- Отставить, штурман... Дай мне!
- Брось ты! Как-нибудь уж сам посажу...
- Как-нибудь!.. Не пойдет как-нибудь!.. Я не забыл собрание! - выкрикнул Петя.
Журавлев принимает управление. Два захода на посадку ему не удаются. Третий точен. Сразу же после посадки Журавлев потерял сознание...
Так воздействует на людей умело направляемая сила партийного слова. Она поднимает в них все лучшее и в критическую минуту возводит их на высоту подвига.
"Любой ценой..."
В начале 1943 года фашистские войска интенсивно готовились удерживать в своих руках советский Донбасс. Сюда стягивались большие резервы с целью сковать наступательный порыв войск Юго-Западного фронта.
13 февраля. Раннее утро. Солнце еще за горизонтом, а над стоянками полевого аэродрома Новодеркул уже закипела жизнь: техники, механики и мотористы пробуют моторы, готовят, ремонтируют поврежденные в бою самолеты. Задача поставлена жестко: к исходу дня довести число боеготовых машин до полного комплекта, ибо на последнем боевом вылете мы едва набрали самолетов на одну эскадрилью. Трескучий мороз обжигает лицо, пальцы липнут к металлу. Но вот взошло солнце, и многие авиамеханики и летчики поднимают уши шапок, кожаных летных шлемов.
В одной из землянок, превращенной в полковую столовую, сегодня, как никогда, многолюдно. Но голоса звучат редко, как-то приглушенно. Больше слышен торопливый стук ложек об алюминиевые миски. Люди едят быстро, однако не жадно: сегодня не летали еще, поэтому не проголодались, как говорят, не нагуляли аппетита. Подкреплюсь и я, но тоже без особого удовольствия.
Выходя из землянки, натыкаюсь в дверях на старшего инженера полка. Чугай докладывает:
- Боеготовых девятнадцать самолетов "Пе-два"!
Молча киваю в ответ. Вместе обходим эскадрильские стоянки, потом возвращаюсь на командный пункт. На КП жарко. Захрипевший зуммер неожиданно нарушает тишину. Трубку полевого телефона берет начальник штаба майор Громов. Оборачивается ко мне.
- Вас! Комдив
Внимательно слушаю. Обычный вопрос - о количестве боеготовых машин командир 202-й бомбардировочной авиационной дивизии полковник Нечипоренко произносит сегодня с каким-то странным и непонятным для меня беспокойством. Называю цифру, минут за сорок до этого сообщенную полковым инженером. Трубка безмолвствует, только слышу дыхание комдива. Подождав примерно с минуту, спрашиваю:
- Ну что там, товарищ полковник?
- Подожди,- доносится с другого конца провода,- дай посчитать...
Видимо, комдив обдумывает необходимый наряд машин для выполнения какого-то ответственного задания. Наконец говорит:
- Можешь рассчитывать на пару машин, подброшу тебе из соседнего семьсот девяносто седьмого полка. Остальные - твои. Задача тебе такая. Всем наличным составом полка атаковать сегодня эшелон с танками на Чунишинской железнодорожной станции. О готовности доложишь незамедлительно!
Передо мной рабочая полетная карта. В центре Чунишино - железнодорожная станция за Артемовском, возле Красноармейского. Напрямик - и то около трехсот километров от нашего аэродрома. Смотрю на часы, прикидываю. Вот это задача! Дело, конечно, не в характере цели - все дело во времени. Самолеты для взлета на задание будут готовы примерно в 16.30. На сбор и полет до Чунишино - около часа. Светлого времени, стало быть, хватит только на путь до цели и, может быть, на атаку. Обратный маршрут и посадка - в темноте. А летчиков, подготовленных к полетам ночью, всего только двое: я да старший лейтенант Гривцов, заместитель комэска.
Вызываю майора Нарыжного - штурмана полка. Тот внимательно выслушал и, подумав, сказал:
- Предлагаю после бомбардировочного удара по танковому эшелону произвести посадку на ближайший к линии фронта аэродром,- отвечает Нарыжный,- до своего "горючий" не хватит. Для экономии топлива предлагаю круга над аэродромом после взлета не делать, сбор полковой колонны произвести прямо на маршруте. Истребители прикрытия будут?
Я молча пожимаю плечами.
- Значит, не будут, иначе комдив сказал бы. Предлагаю следовать к объекту пониже.
- Правильно, бреющим надо идти. Правда, расход горючего на малых высотах значительно выше, чем на больших, но зато высок и тактический выигрыш: на фоне земли нас труднее обнаружить сверху вражеским истребителям, а в случае встречи с "мессершмиттами" мы лишим их возможности атаковать бомбардировщики снизу.
Смотрю на часы:
- Дежурный! Командиров эскадрилий, звеньев и экипажей срочно ко мне!
Снова звонит полевой телефон. Беру трубку и слышу голос инженера полка Чугая. В нем радость, восторг:
- Товарищ командир! Боеготовых двадцать пять! "Шестнадцатую" и "двадцатую" восстановим к утру...
- Спасибо, Чугай. Идите сюда, на К.П.
Отлично! Двадцать пять подготовлено, да пара подрулит из соседнего полка. Чего же еще желать? Но нехватка светлого времени волнует меня все больше и больше. Что же делать? Звоню командиру дивизии. Вначале докладываю о количестве боеготовых машин и что мне нужно добавить к трем десяткам только два самолета. Полковник Степан Игнатьевич Нечипоренко доволен. Отвечает: "Сейчас же даю команду Быстрову!" Благодарю его от души, затем напоминаю о нехватке светлого времени, о том, что меня больше всего беспокоит...
- Знаю,- отвечает комдив.- Меня это самого волнует. Уже докладывал командующему. Генерал Судец ответил: задачу выполнить любой ценой. На железнодорожную станцию Чунишино прибыл эшелон с танками и самоходными артиллерийскими установками, вот-вот начнется его разгрузка. Это намного усилит противника, и еще труднее будет вырваться из окружения некоторым нашим соединениям. Вся надежда на нас - авиаторов.
- Все ясно, товарищ полковник. Приказ будет выполнен!
На КП собрались все экипажи. Над головами сдержанный гул. Здесь же пилот Саша Яковлев. Недавно он возвратился из воздушной разведки и уже доложил мне, как прикрыта железнодорожная станция средствами противовоздушной обороны, как лучше выйти к объекту действия и с какого направления целесообразно нанести бомбовый удар. Прошу его доложить всем воздушную обстановку и последние разведданные. После его слов коротко ставлю задачу. Боевой порядок полка "колонна эскадрилий". Эскадрильи - в "клину звеньев". Первую эскадрилью веду я, вторую - майор Канаев, третью - майор Смирнов. С ним следуют два самолета из 797-го полка. Замыкающим в полковой колонне пойдет старший лейтенант Гривцов. Истребителей прикрытия не будет.
Вижу, как напрягаются лица летчиков, штурманов: понимаю, без истребителей плохо, но путь-то какой: если с воздушным боем, то горючего не хватит даже до цели. А там наступит быстрая темнота, необходимость в сопровождении отпадет сама по себе.
- Ничего не поделаешь,- говорю,- до цели потерпим, как-нибудь отобьемся, если противник навяжет нам воздушный бой. На обратном пути пойдем под покровом ночи...
Люди покачивают головами, чуть улыбаются. Силен, дескать, командир полка утешил. Вполне понимаю: темнота для большинства из них опаснее боя, да еще на таком сложном в технике пилотирования самолете, как "Петляков-2". Две-три минуты говорю об особенностях полета строем в ночное время, о возможной посадке на запасном аэродроме, у которого взлетно-посадочная полоса ограничена по своим размерам. Гляжу на часы.
- На этом предполетную подготовку считаю законченной, вылет незамедлительно по зеленой ракете с КП.
И вот мы в полете. Пикирующий бомбардировщик Пе-2, до предела загруженный фугасными, осколочными и зажигательными бомбами, как бы завис на месте, а земля несется назад, под крыло: как и решили, идем на небольшой высоте.
Спрашиваю своего стрелка-радиста:
- Что наблюдаешь?
- Наша девятка уже собралась, вторая пристраивается, третья - в ходе сбора.
Самолеты идут строго по заданному курсу. Солнце склонилось к зубчатым верхушкам лесного массива. "Подходим к Артемовску",- докладывает штурман майор Нарыжный. Лучше, если бы город обойти стороной, но нас прижимает время, и мы идем напрямую. На всякий случай надо идти еще ниже. Отдаю штурвал чуть от себя, иду со снижением. Под крыло устремились улицы шахтерского города. По ним мечутся фашисты - ведь под краснозвездными крыльями на наружной подвеске отчетливо видны с земли фугасные авиационные бомбы. Артемовск исчезает за несколько секунд. И снова внизу белый экран степного снега. Следуем маршрутом вдоль дороги на Красноармейское. Судя по тому, как блестит железнодорожная колея, можно предположить, сколь интенсивно за последние часы противник перебрасывает сюда свои войска и технику.
Но вот вдали прямо по курсу - холм. Он быстро приближается. Отчетливо вижу на нем тяжелые орудия артиллерийской батареи. На шоссе справа вытянулась цепочка бронетранспортеров. Чувствую, как "чешутся" пальцы. Наверное, то же чувствует штурман, а еще больше - стрелок-радист, прильнувший к своему пулемету. На всякий случай предупреждаю: "Ребята! Стрелять запрещаю!" Майор Нарыжный смеется: "Вовремя сказано".
За холмом, на высоте метров семьсот-восемьсот, появляются шапки разрывов зенитных снарядов, а справа и выше - группа фашистских истребителей Ме-109. Предупреждаю ведущих групп, даю команду:
- Приготовиться к бою! Сомкнуться!
Произвожу доворот на десять градусов вправо. Необходимо "отодвинуть" от прицелов заходящее солнце, чтобы оно не слепило стрелков-радистов.
Три звена истребителей "Мессершмиттов-109" в строю "пеленг" проносятся мимо нашего строя, разворачиваются на параллельный "Петляковым" курс и... уходят в высоту. Может, не видят? А может, хотят усыпить нашу бдительность? Нет, ни то, ни другое. Просто они хотят атаковать "пешки" на повышенной скорости, чтобы после атаки суметь уйти от мощного огня экипажей пикировщиков. Так и есть. Через несколько минут "мессеры" бросаются в атаку. Однако, не дойдя до плотной цветистой стены наших пулеметных трасс, отваливают: одно звено - влево, другие два - вправо. Не рассчитали или сдрейфили? Словом, атаку до конца не довели...
Они атакуют опять, но теперь уже с. двух сторон. Командую:
- Сбавить обороты!
Скорость наших самолетов уменьшилась, и "мессеры" проносятся мимо, не успев даже прицелиться. Разворачиваются. Наверное, теперь будут атаковать в лоб. На всякий случай приказываю: "Увеличить обороты до максимальных!" Чем больше скорость при встречной атаке, тем лучше. Все! Пронеслись, только мелькнули перед глазами, и опять никто никого не задел. Развернулись. Снова заходят с хвоста. Но почему-то не атакуют, несутся вперед на интервале порядка тысячи метров. Что же у них на уме? Обгоняют третью и вторую девятки самолетов Пе-2, доворачиваются... Теперь понятно: будут атаковать первую девятку. Отчетливо вижу: пара Ме-109 рвется к моему самолету. Стрелки-радисты с других самолетов встречают их плотным огнем. Ведущий истребитель противника, не выдерживая, отваливает, но его настигает пучок огненных трасс. Дымя, "мессершмитт" снижается и пропадает за лесом. Неожиданно вижу второго - он у меня в хвосте. Слышу резкий, короткий удар по машине. Обстреляв наш самолет, "мессер" бросается влево от строя "пешек", но и его настигает огонь штурманов и стрелков-радистов. Наблюдаю, как он валится на крыло, оставляя за собой шлейф густого черного дыма. Остальные истребители противника уходят.
- Пора! - говорит мне штурман Нарыжный.
Это значит, до цели осталось несколько минут полета, и надо успеть набрать высоту. Набираем 500, 800, 1300, 1500... Уверенно следуем дальше, к цели. Справа сзади появляются семь Ме-109, догоняют, заходят в атаку. Внезапно справа от нас возникает заградительная стена зенитных разрывов. Безусловно, огонь предназначен для нас, но стена оказалась на пути фашистских истребителей, и они, будто обжегшись, бросаются влево. Атака сорвалась.
Разворот - и ложимся на второй, последний отрезок маршрута. Курс на Чунишино. И снова нас атакуют. Все та же семерка. Дымит левый мотор на машине Яковлева - он атакован парой истребителей. Стрелок-радист В. Макаренко тяжело ранен в голову и левую руку, но радиосвязь с экипажем не прекратилась ни на минуту.
Еще одна вражеская пуля - и рука комсомольца Макаренко замерла, так и не достучав последние цифры донесения... Запрашиваю командира экипажа:
- Как себя чувствуешь? Состояние штурмана?
Яковлев отвечает:
- Остаюсь в строю, пойду на цель.
Пробиться к объекту действия было трудно. Еще дважды наш строй самолетов подвергался атакам истребителей. Однако монолитный боевой порядок и четко организованный огонь в звеньях не дали возможности сбить самолеты с курса.
Скрылось за горизонтом солнце. "Петляковы" настойчиво продолжают полет к цели. Высота 2 тысячи метров. Полковая колонна перестраивается в правый пеленг эскадрилий, а затем летчики, взяв необходимые дистанции, образовали из 27 самолетов замкнутый круг, своеобразную "вертушку". Перевожу машину в крутое пике. Ведомые держатся на установленных дистанциях и затем один за другим пикируют на цель. Навстречу стремительно несется земля. На длинной цепочке платформ видны танки и самоходки. Видно, как бегут от разгружаемого эшелона солдаты. Сброшена первая серия бомб. Выводя самолет из пике, наблюдаю: первые наши бомбы свернули под откос локомотив, накрыли цель от последней до первой платформы.
Штурманы эскадрилий докладывают о нескольких прямых попаданиях в платформы с танками и артиллерийскими установками, о возникших пожарах и взрывах в районе станции. В наступающих сумерках еще дважды заходим на бомбардировку и штурмовку вражеского эшелона с бреющей высоты. Эшелон полыхает. На фоне дымных хвостов, сносимых от станции ветром, вижу самолеты под управлением летчиков И. Глыги, П. Назарьева, П. Журавлева. Они штурмуют колонну мотопехоты, проходящую вблизи Чунишино.
Отбомбившись, уходим. Поставленная задача выполнена. Железнодорожная станция закупорена надолго! "Петляковы" стягиваются в звенья, звенья - в эскадрильи. Полк, проведший ожесточенную атаку, вновь в полном составе.
Но радость сменяется тревогой: самолет 2-й эскадрильи летчика Г. Хуторова атакует пара "Мессершмиттов-109". Теперь-то они настигли нас, пытаясь взять реванш. Экипажи Пе-2 с большим трудом отгоняют противника от строя. У самолета Хуторова повреждено хвостовое оперение, пулеметным огнем срезана часть правого крыла.
Запрашиваю:
- Как вы? Сумеете ли оставаться в строю?
- Да.
- Я - Восьмой... Я - Восьмой...- вызывает командир звена С. Карманный.Атакован истребителями. Одного сбили, но и наш самолет сильно поврежден. В строю оставаться не могу.
- Разрешаю одиночное возвращение.- Это первый выбывший из нашего строя самолет. Он уходит напрямик - к линии фронта.
Шестерка фашистских истребителей Ме-109 проходит вперед, разворачивается, идет в лобовую атаку. Встретить их нечем, боекомплект иссяк. Даю команду: "Следуй за мной!" - и пикирую вниз, в темноту. Истребители противника проносятся над нами и исчезают. Бой закончен, но риск и опасность остаются. Темнота вырвала землю из-под ног. Ориентиров не видно никаких. До своего аэродрома тридцать пять минут лёту. Горючее на исходе. Домой явно не дотянем... Что же делать? Как поступить в столь критическом положении? Обращаюсь к штурману Нарыжному:
- Прокладывай курс к Василию Зайцеву на Красный Лиман!
- Есть, к Зайцеву!
Мороз пробирает по спине. Зайцев - мой хороший товарищ, Герой Советского Союза (а впоследствии - дважды), но он командует полком истребителей, и садиться на его ограниченных размеров площадку не только не просто, но и опасно. Представляю, сколько дров можно наломать...
Вскоре Нарыжный подготовил маршрут полета к Красному Лиману. Даю группе компасный курс и добавляю необычную для летчиков команду:
- Ведомым подойти на видимость выхлопов патрубков своих ведущих!
Такую команду мои пилоты слышат впервые. Держать свое место в строю по выхлопным огням из моторов ведущих нелегко. А что делать, если сами машины скрыла ночная тьма? Теперь лишь двое - я и Гривцов - сможем в наступающей темноте вернуть еще совсем юных советских парней на нашу родную землю. Каждого из двадцати шести пилотов на правильном курсе может удержать лишь компас, а на своем месте в строю - слабый свет выхлопных патрубков моторов впереди идущего, сейчас заменяющий бортовые огни.
Свалилась еще одна беда: моего стрелка-радиста не слышит командный пункт полковника Зайцева. Это значит, что нам не включат прожектор, не помогут выйти на площадку. Такова ситуация. Воздушный бой с "мессершмиттами" в сравнении с ней, прямо скажу,- забава.
Принимаю связь на себя. Долго, все больше и больше теряя надежду, пытаюсь связаться с К.П, и вдруг слышу знакомый голос. Даже не верится. Нарушая все правила связи, кричу:
- Вася! Дружище! Это я - Алексей. Иду к тебе на посадку. "Хозяйство" в полном составе...
- Да что ты, Алеша, рехнулся! Куда же я тебя посажу?..- в голосе друга больше, чем беспокойство. Вполне его понимаю, но сделать ничего не могу.
- Выхода нет,- говорю,- принимай...
Вот и аэродром Красный Лиман. Вспоминаю ночные полеты в мирное время. Вывозная учебно-тренировочная программа. Полеты по кругу и в зону. Разборы полетов. В районе аэродрома - прожектор, он виден отовсюду. Полосу освещали три прожекторные станции - настоящее море огня. А сейчас на посадочной полосе три едва заметных костра. И все. А вокруг - черная донбасская ночь. Но это не самое страшное. Посадка скоростного пикировщика - вот что меня больше всего беспокоит!
Напрягая глаза до предела, различаю во тьме ночного неба едва мерцающее парами патрубков световое кольцо: один, два, семь... двадцать шесть - все здесь, все находятся на большом кругу аэродрома. Каждый видит впереди идущего. Замыкающим следует старший лейтенант Гривцов. Закладываю неглубокий вираж. Снова взгляд на землю. Одинокий, еле заметный костер вместе с чернотой земли как бы разворачивается, медленно занимая место прямо по носу моей машины. С трудом ощущая снижение, первым захожу на посадку, приземляюсь, торможу насколько возможно, но во второй половине пробега самолет тяжело врезается в глубокий снег, страшная сила инерции тянет его на моторы, отрывает хвост от земли... Секунды показались мне годом. В течение этих секунд машина как бы "решала" вопрос: перевернуться ли ей на лопатки и смять, раздавить меня и мой экипаж или вернуться назад, в обычное свое положение...
Она вернулась назад, но винты - я вижу это даже во тьме - чуть загнулись, будто бараньи рога. Вот что значит "любой ценой..." Но раздумывать некогда, на посадку заходит очередной самолет, он может столкнуться с моим. Включаю бортовые огни. Это, конечно, риск: линия фронта проходит близко, а Ме-110, фашистский истребитель-бомбардировщик, или "Юнкерс-88" - нередкие гости в районе аэродрома. Но зато мой самолет виден пилотам. По рации летчикам следует команда:
- На пробеге выключайте моторы, с полосы уходите влево!
Вот садится самолет Саши Яковлева. Он еще не успел закончить пробег, а техники и механики полка истребителей уже "поймали" его и волокут на руках, освобождая место идущей следом машине. Мой экипаж им помогает.
