Страница:
Вы, верно, условились в этом, чтобы получить возможность служить Вакху
всегда!
Дионис
Да, ты прав; в этом я условился с богом.
Хочет взять Пенфея за руку; тот стоит в смущении, не зная на что решиться;
но затем отбрасывает руку Диониса и обращается к страже.
Пенфей
Принесите мне оружие. (Дионису.) А ты перестань рассуждать!
Дионис
(отступает на несколько шагов, не сводя с Пенфея своих чарующих глаз, и,
пользуясь его озадаченностью, вкрадчиво говорит ему)
Послушай же... тебе хотелось бы видеть, как они там [810] вместе
расположились на горе?
Пенфей
(быстро опускает голову; кровь приливает к его лицу, в его глазах снова то
же недоброе выражение, как и в первом действии; как бы бессознательно
вырываются из его уст произнесенные вполголоса слова)
О да! груду золота дал бы я за это.
Дионис
(быстро меняя тон, с насмешкой)
Откуда же у тебя явилось такое страстное желание?
Пенфей
(стараясь овладеть собой, со смущением)
Желание? Нет! мне будет больно видеть их отягченными вином.
Дионис
(ядовито)
Как же так? Тебе хочется взглянуть на то, что тебе больно?
Пенфей
(со все возрастающим смущением)
Ну, да... но молча, сидя под елями.
Дионис
(с тоном притворного участия)
Напрасно; они выследят тебя, даже если ты придешь тайком.
Пенфей
(тщетно стараясь выпутаться)
Зачем тайком? Я пойду открыто; ты сказал правду.
Дионис
(протягивая Пенфею руку)
Итак, я поведу тебя, и ты отправишься в путь?
Пенфей
(судорожно сжимая руку Диониса)
Да, пойдем скорее; мне каждой минуты жаль. [820]
Дионис
(равнодушно)
Так облачись же в льняные ткани.
Пенфей
(удивленно)
Зачем это? Разве я из мужчины превратился в женщину?
Дионис
А чтобы они не убили тебя, если бы признали в тебе мужчину.
Пенфей
(злобно)
Недурно придумано! Да, ты мудр, я давно это заметил.
Дионис
(добродушно)
Это Дионис меня умудрил.
Пенфей
Как же назвать хорошим то, к чему ты хочешь склонить меня?
Дионис
Очень просто: мы войдем во дворец, и я наряжу тебя.
Пенфей
Да, но в какой наряд? неужто в женский?
Дионис кивает головой.
Нет, мне стыдно! (Хочет уйти во дворец.)
Дионис
(презрительно пожимая плечами)
Видно, ты не особенно хочешь взглянуть на вакханок. [830] (Делает вид,
будто хочет удалиться.)
Пенфей
(быстро остановившись, вслед уходящему Дионису)
А скажи... что это за наряд, в который ты хочешь облачить меня?
Дионис
(тоже останавливаясь)
Я распущу твои волосы, чтобы они с головы свешивались на плечи.
Пенфей
(после минутного раздумья одобрительно кивает головой, затем нерешительно
продолжает)
А в чем... вторая принадлежность моего наряда?
Дионис
Платье до пят, и митра на голову.
Пенфей
(сердито)
Не пожелаешь ли надеть на меня еще чего-либо?
Дионис
(добродушно)
Дам тебе тирс в руку и надену на тебя пятнистую шкуру оленя.
Пенфей
(резко)
Нет, я не в состоянии надеть женское платье!
Дионис
Итак, ты предпочтешь пролить кровь, дав битву вакханкам?
Пенфей
(со вздохом)
Лучше пусть будет что угодно, лишь бы мне не быть посмешищем для
вакханок.
Дионис
<Но как же ты будешь сражаться, не зная местности?>
Пенфей
(подумав немного, радостно)
Ты прав; следует сначала отправиться на разведку.
Дионис
(одобрительно)
Это благоразумнее, чем к прежним бедам добывать новые.
Пенфей
Но как же мне пройти по городу так, чтобы кадмейцы меня не заметили?
[840]
Дионис
Мы пойдем по пустынным улицам; я буду твоим проводником.
Пенфей
(после краткой паузы)
Мы сначала войдем во дворец; там я решу, что лучше.
Дионис
Согласен; я везде готов служить тебе.
Пенфей
Я иду. (Нетвердой походкой поднимается на ступени; проходя мимо стражи,
с достоинством.) А затем я или с оружием отправлюсь туда, или (вполголоса
Дионису, который последовал за ним до колоннады) послушаюсь твоего совета!
(Уходит во дворец.)
Дионис
(видя, что Пенфей ушел, вдруг обращается к хору)
Победа наша, подруги; он уже направляется к неводу; вакханок он увидит
и в наказание примет смерть от них.
Дионис, теперь за тобой дело - а ты вблизи - накажем его. Прежде всего
лиши его ума, наведя на него легкое помешательство; будучи [850] в здравом
уме, он никогда не захочет надеть женского платья, а лишившись рассудка,
наденет его. Я хочу, чтобы он стал посмешищем для фиванцев, после его
прежних страшных угроз, ведомый в женском одеянии по городу.
Но я пойду и надену на него наряд, в котором он отправится в царство
теней, убитый рукою матери; он узнает Зевсова сына, Диониса, бога столь же
грозного для беззаконных, сколько кроткого [860] для благочестивых людей.
(Уходит во дворец.)
Строфа.
Суждено ли нам наконец выступать легкой ногой во всенощных хороводах,
резвясь в вакхическом веселье и закидывая голову навстречу влажному ночному
ветру? Так лань играет, радуясь роскошной зелени лугов, когда она спаслась
от страшной облавы, миновала загонщиков, перепрыгнула хитросплетенные
тенета. И вот, пока охотник кричит своим гончим, ускоряя их прыть, она,
бурноногая, хотя [870] и изнемогая в беге, несется по долине вдоль реки,
радуясь безлюдию в зелени густолиственного леса.
В чем мудрость, в чем прекраснейший дар человеку от богов, как не в
том, чтобы победоносною десницей смирять выю врагов? А что прекрасно, то и
мило навеки. [880]
Антистрофа.
Не скоро движется божья сила, но можно довериться ей; она карает
смертных, поклоняющихся неразумию и в угоду безрассудной мечте отказывающих
в почете богам. Долгое время поджидают они нечестивца в хитрой засаде, но
затем схватывают его. И они правы: не [890] следует в своих мнениях и
помыслах возвышаться над верой; не требуется большого усилия мысли, чтобы
убедиться в мощи того, что мы называем божеством, чтобы признать вечными и
врожденными те истины, которые столь долгое время были предметом веры.
