Федоров Павел Ильич. Генерал Доватор (Книга 1, Глубокий рейд)

   - А меня узнаешь?
   Оксана некоторое время пристально всматривалась в побледневшее лицо Доватора. Откинувшись на спинку стула, чуть слышно проговорила:
   - Узнаю... Бачьте!.. Да вы ж Лявонтий Доватор! Мамо... - договорить ей не дали слезы. - ...Як начали стрелять, як начали!.. - рассказывала Оксана Доватору. - Мы в лесу сидели, а потом у болото перебрались. Старики мои дома остались, а нас немцы начали гонять. Идут по лесу - из аутоматов палят. Кругом трещит, на елках огонь вспыхивает... Ой, страшно было! Мы тогда у болото и убегли. Там ваша матка с батьком были...
   - Где же они остались? - спросил Доватор, отгрызая кончик мундштука потухшей папиросы.
   - Там, у болоте... Мы вместе жили. Хлеба не было. Грибы ели, малину... Потом немцы и туда пришли. Все разбежались, потеряли друг дружку. Я одна осталась. Ночью шла, а днем в кустах ховалась. Ну, вот и пришла... - Она опустила голову, закрыла лицо руками, заплакала.
   - Добре, что пришла! - Лев Михайлович щурит глаза, молчит. - Не надо, Оксана! - Он положил ей на голову руку.
   - Куда же мне теперь, Лявонтий Михайлович? - спрашивает Оксана.
   - Борщ умеешь варить?
   - А то нет?!
   Долго в этот вечер расспрашивал Лев Михайлович Оксану о деревне, о родственниках, о друзьях, с которыми в юные годы организовал в Хотине комсомольскую ячейку.
   - Мы еще побываем в Хотине, Оксана, мы еще вернемся!..
   ...Поздней ночью часовой видел, заглядывая в окно, как Доватор, заложив руки за спину, ходил по комнате из угла в угол. Сняв пояс и расстегнув гимнастерку, он подолгу сидел над боевой картой, читал какие-то бумажки, чертил карандашом. На схеме предполагаемого рейда вырастали сотни условных знаков - кружочки, черточки, флажки, крестики, нарисованные синим и красным. Вот изогнутая синяя черта со множеством углов, протянувшаяся через всю карту. Это передний край противника. Синие ромбики, притаившиеся в зелени кудрявых перелесков, - это танки. Проволочные заграждения в два кола отмечены двумя черточками, похожими на букву "Н". Синие кружочки со стрелками, похожими на жало змеи, - пулеметные гнезда.
   Навалившись широкой грудью на стол, Лев Михайлович стремительно проводит красную черту. Заостренная стрела, как молния, впивается в передний край врага; пронзив его, далеко уходит в глубокий тыл, к сердцу родной Белоруссии. Доватор ерошит волосы, порывисто и уверенно набрасывает красные кружочки на фоне зеленых лесных массивов. Это районы сосредоточения полков и дивизий. От кружков во все стороны разбегаются огненные стрелки, пронзают синие гребешки немецких гарнизонов, штабов.
   - По волчьи будете выть! - шепчет Доватор. Он уже громит, рубит, уничтожает...
   Снова встает из-за стола и ходит по комнате с карандашом в руке. Думает. Хмурит брови. Смотрит на часы, на нетронутую белоснежную постель, заботливо приготовленную хозяйкой дома. Но он не ложится на кровать. Часовой видит в окно, как полковник снимает со стены бурку и, закутавшись с головой, ложится на диван... К чему мять чистую постель, когда спать осталось совсем немного? Мягкая шерсть бурки приятно согревает, от нее исходит родной кавалерийский запах...
   Доватору не спится.
   "Что, если не прорву фронт, понесу напрасные потери?.. Немцы блокируют полки, будут бомбить, расстреливать артиллерией... Не хватит боеприпасов, не будет продовольствия. Болота, белорусские болота!.. Что будешь делать, полковник Доватор?"
