Страница:
С планом Расмуссена по организации склада Хансен ознакомился весной 1919 г. «Так как план не только в отношении маршрута, но и в отношении снабжения был составлен до того, как я предложил свои услуги, – пишет Хансен, – то на подготовку мне лично не пришлось тратить много времени. Я имел все основания быть довольным предоставленным мне снаряжением». Его отправили в Гренландию на шхуне «Доротея», принадлежавшей станции Туле. По просьбе Расмуссена живший недалеко от Туле пастор Густав Ульсен помог Хансену подобрать собак и людей для экспедиции.
Мы не будем подробно рассказывать, как протекала Третья тулеская экспедиция, поскольку сам Расмуссен в ней не участвовал. Отметим лишь, что в результате ее был создан склад на мысе Колумбия, а два других дополнительных склада несколько южнее устроили еще до приезда Хансена в Туле. Хансен оставил на одном из складов письмо для Амундсена, где, в частности, писал: «Что касается содержимого ящиков, то я к нему не причастен. Все было закуплено и доставлено еще до того, как я предложил свои услуги. Составленные для вас Кнудом Расмуссеном планы содержатся в его письме. В какой мере вы захотите последовать его указаниям, решите вы сами. Я только позволю себе высказать, что в отношении меня его советы и указания доказали, что он в совершенстве знает то, о чем говорит. Ни одной ошибки в какой бы то ни было области».
В то время, как шла Третья экспедиция Туле, Расмуссен находился в Ангмагсалике в Четвертой, чисто фольклорно – этнографической тулеской экспедиции. Собранные им материалы составили трехтомник «Мифы и саги Гренландии», вышедший в свет в 1921–1925 гг., когда Расмуссен снова был в пути.
Организация Третьей экспедиции Туле проливает новый свет на личность Расмуссена. Он не только сам исследует новые земли и их жителей, организует широкие комплексные изыскания, заботится о судьбах малых народов, но и охотно, несмотря на свою занятость, помогает другим исследователям севера. Присущие Расмуссену большие организаторские способности помогли ему организовать и довести до успешного завершения одну из крупнейших по пройденным расстояниям и научным результатам экспедиций в американской Арктике.
ВЕЛИКИЙ САННЫЙ ПУТЬ
Еще в самом начале исследований гренландских эскимосов Расмуссен стал думать о том, чтобы расширить географический ареал своих научных изысканий, включив в него канадскую Арктику и север Аляски, где также живут эскимосы. Свои мысли по этому вопросу он высказал в статье «Предложение о датской этнографической экспедиции к центральным эскимосам», опубликованной в 1909 г. в журнале Географического общества Дании. Расмуссен писал: «Экспедиция под официальным названием „Датская этнографическая экспедиция к центральным эскимосам“ могла бы отплыть из Копенгагена на своем собственном судне летом 1910 или 1911 года. Экспедиционное судно, о котором я думаю, должно быть того же типа, что „Йоа“, которая с большим успехом работала в этих районах. По пути вперед экспедиционное судно посетило бы западную Гренландию, чтобы погрузить сани, собак и меховую одежду. Отсюда судно прошло бы через Гудзонов пролив и попыталось бы найти удобную зимнюю гавань. Из такой штаб – квартиры удобно было бы совершать санные поездки по острову Баффина и вокруг его северозападного побережья. На следующее лето судно двинулось бы дальше к югу и нашло бы новую зимнюю стоянку вблизи залива Честерфилд, хотя лично я предпочел бы совершить этот путь вдоль побережья. Южная штаб – квартира была бы базой для изучения континентальных эскимосов на Баррен – Граундс».
Дальше Расмуссен, так же детально характеризуя и обосновывая предполагаемый маршрут экспедиции, писал о своем намерении совершить длительную поездку на санях по арктическому побережью Северной Америки. Но ни в 1910, ни в 1911 г., ни во многие последующие годы шхуна с такой экспедицией не отходила от берегов Дании. Снаряжение экспедиции требовало таких средств, какие не могла предоставить станция Туле. Не было денег и у самого Расмуссена, а датское правительство отвечало отказом на его многочисленные просьбы помочь ему организовать экспедицию. Поэтому Расмуссен длительное время ограничивался менее дорогостоящими экспедициями в пределах Гренландии.
К началу 20х годов XX в. цены на меха значительно поднялись. Соответственно увеличился торговый оборот станции Туле, и тогда Расмуссен, пользуясь удобным моментом, снова обратился к комитету, руководившему станцией Туле, и к правительству Дании с новым планом комплексной и многолетней Пятой экспедиции Туле. Расмуссен ставил перед этой экспедицией различные цели, но важнейшей среди них было изучение эскимосов канадского севера и Аляски, их антропологии, археологии, этнографии и особенно фольклора. Второй по важности задачей Расмуссен считал картографические работы, так как многие земли, через которые намечался маршрут, были или вовсе не известны, или нанесены на карту лишь приблизительно. Программа экспедиции включала регулярные метеорологические наблюдения в штаб – квартире экспедиции и во время отдельных поездок, геологические, зоологические и ботанические исследования и сбор соответствующих коллекций. Таким образом, экспедиция должна была быть понастоящему комплексной этнографогеографобиологической. Кроме всего этого она ставила перед собой цель – наладить контакты и способствовать сотрудничеству датских арктических исследователей с американскими и канадскими. На этот раз датское правительство приняло план экспедиции и согласилось дать около трети необходимых для ее осуществления средств. Остальные деньги предоставил комитет, руководивший станцией Туле. В научный персонал экспедиции кроме самого Расмуссена вошли: уже упоминавшийся нами Петер Фрейхен в качестве картографа и натуралиста, Кай Биркет – Смит – географ и этнограф, Теркел Матиассен – картограф и археолог, Хельге Бангстед, в его обязанности входило помогать ученым, Якоб Ольсен, гренландец – переводчик и Педер Педерсен – капитан экспедиционного судна «Секонген» («Морской король»). Позднее, уже в 1923 г., к ним присоединился кинооператор Лео Хансен. В состав экспедиции были также включены шесть полярных эскимосов: три мужчины и три женщины. В их обязанности входило охотиться, чинить одежду, готовить пищу.