А самолеты продолжают приземляться. Третий, седьмой, десятый...
Едва успеваем растаскивать их. Пятнадцатый, восемнадцатый... Выдержим ли? Машины таскают буквально все. И только единственный Василий Зайцев стоит у командной радиостанции, руководит вместе со мной посадкой. Я слышу наконец его голос:
- Двадцать шесть! Последнего что-то нет...
"Последний" - это командир звена Сергей Карманный, самолет которого подбили в бою.
- Сели все,- говорю я командиру истребительного полка.- Гасите костры.
Наши машины - двадцать шесть Пе-2 буквально забили все поле левее взлетно-посадочной полосы. Василий Зайцев задумчиво смотрит во тьму и вдруг, покачав головой, говорит:
- Ты знаешь, Алеша, трое твоих пытались упасть левее посадочного "Т". Представляешь, что бы они натворили?
Я представляю. Перед глазами встает весь этот необычный полет, и чувствую, что ноги не держат меня. От усталости, от чрезмерного нервного напряжения я валюсь прямо на снег, не в силах пошевелиться, вымолвить хоть слово. Подходят и рядом со мной садятся мои пилоты, штурманы, стрелки-радисты...
- Расселись, как дома,- шутит Зайцев и вдруг, посерьезнев, предупреждает:А на рассвете чтобы и духу вашего здесь не было. Могу заверить: утром обязательно придут фашистские бомбардировщики.
Ошалело щупаю родную землю, на которую все-таки возвратился наш 39-й бомбардировочный авиаполк. У меня нет никаких сил подняться, хотя на дороге, которая подходит к самому краю летного поля, вижу приближающийся легковой автомобиль. Он останавливается недалеко от нас. Дверца раскрывается, и кто-то, не выходя оттуда, спрашивает знакомым властным голосом:
- Вы что здесь расселись? Командир полка где?
- Я командир тридцать девятого полка.
- Федоров! Жив!
Генерал В. И. Аладинский вываливается из машины. Едва успеваю подняться.
- Так точно, товарищ комкор! Мы все, кроме летчика Карманного, здесь сели.
- Голубчики вы, родные мои... Да неужто и вправду все живы? А я ведь только что твоего Карманного километрах в сорока отсюда видел. Думал, один его самолет и уцелел от всего полка...
Еще долго расспрашивал генерал о деталях полета, затем спросил:
- Каковы дальнейшие ваши планы?
- Утром простимся с погибшими в бою товарищами и будем готовиться к перелету на свой аэродром,- отвечаю ему.- Надо бы отдохнуть летному составу, да командир истребительного авиаполка торопит нас побыстрее улетать отсюда.
- Правильно делает Зайцев,- по-дружески говорит комкор.
Глубокая февральская ночь укрыла плотным покровом донбасскую землю. Я сидел в землянке у истребителей и, закрыв глаза, вспоминал до мельчайших подробностей о необычном полковом вылете, продолжавшемся 1 час 49 минут. Как на экране, промелькнули передо мной цепочка бронетранспортеров, тупорылые тени фашистских "мессершмиттов" на чистейшем полевом снегу, улицы шахтерского города Артемовска...
Здесь же, в землянке, летчики-истребители наперебой рассказали нам, "бомберам", как командование полка, узнав о трудном положении пикировщиков, стремилось сделать все, чтобы помочь нам благополучно приземлиться на их аэродроме.
- Раз "пешки" просят посадки ночью, - значит, нет у них иного выхода,заявил Зайцев.
- Оперативный!
- Слушаю вас, товарищ подполковник.
- Быстро машину с дровами и бензозаправщик на старт! Спички не забудь прихватить.
- Понял!
Не прошло и десяти минут, как нагруженная досками трехтонка, а за ней бензозаправщик направились на старт. Туда же последовала полуторка с замполитом полка В. Рулиным и начальником штаба Н. Калашниковым. Зайцев остался на радиостанции. В воздухе уже слышится нарастающий шум приближающихся к аэродрому самолетов.
Торопясь, младшие авиаспециалисты дружно растаскивали доски вдоль посадочной полосы, обливали их бензином из шланга бензозаправщика. А когда машина трогалась - поджигали. Рядом с посадочным "Т" появилось три костра из дров.
...С рассветом на аэродроме Красный Лиман выстроился личный состав 5-го истребительного и 39-го бомбардировочного авиаполков. Предстояло похоронить с воинскими почестями летчика-истребителя младшего лейтенанта Александра Соколова, погибшего накануне при бомбежке аэродрома, и Василия Макаренко, стрелка-радиста нашего полка.
Линия фронта проходила всего в нескольких километрах от аэродрома. Нередко содрогалась земля от разрывов снарядов и бомб. Шли ожесточенные бои за освобождение советского Донбасса. А в эти минуты боевые друзья в скорбном молчании, обнажив головы, подходили к могиле двух авиаторов. Наступила минута прощания. Затем последовал первый оружейный залп... И вдруг внезапная команда:
- Воздух!
- Истребители - по самолетам!
Летчики бросились к машинам, и через несколько минут дежурное звено уже было в воздухе.
Передаю приказание своим экипажам:
- Стрелкам-радистам занять места у пулеметов и быть готовыми к отражению налета самолетов противника.
Над аэродромом Красный Лиман с двух направлений появились группы бомбардировщиков Хе-111 и пикировщиков Ю-87 под прикрытием истребителей Ме-109. Авиация противника пыталась нанести массированный удар по скученному расположению бомбардировщиков Пе-2 и стоянкам истребителей.
Вслед за дежурным звеном взлетели три группы истребителей Ла-5 во главе с командиром полка. При наборе высоты подполковник Зайцев дал четкие указания ведущим групп об их действиях при атаке врага. Не теряя времени, комэск капитан И. Лавейкин и восемь его летчиков вместе с дежурным звеном дружным огнем отсекли "Мессершмитты-109" от двухмоторных бомбардировщиков "Хейнкель-111", а затем и одномоторных "Юнкерсов-87". В это же время командир полка Зайцев со своей группой атаковал уже перешедшие в крутое пике самолеты Ю-87. Командир другой эскадрильи капитан Дмитриев и его ведомые тем временем атаковали вторую группу бомбардировщиков Хе-111, стремясь сбить их с боевого курса и не дать возможности сбросить бомбы. Аэродром Красный Лиман ощетинился: зенитная артиллерия, пулеметно-пушечный огонь с земли помогал истребителям быстрее справиться с противником. И все же несколько прямых попаданий бомб вывели из строя три наших самолета.
Воздушный бой происходил на разных высотах. Разрывы бомб, гул и рев десятков моторов, непрерывные очереди скорострельных пушек и пулеметов с трудом позволили расслышать на КП полка команды, подаваемые Зайцевым в воздухе.
- Брось ты! Как-нибудь уж сам посажу...
- Как-нибудь!.. Не пойдет как-нибудь!.. Я не забыл собрание! - выкрикнул Петя.
Журавлев принимает управление. Два захода на посадку ему не удаются. Третий точен. Сразу же после посадки Журавлев потерял сознание...
Так воздействует на людей умело направляемая сила партийного слова. Она поднимает в них все лучшее и в критическую минуту возводит их на высоту подвига.
"Любой ценой..."
В начале 1943 года фашистские войска интенсивно готовились удерживать в своих руках советский Донбасс. Сюда стягивались большие резервы с целью сковать наступательный порыв войск Юго-Западного фронта.
13 февраля. Раннее утро. Солнце еще за горизонтом, а над стоянками полевого аэродрома Новодеркул уже закипела жизнь: техники, механики и мотористы пробуют моторы, готовят, ремонтируют поврежденные в бою самолеты. Задача поставлена жестко: к исходу дня довести число боеготовых машин до полного комплекта, ибо на последнем боевом вылете мы едва набрали самолетов на одну эскадрилью. Трескучий мороз обжигает лицо, пальцы липнут к металлу. Но вот взошло солнце, и многие авиамеханики и летчики поднимают уши шапок, кожаных летных шлемов.
В одной из землянок, превращенной в полковую столовую, сегодня, как никогда, многолюдно. Но голоса звучат редко, как-то приглушенно. Больше слышен торопливый стук ложек об алюминиевые миски. Люди едят быстро, однако не жадно: сегодня не летали еще, поэтому не проголодались, как говорят, не нагуляли аппетита. Подкреплюсь и я, но тоже без особого удовольствия.
Выходя из землянки, натыкаюсь в дверях на старшего инженера полка. Чугай докладывает:
- Боеготовых девятнадцать самолетов "Пе-два"!
Молча киваю в ответ. Вместе обходим эскадрильские стоянки, потом возвращаюсь на командный пункт. На КП жарко. Захрипевший зуммер неожиданно нарушает тишину. Трубку полевого телефона берет начальник штаба майор Громов. Оборачивается ко мне.
- Вас! Комдив
Внимательно слушаю. Обычный вопрос - о количестве боеготовых машин командир 202-й бомбардировочной авиационной дивизии полковник Нечипоренко произносит сегодня с каким-то странным и непонятным для меня беспокойством. Называю цифру, минут за сорок до этого сообщенную полковым инженером. Трубка безмолвствует, только слышу дыхание комдива. Подождав примерно с минуту, спрашиваю:
- Ну что там, товарищ полковник?
- Подожди,- доносится с другого конца провода,- дай посчитать...
Видимо, комдив обдумывает необходимый наряд машин для выполнения какого-то ответственного задания. Наконец говорит:
- Можешь рассчитывать на пару машин, подброшу тебе из соседнего семьсот девяносто седьмого полка. Остальные - твои. Задача тебе такая. Всем наличным составом полка атаковать сегодня эшелон с танками на Чунишинской железнодорожной станции. О готовности доложишь незамедлительно!
Передо мной рабочая полетная карта. В центре Чунишино - железнодорожная станция за Артемовском, возле Красноармейского. Напрямик - и то около трехсот километров от нашего аэродрома. Смотрю на часы, прикидываю. Вот это задача! Дело, конечно, не в характере цели - все дело во времени. Самолеты для взлета на задание будут готовы примерно в 16.30. На сбор и полет до Чунишино - около часа. Светлого времени, стало быть, хватит только на путь до цели и, может быть, на атаку. Обратный маршрут и посадка - в темноте. А летчиков, подготовленных к полетам ночью, всего только двое: я да старший лейтенант Гривцов, заместитель комэска.
Вызываю майора Нарыжного - штурмана полка. Тот внимательно выслушал и, подумав, сказал:
- Предлагаю после бомбардировочного удара по танковому эшелону произвести посадку на ближайший к линии фронта аэродром,- отвечает Нарыжный,- до своего "горючий" не хватит. Для экономии топлива предлагаю круга над аэродромом после взлета не делать, сбор полковой колонны произвести прямо на маршруте. Истребители прикрытия будут?
Я молча пожимаю плечами.
- Значит, не будут, иначе комдив сказал бы. Предлагаю следовать к объекту пониже.
- Правильно, бреющим надо идти. Правда, расход горючего на малых высотах значительно выше, чем на больших, но зато высок и тактический выигрыш: на фоне земли нас труднее обнаружить сверху вражеским истребителям, а в случае встречи с "мессершмиттами" мы лишим их возможности атаковать бомбардировщики снизу.
Смотрю на часы:
- Дежурный! Командиров эскадрилий, звеньев и экипажей срочно ко мне!
Снова звонит полевой телефон. Беру трубку и слышу голос инженера полка Чугая. В нем радость, восторг:
- Товарищ командир! Боеготовых двадцать пять! "Шестнадцатую" и "двадцатую" восстановим к утру...
- Спасибо, Чугай. Идите сюда, на К.П.
Отлично! Двадцать пять подготовлено, да пара подрулит из соседнего полка. Чего же еще желать? Но нехватка светлого времени волнует меня все больше и больше. Что же делать? Звоню командиру дивизии. Вначале докладываю о количестве боеготовых машин и что мне нужно добавить к трем десяткам только два самолета. Полковник Степан Игнатьевич Нечипоренко доволен. Отвечает: "Сейчас же даю команду Быстрову!" Благодарю его от души, затем напоминаю о нехватке светлого времени, о том, что меня больше всего беспокоит...
- Знаю,- отвечает комдив.- Меня это самого волнует. Уже докладывал командующему. Генерал Судец ответил: задачу выполнить любой ценой. На железнодорожную станцию Чунишино прибыл эшелон с танками и самоходными артиллерийскими установками, вот-вот начнется его разгрузка. Это намного усилит противника, и еще труднее будет вырваться из окружения некоторым нашим соединениям. Вся надежда на нас - авиаторов.
- Все ясно, товарищ полковник. Приказ будет выполнен!
На КП собрались все экипажи. Над головами сдержанный гул. Здесь же пилот Саша Яковлев. Недавно он возвратился из воздушной разведки и уже доложил мне, как прикрыта железнодорожная станция средствами противовоздушной обороны, как лучше выйти к объекту действия и с какого направления целесообразно нанести бомбовый удар. Прошу его доложить всем воздушную обстановку и последние разведданные. После его слов коротко ставлю задачу. Боевой порядок полка "колонна эскадрилий". Эскадрильи - в "клину звеньев". Первую эскадрилью веду я, вторую - майор Канаев, третью - майор Смирнов. С ним следуют два самолета из 797-го полка. Замыкающим в полковой колонне пойдет старший лейтенант Гривцов. Истребителей прикрытия не будет.
Вижу, как напрягаются лица летчиков, штурманов: понимаю, без истребителей плохо, но путь-то какой: если с воздушным боем, то горючего не хватит даже до цели. А там наступит быстрая темнота, необходимость в сопровождении отпадет сама по себе.
- Ничего не поделаешь,- говорю,- до цели потерпим, как-нибудь отобьемся, если противник навяжет нам воздушный бой. На обратном пути пойдем под покровом ночи...
Люди покачивают головами, чуть улыбаются. Силен, дескать, командир полка утешил. Вполне понимаю: темнота для большинства из них опаснее боя, да еще на таком сложном в технике пилотирования самолете, как "Петляков-2". Две-три минуты говорю об особенностях полета строем в ночное время, о возможной посадке на запасном аэродроме, у которого взлетно-посадочная полоса ограничена по своим размерам. Гляжу на часы.
- На этом предполетную подготовку считаю законченной, вылет незамедлительно по зеленой ракете с КП.
И вот мы в полете. Пикирующий бомбардировщик Пе-2, до предела загруженный фугасными, осколочными и зажигательными бомбами, как бы завис на месте, а земля несется назад, под крыло: как и решили, идем на небольшой высоте.
Спрашиваю своего стрелка-радиста:
- Что наблюдаешь?
- Наша девятка уже собралась, вторая пристраивается, третья - в ходе сбора.
Самолеты идут строго по заданному курсу. Солнце склонилось к зубчатым верхушкам лесного массива. "Подходим к Артемовску",- докладывает штурман майор Нарыжный. Лучше, если бы город обойти стороной, но нас прижимает время, и мы идем напрямую. На всякий случай надо идти еще ниже. Отдаю штурвал чуть от себя, иду со снижением. Под крыло устремились улицы шахтерского города. По ним мечутся фашисты - ведь под краснозвездными крыльями на наружной подвеске отчетливо видны с земли фугасные авиационные бомбы. Артемовск исчезает за несколько секунд. И снова внизу белый экран степного снега. Следуем маршрутом вдоль дороги на Красноармейское. Судя по тому, как блестит железнодорожная колея, можно предположить, сколь интенсивно за последние часы противник перебрасывает сюда свои войска и технику.
Но вот вдали прямо по курсу - холм. Он быстро приближается. Отчетливо вижу на нем тяжелые орудия артиллерийской батареи. На шоссе справа вытянулась цепочка бронетранспортеров. Чувствую, как "чешутся" пальцы. Наверное, то же чувствует штурман, а еще больше - стрелок-радист, прильнувший к своему пулемету. На всякий случай предупреждаю: "Ребята! Стрелять запрещаю!" Майор Нарыжный смеется: "Вовремя сказано".
За холмом, на высоте метров семьсот-восемьсот, появляются шапки разрывов зенитных снарядов, а справа и выше - группа фашистских истребителей Ме-109. Предупреждаю ведущих групп, даю команду:
- Приготовиться к бою! Сомкнуться!
Произвожу доворот на десять градусов вправо. Необходимо "отодвинуть" от прицелов заходящее солнце, чтобы оно не слепило стрелков-радистов.
Три звена истребителей "Мессершмиттов-109" в строю "пеленг" проносятся мимо нашего строя, разворачиваются на параллельный "Петляковым" курс и... уходят в высоту. Может, не видят? А может, хотят усыпить нашу бдительность? Нет, ни то, ни другое. Просто они хотят атаковать "пешки" на повышенной скорости, чтобы после атаки суметь уйти от мощного огня экипажей пикировщиков. Так и есть. Через несколько минут "мессеры" бросаются в атаку. Однако, не дойдя до плотной цветистой стены наших пулеметных трасс, отваливают: одно звено - влево, другие два - вправо. Не рассчитали или сдрейфили? Словом, атаку до конца не довели...
Они атакуют опять, но теперь уже с. двух сторон. Командую:
- Сбавить обороты!
Скорость наших самолетов уменьшилась, и "мессеры" проносятся мимо, не успев даже прицелиться. Разворачиваются. Наверное, теперь будут атаковать в лоб. На всякий случай приказываю: "Увеличить обороты до максимальных!" Чем больше скорость при встречной атаке, тем лучше. Все! Пронеслись, только мелькнули перед глазами, и опять никто никого не задел. Развернулись. Снова заходят с хвоста. Но почему-то не атакуют, несутся вперед на интервале порядка тысячи метров. Что же у них на уме? Обгоняют третью и вторую девятки самолетов Пе-2, доворачиваются... Теперь понятно: будут атаковать первую девятку. Отчетливо вижу: пара Ме-109 рвется к моему самолету. Стрелки-радисты с других самолетов встречают их плотным огнем. Ведущий истребитель противника, не выдерживая, отваливает, но его настигает пучок огненных трасс. Дымя, "мессершмитт" снижается и пропадает за лесом. Неожиданно вижу второго - он у меня в хвосте. Слышу резкий, короткий удар по машине. Обстреляв наш самолет, "мессер" бросается влево от строя "пешек", но и его настигает огонь штурманов и стрелков-радистов. Наблюдаю, как он валится на крыло, оставляя за собой шлейф густого черного дыма. Остальные истребители противника уходят.
- Пора! - говорит мне штурман Нарыжный.
Это значит, до цели осталось несколько минут полета, и надо успеть набрать высоту. Набираем 500, 800, 1300, 1500... Уверенно следуем дальше, к цели. Справа сзади появляются семь Ме-109, догоняют, заходят в атаку. Внезапно справа от нас возникает заградительная стена зенитных разрывов. Безусловно, огонь предназначен для нас, но стена оказалась на пути фашистских истребителей, и они, будто обжегшись, бросаются влево. Атака сорвалась.
Разворот - и ложимся на второй, последний отрезок маршрута. Курс на Чунишино. И снова нас атакуют. Все та же семерка. Дымит левый мотор на машине Яковлева - он атакован парой истребителей. Стрелок-радист В. Макаренко тяжело ранен в голову и левую руку, но радиосвязь с экипажем не прекратилась ни на минуту.
Еще одна вражеская пуля - и рука комсомольца Макаренко замерла, так и не достучав последние цифры донесения... Запрашиваю командира экипажа:
- Как себя чувствуешь? Состояние штурмана?
Яковлев отвечает:
- Остаюсь в строю, пойду на цель.
Пробиться к объекту действия было трудно. Еще дважды наш строй самолетов подвергался атакам истребителей. Однако монолитный боевой порядок и четко организованный огонь в звеньях не дали возможности сбить самолеты с курса.
Скрылось за горизонтом солнце. "Петляковы" настойчиво продолжают полет к цели. Высота 2 тысячи метров. Полковая колонна перестраивается в правый пеленг эскадрилий, а затем летчики, взяв необходимые дистанции, образовали из 27 самолетов замкнутый круг, своеобразную "вертушку". Перевожу машину в крутое пике. Ведомые держатся на установленных дистанциях и затем один за другим пикируют на цель. Навстречу стремительно несется земля. На длинной цепочке платформ видны танки и самоходки. Видно, как бегут от разгружаемого эшелона солдаты. Сброшена первая серия бомб. Выводя самолет из пике, наблюдаю: первые наши бомбы свернули под откос локомотив, накрыли цель от последней до первой платформы.
Штурманы эскадрилий докладывают о нескольких прямых попаданиях в платформы с танками и артиллерийскими установками, о возникших пожарах и взрывах в районе станции. В наступающих сумерках еще дважды заходим на бомбардировку и штурмовку вражеского эшелона с бреющей высоты. Эшелон полыхает. На фоне дымных хвостов, сносимых от станции ветром, вижу самолеты под управлением летчиков И. Глыги, П. Назарьева, П. Журавлева. Они штурмуют колонну мотопехоты, проходящую вблизи Чунишино.
Отбомбившись, уходим. Поставленная задача выполнена. Железнодорожная станция закупорена надолго! "Петляковы" стягиваются в звенья, звенья - в эскадрильи. Полк, проведший ожесточенную атаку, вновь в полном составе.
Но радость сменяется тревогой: самолет 2-й эскадрильи летчика Г. Хуторова атакует пара "Мессершмиттов-109". Теперь-то они настигли нас, пытаясь взять реванш. Экипажи Пе-2 с большим трудом отгоняют противника от строя. У самолета Хуторова повреждено хвостовое оперение, пулеметным огнем срезана часть правого крыла.
Запрашиваю:
- Как вы? Сумеете ли оставаться в строю?
- Да.
- Я - Восьмой... Я - Восьмой...- вызывает командир звена С. Карманный.Атакован истребителями. Одного сбили, но и наш самолет сильно поврежден. В строю оставаться не могу.
- Разрешаю одиночное возвращение.- Это первый выбывший из нашего строя самолет. Он уходит напрямик - к линии фронта.
Шестерка фашистских истребителей Ме-109 проходит вперед, разворачивается, идет в лобовую атаку. Встретить их нечем, боекомплект иссяк. Даю команду: "Следуй за мной!" - и пикирую вниз, в темноту. Истребители противника проносятся над нами и исчезают. Бой закончен, но риск и опасность остаются. Темнота вырвала землю из-под ног. Ориентиров не видно никаких. До своего аэродрома тридцать пять минут лёту. Горючее на исходе. Домой явно не дотянем... Что же делать? Как поступить в столь критическом положении? Обращаюсь к штурману Нарыжному:
- Прокладывай курс к Василию Зайцеву на Красный Лиман!
- Есть, к Зайцеву!
Мороз пробирает по спине. Зайцев - мой хороший товарищ, Герой Советского Союза (а впоследствии - дважды), но он командует полком истребителей, и садиться на его ограниченных размеров площадку не только не просто, но и опасно. Представляю, сколько дров можно наломать...
Вскоре Нарыжный подготовил маршрут полета к Красному Лиману. Даю группе компасный курс и добавляю необычную для летчиков команду:
- Ведомым подойти на видимость выхлопов патрубков своих ведущих!
Такую команду мои пилоты слышат впервые. Держать свое место в строю по выхлопным огням из моторов ведущих нелегко. А что делать, если сами машины скрыла ночная тьма? Теперь лишь двое - я и Гривцов - сможем в наступающей темноте вернуть еще совсем юных советских парней на нашу родную землю. Каждого из двадцати шести пилотов на правильном курсе может удержать лишь компас, а на своем месте в строю - слабый свет выхлопных патрубков моторов впереди идущего, сейчас заменяющий бортовые огни.
Свалилась еще одна беда: моего стрелка-радиста не слышит командный пункт полковника Зайцева. Это значит, что нам не включат прожектор, не помогут выйти на площадку. Такова ситуация. Воздушный бой с "мессершмиттами" в сравнении с ней, прямо скажу,- забава.
Принимаю связь на себя. Долго, все больше и больше теряя надежду, пытаюсь связаться с К.П, и вдруг слышу знакомый голос. Даже не верится. Нарушая все правила связи, кричу:
- Вася! Дружище! Это я - Алексей. Иду к тебе на посадку. "Хозяйство" в полном составе...
- Да что ты, Алеша, рехнулся! Куда же я тебя посажу?..- в голосе друга больше, чем беспокойство. Вполне его понимаю, но сделать ничего не могу.
- Выхода нет,- говорю,- принимай...
Вот и аэродром Красный Лиман. Вспоминаю ночные полеты в мирное время. Вывозная учебно-тренировочная программа. Полеты по кругу и в зону. Разборы полетов. В районе аэродрома - прожектор, он виден отовсюду. Полосу освещали три прожекторные станции - настоящее море огня. А сейчас на посадочной полосе три едва заметных костра. И все. А вокруг - черная донбасская ночь. Но это не самое страшное. Посадка скоростного пикировщика - вот что меня больше всего беспокоит!
Напрягая глаза до предела, различаю во тьме ночного неба едва мерцающее парами патрубков световое кольцо: один, два, семь... двадцать шесть - все здесь, все находятся на большом кругу аэродрома. Каждый видит впереди идущего. Замыкающим следует старший лейтенант Гривцов. Закладываю неглубокий вираж. Снова взгляд на землю. Одинокий, еле заметный костер вместе с чернотой земли как бы разворачивается, медленно занимая место прямо по носу моей машины. С трудом ощущая снижение, первым захожу на посадку, приземляюсь, торможу насколько возможно, но во второй половине пробега самолет тяжело врезается в глубокий снег, страшная сила инерции тянет его на моторы, отрывает хвост от земли... Секунды показались мне годом. В течение этих секунд машина как бы "решала" вопрос: перевернуться ли ей на лопатки и смять, раздавить меня и мой экипаж или вернуться назад, в обычное свое положение...
Она вернулась назад, но винты - я вижу это даже во тьме - чуть загнулись, будто бараньи рога. Вот что значит "любой ценой..." Но раздумывать некогда, на посадку заходит очередной самолет, он может столкнуться с моим. Включаю бортовые огни. Это, конечно, риск: линия фронта проходит близко, а Ме-110, фашистский истребитель-бомбардировщик, или "Юнкерс-88" - нередкие гости в районе аэродрома. Но зато мой самолет виден пилотам. По рации летчикам следует команда:
- На пробеге выключайте моторы, с полосы уходите влево!
Вот садится самолет Саши Яковлева. Он еще не успел закончить пробег, а техники и механики полка истребителей уже "поймали" его и волокут на руках, освобождая место идущей следом машине. Мой экипаж им помогает.
А самолеты продолжают приземляться. Третий, седьмой, десятый...
Едва успеваем растаскивать их. Пятнадцатый, восемнадцатый... Выдержим ли? Машины таскают буквально все. И только единственный Василий Зайцев стоит у командной радиостанции, руководит вместе со мной посадкой. Я слышу наконец его голос:
- Двадцать шесть! Последнего что-то нет...
"Последний" - это командир звена Сергей Карманный, самолет которого подбили в бою.
- Сели все,- говорю я командиру истребительного полка.- Гасите костры.
Наши машины - двадцать шесть Пе-2 буквально забили все поле левее взлетно-посадочной полосы. Василий Зайцев задумчиво смотрит во тьму и вдруг, покачав головой, говорит:
- Ты знаешь, Алеша, трое твоих пытались упасть левее посадочного "Т". Представляешь, что бы они натворили?
Я представляю. Перед глазами встает весь этот необычный полет, и чувствую, что ноги не держат меня. От усталости, от чрезмерного нервного напряжения я валюсь прямо на снег, не в силах пошевелиться, вымолвить хоть слово. Подходят и рядом со мной садятся мои пилоты, штурманы, стрелки-радисты...
- Расселись, как дома,- шутит Зайцев и вдруг, посерьезнев, предупреждает:А на рассвете чтобы и духу вашего здесь не было. Могу заверить: утром обязательно придут фашистские бомбардировщики.
Ошалело щупаю родную землю, на которую все-таки возвратился наш 39-й бомбардировочный авиаполк. У меня нет никаких сил подняться, хотя на дороге, которая подходит к самому краю летного поля, вижу приближающийся легковой автомобиль. Он останавливается недалеко от нас. Дверца раскрывается, и кто-то, не выходя оттуда, спрашивает знакомым властным голосом:
- Вы что здесь расселись? Командир полка где?
- Я командир тридцать девятого полка.
- Федоров! Жив!
Генерал В. И. Аладинский вываливается из машины. Едва успеваю подняться.
- Так точно, товарищ комкор! Мы все, кроме летчика Карманного, здесь сели.
- Голубчики вы, родные мои... Да неужто и вправду все живы? А я ведь только что твоего Карманного километрах в сорока отсюда видел. Думал, один его самолет и уцелел от всего полка...
Еще долго расспрашивал генерал о деталях полета, затем спросил:
- Каковы дальнейшие ваши планы?
- Утром простимся с погибшими в бою товарищами и будем готовиться к перелету на свой аэродром,- отвечаю ему.- Надо бы отдохнуть летному составу, да командир истребительного авиаполка торопит нас побыстрее улетать отсюда.
- Правильно делает Зайцев,- по-дружески говорит комкор.
Глубокая февральская ночь укрыла плотным покровом донбасскую землю. Я сидел в землянке у истребителей и, закрыв глаза, вспоминал до мельчайших подробностей о необычном полковом вылете, продолжавшемся 1 час 49 минут. Как на экране, промелькнули передо мной цепочка бронетранспортеров, тупорылые тени фашистских "мессершмиттов" на чистейшем полевом снегу, улицы шахтерского города Артемовска...
Здесь же, в землянке, летчики-истребители наперебой рассказали нам, "бомберам", как командование полка, узнав о трудном положении пикировщиков, стремилось сделать все, чтобы помочь нам благополучно приземлиться на их аэродроме.
- Раз "пешки" просят посадки ночью, - значит, нет у них иного выхода,заявил Зайцев.
- Оперативный!
- Слушаю вас, товарищ подполковник.
- Быстро машину с дровами и бензозаправщик на старт! Спички не забудь прихватить.
- Понял!
Не прошло и десяти минут, как нагруженная досками трехтонка, а за ней бензозаправщик направились на старт. Туда же последовала полуторка с замполитом полка В. Рулиным и начальником штаба Н. Калашниковым. Зайцев остался на радиостанции. В воздухе уже слышится нарастающий шум приближающихся к аэродрому самолетов.
Торопясь, младшие авиаспециалисты дружно растаскивали доски вдоль посадочной полосы, обливали их бензином из шланга бензозаправщика. А когда машина трогалась - поджигали. Рядом с посадочным "Т" появилось три костра из дров.
...С рассветом на аэродроме Красный Лиман выстроился личный состав 5-го истребительного и 39-го бомбардировочного авиаполков. Предстояло похоронить с воинскими почестями летчика-истребителя младшего лейтенанта Александра Соколова, погибшего накануне при бомбежке аэродрома, и Василия Макаренко, стрелка-радиста нашего полка.
Линия фронта проходила всего в нескольких километрах от аэродрома. Нередко содрогалась земля от разрывов снарядов и бомб. Шли ожесточенные бои за освобождение советского Донбасса. А в эти минуты боевые друзья в скорбном молчании, обнажив головы, подходили к могиле двух авиаторов. Наступила минута прощания. Затем последовал первый оружейный залп... И вдруг внезапная команда:
- Воздух!
- Истребители - по самолетам!
Летчики бросились к машинам, и через несколько минут дежурное звено уже было в воздухе.
Передаю приказание своим экипажам:
- Стрелкам-радистам занять места у пулеметов и быть готовыми к отражению налета самолетов противника.
Над аэродромом Красный Лиман с двух направлений появились группы бомбардировщиков Хе-111 и пикировщиков Ю-87 под прикрытием истребителей Ме-109. Авиация противника пыталась нанести массированный удар по скученному расположению бомбардировщиков Пе-2 и стоянкам истребителей.
Вслед за дежурным звеном взлетели три группы истребителей Ла-5 во главе с командиром полка. При наборе высоты подполковник Зайцев дал четкие указания ведущим групп об их действиях при атаке врага. Не теряя времени, комэск капитан И. Лавейкин и восемь его летчиков вместе с дежурным звеном дружным огнем отсекли "Мессершмитты-109" от двухмоторных бомбардировщиков "Хейнкель-111", а затем и одномоторных "Юнкерсов-87". В это же время командир полка Зайцев со своей группой атаковал уже перешедшие в крутое пике самолеты Ю-87. Командир другой эскадрильи капитан Дмитриев и его ведомые тем временем атаковали вторую группу бомбардировщиков Хе-111, стремясь сбить их с боевого курса и не дать возможности сбросить бомбы. Аэродром Красный Лиман ощетинился: зенитная артиллерия, пулеметно-пушечный огонь с земли помогал истребителям быстрее справиться с противником. И все же несколько прямых попаданий бомб вывели из строя три наших самолета.
Воздушный бой происходил на разных высотах. Разрывы бомб, гул и рев десятков моторов, непрерывные очереди скорострельных пушек и пулеметов с трудом позволили расслышать на КП полка команды, подаваемые Зайцевым в воздухе.