   Но сейчас же пришли другие мысли:
   "В лес! Иди в лес! В родном лесу - ты хозяин! Не горячись, больше думай. На то ты и командир. Тебе Родина доверила кавалерийские полки!.. А вот о родителях не позаботился. Хоть бы телеграмму дал местным властям разве не помогли бы старикам? Попадут в руки немцев родители полковника, коммуниста - сразу не убьют..."
   Телефонный зуммер. Стянул с головы бурку. Вот тебе раз! На столе горит лампа, а в комнате на голубых обоях играет свет прозрачного чудесного утра. Схватил телефонную трубку.
   - Слушаю. Прибыли? Немедленно ко мне!
   Из окна видно, как над озером Емлень гаснет последняя ночная звезда. У берегов волнуются, качаются камыши; из них выплывает одинокая утка-лысуха. В утреннем тумане ласково плещется озеро, покрытое мелкими гребешками волн. На западе клубятся серые тучи, и оттуда доносится глухой, свирепый гром...
   ГЛАВА 6
   Из разведки вернулся младший лейтенант Ремизов.
   - Я имел задачу разведать районы Ордынки и Коленидова, - докладывает он. - Разрешите курнуть, товарищ полковник?
   - Не разрешаю. Сначала доложите, а потом закурите!
   Доватор исподлобья смотрит на круглое румяное лицо, на каракулевую кубанку. Он несколько озадачен вольным поведением разведчика.
   Ремизов говорит оживленно, даже весело, будто строгий тон полковника, запретившего курить, не огорчил, а обрадовал его.
   - В Коленидове до роты немцев, на окраине пулеметные точки - фронтом на север. Есть минометы - обстреливают Зикеево...
   - Покажите точно на карте, где пулеметные точки.
   Ремизов поправил съехавшую набок кубанку и ткнул пальцем в карту.
   - Вот здесь одно пулеметное гнездо, тут - другое.
   - Точнее показывайте.
   - Вот тут, около черной точки.
   - Значит, у отдельного сарая? Так и говорите.
   В сенцах голосисто пропела дверь, кто-то вытирал ноги о половичок, звенел шпорами.
   - Разрешите?
   На пороге стоял незнакомый Доватору подполковник в кавалерийской казачьей форме мирного времени - синие бриджи с малиновыми лампасами, кубанка с таким же верхом. Полевые ремни ловко обтягивали китель.
   - Подполковник Карпенков! Прибыл в ваше распоряжение из госпиталя.
   - Если не ошибаюсь, Андрей Иванович Карпенков?
   - Совершенно верно. Откуда вы меня знаете, товарищ полковник?
   - Был о вас разговор в штабе армии, - уклончиво ответил Доватор, скрывая улыбку.
   Доватору сразу понравилась ладная, крупная фигура молодого подполковника, его смелые глаза, поблескивающие с обаятельным лукавством.
   "Вот с таким можно хорошо воевать!" - подумал Доватор.
   - Порох нюхал? - спросил он, переходя на дружеское "ты". - Садись!
   - Немного и неудачно. - Карпенков прошел по комнате, поскрипывая хромовыми сапогами, и сел на диван.
   - Совсем вылечился? - заметив краешек марли, выглядывавший из рукава Карпенкова, спросил Доватор.
   - Пустяки!.. Извините, я, кажется, вам помешал?
   - Мы сейчас кончим... Значит, в Коленидове противник - до роты, с пулеметами, минометами. Так? - спросил Доватор Ремизова.
   - Точно.
   - В Ордынке что делается? Это самое главное...
   - А в Ордынке никого нет. Я переправлялся...
   - Никого? Любопытно! - Доватор задумался. Потом, взглянув на Карпенкова, поманил его пальцем и, показывая карандашом на карту, сказал: - Вам, как будущему начальнику штаба кавгруппы, необходимо знать, что для прохода мы должны использовать этот пункт.
   - Товарищ полковник, разрешите быть свободным? - спросил Ремизов.
   - Идите, хорошенько отдохните, - мягко ответил Доватор.
   Ремизов, откозырнув, вышел.
   - Слушайте, Андрей Иванович, внимательно и записывайте.
   Карпепков вынул из планшетки блокнот.
   - Заготовьте боевой приказ. Сегодня ночью Ордынку захватить. Смотрите на карту: в первую очередь надо овладеть вот этими выступами леса. Иначе отсюда противник может фланкировать переправу. В районе отметки 96,3 домик лесника - выставить боевое охранение. Лесные просеки непрерывно контролировать. Подтянуть туда пушки, если немцы полезут... Штабу армии напишите донесение: для ввода конницы в тыл противника есть свободный проход. Вот и все!.. - Взглянул на часы: - Потом приходите завтракать...
   Через час Доватор и Карпенков сидели за столом. Весело шумел самовар. В бутылке слезливо поблескивала водка, на тарелках лежали консервы, ветчина, свежие огурцы. Карпенков с каким-то особым мастерством облупливал яйца и в два неторопливых закуса отправлял их в рот. Водку он пил, как молоко, - не морщился, не хмелел. Доватор пил мало. Разговор шел о рейде в тыл врага.
   - Чувствуешь, какая нам предстоит операция? - говорил Доватор. - Мы ведь знаем, что такое клинок и что такое современная техника, и понимаем, как трудно будет драться, - может быть, и одними клинками. Мы не только должны быть храбры, но и хитры, предприимчивы, изворотливы и беспощадно злы! Жаль, нельзя взять с собой пушек...
   - А мы пушки там должны добыть, - очищая от скорлупы неизвестно какое по счету яйцо, сказал Карпенков.
   От выпитой рюмки водки лицо Доватора помолодело, а после бессонной ночи глаза его были задумчивыми и грустными. Хотелось рассказать Карпенкову, что старики его остались у немцев, но в то же время он боялся постороннего сочувствия. На начищенном самоваре горели солнечные лучи; из лесу доносилась протяжная кавалерийская песня. Она сливалась с тяжелым фырканьем танковых моторов и оглушительными, как выстрелы, выхлопами.
   Карпенков рассказывал Доватору, как он был ранен в июльских боях и отправлен в госпиталь. Лечился недолго.
   - Не вытерпел, - говорил он, - самовольно уехал... Напишу врачам, извинюсь - неудобно все-таки. Какое лечение! Сводку Информбюро прочитаешь - температура подымается! Вот вы хотите меня назначить руководить штабом, - неожиданно сказал он, - а я на этой должности был мало. Вдруг подведу?
   - А ты не бойся! Хочешь дело делать - берись за него уверенно! Мне вот тоже и дивизией не приходилось командовать. А сейчас перед отъездом командарм сказал: "Действуй смело, но катушку разматывай с толком. Действуй так, как в трудную минуту действуют коммунисты". Вот я и действую... А подведешь или не подведешь - об этом не хочется говорить. Я тебе предоставляю полную свободу, не запутывай только себя сетью пустяков. Ищи основное, реальное, но не забывай и о мелочах. Главное в жизни решается людьми. Присматривайся к ним хорошенько, делай выводы: кто на что способен. Сделаешь правильные выводы - все будет в порядке, имеешь тогда право луну почистить конской щеткой, чтобы лучше светила. Не сумел - бери скребницу, иди на конюшню дневалить...
   С улицы в окна ворвались голоса, конский топот.
   - Гордиенков вернулся! - проговорил Доватор, взглянув в окно.
   Пять разведчиков, в том числе и Торба, шагом проехали мимо штабной квартиры. Медленно отворилась дверь. Неловко подпрыгивая на левой ноге, опираясь на палку, вошел лейтенант Гордиенков. Правую ногу, в распоротой, побуревшей от крови штанине, он держал на весу. На его лихорадочно блестевшие глаза спадал темный чуб, лицо пожелтело, осунулось, губы кривились от боли, но он все же пытался улыбнуться. Следом за ним вошел капитан Наумов. Он уже узнал от разведчиков о ранении Алексея и отправил связного за врачом.
   - Что случилось? - встревоженно спросил Доватор. - Ложись на диван! Вместе с Карпепковым он помог Гордиенкову добраться до дивана.
   - Что случилось, я спрашиваю? - Доватор порывисто повернулся к Карпенкову: - Налей-ка ему водки!
   - Подстрелили, товарищ полковник, - ответил Алексей, осторожно укладывая ногу на диван.