Экспедиция началась неудачно. Шведское судно «Беле», на котором плыли Матиассен и Биркет – Смит с большей частью научного снаряжения, у берегов западной Гренландии налетело на подводные камни и затонуло. Все пассажиры и экипаж спаслись, но значительная часть снаряжения, и в том числе приборы для метеонаблюдений, погибла. Пришлось срочно заказывать новое снаряжение, но не все необходимое удалось получить. Вскоре случилось еще одно несчастье. Трое из завербованных для работы в экспедиции эскимосов заболели тяжелой формой гриппа. Надо было нанять новых людей.
Поэтому экспедиция покинула берега Гренландии не летом, как намечалось, а в начале осени. 7 сентября 1921 г. «Секонген» вышел из гавани и взял курс к американскому континенту. Десять дней спустя, с трудом пройдя через разводья во льдах, судно остановилось у небольшого безлюдного островка. Можно было предполагать, что он находится где – то на северозападе Гудзонова залива, но его точное местоположение удалось определить только позднее. Остров выглядел очень привлекательно. От самого берега начиналась уютная долина, по которой текли два прозрачных ручья. Вдали виднелось небольшое озеро. С трех сторон долину окружали скалы. На берегу было много следов медведей, оленей, лисиц, а в маленькой бухте то и дело высовывались из воды черные блестящие головы моржей и тюленей. Место казалось подходящим для устройства базы экспедиции. Остров решили назвать Датским.
На следующий день начали разгрузку «Секонгена». Грузы таскали Расмуссен, Биркет – Смит, Матиассен. Им помогала команда судна. Эскимосы, только переболевшие вирусным гриппом, были очень слабы и присматривали за собаками. Сразу после разгрузки начали строить дом. Он получился не таким комфортабельным, как хотел Расмуссен, потому что строительные материалы, предназначенные для сооружения зимнего жилища, погибли при аварии «Беле», и строить пришлось из леса, из которого первоначально предполагали построить склад. Дом вышел неказистым с виду, но прочным и довольно теплым. Его назвали «раздувальным мехом», так как вскоре на острове начались сильные ветры.
В октябре пришла зима. Снег одел Датский остров белой пеленой, и вода у берегов замерзла. Но дальше от берега сохранялись большие полыньи, так как погода была сравнительно теплой, 6–7° ниже нуля. В ноябре температура упала до 30–40°. Но в доме было не очень холодно, потому что его почти весь занесло снегом. К концу ноября море вокруг Датского острова покрылось прочным ледяным панцирем. Пора было отправляться на поиски местных жителей. В эту поездку Расмуссен взял с собой Фрейхена и Насайтсордлуарсука, по прозвищу Боцман. Вместе с ними он двинулся на северозапад, сначала до острова Ванситарт, затем вдоль его северного берега, пересек югозападную оконечность полуострова Мелвилл и снова оказался на морском льду в заливе Хавеланд. Расмуссен немного опередил своих спутников, исправлявших небольшую поломку саней. Был полдень. Солнце, едва поднявшееся над горизонтом, окрашивало все вокруг в красные тона; было ясно. Стоял сильный мороз. Расмуссен на минуту повернулся спиной к обжигающему ветру, чтобы согреть лицо, и вдруг услышал какой – то отчетливый звук, похожий на выстрел. Он посмотрел назад, думая, что это товарищи подают ему сигнал подождать, но их сани быстро двигались вперед. Значит, не они стреляли. «Тогда я поглядел вперед, – пишет Расмуссен. – В трехчетырех километрах впереди какая – то черная черта прорезала белое однообразие льда, покрывавшего залив. Может быть, это новая трещина, еще не запорошенная снегом? Скорее бинокль! И тут я разглядел целый ряд саней, запряженных собаками; они остановились, чтобы наблюдать за нами, приближающимися с юга. Вот от саней отделился человек и пустился бегом по льду наперерез моему пути.
Я знал, что мне предстоит одна из великих минут моей жизни. Эти люди были целью моего путешествия и что бы ни означали – дружбу или вражду – как выстрелы, время от времени производимые кучкой людей, так и гарпун в руках человека, бегущего остановить меня, – нетерпение мое было так велико, что я оказался не в силах сдержать обещание, которое мы, товарищи, дали друг другу, – обещание, что опередивший должен подождать отставших, чтобы мы все вместе пережили первую встречу.
Не раздумывая больше ни минуты, я вскочил на сани и подал собакам сигнал, указав им на человека, бежавшего по льду. Собаки сразу отнеслись к нему как к убегающей дичи и быстро рванули вперед. А когда, наконец, добежали до него, совсем одичали – все в нем было для них чужим: и запах его, и одежда, и удивительные его прыжки, чтобы не попасться в зубы двенадцати раскрытых пастей.
– Стой смирно! – крикнул я и, широким прыжком перемахнув с саней к собакам, обнял эскимоса. Собаки разом остановились, увидав это изъявление дружбы, и смиренно попрятались за сани.
Меня как молнией пронизала догадка, что человек понял выкрикнутые мною слова. Он был высокого роста и хорошего сложения; лицо и длинные волосы заиндевели, крупные белые зубы сверкали во рту. Он улыбался и ловил воздух, запыхавшись от бега и волнения. Так, чуть не кувырком, встретился я впервые с новыми людьми».
Эскимоса звали Папик – Маховое перо. Вместе с ним Расмуссен пошел к каравану саней. Спутники Папика двинулись навстречу, а женщины остались у саней. Они непринужденно лежали на снегу, под лучами солнца, будто мороза и не было. Несколько женщин кормили грудью полуголых детей. Хотя сам Расмуссен был привычен к жизни в северных широтах, он поразился закаленности своих новых знакомых. Это были акилинермиут, люди «из страны за большим морем», как их называют гренландцы. Многое в них казалось Расмуссену странным и необычным: и покрой одежды, и форма обуви, но все эти различия выглядели второстепенными по сравнению с главной общностью – языком. Расмуссен знал и раньше, что канадские эскимосы говорят на том же самом языке, что и гренландские, но никогда ему и в голову не приходило, что языковые различия между теми и другими столь незначительны. Он мог говорить со своими новыми знакомыми без всяких затруднений, и сразу между ними установилась связь, как будто они не только что встретились, а были давними друзьями. Всюду раздавались смех, восклицания, шутки. Эскимосы решили устроить импровизированный лагерь и провести в нем остаток дня и ночь, чтобы вволю поговорить и отметить встречу с чужеземцами. Расмуссену тоже хотелось подольше поговорить со своими новыми знакомыми, посмотреть, как они живут. «Ведь встреча с неизвестным племенем подобна путешествию по незнакомой стране, где надо быть готовым к неожиданностям». Даже в такой прозаической и привычной для Расмуссена вещи, как постройка снежной хижины, он увидел много нового для себя, познакомился с более совершенной техникой постройки, чем та, которую он многократно наблюдал у полярных эскимосов. За три четверти часа выросли три больших куполообразных жилища из снега, в горшках на жировых лампах растопили снег и сварили оленье мясо. У Расмуссена и его спутников на нартах было мороженое моржовое мясо, но хозяева не разрешили его готовить: в доме, где варится оленье мясо, не принято готовить моржовое – таков обычай канадских эскимосов – охотников на оленей. Нарушение этого запрета, по их убеждению, сурово карается могущественными духами, хозяевами животных. После еды эскимосы рассказали Расмуссену, что недалеко от Датского острова (эскимосы, конечно, называли его иначе) есть много стойбищ, в которых живут люди племен айвилик, иглулик и нетсилик, а около залива Репалс живет белый, у него окрестные жители покупают чай, муку, ружья и боеприпасы в обмен на песцовые шкурки.
На следующий день Расмуссен, Фрейхен и Боцман отправились к этому белому. Вскоре они увидели мрачное, неприглядное строение, окруженное целой колонией снежных хижин. Это был самый северный пост Компании Гудзонова залива. Она обладала монопольным правом торговли с эскимосами и индейцами канадского севера. На лай собак из двери вышел высокий старик в морской фуражке и белой песцовой шубе. Он сердечно приветствовал гостей и провел их в дом. Расмуссен рассказал кто они и зачем приехали. Старик в свою очередь отрекомендовался капитаном Джорджем Кливлендом, бывшим китобоем, в конце прошлого века потерпевшим крушение у здешних берегов и так и не вернувшимся на родину. Теперь он был торговым агентом Компании Гудзонова залива. Старый капитан оказался прекрасным поваром, и скоро стол ломился под тяжестью сочных ростбифов с гарниром из овощей, привезенных из далекой Калифорнии. Жизнь Кливленда была полна приключений. О них он рассказывал с большим юмором, который не смогли погасить многочисленные невзгоды, выпавшие на долю старого пионера. Много рассказал Кливленд и об условиях жизни в арктической Канаде, что очень пригодилось впоследствии Расмуссену и его товарищам. А вечером старый капитан показал гостям старинные танцы китоловов, которым он в совершенстве обучил эскимосов. На ночь Расмуссен, Фрейхен и Насайтсордлуарсук не остались в доме, а пошли в снежные хижины эскимосов, чтобы немного остыть и прийти в себя после жары и плясок. К тому же, живя у эскимосов, а не отдельно, легче сблизиться с ними, завоевать их доверие и узнать все необходимое. Это были принципы полевой работы Расмуссена, которые он выработал исходя из предшествующего опыта. Он так писал о них в книге «Духовная культура эскимосов иглулик», опубликованной в 1929 г., в трудах Пятой экспедиции Туле:
«До того, как я мог приступить к работе, для меня было необходимо прежде всего завоевать полное доверие эскимосов, которыми я занимался. А этого можно было добиться, только разделяя их повседневную жизнь, живя точно в тех же условиях, что и они. Мне это удавалось, потому что я мог говорить на их языке, знал их соплеменников в Гренландии, был знаком с их идеями и образом мышления. И создавая портрет примитивной культуры, одной из моих главных целей было – воспроизвести собственные взгляды эскимосов на их жизнь и их проблемы, представить их мысли, выраженные так, как они сами их выражают. Это часто было столь же важно для меня, как выявление новых черт в духовной жизни и религии».
За несколько дней жизни с эскимосами около торгового поста Расмуссен завел несколько интересных знакомств. Особенно полезным из них оказалось одно – с седобородым стариком по имени Ивалуардьюк. Он оказался «географом» племени иглулик, замечательно знавшим страну и ее обитателей на протяжении многих сотен километров от Честерфилда на берегу Гудзонова залива и до далекого Понд – Инлет на севере Баффиновой Земли. Когда Расмуссен дал Ивалуардьюку карандаш и бумагу, тот начертил береговую линию от залива Репалс до Понд – Инлет. Пропорции, правда, были нарушены, но очертания берегов он воспроизвел достаточно точно. Эта картасхема очень помогла Расмуссену и его коллегам в их картографической работе, так как позволила привязать к местности около сотни эскимосских назвапий бухт, озер, гор и других географических объектов. Без этого было бы очень трудно выяснять у эскимосов особенности тех или иных местностей, узнавать наилучший маршрут до какого – то пункта, потому что английские названия, данные за сто лет до этого Парри и Ляйоном, иглуликам ничего не говорили и не соответствовали их собственным наименованиям этих мест. Надо сказать, что географические познания Ивалуардьюка не представлялись чем – то совершенно необыкновенным у эскимосов. Известно, что в XIX в. эскимосы неоднократно составляли по просьбе европейских полярных путешественников чертежи различных, довольно обширных районов Арктики. Так, в 1821 г. женщина из племени иглулик, к которому принадлежал и Ивалуардьюк, сделала для английского мореплавателя В. Парри чертеж земли, у берегов которой тот зимовал. Это был полуостров Мелвилл, соединенный перешейком Рей с материком и отделенный узким проливом от Баффиновой Земли. Пользуясь этим чертежом, экспедиция Парри достигла пролива, разделявшего материк и Баффинову Землю.
Так было доказано, что эта земля не часть материка, а остров. Маленький островок у входа в пролив Парри назвал Иглулик в честь эскимоски.
Несколько лет спустя эскимосы составили чертеж залива Бутия для Джона Росса, искавшего Северозападный проход. В 1850–1851 гг. гренландский эскимос Калихеруа нарисовал для Э. Оммани, капитана судна «Асистанс», участвовавшего в поисках пропавшей экспедиции Джона Франклина, подробную схему северозападной части побережья Гренландии от пролива Смита до мыса Йорк. На этой схеме показаны и по – эскимосски названы мысы, острова, горы, ледники. Эскимосскими чертежами пользовались и многие другие исследователи американской арктики: МакКлинток, Ляйон, Холл. Было немало случаев, когда ранее составленные европейцами карты пришлось исправлять по эскимосским чертежам. Но пожалуй, никто из известных эскимосских «картографов» не отражал, на своих чертежах столь обширные пространства, как Ивалуардьюк.
Ивалуардьюк при более близком знакомстве оказался большим знатоком не только географии, но и преданий племени иглуликов. Сначала он, правда, был сдержан и не хотел рассказывать чужеземцам чтонибудь серьезное, ограничиваясь сказками о животных и песнями. Тогда Расмуссен стал сам рассказывать Ивалуардьюку и другим, слушавшим его, эскимосам мифы и легенды гренландских эскимосов. Все были поражены, что белый и к тому же приехавший из дальней страны знает сказания, известные людям из племени иглулик с детства, потому что гренландский и североканадский эскимосский фольклор во многом совпадают. Лед сдержанности был растоплен, и Ивалуардьюк стал одним из лучших рассказчиков. Расмуссен даже взял его с собой, когда вместе со своими коллегами уехал от капитана Кливленда и вернулся на Датский остров. Некоторые из рассказов Ивалуардьюка повествовали о древней истории жителей берегов Гудзонова залива и Гудзонова пролива.
«Говорят, – рассказывал Ивалуардьюк, – что когда – то в этих местах жил могущественный народ – туниты. Они строили жилища из камня и ребер китов. Туниты были искусны в морской охоте. Загарпунивая моржа, они дергали гарпун за линь с такой силой, что морж ломал себе хребет. А вытащив моржа на лед, привязывали к нему ремень и волокли домой по льду с такой легкостью, будто это был не морж, а маленький тюлень. Когда они уставали, им навстречу из селения выходили женщины, и охотники сразу забывали об усталости, потому что они были большими женолюбами.
Туниты были сильными людьми, но наших предков было больше, и они изгнали тунитов из прибрежных селений. С горя один из них, уходя, так ударил в скалу своим гарпуном, что камни взлетели в небо как маленькие льдинки».
Слушая это предание, Расмуссен еще не знал, что оно имеет под собой фактическую основу, что многочисленные каменные руины, которые он сам, Биркет – Смит и Матиассен встречали во многих местах на побережье неподалеку от Датского острова, действительно принадлежали не непосредственным предкам нынешних жителей этих мест – иглуликам и айвиликам, а людям несколько иной культуры, так называемым эскимосам туле.
Как выяснилось уже много времени спустя после этой экспедиции в результате океанографических исследований, примерно в XVII и начале XVIII в., опускание уровня моря у берегов центрального сектора канадской Арктики отрезало китам доступ в этот район. Местные пищевые ресурсы значительно сократились и стали недостаточны для многочисленного эскимосского населения, жившего на побережье. Ему пришлось покинуть большие постоянные селения, состоявшие из полуземлянок с остовом из китовых костей, и начать вести более подвижный образ жизни в поисках охотничьей добычи. Многие группы людей в это время совсем покинули побережье, переселились в глубь тундр и перешли к охоте на оленей– карибу и рыболовству, полностью отказавшись от морской охоты. Это так называемые эскимосыкарибу или оленные эскимосы, изучению которых члены Пятой экспедиции Туле уделили большое внимание, ибо ошибочно, как теперь стало ясно, считали, что культура эскимосов – сухопутных охотников более древняя, чем культура их сородичей, занимающихся морской охотой. Но, несмотря на эту ошибку, именно работы Пятой экспедиции Туле положили начало изучению древней истории американских эскимосов, выявив большую пластичность их культуры.
Поездка в Репалс – Бей, встречи на обратном пути с эскимосами различных племен много дали Расмуссену и для разработки методики сбора материалов о верованиях эскимосов. Люди, с готовностью рассказывавшие предания и легенды, сразу замолкали, как только Расмуссен спрашивал их, во что они верят, какие магические обряды совершают, какие запреты соблюдают и почему. И такая сдержанность была не случайной. Хотя миссионеры, за исключением нескольких кратковременных визитов, еще не проникли в этот отдаленный район, новые знакомые Расмуссена уже слышали об этих проповедниках христианского вероучения, столь сурово клеймивших эскимосские верования, искоренявших их старинные обычаи. Что касается торговцев и китобоев, то если они случайно и попадали на шаманские священнодействия, они презрительно пожимали плечами, отпускали язвительные реплики. Поэтому понятно, что эскимосам, с которыми встречался Расмуссен, не хотелось допускать его в мир своих верований и запретов. И как ни симпатичен им был Расмуссен, он был для них чужой. Для того чтобы завоевать полное доверие этих людей, оказалось мало охотиться вместе с ними, вместе есть, спать в одних снежных хижинах. Расмуссен понял, что необходимо полностью поставить себя на место этих людей, не руководить ими, не поправлять их, а показывать, что ты хочешь учиться у них, для чего и приехал из далекой страны. Необходимо было также завести друзей среди старейших людей племени, остальное придет само собой. Ивалуардьюк – старый и уважаемый человек, но он не шаман, не знаток религии, которая особенно интересовала Расмуссена. С таким знатоком ему удалось познакомиться немного позднее.
Мы не будем подробно рассказывать, как протекала Третья тулеская экспедиция, поскольку сам Расмуссен в ней не участвовал. Отметим лишь, что в результате ее был создан склад на мысе Колумбия, а два других дополнительных склада несколько южнее устроили еще до приезда Хансена в Туле. Хансен оставил на одном из складов письмо для Амундсена, где, в частности, писал: «Что касается содержимого ящиков, то я к нему не причастен. Все было закуплено и доставлено еще до того, как я предложил свои услуги. Составленные для вас Кнудом Расмуссеном планы содержатся в его письме. В какой мере вы захотите последовать его указаниям, решите вы сами. Я только позволю себе высказать, что в отношении меня его советы и указания доказали, что он в совершенстве знает то, о чем говорит. Ни одной ошибки в какой бы то ни было области».
В то время, как шла Третья экспедиция Туле, Расмуссен находился в Ангмагсалике в Четвертой, чисто фольклорно – этнографической тулеской экспедиции. Собранные им материалы составили трехтомник «Мифы и саги Гренландии», вышедший в свет в 1921–1925 гг., когда Расмуссен снова был в пути.
Организация Третьей экспедиции Туле проливает новый свет на личность Расмуссена. Он не только сам исследует новые земли и их жителей, организует широкие комплексные изыскания, заботится о судьбах малых народов, но и охотно, несмотря на свою занятость, помогает другим исследователям севера. Присущие Расмуссену большие организаторские способности помогли ему организовать и довести до успешного завершения одну из крупнейших по пройденным расстояниям и научным результатам экспедиций в американской Арктике.
ВЕЛИКИЙ САННЫЙ ПУТЬ
Еще в самом начале исследований гренландских эскимосов Расмуссен стал думать о том, чтобы расширить географический ареал своих научных изысканий, включив в него канадскую Арктику и север Аляски, где также живут эскимосы. Свои мысли по этому вопросу он высказал в статье «Предложение о датской этнографической экспедиции к центральным эскимосам», опубликованной в 1909 г. в журнале Географического общества Дании. Расмуссен писал: «Экспедиция под официальным названием „Датская этнографическая экспедиция к центральным эскимосам“ могла бы отплыть из Копенгагена на своем собственном судне летом 1910 или 1911 года. Экспедиционное судно, о котором я думаю, должно быть того же типа, что „Йоа“, которая с большим успехом работала в этих районах. По пути вперед экспедиционное судно посетило бы западную Гренландию, чтобы погрузить сани, собак и меховую одежду. Отсюда судно прошло бы через Гудзонов пролив и попыталось бы найти удобную зимнюю гавань. Из такой штаб – квартиры удобно было бы совершать санные поездки по острову Баффина и вокруг его северозападного побережья. На следующее лето судно двинулось бы дальше к югу и нашло бы новую зимнюю стоянку вблизи залива Честерфилд, хотя лично я предпочел бы совершить этот путь вдоль побережья. Южная штаб – квартира была бы базой для изучения континентальных эскимосов на Баррен – Граундс».
Дальше Расмуссен, так же детально характеризуя и обосновывая предполагаемый маршрут экспедиции, писал о своем намерении совершить длительную поездку на санях по арктическому побережью Северной Америки. Но ни в 1910, ни в 1911 г., ни во многие последующие годы шхуна с такой экспедицией не отходила от берегов Дании. Снаряжение экспедиции требовало таких средств, какие не могла предоставить станция Туле. Не было денег и у самого Расмуссена, а датское правительство отвечало отказом на его многочисленные просьбы помочь ему организовать экспедицию. Поэтому Расмуссен длительное время ограничивался менее дорогостоящими экспедициями в пределах Гренландии.
К началу 20х годов XX в. цены на меха значительно поднялись. Соответственно увеличился торговый оборот станции Туле, и тогда Расмуссен, пользуясь удобным моментом, снова обратился к комитету, руководившему станцией Туле, и к правительству Дании с новым планом комплексной и многолетней Пятой экспедиции Туле. Расмуссен ставил перед этой экспедицией различные цели, но важнейшей среди них было изучение эскимосов канадского севера и Аляски, их антропологии, археологии, этнографии и особенно фольклора. Второй по важности задачей Расмуссен считал картографические работы, так как многие земли, через которые намечался маршрут, были или вовсе не известны, или нанесены на карту лишь приблизительно. Программа экспедиции включала регулярные метеорологические наблюдения в штаб – квартире экспедиции и во время отдельных поездок, геологические, зоологические и ботанические исследования и сбор соответствующих коллекций. Таким образом, экспедиция должна была быть понастоящему комплексной этнографогеографобиологической. Кроме всего этого она ставила перед собой цель – наладить контакты и способствовать сотрудничеству датских арктических исследователей с американскими и канадскими. На этот раз датское правительство приняло план экспедиции и согласилось дать около трети необходимых для ее осуществления средств. Остальные деньги предоставил комитет, руководивший станцией Туле. В научный персонал экспедиции кроме самого Расмуссена вошли: уже упоминавшийся нами Петер Фрейхен в качестве картографа и натуралиста, Кай Биркет – Смит – географ и этнограф, Теркел Матиассен – картограф и археолог, Хельге Бангстед, в его обязанности входило помогать ученым, Якоб Ольсен, гренландец – переводчик и Педер Педерсен – капитан экспедиционного судна «Секонген» («Морской король»). Позднее, уже в 1923 г., к ним присоединился кинооператор Лео Хансен. В состав экспедиции были также включены шесть полярных эскимосов: три мужчины и три женщины. В их обязанности входило охотиться, чинить одежду, готовить пищу.
Экспедиция началась неудачно. Шведское судно «Беле», на котором плыли Матиассен и Биркет – Смит с большей частью научного снаряжения, у берегов западной Гренландии налетело на подводные камни и затонуло. Все пассажиры и экипаж спаслись, но значительная часть снаряжения, и в том числе приборы для метеонаблюдений, погибла. Пришлось срочно заказывать новое снаряжение, но не все необходимое удалось получить. Вскоре случилось еще одно несчастье. Трое из завербованных для работы в экспедиции эскимосов заболели тяжелой формой гриппа. Надо было нанять новых людей.
Поэтому экспедиция покинула берега Гренландии не летом, как намечалось, а в начале осени. 7 сентября 1921 г. «Секонген» вышел из гавани и взял курс к американскому континенту. Десять дней спустя, с трудом пройдя через разводья во льдах, судно остановилось у небольшого безлюдного островка. Можно было предполагать, что он находится где – то на северозападе Гудзонова залива, но его точное местоположение удалось определить только позднее. Остров выглядел очень привлекательно. От самого берега начиналась уютная долина, по которой текли два прозрачных ручья. Вдали виднелось небольшое озеро. С трех сторон долину окружали скалы. На берегу было много следов медведей, оленей, лисиц, а в маленькой бухте то и дело высовывались из воды черные блестящие головы моржей и тюленей. Место казалось подходящим для устройства базы экспедиции. Остров решили назвать Датским.
На следующий день начали разгрузку «Секонгена». Грузы таскали Расмуссен, Биркет – Смит, Матиассен. Им помогала команда судна. Эскимосы, только переболевшие вирусным гриппом, были очень слабы и присматривали за собаками. Сразу после разгрузки начали строить дом. Он получился не таким комфортабельным, как хотел Расмуссен, потому что строительные материалы, предназначенные для сооружения зимнего жилища, погибли при аварии «Беле», и строить пришлось из леса, из которого первоначально предполагали построить склад. Дом вышел неказистым с виду, но прочным и довольно теплым. Его назвали «раздувальным мехом», так как вскоре на острове начались сильные ветры.
В октябре пришла зима. Снег одел Датский остров белой пеленой, и вода у берегов замерзла. Но дальше от берега сохранялись большие полыньи, так как погода была сравнительно теплой, 6–7° ниже нуля. В ноябре температура упала до 30–40°. Но в доме было не очень холодно, потому что его почти весь занесло снегом. К концу ноября море вокруг Датского острова покрылось прочным ледяным панцирем. Пора было отправляться на поиски местных жителей. В эту поездку Расмуссен взял с собой Фрейхена и Насайтсордлуарсука, по прозвищу Боцман. Вместе с ними он двинулся на северозапад, сначала до острова Ванситарт, затем вдоль его северного берега, пересек югозападную оконечность полуострова Мелвилл и снова оказался на морском льду в заливе Хавеланд. Расмуссен немного опередил своих спутников, исправлявших небольшую поломку саней. Был полдень. Солнце, едва поднявшееся над горизонтом, окрашивало все вокруг в красные тона; было ясно. Стоял сильный мороз. Расмуссен на минуту повернулся спиной к обжигающему ветру, чтобы согреть лицо, и вдруг услышал какой – то отчетливый звук, похожий на выстрел. Он посмотрел назад, думая, что это товарищи подают ему сигнал подождать, но их сани быстро двигались вперед. Значит, не они стреляли. «Тогда я поглядел вперед, – пишет Расмуссен. – В трехчетырех километрах впереди какая – то черная черта прорезала белое однообразие льда, покрывавшего залив. Может быть, это новая трещина, еще не запорошенная снегом? Скорее бинокль! И тут я разглядел целый ряд саней, запряженных собаками; они остановились, чтобы наблюдать за нами, приближающимися с юга. Вот от саней отделился человек и пустился бегом по льду наперерез моему пути.
Я знал, что мне предстоит одна из великих минут моей жизни. Эти люди были целью моего путешествия и что бы ни означали – дружбу или вражду – как выстрелы, время от времени производимые кучкой людей, так и гарпун в руках человека, бегущего остановить меня, – нетерпение мое было так велико, что я оказался не в силах сдержать обещание, которое мы, товарищи, дали друг другу, – обещание, что опередивший должен подождать отставших, чтобы мы все вместе пережили первую встречу.
Не раздумывая больше ни минуты, я вскочил на сани и подал собакам сигнал, указав им на человека, бежавшего по льду. Собаки сразу отнеслись к нему как к убегающей дичи и быстро рванули вперед. А когда, наконец, добежали до него, совсем одичали – все в нем было для них чужим: и запах его, и одежда, и удивительные его прыжки, чтобы не попасться в зубы двенадцати раскрытых пастей.
– Стой смирно! – крикнул я и, широким прыжком перемахнув с саней к собакам, обнял эскимоса. Собаки разом остановились, увидав это изъявление дружбы, и смиренно попрятались за сани.
Меня как молнией пронизала догадка, что человек понял выкрикнутые мною слова. Он был высокого роста и хорошего сложения; лицо и длинные волосы заиндевели, крупные белые зубы сверкали во рту. Он улыбался и ловил воздух, запыхавшись от бега и волнения. Так, чуть не кувырком, встретился я впервые с новыми людьми».
Эскимоса звали Папик – Маховое перо. Вместе с ним Расмуссен пошел к каравану саней. Спутники Папика двинулись навстречу, а женщины остались у саней. Они непринужденно лежали на снегу, под лучами солнца, будто мороза и не было. Несколько женщин кормили грудью полуголых детей. Хотя сам Расмуссен был привычен к жизни в северных широтах, он поразился закаленности своих новых знакомых. Это были акилинермиут, люди «из страны за большим морем», как их называют гренландцы. Многое в них казалось Расмуссену странным и необычным: и покрой одежды, и форма обуви, но все эти различия выглядели второстепенными по сравнению с главной общностью – языком. Расмуссен знал и раньше, что канадские эскимосы говорят на том же самом языке, что и гренландские, но никогда ему и в голову не приходило, что языковые различия между теми и другими столь незначительны. Он мог говорить со своими новыми знакомыми без всяких затруднений, и сразу между ними установилась связь, как будто они не только что встретились, а были давними друзьями. Всюду раздавались смех, восклицания, шутки. Эскимосы решили устроить импровизированный лагерь и провести в нем остаток дня и ночь, чтобы вволю поговорить и отметить встречу с чужеземцами. Расмуссену тоже хотелось подольше поговорить со своими новыми знакомыми, посмотреть, как они живут. «Ведь встреча с неизвестным племенем подобна путешествию по незнакомой стране, где надо быть готовым к неожиданностям». Даже в такой прозаической и привычной для Расмуссена вещи, как постройка снежной хижины, он увидел много нового для себя, познакомился с более совершенной техникой постройки, чем та, которую он многократно наблюдал у полярных эскимосов. За три четверти часа выросли три больших куполообразных жилища из снега, в горшках на жировых лампах растопили снег и сварили оленье мясо. У Расмуссена и его спутников на нартах было мороженое моржовое мясо, но хозяева не разрешили его готовить: в доме, где варится оленье мясо, не принято готовить моржовое – таков обычай канадских эскимосов – охотников на оленей. Нарушение этого запрета, по их убеждению, сурово карается могущественными духами, хозяевами животных. После еды эскимосы рассказали Расмуссену, что недалеко от Датского острова (эскимосы, конечно, называли его иначе) есть много стойбищ, в которых живут люди племен айвилик, иглулик и нетсилик, а около залива Репалс живет белый, у него окрестные жители покупают чай, муку, ружья и боеприпасы в обмен на песцовые шкурки.
На следующий день Расмуссен, Фрейхен и Боцман отправились к этому белому. Вскоре они увидели мрачное, неприглядное строение, окруженное целой колонией снежных хижин. Это был самый северный пост Компании Гудзонова залива. Она обладала монопольным правом торговли с эскимосами и индейцами канадского севера. На лай собак из двери вышел высокий старик в морской фуражке и белой песцовой шубе. Он сердечно приветствовал гостей и провел их в дом. Расмуссен рассказал кто они и зачем приехали. Старик в свою очередь отрекомендовался капитаном Джорджем Кливлендом, бывшим китобоем, в конце прошлого века потерпевшим крушение у здешних берегов и так и не вернувшимся на родину. Теперь он был торговым агентом Компании Гудзонова залива. Старый капитан оказался прекрасным поваром, и скоро стол ломился под тяжестью сочных ростбифов с гарниром из овощей, привезенных из далекой Калифорнии. Жизнь Кливленда была полна приключений. О них он рассказывал с большим юмором, который не смогли погасить многочисленные невзгоды, выпавшие на долю старого пионера. Много рассказал Кливленд и об условиях жизни в арктической Канаде, что очень пригодилось впоследствии Расмуссену и его товарищам. А вечером старый капитан показал гостям старинные танцы китоловов, которым он в совершенстве обучил эскимосов. На ночь Расмуссен, Фрейхен и Насайтсордлуарсук не остались в доме, а пошли в снежные хижины эскимосов, чтобы немного остыть и прийти в себя после жары и плясок. К тому же, живя у эскимосов, а не отдельно, легче сблизиться с ними, завоевать их доверие и узнать все необходимое. Это были принципы полевой работы Расмуссена, которые он выработал исходя из предшествующего опыта. Он так писал о них в книге «Духовная культура эскимосов иглулик», опубликованной в 1929 г., в трудах Пятой экспедиции Туле:
«До того, как я мог приступить к работе, для меня было необходимо прежде всего завоевать полное доверие эскимосов, которыми я занимался. А этого можно было добиться, только разделяя их повседневную жизнь, живя точно в тех же условиях, что и они. Мне это удавалось, потому что я мог говорить на их языке, знал их соплеменников в Гренландии, был знаком с их идеями и образом мышления. И создавая портрет примитивной культуры, одной из моих главных целей было – воспроизвести собственные взгляды эскимосов на их жизнь и их проблемы, представить их мысли, выраженные так, как они сами их выражают. Это часто было столь же важно для меня, как выявление новых черт в духовной жизни и религии».
За несколько дней жизни с эскимосами около торгового поста Расмуссен завел несколько интересных знакомств. Особенно полезным из них оказалось одно – с седобородым стариком по имени Ивалуардьюк. Он оказался «географом» племени иглулик, замечательно знавшим страну и ее обитателей на протяжении многих сотен километров от Честерфилда на берегу Гудзонова залива и до далекого Понд – Инлет на севере Баффиновой Земли. Когда Расмуссен дал Ивалуардьюку карандаш и бумагу, тот начертил береговую линию от залива Репалс до Понд – Инлет. Пропорции, правда, были нарушены, но очертания берегов он воспроизвел достаточно точно. Эта картасхема очень помогла Расмуссену и его коллегам в их картографической работе, так как позволила привязать к местности около сотни эскимосских назвапий бухт, озер, гор и других географических объектов. Без этого было бы очень трудно выяснять у эскимосов особенности тех или иных местностей, узнавать наилучший маршрут до какого – то пункта, потому что английские названия, данные за сто лет до этого Парри и Ляйоном, иглуликам ничего не говорили и не соответствовали их собственным наименованиям этих мест. Надо сказать, что географические познания Ивалуардьюка не представлялись чем – то совершенно необыкновенным у эскимосов. Известно, что в XIX в. эскимосы неоднократно составляли по просьбе европейских полярных путешественников чертежи различных, довольно обширных районов Арктики. Так, в 1821 г. женщина из племени иглулик, к которому принадлежал и Ивалуардьюк, сделала для английского мореплавателя В. Парри чертеж земли, у берегов которой тот зимовал. Это был полуостров Мелвилл, соединенный перешейком Рей с материком и отделенный узким проливом от Баффиновой Земли. Пользуясь этим чертежом, экспедиция Парри достигла пролива, разделявшего материк и Баффинову Землю.
Так было доказано, что эта земля не часть материка, а остров. Маленький островок у входа в пролив Парри назвал Иглулик в честь эскимоски.
Несколько лет спустя эскимосы составили чертеж залива Бутия для Джона Росса, искавшего Северозападный проход. В 1850–1851 гг. гренландский эскимос Калихеруа нарисовал для Э. Оммани, капитана судна «Асистанс», участвовавшего в поисках пропавшей экспедиции Джона Франклина, подробную схему северозападной части побережья Гренландии от пролива Смита до мыса Йорк. На этой схеме показаны и по – эскимосски названы мысы, острова, горы, ледники. Эскимосскими чертежами пользовались и многие другие исследователи американской арктики: МакКлинток, Ляйон, Холл. Было немало случаев, когда ранее составленные европейцами карты пришлось исправлять по эскимосским чертежам. Но пожалуй, никто из известных эскимосских «картографов» не отражал, на своих чертежах столь обширные пространства, как Ивалуардьюк.
Ивалуардьюк при более близком знакомстве оказался большим знатоком не только географии, но и преданий племени иглуликов. Сначала он, правда, был сдержан и не хотел рассказывать чужеземцам чтонибудь серьезное, ограничиваясь сказками о животных и песнями. Тогда Расмуссен стал сам рассказывать Ивалуардьюку и другим, слушавшим его, эскимосам мифы и легенды гренландских эскимосов. Все были поражены, что белый и к тому же приехавший из дальней страны знает сказания, известные людям из племени иглулик с детства, потому что гренландский и североканадский эскимосский фольклор во многом совпадают. Лед сдержанности был растоплен, и Ивалуардьюк стал одним из лучших рассказчиков. Расмуссен даже взял его с собой, когда вместе со своими коллегами уехал от капитана Кливленда и вернулся на Датский остров. Некоторые из рассказов Ивалуардьюка повествовали о древней истории жителей берегов Гудзонова залива и Гудзонова пролива.
«Говорят, – рассказывал Ивалуардьюк, – что когда – то в этих местах жил могущественный народ – туниты. Они строили жилища из камня и ребер китов. Туниты были искусны в морской охоте. Загарпунивая моржа, они дергали гарпун за линь с такой силой, что морж ломал себе хребет. А вытащив моржа на лед, привязывали к нему ремень и волокли домой по льду с такой легкостью, будто это был не морж, а маленький тюлень. Когда они уставали, им навстречу из селения выходили женщины, и охотники сразу забывали об усталости, потому что они были большими женолюбами.
Туниты были сильными людьми, но наших предков было больше, и они изгнали тунитов из прибрежных селений. С горя один из них, уходя, так ударил в скалу своим гарпуном, что камни взлетели в небо как маленькие льдинки».
Слушая это предание, Расмуссен еще не знал, что оно имеет под собой фактическую основу, что многочисленные каменные руины, которые он сам, Биркет – Смит и Матиассен встречали во многих местах на побережье неподалеку от Датского острова, действительно принадлежали не непосредственным предкам нынешних жителей этих мест – иглуликам и айвиликам, а людям несколько иной культуры, так называемым эскимосам туле.
Как выяснилось уже много времени спустя после этой экспедиции в результате океанографических исследований, примерно в XVII и начале XVIII в., опускание уровня моря у берегов центрального сектора канадской Арктики отрезало китам доступ в этот район. Местные пищевые ресурсы значительно сократились и стали недостаточны для многочисленного эскимосского населения, жившего на побережье. Ему пришлось покинуть большие постоянные селения, состоявшие из полуземлянок с остовом из китовых костей, и начать вести более подвижный образ жизни в поисках охотничьей добычи. Многие группы людей в это время совсем покинули побережье, переселились в глубь тундр и перешли к охоте на оленей– карибу и рыболовству, полностью отказавшись от морской охоты. Это так называемые эскимосыкарибу или оленные эскимосы, изучению которых члены Пятой экспедиции Туле уделили большое внимание, ибо ошибочно, как теперь стало ясно, считали, что культура эскимосов – сухопутных охотников более древняя, чем культура их сородичей, занимающихся морской охотой. Но, несмотря на эту ошибку, именно работы Пятой экспедиции Туле положили начало изучению древней истории американских эскимосов, выявив большую пластичность их культуры.
Поездка в Репалс – Бей, встречи на обратном пути с эскимосами различных племен много дали Расмуссену и для разработки методики сбора материалов о верованиях эскимосов. Люди, с готовностью рассказывавшие предания и легенды, сразу замолкали, как только Расмуссен спрашивал их, во что они верят, какие магические обряды совершают, какие запреты соблюдают и почему. И такая сдержанность была не случайной. Хотя миссионеры, за исключением нескольких кратковременных визитов, еще не проникли в этот отдаленный район, новые знакомые Расмуссена уже слышали об этих проповедниках христианского вероучения, столь сурово клеймивших эскимосские верования, искоренявших их старинные обычаи. Что касается торговцев и китобоев, то если они случайно и попадали на шаманские священнодействия, они презрительно пожимали плечами, отпускали язвительные реплики. Поэтому понятно, что эскимосам, с которыми встречался Расмуссен, не хотелось допускать его в мир своих верований и запретов. И как ни симпатичен им был Расмуссен, он был для них чужой. Для того чтобы завоевать полное доверие этих людей, оказалось мало охотиться вместе с ними, вместе есть, спать в одних снежных хижинах. Расмуссен понял, что необходимо полностью поставить себя на место этих людей, не руководить ими, не поправлять их, а показывать, что ты хочешь учиться у них, для чего и приехал из далекой страны. Необходимо было также завести друзей среди старейших людей племени, остальное придет само собой. Ивалуардьюк – старый и уважаемый человек, но он не шаман, не знаток религии, которая особенно интересовала Расмуссена. С таким знатоком ему удалось познакомиться немного позднее.