыреста тридцать марок, господин канцлер, – отвечал лавочник, любезно растянув губы.
В общении Отто Бисмарк славился как весьма доступный человек.
– Цена впечатляет, – обронил он.
– Так же, как и товар.
– Возможно, – буркнул рейхсканцлер. – У вас найдется сдача с пятисот марок?
– Разумеется, господин канцлер, – с готовностью отозвался хозяин лавки.
Вытащив объемный бумажник, Бисмарк выудил из него двумя пальцами пять купюр голубого цвета с гербом объединенной Германии. Новое государство нуждалось в обновленных символах власти, и новоиспеченная денежная единица подходила для этого наилучшим образом. Наверняка Бисмарк испытывает нешуточную гордость всякий раз, когда смотрит на деньги с императорскими символами, – ведь именно во многом благодаря его личным усилиям многочисленные немецкие государства, сумев преодолеть собственные амбиции, сплотились в мощнейший монолит.
Взяв банкноты, Шмуль выдвинул ящик стола, где у него лежали деньги. Но неожиданно его лицо болезненно сжалось.
– Господин канцлер… Я не могу принять у вас эти деньги…
– Почему? – невольно вырвалось у князя.
– Они фальшивые, господин рейхсканцлер.
Лицо Бисмарка застыло, именно таким его приходится нередко видеть на многочисленных портретах.
– С чего вы это взяли? – после минутной паузы произнес он, усмехнувшись. – Наши деньги имеют восемь степеней защиты. Вряд ли в Европе найдется более надежная единица, чем германские марки.
– Смею с вами не согласиться, господин канцлер, – произнес Шмуль, набравшись мужества. – Посмотрите на герб Рейха…
– И что?
– Оперение у орла пропечатано нечетко, а корона на его голове слегка наклонена в сторону.
Отто Бисмарк всмотрелся. Этот лавочник оказался действительно необычайно глазастым. Оперение у орла больше походило на куриное.
– Хм, теперь я вижу, что вы правы.
– Если бы вы не были рейхсканцлером, я непременно вызвал бы полицию, чтобы вас арестовали.
Сопровождающие, стоявшие за спиной, сдержанно рассмеялись. Шутка понравилась.
– У кого-нибудь есть четыреста тридцать марок? – невесело глянул Бисмарк на сопровождающих.
– Возьмите, господин рейхсканцлер, – вышел вперед молодой русоволосый мужчина с короткой бородкой и протянул горсть золотых монет.
– Кто вы? Я вас не знаю.
– Я Оливер Краузе, занимаюсь коммерцией.
– Хм… Весьма неожиданно. Хорошо, я беру у вас деньги в долг. Как мне отдать вам его?
– Я живу на Фридрихштрассе, четырнадцать.
– Деньги вам принесут сегодня же вечером. Спасибо, вы очень любезны.
– Не стоит благодарности.
– Надеюсь, что ваши деньги не фальшивые…
Молодой человек весело рассмеялся:
– Всем известно, что вы большой шутник, господин канцлер.
Попрощавшись, он вышел из лавки.
Бисмарк протянул деньги хозяину лавки. Взяв золотые монеты, Хаим тщательно осмотрел каждую из них, после чего вынес свой вердикт:
– Все верно, господин канцлер, сделка состоялась. Мойша, упакуй товар господину рейхсканцлеру и снеси его в карету.
– Хорошо, дядя, – кивнул расторопный помощник.
Упаковав в матерчатые чехлы футляры со столовыми приборами, он ловко перевязал каждый из них красочными ленточками и торжественно понес к карете, где покупка была принята адъютантом канцлера, стоявшим у распахнутой двери.
– У меня такое чувство, что мы с вами как-то встречались, – задумчиво произнес Отто Бисмарк, – вот только я никак не могу припомнить, где именно.
– Так оно и было, господин рейхсканцлер, мы встречались с вами в России… в Санкт-Петербурге четверть века назад.
В глазах «железного канцлера» вспыхнули заинтересованные огоньки.
– Да-да, кажется, я вас вспомнил! У вас была лавка недалеко от нашего посольства. Я частенько покупал у вас спички. Ха-ха! Я все время их где-то забываю, очень скверная привычка! – Сунув в уголок рта свою неизменную трубку, он постучал себя по карманам и объявил: – Собственно, у меня и сейчас нет при себе коробка.
– Возьмите, господин канцлер, – пододвинул Хаим Шмуль коробок спичек.
– Благодарю… – Запалив в трубке табак, Бисмарк выдохнул тяжелое дымовое облачко. – Надеюсь как-нибудь рассчитаться с вами, – и, притронувшись двумя пальцами к полям цилиндра, вышел из лавки.
По существу, улица Курфюрстендамм представляет собой широкий бульвар, по обе стороны которого располагались многочисленные рестораны и магазины. Так что в магазинчик Хаима Шмуля непременно заглядывали: кто из простого любопытства, а кто намеренно, чтобы прикупить к намечающемуся торжеству какую-нибудь очаровательную безделушку.
Торговля шла бойко, особенно в летний сезон, когда из России приезжали русские промышленники и купцы, а потому витрина с броским и дорогим товаром обновлялась еженедельно. Кроме того, Хаим имел художественный вкус и прекрасно понимал, как лучше расположить товар: какой следует поставить у самого входа, а какой целесообразно установить вдоль стен или поставить по углам. В общем, это была целая наука, которой лавочник Шмуль овладел в совершенстве.
Надо признать, что и товар у него был не бросовый, а самый что ни на есть эксклюзивный, штучный, рассчитанный на изысканного покупателя, какого всегда можно отыскать в богатом Берлине. Второй похожей вещи не отыскать во всей Германии, а все потому, что к своему делу Шмуль подходил с большой душой. Ведь лавка всего-то верхняя часть его многогранного бизнеса, так сказать, последняя его стадия, где он оборачивает его в цветастую оболочку и представляет на суд покупателю. А поначалу с куском серебра работает художник – родной племянник Хаима; он рисует подходящую модель, которую затем выливает другой мастер – его сын. А еще имеется тьма двоюродных и троюродных родственников, на всех углах нахваливающих его необыкновенный товар. Пятеро из них обходят все магазины в округе и изучают покупательский спрос и своевременно сообщают о нем Хаиму, предоставляя ему возможность всегда находиться на полшага впереди своих коллег. Так что без преувеличения можно сказать, что продажа серебряных изделий была семейным бизнесом. И на этом поприще Хаим сумел заполучить заслуженное признание.
В этот раз товар был особенно изумителен. Кроме канделябров с пятью отростками, выполненных в стиле Людовика XIV, были изготовлены столовые приборы на двенадцать персон для особо торжественных случаев, а также салфетницы, подносы, перечницы и солонки, – словом, все то, что способно радовать глаз и весьма подошло бы для особо торжественного случая. За прошедший день несколько человек интересовались столовым серебром, но морщили носы, когда Шмуль озвучивал цену. Однако лавочник не торопился снижать стоимость, понимая, что настоящего ценителя прекрасного дороговизной не смутить, а потом, на улице Курфюрстендамм прогуливалось немало людей, что выкладывали крупную сумму не торгуясь, – например, русские фабриканты. Так что следовало подождать своего покупателя, а старый Шмуль славился терпеливостью.
Сосчитав выручку, он невольно нахмурился – всего-то две с половиной сотни золотых монет! И это при том, что день был нерабочий – рождество святого Иоанна Крестителя – и большая часть буржуа высыпала на улицу, чтобы всласть потратить честно заработанные капиталы. Шмуль вздохнул: лавка «Хаим и сыновья» помнила лучшие времена.
Торговец выглянул в окно. Улица была полна народу, от обилия красок в одежде просто рябило в глазах. Мужчины были в дорогих сюртуках из легкой и тонкой ткани, в своем большинстве под руку с прекрасными спутницами, одетыми в длинные нарядные платья, впрочем, не мешавшие рассмотреть их башмачки и даже щиколотки прекрасных ножек. Но самое странное, будто бы сговорившись, никто из них не желал заходить в его заведение. Только иной раз какой-нибудь зевака осматривал стеклянную витрину, иногда задерживая взгляд на выставленные подсвечники и люстры, и тотчас спешил по намеченным делам, помахивая тросточкой.
Трижды за последний час в лавку забредали представительного вида мужчины, по всей видимости, буржуа. Один был невероятно тучный, бочкообразной наружности, с толстой сигарой в правом углу рта. Расспрашивая о каждом столовом приборе, он лишь перекладывал сигару из одного уголка рта в другой, но так ничего и не купил, оставив после себя лишь плотное облако дыма. Вторым был молодой человек в зауженных брючках и полосатом сюртуке. Расположившись у окна, он поинтересовался у приказчика стоимостью серебряного подстаканника и даже не охнул, когда тот назвал ему завышенную цену; похоже, что он даже ее не расслышал. Его интересовала дама в розовом платье и широкополой шляпке, что прошла мимо лавки под руку с крепким мужчиной в темном костюме. Трудно было сказать, что это был за человек: не то обманутый муж, решившись выследить возлюбленного своей супруги, не то офицер тайной полиции, следящий за контрабандистом. Он тотчас выскочил из магазина, как только молодые люди стали переходить на другую сторону улицы. Третьим был старик с аккуратной седеющей бородкой, зауженной книзу строптивым клинышком. Помахивая тоненькой изящной тросточкой с нефритовой рукоятью, он переходил от одного подсвечника к другому, тщательно рассматривал их, трогал рукой и даже дышал на них, свернув в трубочку тонкие синеватые губы. Единственное, чего он себе не позволял, так это пробовать их на зуб; а потом, разочарованно хмыкнув, потопал из лавки, покачивая ухоженной седой головой.
