Страница:
— Никогда такой не была и не буду, — сказала Афра.
— Но помимо всего прочего Дева излишне критична, чопорна и часто страдает ипохондрией.
Бен язвительно рассмеялась:
— Это я-то чопорная? С моей репутацией и непристойными драмами?
— Тебе подходит шестой дом?
— А почему бы и нет?
— О чем ты говоришь? — возмущенно вскричал де Марбо. — О каком доме может идти речь? Я думал, мы будем жить вместе! Неужели я чем-то обидел тебя, моя маленькая капусточка? Неужели моя любовь больше ничего не значит? Если ты заведешь собственный дом, мы… черт возьми… больше не будем делить одно ложе под одной крышей. Подумай об этом! Неужели я тебе надоел?
Она похлопала его по руке.
— Успокойся, мой боевой петушок. Я по-прежнему тебя люблю. Но… Мы всегда вместе, никогда не расстаемся, и наша близость становится слишком уж докучливой. Кроме того, мне хочется иметь свой собственный мир.
Представляешь, мы построим два дома и будем ходить друг к другу в гости.
Одну ночь ты проводишь в моем мире, другую — я в твоем. Ты будешь захватывать мою империю и увозить меня в плен. Или я, как венценосная королева, буду приглашать тебя к себе с дружеским визитом для обсуждения некоторых интимных дел.
— Даже не знаю, что сказать, — ответил барон.
Афра пожала плечами:
— Если нам это не понравится, мы снова будем жить вместе, как и прежде.
Неужели ты боишься, Марселин?
— Я? Боюсь? Как ты могла подумать такое! Хорошо, Питер! Я беру себя пятый дом, а Афра — шестой. В худшем случае мы останемся соседями.
— С толстой стенкой, разделяющей вас. Но только стены делают соседей хорошими друзьями.
— И плохими любовниками, — добавил Бертон.
— Ты слишком циничен, мой друг, — сказал де Марбо.
— Весы и Скорпион, то есть седьмая и восьмая комнаты побудут пока пустыми, — сказал Фрайгейт. — Девятый дом принадлежит Стрельцу, которым управляет Юпитер. Основой образ поведения определяется экспансией внутрь и во вне. Стрелец любит философствовать, что вполне соответствует харатеру Нура. Согласно древней науке, ты общителен, склонен к логике и пророчествам.
— А что еще? — спросил Нур.
— Отрицательными качествами являются грубость, фанатизм и нетерпимость.
— Все это было в моей юности, но там и осталось. Я давно уже распрощался с ними.
— Козерогов среди нас нет, и поэтому мы переходим к моему знаку — Водолею. Одиннадцатый дом управляется Сатурном, который любит поучать других, и Ураном, раздающим дары возможностей. Водолей облагораживает окружение. Он соединяет в себе находчивого дипломата и благородного альтруиста. К сожалению, его отрицательными качествами является эгоизм, эксцентричность и импульсивность.
— И ты признаешь себя виновным в этом? — спросил Бертон.
— Более-менее. А теперь, Дик, перейдем к тебе. Ты родился 19 марта 1821 года. По идее, Рыбы должны содействовать гармонии, но в твоем случае…
Впрочем, ладно. Обойдемся без критики. Рыбы управляются Нептуном и Юпитером.
Первый превращает людей в идеалистов, а второй побуждает к экспансии. Тут, пожалуй, возражений нет. Положительными качествами являются интуиция, привлекательность и артистичность.
— Но в то же время, как ты мне уже говорил, я сделал из себя доморощенного мученика, — добавил Бертон.
— Теперь нам предстоит разойтись по новым домам, — подытожил Нур. — И мы понесем туда груз добрых и недобрых качеств. Жаль, что нельзя оставить эти чемоданы за дверью и двинуться в путь налегке.
— Но помимо всего прочего Дева излишне критична, чопорна и часто страдает ипохондрией.
Бен язвительно рассмеялась:
— Это я-то чопорная? С моей репутацией и непристойными драмами?
— Тебе подходит шестой дом?
— А почему бы и нет?
— О чем ты говоришь? — возмущенно вскричал де Марбо. — О каком доме может идти речь? Я думал, мы будем жить вместе! Неужели я чем-то обидел тебя, моя маленькая капусточка? Неужели моя любовь больше ничего не значит? Если ты заведешь собственный дом, мы… черт возьми… больше не будем делить одно ложе под одной крышей. Подумай об этом! Неужели я тебе надоел?
Она похлопала его по руке.
— Успокойся, мой боевой петушок. Я по-прежнему тебя люблю. Но… Мы всегда вместе, никогда не расстаемся, и наша близость становится слишком уж докучливой. Кроме того, мне хочется иметь свой собственный мир.
Представляешь, мы построим два дома и будем ходить друг к другу в гости.
Одну ночь ты проводишь в моем мире, другую — я в твоем. Ты будешь захватывать мою империю и увозить меня в плен. Или я, как венценосная королева, буду приглашать тебя к себе с дружеским визитом для обсуждения некоторых интимных дел.
— Даже не знаю, что сказать, — ответил барон.
Афра пожала плечами:
— Если нам это не понравится, мы снова будем жить вместе, как и прежде.
Неужели ты боишься, Марселин?
— Я? Боюсь? Как ты могла подумать такое! Хорошо, Питер! Я беру себя пятый дом, а Афра — шестой. В худшем случае мы останемся соседями.
— С толстой стенкой, разделяющей вас. Но только стены делают соседей хорошими друзьями.
— И плохими любовниками, — добавил Бертон.
— Ты слишком циничен, мой друг, — сказал де Марбо.
— Весы и Скорпион, то есть седьмая и восьмая комнаты побудут пока пустыми, — сказал Фрайгейт. — Девятый дом принадлежит Стрельцу, которым управляет Юпитер. Основой образ поведения определяется экспансией внутрь и во вне. Стрелец любит философствовать, что вполне соответствует харатеру Нура. Согласно древней науке, ты общителен, склонен к логике и пророчествам.
— А что еще? — спросил Нур.
— Отрицательными качествами являются грубость, фанатизм и нетерпимость.
— Все это было в моей юности, но там и осталось. Я давно уже распрощался с ними.
— Козерогов среди нас нет, и поэтому мы переходим к моему знаку — Водолею. Одиннадцатый дом управляется Сатурном, который любит поучать других, и Ураном, раздающим дары возможностей. Водолей облагораживает окружение. Он соединяет в себе находчивого дипломата и благородного альтруиста. К сожалению, его отрицательными качествами является эгоизм, эксцентричность и импульсивность.
— И ты признаешь себя виновным в этом? — спросил Бертон.
— Более-менее. А теперь, Дик, перейдем к тебе. Ты родился 19 марта 1821 года. По идее, Рыбы должны содействовать гармонии, но в твоем случае…
Впрочем, ладно. Обойдемся без критики. Рыбы управляются Нептуном и Юпитером.
Первый превращает людей в идеалистов, а второй побуждает к экспансии. Тут, пожалуй, возражений нет. Положительными качествами являются интуиция, привлекательность и артистичность.
— Но в то же время, как ты мне уже говорил, я сделал из себя доморощенного мученика, — добавил Бертон.
— Теперь нам предстоит разойтись по новым домам, — подытожил Нур. — И мы понесем туда груз добрых и недобрых качеств. Жаль, что нельзя оставить эти чемоданы за дверью и двинуться в путь налегке.
Глава 16
Переезд в «небесный пирог» <Это выражение аналогично «журавлю в небе».> потребовал небольшой подготовки.
Обследовав свои маленькие миры, обитатели башни какое-то время не знали, сохранять их в прежнем виде или создавать что-то новое — на собственный вкус и лад. Кроме Нура, которому понравилось помещение с зеркалами, все остальные решили изменить обстановку огромных комнат. Пока орды андроидов и роботов занимались реконструкцией, люди размышляли над деталями, просматривали файлы компьютера и выбирали для себя те или иные элементы оформления. Затем они вносили поправки в чертежи, и строительные конвертеры претворяли их мечты в реальность.
В конце концов Нур передумал и сказал, что останется в своей квартире.
Он планировал посещать мир зеркал только для того, чтобы медитировать там на отражениях.
Бертон тоже не захотел менять свои апартаменты, чем удивил почти всех друзей. Он всегда считался неисправимым бродягой, который терял покой, если оставался на одном месте больше недели. Свое нежелание переезжать на верхний этаж Бертон объяснил тем, что еще не закончил создание личного мира. Затеяв строительство арабского дворца, он возвел его до середины, а затем ликвидировал все, что уже сделал. Через некоторое время англичанин вновь приступил к строительным работам и по прошествии двух недель приостановил их на неопределенный срок.
— Скорее всего, Дик догадывается, что это будет его последний дом, и поэтому не хочет переезжать туда, — сказал Нур. — Куда бы он отправился дальше?
После переезда шести членов группы друзья подготовили центральную площадку для торжества и устроили там новоселье. Оно получилось не очень радостным, так как посреди праздника Бен и де Марбо поссорились друг с другом. Француз перебрал и вспылил, когда Афра вновь отказалась жить в его мире. Потеряв на собой контроль, он начал обвинять ее в том, что она к нему охладела.
— Я имею право на свой мир, — надменно ответила она. — Тем более что этот мир я создала сама.
— Место женщины рядом с мужчиной, которого она любит! И ей следует идти за ним, куда бы он ни пошел!
— Мы уже говорили с тобой на эту тему, — резко ответила она. — И мне уже надоели твои упреки.
— Мадам, вам следует находиться под моей крышей. Это не только просьба, но и мое условие! Иначе как я могу вам доверять?
— Вы хотите сказать, сударь, что я не могу отойти от вас даже на минуту?
Какая же это любовь, черт возьми, если нет и капли доверия! Неужели вы считаете меня дешевой шлюшкой, которая при малейшей возможности прыгает по кроватям других мужчин, как блоха? Или вы относитесь так ко всем женщинам?
Стыдитесь, барон! А как же вы оставляли в одиночестве свою жену, когда были солдатом? Наверное, надевали на нее пояс верности…
— Не сравнивайте себя с моей женой! — закричал де Марбо.Она выше любых подозрений!
— Да здравствует новый Цезарь! — насмешливо ответила Афра.Между прочим, жена настоящего Цезаря наставила мужу вот такие рога! Неужели вы думаете, мой драгоценный кусочек дерьма, что ваша супруга чем-то от нее отличалась?
Барон взъярился и, перейдя на французский, начал выкрикивать проклятия и оскорбления. Афра гордо отвернулась и скрылась в дверном проеме шестого дома.
Когда круглая дверь закрылась, она заплакала. В тот миг ей казалось, что она теряла своего любовника навсегда. В ссоре с де Марбо говорила не Афра, а ее эмоции, и теперь опыт зрелой женщины подсказывал ей, что она перегнула палку. Скольких же мужчин она оттолкнула от себя подобным образом? Пусть не сотню, но, пожалуй, больше двадцати. Афра даже не помнила некоторых по именам. Хотя она знала, что вскоре вспомнит их, увидев на экране в картинах прошлой жизни. Правда, в этом маленьком мире она могла не бояться навязчивого прошлого.
Поднявшись по ступеням на верхнюю площадку, она открыла дверь и шагнула в свой мир. Рядом с дверью находилось еще одно летающее кресло. Афра села в него, взлетела на сотню футов и понеслась вперед. Под ней простирались тропические джунгли с полосками узких рек, блестевших при свете искусственной луны. Из темной массы растений доносились крики ночных птиц; мимо нее проносились силуэты летучих мышей, которые ныряли в кроны деревьев всего лишь в нескольких футах под ее ногами. Свет полной луны был в два раза ярче сияния земного ночного светила. Крупные звезды напоминали созвездия экваториальной Южной Америки. На небольшой прогалине мелькнула тень огромного животного — скорее всего ягуара. Чуть сбоку слышался плеск и ревели аллигаторы. Ветер овевал ее лицо и теребил подол вечернего платья.
Она направила кресло к большому озеру в центре джунглей. Его воды серебрились широким кольцом вокруг великолепного дворца. Афра воссоздала его по образу того миража, который видела однажды, путешествуя из Антверпена в Лондон. Призрачный дворец возник неподалеку от корабля, словно по волшебству. Видение напугало всех, кто находился на палубе, но Афра не могла отвести от него глаз.
Сказочное строение имело четыре этажа. Его стены, выложенные мрамором различных оттенков, окружали ряды резных и винтообразных колонн. Их обвивала цветущая лоза, а на шпилях в порывах бриза реяли узкие флаги. На каждой колонне виднелись фигурки маленьких купидонов, которые, казалось, поднимались вверх, помогая себе взмахами небольших трепещущих крыльев.