В чем мудрость, в чем прекраснейший дар человеку от богов, как не в
том, чтобы победоносной десницей смирять выю врагов? [900] А что прекрасно,
то и мило навеки.
Эпод.
Блажен пловец, избегший бури и достигший гавани; блажен и тот, кто
усмирил тревогу в своей душе. В остальном прочного счастья нет; и в
богатстве, и во власти другой может опередить тебя. Правда, есть и другие
надежды, в несметном числе витающие среди несметного числа смертных; но из
них одни в конце концов сводятся к достижению богатства, прочие же не
сбываются. Нет! чья жизнь счастлива в своих минутных дарах, того и я считаю
блаженным. [910]
Дионис выходит из дворца; его лицо выражает озабоченность и тревогу.
Медленно спустившись по ступеням, он быстро оборачивается ко дворцу.
Дионис
Тебя, готового видеть то, что грешно видеть, стремящегося к тому, к
чему гибельно стремиться - тебя зову я, Пенфей! Появись перед дворцом, дай
мне увидеть тебя в одежде женщины, менады, вакханки... (спохватываясь,
вкрадчиво) соглядатаем твоей матери и ее отрада!
Пенфей
(выходит из дворца)
Длиннополый женский хитон окружает его стан, с плеча свешивается небрида,
волосы распущены, на голове митра, глаза блуждают. Походка у него
нетвердая, старый раб его поддерживает. Вышедши на солнце, он в испуге
вскрикивает и судорожно подносит руку к глазам; через несколько времени он,
боязливо косясь на Диониса, говорит ему дрожащим от ужаса голосом.
Что со мной? Мне кажется, я вижу два солнца, дважды вижу Фивы, весь
семивратный город... мне кажется, что ты идешь впереди нас в образе быка и
что на голове у тебя выросли рога... Уж не [920] подлинно ли ты зверь? С
виду ты похож на быка...
Дионис
(стараясь успокоить его)
Отсюда видно, что бог, не расположенный к нам раньше, сопровождает нас,
как друг; (насмешливо) теперь ты видишь то, что должно видеть.
Пенфей
(невольно опустивший глаза, всматривается в свой наряд; мало-помалу его ужас
переходит в детскую веселость)
Как же тебе кажется? Не стою ли я в осанке Ино? или скорее Агавы, моей
матери?
Дионис
(одобрительно кивая головой)
Глядя на тебя, я воображаю, что вижу одну из них; да и по наружности
тебя можно принять за дочь Кадма. (Направляется к выходу направо, но затем
вдруг останавливается; видно, он борется сам с собой; он оборачивается и
смотрит на Пенфея взором, полным нежности и сострадания.) Однако вот эта
прядь твоих волос не на месте; она свешивается не так, как я ее приладил под
митрой.
Пенфей
Видно, она отделилась еще во дворце, когда я наклонял голову и [930]
закидывал ее в вакхической пляске.
Дионис
Ничего, я ее опять прилажу - мое ведь дело ухаживать за тобой.
(Подходит к Пенфею.) Держи голову прямо.
Пенфей
Хорошо, украшай меня; на то и отдался я тебе.
Дионис
(снимает у него митру, прилаживает волосы, затем опять прикрепляет митру; он
не торопится, по всему видно, что он хочет отсрочить момент ухода. Окончив
свое дело, он снова направляется к выходу, снова останавливается, снова
глядит на Пенфея и с нежностью говорит ему)
Также и пояс твой недостаточно туго сидит, и складки твоего платья не в
строгом порядке спускаются до ног.
Пенфей
И мне так кажется, по крайней мере с правой стороны; но с другой платье
правильно свешивается до самого каблука.
Дионис
(поправляя платье Пенфея)
О, ты назовешь меня еще первым из своих друзей, когда увидишь
вакханок... (про себя) гораздо более целомудренными, чем ты ожидаешь. [940]
Окончив свою работу, направляется к выходу; но Пенфей, которого как бы
обдало жаром при упоминании о вакханках, останавливает его.
Пенфей
А скажи... в какую руку мне взять тирс, чтоб еще более уподобиться
вакханке? В правую или в ту?
Дионис
Его следует поднимать правой рукой, одновременно с правой ногой.
Пенфей проделывает указанные движения.
Я рад, что твой ум оставил прежнюю колею.
Пенфей
А сумею ли я поднять на своих плечах весь Киферон с его долинами и с
самими вакханками?
Дионис
Сумеешь, если захочешь. Раньше твой ум был болен, а теперь он таков,
каким ему следует быть.
Пенфей
Не взять ли нам ломы с собой? Или мне поднять гору руками, упершись в
вершину плечом?
Дионис
(подлаживаясь под настроение Пенфея)
Не разрушай капищ нимф и жилища Пана, где он играет на свирели!
Пенфей
Ты прав; не силой следует побеждать женщин; я скроюсь лучше под елями.
Дионис
Ты скроешься так, как тебе следует скрыться, (с особым ударением)
явившись коварным соглядатаем менад.
Пенфей
(которого при упоминании менад снова обдало жаром, с чувственным хохотом,
причем его лицо принимает все более и более полоумное выражение)
А знаешь, мне кажется, я захвачу их среди кустарников, точно пташек,
опутанных сладкими сетями любви!
Дионис
На то ведь ты и идешь подстерегать их; и ты наверно их захватишь...
(про себя) если сам не будешь захвачен раньше. [960]
Пенфей
Веди меня прямо через Фивы; я - единственный гражданин этого города,
решившийся на такой подвиг.
Дионис
Да, ты один приносишь себя в жертву за город, один; за то же и битвы
тебе предстоят, которых ты достоин. (После нового крайнего усилия над
собой.) Пойдем туда; я буду твоим... (после некоторого колебания)
спасительным проводником; а оттуда уведет тебя... (сударением) другой.
Пенфей
(с блаженной улыбкой)
Ты хочешь сказать: моя мать?
Дионис
(с выражением ясновидящего, дрожащим от жалости голосом)
Высоко надо всем народом...
Пенфей
Для этого я и иду туда!
Дионис
Обратно ты будешь несом...
Пенфей
Что за блаженство!
Дионис
На руках матери...
Пенфей
Нет, это слишком пышно!
Дионис
(с выражением ужаса, закрывая лицо руками)
О да, так пышно...
Пенфей
Правда, я этого заслуживаю... (Забыв договорить фразу, уходит [970]
неровной походкой, поддерживаемый своим рабом, закидывая голову и раскачивая
тирс; все его движения дышат сознанием неслыханного величия и блаженства.)
Дионис
(все еще потрясенный виденной им мысленно сценой)
О, ты велик, велик, и велики страдания, которым ты обрек себя; за то же
и слава твоя вознесется до небес. Простирайте руки, Агава и вы, ее сестры,
дочери Кадма; я веду к вам юношу на страшный бой, а победителем - буду я,
да, Бромий. (Хору.) Что все это значит - покажет вам само дело. (Быстро
уходит.)
Строфа.
Мчитесь же, быстрые собаки Неистовства, мчитесь на гору, где дочери
Кадма водят хороводы; заразите их бешенством против того, кто в женской
одежде, против безумного соглядатая менад. Мать [980] первая увидит его, как
он с голой скалы или дерева поджидает ее подруг, и кликнет менадам: "Кто
этот лазутчик, вакханки, явившийся сам на гору, да, на гору, подсматривать
за бежавшими в горы кадмеянками? Кто мать его? Не женщина его родила, нет;
это отродье какойто львицы или ливийской Горгоны". [990]
Предстань, явный Суд, предстань с мечом в руке, порази решительным
ударом в сердце его, забывшего и о боге, и о вере, и о правде, его,
землеродного Эхионова сына!
Антистрофа.
Не он ли возымел неправую мысль и нечестивое желание пойти в безумный и
святотатственный поход против твоих, Вакх, и твоей [1000] матери таинств,
чтобы силой победить непобедимое? Нет, лучше беззаветная преданность богу
человека: она лишь доставляет смертным безбольную жизнь. Не завидую я
мудрецам; есть другое, высокое, очевидное благо, к которому радостно
стремиться: оно состоит в том, чтобы дни и ночи проводить в украшающем нашу
жизнь и богоугодном веселье, чтобы сторониться ото всего, что вне веры и
правды, и воздавать [1010] честь богам.
Предстань, явный Суд, предстань с мечом в руке, порази решительным
ударом в сердце его, забывшего и о боге, и о вере, и о правде, его,
землеродного Эхионова сына!
Эпод.
Явись быком, или многоглавым змеем, или огнедышащим львом; явись, Вакх,
дай ему, ловцу вакханок, попасть в гибельную толпу [1020] менад и, смеясь,
набрось петлю на него.
Тот раб, который сопровождал Пенфея на Киферон, вбегает на сцену весь в
пыли, едва переводя дыхание. Увидя дворец Пенфея, он бросается на колени и с
плачем взывает.
Раб
О дом, счастливый некогда на всю Элладу, дом сидонского старца,
посеявшего змеево семя в ниве Ареса! Хотя я и раб, но я плачу по тебе.
(Рыдания не дают ему продолжать.)
Корифейка
Что случилось? Не от вакханок ли приносишь ты весть?
Раб
Погиб Пенфей, сын Эхиона!
Вакханки
О владыка Дионис, ты доказал свое божественное величие.
Раб
(вскочив с места, с угрозой)
Что вы сказали? Что значат ваши слова? Вам радостно, женщины, горе моих
господ?
Вакханки
(ликуя)
Мы - чужестранки, и в чужеземных песнях благословляем своего бога;
минуло время смирения и страха перед оковами!
Раб
Вы думаете, что Фивы так оскудели людьми, <что после смерти Пенфея не
найдется кары для вас?>
Призывает знаками стражу, челядь и граждан, все в большем и большем числе
сбегающихся на площадь; все, пораженные ужасом, безмолвствуют.
Вакханки
(замечая свое торжество)
Дионис, да, Дионис, а не Фивы, владычествует над нами.
Раб
(грустно опустив голову)
Вам это простительно; а все-таки, женщины, веселиться грешно, когда
совершилось такое несчастье.
Вакханки
Научи нас, скажи, какою смертью погиб неправый муж, зачинщик неправого
дела? [1040]
Раб
Оставив позади последние хутора нашей фиванской земли и пройдя русло
Асопа, мы стали подниматься по склону Киферона, Пенфей, я, сопровождавший
своего господина, и тот чужестранец, который был нашим проводником на место
празднества. Сначала мы расположились в зеленой дубраве, стараясь не
производить шелеста ногами и не говорить громко, чтобы видеть все, не будучи
видимы сами. Перед нами была котловина, окруженная крутыми утесами,
орошаемая ручьями; здесь, в густой [1050] тени сосен, сидели менады,
занимаясь приятной работою. Одни, у которых тирс потерял свою зелень, вновь
обвивали его плющом; другие, веселые, точно жеребицы, с которых сняли
пестрое ярмо, взаимно отвечая друг другу, пели вакхическую песню.
Несчастный Пенфей, не видевший этой толпы женщин, сказал: "Чужестранец,
с того места, где мы стоим, я не могу разглядеть этих самозваных менад; а
вот со скалы, взобравшись на высокую ель, [1060] я мог бы в точности видеть
все грешные дела вакханок". Тут мне пришлось быть свидетелем истинного чуда,
сотворенного чужестранцем. Схватив за крайний отпрыск ветвь ели,
поднимавшуюся до небес, он стал гнуть ее, гнуть, пока не пригнул ее до
черной земли, причем дерево описывало дугу, точно лук или колесо, которому
циркуль начертал кривую линию его окружности; так-то и чужестранец своими
руками пригибал к земле ту горную ель, творя дело, не дозволенное смертному.
Затем, поместив Пенфея на этом древесном седалище, он дал [1070] ели
выпрямиться, мало-помалу, чтобы она не сбросила его: так-то она выпрямилась,
упираясь верхушкой в небо, - а на верхушке сидел мой господин.
Но лучше, чем он мог увидеть менад, те увидели его. Едва успел я
убедиться, что он сидит на дереве, как иностранец исчез, с эфира же раздался
голос, - очевидно, Диониса: "За вами дело, девы! Я привел к вам того,
который издевается над вами, надо мною и над моими таинствами; расправьтесь
с ним!" Одновременно с этими словами [1080] между небом и землею загорелся
столб священного огня. Замолк эфир, не шевелились листья горной дубравы, не
слышно было голосов зверей; они же, неясно восприняв слухом его голос,
поднялись с места и, недоумевая, стали оглядываться кругом. Он снова к ним
воззвал; когда же дочери Кадма ясно расслышали приказание Вакха, они
понеслись с быстротой голубок, напрягая в поспешном беге свои ноги, [1090] и
мать Агава, и ее родные сестры, и все вакханки, причем, воодушевленные
наитием бога, они перепрыгивали через древесные пни и валуны, которыми
зимние потоки загромоздили котловину.
Когда они увидели на ели моего господина, то, взобравшись на
возвышавшуюся против ели скалу, они сначала стали со всей силы бросать в
него камнями и еловыми ветвями, точно дротиками; другие бросали тирсами в
Пенфея, в жалкой стрельбе. Но это ни к чему не вело: [1100] он сидел на
высоте, недоступной их усилиям, хотя и сам, несчастный, был в безвыходном
положении. В конце концов они, наломав дубовых ветвей, начали разрывать
корни ели этими нежелезными ломами. Видя, что они ничего этим не достигают,
Агава крикнула им: "Окружите дерево, вакханки, и ухватитесь за его ветви;
тогда мы поймаем зверя и не дадим ему разгласить тайные хороводы бога". Тут
они тысячью рук ухватились за ель и вырвали ее из земли. [1110]
Высоко на верхушке сидел Пенфей - и с этой высоты он полетел вниз и
грохнулся оземь. Раздался раздирающий крик - он понял близость беды. Мать
первая, точно жрица, начала кровавое дело и бросилась на него. Он сорвал
митру с головы, чтобы она, несчастная Агава, узнала его и не совершила
убийства; он коснулся рукой ее щеки и сказал: "Мать моя, ведь я сын твой,
Пенфей, которого ты родила в доме Эхиона; сжалься надо мною, мать моя, за
мои грехи не убивай твоего сына!" Но она, испуская пену изо рта и вращая
своими [1120] блуждающими глазами, одержимая Вакхом, не была в своем уме, и
его мольбы были напрасны; схватив своими руками его левую руку, она уперлась
ногой в грудь несчастного и вырвала ему руку с плечом - не своей силой, нет,
сам бог проник своей мощью ее руки. То же сделала с другой стороны Ино,
разрывая тело своей жертвы; к ней присоединились Автоноя и вся толпа
вакханок. Дикий гул стоял [1130] над долиной; слышались и стоны царя, пока
он дышал, и ликования вакханок; одна уносила руку, другая ногу вместе с
сандалией; они сдирали мясо с ребер, обнажая кости, и разносили обагренными
руками тело Пенфея.
Теперь части разорванного тела лежат в различных местах, одни - под
мрачными скалами, другие - в густой листве леса, и не легко собрать их;
бедную же его голову сама мать, своими руками сорвавшая ее, наткнула на
острие тирса и, воображая, что это голова горного льва, [1140] несет ее
прямо через Киферон, оставив сестер в хороводах менад. Она приближается к
воротам нашего города, гордясь своей несчастной добычей, взывая к Вакху,
своему товарищу по охоте, своему помощнику в совершенном деле, ниспославшему
ей славную победу... ему, над победным трофеем которого она немало слез
прольет!
Но я уйду подальше от беды, прежде чем Агава приблизится ко дворцу.
Быть благоразумным и чтить все божественное - таково лучшее и, [1150]
думается мне, также самое мудрое решение для смертных. (Уходит во дворец.)
ВТОРАЯ СЦЕНА (ЭММЕЛИЯ)
Хор
Почтим хороводом Вакха, возликуем о несчастье, постигшем Пенфея, змеево
отродье; его, который, надев женский наряд и взяв в руки прекрасный тирс,
обрекший его аду, последовал за быком, направившим его к гибели. Слава вам,
кадмейские вакханки! славную победную [1160] песнь заслужили вы - на горе,
на слезы себе! Что за прекрасный трофей - схватить обливающуюся кровью руку
своего дитяти!
ТРЕТЬЯ СЦЕНА (КОММОС)
На правом краю сцены появляется Агава, с нею толпа фиванских вакханок. Агава
- женщина еще молодая, в полном расцвете своей матрональной красоты. Ее
пылающие щеки свидетельствуют о вакхическом восторге, который ее объял, ее
блуждающие глаза - о том, что этот восторг уже перешел в помешательство. Ее
хитон запятнан кровью; на конце своего тирса она несет над левым плечом,
сама не видя ее, облитую кровью голову убитого Пенфея.
При виде Агавы хор прекращает пляску и останавливается, как бы в оцепенении;
корифейка одна сохраняет все свое хладнокровие.
Корифейка
Но вот я вижу Агаву, Пенфееву мать; с блуждающим взором она
направляется ко дворцу. (Своим растерявшимся товаркам, строго.)
Приветствуйте почитательниц благословенного бога!
Между тем Агава в торжествующей осанке и с вакхическими возгласами
приблизилась ко дворцу, ожидая, что весь народ хлынет ей навстречу; видя,
что все боязливо жмутся, она недовольна; но вот она замечает лидийских
вакханок и радостно направляется к ним.
Строфа.
Агава
(поет)
Азиатские вакханки...
Молодая вакханка
(ближайшая к Агаве, будучи не в силах преодолеть свое отвращение)
Зачем ты зовешь нас? Уйди!
Агава
(не расслышавшая этого возгласа, продолжает, показывая свой трофей)
...мы приносим с горы во дворец этот только что срезанный цветок - нашу
счастливую добычу. [1170]
Корифейка
(Агаве, строго глядя на свою молодую землячку)
Вижу и приветствую тебя, как свою товарку.
Агава
(не удовлетворенная степенностью корифейки)
Я без тенет поймала его - молодого детеныша горного льва, как вы можете
убедиться сами!
Корифейка
В какой глуши?
Агава
(стараясь припомнить что-то)
Киферон... (Опять ищет.)
Корифейка
Что же дальше? "Киферон"?
Агава
(быстро и торжествующе)
Был его убийцей. [1180]
Корифейка
А кто первая его ударила?
Агава
Это мой подвиг! "Счастливая Агава!" - так величают меня в наших
хороводах.
Корифейка
А кто еще?
Агава
(опять начинает искать; вдруг ей кажется, что она припоминает; она быстро
кричит)
Кадмовы... (И тотчас замолкает: по-видимому, это воспоминание ей
всегда!
Дионис
Да, ты прав; в этом я условился с богом.
Хочет взять Пенфея за руку; тот стоит в смущении, не зная на что решиться;
но затем отбрасывает руку Диониса и обращается к страже.
Пенфей
Принесите мне оружие. (Дионису.) А ты перестань рассуждать!
Дионис
(отступает на несколько шагов, не сводя с Пенфея своих чарующих глаз, и,
пользуясь его озадаченностью, вкрадчиво говорит ему)
Послушай же... тебе хотелось бы видеть, как они там [810] вместе
расположились на горе?
Пенфей
(быстро опускает голову; кровь приливает к его лицу, в его глазах снова то
же недоброе выражение, как и в первом действии; как бы бессознательно
вырываются из его уст произнесенные вполголоса слова)
О да! груду золота дал бы я за это.
Дионис
(быстро меняя тон, с насмешкой)
Откуда же у тебя явилось такое страстное желание?
Пенфей
(стараясь овладеть собой, со смущением)
Желание? Нет! мне будет больно видеть их отягченными вином.
Дионис
(ядовито)
Как же так? Тебе хочется взглянуть на то, что тебе больно?
Пенфей
(со все возрастающим смущением)
Ну, да... но молча, сидя под елями.
Дионис
(с тоном притворного участия)
Напрасно; они выследят тебя, даже если ты придешь тайком.
Пенфей
(тщетно стараясь выпутаться)
Зачем тайком? Я пойду открыто; ты сказал правду.
Дионис
(протягивая Пенфею руку)
Итак, я поведу тебя, и ты отправишься в путь?
Пенфей
(судорожно сжимая руку Диониса)
Да, пойдем скорее; мне каждой минуты жаль. [820]
Дионис
(равнодушно)
Так облачись же в льняные ткани.
Пенфей
(удивленно)
Зачем это? Разве я из мужчины превратился в женщину?
Дионис
А чтобы они не убили тебя, если бы признали в тебе мужчину.
Пенфей
(злобно)
Недурно придумано! Да, ты мудр, я давно это заметил.
Дионис
(добродушно)
Это Дионис меня умудрил.
Пенфей
Как же назвать хорошим то, к чему ты хочешь склонить меня?
Дионис
Очень просто: мы войдем во дворец, и я наряжу тебя.
Пенфей
Да, но в какой наряд? неужто в женский?
Дионис кивает головой.
Нет, мне стыдно! (Хочет уйти во дворец.)
Дионис
(презрительно пожимая плечами)
Видно, ты не особенно хочешь взглянуть на вакханок. [830] (Делает вид,
будто хочет удалиться.)
Пенфей
(быстро остановившись, вслед уходящему Дионису)
А скажи... что это за наряд, в который ты хочешь облачить меня?
Дионис
(тоже останавливаясь)
Я распущу твои волосы, чтобы они с головы свешивались на плечи.
Пенфей
(после минутного раздумья одобрительно кивает головой, затем нерешительно
продолжает)
А в чем... вторая принадлежность моего наряда?
Дионис
Платье до пят, и митра на голову.
Пенфей
(сердито)
Не пожелаешь ли надеть на меня еще чего-либо?
Дионис
(добродушно)
Дам тебе тирс в руку и надену на тебя пятнистую шкуру оленя.
Пенфей
(резко)
Нет, я не в состоянии надеть женское платье!
Дионис
Итак, ты предпочтешь пролить кровь, дав битву вакханкам?
Пенфей
(со вздохом)
Лучше пусть будет что угодно, лишь бы мне не быть посмешищем для
вакханок.
Дионис
<Но как же ты будешь сражаться, не зная местности?>
Пенфей
(подумав немного, радостно)
Ты прав; следует сначала отправиться на разведку.
Дионис
(одобрительно)
Это благоразумнее, чем к прежним бедам добывать новые.
Пенфей
Но как же мне пройти по городу так, чтобы кадмейцы меня не заметили?
[840]
Дионис
Мы пойдем по пустынным улицам; я буду твоим проводником.
Пенфей
(после краткой паузы)
Мы сначала войдем во дворец; там я решу, что лучше.
Дионис
Согласен; я везде готов служить тебе.
Пенфей
Я иду. (Нетвердой походкой поднимается на ступени; проходя мимо стражи,
с достоинством.) А затем я или с оружием отправлюсь туда, или (вполголоса
Дионису, который последовал за ним до колоннады) послушаюсь твоего совета!
(Уходит во дворец.)
Дионис
(видя, что Пенфей ушел, вдруг обращается к хору)
Победа наша, подруги; он уже направляется к неводу; вакханок он увидит
и в наказание примет смерть от них.
Дионис, теперь за тобой дело - а ты вблизи - накажем его. Прежде всего
лиши его ума, наведя на него легкое помешательство; будучи [850] в здравом
уме, он никогда не захочет надеть женского платья, а лишившись рассудка,
наденет его. Я хочу, чтобы он стал посмешищем для фиванцев, после его
прежних страшных угроз, ведомый в женском одеянии по городу.
Но я пойду и надену на него наряд, в котором он отправится в царство
теней, убитый рукою матери; он узнает Зевсова сына, Диониса, бога столь же
грозного для беззаконных, сколько кроткого [860] для благочестивых людей.
(Уходит во дворец.)
Строфа.
Суждено ли нам наконец выступать легкой ногой во всенощных хороводах,
резвясь в вакхическом веселье и закидывая голову навстречу влажному ночному
ветру? Так лань играет, радуясь роскошной зелени лугов, когда она спаслась
от страшной облавы, миновала загонщиков, перепрыгнула хитросплетенные
тенета. И вот, пока охотник кричит своим гончим, ускоряя их прыть, она,
бурноногая, хотя [870] и изнемогая в беге, несется по долине вдоль реки,
радуясь безлюдию в зелени густолиственного леса.
В чем мудрость, в чем прекраснейший дар человеку от богов, как не в
том, чтобы победоносною десницей смирять выю врагов? А что прекрасно, то и
мило навеки. [880]
Антистрофа.
Не скоро движется божья сила, но можно довериться ей; она карает
смертных, поклоняющихся неразумию и в угоду безрассудной мечте отказывающих
в почете богам. Долгое время поджидают они нечестивца в хитрой засаде, но
затем схватывают его. И они правы: не [890] следует в своих мнениях и
помыслах возвышаться над верой; не требуется большого усилия мысли, чтобы
убедиться в мощи того, что мы называем божеством, чтобы признать вечными и
врожденными те истины, которые столь долгое время были предметом веры.
В чем мудрость, в чем прекраснейший дар человеку от богов, как не в
том, чтобы победоносной десницей смирять выю врагов? [900] А что прекрасно,
то и мило навеки.
Эпод.
Блажен пловец, избегший бури и достигший гавани; блажен и тот, кто
усмирил тревогу в своей душе. В остальном прочного счастья нет; и в
богатстве, и во власти другой может опередить тебя. Правда, есть и другие
надежды, в несметном числе витающие среди несметного числа смертных; но из
них одни в конце концов сводятся к достижению богатства, прочие же не
сбываются. Нет! чья жизнь счастлива в своих минутных дарах, того и я считаю
блаженным. [910]
Дионис выходит из дворца; его лицо выражает озабоченность и тревогу.
Медленно спустившись по ступеням, он быстро оборачивается ко дворцу.
Дионис
Тебя, готового видеть то, что грешно видеть, стремящегося к тому, к
чему гибельно стремиться - тебя зову я, Пенфей! Появись перед дворцом, дай
мне увидеть тебя в одежде женщины, менады, вакханки... (спохватываясь,
вкрадчиво) соглядатаем твоей матери и ее отрада!
Пенфей
(выходит из дворца)
Длиннополый женский хитон окружает его стан, с плеча свешивается небрида,
волосы распущены, на голове митра, глаза блуждают. Походка у него
нетвердая, старый раб его поддерживает. Вышедши на солнце, он в испуге
вскрикивает и судорожно подносит руку к глазам; через несколько времени он,
боязливо косясь на Диониса, говорит ему дрожащим от ужаса голосом.
Что со мной? Мне кажется, я вижу два солнца, дважды вижу Фивы, весь
семивратный город... мне кажется, что ты идешь впереди нас в образе быка и
что на голове у тебя выросли рога... Уж не [920] подлинно ли ты зверь? С
виду ты похож на быка...
Дионис
(стараясь успокоить его)
Отсюда видно, что бог, не расположенный к нам раньше, сопровождает нас,
как друг; (насмешливо) теперь ты видишь то, что должно видеть.
Пенфей
(невольно опустивший глаза, всматривается в свой наряд; мало-помалу его ужас
переходит в детскую веселость)
Как же тебе кажется? Не стою ли я в осанке Ино? или скорее Агавы, моей
матери?
Дионис
(одобрительно кивая головой)
Глядя на тебя, я воображаю, что вижу одну из них; да и по наружности
тебя можно принять за дочь Кадма. (Направляется к выходу направо, но затем
вдруг останавливается; видно, он борется сам с собой; он оборачивается и
смотрит на Пенфея взором, полным нежности и сострадания.) Однако вот эта
прядь твоих волос не на месте; она свешивается не так, как я ее приладил под
митрой.
Пенфей
Видно, она отделилась еще во дворце, когда я наклонял голову и [930]
закидывал ее в вакхической пляске.
Дионис
Ничего, я ее опять прилажу - мое ведь дело ухаживать за тобой.
(Подходит к Пенфею.) Держи голову прямо.
Пенфей
Хорошо, украшай меня; на то и отдался я тебе.
Дионис
(снимает у него митру, прилаживает волосы, затем опять прикрепляет митру; он
не торопится, по всему видно, что он хочет отсрочить момент ухода. Окончив
свое дело, он снова направляется к выходу, снова останавливается, снова
глядит на Пенфея и с нежностью говорит ему)
Также и пояс твой недостаточно туго сидит, и складки твоего платья не в
строгом порядке спускаются до ног.
Пенфей
И мне так кажется, по крайней мере с правой стороны; но с другой платье
правильно свешивается до самого каблука.
Дионис
(поправляя платье Пенфея)
О, ты назовешь меня еще первым из своих друзей, когда увидишь
вакханок... (про себя) гораздо более целомудренными, чем ты ожидаешь. [940]
Окончив свою работу, направляется к выходу; но Пенфей, которого как бы
обдало жаром при упоминании о вакханках, останавливает его.
Пенфей
А скажи... в какую руку мне взять тирс, чтоб еще более уподобиться
вакханке? В правую или в ту?
Дионис
Его следует поднимать правой рукой, одновременно с правой ногой.
Пенфей проделывает указанные движения.
Я рад, что твой ум оставил прежнюю колею.
Пенфей
А сумею ли я поднять на своих плечах весь Киферон с его долинами и с
самими вакханками?
Дионис
Сумеешь, если захочешь. Раньше твой ум был болен, а теперь он таков,
каким ему следует быть.
Пенфей
Не взять ли нам ломы с собой? Или мне поднять гору руками, упершись в
вершину плечом?
Дионис
(подлаживаясь под настроение Пенфея)
Не разрушай капищ нимф и жилища Пана, где он играет на свирели!
Пенфей
Ты прав; не силой следует побеждать женщин; я скроюсь лучше под елями.
Дионис
Ты скроешься так, как тебе следует скрыться, (с особым ударением)
явившись коварным соглядатаем менад.
Пенфей
(которого при упоминании менад снова обдало жаром, с чувственным хохотом,
причем его лицо принимает все более и более полоумное выражение)
А знаешь, мне кажется, я захвачу их среди кустарников, точно пташек,
опутанных сладкими сетями любви!
Дионис
На то ведь ты и идешь подстерегать их; и ты наверно их захватишь...
(про себя) если сам не будешь захвачен раньше. [960]
Пенфей
Веди меня прямо через Фивы; я - единственный гражданин этого города,
решившийся на такой подвиг.
Дионис
Да, ты один приносишь себя в жертву за город, один; за то же и битвы
тебе предстоят, которых ты достоин. (После нового крайнего усилия над
собой.) Пойдем туда; я буду твоим... (после некоторого колебания)
спасительным проводником; а оттуда уведет тебя... (сударением) другой.
Пенфей
(с блаженной улыбкой)
Ты хочешь сказать: моя мать?
Дионис
(с выражением ясновидящего, дрожащим от жалости голосом)
Высоко надо всем народом...
Пенфей
Для этого я и иду туда!
Дионис
Обратно ты будешь несом...
Пенфей
Что за блаженство!
Дионис
На руках матери...
Пенфей
Нет, это слишком пышно!
Дионис
(с выражением ужаса, закрывая лицо руками)
О да, так пышно...
Пенфей
Правда, я этого заслуживаю... (Забыв договорить фразу, уходит [970]
неровной походкой, поддерживаемый своим рабом, закидывая голову и раскачивая
тирс; все его движения дышат сознанием неслыханного величия и блаженства.)
Дионис
(все еще потрясенный виденной им мысленно сценой)
О, ты велик, велик, и велики страдания, которым ты обрек себя; за то же
и слава твоя вознесется до небес. Простирайте руки, Агава и вы, ее сестры,
дочери Кадма; я веду к вам юношу на страшный бой, а победителем - буду я,
да, Бромий. (Хору.) Что все это значит - покажет вам само дело. (Быстро
уходит.)
Строфа.
Мчитесь же, быстрые собаки Неистовства, мчитесь на гору, где дочери
Кадма водят хороводы; заразите их бешенством против того, кто в женской
одежде, против безумного соглядатая менад. Мать [980] первая увидит его, как
он с голой скалы или дерева поджидает ее подруг, и кликнет менадам: "Кто
этот лазутчик, вакханки, явившийся сам на гору, да, на гору, подсматривать
за бежавшими в горы кадмеянками? Кто мать его? Не женщина его родила, нет;
это отродье какойто львицы или ливийской Горгоны". [990]
Предстань, явный Суд, предстань с мечом в руке, порази решительным
ударом в сердце его, забывшего и о боге, и о вере, и о правде, его,
землеродного Эхионова сына!
Антистрофа.
Не он ли возымел неправую мысль и нечестивое желание пойти в безумный и
святотатственный поход против твоих, Вакх, и твоей [1000] матери таинств,
чтобы силой победить непобедимое? Нет, лучше беззаветная преданность богу
человека: она лишь доставляет смертным безбольную жизнь. Не завидую я
мудрецам; есть другое, высокое, очевидное благо, к которому радостно
стремиться: оно состоит в том, чтобы дни и ночи проводить в украшающем нашу
жизнь и богоугодном веселье, чтобы сторониться ото всего, что вне веры и
правды, и воздавать [1010] честь богам.
Предстань, явный Суд, предстань с мечом в руке, порази решительным
ударом в сердце его, забывшего и о боге, и о вере, и о правде, его,
землеродного Эхионова сына!
Эпод.
Явись быком, или многоглавым змеем, или огнедышащим львом; явись, Вакх,
дай ему, ловцу вакханок, попасть в гибельную толпу [1020] менад и, смеясь,
набрось петлю на него.
Тот раб, который сопровождал Пенфея на Киферон, вбегает на сцену весь в
пыли, едва переводя дыхание. Увидя дворец Пенфея, он бросается на колени и с
плачем взывает.
Раб
О дом, счастливый некогда на всю Элладу, дом сидонского старца,
посеявшего змеево семя в ниве Ареса! Хотя я и раб, но я плачу по тебе.
(Рыдания не дают ему продолжать.)
Корифейка
Что случилось? Не от вакханок ли приносишь ты весть?
Раб
Погиб Пенфей, сын Эхиона!
Вакханки
О владыка Дионис, ты доказал свое божественное величие.
Раб
(вскочив с места, с угрозой)
Что вы сказали? Что значат ваши слова? Вам радостно, женщины, горе моих
господ?
Вакханки
(ликуя)
Мы - чужестранки, и в чужеземных песнях благословляем своего бога;
минуло время смирения и страха перед оковами!
Раб
Вы думаете, что Фивы так оскудели людьми, <что после смерти Пенфея не
найдется кары для вас?>
Призывает знаками стражу, челядь и граждан, все в большем и большем числе
сбегающихся на площадь; все, пораженные ужасом, безмолвствуют.
Вакханки
(замечая свое торжество)
Дионис, да, Дионис, а не Фивы, владычествует над нами.
Раб
(грустно опустив голову)
Вам это простительно; а все-таки, женщины, веселиться грешно, когда
совершилось такое несчастье.
Вакханки
Научи нас, скажи, какою смертью погиб неправый муж, зачинщик неправого
дела? [1040]
Раб
Оставив позади последние хутора нашей фиванской земли и пройдя русло
Асопа, мы стали подниматься по склону Киферона, Пенфей, я, сопровождавший
своего господина, и тот чужестранец, который был нашим проводником на место
празднества. Сначала мы расположились в зеленой дубраве, стараясь не
производить шелеста ногами и не говорить громко, чтобы видеть все, не будучи
видимы сами. Перед нами была котловина, окруженная крутыми утесами,
орошаемая ручьями; здесь, в густой [1050] тени сосен, сидели менады,
занимаясь приятной работою. Одни, у которых тирс потерял свою зелень, вновь
обвивали его плющом; другие, веселые, точно жеребицы, с которых сняли
пестрое ярмо, взаимно отвечая друг другу, пели вакхическую песню.
Несчастный Пенфей, не видевший этой толпы женщин, сказал: "Чужестранец,
с того места, где мы стоим, я не могу разглядеть этих самозваных менад; а
вот со скалы, взобравшись на высокую ель, [1060] я мог бы в точности видеть
все грешные дела вакханок". Тут мне пришлось быть свидетелем истинного чуда,
сотворенного чужестранцем. Схватив за крайний отпрыск ветвь ели,
поднимавшуюся до небес, он стал гнуть ее, гнуть, пока не пригнул ее до
черной земли, причем дерево описывало дугу, точно лук или колесо, которому
циркуль начертал кривую линию его окружности; так-то и чужестранец своими
руками пригибал к земле ту горную ель, творя дело, не дозволенное смертному.
Затем, поместив Пенфея на этом древесном седалище, он дал [1070] ели
выпрямиться, мало-помалу, чтобы она не сбросила его: так-то она выпрямилась,
упираясь верхушкой в небо, - а на верхушке сидел мой господин.
Но лучше, чем он мог увидеть менад, те увидели его. Едва успел я
убедиться, что он сидит на дереве, как иностранец исчез, с эфира же раздался
голос, - очевидно, Диониса: "За вами дело, девы! Я привел к вам того,
который издевается над вами, надо мною и над моими таинствами; расправьтесь
с ним!" Одновременно с этими словами [1080] между небом и землею загорелся
столб священного огня. Замолк эфир, не шевелились листья горной дубравы, не
слышно было голосов зверей; они же, неясно восприняв слухом его голос,
поднялись с места и, недоумевая, стали оглядываться кругом. Он снова к ним
воззвал; когда же дочери Кадма ясно расслышали приказание Вакха, они
понеслись с быстротой голубок, напрягая в поспешном беге свои ноги, [1090] и
мать Агава, и ее родные сестры, и все вакханки, причем, воодушевленные
наитием бога, они перепрыгивали через древесные пни и валуны, которыми
зимние потоки загромоздили котловину.
Когда они увидели на ели моего господина, то, взобравшись на
возвышавшуюся против ели скалу, они сначала стали со всей силы бросать в
него камнями и еловыми ветвями, точно дротиками; другие бросали тирсами в
Пенфея, в жалкой стрельбе. Но это ни к чему не вело: [1100] он сидел на
высоте, недоступной их усилиям, хотя и сам, несчастный, был в безвыходном
положении. В конце концов они, наломав дубовых ветвей, начали разрывать
корни ели этими нежелезными ломами. Видя, что они ничего этим не достигают,
Агава крикнула им: "Окружите дерево, вакханки, и ухватитесь за его ветви;
тогда мы поймаем зверя и не дадим ему разгласить тайные хороводы бога". Тут
они тысячью рук ухватились за ель и вырвали ее из земли. [1110]
Высоко на верхушке сидел Пенфей - и с этой высоты он полетел вниз и
грохнулся оземь. Раздался раздирающий крик - он понял близость беды. Мать
первая, точно жрица, начала кровавое дело и бросилась на него. Он сорвал
митру с головы, чтобы она, несчастная Агава, узнала его и не совершила
убийства; он коснулся рукой ее щеки и сказал: "Мать моя, ведь я сын твой,
Пенфей, которого ты родила в доме Эхиона; сжалься надо мною, мать моя, за
мои грехи не убивай твоего сына!" Но она, испуская пену изо рта и вращая
своими [1120] блуждающими глазами, одержимая Вакхом, не была в своем уме, и
его мольбы были напрасны; схватив своими руками его левую руку, она уперлась
ногой в грудь несчастного и вырвала ему руку с плечом - не своей силой, нет,
сам бог проник своей мощью ее руки. То же сделала с другой стороны Ино,
разрывая тело своей жертвы; к ней присоединились Автоноя и вся толпа
вакханок. Дикий гул стоял [1130] над долиной; слышались и стоны царя, пока
он дышал, и ликования вакханок; одна уносила руку, другая ногу вместе с
сандалией; они сдирали мясо с ребер, обнажая кости, и разносили обагренными
руками тело Пенфея.
Теперь части разорванного тела лежат в различных местах, одни - под
мрачными скалами, другие - в густой листве леса, и не легко собрать их;
бедную же его голову сама мать, своими руками сорвавшая ее, наткнула на
острие тирса и, воображая, что это голова горного льва, [1140] несет ее
прямо через Киферон, оставив сестер в хороводах менад. Она приближается к
воротам нашего города, гордясь своей несчастной добычей, взывая к Вакху,
своему товарищу по охоте, своему помощнику в совершенном деле, ниспославшему
ей славную победу... ему, над победным трофеем которого она немало слез
прольет!
Но я уйду подальше от беды, прежде чем Агава приблизится ко дворцу.
Быть благоразумным и чтить все божественное - таково лучшее и, [1150]
думается мне, также самое мудрое решение для смертных. (Уходит во дворец.)
ВТОРАЯ СЦЕНА (ЭММЕЛИЯ)
Хор
Почтим хороводом Вакха, возликуем о несчастье, постигшем Пенфея, змеево
отродье; его, который, надев женский наряд и взяв в руки прекрасный тирс,
обрекший его аду, последовал за быком, направившим его к гибели. Слава вам,
кадмейские вакханки! славную победную [1160] песнь заслужили вы - на горе,
на слезы себе! Что за прекрасный трофей - схватить обливающуюся кровью руку
своего дитяти!
ТРЕТЬЯ СЦЕНА (КОММОС)
На правом краю сцены появляется Агава, с нею толпа фиванских вакханок. Агава
- женщина еще молодая, в полном расцвете своей матрональной красоты. Ее
пылающие щеки свидетельствуют о вакхическом восторге, который ее объял, ее
блуждающие глаза - о том, что этот восторг уже перешел в помешательство. Ее
хитон запятнан кровью; на конце своего тирса она несет над левым плечом,
сама не видя ее, облитую кровью голову убитого Пенфея.
При виде Агавы хор прекращает пляску и останавливается, как бы в оцепенении;
корифейка одна сохраняет все свое хладнокровие.
Корифейка
Но вот я вижу Агаву, Пенфееву мать; с блуждающим взором она
направляется ко дворцу. (Своим растерявшимся товаркам, строго.)
Приветствуйте почитательниц благословенного бога!
Между тем Агава в торжествующей осанке и с вакхическими возгласами
приблизилась ко дворцу, ожидая, что весь народ хлынет ей навстречу; видя,
что все боязливо жмутся, она недовольна; но вот она замечает лидийских
вакханок и радостно направляется к ним.
Строфа.
Агава
(поет)
Азиатские вакханки...
Молодая вакханка
(ближайшая к Агаве, будучи не в силах преодолеть свое отвращение)
Зачем ты зовешь нас? Уйди!
Агава
(не расслышавшая этого возгласа, продолжает, показывая свой трофей)
...мы приносим с горы во дворец этот только что срезанный цветок - нашу
счастливую добычу. [1170]
Корифейка
(Агаве, строго глядя на свою молодую землячку)
Вижу и приветствую тебя, как свою товарку.
Агава
(не удовлетворенная степенностью корифейки)
Я без тенет поймала его - молодого детеныша горного льва, как вы можете
убедиться сами!
Корифейка
В какой глуши?
Агава
(стараясь припомнить что-то)
Киферон... (Опять ищет.)
Корифейка
Что же дальше? "Киферон"?
Агава
(быстро и торжествующе)
Был его убийцей. [1180]
Корифейка
А кто первая его ударила?
Агава
Это мой подвиг! "Счастливая Агава!" - так величают меня в наших
хороводах.
Корифейка
А кто еще?
Агава
(опять начинает искать; вдруг ей кажется, что она припоминает; она быстро
кричит)
Кадмовы... (И тотчас замолкает: по-видимому, это воспоминание ей