День неумолимо приближался к завершению. В лавку зашел мужчина лет тридцати пяти с короткой бородкой, но по тому, как он разглядывал товары, Шмуль понял, что тот вряд ли раскошелится на что-то значительное. Хаим уже хотел было распорядиться прибраться в складском помещении, чтобы уложить наиболее ценные образцы под замок, как неожиданно у самых окон лавки остановилась тяжелая парадная карета с княжеским гербом на дверях, запряженная шестеркой коней вороной масти. По обе стороны от кареты, в мундирах и при саблях, на рослых конях столь же представительной масти, сидели дюжие полицейские. Дверь кареты плавно распахнулась, и из нее в сопровождении двух мужчин неприметной внешности вышел высокий полнеющий вельможа со строгим взглядом из-под густых седеющих бровей и с рыжеватыми усами. Одет он был по последней моде: на голове, чуток наклонившись, держался полуцилиндр из атласной материи; сюртук черного цвета, под ним жилетка в мелкую продольную полоску, из-под которой выглядывала белоснежная рубашка со стоячим воротником; на сморщенной шее повязан шелковый синий галстук. Осмотревшись, вельможа неторопливым шагом направился в лавку Хаима. Один из сопровождавших предупредительно проскочил вперед и распахнул перед представительным господином дверь.
Лавочник невольно обмер, когда в помещение вошел рейхсканцлер Германской империи Отто Эдуард Леопольд Карл-Вильгельм-Фердинанд князь фон Бисмарк унд Шёнхаузен. Взгляд Шмуля невольно задержался на левой щеке канцлера, на которой выделялся глубокий кривой шрам, полученный в далекой молодости во время одной из дуэлей. Впрочем, несмотря на огромное количество поединков, это было первое и последнее его ранение. Канцлер был еще тот рубака!
Хаим невольно сглотнул, подумав о том, что с момента последней их встречи, случившейся четверть века назад в России, в Санкт-Петербурге, Бисмарк сильно состарился, однако из простого посла, каким он был в то время, превратился в «железного канцлера».
Лавка Шмуля находилась неподалеку от немецкого посольства, где он торговал большей частью свечами и спичками, и господин посол нередко забегал к нему за розжигом. Иногда они даже обменивались малозначащими фразами. И вряд ли он будет о нем помнить.
Бодро поздоровавшись, Отто Бисмарк произнес:
– Мне порекомендовали вашу лавку; сказали, что у вас продают лучшие столовые приборы во всем Берлине.
– Так оно и есть, господин рейхсканцлер, – с готовностью отозвался Шмуль, выходя из-за прилавка. – Какие именно столовые приборы вы желаете?
– Хм… Какие-нибудь торжественные, что ли… Завтра у моей супруги день ангела. Хотелось бы сделать ей приятное.
Шмуль едва улыбнулся, вспомнив молодую аристократку Иоганну фон Путткамер. Интересно, сохранила ли она свое очарование, каким славилась в молодые годы? Впрочем, на его вкус Иоганна была несколько сухощава.
– Да, конечно, господин рейхсканцлер, для вас у нас имеется очень красивый столовый набор. Этот эксклюзивный комплект будет украшением вашего семейного ужина.
Из соседней комнаты в шелковой ермолке на коротко стриженной курчавой голове вышел племянник Мойша, готовый исполнить любое указание дяди. За складскими дверьми что-то негромко стукнуло: вместо того чтобы раскладывать товары по своим местам, оставшиеся двое помощников прильнули к щели и теперь слушали его разговор с канцлером. Надо будет им задать, после того как удалится важный господин! И, обратившись к Мойше, застывшему в ожидании, Хаим сказал:
– Принеси приборы.
Мойша был малым расторопным, в точности, как и младшая сестра Шмуля; вот только ушла, бедная, очень рано, оставив на попечении старшего брата трехлетнего сына. Так что лет через двадцать будет на кого оставить лавку. Не разорит парень семейный бизнес!
Едва заметно кивнув, Мойша вытащил из шкафа небольшой кожаный футляр, в котором лежали ложки. Затем столь же осторожно извлек ножи в небольшом чемоданчике, выполненном из коричневой мягкой кожи; третьим был футляр из черной кожи, на крышке которого был оттиск самодовольного круглолицего буржуа с выпирающим брюхом и держащим в руках большую вилку. Его жизнерадостная физиономия должна была поднять настроение даже самому предвзятому покупателю.
Хаим не ошибся – взгляд канцлера остановился на жизнерадостном толстяке.
– Взгляните, господин рейхсканцлер, – сказал лавочник, откинув небольшие золоченые застежки. Помедлив, с некоторым торжеством открыл крышку чемоданчика.
В бархатных красных ячейках, располагаясь аккуратным рядком, лежали ножи с резными костяными ручками, на гладких лезвиях из легированной стали был вытеснен герб Германской империи.
Не удержавшись, Бисмарк взял один из ножей. Рукоять из слоновой кости удобно подогнана под ладонь; заточенная сталь сверкала, собирая на идеально ровной поверхности свет керосиновых ламп. Налюбовавшись изделием, Бисмарк с почтением уложил его в ячейку.
– Ваш товар великолепен!
Мойша расторопно открыл футляр с вилками и ложками.
– Вы не находите, что такие красивые вещи вызывают аппетит? – сказал канцлер, чем вызвал сдержанный смешок стоявших за его спиной чиновников. И уже серьезно, глянув на Шмуля через линзу очков, добавил: – А мне бы толстеть не следовало, впереди очень много работы. Так сколько я вам должен?
– Четыреста тридцать марок, господин канцлер, – отвечал лавочник, любезно растянув губы.
В общении Отто Бисмарк славился как весьма доступный человек.
– Цена впечатляет, – обронил он.
– Так же, как и товар.
– Возможно, – буркнул рейхсканцлер. – У вас найдется сдача с пятисот марок?
– Разумеется, господин канцлер, – с готовностью отозвался хозяин лавки.
Вытащив объемный бумажник, Бисмарк выудил из него двумя пальцами пять купюр голубого цвета с гербом объединенной Германии. Новое государство нуждалось в обновленных символах власти, и новоиспеченная денежная единица подходила для этого наилучшим образом. Наверняка Бисмарк испытывает нешуточную гордость всякий раз, когда смотрит на деньги с императорскими символами, – ведь именно во многом благодаря его личным усилиям многочисленные немецкие государства, сумев преодолеть собственные амбиции, сплотились в мощнейший монолит.
Взяв банкноты, Шмуль выдвинул ящик стола, где у него лежали деньги. Но неожиданно его лицо болезненно сжалось.
– Господин канцлер… Я не могу принять у вас эти деньги…
– Почему? – невольно вырвалось у князя.
– Они фальшивые, господин рейхсканцлер.
Лицо Бисмарка застыло, именно таким его приходится нередко видеть на многочисленных портретах.
– С чего вы это взяли? – после минутной паузы произнес он, усмехнувшись. – Наши деньги имеют восемь степеней защиты. Вряд ли в Европе найдется более надежная единица, чем германские марки.
– Смею с вами не согласиться, господин канцлер, – произнес Шмуль, набравшись мужества. – Посмотрите на герб Рейха…
– И что?
– Оперение у орла пропечатано нечетко, а корона на его голове слегка наклонена в сторону.
Отто Бисмарк всмотрелся. Этот лавочник оказался действительно необычайно глазастым. Оперение у орла больше походило на куриное.
– Хм, теперь я вижу, что вы правы.
– Если бы вы не были рейхсканцлером, я непременно вызвал бы полицию, чтобы вас арестовали.
Сопровождающие, стоявшие за спиной, сдержанно рассмеялись. Шутка понравилась.
– У кого-нибудь есть четыреста тридцать марок? – невесело глянул Бисмарк на сопровождающих.
– Возьмите, господин рейхсканцлер, – вышел вперед молодой русоволосый мужчина с короткой бородкой и протянул горсть золотых монет.
– Кто вы? Я вас не знаю.
– Я Оливер Краузе, занимаюсь коммерцией.
– Хм… Весьма неожиданно. Хорошо, я беру у вас деньги в долг. Как мне отдать вам его?
– Я живу на Фридрихштрассе, четырнадцать.
– Деньги вам принесут сегодня же вечером. Спасибо, вы очень любезны.
– Не стоит благодарности.
– Надеюсь, что ваши деньги не фальшивые…
Молодой человек весело рассмеялся:
– Всем известно, что вы большой шутник, господин канцлер.
Попрощавшись, он вышел из лавки.
Бисмарк протянул деньги хозяину лавки. Взяв золотые монеты, Хаим тщательно осмотрел каждую из них, после чего вынес свой вердикт:
– Все верно, господин канцлер, сделка состоялась. Мойша, упакуй товар господину рейхсканцлеру и снеси его в карету.
– Хорошо, дядя, – кивнул расторопный помощник.
Упаковав в матерчатые чехлы футляры со столовыми приборами, он ловко перевязал каждый из них красочными ленточками и торжественно понес к карете, где покупка была принята адъютантом канцлера, стоявшим у распахнутой двери.
– У меня такое чувство, что мы с вами как-то встречались, – задумчиво произнес Отто Бисмарк, – вот только я никак не могу припомнить, где именно.
– Так оно и было, господин рейхсканцлер, мы встречались с вами в России… в Санкт-Петербурге четверть века назад.
В глазах «железного канцлера» вспыхнули заинтересованные огоньки.
– Да-да, кажется, я вас вспомнил! У вас была лавка недалеко от нашего посольства. Я частенько покупал у вас спички. Ха-ха! Я все время их где-то забываю, очень скверная привычка! – Сунув в уголок рта свою неизменную трубку, он постучал себя по карманам и объявил: – Собственно, у меня и сейчас нет при себе коробка.
– Возьмите, господин канцлер, – пододвинул Хаим Шмуль коробок спичек.
– Благодарю… – Запалив в трубке табак, Бисмарк выдохнул тяжелое дымовое облачко. – Надеюсь как-нибудь рассчитаться с вами, – и, притронувшись двумя пальцами к полям цилиндра, вышел из лавки.
Глава 3
Должник
Начальник полиции Рейха Гельмут Вольф сидел напротив рейхсканцлера и терпеливо наблюдал за тем, как тот, достав из ящика стола свою любимую трубку из черного дерева с длинным покусанным мундштуком, принялся набивать ее душистым табаком. Движения Бисмарка выглядели умелыми и весьма старательными, создавалось впечатление, что сейчас для него не существует более значимой вещи, чем глоток дурманящего дыма.
За годы совместной работы Гельмут успел изучить Бисмарка, а потому мог предположить, что тот находится на грани бешенства. Своеобразная терапия с закладыванием табака в трубку позволяла ему сосредоточиться и выглядеть невозмутимым. Значительная часть душевных сил была направлена на то, чтобы противостоять собственной горячности, и надо отдать ему должное, что зачастую он был способен выглядеть флегматичным.
О вспыльчивости и бурной студенческой молодости говорил только шрам на щеке. Поговаривали, что едва ли не все споры будущий канцлер предпочитал решать через дуэль. Именно подобная горячность не позволила ему начать политическую карьеру сразу после университетской скамьи, и пришлось перебрать немало должностей, прежде чем Отто занял кресло депутата прусского королевства. И если прежде его называли «бешеным помещиком», то после первой же своей речи на собрании он прослыл «безумным депутатом». Что, впрочем, не помешало ему через двадцать с небольшим лет взобраться на вершину политического олимпа.
Выдохнув облачко дыма, Бисмарк откинулся на спинку стула, как если бы хотел спрятаться от дымовой завесы.
– Вы знаете, Гельмут, для чего я вас вызвал?
– Не могу знать, господин рейхсканцлер.
– Вот что, Гельмут, – неожиданно посуровел канцлер. – Вы знаете о том, что в настоящее время Рейх просто наполнен фальшивыми монетами и банкнотами?
– Смею возразить, господин рейхсканцлер, слово «наполнен» не совсем точно отражает нынешнюю ситуацию. Признаю, что фальшивые купюры поступили в обращение. Но мы усиленно работаем. Одна группа фальшивомонетчиков из пяти человек была накрыта четыре дня назад.
– Чем именно они занимались?
– Печатали банкноты. Но полагаю, что это не самые искусные фальшивомонетчики. По нашим данным, существуют и другие. Я бы сказал, весьма способные, если такие слова применимы к данному случаю.
– Вчера вечером я попал в скверную историю. Хотел расплатиться за столовый прибор купюрами, а хозяин лавки у меня их не принял! Обычный лавочник объяснил мне, что деньги фальшивые, и даже указал места, где фальшивомонетчики проявили небрежность.
Начальник полиции лишь кивнул. Историю, случившуюся с канцлером, ему рассказали накануне, так что он мог предположить повод для столь неожиданного приглашения в бундестаг. На его коленях лежала кожаная папка, а собранный в ней материал позволял ответить на многие вопросы.
– Я в курсе случившегося, господин рейхсканцлер. И уже принял кое-какие меры… Позвольте узнать, как попали к вам эти деньги?
Отто Бисмарк призадумался.
– Не могу сказать доподлинно, но, по всей видимости, через Имперский банк.
Начальник полиции не выразил удивления – лишь удовлетворенно кивнул.
– Возможно, что так оно и было. В наличии имеются банкноты очень высокого качества, не каждый банковский служащий может отличить их от настоящих.
– Вот даже как!
– В каждый банк мы дали соответствующие инструкции и надеемся, что в ближайшие двадцать четыре часа будут выявлены все фальшивые банкноты и монеты. Мы надеемся полностью вывести их из оборота.
– Этого недостаточно, – жестко произнес канцлер. – Фальшивомонетчики – государственные преступники! Они подрывают доверие к нашей денежной реформе, а следовательно, наносят ущерб всему Рейху! У вас имеется хотя бы предположение, что это за люди?
Положив курительную трубку на край стола, Бисмарк вперил взгляд в начальника полиции. Вольфу оставалось только набраться мужества, чтобы выдержать немигающий взгляд холодных бледно-голубых глаз. Как-то Бисмарк похвастался тем, что несколько раз принимал участие в медвежьей охоте (традиционной русской царской забаве), когда был послом в России; двух матерых самцов он сумел подстрелить из карабина собственноручно. Наверняка на медведя, бегущего прямо на него, он смотрел точно таким же немигающим взором. Начальнику полиции Вольфу сделалось немного не по себе. Ведь он всего лишь волк[1].
– У нас имеются кое-какие предположения. – Положив папку на стол, начальник полиции извлек из нее карту Рейха с обозначенными на ней флажками. – Значками помечены места, где встречены фальшивые купюры, – это Кенигсберг, Лейпциг, Берлин, Потсдам. Основная масса фальшивок приходится на Восточную Пруссию. Предполагаю, что фальшивомонетчики находятся где-то рядом. Не исключено, что в Кенигсберге, а то и в самом Берлине… В последние два дня именно там нами были выявлены фальшивки очень высокого качества; они практически ничем не отличаются от настоящих, за исключением небольшой помарки – в подделках водяной знак слегка размазан. И то… чтобы обнаружить этот дефект, следует очень внимательно присмотреться.
– И что это значит?
– Фальшивомонетчики набираются опыта и улучшают свою продукцию раз от раза.
– Может, деньги поступают из-за рубежа? – предположил Бисмарк. – Например, из Англии?
– Не думаю, – слегка помедлив с ответом, отвечал Вольф. – Нами выявлен слишком большой объем денежной массы первоклассного качества. Перевозить деньги в таком количестве – большой риск! На границе деньги могут обнаружить таможенники. Скорее всего, капиталы все-таки печатают и штампуют где-то на территории Германии.
– Какие фальшивки преобладают: монеты или купюры?
– Монеты. Изготовить их легче, оборудование компактное, его можно спрятать в любой комнате или подвале.
– Было бы замечательно, если бы в первую очередь вы отыскали именно этих любителей чеканки…
– Сделаем все возможное, господин рейхсканцлер.
– В ближайшие часы вы должны немедленно создать группу из специалистов по поимке фальшивомонетчиков, а я уж сделаю все возможное, чтобы надолго упечь их за решетку.
– Такая группа уже создана, господин рейхсканцлер. Но чтобы отловить всех, нужно время.
– Даю вам неделю. Надеюсь, в следующий раз я не попаду в неловкое положение, – недовольно буркнул Бисмарк, взяв со стола трубку. Разговор был закончен.
Уложив разложенные листки в кожаную папку, Вольф поднялся и вышел из кабинета.
Оставшись один, Бисмарк вызвал секретаря. Явившись, тот в ожидании застыл у стола канцлера.
– Вы ездили на Фридрихштрассе, четырнадцать?
– Да, господин канцлер, но деньги передать не удалось.
– Что значит «не удалось»? – взметнулись брови Бисмарка.
– Оливер Краузе там не проживает.
– А кто же там проживает? – удивленно спросил канцлер.
– Какой-то французский подданный по фамилии Трезеге.
– Он не знает, кто такой Оливер Краузе?
– Мы спрашивали у него об этом, но он ответил нам, что первый раз слышит такую фамилию.
Отто Бисмарк поморщился:
– Никогда не любил быть в долгу.
За годы совместной работы Гельмут успел изучить Бисмарка, а потому мог предположить, что тот находится на грани бешенства. Своеобразная терапия с закладыванием табака в трубку позволяла ему сосредоточиться и выглядеть невозмутимым. Значительная часть душевных сил была направлена на то, чтобы противостоять собственной горячности, и надо отдать ему должное, что зачастую он был способен выглядеть флегматичным.
О вспыльчивости и бурной студенческой молодости говорил только шрам на щеке. Поговаривали, что едва ли не все споры будущий канцлер предпочитал решать через дуэль. Именно подобная горячность не позволила ему начать политическую карьеру сразу после университетской скамьи, и пришлось перебрать немало должностей, прежде чем Отто занял кресло депутата прусского королевства. И если прежде его называли «бешеным помещиком», то после первой же своей речи на собрании он прослыл «безумным депутатом». Что, впрочем, не помешало ему через двадцать с небольшим лет взобраться на вершину политического олимпа.
Выдохнув облачко дыма, Бисмарк откинулся на спинку стула, как если бы хотел спрятаться от дымовой завесы.
– Вы знаете, Гельмут, для чего я вас вызвал?
– Не могу знать, господин рейхсканцлер.
– Вот что, Гельмут, – неожиданно посуровел канцлер. – Вы знаете о том, что в настоящее время Рейх просто наполнен фальшивыми монетами и банкнотами?
– Смею возразить, господин рейхсканцлер, слово «наполнен» не совсем точно отражает нынешнюю ситуацию. Признаю, что фальшивые купюры поступили в обращение. Но мы усиленно работаем. Одна группа фальшивомонетчиков из пяти человек была накрыта четыре дня назад.
– Чем именно они занимались?
– Печатали банкноты. Но полагаю, что это не самые искусные фальшивомонетчики. По нашим данным, существуют и другие. Я бы сказал, весьма способные, если такие слова применимы к данному случаю.
– Вчера вечером я попал в скверную историю. Хотел расплатиться за столовый прибор купюрами, а хозяин лавки у меня их не принял! Обычный лавочник объяснил мне, что деньги фальшивые, и даже указал места, где фальшивомонетчики проявили небрежность.
Начальник полиции лишь кивнул. Историю, случившуюся с канцлером, ему рассказали накануне, так что он мог предположить повод для столь неожиданного приглашения в бундестаг. На его коленях лежала кожаная папка, а собранный в ней материал позволял ответить на многие вопросы.
– Я в курсе случившегося, господин рейхсканцлер. И уже принял кое-какие меры… Позвольте узнать, как попали к вам эти деньги?
Отто Бисмарк призадумался.
– Не могу сказать доподлинно, но, по всей видимости, через Имперский банк.
Начальник полиции не выразил удивления – лишь удовлетворенно кивнул.
– Возможно, что так оно и было. В наличии имеются банкноты очень высокого качества, не каждый банковский служащий может отличить их от настоящих.
– Вот даже как!
– В каждый банк мы дали соответствующие инструкции и надеемся, что в ближайшие двадцать четыре часа будут выявлены все фальшивые банкноты и монеты. Мы надеемся полностью вывести их из оборота.
– Этого недостаточно, – жестко произнес канцлер. – Фальшивомонетчики – государственные преступники! Они подрывают доверие к нашей денежной реформе, а следовательно, наносят ущерб всему Рейху! У вас имеется хотя бы предположение, что это за люди?
Положив курительную трубку на край стола, Бисмарк вперил взгляд в начальника полиции. Вольфу оставалось только набраться мужества, чтобы выдержать немигающий взгляд холодных бледно-голубых глаз. Как-то Бисмарк похвастался тем, что несколько раз принимал участие в медвежьей охоте (традиционной русской царской забаве), когда был послом в России; двух матерых самцов он сумел подстрелить из карабина собственноручно. Наверняка на медведя, бегущего прямо на него, он смотрел точно таким же немигающим взором. Начальнику полиции Вольфу сделалось немного не по себе. Ведь он всего лишь волк[1].
– У нас имеются кое-какие предположения. – Положив папку на стол, начальник полиции извлек из нее карту Рейха с обозначенными на ней флажками. – Значками помечены места, где встречены фальшивые купюры, – это Кенигсберг, Лейпциг, Берлин, Потсдам. Основная масса фальшивок приходится на Восточную Пруссию. Предполагаю, что фальшивомонетчики находятся где-то рядом. Не исключено, что в Кенигсберге, а то и в самом Берлине… В последние два дня именно там нами были выявлены фальшивки очень высокого качества; они практически ничем не отличаются от настоящих, за исключением небольшой помарки – в подделках водяной знак слегка размазан. И то… чтобы обнаружить этот дефект, следует очень внимательно присмотреться.
– И что это значит?
– Фальшивомонетчики набираются опыта и улучшают свою продукцию раз от раза.
– Может, деньги поступают из-за рубежа? – предположил Бисмарк. – Например, из Англии?
– Не думаю, – слегка помедлив с ответом, отвечал Вольф. – Нами выявлен слишком большой объем денежной массы первоклассного качества. Перевозить деньги в таком количестве – большой риск! На границе деньги могут обнаружить таможенники. Скорее всего, капиталы все-таки печатают и штампуют где-то на территории Германии.
– Какие фальшивки преобладают: монеты или купюры?
– Монеты. Изготовить их легче, оборудование компактное, его можно спрятать в любой комнате или подвале.
– Было бы замечательно, если бы в первую очередь вы отыскали именно этих любителей чеканки…
– Сделаем все возможное, господин рейхсканцлер.
– В ближайшие часы вы должны немедленно создать группу из специалистов по поимке фальшивомонетчиков, а я уж сделаю все возможное, чтобы надолго упечь их за решетку.
– Такая группа уже создана, господин рейхсканцлер. Но чтобы отловить всех, нужно время.
– Даю вам неделю. Надеюсь, в следующий раз я не попаду в неловкое положение, – недовольно буркнул Бисмарк, взяв со стола трубку. Разговор был закончен.
Уложив разложенные листки в кожаную папку, Вольф поднялся и вышел из кабинета.
Оставшись один, Бисмарк вызвал секретаря. Явившись, тот в ожидании застыл у стола канцлера.
– Вы ездили на Фридрихштрассе, четырнадцать?
– Да, господин канцлер, но деньги передать не удалось.
– Что значит «не удалось»? – взметнулись брови Бисмарка.
– Оливер Краузе там не проживает.
– А кто же там проживает? – удивленно спросил канцлер.
– Какой-то французский подданный по фамилии Трезеге.
– Он не знает, кто такой Оливер Краузе?
– Мы спрашивали у него об этом, но он ответил нам, что первый раз слышит такую фамилию.
Отто Бисмарк поморщился:
– Никогда не любил быть в долгу.
Глава 4
Фокус фальшивомонетчика
Гельмут Вольф подошел к большой настенной карте и воткнул красный флажок в город Мюнхен. Еще одна точка, где отыскались фальшивые деньги весьма высокого качества. Причем фальшивомонетчики действовали настолько дерзко, что покусились даже на золотую марку, подделать которую прежде считалось невозможно. Если дело и дальше пойдет столь стремительным образом, фальшивые деньги могут нанести значительный ущерб объединенной Германии.
Еще каких-то десять лет назад страна не знала единого денежного порядка. В ней существовало семь монетных систем: на севере Германии властвовал серебряный талер, в южной части – серебряный гульден; особняком стоял бременский золотой талер, пользовавшийся спросом по всей Европе. В стране также употреблялась валюта соседних стран, плюс бумажные деньги двадцати одного немецкого государства. Так что разобраться в этой мешанине было весьма непросто, что, в свою очередь, предоставляло большое поле деятельности для фальшивомонетчиков и разного рода мошенников. Германия была первой страной в Европе, перешедшей к золотому монометаллизму, в основу которого легла «золотая марка». А пять лет назад был создан центральный эмиссионный банк – Рейхсбанк, обязанный урегулировать денежное обращение.
Однако на деле все выходило гораздо труднее: еще оставались десятка три банков, которые не желали отказываться от эмиссионного права, чем значительно подрывали влияние и авторитет центрального банка. Существовали и внешние силы, стремящиеся разрыхлить финансовую государственность Германии и подорвать доверие к единой денежной системе: князья не успели позабыть того, что каждый из них совсем недавно имел собственную денежную систему. Возникал невольный вопрос: а не возникнет ли у княжеств желание печатать собственные деньги после фиаско единой денежной системы? Тогда объединенная Германия вернется к тому, с чего начала: каждое княжество пожелает иметь пусть небольшое, но собственное воинство. А это подразумевает пограничные конфликты, тяжело вздохнул Гельмут. Германии чрезвычайно повезло, что в этот сложный период рядом с императором Вильгельмом Первым находился такой дальновидный политик, как Отто Бисмарк.
Еще каких-то десять лет назад страна не знала единого денежного порядка. В ней существовало семь монетных систем: на севере Германии властвовал серебряный талер, в южной части – серебряный гульден; особняком стоял бременский золотой талер, пользовавшийся спросом по всей Европе. В стране также употреблялась валюта соседних стран, плюс бумажные деньги двадцати одного немецкого государства. Так что разобраться в этой мешанине было весьма непросто, что, в свою очередь, предоставляло большое поле деятельности для фальшивомонетчиков и разного рода мошенников. Германия была первой страной в Европе, перешедшей к золотому монометаллизму, в основу которого легла «золотая марка». А пять лет назад был создан центральный эмиссионный банк – Рейхсбанк, обязанный урегулировать денежное обращение.
Однако на деле все выходило гораздо труднее: еще оставались десятка три банков, которые не желали отказываться от эмиссионного права, чем значительно подрывали влияние и авторитет центрального банка. Существовали и внешние силы, стремящиеся разрыхлить финансовую государственность Германии и подорвать доверие к единой денежной системе: князья не успели позабыть того, что каждый из них совсем недавно имел собственную денежную систему. Возникал невольный вопрос: а не возникнет ли у княжеств желание печатать собственные деньги после фиаско единой денежной системы? Тогда объединенная Германия вернется к тому, с чего начала: каждое княжество пожелает иметь пусть небольшое, но собственное воинство. А это подразумевает пограничные конфликты, тяжело вздохнул Гельмут. Германии чрезвычайно повезло, что в этот сложный период рядом с императором Вильгельмом Первым находился такой дальновидный политик, как Отто Бисмарк.