Дворец видели все, кто находился на палубе корабля. Но откуда пришло это видение? Обычно миражи отражали реальные вещи. Но неужели в Англии или на континенте имелся такой фантастический дворец, построенный в стиле рококо?
Это необъяснимое видение не давало Афре покоя всю оставшуюся жизнь — как на Земле, так и в Мире Реки. Она попросила компьютер объяснить ей смысл явления, но машина лишь сослалась на ее биографию, написанную Джоном Джилдоном. Эта книга, изданная после смерти Афры Бен, заинтересовала ее и возмутила неточностями и откровенной ложью. Она запросила всю доступную литературу, связанную со своим именем, и прочитала произведения Монтегю Саммерса, Бернбаума и Сэквилла-Уэста. Все вышеназванные авторы усердно пытались отделить истину от романтики и измышлений. Однако это им не удалось. И упрекать их тут было не в чем. Официальных документов о ней почти не существовало, а ее новеллы, пьесы и поэмы либо искажали исторические факты, либо вообще не имели к ним никакого отношения.
Своим отцом Афра считала цирюльника Джеймса Джонсона из Кентербери. Ее мать умерла через пару дней после родов, и малышку вместе с братом и сестрой усыновили их родственники — Джон и Эми Эмис. В ту пору они и представить себе не могли, что маленькая девочка станет первой англичанкой, которая будет жить на деньги, полученные от литературной деятельности. К сожалению, антологии последующих веков не пожелали включить в свои подборки ее прозу и поэмы, поэтому до читателей двадцатого века дошла лишь одна новелла, представленная критиком, как второстепенный образчик классики.
Ее блистательное внедрение в доселе мужскую литературу шокировало многих писателей и критиков. Их пристрастные и мстительные замечания приводили ее в бешенство, и она отвечала на них в том же духе, без жалости и промедлений. Будучи первопроходцем в дебрях женоненавистников и самодовольных ничтожеств, Афра страдала от жгучих уколов и брошенных камней.
Но она проложила путь тем многочисленным толпам женщин, которые связали свою судьбу с бумагой, ручкой и карандашом.
В детстве она была нервным и болезненным ребенком. Тем не менее Афра без проблем перенесла шесть тысяч миль тяжелого и опасного путешествия в Суринам — английскую колонию на севере Южной Америки. Благодаря протекции влиятельного родственника, лорда Уиллоуби Паремского, ее приемный отец получил высокий пост в суринамской колонии. Однако во время плавания через Атлантический океан Джон Эмис умер от «лихорадки». Несмотря на потерю, Афра радовалась жизни и восторгалась всем тем, что дарила ей экзотическая страна.
Она подружилась со старым черным рабом, которого выкрали из королевской семьи какого-то племени в Западной Африке. Его чудесные истории о родине и особое положение среди рабов стали основой романтической новеллы, которую она написала через несколько лет. Афра назвала ее «Оруноко — царственный раб».
— Мне никогда не забыть тех счастливых лет в стране нескончаемой весны.
За апрелем и маем там шел июнь, после которого вновь начинался апрель.
Деревья цвели, зеленели и плодоносили в одно и то же время. Я бродила среди рощ, собирала апельсины, лимоны, цитроны и инжир или наслаждалась ароматом мускатных орехов. Воздух пьянил благоуханием растений. В лагунах и каналах лах цвели огромные водяные лилии, а над ними летали ярко раскрашенные попугаи и канарейки. Птицы тва-тва издавали звуки, похожие на удары серебряного гонга. Какаду кричали: «Qu`est-ce que dit? Qu`est-ce que dit?» Я писала стихи на странном наречии, которое наполовину состояло из африканских слов и наполовину — из английских. Мы с сестрой ходили в церковь и слушали проповеди о великом Боге, которого звали Гран Гадо; а потом священник рассказывал о его жене Марии и сыне Йези Кисто. Время от времени с гор спускались индейцы, и я видела в их руках сумки, полные золотого песка.
Однако в этом земном раю случались и неприятности. Я часто болела малярией.
А однажды меня спасло от смерти только снадобье негритянского колдуна.
В 1658 году, когда Афре исполнилось восемнадцать лет, ее семья вернулась в Лондон. В девятнадцать она вышла замуж за Ханса Бена — пожилого, но богатого голландского купца. Отсутствие приданого возместили красота, образованность и ум. Но более всего сердце старого купца пленила ее цветущая молодость. Пользуясь своими связями, он устроил жену при дворе Чарльза Второго.
— И это правда, что ты стала любовницей короля? — спросил Фрайгейт.
— Однажды его величество действительно предложил мне переспать с ним в летней беседке, но в то время я уже дала клятву верности своему супругу. В наши дни измена считалась тягчайшим грехом. К тому же я была беременной… хотя позже у меня случился выкидыш. Надо сказать, что я любила своего старого мужа и знала, как оскорбит его подобная неверность. Я любила человека, а не его кошель.
В 1665 году несколько кораблей ее мужа затонули с грузом при штормах или попали в руки пиратов. Потеряв почти все свое состояние, Ханс Бен скончался от сердечного приступа и оставил молодую вдову с пятьюдесятью фунтами. К тому времени, когда она получила работу, у нее осталось только сорок фунтов. Благодаря связям при королевском дворе, Афра стала агентом секретной службы и отправилась в Антверпен для выполнения шпионского задания. Та информация, которую она получала о голландском флоте, ценилась очень высоко, но ее основным заданием являлась слежка за англичанами-отступниками, проживавшими в Голландии. В те времена из Англии бежали многие, и против Чарльза Второго готовился тайный заговор.
— Да ты настоящий Джеймс Бонд! — воскликнул Фрайгейт.
— Что?
— Это я так, к слову. Не обращай внимания.
— Мне особенно рекомендовалось завести дружбу с Уильямом Скоттом, чтобы в дальнейшем склонить его к возвращению в Англию. Он не пожелал уезжать из Голландии без твердых гарантий короля, но все же согласился сотрудничать со мной. А потом у меня кончились деньги. Я послала письмо Джеймсу Хелселлу, виночерпию короля и моему непосредственному начальнику. В своем донесении я попросила его оплатить добытую мною информацию и тем самым поддержать последующую шпионскую деятельность. Однако ответ так и не пришел. Во втором официальном послании я написала о том, что мне пришлось заложить фамильное кольцо, чтобы обеспечить себе пропитание и крышу над головой. Не получив ответа, я послала два письма: Хелселлу и моему другу Томасу Киллигрею, который тоже состоял на секретной службе. Чтобы выпросить пятьдесят фунтов на оплату долгов, я отправила сведения о голландском флоте и сообщила о своих успехах со Уильямом Скоттом. Но мое начальство по-прежнему молчало.
Написав отчаянное письмо государственному секретарю, лорду Арлингтону, я рассказала ему обо всем, что сделала, и о том, в какую нищету ввергли меня его подчиненные. Мне грозила долговая тюрьма, но лорд Арлингтон плевать хотел на мой позор и страдания.
— А ты не думала о том, чтобы перейти на службу к голландцам? — спросил Бертон.
— Я? Никогда!
Бертон возмущенно покачал головой.
— Значит, уже тогда британское правительство пренебрегало своими солдатами и шпионами.
— Потом я снова написала лорду Арлингтону и попросила направить мне сто фунтов для уплаты долгов и возвращения в Англию. Он так и не потрудился ответить. За свою службу я не получила ни одного пенни, ни слова благодарности от родины и ее чиновников. Может, меня просто сочли за жалкую дуру и бедствующую тупицу? Не знаю… Но, наверное, они не нуждались в моих услугах. Случайно встретив своего знакомого, Эдварда Батлера, я заняла у него сто пятьдесят фунтов и в январе 1667 года отправилась домой.
Утомленная, больная и по уши в долгах, Афра вернулась из Антверпена в Лондон. Она ужаснулась, увидев руины города, разрушенного Великим пожаром.
Впрочем, это бедствие имело и положительную сторону, так как пламя уничтожило сотни тысяч крыс и миллионы вшей, которые разносили чуму. Однако Афре было не до пожара и чумы. Мистер Батлер требовал возвращения ссуды, а лорд Арлингтон и король по-прежнему игнорировали ее просьбы об оплате выполненного поручения. Через месяц наступила неизбежная расплата, и Афру бросили в долговую тюрьму.
— Заключенных там кормили только за деньги. Те, у кого их не было, умирали от голода. В тюрьмах свирепствовали болезни, и микробы, врываясь в камеры, как дикари-краснокожие, уничтожали всех без разбора. Смерть очень демократична: она не смотрит на сословия. Ее маленькие посланцы убивали богатых и бедных, старых и молодых.
После Великого пожара многие тюрьмы сгорели или пришли в негодность. В Ньюгейте велись восстановительные работы, и поэтому Афру отправили в Южный Лэмбет. Тысячи люди, потеряв в огне все свое имущество, попадали сюда за долги. В лэмбетскую тюрьму обычно сажали нищих, и она всегда считалась самой грязной и переполненной. Но после пожара там стало хуже в десять раз, и каждая камера превратилась в чистилище.
— Даже странно, что мне удалось выжить, хотя бывали такие моменты, когда я молила Бога о смерти. Вонь немытых тел и лохмотьев, мерзкий запах от больных, страдавших кровавым поносом, невыносимое зловоние открытой канализации — разве это можно забыть? Вокруг вопили испуганные и истощенные дети. Я затыкала уши от криков тех, кто сходил с ума и впадал в бешенство.
Кашель и рвота, драки, жестокость и воровство, абсолютная невозможность побыть наедине с собой… Если надо было сходить по малой или большой нужде, это приходилось делать в камере с дюжиной других женщин, которые тыкали в тебя пальцами и отпускали непристойные шутки… Половину той пищи, которую приносила мне мать, отнимали охранники, а я платила им дань, чтобы они не насиловали меня, как остальных… Вот так я и жила, изо всех сил сопротивляясь болезням, которые роились в отвратительном воздухе этой адской дыры. Да что там ад! Мы бы только радовались его пламени после месяца судорог от холода и сырости! В каких бы грехах ни обвинял меня Господь, я искупила их все!
Двое охранников обещали подкармливать ее мясом, овощами и вином, если она будет отдаваться им обоим одновременно.
— Хорошо что мать достала немного денег. Если бы не ее помощь, голод довел бы меня до крайности, и я, наверное, согласилась бы на их уговоры. Мой живот выл от голода, и я уговаривала себя не опускаться до мольбы. Хотя иногда мне казалось, что охранники все же предпочтительнее голодной смерти.
Возможно, меня остановило только то, что один из них, горбатый одноглазый урод с гнилыми зубами, имел французскую болезнь…
— Сифилис или гонорею? — спросил Фрайгейт.
— Скорее всего и то, и другое. Какая разница? В любом случае, благодаря усилиям матери, я избежала их грязных лап. А потом Киллигрей оплатил мои долги и снабдил меня небольшой суммой, чтобы я могла стать на ноги. Правда, этих денег хватило ненадолго.
Афра замолчала и печально улыбнулась. Улыбка делала ее неотразимо красивой.
— Я приврала, сказав, что мне хотелось умереть в тюрьме. На самом деле меня ужасала идея самоубийства. Я никогда не уважала тех, кто поднимал белый флаг над своим поверженным духом. По крайней мере, я стояла до конца, с остервенелой яростью отбивая атаки смерти… Наверное, поэтому она и отпустила меня с миром.
Я вышла из тюрьмы, худая как скелет. Друг оплатил мои долги, но они появились у матери, которая сделала все возможное, чтобы выручить меня из беды. А я ничем не могла ее отблагодарить. Я осталась без крова, одежды, косметики и книг.
Ей исполнилось тридцать лет. В те времена ее сверстницы обычно уже выглядели как старухи. Многие теряли зубы, и от их гнилых десен исходило кошмарное зловоние. Женщины без мужа, отца и брата — на худой конец, дяди или парочки кузенов — становились легкой добычей мужчин. В случае изнасилования несчастная жертва могла обратиться в суд. Но, как правило, это ни к чему не приводило. Закон служил только богатым и знатным особам. Судьи, адвокаты, приставы и присяжные открыто брали взятки и легко уступали просьбам тех, кто мог им заплатить.
В ту пору женщины сочиняли и прозу и стихи, однако на непрофессиональном уровне. В основном, этим занимались дочери сельских священников, у которых не было других развлечений, или знатные дамы, пытавшиеся прослыть мечтательными и немного эксцентричными особами. Ни одна из англичанок даже не пыталась зарабатывать себе на жизнь с помощью чернил и пера.
Афра знала, что может писать интересно, остроумно и увлекательно, а главное, ей не требовалось высасывать темы из пальца. Получив прекрасное образование, она ни в чем не уступала маститым писателям, которые считали создание новелл и пьес сугубо мужским делом. Чтобы занять достойное место в плотных рядах профессиональных литераторов, ей пришлось одолеть немало врагов и пройти сквозь колючие дебри предвзятой критики.
В отличие от многих сверстниц и словно назло превратностям судьбы Афра с годами становилась все более привлекательной и красивой. Она гордилась здоровыми и ровными зубами, которые ей удалось сохранить до самой старости.
Очевидно, ее красота и здоровье объяснялись тем, что Афра провела детство в Суринаме, где вместе с пищей и водой получала какие-то особые минералы.
Впрочем, главную роль здесь, конечно, сыграла ее наследственность. Несмотря на небольшой рост, она обладала длинными ногами, хотя юбки той эпохи сводили на нет это преимущество. Положение спасала мода на декольте, и ее полные крепкие груди разили мужчин наповал. Прекрасные желтые волосы, большие голубые глаза и густые черные брови придавали ее лицу необычайную привлекательность, хотя общее впечатление немного портили длинный нос и короткая нижняя челюсть. Однако помимо очарования Афра имела еще и волю, которая несла ее по жизни, как упряжка из шести лошадей.
В свое время она раз и навсегда решила не выходить замуж снова. Ее перу принадлежала фраза, вошедшая в сборники великих афоризмов: «Брак — это отрава любви; семейные узы напоминают ссуду, взятую у друга; поэтому я не даю и не прошу никаких клятв!»
И еще она писала:
Согласно строгим правилам чести,
Красота вознаграждается любовью,
А не подлой посулой богатства
И дешевым колокольным звоном.
Отчего она становится бесчестной?
От того, что спит на грязном ложе
Тошнотворного богатого шута,
Ненавистного для плачущего сердца.
Видишь ты имущество вдовы,
Гроб супруга, как ступень к свободе?
Но ее уже не будет!
Нет, не будет, милая блудница…
Забери назад свою любовь
И верни шуту его монеты.
Не клади в его тугой кошель
Бриллианты девичьего сердца.
Несмотря на все эти слова, Афра вложила сокровища своей души в руки очень неверного мужчины. Адвокат Джон Хойл без зазрения совести пользовался и ее телом, и деньгами. А платил презрением и вероломством. А однажды ему чуть не удалось разбить ее сердце на мелкие куски. (В 1692 году, уже после смерти Афры, Хойла убили в кабацкой драке. Об этом ей рассказал Фрайгейт.).
— Один историк утверждал, что твой Хойл придерживался атеистических взглядов и открыто проповедовал гомосексуализм. Он развращал молодежь и поносил Иисуса Христа.
— Во всем этом, кроме последнего, обвиняли и Сократа,ответила Афра. — Но Джон не подходит под твое описание. Просто он не любил меня… Разве что в самом начале…
— Что бы ты сделала, если бы встретила его в долине? — спросил Фрайгейт.
— Не знаю. У меня нет к нему ненависти. Хотя… Скорее всего, я ударила бы его ногой в пах, а потом поцеловала бы и повела в свою хижину. Или прогнала бы с глаз долой. Надеюсь, мы с ним никогда не увидимся снова.
Афра стала известной, вернее, скандально известной писательницей. Ее окрестили Астрой, по имени звездной девы из мифологии древних греков. Эта дочь Зевса и Фемиды — или, возможно, Титана и Эос — во время золотого века наделяла людей блаженством. С наступлением железного века она покинула Землю, и боги поместили ее среди звезд, как созвездие Девы.
В особняк Афры стекались великие литераторы и их прихлебатели, юные сценаристы и трепетные вдохновенные поэты. Некоторым из них даже удалось побывать в ее постели.
— Однако многие мужчины негодовали по поводу моего успеха, а критики осуждали мои произведения только из-за того, что они были написаны женщиной.
Обследовав свои маленькие миры, обитатели башни какое-то время не знали, сохранять их в прежнем виде или создавать что-то новое — на собственный вкус и лад. Кроме Нура, которому понравилось помещение с зеркалами, все остальные решили изменить обстановку огромных комнат. Пока орды андроидов и роботов занимались реконструкцией, люди размышляли над деталями, просматривали файлы компьютера и выбирали для себя те или иные элементы оформления. Затем они вносили поправки в чертежи, и строительные конвертеры претворяли их мечты в реальность.
В конце концов Нур передумал и сказал, что останется в своей квартире.
Он планировал посещать мир зеркал только для того, чтобы медитировать там на отражениях.
Бертон тоже не захотел менять свои апартаменты, чем удивил почти всех друзей. Он всегда считался неисправимым бродягой, который терял покой, если оставался на одном месте больше недели. Свое нежелание переезжать на верхний этаж Бертон объяснил тем, что еще не закончил создание личного мира. Затеяв строительство арабского дворца, он возвел его до середины, а затем ликвидировал все, что уже сделал. Через некоторое время англичанин вновь приступил к строительным работам и по прошествии двух недель приостановил их на неопределенный срок.
— Скорее всего, Дик догадывается, что это будет его последний дом, и поэтому не хочет переезжать туда, — сказал Нур. — Куда бы он отправился дальше?
После переезда шести членов группы друзья подготовили центральную площадку для торжества и устроили там новоселье. Оно получилось не очень радостным, так как посреди праздника Бен и де Марбо поссорились друг с другом. Француз перебрал и вспылил, когда Афра вновь отказалась жить в его мире. Потеряв на собой контроль, он начал обвинять ее в том, что она к нему охладела.
— Я имею право на свой мир, — надменно ответила она. — Тем более что этот мир я создала сама.
— Место женщины рядом с мужчиной, которого она любит! И ей следует идти за ним, куда бы он ни пошел!
— Мы уже говорили с тобой на эту тему, — резко ответила она. — И мне уже надоели твои упреки.
— Мадам, вам следует находиться под моей крышей. Это не только просьба, но и мое условие! Иначе как я могу вам доверять?
— Вы хотите сказать, сударь, что я не могу отойти от вас даже на минуту?
Какая же это любовь, черт возьми, если нет и капли доверия! Неужели вы считаете меня дешевой шлюшкой, которая при малейшей возможности прыгает по кроватям других мужчин, как блоха? Или вы относитесь так ко всем женщинам?
Стыдитесь, барон! А как же вы оставляли в одиночестве свою жену, когда были солдатом? Наверное, надевали на нее пояс верности…
— Не сравнивайте себя с моей женой! — закричал де Марбо.Она выше любых подозрений!
— Да здравствует новый Цезарь! — насмешливо ответила Афра.Между прочим, жена настоящего Цезаря наставила мужу вот такие рога! Неужели вы думаете, мой драгоценный кусочек дерьма, что ваша супруга чем-то от нее отличалась?
Барон взъярился и, перейдя на французский, начал выкрикивать проклятия и оскорбления. Афра гордо отвернулась и скрылась в дверном проеме шестого дома.
Когда круглая дверь закрылась, она заплакала. В тот миг ей казалось, что она теряла своего любовника навсегда. В ссоре с де Марбо говорила не Афра, а ее эмоции, и теперь опыт зрелой женщины подсказывал ей, что она перегнула палку. Скольких же мужчин она оттолкнула от себя подобным образом? Пусть не сотню, но, пожалуй, больше двадцати. Афра даже не помнила некоторых по именам. Хотя она знала, что вскоре вспомнит их, увидев на экране в картинах прошлой жизни. Правда, в этом маленьком мире она могла не бояться навязчивого прошлого.
Поднявшись по ступеням на верхнюю площадку, она открыла дверь и шагнула в свой мир. Рядом с дверью находилось еще одно летающее кресло. Афра села в него, взлетела на сотню футов и понеслась вперед. Под ней простирались тропические джунгли с полосками узких рек, блестевших при свете искусственной луны. Из темной массы растений доносились крики ночных птиц; мимо нее проносились силуэты летучих мышей, которые ныряли в кроны деревьев всего лишь в нескольких футах под ее ногами. Свет полной луны был в два раза ярче сияния земного ночного светила. Крупные звезды напоминали созвездия экваториальной Южной Америки. На небольшой прогалине мелькнула тень огромного животного — скорее всего ягуара. Чуть сбоку слышался плеск и ревели аллигаторы. Ветер овевал ее лицо и теребил подол вечернего платья.
Она направила кресло к большому озеру в центре джунглей. Его воды серебрились широким кольцом вокруг великолепного дворца. Афра воссоздала его по образу того миража, который видела однажды, путешествуя из Антверпена в Лондон. Призрачный дворец возник неподалеку от корабля, словно по волшебству. Видение напугало всех, кто находился на палубе, но Афра не могла отвести от него глаз.
Сказочное строение имело четыре этажа. Его стены, выложенные мрамором различных оттенков, окружали ряды резных и винтообразных колонн. Их обвивала цветущая лоза, а на шпилях в порывах бриза реяли узкие флаги. На каждой колонне виднелись фигурки маленьких купидонов, которые, казалось, поднимались вверх, помогая себе взмахами небольших трепещущих крыльев.
Дворец видели все, кто находился на палубе корабля. Но откуда пришло это видение? Обычно миражи отражали реальные вещи. Но неужели в Англии или на континенте имелся такой фантастический дворец, построенный в стиле рококо?
Это необъяснимое видение не давало Афре покоя всю оставшуюся жизнь — как на Земле, так и в Мире Реки. Она попросила компьютер объяснить ей смысл явления, но машина лишь сослалась на ее биографию, написанную Джоном Джилдоном. Эта книга, изданная после смерти Афры Бен, заинтересовала ее и возмутила неточностями и откровенной ложью. Она запросила всю доступную литературу, связанную со своим именем, и прочитала произведения Монтегю Саммерса, Бернбаума и Сэквилла-Уэста. Все вышеназванные авторы усердно пытались отделить истину от романтики и измышлений. Однако это им не удалось. И упрекать их тут было не в чем. Официальных документов о ней почти не существовало, а ее новеллы, пьесы и поэмы либо искажали исторические факты, либо вообще не имели к ним никакого отношения.
Своим отцом Афра считала цирюльника Джеймса Джонсона из Кентербери. Ее мать умерла через пару дней после родов, и малышку вместе с братом и сестрой усыновили их родственники — Джон и Эми Эмис. В ту пору они и представить себе не могли, что маленькая девочка станет первой англичанкой, которая будет жить на деньги, полученные от литературной деятельности. К сожалению, антологии последующих веков не пожелали включить в свои подборки ее прозу и поэмы, поэтому до читателей двадцатого века дошла лишь одна новелла, представленная критиком, как второстепенный образчик классики.
Ее блистательное внедрение в доселе мужскую литературу шокировало многих писателей и критиков. Их пристрастные и мстительные замечания приводили ее в бешенство, и она отвечала на них в том же духе, без жалости и промедлений. Будучи первопроходцем в дебрях женоненавистников и самодовольных ничтожеств, Афра страдала от жгучих уколов и брошенных камней.
Но она проложила путь тем многочисленным толпам женщин, которые связали свою судьбу с бумагой, ручкой и карандашом.
В детстве она была нервным и болезненным ребенком. Тем не менее Афра без проблем перенесла шесть тысяч миль тяжелого и опасного путешествия в Суринам — английскую колонию на севере Южной Америки. Благодаря протекции влиятельного родственника, лорда Уиллоуби Паремского, ее приемный отец получил высокий пост в суринамской колонии. Однако во время плавания через Атлантический океан Джон Эмис умер от «лихорадки». Несмотря на потерю, Афра радовалась жизни и восторгалась всем тем, что дарила ей экзотическая страна.
Она подружилась со старым черным рабом, которого выкрали из королевской семьи какого-то племени в Западной Африке. Его чудесные истории о родине и особое положение среди рабов стали основой романтической новеллы, которую она написала через несколько лет. Афра назвала ее «Оруноко — царственный раб».
— Мне никогда не забыть тех счастливых лет в стране нескончаемой весны.
За апрелем и маем там шел июнь, после которого вновь начинался апрель.
Деревья цвели, зеленели и плодоносили в одно и то же время. Я бродила среди рощ, собирала апельсины, лимоны, цитроны и инжир или наслаждалась ароматом мускатных орехов. Воздух пьянил благоуханием растений. В лагунах и каналах лах цвели огромные водяные лилии, а над ними летали ярко раскрашенные попугаи и канарейки. Птицы тва-тва издавали звуки, похожие на удары серебряного гонга. Какаду кричали: «Qu`est-ce que dit? Qu`est-ce que dit?» Я писала стихи на странном наречии, которое наполовину состояло из африканских слов и наполовину — из английских. Мы с сестрой ходили в церковь и слушали проповеди о великом Боге, которого звали Гран Гадо; а потом священник рассказывал о его жене Марии и сыне Йези Кисто. Время от времени с гор спускались индейцы, и я видела в их руках сумки, полные золотого песка.
Однако в этом земном раю случались и неприятности. Я часто болела малярией.
А однажды меня спасло от смерти только снадобье негритянского колдуна.
В 1658 году, когда Афре исполнилось восемнадцать лет, ее семья вернулась в Лондон. В девятнадцать она вышла замуж за Ханса Бена — пожилого, но богатого голландского купца. Отсутствие приданого возместили красота, образованность и ум. Но более всего сердце старого купца пленила ее цветущая молодость. Пользуясь своими связями, он устроил жену при дворе Чарльза Второго.
— И это правда, что ты стала любовницей короля? — спросил Фрайгейт.
— Однажды его величество действительно предложил мне переспать с ним в летней беседке, но в то время я уже дала клятву верности своему супругу. В наши дни измена считалась тягчайшим грехом. К тому же я была беременной… хотя позже у меня случился выкидыш. Надо сказать, что я любила своего старого мужа и знала, как оскорбит его подобная неверность. Я любила человека, а не его кошель.
В 1665 году несколько кораблей ее мужа затонули с грузом при штормах или попали в руки пиратов. Потеряв почти все свое состояние, Ханс Бен скончался от сердечного приступа и оставил молодую вдову с пятьюдесятью фунтами. К тому времени, когда она получила работу, у нее осталось только сорок фунтов. Благодаря связям при королевском дворе, Афра стала агентом секретной службы и отправилась в Антверпен для выполнения шпионского задания. Та информация, которую она получала о голландском флоте, ценилась очень высоко, но ее основным заданием являлась слежка за англичанами-отступниками, проживавшими в Голландии. В те времена из Англии бежали многие, и против Чарльза Второго готовился тайный заговор.
— Да ты настоящий Джеймс Бонд! — воскликнул Фрайгейт.
— Что?
— Это я так, к слову. Не обращай внимания.
— Мне особенно рекомендовалось завести дружбу с Уильямом Скоттом, чтобы в дальнейшем склонить его к возвращению в Англию. Он не пожелал уезжать из Голландии без твердых гарантий короля, но все же согласился сотрудничать со мной. А потом у меня кончились деньги. Я послала письмо Джеймсу Хелселлу, виночерпию короля и моему непосредственному начальнику. В своем донесении я попросила его оплатить добытую мною информацию и тем самым поддержать последующую шпионскую деятельность. Однако ответ так и не пришел. Во втором официальном послании я написала о том, что мне пришлось заложить фамильное кольцо, чтобы обеспечить себе пропитание и крышу над головой. Не получив ответа, я послала два письма: Хелселлу и моему другу Томасу Киллигрею, который тоже состоял на секретной службе. Чтобы выпросить пятьдесят фунтов на оплату долгов, я отправила сведения о голландском флоте и сообщила о своих успехах со Уильямом Скоттом. Но мое начальство по-прежнему молчало.
Написав отчаянное письмо государственному секретарю, лорду Арлингтону, я рассказала ему обо всем, что сделала, и о том, в какую нищету ввергли меня его подчиненные. Мне грозила долговая тюрьма, но лорд Арлингтон плевать хотел на мой позор и страдания.
— А ты не думала о том, чтобы перейти на службу к голландцам? — спросил Бертон.
— Я? Никогда!
Бертон возмущенно покачал головой.
— Значит, уже тогда британское правительство пренебрегало своими солдатами и шпионами.
— Потом я снова написала лорду Арлингтону и попросила направить мне сто фунтов для уплаты долгов и возвращения в Англию. Он так и не потрудился ответить. За свою службу я не получила ни одного пенни, ни слова благодарности от родины и ее чиновников. Может, меня просто сочли за жалкую дуру и бедствующую тупицу? Не знаю… Но, наверное, они не нуждались в моих услугах. Случайно встретив своего знакомого, Эдварда Батлера, я заняла у него сто пятьдесят фунтов и в январе 1667 года отправилась домой.
Утомленная, больная и по уши в долгах, Афра вернулась из Антверпена в Лондон. Она ужаснулась, увидев руины города, разрушенного Великим пожаром.
Впрочем, это бедствие имело и положительную сторону, так как пламя уничтожило сотни тысяч крыс и миллионы вшей, которые разносили чуму. Однако Афре было не до пожара и чумы. Мистер Батлер требовал возвращения ссуды, а лорд Арлингтон и король по-прежнему игнорировали ее просьбы об оплате выполненного поручения. Через месяц наступила неизбежная расплата, и Афру бросили в долговую тюрьму.
— Заключенных там кормили только за деньги. Те, у кого их не было, умирали от голода. В тюрьмах свирепствовали болезни, и микробы, врываясь в камеры, как дикари-краснокожие, уничтожали всех без разбора. Смерть очень демократична: она не смотрит на сословия. Ее маленькие посланцы убивали богатых и бедных, старых и молодых.
После Великого пожара многие тюрьмы сгорели или пришли в негодность. В Ньюгейте велись восстановительные работы, и поэтому Афру отправили в Южный Лэмбет. Тысячи люди, потеряв в огне все свое имущество, попадали сюда за долги. В лэмбетскую тюрьму обычно сажали нищих, и она всегда считалась самой грязной и переполненной. Но после пожара там стало хуже в десять раз, и каждая камера превратилась в чистилище.
— Даже странно, что мне удалось выжить, хотя бывали такие моменты, когда я молила Бога о смерти. Вонь немытых тел и лохмотьев, мерзкий запах от больных, страдавших кровавым поносом, невыносимое зловоние открытой канализации — разве это можно забыть? Вокруг вопили испуганные и истощенные дети. Я затыкала уши от криков тех, кто сходил с ума и впадал в бешенство.
Кашель и рвота, драки, жестокость и воровство, абсолютная невозможность побыть наедине с собой… Если надо было сходить по малой или большой нужде, это приходилось делать в камере с дюжиной других женщин, которые тыкали в тебя пальцами и отпускали непристойные шутки… Половину той пищи, которую приносила мне мать, отнимали охранники, а я платила им дань, чтобы они не насиловали меня, как остальных… Вот так я и жила, изо всех сил сопротивляясь болезням, которые роились в отвратительном воздухе этой адской дыры. Да что там ад! Мы бы только радовались его пламени после месяца судорог от холода и сырости! В каких бы грехах ни обвинял меня Господь, я искупила их все!
Двое охранников обещали подкармливать ее мясом, овощами и вином, если она будет отдаваться им обоим одновременно.
— Хорошо что мать достала немного денег. Если бы не ее помощь, голод довел бы меня до крайности, и я, наверное, согласилась бы на их уговоры. Мой живот выл от голода, и я уговаривала себя не опускаться до мольбы. Хотя иногда мне казалось, что охранники все же предпочтительнее голодной смерти.
Возможно, меня остановило только то, что один из них, горбатый одноглазый урод с гнилыми зубами, имел французскую болезнь…
— Сифилис или гонорею? — спросил Фрайгейт.
— Скорее всего и то, и другое. Какая разница? В любом случае, благодаря усилиям матери, я избежала их грязных лап. А потом Киллигрей оплатил мои долги и снабдил меня небольшой суммой, чтобы я могла стать на ноги. Правда, этих денег хватило ненадолго.
Афра замолчала и печально улыбнулась. Улыбка делала ее неотразимо красивой.
— Я приврала, сказав, что мне хотелось умереть в тюрьме. На самом деле меня ужасала идея самоубийства. Я никогда не уважала тех, кто поднимал белый флаг над своим поверженным духом. По крайней мере, я стояла до конца, с остервенелой яростью отбивая атаки смерти… Наверное, поэтому она и отпустила меня с миром.
Я вышла из тюрьмы, худая как скелет. Друг оплатил мои долги, но они появились у матери, которая сделала все возможное, чтобы выручить меня из беды. А я ничем не могла ее отблагодарить. Я осталась без крова, одежды, косметики и книг.
Ей исполнилось тридцать лет. В те времена ее сверстницы обычно уже выглядели как старухи. Многие теряли зубы, и от их гнилых десен исходило кошмарное зловоние. Женщины без мужа, отца и брата — на худой конец, дяди или парочки кузенов — становились легкой добычей мужчин. В случае изнасилования несчастная жертва могла обратиться в суд. Но, как правило, это ни к чему не приводило. Закон служил только богатым и знатным особам. Судьи, адвокаты, приставы и присяжные открыто брали взятки и легко уступали просьбам тех, кто мог им заплатить.
В ту пору женщины сочиняли и прозу и стихи, однако на непрофессиональном уровне. В основном, этим занимались дочери сельских священников, у которых не было других развлечений, или знатные дамы, пытавшиеся прослыть мечтательными и немного эксцентричными особами. Ни одна из англичанок даже не пыталась зарабатывать себе на жизнь с помощью чернил и пера.
Афра знала, что может писать интересно, остроумно и увлекательно, а главное, ей не требовалось высасывать темы из пальца. Получив прекрасное образование, она ни в чем не уступала маститым писателям, которые считали создание новелл и пьес сугубо мужским делом. Чтобы занять достойное место в плотных рядах профессиональных литераторов, ей пришлось одолеть немало врагов и пройти сквозь колючие дебри предвзятой критики.
В отличие от многих сверстниц и словно назло превратностям судьбы Афра с годами становилась все более привлекательной и красивой. Она гордилась здоровыми и ровными зубами, которые ей удалось сохранить до самой старости.
Очевидно, ее красота и здоровье объяснялись тем, что Афра провела детство в Суринаме, где вместе с пищей и водой получала какие-то особые минералы.
Впрочем, главную роль здесь, конечно, сыграла ее наследственность. Несмотря на небольшой рост, она обладала длинными ногами, хотя юбки той эпохи сводили на нет это преимущество. Положение спасала мода на декольте, и ее полные крепкие груди разили мужчин наповал. Прекрасные желтые волосы, большие голубые глаза и густые черные брови придавали ее лицу необычайную привлекательность, хотя общее впечатление немного портили длинный нос и короткая нижняя челюсть. Однако помимо очарования Афра имела еще и волю, которая несла ее по жизни, как упряжка из шести лошадей.
В свое время она раз и навсегда решила не выходить замуж снова. Ее перу принадлежала фраза, вошедшая в сборники великих афоризмов: «Брак — это отрава любви; семейные узы напоминают ссуду, взятую у друга; поэтому я не даю и не прошу никаких клятв!»
И еще она писала:
Согласно строгим правилам чести,
Красота вознаграждается любовью,
А не подлой посулой богатства
И дешевым колокольным звоном.
Отчего она становится бесчестной?
От того, что спит на грязном ложе
Тошнотворного богатого шута,
Ненавистного для плачущего сердца.
Видишь ты имущество вдовы,
Гроб супруга, как ступень к свободе?
Но ее уже не будет!
Нет, не будет, милая блудница…
Забери назад свою любовь
И верни шуту его монеты.
Не клади в его тугой кошель
Бриллианты девичьего сердца.
Несмотря на все эти слова, Афра вложила сокровища своей души в руки очень неверного мужчины. Адвокат Джон Хойл без зазрения совести пользовался и ее телом, и деньгами. А платил презрением и вероломством. А однажды ему чуть не удалось разбить ее сердце на мелкие куски. (В 1692 году, уже после смерти Афры, Хойла убили в кабацкой драке. Об этом ей рассказал Фрайгейт.).
— Один историк утверждал, что твой Хойл придерживался атеистических взглядов и открыто проповедовал гомосексуализм. Он развращал молодежь и поносил Иисуса Христа.
— Во всем этом, кроме последнего, обвиняли и Сократа,ответила Афра. — Но Джон не подходит под твое описание. Просто он не любил меня… Разве что в самом начале…
— Что бы ты сделала, если бы встретила его в долине? — спросил Фрайгейт.
— Не знаю. У меня нет к нему ненависти. Хотя… Скорее всего, я ударила бы его ногой в пах, а потом поцеловала бы и повела в свою хижину. Или прогнала бы с глаз долой. Надеюсь, мы с ним никогда не увидимся снова.
Афра стала известной, вернее, скандально известной писательницей. Ее окрестили Астрой, по имени звездной девы из мифологии древних греков. Эта дочь Зевса и Фемиды — или, возможно, Титана и Эос — во время золотого века наделяла людей блаженством. С наступлением железного века она покинула Землю, и боги поместили ее среди звезд, как созвездие Девы.
В особняк Афры стекались великие литераторы и их прихлебатели, юные сценаристы и трепетные вдохновенные поэты. Некоторым из них даже удалось побывать в ее постели.
— Однако многие мужчины негодовали по поводу моего успеха, а критики осуждали мои произведения только из-за того, что они были написаны женщиной.