Евстигнеев Кирилл. Крылатая гвардия

   - Чего носом крутишь? Дай-ка сюда, разберемся, что тебе подбросили?
   И, взглянув на лист ватмана, восклицал:
   - Так это же проще пареной репы!
   - Дядя Ваня, для вас все просто, - отвечал я.
   - А то как же? Постой с мое у станка, тогда и тебе будет просто.
   Указывая на чертеж, он как бы вслух размышлял, с чего бы начал, какой бы операцией закончил изготовление детали. Убедившись, что совет возымел успех, торопился:
   - Эх, время-то как бежит... За дело! - и уходил к станку.
   Изготовленную деталь я непременно показывал дяде Ване. Он внимательно рассматривал ее, поправляя очки-кругляки на носу, затем говорил:
   - Мал золотник, да дорог. Искусство! - и, проверив соответствие детали заданным размерам, довольно восклицал: - Только не суетись - рабочей чести не посрамишь никогда...
   Вскоре, получив путевку комитета комсомола, я решил попытать счастья в авиации. Михаил Бурим, Лева Лупей, я и другие прошли строгую медицинскую комиссию и были зачислены курсантами в Челябинский аэроклуб. Каждый из нас наивно рассчитывал, что жизнь в аэроклубе начнется с полетов, но оказалось, что для этого нужно изучить ряд теоретических дисциплин. И нас это немного огорчило. Теорию мы. изучали без отрыва от производства. Кое-кому из заводских не понравилось такое сочетание - они перестали посещать занятия. А" я и не заметил, как за разбором конструкции самолета, мотора, аэродинамики, самолетовождения прошла зима.
   Весной начались полеты - курсанты повеселели. Каждый из нас в зависимости от того, в какое время работал на заводе, участвовал в полетах в одной из смен летного дня. Для поездки на аэродром завод выделил грузовую автомашину, и из ее открытого кузова жители Челябинска часто слышали веселые песни.
   Группу, в которой я обучался, вел молодой, но достаточно опытный инструктор Николай Федорович Кобзев. В первом же ознакомительном полете в зону он показал, на что способен У-2 при умелом использовании всех его маневренно-скоростных качеств: виражи, перевороты, боевые развороты, петли Нестерова, спираль. У некоторых из нас при перегрузках на пилотаже темнело в глазах, но восторгу от полета не было границ!..
   После ознакомления с управлением машиной в пятом океане начались провозные полеты по кругу. Искусство пилотажа давалось не сразу, не всем одинаково, и Николай Федорович, понимая тревогу курсантов, говорил:
   - Друзья мои, вы все будете летать самостоятельно. Только в разное время. Спокойствие и вера в лучшее - таким должен" быть настрой ваших душ.
   Слова инструктора вселили в нас уверенность. Настроение улучшилось, напряжение ослабло, а за этим и самолет стал как бы послушнее, ошибки случались все реже.
   В скором времени мы начали получать разрешения на первый самостоятельный полет. Группа торжествовала: все курсанты в течение недели успешно выполнили полеты по кругу.
   С приобретением навыка, когда мы приступили уже к отработке пилотажа в зоне, начались отклонения. Нет-нет, да кто-нибудь проявит вольность: один выполнит лишнюю фигуру, другой подойдет на посадку "по-истребительски" - на повышенной скорости, а кто и по невнимательности допустит ошибку на планировании и по-вороньи плюхнется на землю.
   Инструктор зорко следил за нашими полетами и, если кто-либо умышленно или по небрежности отклонялся от задания, не прощал, был полон справедливого негодования. Уважение к Николаю Федоровичу сдерживало наши самонадеянные порывы, полеты выполнялись в соответствии с его указаниями. Однако срывы иногда бывали, и горе тому, кто на это отваживался.
   Как-то при возвращении из зоны после удачно выполненного задания я снизился ниже установленной высоты и; на подходе к аэродрому заметил движущийся железнодорожный состав. Захотелось убедиться в разности скоростей "чугунки" и моей машины. Скорость была моей слабостью. Но в зоне на большой высоте я ее не ощущал: предметы, строения и ориентиры проплывали медленно, самолет, можно сказать, зависал над ними. Местность меняется быстро, когда пролетаешь на малой высоте. Предметы быстро проносятся под тобой, чувствуется быстрота, захватывающая дух и дающая необъяснимую радость.
   И вот я устремляюсь на поезд и на высоте метров в двадцать пять пролетаю правее состава. Убедившись, что поезд уступает в скорости моему самолету, захожу на посадку. И, как это часто случается в жизни, дурные поступки сопровождаются непредвиденными обстоятельствами: у самолета, не знаю почему, возможно из-за повышенной нагрузки на органы приземления при не совсем мягкой посадке или из-за ветхости, на рулении лопнул амортизатор хвостового костыля. Когда я зарулил на заправочную, инструктор уже находился там. Его мужественное, смуглое от загара лицо с буйной шевелюрой слегка вьющихся волос неузнаваемо жестко. Стройный, в синем комбинезоне, он стоял у хвоста самолета, ожидая моего доклада. Я понял, вольность моя не прошла незамеченной и порицание неминуемо. Рапортую о выполнении задания. В ответ:
   - И все? А кто будет докладывать о выкрутасах?
   - Виноват, не сдержался...
   - "Не сдержался"! Убедительно. Ответ достоин похвалы. Да ты соображаешь, что говоришь! Кто же после этого выпустит тебя в небо?
   Я молчал. Инструктор обратился к курсантам:
   - А вы чего стоите? Меняйте амортизатор... - и он отошел от самолета, закурил, прохаживаясь взад-вперед по стоянке.
   Я с товарищами приступил к замене амортизационного пакета костыля. Механик, руководивший нашей работой, заметил тогда:
   - Ну, парень, ты даешь!.. Рехнулся, что ли? Кто-то предположил:
   - Теперь получит по первое число.
   - Леший меня попутал, - в сердцах произнес я.
   - Леший не леший, а сам себе ты изрядно напутал, - ворчал механик.
   Минут через тридцать он доложил инструктору об устранении неисправности и готовности самолета.
   Николай Федорович подошел, приказал мне выйти из строя и спросил:
   - Одумались?
   - Одумался. Виноват! Такое в моей жизни не повторится...
   - "Не повторится"... То, что вы совершили, - грубейшая недисциплинированность! Такое нетерпимо в авиации. Небу нужны люди, не только умеющие летать, но способные подчинять свои эмоции разуму. Только из таких выходят умелые воздушные бойцы. Не знаю, как решится вопрос о продолжении вашей учебы, но от полетов на неделю отстраняю, - заключил инструктор. Будете встречать самолеты...
   Многое я передумал в свой "нелетный" период. Особенно мучили угрызения совести во время занятий на тренажере - "журавле". Тренировка на нем для курсанта, уже летающего самостоятельно, считалась унизительной.
   Но неделя прошла. Накануне предстоящего летного дня при разборе полетов инструктор обратился к курсантам с вопросом:
   - Как вы находите "несдержавшегося", не пора ли ему оставить "журавля" в покое?
   Ребята поняли, что вопрос касается меня, и дружно ответили:
   - Пора! Разрешите ему летать.
   - Как вы решили, так тому и быть! - согласился Кобзев. - Евстигнеев, учтите, малейшее нарушение - и вам уже не быть в аэроклубе. Уяснили?
   Мой ответ был весьма лаконичен - "да".
   На следующее утро, выполнив контрольно-провозной полет с инструктором, я продолжил самостоятельные полеты.
   Прошел месяц. Я летал без особых замечаний, приближаясь к завершению программы. И вдруг, как говорится, ни с того ни с сего, опаздываю к отъезду автомашины на аэродром. День не летаю, за ним другой, на третий пора идти к инструктору с повинной, а я не могу себя переломить - неудобно. И тогда принимаю решение прекратить учебу в аэроклубе.
   Через неделю моего отсутствия в аэроклубе, в один из дней, когда из-за сильного дождя и низкой облачности затих гул моторов на аэродроме, Николай Федорович пришел ко мне домой. Я не ожидал этого визита и очень удивился, увидев инструктора.
   Поздоровались. Я представил Кобзева сестре:
   - Поля, это Николай Федорович, мой инструктор в аэроклубе.
   Она вышла из комнаты, чтобы не мешать нашему разговору. Стульев не было, присели на табуретки. Осмотрев небогатую обстановку, Кобзев сказал:
   - Вижу: жив и здоров, а авиацию забыл. На полетах не бываешь... Не ладится на работе?
   - Нет, с работой в порядке. Деталь одна капризничала, но "уговорили" пошла. Теперь все как будто нормально.
   - Вот и хорошо. Можно приступить к полетам, - поддержал мысль инструктор.
   - Николай Федорович, устал я. Пока сдашь смену, пока вымоешься в душевой, глядишь, уже бежать к автомашине, чтобы успеть на аэродром. В первую смену тоже не лучше: та же суета, еле успеваешь на завод. Нигде я не бываю, ничего не вижу. Спрашивается, к чему все это? Представим, что окончу аэроклуб, а дальше что? Два, три года пройдет - и все превратится в ненужную забаву юности. Не так ли?
   - Ух ты, как расплакался, - усмехнулся Кобзев. - Только знаешь, на что это похоже? На лепет слабовольного. Не обижайся. Получил ты по заслугам. Понимаю, что нелегко. А на что же ты рассчитывал? На легкую победу? Нет, Кирилл, такого в летной жизни не бывает. Да и принимать такое будешь без удовольствия и радости. Тебя тянет улица? Хочется красивого отдыха? Что ж, времени у тебя теперь достаточно. Только тому, кто испытал радость полета, не так-то легко расстаться с небом. Поймешь потом. Аэроклуб - жизни не помеха. Окончи его, тогда и решай, как быть с авиацией. Так Николай Федорович вторично помог мне остаться в авиации, и я на всю жизнь сохранил огромное к нему уважение.
   Осенью 1937 года я окончил программу обучения. Свободное от работы время все чаще стал проводить с дружками на вечеринках в общежитиях. Гулянья с песнями иногда затягивались до глубокой ночи, и утром после короткого сна я уходил на завод с чувством усталости, какой-то внутренней пустоты.
   Мастер цеха первое время молча посматривал на меня, но вот как-то в конце рабочего дня отвел в сторону:
   - Слушай, пилот, что-то я не узнаю тебя. В цех приходишь словно судак вареный. Энергии и инициативы прошлой как не бывало. Работа из рук валится. Не слишком ли лихо ухватился за веселую жизнь? Нечем занять себя? Вон тракторный техникум под боком, иди на вечернее отделение. А то ведь так можно догуляться и до неприятностей...
   - Георгий Федорович, в техникум уже поздно. Если и надумаю учиться, то только на следующую осень, а с загулами - все! - искренне раскаялся я.
   Слово, данное старому рабочему, я сдержал.
   Наступила осень. Товарищей моего возраста начали призывать в армию. Иду к райвоенкому и узнаю, что по ходатайству управления завода мне предоставлена на год отсрочка. С этим я согласиться не мог и добился призыва...
   И вот четыре года позади. Чем-то закончится мой приезд в Москву, как решится дальнейшая судьба? Хотелось бы получить направление в часть, действующую на фронте, но как отнесутся к этому в кадрах? Сила военного приказа известна. Поэтому мы решили действовать так, как договорились в пути, - во что бы то ни стало добиваться отправки на фронт. И начали с пункта сбора летного состава.
    
   Ближе к фронту
   Столица встретила нас полным затемнением. Громады зданий, противотанковые ежи, аэростаты заграждений, лучи прожекторов в ночном мраке создавали впечатление грозной и несокрушимой силы. Изрядно поплутав по темным и почти безлюдным улицам, мы наконец нашли какой-то пункт сбора. Дежурный, молодой щеголеватый лейтенант в форме летчика, проверив наши командировочные удостоверения, с улыбкой сказал:
   - Братцы! Да вы не туда прибыли. Здесь - "биржа труда", а в предписании говорится четко и ясно: "...в Управление кадров ВВС",- и вернул нам документы.
   Бродить по ночным улицам больше не хотелось, устали мы изрядно и решили попросить дежурного о ночлеге, ссылаясь на свою провинциальную неосведомленность.
   - Товарищ лейтенант, - настойчиво начал Пантелеев,- устройте пока нас в ваших владениях!
   Дежурный оказался добрым парнем:
   - Ладно, считайте, что вам повезло: я и сам из таких же... бегу ближе к фронту. Завтра разберетесь, что к чему,- и приказал своему помощнику разместить нас в одной из комнатушек.
   Утром мы и в самом деле разобрались в обстановке. Пилотов, рвущихся на фронт, здесь оказалось так много, что то бодрое, радужное настроение, с каким уезжали из школы, заметно помрачнело. Нам стало известно, что на "кобрах" обошлись без нас. Узнать что-либо определенное, к сожалению, не удалось, и мы больше прислушивались к бурным беседам, из которых поняли, что нужно ждать вызова из Управления кадров ВВС или вербовщика - представителя с определенными полномочиями, отбирающего нужный состав для формирования или пополнения какой-либо боевой части. Решили ждать случая, и вскоре он подвернулся.
   На сборный пункт прибыл командир 240-го истребительного авиаполка майор И. С. Солдатенко. Познакомился он со всеми и обратил внимание, что среди летчиков только мы четверо имеем сержантские звания:
   - А у вас какой настрой, товарищи сержанты? Василий Пантелеев, парень словоохотливый, находчивый, весело ответил:
   - Настрой боевой - хоть сейчас в бой!
   - Так сразу и в бой?- усмехнулся майор.
   - А мы истребители из сибирской школы пилотов,- вставил Михаил Шабанов.
   - Вот это уже здорово! - искренне обрадовался командир полка и пригласил нас в канцелярию пункта для продолжения беседы.
   Мы были откровенны с майором. Он также признался, что прибыл сюда, чтобы отобрать нескольких пилотов в полк, который заканчивает укомплектование и после переучивания на новые самолеты должен уйти на фронт.
   - С личными делами познакомлюсь позже. В полку много таких, что пороху не нюхали. Считайте себя летчиками 240-го истребительного.
   - Когда отправка? - поинтересовался я.
   - Дня через два-три. Прибудет начальник штаба полка и зайдет за вами. До встречи.
   Заметив в нашем переглядывании какую-то недоговоренность, Солдатенко спросил:
   - В чем дело? Что неясно? Отважился опять Вася Пантелеев:
   - Товарищ майор, продовольственные аттестаты у нас есть, но их не отоваривают. Если можно, подскажите здешнему начальству, чтоб поставили нас на довольствие при столовой пункта сбора.
   Командир полка улыбнулся:
   - Ясно. То-то вы ремни подтянули. А я-то думал: строевики! Сейчас мы ваши затруднения поправим.
   Прощаясь, майор пожал нам руки, и мы увидели глубокие сине-багровые шрамы и красные рубцы на его кистях - отметины огня. Следы ожогов были п на лице. За этой суровой опаленностью угадывалась честная, широкая душа и покоряющая справедливость.
   Окрыленные удачным исходом разговора с командиром полка, мы охотно делились с товарищами своими впечатлениями, результатами беседы. Вскоре на пункт сбора прибыл исполняющий обязанности начальника штаба полка старший лейтенант Гузиенко, и мы уехали с ним в полк, так и не увидав как следует столицу. По пути следования Гузиенко рассказал нам историю полка.
   240-й истребительный авиаполк начал формироваться перед самой войной. Командовал полком первое время капитан Андреев. Заместителями его были: по политической части - военный комиссар старший политрук Г. А. Сиднев, по летной подготовке - капитан С. Т. Рожков, старшим инженером - воентехник первого ранга Е. Л. Фраинт.
   К моменту нападения фашистской Германии на Советский Союз в полку имелось 13 самолетов И-15 бис, 7 летчиков, 25 техников, 80 младших специалистов, и только штаб был укомплектован полностью. В таком составе, входя в 8-ю смешанную авиадивизию, действующую в 11-й армии Северо-Западного фронта, полк начал свое участие в Великой Отечественной войне. Оно было непродолжительным чуть более месяца. Летчики за это время успели произвести 69 боевых вылетов, в основном на штурмовку и разведку войск противника. При этом потерь среди личного состава не было, но самолетов становилось все меньше.
   В августе полк ушел в глубокий тыл и после переучивания на новую матчасть, укомплектованный летным составом, убыл на Ленинградский фронт. При обороне Ленинграда с 14 сентября по ноябрь 1941 года он совершил 286 боевых вылетов, провел 15 воздушных боев, сбил 12 самолетов противника. Основные усилия полка в этот период сосредоточивались на прикрытии наземных войск и сопровождении бомбардировщиков.
   В ноябре 1941 года полк снова переводят в тыл для переучивания на новые самолеты - ЛаГГ3. И только 29 мая 1942 года, окончив формирование, в количестве 20 самолетов под командованием капитана С. Т. Рожкова полк отправляется на Западный фронт в состав 234-й истребительной авиадивизии. По 12 июня 1942 года часть произвела 167 боевых вылетов, затем перелетела на Юго-Западный фронт в распоряжение 8-й воздушной армии. Совершив в ее составе еще 150 боевых вылетов на прикрытие войск и сопровождение штурмовиков, полк уже в третий раз отводится в тыл страны для переучивания на самолеты Ла-5. Оно проходило всего три недели; и в середине августа 1942 года полк под командованием майора И. С. Солдатенко прибывает в район Сталинграда. С 20 по 29 августа на счету авиаполка 109 боевых вылетов, 58 воздушных боев, 10 сбитых самолетов противника.
   Затем часть перебазируется на тыловой аэродром для создания оперативной группы. Это уже четвертый вывод полка с фронта.
   К этому времени благодаря усилиям тружеников тыла возможности страны в материальном обеспечении фронта значительно возросли. Наша авиационная промышленность создала новые машины, не уступающие по тактико-техническим данным самолетам противника. Появилась возможность формировать истребительные авиаполки полного, трехэскадрильного состава, по двенадцать самолетов в каждой. Такое количество боевых машин представляло уже внушительную силу, способную успешно решать боевые задачи.
   Подобное формирование предполагалось и для нашего полка. Поэтому с половины марта 1943 года и до конца войны он не прекращал боевых действий и не уходил в тыл для переучивания или пополнения личным составом и техникой: оно осуществлялось прямо на фронте, без отрыва от боевой обстановки. Летчики прибывали непосредственно в часть группами по 6 - 12 человек. Только что закончившие авиашколы, они не имели боевого опыта, но все были обучены летать на самолетах, на которых полк воевал.
   Начиная с 1943 года наша часть не ощущала острого недостатка и в техническом оснащении. Перед проведением крупных фронтовых операций из глубины страны к нам поступали новые машины.
   Но все это еще впереди. А пока что мы при5ыли в запасной авиационный полк. Нам зачитали приказ о распределении по эскадрильям: мы с Шабановым попали вместе, а Пантелеев и Мубаракшин оказались в двух других подразделениях части. Самолетов в полку не было, вооружение новыми боевыми машинами Ла-5 еще предстояло, и все засели за теорию. Учеба проходила в землянках, где мы жили, прямо на двухъярусных нарах. Руководителем этих занятий в каждой группе был командир эскадрильи, преподавателями и консультантами при изучении конструкции, основных систем и агрегатов самолета - техники полка, которые уже имели опыт эксплуатации этих машин в боях под Сталинградом. Инструкцию по технике пилотирования и эксплуатации нового истребителя изучали методом громкой читки - с подробным разбором каждого ее раздела.
   Жизнь замкнулась на землянке и столовой. Весь день занимались, а вечера коротали, слушая истории из боевой жизни полка. Узнали мы тогда и о судьбе нашего командира - Игнатия Семеновича Солдатенко.
   Этому замечательному воздушному бойцу в свое время пришлось драться за свободу испанского народа. В марте 1937 года механизированные дивизии итальянского экспедиционного корпуса рвались к Гвадалахаре, и республиканская авиация в течение шести суток наносила бомбовые и штурмовые удары по противнику. Полеты эти совершались на высоте 15 - 20 метров. Часто плоскости самолетов прошивали осколки собственных бомб - столь низкой была высота бомбометания. И вот в одном из таких боевых вылетов машину Солдатенко подбили. Высота малая, самолет горит, пламя сбить не удается - скользить-то некуда. Оставалось единственное спасение - немедленная посадка, тогда летчик идет на вынужденную вблизи своих войск. Пламя уже охватило бензобак. Секунды - и он взорвался. Уже кабина в огне, но из нее успевает выбраться горящий пилот...
   В течение месяца аэродромная землянка служила нам настоящей школой боевого опыта, местом горячих споров о грядущих схватках с врагом. В беседах с нами командир полка особое внимание уделял боевым действиям авиации под Сталинградом. Сопоставляя тактико-технические данные Ла-5 с истребителями гитлеровцев, он искал пути грамотного использования преимуществ новейшего по тем временам самолета, учил творческому подходу к ведению воздушного боя.
   В декабре 1942 года полк всем составом отправился на новое место. Там мы получили новенькие, только что прибывшие с завода Ла-5 и горячо благодарили рабочих, сумевших в короткий срок перестроить промышленность на военный лад и дать нам такие современные мощные машины. Вскоре приступили к полетам. Летали, как и положено при осваивании новой машины, по кругу, на отработку пилотажа в зону.
   Летный состав был распределен на пары и звенья, при этом непременно учитывалось желание и взаимное согласие пилотов - кто с кем хотел бы летать. Шабанов и я были включены в боевой расчет полка как ведомые, Пантелеев и Мубаракшин - ведущими. Меня определили в пару к заместителю командира эскадрильи, а Шабанова в звено командира полка.
   Ребята мне даже завидовали. Ведь мой ведущий - орденоносец, участник нескольких воздушных боев. В одном из боевых вылетов он был сбит над территорией, занятой немцами, но в плен, как рассказывал, не попал, вышел к своим. И я души не чаял в своем ведущем: старался подражать ему и на земле, и в воздухе. Первые полеты с ним проходили удачно, но потом случилось такое, отчего я чуть не расстался с жизнью...
   В зоне мы отрабатывали пилотажные фигуры. Выполнили виражи, пикирования, горки. Все шло хорошо. Но вот при развороте на девяносто градусов я оказался слева от ведущего и чуть сзади на расстоянии 20 -25 метров. В этот момент ведущий вдруг ввел свою машину в глубокую спираль со снижением. Высота оказалась настолько мала, что под крылом, на снегу, уже можно было различить следы животных. Наконец закончили спираль и пошли на аэродром. Я запросил разрешение перестроиться из левого пеленга в правый, но в ответ услышал команду: "Разворот влево на 180!"
   И тут Ла-5 ведущего энергично накреняется влево и входит в разворот. Чтобы избежать столкновения с ним, резко сбавляю обороты мотора, снижаюсь, а крен впереди летящего самолета все увеличивается. Положение мое становится угрожающим - деревья мелькают у самой плоскости! Меня прошибает пот, и я вывожу машину во внешнюю сторону строя. Ведущий замечает это и переходит в правый разворот. Мой Ла-5 вновь внизу, опять над самыми деревьями, а скорость настолько мала, что, того и гляди, машина свалится в штопор!.. Но жду, жду выхода из разворота, которому, кажется, не будет конца... Когда крыло самолета касается верхушки одного из деревьев, я уменьшаю крен, набираю высоту и удаляюсь от леса.
   Ведущий командует:
   - Возвращаемся, переходи на правую сторону!
   Отвечаю "понял" и показываю рукой на свою правую плоскость: между элероном и консолью застряла ветка дерева. На большой недозволенной скорости врываемся на аэродром - самолет, летящий по кругу, не видим, разворот выполняем перед самым его носом, не столкнувшись с ним только по счастливой случайности.
   Как только произвели посадку, руководитель полетов передает по радио:
   - После заруливания - ко мне!
   На заправочной механик самолета снял с плоскости застрявшую ветку, спрятал ее за борт куртки и весело доложил:
   - Ни сучка, ни задоринки! Я облегченно вздохнул:
   - Сучок-то у тебя за пазухой. А задоринки... До сих пор не верю, что так обошлось. Подошел ведущий.
   - Как самочувствие?
   - Как видишь, живой,- отвечаю раздраженно. В глазах замкомэска забегали злые огоньки:
   - Ответ не из лучших и не похож на полет: там ты справился хорошо. Хвалю! А так отвечать старшему не советую: говорить - говори, да не заговаривайся.
   Идем к руководителю полетов. Настроение - хуже некуда, а лейтенант чем-то непомерно возбужден: лихо, по-ухарски сдвинул набекрень шлемофон, в такт своим шагам бьет перчаткой по голенищам.
   - Чего молчишь? - не выдерживает наконец.
   - Думаю, что скажу командиру,- отвечаю я неопределенно.
   - Он, оказывается, думает, что скажет командиру! - ведущий удивленно глядит на меня:- Доложим: задание выполнили, а за то, что на кругу самолет не заметили, покаемся - мол, готовы принять любое наказание.
   - Наказание я уже получил. Но все это так гладко, как тебе кажется, не обойдется.
   - Довольно! - негодующе воскликнул лейтенант. - И давай без предложений. Это не твоя печаль. Задача ведомого - быть у крыла самолета ведущего и посапывать в две дырочки. Ясно?..
   Четким шагом он подошел к командиру полка и отрапортовал. Лицо Солдатенко сурово, багровые шрамы покрылись белизной. Он передал микрофон своему заместителю и сдержанно спросил:
   - Товарищ лейтенант, объясните: как вы, летчик с боевым опытом, могли так слепо войти в круг полетов? Представляете, что могло бы быть, если бы своевременно не отклонился от вас летящий по кругу самолет? Слушаю вас. Отвечайте!
   - Товарищ командир, каюсь: в зоне закрутился, вышел на аэродром неожиданно и подрастерялся. Готов понести любое наказание.
   Командир полка смягчился:
   - За признание - меньше наказание. Да и наказание - не самоцель. Впредь надо ходить в зоне, оглядываясь.- И он повернулся ко мне: - Евстигнеев, а вы, верный щит ведущего, куда смотрели? Рассчитываете так же слепо и молча летать в бою?
   Кровь ударила мне в виски: