Евгения Михайлова. Сломанные крылья

   – Передайте мою благодарность вашей маме.
   – Передам.
   Надя вышла из больницы, подошла к своей машине и закурила. Шекспировские страсти. Интересно бы взглянуть на девушку, без которой такой красавец жить не хочет.

* * *

   Вера Михайловна в третий раз проходила от дома, где живет Никита, до дома Оли. Может, существует место, откуда этот проход постоянно виден? Да как же она не сообразила?! Оба дома видны как на ладони от супермаркета. Она решительно направилась туда, не зная точно, к кому обратиться. Постояла в нерешительности на ступеньках, провожая взглядом озабоченных покупателей, навьюченных пакетами. Не у них же спрашивать. Она медленно вошла в вестибюль за стеклянной дверью, сразу увидела невысокого мужчину среднего возраста в черной форме охранника и подошла к нему.
   – Извините, я хотела бы задать вам вопрос, который может показаться вам странным. Просто у нас ситуация безвыходная. Дней шесть назад вот с того места, которое сейчас нам хорошо видно – вон там, два дома и улица между ними, – бесследно пропала девушка. Вечером, но не очень поздно, когда еще не совсем темно. К тому же там фонарь стоит. Вы не припомните ничего странного? Вдруг вы как раз туда посмотрели, а там, к примеру, хулиганы? Пожалуйста, подумайте. У вас же профессиональная память.
   – Моя профессиональная память нужна мне здесь, в магазине, чтоб никто мимо кассы не прошел, – ответил охранник. – Я улицы не разглядываю.
   – Я понимаю. Но бывают случайные впечатления, которые пассивно откладываются в памяти. Возможно, вы потом что-то вспомните. Я еще раз подойду, с вашего позволения. Как вас зовут?
   – Не знаю, зачем вам ко мне подходить. Зовут меня Виктор Николаевич. Извините, больше разговаривать не могу.
   – Да-да, конечно, спасибо, – проговорила уже в черную спину Вера Михайловна и пошла к выходу. Обычный занятой человек, безразличный, как многие, но как-то очень быстро он отвечал. Вера Михайловна любила детективы и понимала, что в своих поисках может встретить массу людей, которые ей не понравятся. Ей бы какого-нибудь специалиста в помощь. Дома она достала пачку газет с объявлениями, позвонила по тому, где значилось «Частный детектив». Ей ответил бесцветный голос, выслушал, а потом сказал:
   – Дама, вы знаете, что мы берем плату за каждый час работы? Причем немаленькую. А здесь дело, может, не на один месяц. Вы в состоянии оплачивать расходы?
   – Нет, – растерянно проговорила Вера Михайловна и быстро положила трубку.

* * *

   Он шел к гаражу, не в силах избавиться от чувства досады. Какая-то настырная старуха. Почему она именно к нему прилипла? Ерунда, конечно, но когда нервы на пределе… Он сам не знал, почему постоянно так взвинчен. В первый раз, кажется, все было легче. Больно девчонка трудная. Ничего не ест. Помереть может.
   Виктор открыл погреб, спустился по лестнице, включил свет. Оля лежала лицом к стене и не шевелилась. Он приблизился и с ужасом уставился на тонкую, неподвижную, как будто восковую руку. Дотронулся: теплая. Повернул девушку на спину. Оля с трудом открыла глаза и тут же крепко зажмурилась. Виктор заставил ее сесть. Она прислонила голову к стене, руками держась за доску, которую хозяин застелил старым ватным одеялом.
   – Слушай, я тут картошки теплой принес, помидор. Поешь. Ты сама не понимаешь, что с голоду дохнешь?
   Оля посмотрела на него огромными глазами, в которых стояла мука, и еле слышно произнесла:
   – Я не могу. Мне плохо.
   – Оттого и плохо, что не жрешь ничего.
   – Вы что, не понимаете, почему мне на самом деле плохо?
   – Сейчас уже неважно, почему. Ешь, я сказал!
   Он достал из миски еду, одной рукой открыл ей рот, другой попытался положить в рот картошку. Она сжала зубы. Он несильно ударил ее по щеке, она посмотрела испуганно и сама открыла рот. Какое-то время послушно глотала, но вдруг зажала рот руками, отбежала в угол. Ее стошнило. Черт! Больная, что ли? Он быстро поднялся в дом, порылся на полке, где у матери стояли нехитрые лекарства. Схватил пузырек с валерьянкой и вернулся в подвал. Оля лежала на спине и стонала. Он накапал капли в кружку, налил немного воды, приподнял ее голову и заставил выпить лекарство. На истощенный организм оно подействовало мгновенно. Оля всхлипнула и заснула. Он стоял довольно долго, разглядывая ее и прислушиваясь к ее дыханию. Даже сейчас красивая, как дорогая кукла. Как же заставить ее жить, подчиняться ему, доставлять радость? Он уже измучился с ней. Но если бы кто-нибудь ему сейчас сказал: «Верни на место, и тебе точно ничего не будет», – он бы только зло ухмыльнулся.

* * *

   – Ну, что, отвезла? – спросила Стелла у дочери, когда та появилась в гостиной.
   – Да, конечно. Эта тетка, Лена, что ли, страшно тебя благодарила.
   – Как сын-то ее?
   – Лежит под капельницей, бледный.
   – Но лучше ему?
   – Откуда я знаю, как было. Но слушай, мать, какой красавец! Я просто таких не встречала никогда.
   – Да, Нина говорила. А что это ты обрадовалась? Он там лежит из-за девушки, которую любит.
   – Это понятно. Я только из эстетических соображений. Но вообще… Если твои деньги помогут поставить его на ноги, а любимая девушка так и не появится, возможны варианты.
   – Ты хоть слышишь себя иногда? Что ты сейчас сморозила? Во-первых, там несчастье, а у тебя сердце даже не дрогнуло. Во-вторых, это сын почтовой работницы, который страдает по дочери какой-нибудь уборщицы. А у тебя свои проблемы в своей песочнице. Замуж за богатого, чтоб отцу понравился, чтоб он будущее ваше планировал.
   – Ну при чем тут отец, планирование, замуж? Я просто мыслю вслух по поводу всякой ерунды. Что ты базу подводишь? Кстати, я на днях собираюсь еще раз в больницу заглянуть. Фруктов привезти. Ты не видишь здесь злого умысла против нашей прекрасной песочницы?
   – Нет, конечно. Это нормальный поступок. Я сама собиралась Нине звонить, узнавать, как там дела.
   – Вот видишь, какие мы с тобой отзывчивые. Впору интервью дать на эту тему какому-то слюнявому от глянца изданию.
   – Я надеюсь, ты не совершишь подобной глупости?
   – Господи, мама, как ты живешь без чувства юмора? Так же удавиться со скуки можно.
   – Какое счастье, что ты у меня веселая и развитая. Есть повод мне не давиться.
   – Ладно, не напрягайся. Я пойду к себе, отдохну.
   В своей комнате Надя, не раздеваясь, плюхнулась на кровать, закрыла глаза и принялась рассматривать лицо Никиты. Оно отпечаталось в ее мозгу, как на пленке.

* * *

   На следующее утро Вера Михайловна опять пришла в супермаркет. Она думала, может, там будет другой охранник. Но встретила не очень приветливый взгляд Виктора Николаевича.
   – Здравствуйте, – торопливо проговорила она. – Вы меня извините за настойчивость. Я просто забыла тогда сказать. Вы эту девушку, которая пропала, могли заметить раньше, до того, как все произошло. Она очень красивая, яркая, ходила всегда в этот магазин. Ее зовут Олей. Такая изящная, белокурая, с большими голубыми глазами. Я могу фотографию принести. Может, вы раньше видели, как, скажем, к ней кто-нибудь пристает. Или поджидает. Ну, любое наблюдение. Принести снимок?
   – Гражданка, вам что, делать нечего? Вы представляете, сколько девушек ходит в этот магазин? Я что, смотрю, кто к ним пристает, кто поджидает? Мне за это платят?
   – Я не понимаю, почему вы отказываетесь? Почему хотя бы не попытаться помочь?
   – Я не милиционер. Я магазин охраняю, а вы меня уже второй день от работы отвлекаете.
   – Извините. Не думаю, что вы правы, но это неважно. Я ухожу.
   Вера Михайловна медленно прошла от магазина до дома, где жила Оля. Хоть бы что-то узнать, маме ее сообщить, что, мол, есть надежда.
   На детской площадке тусовались подростки. Судя по запаху, курили, но, увидев бывшую учительницу, спрятали сигареты.
   – Ребята, – обратилась к ним Вера Михайловна, – вы Олю Волохову из этого дома знаете?
   – А кто это?
   – Ну, такая девушка красивая, блондинка, в институте учится.
   – А, – вспомнил один парень, – которая с Никитой дружит?
   – Ну вот! – обрадовалась Вера Михайловна. – Вы знаете, она пропала. Мы ее уже неделю ищем. Никто из вас не видел ее вечером, не очень поздно?
   Ребята вяло посоображали и друг за другом сказали: «Не-а». Они уже думали о спрятанных сигаретах и двух бутылках пива.
   – Я вас очень попрошу, – сказала Вера Михайловна. – Если вдруг что-то вспомните, услышите от других, скажите мне, пожалуйста.
   – Ладно. А че, трудно, что ль? – пробасил один из недорослей.

Глава 4

   Марк с выражением тщательно продуманного терпения смотрел на Надю. Она долго и критично рассматривала ногти на руках, затем на ногах, после чего повернулась к нему:
   – Я же сказала, что в таком виде никуда не пойду.
   – А сколько времени нужно для того, чтобы изменить этот, как ты выражаешься, вид, который мне кажется совершенно нормальным?
   – У нас вообще разные взгляды. Мне нужен массаж, маникюр и педикюр, хороший макияж.
   – Не вижу ничего сложного в том, чтобы все это организовать.
   – А я вижу. Мне неохота, понятно?
   – Тебе не хочется никуда ехать? Хорошо. Давай посидим у тебя или поедем ко мне.
   – Мне никуда неохота ехать.
   – Значит, здесь, у тебя? Я могу сходить что-нибудь взять из бара?
   – Давай.
   Они выпили. Марк пересел на огромный диван, на котором полулежала Надя, обнял ее за плечи, погладил колено. Ее лицо совершенно не изменилось. Он задышал взволнованнее, его рука поднялась по колену вверх.
   – Ох, – дрыгнула Надя ногой. – Давай не сейчас, ладно? Устала я, и настроения нет.
   – У тебя было много занятий?
   – Да нет, просто в больницу нужно было съездить. Там сын знакомой моей мамы лежит в реанимации. Отравился и вены себе перерезал.
   – В смысле – хотел покончить жизнь самоубийством?
   – В смысле.
   – Из-за чего?
   – Из-за женщины.
   – Она его бросила?
   – Длинная история.
   – А при чем тут все-таки ты?
   – Я же сказала: маминой школьной подруге понадобилась помощь. Я ее оказала. И буду оказывать.
   – Какие-то незнакомые черты в тебе открываются.
   – Вот как? Ты, любя, считал меня дубиной бесчувственной?
   – Ну, зачем сразу злиться. Ведь они практически незнакомые тебе люди…
   – А моей родной маме они практически знакомы. Стало быть, и мне не чужие. И вообще, тебе-то дело какое? Ну, сболтнула сдуру. Что за привычка – прилипать к каждому слову?
   – Как ты со мной разговариваешь? Мы-то с тобой точно близкие люди!
   – Серьезно? А скажи, к примеру, вот я завтра исчезаю бесследно, и никто не знает, где я. Ты что сделаешь?
   – Что за вопрос? Искать буду, конечно.
   – Поищешь – и не найдешь, тогда что?
   – Обращусь к профессионалам.
   – А вдруг и они не найдут или найдут слишком поздно? То есть медицина бессильна. Что ты сделаешь?
   – Слушай, это ненормальные предположения и ненормальный вопрос. На него никто не сможет ответить. А что ты, собственно, узнать хочешь?
   – Да так, ничего. – Надя залпом выпила полстакана виски. – Удавишься с горя или нет? Спорить готова, что нет.
   – Как быстро ты напилась. А я-то рассчитывал на хороший спокойный вечер.
   – Не вышло у тебя ничего, расчетливый ты мой. Давай-ка я тебя провожу, и тогда у каждого из нас будет спокойный вечер.

