Страница:
--Причиной внекорпорального развития,---сказал Кэрмоди,---может служить и то, что, если зародыш будет ранен или убит, его воспитательница не пострадает. Урон же, нанесенный зародышу живородящей матери, чаще всего ведет к гибели ее самой. Но, насколько мне кажется, в данном случае, хотя эмбрион и уязвим с точки зрения внешних травмирующих воздействий, его носительница в состоянии избежать ранений.
--Может и так,---согласился Холмъярд.---Природа вечно экспериментирует. Возможно, на данной планете она решила испытать именно такой метод.
"Ты имеешь в виду Его",---подумал Кэрмоди, но ничего не сказал. Пол Создателя не имеет ровно никакого значения. И он, и зоолог имели в виду одно и то же высшее существо.
Кэрмоди продолжил излагать свои наблюдения. Матери кормили свое потомство, как и все птицы, пережеванной и отрыгнутой пищей.
--Звучит убедительно,---сказал Холмъярд.---От пресмыкающихся произошел класс теплокровных животных, но ни у кого из них нет волосяного покрова или хотя бы зачатков молочных желез. Горовицы же, как я вам рассказывал, произошли от весьма примитивных пернатых, которые продолжали обитать на деревьях, когда их ближайшие родственники учились планировать. Складки кожи между руками и ребрами---напоминания о том кратком периоде, когда, начав планировать, они изменили свои намерения и стали лемуроидами. Во всяком случае так нам кажется. У нас не так много остатков внезапных ископаемых, чтобы утверждать с уверенностью.
--Они издают определенные звуки, а другие могут их истолковывать. Такие, как, например, крик о помощи, просьба "вычеши мне насекомых", приглашение прогуляться и так далее. Но это все. Если не считать, что часть детишек знает сейчас такие слова, как "вода" и "сахар". И они отличают их. Можете ли вы сказать, что сделан первый шаг к созданию языка?
--Нет, не могу,---твердо сказал Холмъярд.---Но если вы научите их сочетанию отдельных слов, которые будут составлять осмысленную фразу, и они смогут самостоятельно подбирать такие слова в разных комбинациях и ситуациях, то я соглашусь, что они пребывают на определенной стадии овладения языком. Но возможности у вас очень неопределенные. Кроме того, они могут находиться на предъязыковой стадии, на грани, за которой последует усвоение абстрактных понятий. Но для этого может потребоваться еще десяток тысяч лет, а то и пятьдесят тысяч, прежде чем этот вид овладеет подобными способностями. Прежде чем он сделает шаг от животного к человеку.
--Но может быть, я смогу их подтолкнуть,---сказал Кэрмоди.---Может быть...
--Что может быть?---переспросил Холмъярд, поскольку Кэрмоди на несколько минут погрузился в молчание.
--Я столкнулся с теологической проблемой, которую Церковь подняла за несколько веков до начала межзвездных полетов,---сказал Кэрмоди.---В какое мгновение обезьяна стала человеком? Когда она обрела душу и...
--Иисусе Христе!---воскликнул Холмъярд.---Я знаю, что вы монах, Кэрмоди. И совершенно естественно, что вас интересуют такие вопросы. Но молю вас, не начинайте, теряя представление о реальности, забивать себе голову такими вещами, как выяснение момента, когда животное обрело душу. Не позволяйте, чтобы такая чушь, как сколько-ангелов-уместится-на-кончике-иглы, мешала вашим отчетам. Прошу вас, старайтесь придерживаться строгой объективности и исходить из научной точки зрения. Просто описывайте только то, что видите---и ничего больше!
--Не волнуйтесь, док. Именно это я собираюсь делать. Но вы не можете упрекать меня в излишней заинтересованности. Тем не менее я не берусь решать такие вопросы. Предоставляю это своему начальству. Указание, полученное мною в обители Святого Джейруса, не имеет ничего общего с теологическими рассуждениями; первым делом мы должны действовать.
--О'кей, о'кей,---сказал Холмъярд.---Значит, мы поняли друг друга. Итак, сегодня вечером вы собираетесь познакомить горовицев с огнем?
--Как только стемнеет.
Остаток дня Кэрмоди провел, обучая малышку Туту таким словам, как "дерево", "яйцо", "тыква", нескольким обозначениям действий, которые он ей продемонстрировал, и местоимениям. Усваивала она быстро. Кэрмоди не сомневался, что причина далеко не только в подражательной способности, как у попугаев. Чтобы убедиться в этом, он задал ей несколько вопросов.
--Ты видишь вот это дерево?---спросил он, показывая на большое фруктовое дерево, напоминающее сикомор.
Она кивнула---жест, который тоже был перенят от него,---и ответила своим странным птичьим голосом:
--Да. Туту видит это дерево.---И, прежде чем Кэрмоди успел сформулировать следующий вопрос, спросила, показывая на учителя:---Ты видеть Хута? Туту видеть Хута. Он горовиц. Я горовиц. Ты...
На мгновение Кэрмоди потерял дар речи, слыша лишь, как взолнованно завопил Холмъярд:
--Джон, вы слышите ее? Она научилась говорить и понимать по-английски! И за столь короткое время! Мы дали им язык! Дали им язык!
Кэрмоди слышал тяжелое дыхание Холмъярда так отчетливо, словно тот стоял рядом.
--Успокойтесь, мой добрый друг. Хотя я не могу осуждать вас за то, что вы так взволнованы.
Туту склонила голову набок и спросила:
--Ты говорить с...
--Я человек,---ответил Кэрмоди на предыдущий вопрос.---Человек, человек. И я говорю с человеком... не с собой. Этот человек далеко.---Затем, осознав, что она не понимает смысла слова "далеко", взмахом руки показал куда-то вдаль и ткнул пальцем в пространство вельда.
--Ты говорить с... человек... далеко?
--Да,---сказал Кэрмоди, торопясь уйти от этой темы. Как бы он ни старался, Туту пока была не в состоянии воспринять объяснение, каким образом он может переговариваться с кем-то на столь большом расстоянии, и поэтому сказал:---Будет время, и я объясню тебе...---И снова осекся, ибо не мог подобрать слов, дабы дать ей представление о времени. Придется заняться этим позже.---Я делать огонь,---произнес он.
Туту удивленно посмотрела на него, словно поняла только первое слово фразы.
--Я показать тебе,---сказал Кэрмоди, собирая пучки длинной сухой травы и обломившиеся сухие ветки.
Сложив их шалашиком, он наломал тоненькие веточки и запихал в конус шалашика. К этому времени за спиной у него собралась ребятня, подошло несколько взрослых.
