Фарбажевич Игорь. Телега времени

   "Медведь" заревел во всю мощь, славные опричники грохнулись наземь и поползли бегом, как тараканы, в разные стороны.
   Из кармана десятника вывалилась связка ключей. "Медведь" тут же подобрал их и вновь обернулся в Святика.
   - За мной! - крикнул щенок Тимке, и они вбежали в острог.
   К ним уже спешили встревоженные опричники. Святик тут же перевоплотился в десятника.
   - Что, соколики?! - заорал он. - Проспали врагов-то?!.. Живо на коней! Двое их было, в платьях опричников.
   Зная его крутой нрав, перепуганные служаки с разбегу вскакивали на коней и пулей вылетали за ворота. Через мгновенье двор опустел.
   Звеня ключами, Святик-"десятник" заспешил с Тимкой к темницам.
   Они отпирали все замки и запоры и выпускали на волю потерявших всякую надежду на вызволение узников. Их было много: ни в чем не повинных, избитых, запуганных, голодных крестьян и горожан.
   В одной из темниц освободители наконец нашли кукольника.
   Пальцы его рук было сломаны, чтобы никогда не смог он больше оживить своих кукол.
   Язык был вырван, чтобы не смог хулить царя. Он умирал...
   - Не умирай, Петр Иваныч, - тихо попросил Петрушка и пропел:
   - В нашем царстве-государстве
   замечательно живем!
   Кто - в трудах, а кто-то - в барстве,
   то - молчим, а то - поем.
   Жжем то - свечи, то - лучину,
   в шубе - в зной, в лаптях - зимой.
   Ну, а так - все чин по чину!
   Ах, ты ж, Боже мой!..
   В нашем царстве-государстве
   развеселые дела.
   Кто - в смиреньи, кто - в бунтарстве,
   кто - в чем мама родила.
   Эх, найти б тому причину,
   чтоб ответить головой
   по делам, а не по чину.
   Дай нам, Боже мой!..
   Петр Иванов сын Рубище - так звали кукольника, - улыбнулся и навсегда закрыл глаза. Его душа улетела в небо под звуки дудок и гуслей, на которых играли ангелы.
   Ее встретили торжественно и тепло - бездомную актерскую душу, и дали вечный приют на небесах...
   Пусть над нами мгла и тучи,
   пусть над нами дождь и град.
   Лишь бы встретился попутчик
   по дороге в Райский Сад!
   Умер кукольник, и куклы его мертвы... И ширма пуста... И свеча погасла...
   Для того, кого не знаем,
   у случайного "райка",
   пьесы лучшие сыграем,
   вынув куклы из мешка.
   Врете! Тряпичное тельце, согретое актерской ладонью, - оживет! Поднимет голову и помашет рукой.
   Посреди эпох и суток,
   позабыв про хмарь и снег,
   сочинили столько шуток
   мы в нешуточный наш век!
   Разве умер Актер, если улыбка, брошенная в зал, - отозвалась смехом?!.. Если слеза, блеснувшая при свечах, увлажнила ваши глаза?!..
   Безобидного подвоха
   вы не бойтесь никогда.
   Ведь когда вам очень плохо,
   мы с собой приносим хохот,
   смех сквозь слезы, господа!..
   Слава вам, Скоморохи и Кукольники - первые Актеры на Руси!.. Первые во всем! И в смерти тоже...
   Нет родимого порога.
   Ждем привычного пинка...
   Одинокая дорога
   бесконечно далека...
   Кто вспомнит ваши имена? Кто узнает, где покоится ваш прах?.. Только энергия высоких душ во все века носится над землей и наполняет светом и любовью живущих нас!..
   Неизбежно и печально
   тает эхо голосов.
   Неразгаданная тайна
   неприкаянных шутов...
   Слава вам, русские Актеры! Безымянные Актеры! Первые Актеры! Первые во всем!..
   Ну, а если нас прогонят,
   площадь новую найдем.
   Нас ведь столько лет хоронят!
   Не поймают! Проворонят!
   И, как прежде, - мы живем!..
   7.
   После смерти Петра Ивановича для Тимки и Святика Путешествие во Времени перестало быть захватывающим приключением. Одно дело - Данила, погибший в схватке с врагом, другое - Кукольник, казненный своими же... Но, к сожаленью, вернуться в современный Зуев можно было - лишь остановившись ещё в одной эпохе.
   Тимка потянул на себя Рычаг Возвращения, и они очутились в конце ХIХ века.
   Спустя триста лет со времен Ивана Грозного, уездный Зуев здорово изменился. В очертаниях улиц уже проглядывал тот город, который знал Тимка.
   Телега остановилась у кирпичного двухэтажного дома, который показался ему очень знакомым. Тимка присмотрелся повнимательней и вдруг воскликнул:
   - Да ведь это моя школа!
   Над входом новенького здания, выложенная красным кирпичом, красовалась надпись:
   ГОРОДСКАЯ ГИМНАЗИЯ.
   Дворник с раскосыми глазами в черном переднике и тюбетейке чистил дорожку от крыльца к воротам широкой деревянной лопатой.
   Тимка достал фотоаппарат и "щелкнул" гимназию.
   Тут парадная дверь распахнулась, и во двор выбежал тщедушного вида мужчина средних лет. Он был в пальто, наброшенном на плечи, без шапки, в руках держал саквояж, а локтями прижимал десяток свернутых в трубки бумажных листов.
   - Пока не сожжете их, сударь, назад не возвращайтесь! - раздалось сверху.
   В распахнутом настежь окне стоял директор и энергично грозил пальцем беглецу с бумагами.
   - Уж поверьте, не возвращусь! - решительно бросил через плечо тот, направляясь к воротам.
   Дворник хмуро посмотрел ему вслед.
   - Между прочим, это распоряжение самого господина Зуева-Зуевского! разносилось в морозном воздухе. - У-у, вольнодумец! И нас всех хотел запутать!!!
   Окно захлопнулось с таким звонким хлопком, словно в спину мужчины с саквояжем грянул оружейный выстрел. Он вышел за ворота. Мимо на больших санях провезли в дом городничего пушистую елку. Запах хвои тут же напомнил, что скоро Рождество. Человек с саквояжем сделал несколько шагов, прислонился к ограде и задумался. Потом выронил на снег бумажные рулоны и схватился за сердце.
   Тимка, не раздумывая, соскочил с Телеги.
   - Что с вами?!..
   Мужчина схватил его за руку и прошептал:
   - Сейчас пройдет... Сейчас... Вот, уже лучше...
   Он действительно немного распрямился.
   - Фу-у, что за ерундистика!.. Спасибо, сударь, за поддержку!.. - И посмотрел на Тимку. - Я вижу, вы не из нашего города.
   - Я здесь... проездом...
   Листы, упавшие в снег, развернулись и оказались какими-то чертежами. Тимка кинулся их поднимать.
   - Спасибо, сударь! - растроганно произнес незнакомец, вновь сворачивая чертежи. - Ваш поступок достоин особой благодарности!
   - Какой ещё благодарности? О чем вы?! - удивился Тимка и вдруг подумал, что мужчина скорее всего - сумасшедший.
   - Нет-нет! - рассмеялся тот, словно прочел его мысли. - Я не сошел с ума!.. То, что вы, к моему сожаленью, и к моему стыду наблюдали, - вовсе не означает, что я лишился рассудка!.. Это они, - он обернулся к сторону гимназии, - вдруг резко поглупели!.. И попечитель гимназии, и директор, и даже мои ученики. Они смеются надо мной, сударь! Кривляются мне вслед! Дразнят меня! Наконец, мешают мне работать!.. - Незнакомец поджал губы. Хотя ещё позовчера все было по-другому...
   - Так вы - учитель? - догадался Тимка.
   Мужчина привстал с каменной ограды и с достоинством поклонился:
   - Рубаков, Афанасий Егорович - учитель точных наук.
   - Тимофей Рубакин, - представился в ответ Тимка.
   Афанасий Егорович улыбнулся:
   - Вы, случаем, не студент математического факультета? - с надеждой спросил он. - Я сам учился в московском Университете и...
   Тимка тут же перебил его излюбленным:
   - Оборжаться!
   Но, заметив непонимающий взгляд учителя гимназии, тут же поправился:
   - Нет-нет! Я никогда не блистал особенным знанием точных наук.
   - И зря, юноша! - воскликнул Афанасий Егорович. - Только они превращают безграничный полет наших фантазий из чего-то эфемерного в нечто материальное! Выдумать - это одно, а вот все подсчитать, начертить, разместить, - дело чрезвычайно сурьезное, сударь!.. - Он обернулся (не слышит ли кто) и добавил уже шепотом: - Ведь я успел всё закончить! А эти... - он снова беспокойно огляделся кругом, словно ожидал нападения, эти мне уже не помешают. В отместку за предательство я их покину! И в доказательство своей правоты - стану счастливым, им в назидание!
   - О чем это вы?
   В тот же миг глаза учителя вспыхнули лихорадочным огнем, а слова посыпались, как из рога изобилия:
   - Я изобрел карету! Но не просто, с позволенья сказать, экипаж!.. Я соорудил... - он сделал паузу, чтобы эффектнее закончить фразу: - Карету Счастья!.. И они не смогли мне помешать!
   - А вам мешали?
   - О-о, мой юный друг! Еще как! С позавчерашнего дня все эти чинуши и чины словно сговорились затравить меня! А ведь прежде никому из них не было дела до моей работы, хотя я не делал из неё тайны! Кое-кто даже содействие оказал: и мастерскую выделили, и с материалами помогали!
   Тимке становилось все любопытнее:
   - Почему же они так переменились к вам?
   В голосе незнакомца явно послышалась горделиво-обиженная интонация непризнанного гения:
   - Кто-то донес в столицу, что неизвестный учитель собирается сделать счастливыми множество бедных, несчастных, одиноких, но достойных людей России! Оттуда пришла депеша нашему "отцу города". Всё это, мол, попахивает бунтом. Далее следовало указание немедленно прекратить самоуправство и безобразие.
   - И что губернатор? - не терпелось узнать Тимке.
   - Вы же сами видели! Начались гонения. Мою мастерскую разгромили, но, - слава Богу, - я был заранее предупрежден и успел вывезти мою Карету. Я спрятал её в одному мне известном месте. Но - Тсс!.. Час пришел! Медлить более нельзя! Сегодня мы отправимся в ней на Луну!..
   - Кто это мы?
   - Я приглашаю и вас в это путешествие!
   - Ну-тк, зачем же я буду занимать чье-то место? - Тимка не знал, как бы поучтивее отказаться. - Карета ведь не резиновая.
   - В ней хватит места для всех благородных людей, Тимофей!.. И мы умчимся навсегда от невежества и несправедливости.
   Тимофей, естественно, поинтересовался:
   - Но почему именно на Луну?!
   Учитель снисходительно улыбнулся:
   - Потому что Луна, молодой человек, - самая спокойная из всех планет!.. Во-первых, она - постоянна в своем изображении. Тысячи лет мы видим лишь один её лик. Во-вторых, на ней никогда не бывает извержений вулканов или землетрясений. А все эти кратеры, - не что иное, как города! Он рассмеялся радостным смехом: - Я наблюдал в подзорную трубу и понял их устройство!.. Демократия, юноша! Настоящая власть демоса, то есть народа!.. Ах, какие же счастливые граждане, эти луняне!.. И с какой радостью они примут нас в свое общество!..
   Тимка не стал с ним спорить. Говорить с Афанасием Егоровичем о Луне с точки зрения современного человека было совершенно бесполезно.
   Но тот, хитро сощурившись, вдруг спросил шепотом:
   - Хотите взглянуть на Карету?..
   Тимка снова не знал, как отказаться. Изобретатель начал тихо уговаривать:
   - Это совсем рядом-с, в парке... Пойдемте, сударь... Я вижу, вы понимаете меня! - Он уважительно предположил: - Наверно, вы - студент философии!
   "Оборжаться!.." - подумал Тимка.
   - Ладно, - согласился он, чувствуя, что иначе не избавится от общества странного человека. - Только ненадолго. У меня дела.
   - Лишь одним глазком - и вы не сможете отказаться! - Он схватил тимку за локоть: - Пора!
   ...Изобретатель привел Тимку в парк к белоснежной ротонде на краю довольно глубокого оврага. В беседке никого не оказалось.
   На его дне грудой были навалены сосновые ветки. Афанасий Егорович принялся торопливо растаскивать их. Тимка, пожав плечами, отодвинул учителя в сторону и в минуту раскидал завал. Тут-то Карета и открылась...
   Повозка была без колес, с большущими стрекозиными крыльями - двумя каркасами, обтянутыми белым шелком. На крыше пузырился парус. А над ним бился на ветру розовый флаг с подробным изображением полной луны в окруженьи золотых лучей. По-видимому, это означало - торжество счастья.
   Тимка заглянул внутрь и увидел, что мест в ней куда больше, чем можно было предположить снаружи: изнутри она напоминала вагон электрички!..
   - Это как же?.. - поразился Тимка.
   - Закон Несуразности... - улыбнулся математик. - Когда-нибудь его откроют заново. Но уже без меня... Я родился в столь непросвещенном веке, что подобные открытия оканчиваются закрытием на засов их создателя!..
   - Оборжаться! - воскликнул Тимка. Он ничего не понимал во всем этом, но зрелище было сногшибательным.
   - Берегитесь! - раздалось сверху.
   Тимофей задрал голову и увидел на краю оврага Святика.
   - Афанасий Егорович! Спасайтесь! - снова повторил Святик.
   Афанасий Егорович не успел даже подивиться на говорящего щенка.
   Наверху показались солдаты, сестры милосердия, директор гимназии, городничий Зуев-Зуевский, столичный фельдъегерь и - фискал-дворник.
   - Господин Рубаков! Немедленно отойдите от адской машины! - прокричал ему городничий.
   - Нет! - замотал головой побледневший учитель. - Это - мой аппарат! Мое изобретение!.. - Он вскочил на подножку кареты. - Тимофей, дайте же руку, и мы полетим!
   - Не делайте глупостей, Афанасий Егорыч! - вторил городничему директор. - Вам надо излечиться. А эту машину мы сожжем! Чтоб не смущала ничьих умов!
   - Не посмеете! - мрачно захохотал изобретатель.
   - Мы вынуждены, Афанасий Егорыч! Что будет с нашей Россией, если каждый начнет изобретать все подряд, что захочет?!.. Вы подаете дурной пример подрастающим недорослям!.. Не упрямьтесь, голубчик! Слезьте с подножки!..
   - Нате-кось-выкусите! - показал им кукиш изобретатель.
   - Фи! - поморщился директор. - И это говорит учитель в век Просвещения!.. - И привел последний аргумент: - Вы не патриот, Афанасий Егорыч!
   - Да! - прокричал им в ответ изобретатель. - Я - не патриот! Я отечественник! Приятно оставаться, господа! А я улетаю!..
   Городничий дал знак солдатам, и те, скользя и кувыркаясь, скатились в овраг, за ними съехали, придерживая юбки, представительницы Красного Креста.
   - Последний раз предлагаю!.. - свистящим шепотом сказал учитель Тимке.
   Плугов не смог удержаться от очередного вопроса:
   - А кто поможет тем, кто остается и не может улететь?
   Тот лишь безнадежно махнул рукой и захлопнул за собой дверцу кареты. На земле остались валяться бумаги изобретателя.
   - Бежим отсюда! - сказал Святик, как всегда вовремя оказавшись рядом. Тимофей подобрал чертежи, и они потихоньку стали выбираться на другую сторону оврага.
   Солдаты, подкатившиеся к "адской машине", стали дергать ручки, пытаясь открыть двери. Наконец, это им удалось. Двое служивых влезли внутрь и махнули сестрам милосердия. Те забрались тоже. Наступила пауза.
   - Ну, чего там?! - нетерпеливо прокричал сверху городничий Зуев-Зуевский.
   Изнутри никто не отвечал...
   Ругаясь на чем свет стоит, городское начальство с трудом спустилось в овраг. Директор гимназии с опаской заглянул в карету.
   - Никого... - пробормотал он в изумленьи.
   Городничий не поверил ему и тоже сунул голову в дверь.
   - Пусто!.. - потрясенно выдохнул он. - В самом деле, никого нет, господа!.. Куда ж они все подевались?..
   И "отцы города" несколько раз обошли карету, громко стуча по её корпусу.
   - Эй, выходите!..
   Безрезультатно.
   - Чародейство! - сделал вывод директор гимназии.
   - Дьявольщина! - перекрестился городничий. - Тем более придеться разобрать.
   Оставшиеся солдаты обнажили сабли.
   - Руби! Коли! - приказал городничий.
   На изобретение учителя посыпались звонкие удары.
   Тимка, прячась за ротондой, сделал последний фотоснимок и, не дожидаясь уничтожения кареты, поспешил к Телеге Времени.
   Силы у нападавших иссякли, а от кареты лишь отвалилась крыша, обнажив всего два пустых деревянных сиденья.
   - Сбежал! - с досадой констатировал Зуев-Зуевский.
   - Может, и в самом-то деле на Луну?.. - задумчиво произнес директор.
   - Думайте, что говорите! - рявкнул городничий, покосившись на столичного фельдъегеря. - Или, может, жалеете, что сами не удрали?..
   - Ваше превосходительство! - выпучил глаза директор, стараясь возмутиться погромче и поубедительней. - Как можно-с! Если все полезные люди, такие, как... мы с вами, улетят неизвестно куда, - кто же останется в России?!.. - Он с досадой пнул лежащее на снегу крыло Кареты Счастья.
   - Это верно, - закивал городничий. - Кто будет заботиться о процветании России?! - и снова повернулся к фельдъегерю, невозмутимо наблюдавшему всю сцену разгрома. - Где вы встречаете Рождество?
   В этот момент небо вдруг заволокло тучами и хлынул проливной дождь. Он смыл снег, взбудоражил грязь, сбил с ног городских чиновников и столичного гостя, выкупал их в грязной воде, которая неслась по дну оврага.
   Остатки Кареты Счастья помчались в этом потоке совсем в другую сторону и вскоре бесследно исчезли.
   8.
   Телега наконец-то вернулась в свой век, во двор зуевского изобретателя Федора Филипповича Рубакина.
   Это произошло сразу же, как только Тимофей Плугов потянул на себя Рычаг Возвращения.
   - Эй! - закричал ему Филиппыч, сбегая с крыльца. - Ты что тут делаешь?! А-ну, вали отсюда!..
   Совсем рядом лаяли собаки и свистели милицейские свистки.
   От исчезновения до появления во Времени - прошло не больше мгновенья.
   - С Рождеством вас, Федор Филиппыч! - поспешно сказал Тимка.
   - Спасибо, - буркнул хозяин, не испытывая никаких признаков радости. А собственно, тебе от меня что нужно?..
   - Хочу как вы... - замялся Тимка, - что-то изобретать. Можно мне у вас учиться?..
   - Стать моим учеником?! - недоверчиво переспросил Рубакин и задумался: - Гм!.. А ведь правда: учеников-то я не собрал...
   - Я много чего умею... - Тимка стал перечислять: - Паять могу, точить, лобзиком вырезать...
   - Лобзиком, говоришь?.. А-ну, пойдем в дом!
   Он пропустил Тимку вперед и недовольно обернулся к воротам:
   - И чего рассвиристелись?.. Порядка как не было - так и нет...
   Тимка был первым зуевчанином, кто переступил порог рубакинского дома не спустыми руками - он положил на стол чертежи Кареты Счастья и пачку исторических фотографий.
   Дом напоминал настоящую лабораторию. Чего тут только не было: микроскопы, телескопы, кинескопы, горелки, спиртовки, паяльные лампы, колбы и реторты, верстаки, тиски, станки, а посредине топилась большая русская печь и пахло пирогами!
   Но не успел Тимка что-нибудь сказать, как во дворе раздался свирепый собачий лай. Это Святик играл роль сторожевого пса тяжелой злобы.
   - За мной... - вспомнил вдруг Плугов о своем побоище у ночной палатки и заметался заячьим взглядом по комнате. Рубакин всё понял и втолкнул парня за печку.
   На пороге показались возбужденные, красные от бега и мороза милицейские лица.
   - Это ещё что такое?! - удивился Рубакин. - Почему без стука?
   - С Рождеством, вас, Федор Филиппович! - любезно сказали милиционеры. - Это хорошо, что собачка у вас на цепи. Ну и зверь! А скажите нам, уважаемый Федор Филиппович: не забегал ли сюда подозрительный субъект гражданин Тимофей Плугов?
   Изобретатель нахмурил брови и строго спросил:
   - А, собственно говоря, какие у меня могут быть общие дела с подозрительным субъектом?!
   - Верно... - смутились зуевские постовые, мельком окинули взглядом лабораторию и тут же откланялись: - Вы уж извините нас, Федор Филиппович! По всей слободке ищем... Еще разочек вас, с праздником!..
   И побежали дальше со свистом.
   - Хулиганишь?
   - Бывает, - честно признался Тимоня, выйдя из-за печи.
   - Ладно. Ты вот что, Тима. Подожди меня маленько. Я быстро смотаюсь недалеко по делу и - сразу вернусь. А ты пока чай завари.
   - Может, не стоит вам сегодня, Федор Филиппыч, куда-то мотать?.. Ведь вы на своей Телеге собрались отправиться?..
   - Ясновидящий?! - поразился Рубакин.
   Тут Тимка и протянул хозяину пачку фотографий.
   Пока изобретатель рассматривал фотографии и что-то бормотал про себя непонятное, с Тимофеем Плуговым произошло вот что.
   На стене между окон у Рубакина висела картина в золотой рамке. Красивая вещь. Нарисован на ней был тихий пейзаж - река и роща за рекой.
   Картина эта была особенная. Можно было посмотреть и - ничего. Однако, если кому-нибудь удавалось оценить неяркую, а высокую красоту работы, но так, чтобы вздохнуть от переполенной души, тогда поверх пейзажа загорались слова, всякому - свои, и непременно самые для человека важные.
   Загляделся наш Тимофей. Вздохнул.
   "О, русская земля! Израненая, сожженная, преданная, разделенная! Овраги твои - не следы ли плетей?.. Горы твои - не могильные ли холмы?.. Реки твои - не женские ли слезы?!.. Твои поля пропитаны кровью сраженных богатырей. В твоих лесах, о Русь! до сих пор стонет и плачет эхо голосов убитых и пропавших бесследно!.. Твои алые ягоды - разве не капли святой крови, что выступают на снегу и среди листвы из года в год, из века в век, ибо земля моя утоплена в крови!.. Замордованная войнами, князьями, царями и нескончаемой чередой народных освободителей, - ты все равно жива, о Русь моя! Сестра моя! Больно тебе, ты стонешь!.. Я выхожу тебя, вынянчу! Спою колыбельную и покачаю в люльке среди звезд! И вспашу, и засею, и соберу новый урожай зерен и плодов! О, терпеливый народ мой! Сколько ждать тебе Божей Благодати?! Сколько ещё голов покатится во рвы, сколько ещё жен и дочерей заберут в полон похотливые враги твои?!.. О, русская земля! Любимая, единственная! Пусть будет безоблачно Будущее твое! Красивая, сильная и добрая, встанешь ты посреди всех народов и пойдешь с ними общим путем Любви, Надежды и Веры!.. А если и суждено увидеть мне тень на лике твоем - пусть это будет тень Ангельского крыла!.."
   Вот что открылось молодому богатырю Тимоне.
   - Так ты - оттуда?.. - хрипло спросил его Федор Филиппович.
   Тимка виновато кивнул, мол, так вышло.
   - А как же я?.. - растерянно задумался Рубакин.
   - А вы - в другой раз. - Он покосился на картину - ничего: река и роща за рекой.
   Рубакин вдруг снова громко расхохотался:
   - Видишь ли, парень... Другого раза уже не будет.
   - Отчего же?! - удивился Тимофей.
   - Да потому, что... хреновая она, телега!
   - Я бы так не сказал, - не согласился с ним Тима. - Телега - что надо!
   - Видишь ли, Тимофей... Есть в ней один недостаток.
   - Всего-то один? - пожал плечами Тима.
   - Но - какой?! - воскликнул Рубакин. - Одноразовая она, как зажигалка! Вот что значит: изобретать наспех!..
   И снова расхохотался. Отдышавшись от хохота, Федор Филиппыч распахнул окно и, расстегнув пуговицу на шее, уже серьезно сказал:
   - Не расстраивайся, Тимоша! Ничего! Вместе заново смастерим!.. Ведь сможем? Ты да я! Ученик - это большое счастье!
   Ну вот, теперь все досказано!
   Или ещё что надо?
   К О Н Е Ц