* * *

   Чернота, в которой растворялось Олино дыхание, теперь называлась сном. Но проснулась она необычно. Кто-то дышал рядом, прижимая ее к себе. Она попыталась освободиться и по запаху узнала своего тюремщика.
   – Это вы? – в ужасе спросила она. – Но зачем вы это делаете? Отпустите меня. Мне нечем дышать.
   – Расслабься. Все будет хорошо.
   Ничего более отвратительного и страшного, чем то, что произошло потом, в жизни Оли не было. Омерзительный человек, который издавал какие-то звуки удовольствия, насилие, замкнутое пространство, из которого ни один крик о помощи не дойдет до людей. Собственное бессилие. Отчаяние и ужас.
   Потом, когда он ушел, она с трудом добрела до бочки с водой, из последних сил попыталась смыть с себя следы чудовищного преступления против ее нежной женской сути, доползла обратно, свернулась плотным клубочком и впервые заплакала. Теперь она не просто жертва маньяка, она навсегда испачкана, ей никогда не оправдаться перед Никитой. Господи, она позволила себе вспомнить Никиту! Неужели надеется выжить и увидеть его? Увидеть. Вновь испытать счастье. Если бы она что-то придумала, если бы она освободилась… Она бы даже не подошла к нему. Она бы смотрела, как он идет, а потом опустилась бы на колени и гладила его следы. Даже старое одеяло под ней было мокрым от слез. Но они помогли ей уснуть, увидеть настоящий сон. Никита поднимал ее своими сильными руками и шептал на ухо: «Олечка, девочка моя, девочка-припевочка».
   Когда Оля проснулась утром, перед ней стоял Виктор.
   – Назови меня по имени, – потребовал он.
   – Вася, – спокойно сказала она.
   Он наклонился и поцеловал ее в губы, она скрыла отвращение.
   – Я принес тебе молока, хлеба, яблоко. Поешь.
   Оля кивнула. У нее появилась тайна. Здесь и сейчас она узнала ненависть. Она попробует выжить. Она поняла в эту ночь, что дорога этому подонку, как любимая игрушка. Она решила отобрать себя у него. Только бы сил немного набраться.

* * *

   Никита, как всегда во сне, звал Олю. Лена погладила его по лбу. Он уже не такой неподвижный и бледный. Немного ест, иногда даже улыбается. Нужно попросить врача, чтобы его оставили в отдельной палате, она уже взяла отпуск за свой счет и могла бы его выхаживать. Только как это все делается… с деньгами? Как их предлагают? Сколько? А если откажутся? Это же муниципальная больница.
   После утреннего обхода завотделением кивнул Лене:
   – Давайте выйдем.
   – Я хотела вам сказать… – начала Лена в коридоре.
   – Потом, – прервал ее доктор. – Состояние вашего сына сейчас можно определить как средней тяжести. Сегодня будем переводить в общую палату.
   – Доктор, а не переводить нельзя? Он морально очень подавлен. Я же говорила, горе у него, а там люди незнакомые.
   – Нет, нельзя. У нас много таких больных.
   – Подождите, пожалуйста, вот, посмотрите, не знаю, сколько это стоит, но нам помогли.
   Лена потянула на ладонях всю пачку денег, которую привезла Надя. Врач поднял брови.
   – Хорошо, оставайтесь на коммерческой основе. Потом оформим.
   Врач взял немалую часть купюр и положил в карман халата. В это время из лифта вышла Надя и радостно бросилась к Лене:
   – Как дела? Что врачи говорят? Я вот фрукты, соки привезла, икру черную. Доктор, ему можно?
   – Вне всякого сомнения. При таком уходе наши прогнозы, пожалуй, можно скорректировать в лучшую сторону.
   – У вас были плохие прогнозы? – снисходительно осведомилась Надя.
   – Реальные. А у вас, девушка, не имею чести знать имени?
   – У меня плохих прогнозов не бывает. У меня или врачи никудышные, или денег им мало дали. Лена, вы расплатились за лечение?
   – Я… Мы с врачом этот вопрос сейчас решали.
   – Теперь врачу нужно решать только один вопрос: как Никиту с этой паршивой койки поднять. Я, конечно, не медик, но мне так кажется. Извините, что вмешалась в разговор. Пойду в палату.
   Никита удивленно смотрел, как деловито раскладывает на его тумбочке продукты высокая девушка с прямыми каштановыми волосами. Определенно, он ее уже здесь видел.
   – Удивляешься? – перехватила его взгляд Надя. – На всякий случай объясняю: я – не мать Тереза. Я просто дочь школьной подружки твоей мамы.
   – Но у мамы нет подружки с такой дочерью.
   – Еле дышит, а уже такой умный. Значит, я дочь подруги коллеги твоей матери. А вообще, тебе не все равно?
   – Не знаю. Может, и так. Как тебя зовут?
   – Надежда. А тебя Никита, чтобы ты не напрягался попусту. Я тебе не помешала?
   – Да нет. Как мне можно помешать?
   – Может, ты один страдать хочешь?
   – Круто. Нет, ничего, я найду время. Ты, я вижу, в курсе.

* * *

   Вера Михайловна прогуливалась вечером у дома Оли, внимательно поглядывая по сторонам, сама не зная, что хочет увидеть. Она прошла мимо уже знакомой группы ребят на детской площадке.
   – Да вот она, – вдруг услышала она за спиной и оглянулась.
   Мальчишки смотрели на нее, потом кто-то вытолкнул вперед паренька лет двенадцати.
   – Говори, что ты тогда видел, – велел мальчик постарше.
   – Да ничего такого, – почему-то сразу заныл паренек. – Если вы Ольку из этого дома ищете, то я видел, как она от Никиты своего шла. Неделю, что ль, назад. Ее позвали к машине такой старой, зеленой. Она пошла. Мы в подъезде одном живем. Я зашел, а она нет. Я еще подождал, лифт не вызывал, а она не пришла. Ну, я домой поехал. И все.
   – Мальчик, – взволнованно сказала Вера Михайловна, – ты сможешь это рассказать в милиции?
   – Нет, – решительно сказал единственный свидетель. – В ментовку не пойду.
   – Ну, может, мы попросим следователя к тебе приехать?
   – Да вы что? Да пошли вы все!
   Парень стремительно сорвался с места и скрылся из виду.
   – Он всегда такой трус, – задумчиво объяснил кто-то из ребячьей компании.

Глава 5

   Виктор Николаевич прохаживался по вестибюлю супермаркета, смотрел по сторонам, и никто бы не догадался, как далеко сейчас его мысли. Он вспоминал в деталях прошедшую ночь. Нежное, сладкое существо в его объятиях, радость обладания и… дрожь, которую трудно с чем-то перепутать. Это не испуг, не волнение. Это отвращение. Что же делать? Ждать, пока привыкнет? Заставить как-то, чтоб притворялась осчастливленной? Она совсем не так проста. Боится его, боли, темноты, насилия, но он чувствует в этой хрупкой девочке стальной стержень. Просто так она ни с чем не смирится. А что значит не просто так? Как найти к ней ключ?
   Свой погреб он строил долго, тайно, самому себе не признавался, зачем. Что-то не то с ним было с самого детства, когда он разглядывал девочек только тайком, из укрытия, не решаясь ни подойти, ни заговорить, как другие мальчики. Девочки казались ему не такими людьми, как он. Они были заносчивыми, болтливыми, шумными и соблазнительными. Они раздражали его, пугали и притягивали. Одноклассницы, видимо, что-то чувствовали. Он не был уродливым, слабым, самым глупым, но девочки обходили его, как грязную лужу. Они даже не смеялись над ним, как над другими сверстниками, с которыми, впрочем, рано или поздно начинали ходить в кино и целоваться в темном зале. Он был никому не нужен, кроме странной, вечно удрученной и погруженной в свои мысли матери. Об отце в их маленькой семье речи никогда не заходило.
   Первый взрослый опыт с проституткой привел к главному выводу: это ему не подходит. Доступность и профессионализм партнерши не просто не доставили ему радости. Он ушел от нее оскверненным и обозленным, чувствуя, как в затылок ему дышит следующий из очереди. Наверное, тогда и родилась идея такого укрытия, в котором непонятное и необходимое существо никуда не денется, принадлежа только ему.
   Первую девушку Виктор привел без насилия. Она слонялась у вокзала и, видимо, не знала, где переночевать. Он не любил вспоминать ту историю. Когда его волнение прошло, он увидел, что девушка некрасива, желания не вызывает. Но дело было сделано. Выпускать ее нельзя. Она протестовала только первое время, потом быстро сломалась, опустилась, одичала, стала обузой. Когда он заметил, что у нее растет живот, всерьез задумался об убийстве. Но не решился. Пришел час родов, и он просто запер ее и не появлялся в погребе неделю. Когда пришел, по запаху понял, что все кончилось. Пленница была мертва не первый день, а в черной застывшей кляксе ее крови, скорчившись, лежал личиком вниз захлебнувшийся, задохнувшийся ребенок. Свою первую семью Виктор завернул в простыню, отвез в лесополосу и зарыл, даже не посмотрев – сын у него родился или дочь. Потом долго, тщательно отмывал погреб, заново обшивал вагонкой. Думал, все. Не получилось – не станет больше пытаться.
   Но однажды в магазине увидел Олю. Она стала для него навязчивым видением. Он мечтал о ней, как ребенок о лучшей на свете игрушке. И как взрослый человек с изуродованным умом и сердцем готовил похищение. Следил, продумывая каждую деталь. Все прошло как по нотам. Но возникла другая проблема: его она ненавидит, а ему слишком нравится. Проблему нужно решить. Эта девочка ему нужна.
   Виктор Николаевич остановился у витрины, выходящей на автостоянку. Что это? Опять старуха! Надела очки и рассматривает машины. Что за напасть!

* * *

   Вера Михайловна с большим трудом пробилась к следователю районного отделения милиции, который открыл дело об исчезновении Ольги Волоховой. Он смотрел на нее нетерпеливо и невнимательно:
   – Соседка? Знаете, если к нам все соседи по поводу происшествий станут приходить, нам работать некогда будет.
   – К вам по поводу Оленьки приходило много соседей? – мягко спросила Вера Михайловна. – Мне кажется, проблема состоит как раз в том, что вы свидетелей не нашли. А у меня есть кое-какая информация.
   – Знаете, мы сами как-нибудь разберемся. Но раз пришли – рассказывайте в темпе, что у вас там.
   Вера Михайловна рассказала о мальчике, который примерно в час похищения видел, как Олю кто-то позвал к старой зеленой машине.
   – Это, по-вашему, информация? А по-моему, потеря моего времени. Что значит – «старая зеленая» машина? Что значит – примерно в час похищения? Да эти мальчики от нечего делать такого нам напридумывают… И вы, взрослый человек, с такой ерундой пришли меня отвлекать?
   – Вы знаете, это может оказаться совсем не ерундой. Это просто безответственно – взять и отмахнуться. Я могу уговорить мальчика прийти к вам. Может, вам тогда станет ясно, о какой машине идет речь? Я ведь в этом не разбираюсь.
   – Не разбираетесь – не лезьте в следствие. Еще нам не хватало сопляков сюда таскать.
   – Вы не правы, – постаралась ровно произнести Вера Михайловна, хотя сердце билось уже тяжело и больно. – Может быть, мне удастся заинтересовать кого-нибудь другого. Речь ведь идет о человеческой жизни.
   – Давайте без проповедей, ладно? Мне некогда.
   Из милиции Вера Михайловна вышла в полном отчаянии. К кому обращаться? Кому не все равно, что пропал человек?
   Она стала вспоминать всех своих бывших учеников, но была слишком взволнованна, чтобы сосредоточиться. Дошла до супермаркета и остановилась. Кто-то знал, что по вечерам Оля выходит из дома Никиты и заходит в свой. Лучшего обзора, чем отсюда, нет. «Старая, зеленая машина». Для следователя это не информация, а для нее – в самый раз. Вера Михайловна задумчиво посмотрела на автостоянку у магазина. Потом подошла поближе. Есть зеленые, есть старые, а старых и зеленых не так уж много. Она вынула из сумочки очки и стала внимательно разглядывать чужие автомобили.

* * *

   Мария, мама Оли, все дни и ночи ее отсутствия лежала на диване и смотрела на телефон. Что-то должно наконец измениться. Так не бывает: девочка исчезла, и никто вроде бы ее не ищет, хотя Мария написала заявление. Никто ее никуда не вызывает, ни о чем не спрашивает. В последнее время даже Никита и Лена не появляются. Мария сама никому не звонила: она оцепенела, будучи не в состоянии поверить, что с ними случилось такое несчастье. Только сегодня вспомнила об Олеге, отце Оли, с которым они развелись десять лет назад. Ей пришлось найти старую записную книжку, потому что его телефоны она забыла. Позвонив Олегу в его фирму, сказала секретарше: «Скажите, это по поводу его дочери, Оли». Соединили сразу.
   – Что-то случилось? – спросил Олег.
   – Что-то ужасное, кажется, – ответила Мария. – Оля пропала десять дней назад.
   – Ты заявляла?
   – Да.
   – И что?
   – Ни-че-го, – ответила она по слогам и положила трубку.
   Олег примчался через двадцать минут. Они молча сидели друг перед другом и не знали, что говорить.
   – Я схожу в милицию, – наконец произнес Олег.
   – Сходи, – ответила она совсем безнадежно.
   В прихожей взглянула в его большие голубые, как у Оли, глаза и тихо заплакала. Он несмело погладил ее по плечу и тоже вытер вдруг пролившиеся слезы.
   У подъезда Олег остановился и достал телефон. Кого в таких случаях ищут? О какой помощи просят? Он набрал телефон приятеля, известного своей коммуникабельностью: у того знакомые имелись, наверно, даже в космическом центре. Тем более Игорь работал когда-то в газете. В последние годы Олег как-то подзабыл о нем. Но мобильный телефон остался прежним. Раздался бодрый голос человека, всегда работающего на публику.
   – Игорь, это Олег Волохов. Не забыл?
   – Дорогой мой, феноменальная память – это навсегда. А куда ты пропал?
   – Да не пропадал я. Все там же, все так же.
   – У меня есть минут пять. Рассказывай. Ты же не просто так позвонил среди рабочего дня?
   – Не просто, Игорек. Беда у меня большая. Дочка пропала. Исчезла десять дней назад около своего подъезда. У Марии в милиции заявление приняли, но ей кажется, они не ищут.
   – Дочка от Марии, от первого брака?
   – Да. Оленька. Во втором браке у меня сын.
   – Помню-помню, чудесное дитя. Такой цветочек. Сейчас уже, конечно, девушка. Была. Ой, извини. Замотался, вот и брякнул.
   – Да, Оле сейчас восемнадцать лет.
   – Что же делать, что же делать? Плохо, что время упущено.
   – Да мне Мария только сегодня сообщила. Представляешь, в каком она трансе!
   – Даже не представляю. Ужас и кошмар. Но ты же знаешь, безвыходных ситуаций не бывает. Правда, сейчас у меня эфир. Кстати, ты знаешь, что я теперь телеведущий? Видел мои передачи?
   – Нет, извини. Как-то не до телевизора.