– То есть ты хочешь сказать, – заторопился Фрэнки и почувствовал, как его лоб покрылся крупными каплями пота, – что если он… обещает, то его обещанию можно верить?
На другом конце провода раздался иронический смешок.
– Можно, Фрэнки. А тебе советую впредь всегда вначале думать, а потом уже… расстегивать ширинку. Понял?
Фрэнки Галлахер на ватных ногах вышел из телефонной будки и медленно побрел по заснеженной улице. Он едва не забыл купить в газетном киоске пачку сигарет «Кул-ментол».
Глава 13
Глава 14
На другом конце провода раздался иронический смешок.
– Можно, Фрэнки. А тебе советую впредь всегда вначале думать, а потом уже… расстегивать ширинку. Понял?
Фрэнки Галлахер на ватных ногах вышел из телефонной будки и медленно побрел по заснеженной улице. Он едва не забыл купить в газетном киоске пачку сигарет «Кул-ментол».
Глава 13
Убойный материал
Уже через час Фрэнки листал подробный доклад о происшествии в исправительном центре. Из докладной следовало, что русский хорошо тренирован, умеет мыслить хладнокровно и даже из самой неблагоприятной ситуации способен извлекать какие-то преимущества. А как профессионально он разделался с тремя отпетыми уголовниками! Так мог действовать только специально обученный человек.
Фрэнки сделалось жарко, и он мазнул рукавом рубашки по потному лбу. Агенты российских спецслужб ему стали мерещиться даже в исправительном центре. Не иначе как издержки профессии. Определенно нужно обратиться к психиатру.
Подумав, Фрэнки набрал телефон Гарри Скотта – одного из ведущих репортеров вечерних новостей. Их связывала дружба, начало которой было положено в далекой Москве, где они вместе охраняли здание посольства. Гарри был неисправимый волокита и сердцеед и все свое время проводил в окружении многочисленных подруг, бездумно тратя на них все свое жалованье. Гарри запомнился веселым и беспечным парнем, который, казалось, был создан для того, чтобы перепортить лучшую половину человечества и с цветков удовольствий кружками лакать густой и сладкий нектар.
Со времени их первой встречи он изменился только внешне – растолстел, полысел, длинный с горбинкой нос теперь украшали квадратные в золотой оправе очки, а на шикарных пестрых галстуках теперь он стал носить платиновые заколки. Но в сущности он оставался все тем же неуемным Гарри, который по вечерам в кабинете тискал и ласкал смазливых переводчиц, и уборщицы частенько в урне для корзин находили свидетельства его неуемной похоти.
Имея троих детей, он смело ухаживал за молоденькими журналистками, зная, что даже самая могучая твердыня не сумеет устоять перед его невероятным темпераментом и огромным обаянием. И действительно, редко какая женщина отклоняла его предложение послушать наедине в одной из многочисленных комнат телестудии уроки об искусстве репортажа.
Несколько раз Фрэнки предоставлял Гарри материалы об итальянской и китайской мафии. Подобный шаг всегда был согласован с высшими инстанциями и требовался в первую очередь в интересах дела, чтобы повлиять на общественное мнение. Сейчас он решил действовать в одиночку.
– Гарри, это ты?
– Да.
– Приезжай немедленно. Я тебя жду.
– А что случилось?
– Так, небольшая сенсация.
– Может, мне лучше отправить кого-нибудь из стажеров. Я сейчас очень занят.
– Нет, нужен ты лично.
Гарри был не только самый знаменитый сердцеед телестудии, он был еще и отличный журналист, и, высоко оценивая его профессиональные качества, совет директоров частенько закрывал глаза на его многие чудачества. И если дело касалось чего-то стоящего, он мог примчаться к месту событий даже с расстегнутыми штанами. Поэтому Фрэнки не удивился, когда через пятнадцать минут раздался стук в дверь. Гарри Скотт никогда не звонил – он всегда стучался и делал это с настойчивостью репортера, рвущегося навстречу сенсации. Впрочем, так могла стучаться и полиция, имеющая санкцию от прокурора. Если бы дверь не была бронирована, то она наверняка разлетелась бы под кулаками-кувалдами талантливого репортера.
– Фрэнки, я тебя убью! – пригрозил Гарри, едва шагнув в комнату своего приятеля. – У меня накопилась масса дел, а ты заставляешь меня все это бросить и лететь к тебе за твоей долбаной сенсацией. И объясни мне наконец, почему вместо меня нельзя было прислать другого человека?