   - Товарищ Наумов, доктора! Быстро! Где напоролся? - Доватор укоризненно покачал головой.
   - Я уже распорядился, товарищ полковник, - ответил капитан Наумов.
   - Да в Ордынке переправлялись... - начал было Алексей.
   - Как в Ордынке? - перебил Доватор. - Там же никого нет!
   - Да и нам сказали, что никого нет. А я все-таки решил проверить...
   - Кто тебе сказал?
   - Да здесь говорили... Мы спешились и смело стали переправляться. Только вышли на берег, а там засада. Как чесанут из пулеметов и автоматов! Почти в упор. Мы залегли - да гранатами. Торба штук десять запустил. Отстрелялись и ушли на Коленидово. Там действительно никого нет. А в Ордынке - до батальона пехоты. Жители говорят, дней десять по ночам окапывались. А днем прячутся...
   - Все ясно, - глянув на Доватора, проговорил Карпенков.
   - Тот прохвост не разведкой занимался, а в кустах прятался, - гневно отчеканил Доватор и, повернувшись к Наумову, приказал: - Вызвать!
   Наумов открыл дверь, пропустил девушку с санитарной сумкой и исчез в сенцах.
   Девушка была самая обыкновенная, таких тысячи можно встретить. В защитной гимнастерке, в такой же юбке. На голове - коричневая барашковая кубанка, как-то особенно уютно и мило сидевшая на густых кудрявых волосах. Войдя в комнату, она тронула кончиками пальцев кудерьки, совсем не по-военному, а как-то по-мальчишески - озорно, и, ни на кого не глядя, направилась к дивану, где полулежал лейтенант Гордиенков.
   Положив на край дивана сумку, она спросила:
   - Сильно? Нет?.. - достала бинт, вату и несколько пузырьков.
   - Побыстрей, товарищ военфельдшер! - требовательно сказал Доватор.
   Девушка подняла на него глаза, кивнула головой, но тем не менее с прежней методичной неторопливостью продолжала рыться в сумке. Казалось, вмешательство полковника не производит на нее никакого впечатления и не может изменить ход дела.
   Это начинало раздражать Доватора. Он готов был прикрикнуть на нее, но удержался. Тонкие пальцы девушки умело вспороли ножницами бинт. Потом решительным движением она сдернула разорванную и грязную штанину с голени, обнажив розовеющую повязку.
   - Все в порядке, - спокойно сказала девушка и снова закрыла повязку штаниной. - Чем: осколком или пулей? - спросила она Алексея.
   - Вот тебе и раз! Ох уж эта мне медицина! Человеку ногу прострелили, и это называется все в порядке! Почему вы все-таки не перевязываете? Доватор готов был рассердиться не на шутку.
   - Повязка хорошо лежит, товарищ полковник. Мы...
   - Что мы?
   - Мы возьмем его в медэскадрон и там перевяжем.
   - Почему здесь нельзя перевязать?
   - Здесь нельзя вскрывать рану, потому что здесь грязно.
   В комнате было действительно неопрятно. Пол замусорен окурками, затоптан сапогами. На столе вокруг самовара и недопитой бутылки роились мухи.
   Доватор сумрачно оглядел комнату и понял, что напрасно погорячился.
   - Ты смотри, Карпенков, упрямая какая! - сказал Лев Михайлович.
   - Кубанская! - Карпенков лукаво подмигнул.
   - Ладно, везите в медэскадрон. Только лечите хорошенько!
   В сопровождении Наумова вошел Ремизов. Увидев раненого Гордиенкова, он понял, зачем его вызвали. Приложенная к кубанке рука, как плеть, опустилась вниз.
   - Повторите в точности утренний рапорт, - проговорил Доватор.
   Ремизов не отвечал.
   - Вы в поселке Ордынка были? Повторите: где пулеметная точка в Коленидове?
   - Мне гражданские... я проверить не успел. Наблюдал - в Ордынке тихо... - Ремизов умолк, да и говорить-то ему не о чем было. Ночевал он в сарае, переправиться за реку побоялся. Утром встретил колхозников и узнал у них, что в одной деревне немцы, а в другой немцев нет, названия деревень перепутал.
   - Ты присягу принимал? - коротко спросил Доватор.
   Ремизов молчал, тупо смотря себе под ноги.
   - Подполковник Карпенков, заготовьте материал для трибунала.
   Алексей лежал с закрытыми глазами. Поступок Ремизова причинял ему боль сильнее, чем простреленная нога. Он готов был сию же минуту встать, повторить всю сегодняшнюю вылазку, снова лечь под жгучие строчки трассирующих пуль, которые вспарывали вокруг него мохнатые, заросшие травой кочки, только бы не видеть позорного поведения товарища...
   Когда он открыл глаза, перед ним стояли санитары с носилками и военфельдшер Нина. В окно было видно ослепительно синее небо, пухлые облака, под ними медленно плыл самолет. Мотор убаюкивающе гудел, солнце голубоватым блеском сверкало на крыльях машины...
   Санитары унесли Алексея. В открытую дверь ворвался ветер, зашелестел лежавшей на столе картой. Доватор прижал рукой завернувшийся угол карты, хмуро покосился на дверь и сказал Карпенкову:
   - Приказ командиру дивизии отменить, донесение штабу армии вернуть. Скандальная история!
   Хотел было приказать, чтобы оседлали коня, но вспомнил, что Сокол захромал...
   "Что же, чтобы развязывать запутанные узлы и петли, надо иметь крепкие нервы и умелые руки! - думал, оставшись один, Лев Михайлович. Какие умелые руки у этой кудрявой девушки... Маленькая, а ведет себя геройски - ведь настояла на своем! А полковник-то погорячился!.."
   ГЛАВА 7
   Кавалерийские лагеря разместились в густом ельнике. Здесь сухо и прохладно. Под ногами растет нежный мох, усыпанный хвойными иглами, и торчат сизые листочки черники, выпачканные раздавленными ягодами. Черники много. Казаки ходят с синими губами.
   Стоят длинные, из мачтового сосняка коновязи, обглоданные лошадьми. Зеленеют уютные шалаши. Перед каждым шалашом - стройные пирамиды винтовок, тут же седла. Все это укрыто от дождя и "юнкерсов" лапами елей. Дорожки, тропочки подметены. Во всем армейский порядок.
   У большинства разведчиков кони - гнедые степняки или рыжие, в белых "чулках", дончаки с северокавказских заводов. Есть и горбоносые кабардинцы, орловские, но этих меньше. Сегодня приказано навести коням полный туалет и выложить вьюки. Ожидается особая поверка. А пока коней осматривает своя комиссия.
   Старшина Ракитин лазит каждой лошади под брюхо. Мазнет марлевой тряпочкой по крупу против шерсти и скажет:
   - Черно, как у фашиста в душе!..
   Следом за ним ходит младший сержант Захар Торба. Он горд присвоенным по приказу Доватора званием и назначением на должность командира отделения и тоже придирается к каждой мелочи.
   Третий член комиссии - писарь Володя Салазкин, в роговых очках, с папкой под мышкой. Он мечтатель и поэт. С первого же дня, как только Оксана Гончарова по указанию Доватора была назначена в разведдивизион помощником повара, он влюбился в нее.
   Комиссия в четвертый раз останавливается около Яши Воробьева. Яша вспотел, начищая свою лошадь. Рыжая, смирнейшая на вид кобылица с белым пятном на лбу потягивается от удовольствия и ощеривает зубы. Она удивлена заботой хозяина.
   Старшина Ракитин снова проводит тряпочкой по крупу лошади, и тряпочка снова становится бурой от грязи.
   - Ее надо в Кисловодске в нарзанной ванне отпаривать, - говорит Торба, трепля лошадь по шее.
   - Это что же такое, товарищ Воробьев? - спрашивает Ракитин.
   Яша беспомощно опускает руки и роняет скребницу.
   - Я, товарищ старшина, давно хотел убратиться к вам, да лейтенант мой не велел...
   Говорит Яша с уральским "уканьем": вместо обратиться - убратиться, вместо оседлать - уседлать.
   - "Убратиться"! - передразнивает Салазкин и ставит Яше в графе "туалет" палку.
   Салазкин и Яша Воробьев - большие друзья, живут они вместе, но этой обиды Яша стерпеть не может. Он решительно заявляет Ракитину:
   - Узьмите ут меня эту лошадь, я другую найду.
   - Почему? - спрашивает старшина.
   - Житья ут нее нет! Это не кобыла, а ведьма! Как только слез, пустил повод, она тут же на землю - бряк, ноги кверху и кувыркаться. В седле аль без седла - ей все равно. Вчера завьючил, поехал, не успел слезти, она бряк, и опять ут привьюченного котелка лепешка получилась!..
   - Может, у ней колики? Обкормил? - моргнув Торбе, спрашивает Ракитин.
   - Малины объелась, - вставляет Салазкин.
   - Ты лучше, утойди!.. - Яша нагибается и поднимает скребницу.
   Салазкин хочет обойти лошадь, но, вскрикнув, отскакивает в сторону. Кобыла, почувствовав чужого человека, хватила Салазкина зубами. Салазкин смущенно смотрит на разорванный рукав и качает головой. Яша, размахивая скребницей, приплясывает от хохота.
   - Ай да молодец! Надо бы тебя за язык.
   - Видишь, а менять хочешь! Она за тебя заступается, - говорит Ракитин.
   - Нет, товарищ старшина, куда хотите узьмите. Ведьма это, а не лошадь, надоела она мне, грязнуля такая. Все корят. Лейтенант корит, сержант корит, даже новый повар, товарищ Гончарова, поглядела на меня с усмешкой и говорит: "Ваш конек?" - "Мой". - "А почему он такой пачканый?" Срамота слушать.
   Воробьев подошел к лошади, шмурыгнул скребницу о щетку и яростно начал чистить мод брюхом.
   - У, окаянная! - незлобно говорил Яша. - Выходит, взять кус мыла, ведро воды и мыть тебя да чистить? И от блудовства твоего нет никакого спасения! Не сердись, я тебя выучу...
   Комиссия направляется в другой взвод. Салазкин идет позади всех, придерживая разорванный рукав. "Даже иголки не попросил, рассердился", думает, глядя ему вслед, Яша Воробьев.
   Размолвки нередко бывали между друзьями, но всегда заканчивались миром. Писарь подавлял Яшу своей ученостью.
   - Мудреный ты человек, Салазкин, - говаривал Яша.
   - Мудрость - квинт всякой философии, - ошарашивал его писарь.
   - От твоих слов, Володимир, волосы начисто вылезут! Ты мне вот что скажи: человек я фартовый, а нет мне счастья - хочется живехонького германца поймать...
   - Прочитай "Шагреневую кожу" - узнаешь про счастье. Там кожа сокращается вместе со сроком жизни - математически.
   - Ты, Салазкин, сшей себе из той кожи сапоги, а мне не навязывай.
   - Чудак! Куль невежества!.. Это гениальное творение Бальзака, медведь!..
   С появлением на кухне Оксаны пострадал не только Салазкин, но и Яша и даже старший повар Трофим Ворожейкин.
   Ворожейкин пострадал по причине своего неуживчивого характера и грубых привычек.
   - Чего это вы так ругаетесь, а еще красноармеец? - в первый же день спросила его Оксана.
   - Что-о? - Трофим раскрыл рот от удивления.
   - Ничего. Еще раз выругаешься - кипятком ошпарю! - Оксана гневно сдвинула брови. - Нехорошо, стыдно, - тихо добавила она.
   Трофим стиснул зубы и с остервенением начал мешать борщ в котле.
   Этот короткий разговор случился во время выдачи обеда. Посрамление повара произошло на глазах у всего эскадрона. Оксана была героиней дня.
   - Не могу! - жаловался впоследствии Трофим Салазкину. - Во взвод буду проситься. Слово не вымолви, не ругнись - старшина арестом грозится...
   Оксана накладывает из бака гречневую кашу и с усмешкой поглядывает на сумрачного Трофима. На кухне теперь если и не мир, то чистота и порядок.
   - Ксаночка, сыпни с походцем! - весело кричали бойцы.
   - С походцем - будешь исты с прихлебцем! Следующий! - выкрикивает Оксана.
   В стороне терпеливо ждут очереди Салазкин и Воробьев. Они умышленно приходят попозже других. Каждому из них хочется перекинуться с Оксаной словечком без докучных свидетелей. Но дела у них идут плохо. Их мало-мальский успех у Оксаны разом уничтожился с появлением Захара Торбы. Казачина поражал Оксану своим аппетитом, огромным ростом, непомерно большими руками, мохнатой кубанкой, мастерством петь песни и умением рассказывать. Она слушала Торбу с замирающим сердцем и, не спуская с него глаз, порой тихо смеялась, показывая белые зубы.
   Мало того, числясь временно помощником старшины, Захар почти каждый день подкатывал к кухне на паре серых коней. Оксана садилась рядом с ним в бричку, и они ехали на склад получать продукты.
   Торба брал вожжи. Красивые, откормленные кони рвались с места широкой рысью. Салазкин и Яша, терзаясь муками ревности, смотрели, как Оксана, побаиваясь быстрой езды, невольно жалась к Захару.
   - Салазкин, - мрачно говорил Яша, - ты бы хоть придумал что-нибудь.
   - Да я...
   Но договорить не дал Торба. Он легонько оттолкнул Яшу и подставил полведерную посудину.
   - Подсыпь трошки.
   - Два? - спросила Оксана.
   - Можно три...
   У Салазкина, следившего за улыбающимся лицом Оксаны, ложка с кашей остановилась перед самым ртом...
   ...В ночном лесу - тишина. Только слышно фырканье коней, жующих сено. Иногда беспокойный сосед хватит зубами другого. От резкого конского визга вздрагивает дневальный, раздается его сердитый голос, и - снова тишина...
   Можно ли подумать, что в этом пятикилометровом лесном квадрате расположено такое огромное количество людей и техники?
   Чего ждут они?..
   "Осторожно с огнем. Эй!" - слышится властный, требовательный голос дежурного. "Огонь убрать! Кто курит?", "Осторожно с огнем!" - передается приглушенный шепот.
   Где-то в ночи горячо кипит жизнь. Стучат моторы. Яркими полосами вспыхивают фары, мгновенно гаснут. Каски, штыки, хоботы орудий, ящики мелькнут в кузовах машин и исчезнут. Прожорливая война требует пищи: огня, металла, консервов, сухарей, леса и ткани, спичек и махорки.
   ...Августовская ночь. В небе висит красноватый осколок луны. А когда гаснут мощные лучи прожекторов, вспыхивают холодные звезды.
   ГЛАВА 8
   Кавалерийские полки выстроились на опушке леса. Ждут смотра.
   - По-о-о-олк, сми-ирр-но-оооо! - протяжно поет майор Осипов. Равнение на средину, товарищи командиры!
   С визгом вылетает из ножен кривой кавказский клинок и, блеснув на солнце, серебряной свечой ложится на плечо. Круто выгибая красивую голову, Легенда мерным галопом легко несет майора навстречу Доватору. От ветра полы бурок развеваются, как черные крылья, словно два могучих орла летят друг к другу.
   Осипов выносит клинок перед собой и ставит лезвием влево.
   Доватор слегка клонит туловище назад, осаживает коня. Сокол делает малую дыбку и замирает на месте.
   Легенда танцует, будто в цирке. Отдав рапорт, Осипов четко и ловко опускает клинок к правому стремени.
   В торжественном молчании замерли эскадроны. У каждого конника трепещет сердце, загорается огнем, гордой воинской страстью.
   - Здравствуйте, товарищи казаки! - Доватор отделяется от группы сопровождающих его командиров, выезжает вперед и поднимает руку.
   - Здра...!!! - рванулось в воздухе громкое, отчетливое, мощное тысячеголосое приветствие. От слитного гула голосов надломилось строевое спокойствие коней, по звону стремян, по колыханию длинных рядов ясно ощутилось, как они встревоженно переступали с ноги на ногу.
   Над опушкой зеленеющего леса поднимается черная туча галок. Они кружатся над головами с беспокойным криком и исчезают за темной полосой перелеска.