Из кошеля под хвостом он вытащил огниво и кресало. И то, и другое Кэрмоди прихватил с корабля, ибо зоологи сообщили, что земля тут бедна минералами. Он показал их горовицам и с шестой попытки высек искру. Но трава не загорелась. Огонек затеплился лишь с третьей попытки и через несколько секунд занялся по-настоящему, так что пришлось подбрасывать в него ветки, а потом сучья.
Как только по хворосту заплясали первые язычки пламени, горовицы, стоявшие неподалеку с вытаращенными глазами, одновременно вздохнули. Но не обратились в бегство, чего Кэрмоди боялся, а стали издавать звуки, которые привлекли остальных. Вскоре за его спиной собралось все племя.
Туту воскликнула: "О! О!"---Кэрмоди принял это за выражение изумления или восхищения красотой пламени---и протянула руку, чтобы коснуться его языков. Кэрмоди открыл было рот, чтобы сказать: "Нет! Огонь плохой!", но тут же сжал губы. Как объяснить ей, что одно и то же явление может быть очень опасным и в то же время приносить огромную пользу?
Оглядевшись, он заметил девочку, стоящую в задних рядах, которая держала в руках грызуна размерами с мышь. Она так восторженно глазела на пламя, что забыла даже сунуть зверька в клюв. Протолкавшись к ней, Кэрмоди подвел ее поближе к огню, где все могли ее видеть. Пустив в ход самые убедительные жесты, он преодолел недоверчивость подростка и убедил отдать ему добычу. Содрогаясь от отвращения, он прикончил животное, ударив головой о камень. После чего, вытащив нож, содрал шкурку, выпотрошил, обезглавил и, заострив прут, нанизал на него тушку. Затем ухватил Туту за худенький локоть и привлек поближе к огню. Почувствовав обжигающий жар, она отпрянула. Кэрмоди не стал мешать ей, сказав лишь: "Огонь горячий! Жжет! Жжет!"
Она уставилась на Кэрмоди широко открытыми глазами, а тот, улыбнувшись, потрепал ее за хохолок из перьев и продолжил обжаривать мышь. Затем разодрал ее на три части, остудил каждый кусок и дал один девочке, владелице добычи, другой Туту, а третий вручил вождю. Все трое с опаской попробовали угощение и в голос восторженно выдохнули: "Ах!"
Спать в эту ночь Кэрмоди почти не пришлось. Он поддерживал огонь, а все племя, рассевшись вокруг, восхищенно любовалось костром. Несколько раз какие-то крупные животные, привлеченные светом, останавливались неподалеку, и Кэрмоди видел блеск их глаз. Но никто из них не сделал попытки приблизиться.
Утром Кэрмоди связался с Холмъярдом.
--Как минимум пятеро детей практически не уступают Туту в изучении английского,---сказал он.---Но из взрослых никто не изъявил желания повторить хоть слово. Может, они не могут преодолеть привычек и не в состоянии обучаться. Не знаю. Сегодня попробую поработать с вождем и с другими. Да, кстати, когда повезете снаряжение в мое убежище, прихватите пояс с патронташем и кобуру для пистолета. Не думаю, что это их удивит. Ведь они знают, что я не настоящий горовиц. Но, похоже, для них это не имеет значения.
Сегодня я попробую убить антилопу и показать им, как обжаривать целую тушу. Но у них ничего не получится, пока они не найдут кремень, из сколов которого можно делать ножи. Думаю, что надо отвести их в такое место, где его можно обнаружить. У вас есть что-нибудь на примете?
--Поедем искать на джипе,---ответил Холмъярд.---Вы правы. Если даже они научатся делать инструменты и посуду, у них нет сырья.
--Но почему вы не выбрали группу, что располагается рядом с выходами кремня?
--Главным образом, потому, что Горовиц нашел этих созданий именно здесь. Мы, ученые, как и прочие, привыкли двигаться по накатанной колее и не думаем о будущем. Кроме того, мы не имели представления, что эти животные... м-м-м, люди, если они заслуживают такого определения,---обладают такими способностями.
К Кэрмоди подошла Туту, держа в руке кузнечика размерами с полевую мышь.
--Это...
--Это кузнечик,---ответил Кэрмоди.
--Ты гореть... огонь.
--Да. Я разжигаю огонь. Но не горю. Я жарю на на огне.
--Ты жарить на огне,---повторила она.---Ты давать мне. Я есть, ты есть.
--Она уже освоила два предлога... мне кажется,---произнес Кэрмоди.
--Джон, к чему этот пиджин-инглиш?---сказал Холмъярд.---Почему надо избегать временных категорий и падежей, сводить к минимуму личные местоимения?
--Потому что в этом нет необходимости,---ответил Кэрмоди.---Многие языки, как вы знаете, обходятся без настоящего времени. Более того, в современном английском прослеживается тенденция опускать его в разговоре, а я могу только предполагать, как развитие пойдет дальше.
Учу же я их языку низших классов, поскольку думаю, что речь неграмотных возобладает. Вы же знаете, с каким трудом преподаватели в наших школах устраняют из лексики учащихся жаргон лифтеров.
--Ладно,---сказал Холмъярд,---в общем-то это неважно. Насколько я понимаю, горовицы не имеют представления об отличиях. Слава Богу, что вы не обучаете их латыни!
--Слушайте!---воскликнул Кэрмоди.---Об этом я и не подумал! Почему бы и нет? Если горовицы когда-нибудь станут достаточно цивилизованными, чтобы совершать межзвездные путешествия, то, где бы они ни оказались, всегда смогут общаться со священнослужителями.
--Кэрмоди!
Тот хмыкнул.
--Я вас просто поддразниваю, доктор. Но мне пришла в голову серьезная мысль. Если и остальные группы проявят такие же способности, почему бы не обучать каждую из них другому языку? Хотя бы в виде эксперимента? Эта группа будет представлять индоевропейскую ветвь, другая---китайско-тибетскую, кто-то освоит диалекты американских индейцев, а другие---наречия банту. И будет интересно проследить, как разовьется каждая из них в социальном, технологическом и философском смысле. Повторит ли земной путь развития своего прототипа? Повлияет ли определенный тип языка на восхождение его носителей к вершинам цивилизации?
--Заманчивая идея,---согласился Холмъярд.---Но я против. У разумных существ и без того достаточно барьеров на пути взаимопонимания, чтобы еще воздвигать искусственные в виде разных языков. Нет, я все же думаю, что всем им необходимо освоить английский. Единый язык будет хотя бы единственным общим элементом. Хотя одному Богу известно, как быстро он начнет распадаться на отдельные диалекты.
--Я научу их птичьему английскому,---сказал Кэрмоди.
В качестве одной из первых задач, которые он поставил перед собой, Кэрмоди решил внушить Туту обобщенное понятие "дерево". Она уже взялась обучать своих сверстников тому, что усвоила сама, и, ткнув пальцем в сторону тополя, сказала: "Дерево! Но, показав на другой тополь, замолчала и удивленно уставилась на Кэрмоди. Тот понял, что, хотя в данный момент она воспринимает этот тополь тоже как дерево, для нее это понятие связано со строго определенным деревом. У нее не было родового понятия дерева.
Кэрмоди решил наглядно продемонстрировать его и, указав на второй тополь, сказал: "Дерево". Затем показал на одно из высоких тонких деревьев и повторил то же слово.
Туту с неприкрытым удивлением склонила голову набок.
Кэрмоди смутил ее еще больше, когда каждому из тополей дал имя. Затем без промедления окрестил высокие тонкоствольные деревья:
--Тумтум.
--Тумтум,---повторила Туту.
--Дерево тумтум,---сказал Кэрмоди и показал на тополь:---Дерево тополь.---Повернулся в сторону вельда:---Дерево с колючками.---Сделал обобщающий жест:---Все деревья.
Подростки, собравшиеся вокруг Туту, похоже, не поняли, что он имел в виду, но она засмеялась---точнее, каркнула---и сказала:
--Тумтум. Тополь. Колючки. Все деревья.
Кэрмоди не знал, уловила ли она смысл или просто бездумно повторяла его слова. Но тут она тихо сказала---может быть, поняв причину его раздражения:
--Дерево тумтум. Дерево тополь. Дерево колючка.---Она подняла три растопыренных пальца и махнула другой рукой.---Все деревья.
Кэрмоди был доволен. Теперь он убедился, что Туту воспринимает деревья не только по отдельности, но и как вид. Но он не знал, как растолковать ей, что последнее надо именовать не колючкой, а деревом с колючками. И решил, что это несущественно. Во всяком случае, сейчас. Когда придет время, он что-нибудь придумает. Не стоит слишком затруднять ребятишек.
--Похоже, поработали вы отменно,---раздался голос Холмъярда.---Что сейчас в повестке дня?
--Попробую незаметно добраться до убежища, взять боеприпасы и сахар,---объяснил Кэрмоди.---Успеете до моего появления закинуть туда грифельную доску, бумагу и карандаши?
--Вам не стоит делать записи,---сказал Холмъярд и нетерпеливо добавил:---Каждое ваше слово фиксируется, как я уже объяснял.
--Я не буду вести записи,---сказал Кэрмоди.---Я хочу научить их читать и писать.
Несколько секунд было тихо, и наконец послышалось:
--Что?
--А почему бы и нет?---осведомился Кэрмоди.---Даже сейчас я сомневаюсь, в самом ли деле они понимают меня. То есть я убежден на девяносто пять процентов. Но мне нужна стопроцентная уверенность. И если они смогут усвоить письменную речь, то не останется никаких сомнений. Да и кроме того, зачем тянуть? Не получится сейчас, попробуем позже. А если получится, значит, время ушло не впустую.
--Я должен принести вам свои извинения,---сказал Холмъярд.---У меня не хватило воображения. Я должен был подумать об этом шаге. Знаете, Джон, я без восторга отнесся к тому факту, что в силу чистой случайности для первой встречи с горовицами были отобраны именно вы. Я считал, что контактером должен стать подготовленный ученый, скорее всего я сам. Но теперь я признаю, что выбор не был ошибкой. У вас есть те качества, которые мы, профессионалы, слишком часто и слишком быстро теряем: энтузиазм и восторженность любителя. Представляя себе все трудности или даже невозможность решения, мы становимся слишком осмотрительны.
--Ну-ну,---смутился Кэрмоди.---Прошу прощения, но кажется, вождь собирает всех для какого-то большого перехода. Он бегает взад и вперед, выкрикивает непонятные односложные звуки и куда-то указывает. Кроме того, тыкает пальцем в сторону деревьев. О, я понимаю, что он имеет в виду. Почти все плоды съедены. И он хочет, чтобы мы последовали за ним.
--В каком направлении?
--На юг. В вашу сторону.
--Джон, примерно в тысяче миль к северу лежит прекрасная долина. Мы обнаружили ее во время последней экспедиции и обратили на нее внимание, потому что она расположена повыше, там прохладнее и имеются обильные источники воды. И там есть не только выходы кремня, но и залежи железной руды.
--Да, но вождь явно намерен вести нас в противоположном направлении.
Наступило молчание. Наконец Кэрмоди вздохнул.
--Я понял вашу мысль. Вы хотите, чтобы я повел их на север. Но вы же знаете, что это означает.
--Простите, Джон. Я понимаю, что это означает конфликт. И не могу приказать вам вступить в драку с вождем. Разве что иного выхода не окажется.
--Я склонен думать, что так и случится. Ничего хорошего в этом нет; я бы не назвал тутошнее место Эдемом, но по крайней мере эти создания пока не проливали крови. А теперь, поскольку мы хотим развить их способности, внушить им высокие понятия...
--Вы не обязаны это делать, Джон. И у меня не будет к вам никаких претензий, если вы просто последуете за ними и продолжите наблюдения, куда бы они не двинулись. Ведь мы и так получили куда больше данных, чем я мог мечтать. Но...
--Но если я не попробую перехватить бразды правления, эти существа еще долго будут находиться на низком уровне развития. Кроме того, нам надо определить, способны ли они овладеть хоть какой-то технологией. Так что... словом, конец венчает дело. Впрочем, так, кажется, говорят иезуиты. Я не иезуит, но готов принять посылку, на которой базируется данный довод.
Больше Кэрмоди ничего не сказал Холмъярду.
Он подошел к голенастому вождю, остановился перед ним, яростно затряс головой и, указывая на север, заорал:
--Мы идти туда! Сюда мы не идти!
Вождь перестал курлыкать и, склонив голову набок, уставился на человека. Его физиономия, там, где ее не покрывали перья, побагровела. Кэрмоди, естественно, не мог определить, чем объясняется такая реакция: растерянностью или яростью. Насколько он мог понять, его положение в этом сообществе было весьма неопределенным---с точки зрения сообщества. Ему не потребовалось много времени, дабы уяснить, что в нем существует определенная иерархия.
Большой горовиц мог помыкать любым членом стаи. Самец, по неписанным правилам подчинявшийся ему, не мог---или не осмеливался---оспаривать его авторитет, но имел право колотить любого, кто стоял ниже его. И так далее. Любой самец, кроме самых слабых и затюканных, мог гонять самок. Среди последних тоже, как и у самцов, существовала своя система соподчинения, хотя более сложная. Главенствующая самка могла господствовать над всеми товарками, кроме одной, которая могла командовать, как минимум, половиной остальных самок. Были и другие сложности, разобраться в которых Кэрмоди был пока не в силах. Хотя он заметил, что к юному поколению все относились с нежностью и заботой. Может, потому, что понятия родства тут были перемешаны. Тем не менее у молодежи тоже существовала своя система, кто отдает приказы и кто получает их.
Пока Кэрмоди не обрел никакого положения на социальной шкале. Похоже, к нему относились как к чему-то отделенному от всех прочих, считая его rara avis* непонятного происхождения. Вождь не делал поползновений определить Кэрмоди какое-то место, соответственно остальные тоже не пытались. Может, вождь осторожничал, потому что видел, как Кэрмоди уложил леоноида.
--------
* Редкая птица (лат.).
--------
Но теперь незнакомец стоял перед ним в такой позе, что требовалось или принимать бой, или отступать. Вождь слишком долго пребывал на вершине власти, чтобы принять такую мысль. Даже догадываясь, что Кэрмоди в принципе может уничтожить его, он не собирался сдаваться без боя.
Это Кэрмоди уяснил, глядя, как у горовица покраснела кожа на всем теле, как стала вздыматься грудь; на лбу у него вздулись вены, глаза засверкали---вскинув клюв, он сжал кулаки и тяжело задышал.
Хут, вожак, производил внушительное впечатление. Он был на полтора фута выше человека и обладал длинными мускулистыми руками и широкой грудью, а клюв с острыми зубами, которыми он раздирал мясо, и три острых когтя на пальцах ног давали понять, что он может вырвать у Кэрмоди сердце.
Но коротышка знал, что горовиц весит куда меньше человека его роста, ибо у него трубчатые птичьи кости. Более того, хотя вождь был, без сомнения, опытным и неустрашимым бойцом, да и сообразительным к тому же, он не имел представления о сложных боевых искусствах двенадцати планет. Кэрмоди же, как и любой человек, сумевший остаться в живых, умел наносить убийственные удары руками и ногами; много раз ему доводилось убивать или калечить противников.
Бой был ожесточенным, но коротким. Кэрмоди пустил в ход все свое искусство и очень быстро заставил вождя отступить; клюв его был окрашен кровью, а глаза остекленели. Кэрмоди нанес "удар милосердия" ребром ладони на толстой шее и, повергнув наземь бесчувственное тело Хута, встал над ним, тяжело дыша, покрытый кровью из трех ран нанесенных острым клювом и зубами, страдая от удара кулаком по ребрам.
Он подождал, когда горовиц открыл глаза и, шатаясь, встал на ноги. И, показав на север, крикнул: "За мной!"
Через краткое время все шествовали за ним по направлению к рощице, расположенной примерно в двух милях. Хут, низко опустив голову, тащился в хвосте группы. Но по прошествии времени несколько воспрянул духом. И когда какой-то крупный самец попытался всучить ему тыквы с водой, Хут кинулся на него и сбил с ног. Это позволило ему восстановить положение в группе. По рангу он был ниже Кэрмоди, но все же выше всех остальных.
Чему Кэрмоди остался рад, потому что малышка Туту была дочкой Хута. Он опасался, что из-за трепки, заданной отцу, она проникнется к учителю ненавистью. Однако смена власти никак не сказалась на ней, если не считать, что теперь она держалась еще ближе к пришельцу. Пока они шли бок о бок, Кэрмоди показывал на встречавшихся животных и деревья и называл их. Туту безукоризненно повторяла за ним слова. К тому же она восприняла его стиль разговора, его обороты речи, его манеру произносить "А?", когда ему в голову приходила мысль, его привычку разговаривать с самим собой.
И еще она подражала его смеху. Кэрмоди показал ей на маленькую растрепанную птичку, торчащие во все стороны перья которой напоминали живую швабру.
--Метла на ножках,---сказал он.
--Метла на ножках,---повторила девочка.
Внезапно Кэрмоди рассмеялся, и Туту стала вторить ему. Но он не мог объяснить ей причину своего веселья. Как рассказать ей об "Алисе в Стране чудес"? Как поведать, что он попытался представить, о чем подумал бы Льюис Кэролл, если бы воочию увидел эти фантастические создания, существующие на странной планете, что вращается вокруг странной звезды, столетия спустя после его смерти, и узнал бы, что его творение по-прежнему живо и приносит плоды, пусть даже и весьма странные? Может, Кэроллу это и понравилось бы. Потому что он и сам был странным маленьким человечком---"Как Кэрмоди",---подумал Кэрмоди---и счел бы наименование этой птицы совершенно естественным и определенным выводом из царящей вокруг полной неопределенности.
Тут он пришел в себя и собрался, потому что огромное животное, напоминающее зеленого риноцеруса с тремя узловатыми рогами на морде, топоча, направилось к ним. Кэрмоди извлек из-под хвоста пистолет, мельком заметив, что Туту вытаращила глаза даже больше, чем при виде трехрогого чудовища. Но, остановившись в нескольких шагах от группы и понюхав воздух, оно неторопливо удалилось. Кэрмоди спрятал пистолет и связался с Холмъярдом.
--Забудьте предыдущее указание о складировании снаряжения,---сказал он.---Я веду их в дальний поход. Так сказать, Исход. Сегодня вечером я разведу костер, а вы держитесь за нами милях в пяти. Как я предполагаю, миновав рощицу, что стоит перед нами, мы двинемся к следующей. Я планирую каждый день покрывать две с половиной мили. Думаю, что больше у меня не получится. В долину молока и меда, которую вы описали, мы придем месяцев через девять. К тому времени мое дитя,---он погладил яйцо на груди,---должно вылупиться. И мой контракт с вами закончится.
Тревог у него оказалось куда меньше, чем он предполагал. Оказавшись в рощице, группа тут же рассеялась, но по его призыву все тут же собрались, оставив столь заманчивые свежие плоды и обилие грызунов, обитавших под камнями. Никто не роптал, преодолевая очередную милю до следующей рощи. Кэрмоди решил, что здесь они остановятся лагерем на остаток дня и на ночь.
После того как сгустились сумерки, он понаблюдал, как Туту разводит костер, и ускользнул в темноту. Не без опаски, ибо немало хищников предпочитали охотиться при свете двух небольших лун, а не днем. Однако он без приключений отшагал милю, на исходе которой встретил джип с ожидавшим его доктором Холмъярдом.
Получив от Холмъярда сигарету, он описал события дня более подробно, чем позволяли возможности передатчика. Холмъярд осторожно потискал яйцо на груди Кэрмоди.
--Каково чувствовать, что вы не только дадите жизнь горовицу, но и подарите им средство общения? Став, в определенном смысле, отцом всех горовицев?
--Чувствую я себя очень странно,---ответил Кэрмоди.---Беспокоит груз ответственности, который я взвалил на себя. Ведь то, чему я научу этих разумных существ, определит направление их развития на много тысячелетий. А может, и больше. С другой стороны, все мои старания могут и не дать результатов.
--Может и так,---согласился Холмъярд.---Природа вечно экспериментирует. Возможно, на данной планете она решила испытать именно такой метод.
"Ты имеешь в виду Его",---подумал Кэрмоди, но ничего не сказал. Пол Создателя не имеет ровно никакого значения. И он, и зоолог имели в виду одно и то же высшее существо.
Кэрмоди продолжил излагать свои наблюдения. Матери кормили свое потомство, как и все птицы, пережеванной и отрыгнутой пищей.
--Звучит убедительно,---сказал Холмъярд.---От пресмыкающихся произошел класс теплокровных животных, но ни у кого из них нет волосяного покрова или хотя бы зачатков молочных желез. Горовицы же, как я вам рассказывал, произошли от весьма примитивных пернатых, которые продолжали обитать на деревьях, когда их ближайшие родственники учились планировать. Складки кожи между руками и ребрами---напоминания о том кратком периоде, когда, начав планировать, они изменили свои намерения и стали лемуроидами. Во всяком случае так нам кажется. У нас не так много остатков внезапных ископаемых, чтобы утверждать с уверенностью.
--Они издают определенные звуки, а другие могут их истолковывать. Такие, как, например, крик о помощи, просьба "вычеши мне насекомых", приглашение прогуляться и так далее. Но это все. Если не считать, что часть детишек знает сейчас такие слова, как "вода" и "сахар". И они отличают их. Можете ли вы сказать, что сделан первый шаг к созданию языка?
--Нет, не могу,---твердо сказал Холмъярд.---Но если вы научите их сочетанию отдельных слов, которые будут составлять осмысленную фразу, и они смогут самостоятельно подбирать такие слова в разных комбинациях и ситуациях, то я соглашусь, что они пребывают на определенной стадии овладения языком. Но возможности у вас очень неопределенные. Кроме того, они могут находиться на предъязыковой стадии, на грани, за которой последует усвоение абстрактных понятий. Но для этого может потребоваться еще десяток тысяч лет, а то и пятьдесят тысяч, прежде чем этот вид овладеет подобными способностями. Прежде чем он сделает шаг от животного к человеку.
--Но может быть, я смогу их подтолкнуть,---сказал Кэрмоди.---Может быть...
--Что может быть?---переспросил Холмъярд, поскольку Кэрмоди на несколько минут погрузился в молчание.
--Я столкнулся с теологической проблемой, которую Церковь подняла за несколько веков до начала межзвездных полетов,---сказал Кэрмоди.---В какое мгновение обезьяна стала человеком? Когда она обрела душу и...
--Иисусе Христе!---воскликнул Холмъярд.---Я знаю, что вы монах, Кэрмоди. И совершенно естественно, что вас интересуют такие вопросы. Но молю вас, не начинайте, теряя представление о реальности, забивать себе голову такими вещами, как выяснение момента, когда животное обрело душу. Не позволяйте, чтобы такая чушь, как сколько-ангелов-уместится-на-кончике-иглы, мешала вашим отчетам. Прошу вас, старайтесь придерживаться строгой объективности и исходить из научной точки зрения. Просто описывайте только то, что видите---и ничего больше!
--Не волнуйтесь, док. Именно это я собираюсь делать. Но вы не можете упрекать меня в излишней заинтересованности. Тем не менее я не берусь решать такие вопросы. Предоставляю это своему начальству. Указание, полученное мною в обители Святого Джейруса, не имеет ничего общего с теологическими рассуждениями; первым делом мы должны действовать.
--О'кей, о'кей,---сказал Холмъярд.---Значит, мы поняли друг друга. Итак, сегодня вечером вы собираетесь познакомить горовицев с огнем?
--Как только стемнеет.
Остаток дня Кэрмоди провел, обучая малышку Туту таким словам, как "дерево", "яйцо", "тыква", нескольким обозначениям действий, которые он ей продемонстрировал, и местоимениям. Усваивала она быстро. Кэрмоди не сомневался, что причина далеко не только в подражательной способности, как у попугаев. Чтобы убедиться в этом, он задал ей несколько вопросов.
--Ты видишь вот это дерево?---спросил он, показывая на большое фруктовое дерево, напоминающее сикомор.
Она кивнула---жест, который тоже был перенят от него,---и ответила своим странным птичьим голосом:
--Да. Туту видит это дерево.---И, прежде чем Кэрмоди успел сформулировать следующий вопрос, спросила, показывая на учителя:---Ты видеть Хута? Туту видеть Хута. Он горовиц. Я горовиц. Ты...
На мгновение Кэрмоди потерял дар речи, слыша лишь, как взолнованно завопил Холмъярд:
--Джон, вы слышите ее? Она научилась говорить и понимать по-английски! И за столь короткое время! Мы дали им язык! Дали им язык!
Кэрмоди слышал тяжелое дыхание Холмъярда так отчетливо, словно тот стоял рядом.
--Успокойтесь, мой добрый друг. Хотя я не могу осуждать вас за то, что вы так взволнованы.
Туту склонила голову набок и спросила:
--Ты говорить с...
--Я человек,---ответил Кэрмоди на предыдущий вопрос.---Человек, человек. И я говорю с человеком... не с собой. Этот человек далеко.---Затем, осознав, что она не понимает смысла слова "далеко", взмахом руки показал куда-то вдаль и ткнул пальцем в пространство вельда.
--Ты говорить с... человек... далеко?
--Да,---сказал Кэрмоди, торопясь уйти от этой темы. Как бы он ни старался, Туту пока была не в состоянии воспринять объяснение, каким образом он может переговариваться с кем-то на столь большом расстоянии, и поэтому сказал:---Будет время, и я объясню тебе...---И снова осекся, ибо не мог подобрать слов, дабы дать ей представление о времени. Придется заняться этим позже.---Я делать огонь,---произнес он.
Туту удивленно посмотрела на него, словно поняла только первое слово фразы.
--Я показать тебе,---сказал Кэрмоди, собирая пучки длинной сухой травы и обломившиеся сухие ветки.
Сложив их шалашиком, он наломал тоненькие веточки и запихал в конус шалашика. К этому времени за спиной у него собралась ребятня, подошло несколько взрослых.
Из кошеля под хвостом он вытащил огниво и кресало. И то, и другое Кэрмоди прихватил с корабля, ибо зоологи сообщили, что земля тут бедна минералами. Он показал их горовицам и с шестой попытки высек искру. Но трава не загорелась. Огонек затеплился лишь с третьей попытки и через несколько секунд занялся по-настоящему, так что пришлось подбрасывать в него ветки, а потом сучья.
Как только по хворосту заплясали первые язычки пламени, горовицы, стоявшие неподалеку с вытаращенными глазами, одновременно вздохнули. Но не обратились в бегство, чего Кэрмоди боялся, а стали издавать звуки, которые привлекли остальных. Вскоре за его спиной собралось все племя.
Туту воскликнула: "О! О!"---Кэрмоди принял это за выражение изумления или восхищения красотой пламени---и протянула руку, чтобы коснуться его языков. Кэрмоди открыл было рот, чтобы сказать: "Нет! Огонь плохой!", но тут же сжал губы. Как объяснить ей, что одно и то же явление может быть очень опасным и в то же время приносить огромную пользу?
Оглядевшись, он заметил девочку, стоящую в задних рядах, которая держала в руках грызуна размерами с мышь. Она так восторженно глазела на пламя, что забыла даже сунуть зверька в клюв. Протолкавшись к ней, Кэрмоди подвел ее поближе к огню, где все могли ее видеть. Пустив в ход самые убедительные жесты, он преодолел недоверчивость подростка и убедил отдать ему добычу. Содрогаясь от отвращения, он прикончил животное, ударив головой о камень. После чего, вытащив нож, содрал шкурку, выпотрошил, обезглавил и, заострив прут, нанизал на него тушку. Затем ухватил Туту за худенький локоть и привлек поближе к огню. Почувствовав обжигающий жар, она отпрянула. Кэрмоди не стал мешать ей, сказав лишь: "Огонь горячий! Жжет! Жжет!"
Она уставилась на Кэрмоди широко открытыми глазами, а тот, улыбнувшись, потрепал ее за хохолок из перьев и продолжил обжаривать мышь. Затем разодрал ее на три части, остудил каждый кусок и дал один девочке, владелице добычи, другой Туту, а третий вручил вождю. Все трое с опаской попробовали угощение и в голос восторженно выдохнули: "Ах!"
Спать в эту ночь Кэрмоди почти не пришлось. Он поддерживал огонь, а все племя, рассевшись вокруг, восхищенно любовалось костром. Несколько раз какие-то крупные животные, привлеченные светом, останавливались неподалеку, и Кэрмоди видел блеск их глаз. Но никто из них не сделал попытки приблизиться.
Утром Кэрмоди связался с Холмъярдом.
--Как минимум пятеро детей практически не уступают Туту в изучении английского,---сказал он.---Но из взрослых никто не изъявил желания повторить хоть слово. Может, они не могут преодолеть привычек и не в состоянии обучаться. Не знаю. Сегодня попробую поработать с вождем и с другими. Да, кстати, когда повезете снаряжение в мое убежище, прихватите пояс с патронташем и кобуру для пистолета. Не думаю, что это их удивит. Ведь они знают, что я не настоящий горовиц. Но, похоже, для них это не имеет значения.
Сегодня я попробую убить антилопу и показать им, как обжаривать целую тушу. Но у них ничего не получится, пока они не найдут кремень, из сколов которого можно делать ножи. Думаю, что надо отвести их в такое место, где его можно обнаружить. У вас есть что-нибудь на примете?
--Поедем искать на джипе,---ответил Холмъярд.---Вы правы. Если даже они научатся делать инструменты и посуду, у них нет сырья.
--Но почему вы не выбрали группу, что располагается рядом с выходами кремня?
--Главным образом, потому, что Горовиц нашел этих созданий именно здесь. Мы, ученые, как и прочие, привыкли двигаться по накатанной колее и не думаем о будущем. Кроме того, мы не имели представления, что эти животные... м-м-м, люди, если они заслуживают такого определения,---обладают такими способностями.
К Кэрмоди подошла Туту, держа в руке кузнечика размерами с полевую мышь.
--Это...
--Это кузнечик,---ответил Кэрмоди.
--Ты гореть... огонь.
--Да. Я разжигаю огонь. Но не горю. Я жарю на на огне.
--Ты жарить на огне,---повторила она.---Ты давать мне. Я есть, ты есть.
--Она уже освоила два предлога... мне кажется,---произнес Кэрмоди.
--Джон, к чему этот пиджин-инглиш?---сказал Холмъярд.---Почему надо избегать временных категорий и падежей, сводить к минимуму личные местоимения?
--Потому что в этом нет необходимости,---ответил Кэрмоди.---Многие языки, как вы знаете, обходятся без настоящего времени. Более того, в современном английском прослеживается тенденция опускать его в разговоре, а я могу только предполагать, как развитие пойдет дальше.
Учу же я их языку низших классов, поскольку думаю, что речь неграмотных возобладает. Вы же знаете, с каким трудом преподаватели в наших школах устраняют из лексики учащихся жаргон лифтеров.
--Ладно,---сказал Холмъярд,---в общем-то это неважно. Насколько я понимаю, горовицы не имеют представления об отличиях. Слава Богу, что вы не обучаете их латыни!
--Слушайте!---воскликнул Кэрмоди.---Об этом я и не подумал! Почему бы и нет? Если горовицы когда-нибудь станут достаточно цивилизованными, чтобы совершать межзвездные путешествия, то, где бы они ни оказались, всегда смогут общаться со священнослужителями.
--Кэрмоди!
Тот хмыкнул.
--Я вас просто поддразниваю, доктор. Но мне пришла в голову серьезная мысль. Если и остальные группы проявят такие же способности, почему бы не обучать каждую из них другому языку? Хотя бы в виде эксперимента? Эта группа будет представлять индоевропейскую ветвь, другая---китайско-тибетскую, кто-то освоит диалекты американских индейцев, а другие---наречия банту. И будет интересно проследить, как разовьется каждая из них в социальном, технологическом и философском смысле. Повторит ли земной путь развития своего прототипа? Повлияет ли определенный тип языка на восхождение его носителей к вершинам цивилизации?
--Заманчивая идея,---согласился Холмъярд.---Но я против. У разумных существ и без того достаточно барьеров на пути взаимопонимания, чтобы еще воздвигать искусственные в виде разных языков. Нет, я все же думаю, что всем им необходимо освоить английский. Единый язык будет хотя бы единственным общим элементом. Хотя одному Богу известно, как быстро он начнет распадаться на отдельные диалекты.
--Я научу их птичьему английскому,---сказал Кэрмоди.
В качестве одной из первых задач, которые он поставил перед собой, Кэрмоди решил внушить Туту обобщенное понятие "дерево". Она уже взялась обучать своих сверстников тому, что усвоила сама, и, ткнув пальцем в сторону тополя, сказала: "Дерево! Но, показав на другой тополь, замолчала и удивленно уставилась на Кэрмоди. Тот понял, что, хотя в данный момент она воспринимает этот тополь тоже как дерево, для нее это понятие связано со строго определенным деревом. У нее не было родового понятия дерева.
Кэрмоди решил наглядно продемонстрировать его и, указав на второй тополь, сказал: "Дерево". Затем показал на одно из высоких тонких деревьев и повторил то же слово.
Туту с неприкрытым удивлением склонила голову набок.
Кэрмоди смутил ее еще больше, когда каждому из тополей дал имя. Затем без промедления окрестил высокие тонкоствольные деревья:
--Тумтум.
--Тумтум,---повторила Туту.
--Дерево тумтум,---сказал Кэрмоди и показал на тополь:---Дерево тополь.---Повернулся в сторону вельда:---Дерево с колючками.---Сделал обобщающий жест:---Все деревья.
Подростки, собравшиеся вокруг Туту, похоже, не поняли, что он имел в виду, но она засмеялась---точнее, каркнула---и сказала:
--Тумтум. Тополь. Колючки. Все деревья.
Кэрмоди не знал, уловила ли она смысл или просто бездумно повторяла его слова. Но тут она тихо сказала---может быть, поняв причину его раздражения:
--Дерево тумтум. Дерево тополь. Дерево колючка.---Она подняла три растопыренных пальца и махнула другой рукой.---Все деревья.
Кэрмоди был доволен. Теперь он убедился, что Туту воспринимает деревья не только по отдельности, но и как вид. Но он не знал, как растолковать ей, что последнее надо именовать не колючкой, а деревом с колючками. И решил, что это несущественно. Во всяком случае, сейчас. Когда придет время, он что-нибудь придумает. Не стоит слишком затруднять ребятишек.
--Похоже, поработали вы отменно,---раздался голос Холмъярда.---Что сейчас в повестке дня?
--Попробую незаметно добраться до убежища, взять боеприпасы и сахар,---объяснил Кэрмоди.---Успеете до моего появления закинуть туда грифельную доску, бумагу и карандаши?
--Вам не стоит делать записи,---сказал Холмъярд и нетерпеливо добавил:---Каждое ваше слово фиксируется, как я уже объяснял.
--Я не буду вести записи,---сказал Кэрмоди.---Я хочу научить их читать и писать.
Несколько секунд было тихо, и наконец послышалось:
--Что?
--А почему бы и нет?---осведомился Кэрмоди.---Даже сейчас я сомневаюсь, в самом ли деле они понимают меня. То есть я убежден на девяносто пять процентов. Но мне нужна стопроцентная уверенность. И если они смогут усвоить письменную речь, то не останется никаких сомнений. Да и кроме того, зачем тянуть? Не получится сейчас, попробуем позже. А если получится, значит, время ушло не впустую.
--Я должен принести вам свои извинения,---сказал Холмъярд.---У меня не хватило воображения. Я должен был подумать об этом шаге. Знаете, Джон, я без восторга отнесся к тому факту, что в силу чистой случайности для первой встречи с горовицами были отобраны именно вы. Я считал, что контактером должен стать подготовленный ученый, скорее всего я сам. Но теперь я признаю, что выбор не был ошибкой. У вас есть те качества, которые мы, профессионалы, слишком часто и слишком быстро теряем: энтузиазм и восторженность любителя. Представляя себе все трудности или даже невозможность решения, мы становимся слишком осмотрительны.
--Ну-ну,---смутился Кэрмоди.---Прошу прощения, но кажется, вождь собирает всех для какого-то большого перехода. Он бегает взад и вперед, выкрикивает непонятные односложные звуки и куда-то указывает. Кроме того, тыкает пальцем в сторону деревьев. О, я понимаю, что он имеет в виду. Почти все плоды съедены. И он хочет, чтобы мы последовали за ним.
--В каком направлении?
--На юг. В вашу сторону.
--Джон, примерно в тысяче миль к северу лежит прекрасная долина. Мы обнаружили ее во время последней экспедиции и обратили на нее внимание, потому что она расположена повыше, там прохладнее и имеются обильные источники воды. И там есть не только выходы кремня, но и залежи железной руды.
--Да, но вождь явно намерен вести нас в противоположном направлении.
Наступило молчание. Наконец Кэрмоди вздохнул.
--Я понял вашу мысль. Вы хотите, чтобы я повел их на север. Но вы же знаете, что это означает.
--Простите, Джон. Я понимаю, что это означает конфликт. И не могу приказать вам вступить в драку с вождем. Разве что иного выхода не окажется.
--Я склонен думать, что так и случится. Ничего хорошего в этом нет; я бы не назвал тутошнее место Эдемом, но по крайней мере эти создания пока не проливали крови. А теперь, поскольку мы хотим развить их способности, внушить им высокие понятия...
--Вы не обязаны это делать, Джон. И у меня не будет к вам никаких претензий, если вы просто последуете за ними и продолжите наблюдения, куда бы они не двинулись. Ведь мы и так получили куда больше данных, чем я мог мечтать. Но...
--Но если я не попробую перехватить бразды правления, эти существа еще долго будут находиться на низком уровне развития. Кроме того, нам надо определить, способны ли они овладеть хоть какой-то технологией. Так что... словом, конец венчает дело. Впрочем, так, кажется, говорят иезуиты. Я не иезуит, но готов принять посылку, на которой базируется данный довод.
Больше Кэрмоди ничего не сказал Холмъярду.
Он подошел к голенастому вождю, остановился перед ним, яростно затряс головой и, указывая на север, заорал:
--Мы идти туда! Сюда мы не идти!
Вождь перестал курлыкать и, склонив голову набок, уставился на человека. Его физиономия, там, где ее не покрывали перья, побагровела. Кэрмоди, естественно, не мог определить, чем объясняется такая реакция: растерянностью или яростью. Насколько он мог понять, его положение в этом сообществе было весьма неопределенным---с точки зрения сообщества. Ему не потребовалось много времени, дабы уяснить, что в нем существует определенная иерархия.
Большой горовиц мог помыкать любым членом стаи. Самец, по неписанным правилам подчинявшийся ему, не мог---или не осмеливался---оспаривать его авторитет, но имел право колотить любого, кто стоял ниже его. И так далее. Любой самец, кроме самых слабых и затюканных, мог гонять самок. Среди последних тоже, как и у самцов, существовала своя система соподчинения, хотя более сложная. Главенствующая самка могла господствовать над всеми товарками, кроме одной, которая могла командовать, как минимум, половиной остальных самок. Были и другие сложности, разобраться в которых Кэрмоди был пока не в силах. Хотя он заметил, что к юному поколению все относились с нежностью и заботой. Может, потому, что понятия родства тут были перемешаны. Тем не менее у молодежи тоже существовала своя система, кто отдает приказы и кто получает их.
Пока Кэрмоди не обрел никакого положения на социальной шкале. Похоже, к нему относились как к чему-то отделенному от всех прочих, считая его rara avis* непонятного происхождения. Вождь не делал поползновений определить Кэрмоди какое-то место, соответственно остальные тоже не пытались. Может, вождь осторожничал, потому что видел, как Кэрмоди уложил леоноида.
--------
* Редкая птица (лат.).
--------
Но теперь незнакомец стоял перед ним в такой позе, что требовалось или принимать бой, или отступать. Вождь слишком долго пребывал на вершине власти, чтобы принять такую мысль. Даже догадываясь, что Кэрмоди в принципе может уничтожить его, он не собирался сдаваться без боя.
Это Кэрмоди уяснил, глядя, как у горовица покраснела кожа на всем теле, как стала вздыматься грудь; на лбу у него вздулись вены, глаза засверкали---вскинув клюв, он сжал кулаки и тяжело задышал.
Хут, вожак, производил внушительное впечатление. Он был на полтора фута выше человека и обладал длинными мускулистыми руками и широкой грудью, а клюв с острыми зубами, которыми он раздирал мясо, и три острых когтя на пальцах ног давали понять, что он может вырвать у Кэрмоди сердце.
Но коротышка знал, что горовиц весит куда меньше человека его роста, ибо у него трубчатые птичьи кости. Более того, хотя вождь был, без сомнения, опытным и неустрашимым бойцом, да и сообразительным к тому же, он не имел представления о сложных боевых искусствах двенадцати планет. Кэрмоди же, как и любой человек, сумевший остаться в живых, умел наносить убийственные удары руками и ногами; много раз ему доводилось убивать или калечить противников.
Бой был ожесточенным, но коротким. Кэрмоди пустил в ход все свое искусство и очень быстро заставил вождя отступить; клюв его был окрашен кровью, а глаза остекленели. Кэрмоди нанес "удар милосердия" ребром ладони на толстой шее и, повергнув наземь бесчувственное тело Хута, встал над ним, тяжело дыша, покрытый кровью из трех ран нанесенных острым клювом и зубами, страдая от удара кулаком по ребрам.
Он подождал, когда горовиц открыл глаза и, шатаясь, встал на ноги. И, показав на север, крикнул: "За мной!"
Через краткое время все шествовали за ним по направлению к рощице, расположенной примерно в двух милях. Хут, низко опустив голову, тащился в хвосте группы. Но по прошествии времени несколько воспрянул духом. И когда какой-то крупный самец попытался всучить ему тыквы с водой, Хут кинулся на него и сбил с ног. Это позволило ему восстановить положение в группе. По рангу он был ниже Кэрмоди, но все же выше всех остальных.
Чему Кэрмоди остался рад, потому что малышка Туту была дочкой Хута. Он опасался, что из-за трепки, заданной отцу, она проникнется к учителю ненавистью. Однако смена власти никак не сказалась на ней, если не считать, что теперь она держалась еще ближе к пришельцу. Пока они шли бок о бок, Кэрмоди показывал на встречавшихся животных и деревья и называл их. Туту безукоризненно повторяла за ним слова. К тому же она восприняла его стиль разговора, его обороты речи, его манеру произносить "А?", когда ему в голову приходила мысль, его привычку разговаривать с самим собой.
И еще она подражала его смеху. Кэрмоди показал ей на маленькую растрепанную птичку, торчащие во все стороны перья которой напоминали живую швабру.
--Метла на ножках,---сказал он.
--Метла на ножках,---повторила девочка.
Внезапно Кэрмоди рассмеялся, и Туту стала вторить ему. Но он не мог объяснить ей причину своего веселья. Как рассказать ей об "Алисе в Стране чудес"? Как поведать, что он попытался представить, о чем подумал бы Льюис Кэролл, если бы воочию увидел эти фантастические создания, существующие на странной планете, что вращается вокруг странной звезды, столетия спустя после его смерти, и узнал бы, что его творение по-прежнему живо и приносит плоды, пусть даже и весьма странные? Может, Кэроллу это и понравилось бы. Потому что он и сам был странным маленьким человечком---"Как Кэрмоди",---подумал Кэрмоди---и счел бы наименование этой птицы совершенно естественным и определенным выводом из царящей вокруг полной неопределенности.
Тут он пришел в себя и собрался, потому что огромное животное, напоминающее зеленого риноцеруса с тремя узловатыми рогами на морде, топоча, направилось к ним. Кэрмоди извлек из-под хвоста пистолет, мельком заметив, что Туту вытаращила глаза даже больше, чем при виде трехрогого чудовища. Но, остановившись в нескольких шагах от группы и понюхав воздух, оно неторопливо удалилось. Кэрмоди спрятал пистолет и связался с Холмъярдом.
--Забудьте предыдущее указание о складировании снаряжения,---сказал он.---Я веду их в дальний поход. Так сказать, Исход. Сегодня вечером я разведу костер, а вы держитесь за нами милях в пяти. Как я предполагаю, миновав рощицу, что стоит перед нами, мы двинемся к следующей. Я планирую каждый день покрывать две с половиной мили. Думаю, что больше у меня не получится. В долину молока и меда, которую вы описали, мы придем месяцев через девять. К тому времени мое дитя,---он погладил яйцо на груди,---должно вылупиться. И мой контракт с вами закончится.
Тревог у него оказалось куда меньше, чем он предполагал. Оказавшись в рощице, группа тут же рассеялась, но по его призыву все тут же собрались, оставив столь заманчивые свежие плоды и обилие грызунов, обитавших под камнями. Никто не роптал, преодолевая очередную милю до следующей рощи. Кэрмоди решил, что здесь они остановятся лагерем на остаток дня и на ночь.
После того как сгустились сумерки, он понаблюдал, как Туту разводит костер, и ускользнул в темноту. Не без опаски, ибо немало хищников предпочитали охотиться при свете двух небольших лун, а не днем. Однако он без приключений отшагал милю, на исходе которой встретил джип с ожидавшим его доктором Холмъярдом.
Получив от Холмъярда сигарету, он описал события дня более подробно, чем позволяли возможности передатчика. Холмъярд осторожно потискал яйцо на груди Кэрмоди.
--Каково чувствовать, что вы не только дадите жизнь горовицу, но и подарите им средство общения? Став, в определенном смысле, отцом всех горовицев?
--Чувствую я себя очень странно,---ответил Кэрмоди.---Беспокоит груз ответственности, который я взвалил на себя. Ведь то, чему я научу этих разумных существ, определит направление их развития на много тысячелетий. А может, и больше. С другой стороны, все мои старания могут и не дать результатов.