Все срочные дела Гарри Скотта можно было пересчитать по пальцам: первое, к ним в штат зачислили новенькую хорошенькую журналистку, и он решил взять над ней шефство; второе, ему срочно нужно найти вескую причину, чтобы оправдаться перед начальством за очередной загул; третье, ему нужно найти уважительную причину и для жены за свое долгое отсутствие; четвертое, он подхватил очередную гадость и личные проблемы теперь волнуют его больше служебных. Но самая вероятная – скорее всего, своим звонком Фрэнки поднял Гарри с очередной пассии.
– Если я так поступил, значит, была необходимость.
– И что же это за необходимость? – рычал Гарри.
– Я у тебя хочу спросить: что ты знаешь об исправительном центре?
– Ровным счетом – ничего! – уверенно прошел Гарри в комнату. Заметив на столе банку пива, он энергичным жестом открыл ее и отпил несколько глотков. По лицу журналиста пробежало блаженство – холодное пиво пришлось ему по вкусу. – Ты же знаешь, как только начальником тюрьмы стал этот свинья Том, так он гонит взашей всю журналистскую братию. Это недемократично!
Фрэнки выразил сочувствие – даже своему близкому другу он не стал бы рассказывать о том, что исправительный центр стал закрытым по его личной инициативе. И, надо признать, он потратил немало сил, чтобы отвадить ретивых журналистов от экспериментальной базы ФБР.
– Как я тебя понимаю, Гарри. И для того, чтобы восстановить справедливость, возьми вот эти документы. Из них получится очень неплохой материал.
Скотт почти лениво потянулся за листами бумаги, всем своим видом давая понять, что берется за это дело только во имя давней дружбы. Это была обычная привычка Гарри, даже из собственной просьбы суметь сделать одолжение. Как будто бы нехотя перевернул одну страницу, быстро пробежал глазами по ровным строчкам, перевернул вторую. В глазах загорелось любопытство, которое скоро переросло в трудноскрываемый интерес. У Гарри Скотта был профессиональный нюх на сенсации, а из этих нескольких страниц можно вытащить куда больше чем рядовой материал. Если подойти с умом, то можно сделать цикл рейтинговых передач, в которых пойдет речь о правах заключенных в тюрьмах. Это очень гуманно и сейчас очень модно. Грамотно построенные передачи позволят ему пробиться в десятку лучших репортеров Америки. И вот тогда он наконец осуществит свою давнюю мечту и станет одним из учредителей канала. А через год-другой и его хозяином.
– Я беру у тебя этот материал, Фрэнки, – без особого энтузиазма проговорил Гарри. – Я тебе уже как-то говорил, что сейчас в совете директоров очень много случайных людей. Мне будет непросто убедить их в целесообразности этой затеи.
Хотя для себя он уже определил, что подготовит материал в ближайшие несколько часов и покажет его в самое удачное время, когда половина страны прилипнет к телевизору. Он даже не станет согласовывать свое решение с дирекцией, подозревая, что ответ может быть отрицательным. Он давно уже вышел из того возраста, когда взрослые дяди водили его за ручку и с видом ученых мужей рассказывали, как строить телевизионные передачи. Сейчас он сам был звезда и имел не только свою точку зрения на перспективу развития телевидения, но мог позволить себе такую шалость, как ослушаться хозяина канала.
– Я пойду на это только ради нашей дружбы.
– Спасибо, Гарри, – не сумел сдержать вздох облегчения Фрэнки.
– Кстати, помнишь, в прошлом месяце я заглядывал к тебе в управление?
– И что? – недоуменно спросил Фрэнки, не понимая, куда клонит Гарри Скотт.
– Я заметил, что у тебя в офисе работает прехорошенькая секретарша. Ты вот что, сделай мне любезность, познакомь меня с ней.
Гарри Скотт любил смешивать работу с удовольствиями, от этого крепкого коктейля он всегда получал дьявольское наслаждение. Всюду, где бы он ни бывал, он умел знакомиться с хорошенькими женщинами, и порой казалось, что репортерская работа всего лишь предлог, чтобы приятно провести остаток вечера.
– Гарри, старина, ты совсем не меняешься, – дружески похлопал Фрэнки по плечу приятеля. – Когда ты сделаешь репортаж об этой чертовой тюрьме, так я познакомлю тебя с десятком таких секретарш. Уверяю тебя, ты полгода не будешь снимать штаны.
– Смотри же, Фрэнки, я ловлю тебя на слове, – погрозил пальцем Гарри Скотт и с радостью влил в себя остатки пива.
Фрэнки вернул тогда непутевую дочь к измученным неизвестностью родителям, а парня упрятал в исправительное учреждение.
Сам Джуди Хант выглядел очень успешным человеком, и с его круглого лица никогда не сходила располагающая улыбка. Могло показаться, что он был создан природой для того, чтобы покорять женские сердца. Однако он не имел никаких увлечений и продолжал любить жену с чувством пылкого юноши. Фрэнки было известно о том, что супруга прокурора не всегда откровенна со своим мужем и имеет несколько связей, о которых бедный Джуди совершенно не догадывается. Но самым опасным ее любовником был Смит Холл – по оперативным данным, он входил в высший совет сицилийской «коза ностра» и курировал торговлю наркотиками. Фрэнки не однажды пытался завести с окружным прокурором разговор о привязанностях его жены, но всякий раз не отваживался заговорить о главном, глядя в располагающее лицо приятеля.
Фрэнки Галлахер не злоупотреблял расположением окружного прокурора и никогда не обращался к нему за помощью, но он знал, что когда-нибудь наступит день, когда ему потребуется его авторитет и влияние. И этот момент наступил.
Раздались длинные телефонные гудки, прервавшиеся внезапно.
– Джуди Хант слушает, – услышал Галлахер красивый голос окружного прокурора.
– Джуди, это звонит Фрэнки. Извини, что я тебя побеспокоил, но мне нужна твоя помощь.
– Не стесняйся, Фрэнки, говори, в чем там дело, ты же знаешь, я твой должник.
– Ты знаешь о том, что сейчас у нас в тюрьме находится русский мафиози?
– Сейчас об этом столько пишут, что об этом знает даже окружной прокурор, – пошутил Джуди в своей обычной манере.
Фрэнки представил, как по лицу Джуди Ханта скользнула снисходительная улыбка.
– Извини, Джуди, я не с того начал…
– Фрэнки, ты слишком часто извиняешься, давай, наконец, выкладывай, в чем там у тебя дело.
– Дело в том, что мой отдел занимается именно этим русским и его связями, и сейчас мы очень заинтересованы, чтобы отправить его обратно в Россию.
– Что так?
– Во-первых, у нас хватает своих мафиози, а во-вторых, мы выжали из него все что смогли, и теперь он не представляет для нас никакого интереса.
– По газетным публикациям никак не скажешь, что вы сумели вытрясти из этого парня все, что смогли.
– Не могут же знать газетчики наши оперативные разработки.
– Тоже верно.
– А распространяться на эту тему, сам понимаешь, нам ни к чему. И потом, когда он отсидит свой срок и захочет остаться в Америке, тогда нам избавиться от него будет куда труднее. А наш исправительный центр – это не лечебница, он сумеет наладить связи со многими мафиозными кланами и в дальнейшем будет куда опаснее, чем сейчас.
– Я тебя понял, для меня это не составит большого труда. Я распоряжусь, чтобы завтра подготовили соответствующие бумаги для того, чтобы оформить его персоной нон грата. Это твоя единственная просьба?
– Джуди, у тебя есть возможность перевести начальника исправительного центра Томаса Ховански куда-нибудь в другое место? Парень там явно заработался и давно заслуживает повышения.
В трубке возникло некоторое молчание, после чего прокурор заговорил с расстановкой:
– После всей этой шумихи, что творится вокруг тюрьмы, общественность может не так понять… Да и… Это не в силах моего ведомства. – Фрэнки почувствовал, как холодный пот выступил на шее и белая рубашка неприятно обтянула спину. Все пропало! Словно почувствовав напряжение Фрэнки, Джуди спросил: – Это тебе очень надо?
– Да!
– Сделать это будет непросто. Но хорошо, я кое-что придумаю. В этом ведомстве работают мои друзья, которые мне многим обязаны, и я постараюсь убедить их перетащить его к себе.
– Это было бы очень здорово!
– Я тебе позвоню завтра утром и сообщу, куда он будет переведен.
– Я твой должник, Джуди.
– У тебя есть еще что-нибудь, Фрэнки? Ты что-то недоговариваешь.
– Джуди, не знаю даже, как тебе сказать…
– Не тяни, в чем дело?
– Джуди, твоя жена путается со Смитом Холлом… Извини, я должен был это сказать. Я подумал, что пусть лучше ты услышишь это от меня.
Некоторое время Джуди молчал, стойко выдерживая удар. После чего произнес совсем тихо:
– Спасибо тебе за откровенность, Фрэнки.
Через секунду раздались частые и громкие гудки.
С этой новостью Галлахер перешагнул порог исправительного учреждения, где его с унылым видом дожидался Томас.
Происшествие в тюрьме по-прежнему продолжало оставаться событием дня, и у ворот учреждения дежурили толпы назойливых журналистов, рассчитывая хотя бы на небольшое откровение начальника тюрьмы.
Однако Ховански третьи сутки не покидал территорию тюрьмы и стойко пережидал осаду репортеров. Поглядывая из окон своего кабинета на журналистов, шумно наскакивающих на каждый выезжающий автомобиль в надежде отыскать в салоне самого популярного человека недели, он думал о том, с какой радостью засадил бы всех этих репортеров в одну камеру, а потом бы с радостью выгуливал их по тюремному дворику.
Своей неуемной прытью журналисты напоминали ему стаю воробьев, атакующих брошенную корку хлеба. Особенно раздражал его высокий и рыжебородый детина, который совал микрофон в зубы каждому входящему. Даже через толстые стекла он слышал его резкий и пронзительный голос, который задавал один и тот же вопрос:
– Не собирается ли Томас Ховански уходить в отставку?
Машину Фрэнки он тоже заметил из окна и понял, что не способен усидеть в своем кабинете, и поспешил навстречу агенту ФБР: час назад Фрэнки сообщил ему по телефону, что он сдержал свое обещание и у него имеются неплохие новости.
– Как ты себя чувствуешь? – бодро поинтересовался Галлахер. – Подъезжая к тюрьме, я сначала подумал, что у ворот проводится какой-то митинг в защиту заключенных. А потом понял, что для собственной рекламы ты переманил к исправительному центру всех журналистов города. Объясни мне, приятель: чем ты их взял? Может быть, предложил им поменять свои дома на комфортабельные камеры? Я смотрю, они клюнули на твою уловку! А ты ловок! Я ведь сам давно мечтаю о том, чтобы упрятать всех надоедливых журналистов как можно дальше.
Фрэнки излучал благополучие. Его улыбка красноречиво говорила о том, что он доволен жизнью и даже казенная атмосфера тюрьмы не способна подействовать на него угнетающе.
– Ты спрашиваешь, как я себя чувствую? А как должен чувствовать себя человек, которого жарят на сковородке? Я уже не сплю по твоей милости третьи сутки. Не выхожу из тюрьмы, чтобы не столкнуться нос к носу со сворой борзописцев, которые только и жаждут, чтобы поместить мою физиономию, помятую бессонными ночами, на первые полосы газет, – сухо пожал Том протянутую руку.
– Том, дружище, у тебя отныне нет повода для беспокойства, – слегка приобнял здоровяка за плечи Фрэнки. – Завтра из министерства придет важная бумага о том, что ты получаешь новое высокое назначение.
– И где же я буду работать? – недоверчиво посмотрел Том в жизнерадостную физиономию Фрэнки.
– Тебя переведут в Министерство юстиции. С завтрашнего дня в твоем ведомстве будет половина тюрем штата. Ты идешь на повышение, Том, тебе очень пойдет эта должность. Только обещай мне, что когда меня арестуют за мои явные и мнимые грехи, то ты подыщешь для меня тюрьму поприличнее.
Томас Ховански широко и добродушно улыбнулся: все-таки этот фэбээровец неплохой парень.
– Разве я могу отказать своему другу в такой малости. А что будет с русским?
– С русским вопрос тоже решен. Послезавтра он будет выслан из страны. А теперь, я думаю, ты угостишь меня чашкой кофе? Знаешь, у меня был тоже очень непростой день.
Фрэнки сделалось жарко, и он мазнул рукавом рубашки по потному лбу. Агенты российских спецслужб ему стали мерещиться даже в исправительном центре. Не иначе как издержки профессии. Определенно нужно обратиться к психиатру.
Подумав, Фрэнки набрал телефон Гарри Скотта – одного из ведущих репортеров вечерних новостей. Их связывала дружба, начало которой было положено в далекой Москве, где они вместе охраняли здание посольства. Гарри был неисправимый волокита и сердцеед и все свое время проводил в окружении многочисленных подруг, бездумно тратя на них все свое жалованье. Гарри запомнился веселым и беспечным парнем, который, казалось, был создан для того, чтобы перепортить лучшую половину человечества и с цветков удовольствий кружками лакать густой и сладкий нектар.
Со времени их первой встречи он изменился только внешне – растолстел, полысел, длинный с горбинкой нос теперь украшали квадратные в золотой оправе очки, а на шикарных пестрых галстуках теперь он стал носить платиновые заколки. Но в сущности он оставался все тем же неуемным Гарри, который по вечерам в кабинете тискал и ласкал смазливых переводчиц, и уборщицы частенько в урне для корзин находили свидетельства его неуемной похоти.
Имея троих детей, он смело ухаживал за молоденькими журналистками, зная, что даже самая могучая твердыня не сумеет устоять перед его невероятным темпераментом и огромным обаянием. И действительно, редко какая женщина отклоняла его предложение послушать наедине в одной из многочисленных комнат телестудии уроки об искусстве репортажа.
Несколько раз Фрэнки предоставлял Гарри материалы об итальянской и китайской мафии. Подобный шаг всегда был согласован с высшими инстанциями и требовался в первую очередь в интересах дела, чтобы повлиять на общественное мнение. Сейчас он решил действовать в одиночку.
– Гарри, это ты?
– Да.
– Приезжай немедленно. Я тебя жду.
– А что случилось?
– Так, небольшая сенсация.
– Может, мне лучше отправить кого-нибудь из стажеров. Я сейчас очень занят.
– Нет, нужен ты лично.
Гарри был не только самый знаменитый сердцеед телестудии, он был еще и отличный журналист, и, высоко оценивая его профессиональные качества, совет директоров частенько закрывал глаза на его многие чудачества. И если дело касалось чего-то стоящего, он мог примчаться к месту событий даже с расстегнутыми штанами. Поэтому Фрэнки не удивился, когда через пятнадцать минут раздался стук в дверь. Гарри Скотт никогда не звонил – он всегда стучался и делал это с настойчивостью репортера, рвущегося навстречу сенсации. Впрочем, так могла стучаться и полиция, имеющая санкцию от прокурора. Если бы дверь не была бронирована, то она наверняка разлетелась бы под кулаками-кувалдами талантливого репортера.
– Фрэнки, я тебя убью! – пригрозил Гарри, едва шагнув в комнату своего приятеля. – У меня накопилась масса дел, а ты заставляешь меня все это бросить и лететь к тебе за твоей долбаной сенсацией. И объясни мне наконец, почему вместо меня нельзя было прислать другого человека?
Все срочные дела Гарри Скотта можно было пересчитать по пальцам: первое, к ним в штат зачислили новенькую хорошенькую журналистку, и он решил взять над ней шефство; второе, ему срочно нужно найти вескую причину, чтобы оправдаться перед начальством за очередной загул; третье, ему нужно найти уважительную причину и для жены за свое долгое отсутствие; четвертое, он подхватил очередную гадость и личные проблемы теперь волнуют его больше служебных. Но самая вероятная – скорее всего, своим звонком Фрэнки поднял Гарри с очередной пассии.
– Если я так поступил, значит, была необходимость.
– И что же это за необходимость? – рычал Гарри.
– Я у тебя хочу спросить: что ты знаешь об исправительном центре?
– Ровным счетом – ничего! – уверенно прошел Гарри в комнату. Заметив на столе банку пива, он энергичным жестом открыл ее и отпил несколько глотков. По лицу журналиста пробежало блаженство – холодное пиво пришлось ему по вкусу. – Ты же знаешь, как только начальником тюрьмы стал этот свинья Том, так он гонит взашей всю журналистскую братию. Это недемократично!
Фрэнки выразил сочувствие – даже своему близкому другу он не стал бы рассказывать о том, что исправительный центр стал закрытым по его личной инициативе. И, надо признать, он потратил немало сил, чтобы отвадить ретивых журналистов от экспериментальной базы ФБР.
– Как я тебя понимаю, Гарри. И для того, чтобы восстановить справедливость, возьми вот эти документы. Из них получится очень неплохой материал.
Скотт почти лениво потянулся за листами бумаги, всем своим видом давая понять, что берется за это дело только во имя давней дружбы. Это была обычная привычка Гарри, даже из собственной просьбы суметь сделать одолжение. Как будто бы нехотя перевернул одну страницу, быстро пробежал глазами по ровным строчкам, перевернул вторую. В глазах загорелось любопытство, которое скоро переросло в трудноскрываемый интерес. У Гарри Скотта был профессиональный нюх на сенсации, а из этих нескольких страниц можно вытащить куда больше чем рядовой материал. Если подойти с умом, то можно сделать цикл рейтинговых передач, в которых пойдет речь о правах заключенных в тюрьмах. Это очень гуманно и сейчас очень модно. Грамотно построенные передачи позволят ему пробиться в десятку лучших репортеров Америки. И вот тогда он наконец осуществит свою давнюю мечту и станет одним из учредителей канала. А через год-другой и его хозяином.
– Я беру у тебя этот материал, Фрэнки, – без особого энтузиазма проговорил Гарри. – Я тебе уже как-то говорил, что сейчас в совете директоров очень много случайных людей. Мне будет непросто убедить их в целесообразности этой затеи.
Хотя для себя он уже определил, что подготовит материал в ближайшие несколько часов и покажет его в самое удачное время, когда половина страны прилипнет к телевизору. Он даже не станет согласовывать свое решение с дирекцией, подозревая, что ответ может быть отрицательным. Он давно уже вышел из того возраста, когда взрослые дяди водили его за ручку и с видом ученых мужей рассказывали, как строить телевизионные передачи. Сейчас он сам был звезда и имел не только свою точку зрения на перспективу развития телевидения, но мог позволить себе такую шалость, как ослушаться хозяина канала.
– Я пойду на это только ради нашей дружбы.
– Спасибо, Гарри, – не сумел сдержать вздох облегчения Фрэнки.
– Кстати, помнишь, в прошлом месяце я заглядывал к тебе в управление?
– И что? – недоуменно спросил Фрэнки, не понимая, куда клонит Гарри Скотт.
– Я заметил, что у тебя в офисе работает прехорошенькая секретарша. Ты вот что, сделай мне любезность, познакомь меня с ней.
Гарри Скотт любил смешивать работу с удовольствиями, от этого крепкого коктейля он всегда получал дьявольское наслаждение. Всюду, где бы он ни бывал, он умел знакомиться с хорошенькими женщинами, и порой казалось, что репортерская работа всего лишь предлог, чтобы приятно провести остаток вечера.
– Гарри, старина, ты совсем не меняешься, – дружески похлопал Фрэнки по плечу приятеля. – Когда ты сделаешь репортаж об этой чертовой тюрьме, так я познакомлю тебя с десятком таких секретарш. Уверяю тебя, ты полгода не будешь снимать штаны.
– Смотри же, Фрэнки, я ловлю тебя на слове, – погрозил пальцем Гарри Скотт и с радостью влил в себя остатки пива.
* * *
После разговора с Томасом Фрэнки набрал телефонный номер окружного прокурора. Джуди Ханта. Между ними еще несколько лет назад сложились приятельские отношения: они были членами одного клуба, а кроме этого встречались на светских раутах, которые устраивала мэрия в честь стражей порядка. А год назад в конфиденциальной беседе он попросил отыскать сбежавшую из отчего дома шестнадцатилетнюю дочь и, по возможности, выявить ее окружение. Еще через три дня он нашел дочь прокурора в одном провинциальном городке штата со своим великовозрастным любовником, который оказался к тому же еще безнадежным наркоманом и профессиональным сводником. Можно было не сомневаться в том, что, наигравшись с живой игрушкой, он наверняка вышвырнет девочку на улицу, где она станет приторговывать своим телом за тридцать долларов в час.Фрэнки вернул тогда непутевую дочь к измученным неизвестностью родителям, а парня упрятал в исправительное учреждение.
Сам Джуди Хант выглядел очень успешным человеком, и с его круглого лица никогда не сходила располагающая улыбка. Могло показаться, что он был создан природой для того, чтобы покорять женские сердца. Однако он не имел никаких увлечений и продолжал любить жену с чувством пылкого юноши. Фрэнки было известно о том, что супруга прокурора не всегда откровенна со своим мужем и имеет несколько связей, о которых бедный Джуди совершенно не догадывается. Но самым опасным ее любовником был Смит Холл – по оперативным данным, он входил в высший совет сицилийской «коза ностра» и курировал торговлю наркотиками. Фрэнки не однажды пытался завести с окружным прокурором разговор о привязанностях его жены, но всякий раз не отваживался заговорить о главном, глядя в располагающее лицо приятеля.
Фрэнки Галлахер не злоупотреблял расположением окружного прокурора и никогда не обращался к нему за помощью, но он знал, что когда-нибудь наступит день, когда ему потребуется его авторитет и влияние. И этот момент наступил.
Раздались длинные телефонные гудки, прервавшиеся внезапно.
– Джуди Хант слушает, – услышал Галлахер красивый голос окружного прокурора.
– Джуди, это звонит Фрэнки. Извини, что я тебя побеспокоил, но мне нужна твоя помощь.
– Не стесняйся, Фрэнки, говори, в чем там дело, ты же знаешь, я твой должник.
– Ты знаешь о том, что сейчас у нас в тюрьме находится русский мафиози?
– Сейчас об этом столько пишут, что об этом знает даже окружной прокурор, – пошутил Джуди в своей обычной манере.
Фрэнки представил, как по лицу Джуди Ханта скользнула снисходительная улыбка.
– Извини, Джуди, я не с того начал…
– Фрэнки, ты слишком часто извиняешься, давай, наконец, выкладывай, в чем там у тебя дело.
– Дело в том, что мой отдел занимается именно этим русским и его связями, и сейчас мы очень заинтересованы, чтобы отправить его обратно в Россию.
– Что так?
– Во-первых, у нас хватает своих мафиози, а во-вторых, мы выжали из него все что смогли, и теперь он не представляет для нас никакого интереса.
– По газетным публикациям никак не скажешь, что вы сумели вытрясти из этого парня все, что смогли.
– Не могут же знать газетчики наши оперативные разработки.
– Тоже верно.
– А распространяться на эту тему, сам понимаешь, нам ни к чему. И потом, когда он отсидит свой срок и захочет остаться в Америке, тогда нам избавиться от него будет куда труднее. А наш исправительный центр – это не лечебница, он сумеет наладить связи со многими мафиозными кланами и в дальнейшем будет куда опаснее, чем сейчас.
– Я тебя понял, для меня это не составит большого труда. Я распоряжусь, чтобы завтра подготовили соответствующие бумаги для того, чтобы оформить его персоной нон грата. Это твоя единственная просьба?
– Джуди, у тебя есть возможность перевести начальника исправительного центра Томаса Ховански куда-нибудь в другое место? Парень там явно заработался и давно заслуживает повышения.
В трубке возникло некоторое молчание, после чего прокурор заговорил с расстановкой:
– После всей этой шумихи, что творится вокруг тюрьмы, общественность может не так понять… Да и… Это не в силах моего ведомства. – Фрэнки почувствовал, как холодный пот выступил на шее и белая рубашка неприятно обтянула спину. Все пропало! Словно почувствовав напряжение Фрэнки, Джуди спросил: – Это тебе очень надо?
– Да!
– Сделать это будет непросто. Но хорошо, я кое-что придумаю. В этом ведомстве работают мои друзья, которые мне многим обязаны, и я постараюсь убедить их перетащить его к себе.
– Это было бы очень здорово!
– Я тебе позвоню завтра утром и сообщу, куда он будет переведен.
– Я твой должник, Джуди.
– У тебя есть еще что-нибудь, Фрэнки? Ты что-то недоговариваешь.
– Джуди, не знаю даже, как тебе сказать…
– Не тяни, в чем дело?
– Джуди, твоя жена путается со Смитом Холлом… Извини, я должен был это сказать. Я подумал, что пусть лучше ты услышишь это от меня.
Некоторое время Джуди молчал, стойко выдерживая удар. После чего произнес совсем тихо:
– Спасибо тебе за откровенность, Фрэнки.
Через секунду раздались частые и громкие гудки.
* * *
Джуди Хант не обманул – в восемь часов утра он разбудил Фрэнки телефонным звонком и сообщил, что для Ховански он сумел подыскать неплохое место в Министерстве юстиции и теперь его польский приятель будет курировать половину тюрем штата.С этой новостью Галлахер перешагнул порог исправительного учреждения, где его с унылым видом дожидался Томас.
Происшествие в тюрьме по-прежнему продолжало оставаться событием дня, и у ворот учреждения дежурили толпы назойливых журналистов, рассчитывая хотя бы на небольшое откровение начальника тюрьмы.
Однако Ховански третьи сутки не покидал территорию тюрьмы и стойко пережидал осаду репортеров. Поглядывая из окон своего кабинета на журналистов, шумно наскакивающих на каждый выезжающий автомобиль в надежде отыскать в салоне самого популярного человека недели, он думал о том, с какой радостью засадил бы всех этих репортеров в одну камеру, а потом бы с радостью выгуливал их по тюремному дворику.
Своей неуемной прытью журналисты напоминали ему стаю воробьев, атакующих брошенную корку хлеба. Особенно раздражал его высокий и рыжебородый детина, который совал микрофон в зубы каждому входящему. Даже через толстые стекла он слышал его резкий и пронзительный голос, который задавал один и тот же вопрос:
– Не собирается ли Томас Ховански уходить в отставку?
Машину Фрэнки он тоже заметил из окна и понял, что не способен усидеть в своем кабинете, и поспешил навстречу агенту ФБР: час назад Фрэнки сообщил ему по телефону, что он сдержал свое обещание и у него имеются неплохие новости.
– Как ты себя чувствуешь? – бодро поинтересовался Галлахер. – Подъезжая к тюрьме, я сначала подумал, что у ворот проводится какой-то митинг в защиту заключенных. А потом понял, что для собственной рекламы ты переманил к исправительному центру всех журналистов города. Объясни мне, приятель: чем ты их взял? Может быть, предложил им поменять свои дома на комфортабельные камеры? Я смотрю, они клюнули на твою уловку! А ты ловок! Я ведь сам давно мечтаю о том, чтобы упрятать всех надоедливых журналистов как можно дальше.
Фрэнки излучал благополучие. Его улыбка красноречиво говорила о том, что он доволен жизнью и даже казенная атмосфера тюрьмы не способна подействовать на него угнетающе.
– Ты спрашиваешь, как я себя чувствую? А как должен чувствовать себя человек, которого жарят на сковородке? Я уже не сплю по твоей милости третьи сутки. Не выхожу из тюрьмы, чтобы не столкнуться нос к носу со сворой борзописцев, которые только и жаждут, чтобы поместить мою физиономию, помятую бессонными ночами, на первые полосы газет, – сухо пожал Том протянутую руку.
– Том, дружище, у тебя отныне нет повода для беспокойства, – слегка приобнял здоровяка за плечи Фрэнки. – Завтра из министерства придет важная бумага о том, что ты получаешь новое высокое назначение.
– И где же я буду работать? – недоверчиво посмотрел Том в жизнерадостную физиономию Фрэнки.
– Тебя переведут в Министерство юстиции. С завтрашнего дня в твоем ведомстве будет половина тюрем штата. Ты идешь на повышение, Том, тебе очень пойдет эта должность. Только обещай мне, что когда меня арестуют за мои явные и мнимые грехи, то ты подыщешь для меня тюрьму поприличнее.
Томас Ховански широко и добродушно улыбнулся: все-таки этот фэбээровец неплохой парень.
– Разве я могу отказать своему другу в такой малости. А что будет с русским?
– С русским вопрос тоже решен. Послезавтра он будет выслан из страны. А теперь, я думаю, ты угостишь меня чашкой кофе? Знаешь, у меня был тоже очень непростой день.
Глава 14
Отлет на родину
Аэропорт Сан-Франциско гудел как потревоженный улей. Возбужденные туристы, нагруженные яркими баулами и чемоданами, и похожие друг на друга как две капли воды деловитые командированные с портпледами через плечо толпились у стоек регистрации, баров, журнальных киосков. Под высоким потолком международного терминала то и дело гулко раздавались объявления о прибытии очередного рейса. В этой шумной толчее никто не обращал внимания на компанию четырех мужчин, решительно разрезавших толпу пассажиров. На первый взгляд могло показаться, что эти четверо – небольшая официальная делегация. Подчеркнуто строго держались трое двухметровых молодцев, аккуратно, с трех сторон оберегавшие от неосторожных авиапассажиров четвертого – крепкого мужчину с колючим настороженным взглядом. Четверка, искусно лавируя между стайками туристов, миновала мужской туалет и комнату службы безопасности аэропорта, подошла к узкой стальной двери без вывески и, мягко толкнув ее внутрь, исчезла в черном зеве коридора. Дверь бесшумно затворилась…
Егор Сергеевич не спеша извлек из сумки бинокль и поднес его к глазам. Мощные окуляры многократно приблизили к себе стоящие в ряд самолеты. Нестеренко перевел бинокль на группу пассажиров у трапа российского «Ил-96». Рассекая взлетное поле, к самолету подъехал черный джип, из которого вышли четыре человека. Нестеренко разглядел Варяга в окружении троих мужчин. Коротко постриженные затылки, уверенные взгляды, подтянутость и независимость, с которой они держались среди пассажиров, указывали на то, что это люди из ФБР.
Нестеренко посмотрел на руки Варяга. Конечно, этого следовало ожидать: на правом запястье он рассмотрел наручники, которые крепко сцепили его с левой рукой одного из сопровождающих. Они остановились у трапа, пропуская вперед всех пассажиров, о чем-то недолго посовещались и потом стали подниматься по ступенькам. Варяг ничем не отличался от троих охранников и был одет так же строго: неброская дубленка поверх серого костюма в полоску. Вот только выглядел он несколько устало, даже гладко выбритое лицо не сумело скрыть отпечаток пережитого. Наконец они поднялись на площадку, где их встречала молоденькая стюардесса. В ее лице было столько ласки, как будто к ней одновременно пожаловали четверо любовников. Варяг повернулся лицом в сторону стеклянного купола аэровокзала и поднял вверх свободную руку, а потом, увлекаемый фэбээровцем, шагнул в салон.
Егор Сергеевич не спеша извлек из сумки бинокль и поднес его к глазам. Мощные окуляры многократно приблизили к себе стоящие в ряд самолеты. Нестеренко перевел бинокль на группу пассажиров у трапа российского «Ил-96». Рассекая взлетное поле, к самолету подъехал черный джип, из которого вышли четыре человека. Нестеренко разглядел Варяга в окружении троих мужчин. Коротко постриженные затылки, уверенные взгляды, подтянутость и независимость, с которой они держались среди пассажиров, указывали на то, что это люди из ФБР.
Нестеренко посмотрел на руки Варяга. Конечно, этого следовало ожидать: на правом запястье он рассмотрел наручники, которые крепко сцепили его с левой рукой одного из сопровождающих. Они остановились у трапа, пропуская вперед всех пассажиров, о чем-то недолго посовещались и потом стали подниматься по ступенькам. Варяг ничем не отличался от троих охранников и был одет так же строго: неброская дубленка поверх серого костюма в полоску. Вот только выглядел он несколько устало, даже гладко выбритое лицо не сумело скрыть отпечаток пережитого. Наконец они поднялись на площадку, где их встречала молоденькая стюардесса. В ее лице было столько ласки, как будто к ней одновременно пожаловали четверо любовников. Варяг повернулся лицом в сторону стеклянного купола аэровокзала и поднял вверх свободную руку, а потом, увлекаемый фэбээровцем, шагнул в салон.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента