Страница:
Прошел час, потом два. А господина X все не было. Бабки начали мне грозить и приказали лезть через окно в квартиру. Ну что мне было делать? Снял куртку и полез. Выбил к хуям окно и пролез сквозь дыру на кухню.
Из кухни прошел в комнату. Ощущая запах дерьма. Среди комнаты лежит Анна Андреевна и стонет. Наверное, упала и что-то сломала. Воняла она страшно, под себя нассала и насрала. Лежит среди собственной мочи и дерьма. Пиздец.
Я открыл дверь и впустил в дом бабок. Все начали кричать и приказывать мне, чтобы я ее поднимал.
Я говорю: «Я ебал ее поднимать! Она в дерьме вся!»
Бабки начали меня лупить понемногу своими палками.
Я снимаю реглам. Остался в одной тишотке и стал эту старую суку поднимать.
В конце концов я перемазался весь ее дерьмом, но поднял ее и посадил на кровать. Бабка понемногу начала приходить в себя, а ее соседки стали ее переодевать. Я вышел. Мне было и так противно, чтобы еще смотреть на голую старую пизду.
Потом приехал господин Х., прибежал ко мне домой. Я сказал, что типа не буду больше работать и вообще, пошел бы ты!
6
7
Из кухни прошел в комнату. Ощущая запах дерьма. Среди комнаты лежит Анна Андреевна и стонет. Наверное, упала и что-то сломала. Воняла она страшно, под себя нассала и насрала. Лежит среди собственной мочи и дерьма. Пиздец.
Я открыл дверь и впустил в дом бабок. Все начали кричать и приказывать мне, чтобы я ее поднимал.
Я говорю: «Я ебал ее поднимать! Она в дерьме вся!»
Бабки начали меня лупить понемногу своими палками.
Я снимаю реглам. Остался в одной тишотке и стал эту старую суку поднимать.
В конце концов я перемазался весь ее дерьмом, но поднял ее и посадил на кровать. Бабка понемногу начала приходить в себя, а ее соседки стали ее переодевать. Я вышел. Мне было и так противно, чтобы еще смотреть на голую старую пизду.
Потом приехал господин Х., прибежал ко мне домой. Я сказал, что типа не буду больше работать и вообще, пошел бы ты!
6
Ночью пошел снег и температура упала до минуса. Сразу очень густой и сильный и уже через несколько часов укрыл собой весь город. Грек пришел только утром, счастливый очень. Наверное, классно поебался. Рассказывал, что чикса, у которой он ночевал, еще какую-то подружку пригласила и они втроем кувыркались аж до самого рассвета.
Я стоял в своей комнате с головной болью после вчерашнего коньяка открыв окно, наблюдая как снег насилует город и влетает крупными холодными хлопьями в мою комнату. Снежинки и их хлопья падали на деревья, землю и людей. Снег падал на пол моей комнаты и превращался в лужицы. Я был голый, в одних только трусах, снег облеплял мое тело и приятно его охлаждал. Я не боялся того, что могу заболеть. Я хотел контакта со снегом, хотел его холода, хотел его, в общем. Чуть ли не в сексуальном плане хотел. У нас был с ним сейчас контакт, почти что секс. Знаете, есть люди, которые любят сексом с деревьями разными заниматься? Так вот, я их всех переплюнул, со снегом никто еще сексом не занимался. Только кончить на таком холоде было проблематично.
Потом я закрыл окно и пошел на кухню. Начал рыться в холодильнике, чтобы найти себе что-то на завтрак. Вчерашнюю колбасу я уже давно съел, нашел только кусок сыра и полбутылки домашнего вина, привезенного их Каховки Греком.
— Вадик, можно допить?
— Ты вчера не напился, что ли?
— Не-а.
— Ну, бери.
Сажусь в комнате перед ТиВи и начинаю кусать сыр прямо от куска и пить вино жадно впиваясь в горлышко пол-литровой бутылки из-под минералки губами. Завтрак интеллектуала.
Сегодня у меня долгий день и я не знаю, чем мне заняться.
Надо убивать время. Писать ничего не хочется, в голове каша, так что написать я могу только кашу, не более того.
Можно поехать в центр в трубу и попробовать снять себе какую-нибудь девочку-панка, потом привезти ее сюда и выспаться с ней, за что она наградит меня «букетом». Можно поехать к своему старому знакомому Леше по кличке Кабан. Он маргинальная личность, поэт и художник. Написал с два десятка стихотворений и нарисовал несколько картинок маслом. Стихи у него нормальные, могу об этом говорить, как бывший поэт, про полотна говорить не буду, я в этом ничего не шарю. Он живет в другой части города, в центре блин, на Печерске. Дорога к нему займет у меня около часа. У него можно будет похавать и выпить. Можно будет сходить с ним на какое-то частное пати.
Начинаю искать, что бы одеть. Беру старую армейскую куртку, одеваю ее и иду в сторону восемнадцатого троллейбуса.
На улице холодно, прячу руки в карманы и втягиваю голову в холодный ворот куртки. Некоторые любят говорить про такую погоду: «Свежо!», тогда как погода эта просто-напросто хуевая. Ко мне подбегает какой-то бомж и просит десять копеек. По его морде видно, что у него уже давно не все дома. Мне так холодно, что даже не хочется делать лишних движений, поэтому просто посылаю его нахуй. Он скулит как собака и скрывается в темной подворотне.
Сажусь в троллейбус и молча еду прикрыв глаза. Холодные потоки воздуха дуют на меня из всех щелей. Выхожу на станции метро «Лукъяновская», прохожу мимо тележки с лотерейными билетами и бабками, торгующими пирожками — тошнотиками. Спускаюсь вниз. В это время людей в метро мало. Все на учебе или на работе. Тут приятно и тепло. Вообще, люблю киевское метро, маленькое и уютное. Помню долго путался в туннелях московского, офигев после киевского.
Выхожу на станции метро «Печерская». Перебегаю проспект и оказываюсь прямо возле дома Кабана. Снег становиться мелким и режет лицо как куски стекла. Одним рывком поднимаюсь на пятый этаж и начинаю лупить ногой в деревянную дверь без обшивки. У Кабана самая страшная дверь во всей парадной. В этой части города живут люди с достатком, такие маргиналы, как Леха, тут, скорее, исключение. Звонок у Лехи не работает с лета.
Леха открывает мне двери и долго молча, своими грустными глазами смотрит на меня. Ясно, что я приехал без звонка и поэтому он не очень-то и рад сейчас меня видеть. Может у него планы были? Ничего, сейчас с ним бухнем и станет рад мне. Леха был огромным, около 190 ростом и более центнера весом кекс, с густой рыжей бородой и длинными сально-рыжими волосами.
— Привет, Леха! Мне так что и стоять тут?
— Нет, входи.
Его лицо, как всегда, имеет нездоровый зеленоватый оттенок. Леха ужа давно подсел на ширку, говорит, что без нее не может творить, искусство требует жертв. По запаху от Лехи я понял, что вчера он пил и пил немало. Человека мучило жестокое похмелье.
Квартира Лехи была классической квартирой сумасшедшего и одинокого маргинала. В ней всегда стоял запах женщин, спиртного, свежей ширки, плана и разложений. И сейчас, воздух был набит алкогольными парами. Стены его были изрисованы его же картинами, надписями его богемных любовниц, перемазаны местами зелеными соплями, кровью и кусками фекалий. Однажды, пьяные в жопу и обосранный Леха сидел дома и рисовал на стене картину. Потом ему видно шизануло и он, пардон, обосрался. Схватив куски своего же дерьма, он начал пальцем наносить мазки на картину, вместо красок. Подумав, что этого мало, он схватил нож для бумаги и, расковыряв им вену, начал мокать палец в свою кровь и наносить мазки уже ей. Потом, обессиленный, он рухнул на пол в собственное дерьмо и уснул. Ранка на руке была не глубокая и быстро затянулась, так что Леха не помер. Сейчас это творение украшало одну их стен его мастерской. Во второй комнате стояли ТиВи и кушетка. В мастерской, кроме стола, стула и мольберта лежал матрац и находилась куча какого-то хлама.
На стенах были не только надписи и картины, но и стихи, которые пьяный Леха предпочитал писать прямо тут, красками. Они у него никогда не терялись и, со временем, он собирался переписать их на бумагу.
Рабочий стол Лехи был завален мятыми бумагами, книгами (книги были разбросанны по всей квартире, даже в ванной и туалете, Леха относился к тому типу людей, который одновременно читал семь-десять книг). Иногда Леха садился за стол и, все же, писал стихи на бумаге. Но эти стихи, по его словам, получались у него хуевыми, поэтому он свирепел, рвал их на куски и швырял в кучу хлама, которая была навалена в углу его мастерской. В куче хлама, находились, так же, куски его гардероба.
Пол его мастерской был устлан гандонами, кусками сырного пирога, битым бутылочным и стаканным стеклом, пустыми бутылками, какой-то одеждой, рваными бумажками. Иногда попадались засохшие куски фекалий и блевотины. Вонь стояла жуткая, не смотря на почти всегда открытые окна.
В углу, на матраце, лежала девочка, на вид лет четырнадцати. Она еще спала. На столе стояла полу-пустая бутылка коньяка и два стакана.
— Садись.
Сам Леха сел на единственный в комнате стул. Я оглянулся вокруг и сел рядом со спящей девушкой.
— Хочешь, можешь выебать, — сухо предложил Леха, показывая пальцем на ранетку и открывая бутылку коньяка.
— Может быть, но позже.
Леха разлил нам остаток по стаканам, вышло грамм по сто. Мы выпили, не закусывая. Лицо Лехи стало приобретать здоровый розовый оттенок.
— Чего тебе в такую рань, блядь, не спится?
— Ты же знаешь, я не буду врать. Скучно до смерти, вообще не знаю чем заняться. Вот приехал к тебе, может ты хоть что-то придумаешь. И я сейчас на нуле, еще и тебе должен, так что приехал и с надеждой на твою финансовую помощь.
Леха снова налил. Мы выпили. Потом кряхтя, под своим весом, он полез в какой-то ящик, достал оттуда партмане, из которого извлек пачку баксов — купюрами по десять и двадцать. Протянул одну двадцатку мне:
— Отдашь, когда будет возможность.
Девушка, которая все это время спала, перевернулась на другой бок и начала просыпаться, открывая глаза.
— Где ты ее взял?
— Вчера подобрал тут в парадняке. Неферша какая-то. Я валил с диско, смотрю сидит прислонившись к стене, будто спит. Ну ты знаешь, я не могу пройти мимо вот такой малютки. Ей лет четырнадцать наверное, они все такие чистые в этом возрасте, как небо летом. Хотя она уже была не целка. Но сладенькая такая. Бля, советую, выеби ее.
Леха продолжал в том же духе.
— Я знаю, что меня за развращение посадить могут, но что я сделать то могу?
Он как будто оправдывался.
Девочка открыла глаза удивительной небесной голубизны и с интересом посмотрела на меня.
— Как ее зовут?
— Ты думаешь я помню?
— Солнце, как тебя звать.
— Маша.
Маша улыбнулась мне своими крепкими белыми зубками.
Маша скинула с себя простынь и оказалась полностью голенькой.
Леха пошел варить нам кофе, а я остался помогать одеваться девушке. Мы совместными усилиями нашли среди хлама ее белые трусики, которые она тут же кокетливо натянула, засунув сначала одну ножку, потом другую, а потом худенькими ручками натянула их на миниатюрную попку.
Совсем девочка маленькая. Рост может сантиметров 160, худенькая как скелетик. Но попка не костлявая, акуратненькая, и две грудки-персика. Волосы средней длины, черные. Прядь упала на глаза и она поправила ее ручкой. Потом я подал ей футболку и смотрел на то, как она улыбаясь, натягивает ее через голову, скрывая от меня грудки-персики. У меня непроизвольно встал. Член больно уперся в молнию через трусы.
Потом я подал ей джинсы и куртку-кенгуру.
Потом мы пошли пить на кухню кофе, после чего, девочка чмокнув Леху и одарив меня улыбкой покинула нашу кампанию. Уже в дверях Леха сунул ей пять гривен на такси.
— Какие теперь будут идеи? — спросил я у Лехи.
— Да есть тут одна.
Леха улыбнулся.
— Есть у меня тут одна чикса знакомая, живет под Киевом, десять километров до Борисполя. У нее родаки мажоры. Купили ей там домик так нехуевый и отпустили девочку на вольные хлеба. Мы у нее там собираемся иногда. Она тоже маргиналка, рисует всякую хуйню, картины мне ее не нравятся, а вот трахать ее — самый кайф. Ты ее тоже трахнуть можешь, мне не жалко. Можно к ней поехать, думаю будет не скучно, гыгыгы.
— Как ее звать? Я типа может знаю ее.
— Эльза Лок.
— Не, не слышал о такой, а она что, еврейка?
— Кажется у нее польские корни. Если у тебя есть сомнения, можно позвонить и попросить, чтобы она позвала какую-нибудь подружку.
Леху страшно бесило то, что я категорически отказывался спать с девушками-еврейками.
В общем, плевать! Леха схватил радиотелефон и начал бешено набирать нужный номер. Договорился с этой киской, что мы приедем к ней в четыре дня-вечера. Сейчас уже было около полудня.
— Какие предложения на счет того, как будем добираться туда? Я ебал ехать пригородными автобусами полными старых птиц и всяких вонючих селюков.
— Не кипятись, Факовский, возьмем мою тачку. С ней все в полном порядке.
— У тебя появилась тачка? С каких пор? Нет, я конечно помню, что ты еще два года назад твердил мне о том, что собираешься покупать себе Опель, но, бля, Леха, я не верю в это! Как ты смог скопить бабки?
— Я решил ограничиться «девяткой», мне ее один козел подогнал, там свои мутки были.
— А-а, — протянул я.
— Хочешь еще чашечку кофе?
— Я бы предпочел чая с молоком.
— Хуевые английские привычки.
Леха заворчал и полез в холодильник искать молоко. Я поставил снова разогреваться чайник и, пока вода закипала, искал чайные пакетики в буфете. Леха извлек из холодильника полу-пустой пакет молока Parmalat и протянул мне. Я снял с плиты чайник с кипятком и залил им пол-чашки с чайным пакетиком. Кинул две ложки сахара, сверху залил молоком и тщательно перемешал.
— Не представляю, как можно пить эту пидорскую гадость.
— Между прочим, топ-бои в Лондоне по утрам пьют именно эту, как ты сказал «пидорскую гадость».
— Ты же знаешь, мне плевать на футбол, а особенно на всяких топ-боев, хуйня все это.
— С тобой бесполезно спорить.
Потом Леха пошел за тачкой, которую он оставил на платной стоянке недалеко от своего дома. Я же поленился в такую погоду лишний раз выходить из дома. В те тридцать минут что его не было, я ходил по его квартире, читал надписи на стенах и рассматривал картинки. Сделал попытку найти среди хаоса бутылку с горючим, но попытка оказалась неудачной. Нашел я только зеленый кусок колбасы, который сожрал запивая прямо из пакета Parmalat-ом, а потом думал, справится ли мой желудок с этим куском.
Леха пригнал тачку. Перед тем, как зайти за мной, сбегал в магазин, купил три бутылки вина «Винодел», кусок «Новороссийского» сыра и палку конской колбасы.
Я сел на переднее сидение, он — за руль. Пакет с вином и хавчиком кинули на заднее сидение среди кучи старых газет и нескольких пустых бутылок из-под минеральной воды.
Тачка у Лехи была почти новая, пробег всего пять тысяч, черного цвета, внутри кожаная отделка пахла свежестью.
Леха врубил магнитолу SONY на волну Просто-Радио и мы выехали из двора.
Спустились на набережную и уже скоро оказались на скоростном шоссе. Машина набрала скорость в сто двадцать километров в час и, учитывая то, что Леха был уже подвыпившим, мне было далеко не комфортно. Чувство опасности усугублялось еще и тем, что снег начал валить еще сильнее, от чего видимость не превышала двадцати-двадцати пяти метров.
Такое ощущение, что мы летели, разрезая крыльями снеговую завесу.
Я хорошо помню это чувство полета. Это произошло со мной, во время моего однодневного пребывания в Амстердаме, на обратном пути из Лондона. Понятно, что в Амстердаме мы нормально накурились, а перед самым отъездом купили у нигеров пирожки с грибочками и марочки. Я всего этого наебашился прямо в автобусе, запивая из литровой бутылки пепси-колой. Потом я врубил cd-рекордер с М. Мэнсоном (подогнал его прямо в Амстердаме) и начал понемногу отрубаться. Проснулся примерно через час: автобус летел с сумасшедшей скоростью, крыша его пропала, земля тоже. В общем, типа, над башкой были звезды и вокруг, и в голове тоже звездочки летали и было жутко весело. Я, потом, стал смотреть вниз через окно и увидел там внизу лес и какие-то темные поля. Потом началась посадка. Это автобус остановился на автобане. Я вышел поссать в туалет и почувствовал себя Святым Христом! Мои ноги не касались земли, я как — будто летел на высоте пять сантиметров от асфальтовой дорожки. Я, в общем, так еле-еле дотепал до туалета, размахивая руками словно крыльями (наверное со стороны это по-идиотски выглядело), натыкаясь на людей и разные предметы. Отлил. Вернулся в автобус и начал понемногу отходить ко сну. Потом меня еще дня два плющило не по детски. Я вообще, почти двое суток спал, просыпаясь только для того, чтобы выпить пепси и схавать какой-то крекер.
Сейчас ощущения были схожими. Мы почти летели, Леха был выпившим и мы спокойно могли вылететь с трассы и провести последние минуты жизни агонизируя в разбитой машине с кишками на морде среди елочек.
— Ты блин, пупс, ты можешь ехать медленнее? Мы так нахуй разобьемся!
— Не ссы, Факович! Все будет нормально! Кстати, как на счет того чтобы закачать в себя немного пивка и сожрать чего-либо?
Леха указал пальцем на маленькое придорожное кафе по правую сторону от нас и, не дожидаясь моего согласия, стал тормозить и заруливать на заметенную снегом гравиевую дорожку перед кафе.
Мы зашли внутрь. Довольно чистенько. Кафе маленькое, всего на четыре столика. Кроме нас и приветливого бармена никого не оказалось. Мы сели за столик, который находился возле окна, как раз так, чтобы можно было видеть машину. Леха взял меню и с деловым видом его пролистал. Потом он заказал нам по порции дерунов со сметаной, бокалу светлой оболони и салату из капусты. В довершении всего, запили мы все это чаем. Леха удовлетворенно потянулся и откинулся на спинку стула. Достал из нагрудного кармана пачку красного Бонда и затянулся. Подвинул пачку мне, я жестом отказался. Докурив свою сигарету, он небрежно бросил на стол двадцатку, которая включала в себя и щедрые чаевые и мы покинули помещение.
К месту назначения мы добрались буквально в течении двадцати минут. С трассы мы свернули влево и еще ехали метров сто по узенькой асфальтовой дорожке между елочек, пока не увидели двухэтажный домик, обнесенный железной оградой. Мы подъехали к воротам и Леха пару раз просигналил. Через минуту дверь дома открылась и на пороге появилась темноволосая девушка с накинутой на плечи синей спортивной курткой. Он пробежала по дорожке и открыла нам ворота. Отошла в сторону. Мы въехали. После чего ворота были снова закрыты.
— Привет солнышко, — Леха прижал Эльзу к себе и поцеловал ее в губы, — это мой друг, великий писатель Дмитрий Факовский, — сказал он с улыбкой.
Эльза мило мне улыбнулась и я поцеловал протянутую руку.
— Очень приятно.
— Мне тоже.
Мы зашли в дом. Внизу находился зал с ТиВи и шкурами на деревянном полу, сверху — две спальни и летняя веранда. От зала шли две двери — на кухню и в туалет. Пластиковые окна не впускали холод, все было сделано со вкусом и добротно. Хороший домик, в таком можно жить. Окинув комнату взглядом, я сразу понял, что подружки нет.
— А где твоя подружка? — непонятно зачем спросил я.
— Ой, она позвонила и сказала что у нее там проблемы с сессией, она не сможет приехать, извините.
— Ничего страшного, главное что ты у нас солнышко есть.
— У вас? — Эльза улыбнулась.
Она уже сбросила куртку и была одета сейчас в розовый халатик, под которым отчетливо просматривалось отсутствие лифа и белые трусики. На ногах — кроссы.
Мы начали устраиваться в зале. Леха достал привезенный нами хавчик и вино и поставил это все на большой дубовый стол. Эльза принесла две бутылки конька и французские булочки.
Мы сели за стол. Леха рядом с Эльзой, а я напротив их. Я долго рассматривал ее лицо, пытаясь определить, является ли он жидовочкой, но так и не смог этого сделать, во всяком случае нос у нее не был горбатый.
Эльза встала, подошла к музыкальному центру и поставила диск группы «BrainStorm» альбом «Online», горячие парни с Латвии.
Мы пили, ели и пытались о чем-то говорить. Я видел, что Леха только выжидает момент для того, чтобы трахнуть Эльзу, я оказывался в данной ситуации третим лишним. Я решил отблагодарить Леху, за спиртное, поэтому встал и сказал, что выйду немного прогуляться. Леха благодарно улыбнулся.
Я вышел во двор. Темнело рано. На небе были звезды, снеговые тучи скрылись за горизонтом вместе с прошедшим днем. Я смотрел на звезды и думал о том, смогу ли при всем желании сейчас трахнуть Эльзу после Лехи. Я слишком много выпил, мазафака, могло и не встать, особенно, если не удастся выкинуть из головы паранойную мысль о том, что Эльза — жидовочка. Я вернулся в дом. Зал был пустой. Сверху слышался звериный рев Лехи. Он делал лав с Эльзой. Я пошел на кухню и стал рыться в холодильнике. Мои поиски увенчались успехом — блок на шесть баночек пива Оболонь Лагер. Я вернулся во двор, упал в пластиковое кресло, закинув ноги на перила и открыл первую баночку пива.
После третей баночки пива, которую я осушил в течении двадцати минут, я почувствовал, что ебать Эльзу не буду точно, я не мог представить себя даже мастурбирующим. У меня не встало бы. Я вернулся в дом и врубил диск «BrainStorm», песню про какого-то «Kitten». Улегся на диван, чувствуя, как от всего выпитого за сегодня начинает распирать голову. Я отрыгнул пивом, и вместе с розовыми пузырьками из носа вылетели бабочки и взвились к потолку. Сука! У этой ебаной жидовки должна быть наркота! Я свалился с дивана под звуки латвийских парней и на четвереньках пополз с какому-то ебаному шкафу. Открыл его первую дверцу и начал искать. Нихуя! Хоть бы марочку. Я обиженно зарыдал и сел на задницу, оперевшись спиной о стену. Открыл еще баночку пива и начал ее смоктать и смотреть на бабочек, которые непонятно каким образом попали в мою голову и сейчас вырывались из нее с каждой отрыжкой.
Не знаю, заснул ли я, или это был мой очередной трип, но я увидел себя на берегу моря на белом как кокаин песке. Вокруг не было ни одного человека. В воздухе парили чайки, издавая противные пугающие звуки. Их было три-четыре. Неожиданно, они начали пикировать на меня. Они клевали мои глаза и мое тело. Я пытался орать, но ни хуя не получалось. Была тупая боль, потом все начало темнеть и трип закончился, я просто отключился.
Я почувствовал, как кто-то толкает меня в живот. С трудом открыл каменные веки и стал таращить глаза в полутьме. Надо мной стоял одетый Леха.
— Поехали, суперкекс.
— Какого так рано. Который, мать твою, час.
— Шесть утра, надо валить, пока чикса спит, не спрашивай почему, свои мутки.
— Пом-медленней, я не могу воспринимать так быстро.
— Пошли, бля.
Рывком Леха поднял меня на ноги. Тело ужасно ныло. Кадык судорожно поднимался вверх в предчувствии блевания. Голова кружилась, а близорукие глаза не моглу привыкнуть к темноте. Солнце еще спало.
— Леха, бля.
— Пошли!
Леха потащил меня к выходу одной рукой, другой неся мои вещи. Мы вышли на улицу. Морозный утренний воздух приятно ударил по голове. Я глубоко вдохнул его. Леха открыл дверь тачки и кинул меня на заднее сидение. Потом сел за руль и попешно стал выезжать.
— Прикрути музыку.
Леха сделал группу «Виа Гра» почти неслышной.
— Как же мне хуево.
Я стоял в своей комнате с головной болью после вчерашнего коньяка открыв окно, наблюдая как снег насилует город и влетает крупными холодными хлопьями в мою комнату. Снежинки и их хлопья падали на деревья, землю и людей. Снег падал на пол моей комнаты и превращался в лужицы. Я был голый, в одних только трусах, снег облеплял мое тело и приятно его охлаждал. Я не боялся того, что могу заболеть. Я хотел контакта со снегом, хотел его холода, хотел его, в общем. Чуть ли не в сексуальном плане хотел. У нас был с ним сейчас контакт, почти что секс. Знаете, есть люди, которые любят сексом с деревьями разными заниматься? Так вот, я их всех переплюнул, со снегом никто еще сексом не занимался. Только кончить на таком холоде было проблематично.
Потом я закрыл окно и пошел на кухню. Начал рыться в холодильнике, чтобы найти себе что-то на завтрак. Вчерашнюю колбасу я уже давно съел, нашел только кусок сыра и полбутылки домашнего вина, привезенного их Каховки Греком.
— Вадик, можно допить?
— Ты вчера не напился, что ли?
— Не-а.
— Ну, бери.
Сажусь в комнате перед ТиВи и начинаю кусать сыр прямо от куска и пить вино жадно впиваясь в горлышко пол-литровой бутылки из-под минералки губами. Завтрак интеллектуала.
Сегодня у меня долгий день и я не знаю, чем мне заняться.
Надо убивать время. Писать ничего не хочется, в голове каша, так что написать я могу только кашу, не более того.
Можно поехать в центр в трубу и попробовать снять себе какую-нибудь девочку-панка, потом привезти ее сюда и выспаться с ней, за что она наградит меня «букетом». Можно поехать к своему старому знакомому Леше по кличке Кабан. Он маргинальная личность, поэт и художник. Написал с два десятка стихотворений и нарисовал несколько картинок маслом. Стихи у него нормальные, могу об этом говорить, как бывший поэт, про полотна говорить не буду, я в этом ничего не шарю. Он живет в другой части города, в центре блин, на Печерске. Дорога к нему займет у меня около часа. У него можно будет похавать и выпить. Можно будет сходить с ним на какое-то частное пати.
Начинаю искать, что бы одеть. Беру старую армейскую куртку, одеваю ее и иду в сторону восемнадцатого троллейбуса.
На улице холодно, прячу руки в карманы и втягиваю голову в холодный ворот куртки. Некоторые любят говорить про такую погоду: «Свежо!», тогда как погода эта просто-напросто хуевая. Ко мне подбегает какой-то бомж и просит десять копеек. По его морде видно, что у него уже давно не все дома. Мне так холодно, что даже не хочется делать лишних движений, поэтому просто посылаю его нахуй. Он скулит как собака и скрывается в темной подворотне.
Сажусь в троллейбус и молча еду прикрыв глаза. Холодные потоки воздуха дуют на меня из всех щелей. Выхожу на станции метро «Лукъяновская», прохожу мимо тележки с лотерейными билетами и бабками, торгующими пирожками — тошнотиками. Спускаюсь вниз. В это время людей в метро мало. Все на учебе или на работе. Тут приятно и тепло. Вообще, люблю киевское метро, маленькое и уютное. Помню долго путался в туннелях московского, офигев после киевского.
Выхожу на станции метро «Печерская». Перебегаю проспект и оказываюсь прямо возле дома Кабана. Снег становиться мелким и режет лицо как куски стекла. Одним рывком поднимаюсь на пятый этаж и начинаю лупить ногой в деревянную дверь без обшивки. У Кабана самая страшная дверь во всей парадной. В этой части города живут люди с достатком, такие маргиналы, как Леха, тут, скорее, исключение. Звонок у Лехи не работает с лета.
Леха открывает мне двери и долго молча, своими грустными глазами смотрит на меня. Ясно, что я приехал без звонка и поэтому он не очень-то и рад сейчас меня видеть. Может у него планы были? Ничего, сейчас с ним бухнем и станет рад мне. Леха был огромным, около 190 ростом и более центнера весом кекс, с густой рыжей бородой и длинными сально-рыжими волосами.
— Привет, Леха! Мне так что и стоять тут?
— Нет, входи.
Его лицо, как всегда, имеет нездоровый зеленоватый оттенок. Леха ужа давно подсел на ширку, говорит, что без нее не может творить, искусство требует жертв. По запаху от Лехи я понял, что вчера он пил и пил немало. Человека мучило жестокое похмелье.
Квартира Лехи была классической квартирой сумасшедшего и одинокого маргинала. В ней всегда стоял запах женщин, спиртного, свежей ширки, плана и разложений. И сейчас, воздух был набит алкогольными парами. Стены его были изрисованы его же картинами, надписями его богемных любовниц, перемазаны местами зелеными соплями, кровью и кусками фекалий. Однажды, пьяные в жопу и обосранный Леха сидел дома и рисовал на стене картину. Потом ему видно шизануло и он, пардон, обосрался. Схватив куски своего же дерьма, он начал пальцем наносить мазки на картину, вместо красок. Подумав, что этого мало, он схватил нож для бумаги и, расковыряв им вену, начал мокать палец в свою кровь и наносить мазки уже ей. Потом, обессиленный, он рухнул на пол в собственное дерьмо и уснул. Ранка на руке была не глубокая и быстро затянулась, так что Леха не помер. Сейчас это творение украшало одну их стен его мастерской. Во второй комнате стояли ТиВи и кушетка. В мастерской, кроме стола, стула и мольберта лежал матрац и находилась куча какого-то хлама.
На стенах были не только надписи и картины, но и стихи, которые пьяный Леха предпочитал писать прямо тут, красками. Они у него никогда не терялись и, со временем, он собирался переписать их на бумагу.
Рабочий стол Лехи был завален мятыми бумагами, книгами (книги были разбросанны по всей квартире, даже в ванной и туалете, Леха относился к тому типу людей, который одновременно читал семь-десять книг). Иногда Леха садился за стол и, все же, писал стихи на бумаге. Но эти стихи, по его словам, получались у него хуевыми, поэтому он свирепел, рвал их на куски и швырял в кучу хлама, которая была навалена в углу его мастерской. В куче хлама, находились, так же, куски его гардероба.
Пол его мастерской был устлан гандонами, кусками сырного пирога, битым бутылочным и стаканным стеклом, пустыми бутылками, какой-то одеждой, рваными бумажками. Иногда попадались засохшие куски фекалий и блевотины. Вонь стояла жуткая, не смотря на почти всегда открытые окна.
В углу, на матраце, лежала девочка, на вид лет четырнадцати. Она еще спала. На столе стояла полу-пустая бутылка коньяка и два стакана.
— Садись.
Сам Леха сел на единственный в комнате стул. Я оглянулся вокруг и сел рядом со спящей девушкой.
— Хочешь, можешь выебать, — сухо предложил Леха, показывая пальцем на ранетку и открывая бутылку коньяка.
— Может быть, но позже.
Леха разлил нам остаток по стаканам, вышло грамм по сто. Мы выпили, не закусывая. Лицо Лехи стало приобретать здоровый розовый оттенок.
— Чего тебе в такую рань, блядь, не спится?
— Ты же знаешь, я не буду врать. Скучно до смерти, вообще не знаю чем заняться. Вот приехал к тебе, может ты хоть что-то придумаешь. И я сейчас на нуле, еще и тебе должен, так что приехал и с надеждой на твою финансовую помощь.
Леха снова налил. Мы выпили. Потом кряхтя, под своим весом, он полез в какой-то ящик, достал оттуда партмане, из которого извлек пачку баксов — купюрами по десять и двадцать. Протянул одну двадцатку мне:
— Отдашь, когда будет возможность.
Девушка, которая все это время спала, перевернулась на другой бок и начала просыпаться, открывая глаза.
— Где ты ее взял?
— Вчера подобрал тут в парадняке. Неферша какая-то. Я валил с диско, смотрю сидит прислонившись к стене, будто спит. Ну ты знаешь, я не могу пройти мимо вот такой малютки. Ей лет четырнадцать наверное, они все такие чистые в этом возрасте, как небо летом. Хотя она уже была не целка. Но сладенькая такая. Бля, советую, выеби ее.
Леха продолжал в том же духе.
— Я знаю, что меня за развращение посадить могут, но что я сделать то могу?
Он как будто оправдывался.
Девочка открыла глаза удивительной небесной голубизны и с интересом посмотрела на меня.
— Как ее зовут?
— Ты думаешь я помню?
— Солнце, как тебя звать.
— Маша.
Маша улыбнулась мне своими крепкими белыми зубками.
Маша скинула с себя простынь и оказалась полностью голенькой.
Леха пошел варить нам кофе, а я остался помогать одеваться девушке. Мы совместными усилиями нашли среди хлама ее белые трусики, которые она тут же кокетливо натянула, засунув сначала одну ножку, потом другую, а потом худенькими ручками натянула их на миниатюрную попку.
Совсем девочка маленькая. Рост может сантиметров 160, худенькая как скелетик. Но попка не костлявая, акуратненькая, и две грудки-персика. Волосы средней длины, черные. Прядь упала на глаза и она поправила ее ручкой. Потом я подал ей футболку и смотрел на то, как она улыбаясь, натягивает ее через голову, скрывая от меня грудки-персики. У меня непроизвольно встал. Член больно уперся в молнию через трусы.
Потом я подал ей джинсы и куртку-кенгуру.
Потом мы пошли пить на кухню кофе, после чего, девочка чмокнув Леху и одарив меня улыбкой покинула нашу кампанию. Уже в дверях Леха сунул ей пять гривен на такси.
— Какие теперь будут идеи? — спросил я у Лехи.
— Да есть тут одна.
Леха улыбнулся.
— Есть у меня тут одна чикса знакомая, живет под Киевом, десять километров до Борисполя. У нее родаки мажоры. Купили ей там домик так нехуевый и отпустили девочку на вольные хлеба. Мы у нее там собираемся иногда. Она тоже маргиналка, рисует всякую хуйню, картины мне ее не нравятся, а вот трахать ее — самый кайф. Ты ее тоже трахнуть можешь, мне не жалко. Можно к ней поехать, думаю будет не скучно, гыгыгы.
— Как ее звать? Я типа может знаю ее.
— Эльза Лок.
— Не, не слышал о такой, а она что, еврейка?
— Кажется у нее польские корни. Если у тебя есть сомнения, можно позвонить и попросить, чтобы она позвала какую-нибудь подружку.
Леху страшно бесило то, что я категорически отказывался спать с девушками-еврейками.
В общем, плевать! Леха схватил радиотелефон и начал бешено набирать нужный номер. Договорился с этой киской, что мы приедем к ней в четыре дня-вечера. Сейчас уже было около полудня.
— Какие предложения на счет того, как будем добираться туда? Я ебал ехать пригородными автобусами полными старых птиц и всяких вонючих селюков.
— Не кипятись, Факовский, возьмем мою тачку. С ней все в полном порядке.
— У тебя появилась тачка? С каких пор? Нет, я конечно помню, что ты еще два года назад твердил мне о том, что собираешься покупать себе Опель, но, бля, Леха, я не верю в это! Как ты смог скопить бабки?
— Я решил ограничиться «девяткой», мне ее один козел подогнал, там свои мутки были.
— А-а, — протянул я.
— Хочешь еще чашечку кофе?
— Я бы предпочел чая с молоком.
— Хуевые английские привычки.
Леха заворчал и полез в холодильник искать молоко. Я поставил снова разогреваться чайник и, пока вода закипала, искал чайные пакетики в буфете. Леха извлек из холодильника полу-пустой пакет молока Parmalat и протянул мне. Я снял с плиты чайник с кипятком и залил им пол-чашки с чайным пакетиком. Кинул две ложки сахара, сверху залил молоком и тщательно перемешал.
— Не представляю, как можно пить эту пидорскую гадость.
— Между прочим, топ-бои в Лондоне по утрам пьют именно эту, как ты сказал «пидорскую гадость».
— Ты же знаешь, мне плевать на футбол, а особенно на всяких топ-боев, хуйня все это.
— С тобой бесполезно спорить.
Потом Леха пошел за тачкой, которую он оставил на платной стоянке недалеко от своего дома. Я же поленился в такую погоду лишний раз выходить из дома. В те тридцать минут что его не было, я ходил по его квартире, читал надписи на стенах и рассматривал картинки. Сделал попытку найти среди хаоса бутылку с горючим, но попытка оказалась неудачной. Нашел я только зеленый кусок колбасы, который сожрал запивая прямо из пакета Parmalat-ом, а потом думал, справится ли мой желудок с этим куском.
Леха пригнал тачку. Перед тем, как зайти за мной, сбегал в магазин, купил три бутылки вина «Винодел», кусок «Новороссийского» сыра и палку конской колбасы.
Я сел на переднее сидение, он — за руль. Пакет с вином и хавчиком кинули на заднее сидение среди кучи старых газет и нескольких пустых бутылок из-под минеральной воды.
Тачка у Лехи была почти новая, пробег всего пять тысяч, черного цвета, внутри кожаная отделка пахла свежестью.
Леха врубил магнитолу SONY на волну Просто-Радио и мы выехали из двора.
Спустились на набережную и уже скоро оказались на скоростном шоссе. Машина набрала скорость в сто двадцать километров в час и, учитывая то, что Леха был уже подвыпившим, мне было далеко не комфортно. Чувство опасности усугублялось еще и тем, что снег начал валить еще сильнее, от чего видимость не превышала двадцати-двадцати пяти метров.
Такое ощущение, что мы летели, разрезая крыльями снеговую завесу.
Я хорошо помню это чувство полета. Это произошло со мной, во время моего однодневного пребывания в Амстердаме, на обратном пути из Лондона. Понятно, что в Амстердаме мы нормально накурились, а перед самым отъездом купили у нигеров пирожки с грибочками и марочки. Я всего этого наебашился прямо в автобусе, запивая из литровой бутылки пепси-колой. Потом я врубил cd-рекордер с М. Мэнсоном (подогнал его прямо в Амстердаме) и начал понемногу отрубаться. Проснулся примерно через час: автобус летел с сумасшедшей скоростью, крыша его пропала, земля тоже. В общем, типа, над башкой были звезды и вокруг, и в голове тоже звездочки летали и было жутко весело. Я, потом, стал смотреть вниз через окно и увидел там внизу лес и какие-то темные поля. Потом началась посадка. Это автобус остановился на автобане. Я вышел поссать в туалет и почувствовал себя Святым Христом! Мои ноги не касались земли, я как — будто летел на высоте пять сантиметров от асфальтовой дорожки. Я, в общем, так еле-еле дотепал до туалета, размахивая руками словно крыльями (наверное со стороны это по-идиотски выглядело), натыкаясь на людей и разные предметы. Отлил. Вернулся в автобус и начал понемногу отходить ко сну. Потом меня еще дня два плющило не по детски. Я вообще, почти двое суток спал, просыпаясь только для того, чтобы выпить пепси и схавать какой-то крекер.
Сейчас ощущения были схожими. Мы почти летели, Леха был выпившим и мы спокойно могли вылететь с трассы и провести последние минуты жизни агонизируя в разбитой машине с кишками на морде среди елочек.
— Ты блин, пупс, ты можешь ехать медленнее? Мы так нахуй разобьемся!
— Не ссы, Факович! Все будет нормально! Кстати, как на счет того чтобы закачать в себя немного пивка и сожрать чего-либо?
Леха указал пальцем на маленькое придорожное кафе по правую сторону от нас и, не дожидаясь моего согласия, стал тормозить и заруливать на заметенную снегом гравиевую дорожку перед кафе.
Мы зашли внутрь. Довольно чистенько. Кафе маленькое, всего на четыре столика. Кроме нас и приветливого бармена никого не оказалось. Мы сели за столик, который находился возле окна, как раз так, чтобы можно было видеть машину. Леха взял меню и с деловым видом его пролистал. Потом он заказал нам по порции дерунов со сметаной, бокалу светлой оболони и салату из капусты. В довершении всего, запили мы все это чаем. Леха удовлетворенно потянулся и откинулся на спинку стула. Достал из нагрудного кармана пачку красного Бонда и затянулся. Подвинул пачку мне, я жестом отказался. Докурив свою сигарету, он небрежно бросил на стол двадцатку, которая включала в себя и щедрые чаевые и мы покинули помещение.
К месту назначения мы добрались буквально в течении двадцати минут. С трассы мы свернули влево и еще ехали метров сто по узенькой асфальтовой дорожке между елочек, пока не увидели двухэтажный домик, обнесенный железной оградой. Мы подъехали к воротам и Леха пару раз просигналил. Через минуту дверь дома открылась и на пороге появилась темноволосая девушка с накинутой на плечи синей спортивной курткой. Он пробежала по дорожке и открыла нам ворота. Отошла в сторону. Мы въехали. После чего ворота были снова закрыты.
— Привет солнышко, — Леха прижал Эльзу к себе и поцеловал ее в губы, — это мой друг, великий писатель Дмитрий Факовский, — сказал он с улыбкой.
Эльза мило мне улыбнулась и я поцеловал протянутую руку.
— Очень приятно.
— Мне тоже.
Мы зашли в дом. Внизу находился зал с ТиВи и шкурами на деревянном полу, сверху — две спальни и летняя веранда. От зала шли две двери — на кухню и в туалет. Пластиковые окна не впускали холод, все было сделано со вкусом и добротно. Хороший домик, в таком можно жить. Окинув комнату взглядом, я сразу понял, что подружки нет.
— А где твоя подружка? — непонятно зачем спросил я.
— Ой, она позвонила и сказала что у нее там проблемы с сессией, она не сможет приехать, извините.
— Ничего страшного, главное что ты у нас солнышко есть.
— У вас? — Эльза улыбнулась.
Она уже сбросила куртку и была одета сейчас в розовый халатик, под которым отчетливо просматривалось отсутствие лифа и белые трусики. На ногах — кроссы.
Мы начали устраиваться в зале. Леха достал привезенный нами хавчик и вино и поставил это все на большой дубовый стол. Эльза принесла две бутылки конька и французские булочки.
Мы сели за стол. Леха рядом с Эльзой, а я напротив их. Я долго рассматривал ее лицо, пытаясь определить, является ли он жидовочкой, но так и не смог этого сделать, во всяком случае нос у нее не был горбатый.
Эльза встала, подошла к музыкальному центру и поставила диск группы «BrainStorm» альбом «Online», горячие парни с Латвии.
Мы пили, ели и пытались о чем-то говорить. Я видел, что Леха только выжидает момент для того, чтобы трахнуть Эльзу, я оказывался в данной ситуации третим лишним. Я решил отблагодарить Леху, за спиртное, поэтому встал и сказал, что выйду немного прогуляться. Леха благодарно улыбнулся.
Я вышел во двор. Темнело рано. На небе были звезды, снеговые тучи скрылись за горизонтом вместе с прошедшим днем. Я смотрел на звезды и думал о том, смогу ли при всем желании сейчас трахнуть Эльзу после Лехи. Я слишком много выпил, мазафака, могло и не встать, особенно, если не удастся выкинуть из головы паранойную мысль о том, что Эльза — жидовочка. Я вернулся в дом. Зал был пустой. Сверху слышался звериный рев Лехи. Он делал лав с Эльзой. Я пошел на кухню и стал рыться в холодильнике. Мои поиски увенчались успехом — блок на шесть баночек пива Оболонь Лагер. Я вернулся во двор, упал в пластиковое кресло, закинув ноги на перила и открыл первую баночку пива.
После третей баночки пива, которую я осушил в течении двадцати минут, я почувствовал, что ебать Эльзу не буду точно, я не мог представить себя даже мастурбирующим. У меня не встало бы. Я вернулся в дом и врубил диск «BrainStorm», песню про какого-то «Kitten». Улегся на диван, чувствуя, как от всего выпитого за сегодня начинает распирать голову. Я отрыгнул пивом, и вместе с розовыми пузырьками из носа вылетели бабочки и взвились к потолку. Сука! У этой ебаной жидовки должна быть наркота! Я свалился с дивана под звуки латвийских парней и на четвереньках пополз с какому-то ебаному шкафу. Открыл его первую дверцу и начал искать. Нихуя! Хоть бы марочку. Я обиженно зарыдал и сел на задницу, оперевшись спиной о стену. Открыл еще баночку пива и начал ее смоктать и смотреть на бабочек, которые непонятно каким образом попали в мою голову и сейчас вырывались из нее с каждой отрыжкой.
Не знаю, заснул ли я, или это был мой очередной трип, но я увидел себя на берегу моря на белом как кокаин песке. Вокруг не было ни одного человека. В воздухе парили чайки, издавая противные пугающие звуки. Их было три-четыре. Неожиданно, они начали пикировать на меня. Они клевали мои глаза и мое тело. Я пытался орать, но ни хуя не получалось. Была тупая боль, потом все начало темнеть и трип закончился, я просто отключился.
Я почувствовал, как кто-то толкает меня в живот. С трудом открыл каменные веки и стал таращить глаза в полутьме. Надо мной стоял одетый Леха.
— Поехали, суперкекс.
— Какого так рано. Который, мать твою, час.
— Шесть утра, надо валить, пока чикса спит, не спрашивай почему, свои мутки.
— Пом-медленней, я не могу воспринимать так быстро.
— Пошли, бля.
Рывком Леха поднял меня на ноги. Тело ужасно ныло. Кадык судорожно поднимался вверх в предчувствии блевания. Голова кружилась, а близорукие глаза не моглу привыкнуть к темноте. Солнце еще спало.
— Леха, бля.
— Пошли!
Леха потащил меня к выходу одной рукой, другой неся мои вещи. Мы вышли на улицу. Морозный утренний воздух приятно ударил по голове. Я глубоко вдохнул его. Леха открыл дверь тачки и кинул меня на заднее сидение. Потом сел за руль и попешно стал выезжать.
— Прикрути музыку.
Леха сделал группу «Виа Гра» почти неслышной.
— Как же мне хуево.
7
Проснулся утром. Сварил себе чашечку крепкого черного кофе. Съел клубничный йогурт «Фанни», выкурил сигарету Bond. Пошел принял душ. Посмотрел на себя в зеркало, решил отыскать козлиную бородку, поэтому ее брить не стал, все же остальное выбрил.
Вернулся в свою комнату, включил комп. Достал из шкафчика пол джойнта и сделал несколько напасов. Открыл новый вордовский файл с кодовым названием "1". Выставил масштаб 75%, шрифт Times New Roman, размер шрифта 14, междустрочный полуторный промежуток. Вроде все. Опустил палицы на клавиатуру, но ничего не стал писать. Подумал немного. Встал, сходил на кухню, сварил себе еще чашечку кофе. Посмотрел на настенные часы 12:13. Хорошо. Пол дня уже хуи пропинал. Самые плодотворные утренние часы безвозвратно утеряны. Сел снова за комп с кружкой кофе. Стал смотреть на клаву и пытаться что-то написать. Ничего не выходит. Хуевый я писатель. Настоящий писатель выплескивает свою книгу за неделю. Я же пишу, потом возвращаюсь, перечитываю, страдаю, часто беру листки и подтираю ими зад в туалете. Меня бесит моя писанина. Это книги для сумасшедших. Я зло вырубаю копм. Встаю и иду в другую комнату, врубаю музыкальный канал ТиВи, показывают клип Тату. Гыгыгы.
Есть предчувствие, что сейчас должен зазвонить телефон. Так всегда происходит в романах. Когда у героя заканчивается движение, движение создается искусственно. Не может же герой книги просто сидеть и смотреть то в монитор, то в окно. Так и в нашем случае. Телефон звонит. Я беру трубку.
— Алло?
— Привет, суперкекс!
Узнаю голос Лехи.
— Рад слышать тебя, Леха. Как там Эльза?
— Забей, я не из-за нее звоню.
— А из-за чего?
— Тебя что, трипает, брателло?
— С чего ты взял?
— У тебя голос приторможенный, ты что, обкурился?
— Он у меня всегда такой.
— Если у тебя есть время, предлагаю встретиться и пропустить пару стаканчиков пива или чего покрепче.
— О'К. Когда?
— Давай в 15-00, под «Бабой» (это монумент Украине в центре Киева, огромная колона, а на ней стоит «Баба», типа символизирует Украину).
— О'К, до встречи.
Быстренько одеваюсь и иду на маршрутное такси. Ветер, блин, холодный. Пронизывает даже сквозь пальто.
Снова еду проложенным еще тысячу лет назад маршрутом. Маршрутка останавливается возле каждого светофора. Люди в ней злые и напряженные. На одной из остановок заходит старая бабка с клетчатой сумкой и начинает гарцевать возле меня, намекает типа, чтобы я встал и уступил ей место. Она не знает, что перед ней типичный ублюдок. Люди ее поколения, люди рожденные в СССР были более гуманными, более чувственными, что ли. Менее равнодушными были, не такие как я. Конечно же, они выросли на благородных героях Дюма и Пушкина. Такие мудаки как я такое не читают. Я даже «Трех мушкетеров» не прочитал, верите? Во времена этой бабки на меня бы показывали пальцем, я был бы белой вороной. Я и сейчас белая ворона, но мой странный цвет слился в цветовой гамме маргиналов. Я буду выглядеть белой вороной в спальных районах типа Оболони и Троещины, в центре же все стало слишком космополитичным и мультикультурным. Тем более, разве в наше время фашисты и анархисты, такие ублюдки как я, это субкультура? Нихуя — мы есть поколение, увы уже не андеграундское.
Вернулся в свою комнату, включил комп. Достал из шкафчика пол джойнта и сделал несколько напасов. Открыл новый вордовский файл с кодовым названием "1". Выставил масштаб 75%, шрифт Times New Roman, размер шрифта 14, междустрочный полуторный промежуток. Вроде все. Опустил палицы на клавиатуру, но ничего не стал писать. Подумал немного. Встал, сходил на кухню, сварил себе еще чашечку кофе. Посмотрел на настенные часы 12:13. Хорошо. Пол дня уже хуи пропинал. Самые плодотворные утренние часы безвозвратно утеряны. Сел снова за комп с кружкой кофе. Стал смотреть на клаву и пытаться что-то написать. Ничего не выходит. Хуевый я писатель. Настоящий писатель выплескивает свою книгу за неделю. Я же пишу, потом возвращаюсь, перечитываю, страдаю, часто беру листки и подтираю ими зад в туалете. Меня бесит моя писанина. Это книги для сумасшедших. Я зло вырубаю копм. Встаю и иду в другую комнату, врубаю музыкальный канал ТиВи, показывают клип Тату. Гыгыгы.
Есть предчувствие, что сейчас должен зазвонить телефон. Так всегда происходит в романах. Когда у героя заканчивается движение, движение создается искусственно. Не может же герой книги просто сидеть и смотреть то в монитор, то в окно. Так и в нашем случае. Телефон звонит. Я беру трубку.
— Алло?
— Привет, суперкекс!
Узнаю голос Лехи.
— Рад слышать тебя, Леха. Как там Эльза?
— Забей, я не из-за нее звоню.
— А из-за чего?
— Тебя что, трипает, брателло?
— С чего ты взял?
— У тебя голос приторможенный, ты что, обкурился?
— Он у меня всегда такой.
— Если у тебя есть время, предлагаю встретиться и пропустить пару стаканчиков пива или чего покрепче.
— О'К. Когда?
— Давай в 15-00, под «Бабой» (это монумент Украине в центре Киева, огромная колона, а на ней стоит «Баба», типа символизирует Украину).
— О'К, до встречи.
Быстренько одеваюсь и иду на маршрутное такси. Ветер, блин, холодный. Пронизывает даже сквозь пальто.
Снова еду проложенным еще тысячу лет назад маршрутом. Маршрутка останавливается возле каждого светофора. Люди в ней злые и напряженные. На одной из остановок заходит старая бабка с клетчатой сумкой и начинает гарцевать возле меня, намекает типа, чтобы я встал и уступил ей место. Она не знает, что перед ней типичный ублюдок. Люди ее поколения, люди рожденные в СССР были более гуманными, более чувственными, что ли. Менее равнодушными были, не такие как я. Конечно же, они выросли на благородных героях Дюма и Пушкина. Такие мудаки как я такое не читают. Я даже «Трех мушкетеров» не прочитал, верите? Во времена этой бабки на меня бы показывали пальцем, я был бы белой вороной. Я и сейчас белая ворона, но мой странный цвет слился в цветовой гамме маргиналов. Я буду выглядеть белой вороной в спальных районах типа Оболони и Троещины, в центре же все стало слишком космополитичным и мультикультурным. Тем более, разве в наше время фашисты и анархисты, такие ублюдки как я, это субкультура? Нихуя — мы есть поколение, увы уже не андеграундское.